Текст книги "Привилегия десанта"

Автор книги: Владимир Осипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Расплата наступила на третий день. Молодёжь прыгала из АН–2. Каждый командир выпускал свой взвод. Поскольку в самолет больше одного отделения не загрузить, командиру взвода приходилось взлетать три раза, а выпрыгивать только раз. Естественно, чего подвязывать шапку, если выпрыгивать не собираешься. Так же естественно, если два раза не подвязал, то и на третий точно забудешь. В общем, выпрыгнули капитан и бесподобная шапка вместе, а приземлялись под вопль капитана про какую–то мать раздельно. А морозец стоял не то, чтобы очень, но где–то под двадцать! На сборный пункт капитан прискакал разгорячённый, с задранным воротником куртки и очень озабоченный. Бросил парашют, собрал сержантов и прыгнувших бойцов роты, развернул в боевой порядок и повёл в атаку на коварного врага. Слышу, комбат выговаривает Сдобникову:

– Вон, видишь, у Осипенко люди не стоят толпой, как у тебя, а отрабатывают развёртывание в боевой порядок. Давай и ты займись, а то обморозишь людей на хрен.

Сдобников посмотрел на меня, как на карьериста на ходу режущего подмётки, и пошёл строить свою роту. Я уже знал причину столь ревностного отношения к занятиям на площадке приземления, прорезавшегося у моего взводного, помалкивал и с нетерпением ждал результата. Однако рота в дальнем углу площадки вновь и вновь, меняя направления, заходила на невидимого врага. Вернулись через час, мокрые, но не могу сказать, что счастливые. Голова капитана была обмотан шарфом. Понятно, уши не казённые. Старшина одолжил у кого–то из карданов^[10] довольно потёртую, местами со следами смазки шапку и протянул её капитану. Тот безропотно одел и попытался смыться. Но тут срочно мне засвербило заслушать доклады командиров взводов о выполнении прыжков и сборе личного состава. Короче, я не мог допустить, чтобы наши две шапки не оказались вместе, и встреча состоялась.

– Ой, что случилось с нашей бесподобной, мутоновой, с необыкновенным отливом, – спросил я после доклада, поправляя на голове свою шапку.

– Поменялся с бойцом, дал в отпуск съездить, пусть родителей порадует, – не моргнув глазом, соврал взводный.

– А что так срочно?

– Сегодня уезжает, земляк, стыдно в такой позорной…

– Похвально. А что, если не секрет, рота в углу площадки искала?

– Так ничего, просто чтоб не застоялись…

Так и не дал, блин, на людях поддеть. Но в общежитии я находил его шапку, клал рядом со своей и отводил душу по полной. Пожалуй, это был единственный случай, когда мне удалось уесть пятнадцатилетнего капитана. Наоборот было гораздо чаще, но я не обижался. Хотя их уроки и стоили дорого, но они того стоили.

Ценный подарок

За справедливость!

Тост

В который раз разведрота – единственное отличное подразделение в полку. У меня – третий год отличный взвод. Закончилось подведение итогов. Ротный капитан Ромашка прорывается к президиуму и бросает на стол перед командиром полка только что вручённые шахматы и говорит:

– Если вы не поощряете моих солдат, то и мне ваш подарок не нужен.

Я молча кладу рядом свой ценный подарок – набор авторучек.

– В чём дело? – КэП^[11] переводит взгляд с командира разведроты на начальника штаба полка. Меня он просто не замечает.

– Проверку сдавала рота, а вместо двенадцати человек поощрили нас двоих. Это несправедливо. Разрешите идти?

В ВДВ на должности командира полка дураков не держат, поэтому реакция была моментальной:

– Вы, товарищ старший лейтенант, останьтесь, – это к ротному, – а вы, – это ко мне, – через полчаса постройте роту в расположении.

Через полчаса в роту прибыла делегация во главе с командиром полка. За ним шли начальник штаба, замполит и начальник разведки, все красные, как только что из парилки. Гвардии подполковник Рыбкин поздравил и поблагодарил разведчиков, извинился за накладку и приказал начальнику штаба по–новому зачитать приказ о поощрении. Все, на кого мы подавали, получили свои благодарности, грамоты, звания и отпуска. Получили и мы свои ценные подарки, но уже под одобрительный гул роты. «Служим Советскому Союзу!»

Сосисочный фарш

Хороших желудков куда меньше,

нежели хорошей пищи.

Люк де Вовенарг

Полковые учения – это событие года и я не собирался отсиживаться в пункте постоянной дислокации вместе со свинарями и прикрываться справочкой об освобождении. Однако беда пришла, откуда не ждали. Начмед майор Бабичев, добрейшая душа, как коршун накинулся на меня и буквально у трапа ИЛ–76 содрал парашют.

– Ты что, хочешь расползтись в воздухе? У тебя швы ещё живые!!! – орал он мне на ухо, пытаясь перекричать рёв турбин. При этом недвусмысленно вцепился в кольцо запасного, давая понять, что будет его следующим шагом. И я, как телок на поводке, позволил вывести себя из корабля пред светлы очи начальника штаба полка.

– Поедешь колонной! – без шансов на возражения отрезал подполковник Сыромятников.

Что для ИЛ–76 сорок минут, для колонны «хозов–мозов» шесть часов. На учения я попал глубокой ночью. Уже порядком издёрганные начальник разведки и командир разведроты встретили меня, не скрывая раздражения.

– Где ты шляешься? – было самое мягкое, что я услышал в начале разговора. – Бери взвод и дуй на этот рубеж. Оттуда возможен подход резервов противника. Проверить и доложить!

Я прикинул по карте – по прямой через лес – километров пятнадцать. До срока три часа. Успею.

Взвод сиротливо жался к штабной палатке. Нудный осенний дождь не прекращался с момента выброски. Нарочито бодрым голосом я подозвал сержантов, положил на землю карту и на неё компас. В тусклом свете фонарика стрелка вяло крутилась по кругу и не собиралась ни на что указывать. Компас одного из сержантов издевательски повторил эти пируэты. Отошли от палатки на 50 метров – та же картина. Вспоминаю, как расположена палатка, как на столе лежала карта начальника разведки и… указываю направление марш броска. Дозор привычно рванул во мрак ночи, а взвод засопел следом. Два часа бега в кромешном мраке по лесу с полной выкладкой. Лучше бы меня Бабичев освободил от этого!

Всё бы ничего, но, как ту японскую певичку Ясука, меня одолевало сомнение: «А тому ли я дала?» То есть, туда ли мы поспешаем? Бойцы не сомневались, но сержанты–то видели, каким компасом я ориентировал карту на местности. Когда вышли к реке, объявил привал. Двух бойцов послал вверх и вниз по течению. Вообще–то по карте был ручей и через него пешеходный мосток. Какова же была радость, когда один из разведчиков вернулся и доложил:

– Мост не мост, а поручни из воды торчат!

Видать, это дождь превратил ручей в реку. За 12 километров от намеченной точки мы отклонились на каких–то 50 метров!!! Я на радостях продлил привал и разрешил перекусить. Банка сосисочного фарша с галетой и холодной водичкой была как раз вовремя.

Ефрейтор Кондрашов, дзюдоист, КМС, бесцеремонно отодвинул меня, когда я попытался первым перейти по мосту через реку. Держась за поручни, он уверенно перешёл на тот берег. За ним взвод. Привязавшись по карте к мосту, вышли на заданный рубеж. Залегли, замаскировались, доложили. Забрезжил рассвет. Смотрю, мне опять передают открытую банку сосисочного фарша и галету.

– Кто давал команду жрать? – была первая реакция. – Да и свой сосисочный фарш я уже съел.

– Мы не едим, – ответил сержант. – А вам надо по чуть–чуть, но часто.

Вообще–то мне что–то подобное говорили в госпитале при выписке, но я–то бойцам ничего не рассказывал. Откуда они узнали? С тех пор на каждом привале мне молча совали открытую банку сосисочного фарша с галетой. А ведь это было самое вкусное в нашем десантном сухпае и бойцы его всегда съедали первым.

Три дня мы воевали в «тылу противника» и все эти три дня не прекращался дождь. Нам, разведчикам не давали покоя ни днём, ни ночью. Но в короткие минуты отдыха бойцы неизменно стелили для меня сухую плащ–палатку и передавали открытую банку сосисочного фарша. В какой–то момент мне даже показалось, что они смотрят на меня по–другому, не как на командира, а как на пациента, что ли. Я и сам другими глазами взглянул на свой взвод. Что–то очень важное в бойцах я раньше не рассмотрел.

Через неделю после учений меня назначили заместителем командира разведроты. Прощаясь со взводом, я почувствовал, что оставляю с ним частичку своей жизни.

Водосточная труба

Если в городе среди зимы

пропадают водосточные трубы,

значит, военные готовятся

к полевому выходу.

Народная примета

Зимы конца семидесятых в Литве отличались сибирскими морозами и обильными снегопадами. Четвёртый час соревнуемся с ветром, кто быстрее: мы откопаем от снега старые ямы или он завалит их снегом по–новому. Первая локальная победа: очистили от снега, накрыли одну яму палаткой и даже затопили печку. Внутри, по сравнению с тем, что воет снаружи, Африка.

Как заместитель командира разведывательной роты пытаюсь с писарем разобраться с расписанием занятий. Тихо радуюсь, что у меня в палатке есть законное дело. Вместе с зарядом ветра и снега вваливается ротный Валера Плавский:

– Пойди, разберись в управлении роты, почему–то не хватает колен для печки.

Точно, управленцы стоят, руки развели и хлопают глазами. Палатку и печку поставили, а трубы как ветром сдуло.

– На смотре же всё было! Когда проср…ли?

– Да мы, да нас…

Ну, блин, детский сад. Явно капсукасские разведчики «спионерили». Эти бедовые, что украсть – золотые руки!

– Где я вам в лесу найду трубы для дымохода?

Пришлось отдать от второй офицерской палатки.

Когда взводные убедились, что подчинённые разместились, готовы к ночёвке, и пришли к своей палатке, рядом с печкой валялось одно жестяное звено для дымохода, да и то перееханное машиной. Я предупредил расспросы догматом из КВС:^[12]

– Сначала надо о людях позаботиться!

– А мы тебе кто? – ехидно интересуется командир второго взвода лейтенант Рашитов.

Да и стандартная буржуйка досталась с треснувшей крышкой. Внутри палатки – минус тридцать, только что не дует.

– Ну, Васильевич, большое тебе человеческое спасибо!..

Поняв, что с заботой о людях получился перебор, молча побрел проверять, что у соседей лежит не так. И нашёл. Даже воровать не пришлось. Каунасские разведчики по–барски разрешили

– Бери!

Клондайк, Эльдорадо!!! Полмашины водосточных труб, оцинкованных и покрашенных, прямых и с уголками. Чуть потолще стандартных, но кто дарёному коню смотрит в зубы?

– Обживёмся – заходите, – схватил охапку труб и убежал.

Через полчаса из палатки командиров взводов торчала самая длинная и толстая труба, и из неё валил дым. Однако не весь. Часть через треснувшую крышку валила во внутрь палатки. Ротный позвал к себе, но я из чувства солидарности остался со взводными. Спали не раздеваясь. Пока ноги обгорали у самой печки, голова примерзала к палатке. Ближе к утру вообще встали и подсели к печке. Импровизированный совет, состоящий из закопченных красноглазых и невыспавшихся офицеров, решил:

– Это полная фигня. Надо что–то делать. Второй взвод на занятиях берём на себя, а Фаиз к вечеру делает новую печку.

И сделал. С инженерным–то образованием и не сварганить печку! Нашёл на полигоне пустую, как ему показалось, бочку, нарисовал на ней две дверки, определил, где колосники, где дымоотвод и поехал на близлежащую МТС. Подкупил двумя сигнальными ракетами местного сварщика и показал, что и где резать. И всё бы ничего, но из–под чего на полигоне валяются бочки? Правильно, из–под напалма! Хоть наш напалм и отличается от американского тем, что тот трудно потушить, а наш трудно поджечь, но сварщику это в конце концов удалось. Что–то внутри бочки забулькало, потом загорелось, задымило, потом заревело и через пробку стало вырываться наружу пламя, как при старте межконтинентальной ракеты. Литовцы побросали горелки, ключи и кувалды попадали, как при артиллерийском обстреле. Наконец бочка сорвалась с места и, подчиняясь одной ей ведомым законам баллистики, начала громить всё, что попадалось на её пути. Эх, догадаться бы заранее приварить пару стабилизаторов, она бы точно ушла на орбиту. Растопив во дворе половину снега и разгромив всё, что нелёгкая занесла в это утро туда, бочка минут через пятнадцать угомонилась, забившись под забор. Под страхом расстрела литовцы отказались к ней подходить. Фаизу пришлось применить недюжинные задатки дипломата, что бы всё–таки уговорить сварщика довести дело до конца.

Вернувшись с занятий, мы застали Рашитова в момент растопки своего инженерного чуда. Однако чудо нещадно дымило и не хотело разгораться. Вторая ночь прошла ещё хуже первой. Утром «совет красноглазых» постановил:

– Дымоотвод слабоват. Езжай, вваривай потолще!

В палатку мы ввалились перед обедом, никаких особых иллюзий не питая. И что мы видим? В палатке чистый воздух, Фаиз в одном тельнике инструктирует истопника. Углы палатки оттаяли и уже обсохли. Наши задубелые на морозе рожи сами по себе расплылись в улыбках.

– Фаиз, срочно патентуй размеры своего изобретения. Будем продавать за бешеные бабки!

Третью ночь мы спали раздевшись, под простынями. За бортом–37, в палатке не мерили, но, кроме тельников, ничего не надевали. А над палаткой гордо дымила водосточная труба, которая ещё три дня назад, выполняла совсем другую работу.

Аэродром

Бей своих, чтобы чужие боялись.

Первое правило дворового футбола

Захват аэродромов – одна из важнейших задач десанта. В теории всё просто и понятно. Гораздо смешнее всё на практике. Вот уже третью неделю просто «ухохатываемся» на реальном аэродроме в учебном центре Казлу–Руда. Огонь, медицина и тактика. Физическая, как попутная тренировка. По 10–12 часов в день. И в ночь тоже. Четыре разведотряда, по две роты в каждом, готовятся к захвату аэродромов. Огонь и медицина, понятно. Стрельба со всех видов оружия ежедневно, днём и ночью. Вместо отдыха накладываем себе и друг другу жгуты и повязки.

А тактика выглядит так: пять–шесть ГАЗ–66 идут по ВПП^[13] со скоростью 60–70 км/ч, изображают приземлившийся, но не затормозивший до конца борт. В полной амуниции, но без парашютов вываливаем на бетонку. Включается секундомер. У каждого свой норматив. У меня три минуты на захват КДП.^[14] Задача не просто захватить, а не дать персоналу вырубить, что бы то ни было из систем жизнеобеспечения аэродрома. Батарею прикрытия нейтрализует взвод Коли Игнатова. В паре со мной действует рота Юры Ковязина. На нём ближний привод и караульноё помещение. Зачёт по последнему.

Ближе к финишу тренировки стали проводить без предупреждения реальной обслуги аэродрома. Вылетаю на купол КДП, боец благим матом орёт «Лежать!!!» и в какие–то секунды укладываем всех носами в пол. Полоса горит, а сигнала «Тревога» – нет. Порядок. Кто дёргается, прижимаем коленом. Какой бес занес лётного генерала на КДП в этот час, не знаю, но дёргался он больше всех. Естественно и прижимали его более тщательно и жёстко. Погон на куртке нет, а лампасы рассмотрели уже потом, после команды «Отбой!».

– Вы что, совсем охренели?

– Никак нет, товарищ генерал. У нас боевая задача, простите, не до субординации.

Смотрю, один боец не на своём месте. У него более чем конкретная задача в помещении связи, а он за моей спиной вертится. Вваливается какой–то майор, пышущий гневом, со свежим фингалом под глазом, и пытается через меня достать кулаком бойца. Как могу, оттираю майора от двери и даю возможность солдату вышмыгнуть наружу. Узнаю подробности: майор из свиты генерала проверял работу связистов и нырять мордой в землю категорически отказался. К тому же преимущество в две весовые категории, да и звание… А у бойца – задача. Хорошо, хоть девочки из столовой не видели. Майор с удовольствием переключился на меня. Вмешался генерал, пообещал мне Кузькину мать и удалился, майор за ним. Местные летуны уже привыкли к нашим внезапным вторжениям и подхихикивали в кулак над проверяющими. Эту категорию везде одинаково «любят» – и в ВДВ, и в авиации.

На разборе заместитель командира дивизии полковник Пикаускас только спросил:

– Как норматив?

– Две сорок восемь.

– Молодец!

И всё.

В заключение посетили аэродромы, наиболее похожие на те, что предстоит захватывать. Всё типовое, но у каждого свои особенности. Заходим в одно из технических помещений КДП. Там орудует солдатик: метр пятьдесят в прыжке и весом килограммов сорок в сапогах. Шея торчит из кителя, как карандаш из стакана.

– Что можешь сделать, чтобы навредить, – спрашиваю.

– Вот этот блок вытащить, вот этот тумблер включить…

– Запомнили, – это я уже к своим, ответственным за это помещение двум разведчикам по метр восемьдесят, здоровых, обвешанных железом.

– А что ещё?

– Могу… оказать сопротивление!

Громче всех заржали сопровождавшие нас летуны. А зря. Молодец, боец!

Афганские аэродромы взяли без нас. А в Польше Ярузельский сам ввёл военное положение и разобрался с «Солидарностью». Но мастерство, как говорится, не пропивается и в карты не проигрывается.

Регби

Правила игры нужно знать, но

лучше их устанавливать самому.

Анджей Сток

«Регби – национальный вид спорта десантника». Этот лозунг решили претворить в жизнь на разведывательном выходе. Ни поля, ни инвентаря, ни правил – ничего, кроме желания иметь здоровых, быстрых и выносливых солдат.

Заместитель командира дивизии, красавец и умница полковник Пикаускас, решил все проблемы просто. Нашёл глубокий овраг, по двум его обрывистым краям обозначил ворота, за ними построил Алитусскую и Каунасскую разведроты. Задача: занести мяч в ворота противника. Мы не успели даже распределить роли, как он свистнул и запулил обыкновенный футбольный мяч в овраг. Две роты схлестнулись на его дне. Почти моментально брызнула кровь. Мяч метался по дну оврага между сцепившимися разведчиками. Откровенной драки нет, но каждый старается, чтобы его оппонент уже больше не поднялся и не путался под ногами. Никакого крика, сопение и приглушенный мат. Появляются какие–то проблески тактики. Владеющего мячом атакуют двое. Хрясь – и он уже покатился вниз. Ничего личного…

Двое наших коршунами налетели на моего визави из Каунаса, «ихнего» заместителя командира роты. Скатившись на дно, он раскидал их, как щенков, с таким остервенением, как будто он не мяча лишился, а минимум кто–то покусился на его офицерскую честь. Всё же мастер спорта по самбо! Как раненый медведь, крутит головой, высматривая очередную жертву.

С каждой минутой число активных участников ристалища сокращается. Кто–то попарно выясняет, чья рота круче. Кто–то просто сидит и трясёт башкой, пытаясь прийти в себя. Кто–то медленно, как рыба на суше, открывает и закрывает рот.

Я успел отбросить мяч своим, но две туши, по центнеру тренированной говядины в каждой, уже были в полёте. Зря я отвлёкся и посмотрел, долетел ли мяч. Хрясь! – и небо для меня закрылось, а солнце погасло. Пока катимся вниз, получаю увесистый хук по печени. Вырваться удалось, когда на мне остался один. Вытирая кровоподтёк под глазом и выплёвывая песок, пытаюсь единственным здоровым глазом оценить обстановку или хотя бы увидеть, где мяч. Какой–то шустрик засунул мяч под тельняшку и, как беременная, но очень шустрая женщина, на четвереньках царапается по обрыву к нашим незащищённым воротам. Отпускаю оппонента, бросаюсь к «живчику» и успеваю достать только до щиколотки. Он кричит и, оставляя борозды от пальцев на песке, всё же улетает на дно оврага. Мне же опять «выключают свет». Скатываюсь вслед за шустриком. Слышится откровенный хруст. На мне вперемежку свои, бросившиеся на выручку, и чужие. Кому–то всё же удалось затащить «мелкого» с мячом под нашу кучу малу и наступила патовая ситуация. Верхние не хотят с нас слазить, а нижние не могут даже пошевелиться. Контрреволюция какая–то! В самом низу становится трудно дышать.

Говорят, что раздался свисток, я лично ничего не слышал. Пикаускас объявил ничью и приказал подсчитать потери. Живы были все, два подозрения на перелом челюсти и один – рёбер. У соседей счёт приблизительно такой же. Фингалы, зубы и кровоподтёки в счёт не шли. Здоровей от этой встречи мы не стали, но качаться и бегать стали так, как будто от этого зависел вопрос жизни или смерти. А бойцы из соседней роты не только молодцевато отдавали честь, но здоровались и улыбались, как старому знакомцу. Солдаты же при встрече между собой обнимались, как братья, чего раньше мне наблюдать не приходилось. А всего–то один раз сыграли в «регби»!

Проверка

Проверка – это попытка одних

продать убогие знания и умения

за высокие баллы, а других как

можно дольше делать вид,

что они не продаются.

Проверка командующего ВДВ – это событие. Расписание составлено – хуже не придумаешь. «Москвичи» буквально рвали проверяемые подразделения. Политическая, физическая, специальная подготовка – всё проходное. А вот проверка по огневой это серьёзно. После огневой сразу шла проверка состояния ракетно–артиллерийского вооружения. Засада… У разведчиков и так оружие постоянно в работе, поэтому затёрто, поцарапано и не выглядит, как только что со склада, не то, что в «курковых» ротах. А тут, на огневой, мы его ещё дополнительно уделали. Спасти могла только идеальная чистота. Естественно, всю ночь чистили.

До этого ночь, а потом день стреляли. По два упражнения из боевых машин и из стрелкового оружия. Крутимся, как блохи на кончике шила. Без перестрела и натяга идём на «отлично». Огневики со штаба ВДВ удивлены. Один даже залез со мной в машину и прокатился упражнение от начала и до конца. Сказал «молодца» и пожал руку.

В самом конце проверки по огневой недавний выпускник разведывательного факультета Академии Фрунзе майор Поповских решил вне плана дополнительно проверить метание гранаты в наступлении. Надо значит надо. Организовали точку, дали проверяющему списки и табурет, и завертелась работа. На «москвича» приятно смотреть. ЦеПковская фуражка, новая шинель и шитые на заказ сапоги. Просто картинка. И ведёт себя достойно: никакой «пурги», голос не повышает, доброжелателен. Бойцы, прикрывая самое ценное противогазом, орут дурными голосами «Ура!» и бегут в атаку вслед за брошенной гранатой. В квадрат попадают, всё нормально.

Так было… пока на огневой рубеж не вышел рядовой Тубис. Не знаю, что там у него переклинило, но он с таким остервенением дёрнул кольцо, что оно осталось в руках, а вот граната полетела в противоположную сторону, и упала как раз перед проверяющим. Бойцы мою команду «Ложись»! выполнили сразу и охотно. Мелькнула даже злорадная мысль о том, как будет выглядеть представитель командующего в осенней грязи в новой шинели. Но он–то как раз падать не торопился. Более того, встал, одел табурет на руку и в последнее мгновение перед взрывом присел, закрывшись импровизированным щитом. Вот это да! Мы только рты открыли. Добил он нас через пару секунд, когда брезгливо смахнул перчаткой вонзившиеся осколки, сел на табурет и спросил:

– Фамилия? Тубис? Оценка – «два». Следующий.

Мне даже расхотелось орать на солдата, где и когда мы могли бы вот так запросто получить такой урок самообладания.

Оно как раз понадобилось мне на следующее утро. После чистки оружия, которая завершилась в 6:00, я буквально на час ушёл домой привести себя в порядок и позавтракать. Возвращаюсь в роту и замечаю нездоровый ажиотаж вокруг полкового медицинского пункта. Двоих с разбитыми носами под руки заводят вовнутрь. Мелькают белые халаты, вокруг кружат «политрабочие». Какое–то нехорошее предчувствие холодом вошло в живот. И не зря. При входе в столовую, оказалось, рота столкнулась с выходящей ротой 1–го батальона. То ли с недосыпу (две ночи на ногах), то ли с дурного ухарства разведчики кулаками расчистили себе дорогу. Всё, блин, сдали проверку. Сейчас начнётся…

Построил роту и задал единственный вопрос:

– Чья работа?

Выходит «годок», которого, отмазывая от стрельбы за никчемность, я поставил в наряд. Вот зараза! Как же у меня чесались руки! Но, вспомнив урок самообладания, только сказал:

– Всё, бойцы, дальше можно не уси…ться. Он за нас уже проверку сдал.

Не знаю, то ли потому, что челюсти уцелели, то ли потому, что пострадавшие были «дедами», то ли КэП вступился, но публичной выволочки мне удалось избежать. За проверку роте сняли балл и поставили «хорошо». И то хлеб…

Получка

Есть вещи важнее денег,

но без денег эти вещи не купишь.

Проспер Мериме

За талант солдату можно многое простить. Но Сереге Ильиных и прощать–то по большому счёту нечего было. Бегал–стрелял не хуже других, тих и безотказен, а рисовал великолепно. Сатирическая газета, которую он оформлял, была знаменита на всю дивизию. Солдаты узнавали себя в дружеских шаржах, надрывали животы и с нетерпением ждали следующих выпусков. Я даже расстроился, когда на него пришёл приказ об увольнении.

Сидим с командирами взводов в канцелярии, разговариваем о жизни. Ждём получку. Вспомнили о Серёге. Куда он теперь. Детдомовский, круглый сирота, всё его имущество на нём.

– Давайте, говорю, скинемся и купим парню часы на память

– Если по «чирику», то можно хорошие найти, – поддержал Коля Игнатов.

Вдруг стук в дверь, заходит «Космос» – старшина из срочников, с ним два замкомвзвода.

– Товарищ старший лейтенант, – это ко мне, – мы вот пришли сказать, что рота решила всю получку отдать Ильиных.

Мы с офицерами только переглянулись. Какая–то телепатия!

– Как это «рота решила»? А если кто не может?

– Нет, все и до копейки. Месяц обойдёмся без булдыря.^[15]

Отправляю Ильиных с какими–то бумагами в медицинский пункт, а сам строю роту.

– Это правда? Может кому–то не обойтись, не всем же родители присылают?

Нет, и всё! У меня ком к горлу. И это мои оторвяги, за которыми глаз да глаз и которым сам чёрт не брат, смотрят прямо в душу и как бы говорят: «Ну, как ты не понимаешь»… Да понимаю я всё, только от вас не ждал.

Прибежал Ильиных, просится в строй. Объявляю ему решение роты и вручаю пакет с деньгами.

– От офицеров подарок получишь позже, а от меня вот тебе увольнительная на трое суток, пойди, купи себе, что надо из одежды и вообще…

Смотрю, у парня слёзы на глазах. Сам, еле сдерживаясь, шмыгнул в канцелярию.

Через неделю первые «дембеля» пришли прощаться. Пока слова, благодарности–пожелания, Серёга Ильиных, стоявший чуть сзади, нет–нет, да и посмотрит себе на руку, словно лишний раз хотел убедиться, что часы на месте.

Где ты? Как сложилась твоя жизнь, солдат?

Инспекция

Старики ходят медленно

не потому, что у них болят ноги,

а потому, что им некуда спешить.

Богдан Лебл

Мне эти двое сразу не понравились. Уж больно лощёными они выглядели. То, что форма с иголочки, и фуражки шиты на заказ – еще туда–сюда, а вот кожа, как у младенцев – это было слишком. А я даже с мылом не мог убрать грязь, которая, кажется, забилась в ходе ночного вождения и марша с танкодрома в парк под мою задубелую, как кирзовый сапог, кожу.

Стою, помятый и не выспавшийся, буквой «зю» у входа в роту, отчищаю щёткой грязь с сапог. Механики выгружают из ГАЗ–66 барахло в кладовку. Быстренько приводим себя в порядок – и в столовую, старшина держит для нас завтрак. Рота давно поела и под руководством взводных занимается в спортзале.

Боковым зрением вижу полковника и подполковника в красных фуражках с общевойсковыми эмблемами, идущих в сторону нашей казармы. Может, к связистам? Последняя надежда рухнула, когда они прямой наводкой направились в расположение разведроты. Слышу, как орёт дневальный, как докладывает дежурный. Бросаю щётку, захожу следом, представляюсь. На лице подполковника заметил гримасу брезгливости, когда он, осмотрев меня снизу вверх, демонстративно уставился на мои юфтевые сапоги, один густо намазанный кремом, другой на палец толщиной в пыли с ошмётками прилипшей грязи. Будь его воля, уверен, на этом бы и завершился осмотр роты. Но командовал парадом полковник, который начал методично опускать меня до уровня плинтуса.

– Какое должно быть расстояние от стенки до кровати? А у вас, почему тридцать сантиметров?

– Сколько людей в роте? А на сколько человек должен быть один сосок в умывальнике?

– Какая длина ножного полотенца должна быть? А почему они у вас, как носовой платок?

Главное, полкан вопросы задаёт, а подполковник то рулетку достанет, отмерит, то блокнотик, и тут же строчит.

Тут полковник задаёт главный вопрос:

– Вы знаете, сколько вам лет понадобится, чтобы исправить оценку, которую поставит Генеральная инспекция?

Видя мою задумчивость, сам же и ответил:

– Лет десять, пока мы ещё раз проверим ваш полк. А вы пока даже на тройку не тянете.

Вот чёрт. Плакала моя отличная оценка. Они же по плану проверяли соседнюю дивизию, а мы сдавали рядовую проверку за год. Только ночью закончили, и всё было здорово. Знал бы об их визите, старшина развесил бы целковые полотенца, на которых и муха не сидела, и кровати бы сдвинули… Да к таким мероприятиям вообще за полгода готовятся, и встречали бы их зам по тылу ВДВ со своим начвещем и другими! А тут принесла нелёгкая на мою голову внезапную проверку. Почему–то зло у меня было только на холёного подполковника, я смотрел на него красными с недосыпу глазами и не находил слов для ответа, в мозгу крутились почему–то одни матюки, которые по этике приёма высоких проверяющих были уместны не очень…

Вдруг слышу команды раскатом «Смирно!», «Ещё смирнее!!!» Выскакиваю ко входу. Стоит поддерживаемый с двух сторон генералами Маршал Советского Союза Москаленко. Знаменитый, заслуженный, но, как бы помягче, очень немолодой. Кириллу Семёновичу было под 80. Доложил.

– Где рота, командир?

– В спортзале, товарищ Маршал.

– Пойдём, покажешь…

Мои полковник с подполковником к стеночке прижались, подбородочки вытянули, едят глазами начальство, не дышат.

КэП мне шепотом:

– Давай вперёд!

Ну, опередил я их на 5 секунд, что можно было бы за это время сделать? И делать ничего не стал. Я поймал вопрошающий взгляд зама и дал команду: «Как обычно. Вперёд!»

Заходит Маршал, жестом показывает, чтобы команду не подавали. А там настоящая круговерть: груши–макевары лопаются от ударов, на ковре пятки подлетают до потолка и бойцы своими телами пытаются пробить до пола татами, в углу летают ножи, топоры, лопаты, на подкидных мостиках сальто с макетами автоматов и всё в движении. Постоял, посмотрел Маршал на это дело, поворачивается ко мне, протягивает руку и говорит:

– Молодец, командир. Отлично!

Подхватывает его свита, и повела обратно. Довели до машины, дверь открыли, выдвинулось сидение, на него Маршала усадили, и вместе с сидением аккуратно на место. Дверца «хлоп» – и до свидания. Какой божественный аромат от машины, увозящей высокое начальство! Следом рванула «Волга» комдива и УАЗик командира полка. На крылечке стоит сладкая парочка, руки у козырька, пока машина Маршала за поворотом не скрылась.

Подполковник мне и говорит:

– Ну, мы посмотрели, всё в целом, наверное, не так уж плохо, четвёрку можно поставить.