Текст книги "Карфагена не будет"

Автор книги: Владимир Шустов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Под вечер Никита провел летучее собрание, на котором было решено второе звено отправить в лагерь, а остальным остаться на полевом стане до утра.

– Река, вот она! – рукой подать, – сказал в заключение Никита. – Должны мы угостить механизаторов хорошей ухой. Пойдем на речку рыбачить. Лески с крючками у меня есть, специально взял про запас, червей под камнями насобирать можно. Как пятнадцать крючков закинем – уха обеспечена. Решено!

Ленька, Толя и Демка вырезали черемуховые удилища, оснастили их и втроем зашагали вверх по течению разыскивать омуток получше. У переката, там, где река, стиснутая высокими скалистыми берегами, прежде чем вырваться на равнинный простор, с глухим ревом брала каменистый барьер, колычевцев догнал Костя.

– Пестовские ребята прибыли! – крикнул он. – Концерт-то они проворонили! Вы с камней удить будете? Здесь ельцы берут!

– Дальше пойдем, – хмуро ответил Ленька.

– А я на быстрине попробую! – Костя, прыгая с камня на камень, стал пробираться к торчащей из воды глыбе, в самый центр беснующегося потока. Он что-то еще крикнул ребятам, но голос потонул в рокоте воды.

Ленька расстроился. Его не радовала перспектива встречи с Володькой Великановым, который, по всей вероятности, напомнит провокацию с мережами у Зеленого плеса. Если Володька, увидев Леньку, расскажет Никите эту историю, то, конечно, Якишев начнет сводить счеты. Колычев высказал свои опасения приятелям. Толя придерживался точно такого же мнения. Демка отмалчивался: он в душе не верил, что Никита злопамятен и способен вспомнить старые обиды – много их было.

– Володька наболтает, – бубнил уныло Толя. – Полетит все кувырком, через пень-колоду.

– Молчи уж! – прикрикнул на него Ленька.

– Слова сказать нельзя?

– Молчи, говорю! – Ленька так взглянул на Толю, что тот прикусил язык.

Глубокая спокойная заводь, близ берегов покрытая круглыми с вырезом зелеными листьями кувшинок и белыми, еще не распустившимися до конца лилиями, показалась Леньке подходящим местом для ловли. Он устроился на крутояре под березкой и принялся разматывать леску.

– А мы? – спросил Толя. – На троих места не хватит.

– Подальше омут есть.

– В случае чего свистнешь?

– Ладно.

Толя отправился дальше, а Демка, приметив среди камышей утлую лодку, спустился с обрыва, нашел доску, чтобы использовать ее вместо весла, и выехал на середину омута. Течения здесь почти не было. Плоскодонка безо всяких якорей стояла на месте, как привязанная. Рябинин забросил удочки и сосредоточил внимание на поплавках.

Под вечер, когда подул ветерок, начался настоящий клев. Демка не успевал менять на крючках наживу. Штук тридцать красноперых окуней уже били хвостами о дно лодки, радуя сердце рыбака.

Ветер крепчал. Тревожно зашумели вершины деревьев. Водная гладь покрылась крутой рябью. Демка взялся за доску и направил свой «корабль» к берегу. И тут налетел шквал. По омуту заходили волны. Крутояр, на котором сидел с удочками Ленька, казалось, вздрагивал от их ударов. Деревья на берегу сгибались в три погибели. Демка усиленно греб к берегу. Яростный порыв ветра ударил в борт плоскодонки и перевернул ее. Рыжая голова мелькнула и скрылась среди свирепых валов с гребешками белой пены. Ленька метался по крутояру, то хватаясь за куртку, чтобы стянуть ее с плеч, то пускался на розыски шеста или доски, чтобы бросить их потерпевшему крушение моряку, который уже выбивался из сил. И тут, откуда ни возьмись, появился Никита. Заметив барахтающегося среди валов Демку, он прямо с кручи в одежде бросился в омут и короткими саженками поплыл на помощь.

– Хватайся за лодку! – кричал он. – За лодку!

Демка уцепился за перевернутую плоскодонку. Никита отбуксировал пострадавшего к берегу. Демка, перепуганный происшедшим и основательно продрогший, таращил глаза и молчал.

– Выжми рубаху и штаны, – посоветовал Никита, клацая зубами. – Если на стан сейчас не пойдете, разожги костер и просушись. Я ребят посмотрю.

– Сам-то обсушись! – крикнул Демка.

– Я бегом, – ответил Никита. – Согреюсь!

Демка привел себя в порядок. С помощью Леньки выжал одежду, развел костер над обрывом и стал сушиться, вертясь перед огнем, как барышня перед зеркалом.

– Айда на стан! – донесся издалека голос Кости.

Ленька сидел перед костром на корточках и думал о появлении Никиты. Он увязывал это появление не с тревогой председателя совета отряда за своих товарищей, а с приходом Володьки Великанова. «Пришел посмотреть, здесь я или сбежал, – решил он. – Пестовцев пригласил для того, чтобы меня на чистую воду вывести. – И Леньку охватил страх: – Надо убираться подобру-поздорову».

– Толька-а!..

– Иду-у-у!.. – Из кустов ивняка вынырнул Толя с удочкой в руке. Он нес большую связку рыбы. – Наловил-то. Не меньше двух кило! Демка, почему мокрый?

– Искупался он, – ответил Ленька. – Вот что, нам надо сматывать удочки. Думаете, зачем на стан пришел Володька? Эх вы-ы, пеньки! Пока собирались Никите Карфаген устраивать, он успел подготовить все для нашего позора! – глаза Леньки сверкнули негодованием. – Не забыли, о чем говорил Якишев на школьном дворе? Он обещал про пестовцев напомнить потом… Поняли?

– Хитро-о, – протянул Толя. – А еще рассыпался: «Ах, помогите стихи написать! Выручайте!» Мы и поверили… Надо лагерь ихний за это с землей сровнять. Пусть не строят ловушек для других и носы не задирают.

– Володька так просто пришел, – сказал Демка. – Никита ничего не замышляет против нас. Спас он меня! Из воды вытащил… А ты…

– Я знал, что плаваешь ты, как рыба! Выплыл бы сам… Никита теперь по деревне раззвонит, что Рябинина вытащил из омута. А Рябинин и не нуждался в этом!

Грубая лесть понравилась Демке, но заронила недоверие в его душу, и он смолчал.

– Домой! – решительно заявил Ленька, пинком сбив под откос банку с червями. – А завтра ночью – в лагерь!

– Может, зря, – неуверенно заметил Демка.

– Наподдают, так поверишь, – ответил Ленька. – Будешь неделю с фарами ходить.

– Хитро как окрутили, – все еще не успокаивался Толя. – «Забудем старое. Мир на вечные времена…»

– Кто так говорил? – спросил Ленька.

– Костя Клюев! Губошлеп!

– А мне Никита!

– Зря мы на них…

– Помолчи, Демка! Не хочешь, без тебя управимся. Дозволили на баяне сыграть, ты и растаял. Слюнтяй! Я тоже поверил Никите, на мировую хотел идти, а он Володьку привел!..

Смеркалось. Ветер утих так же внезапно, как и начался. На водную гладь реки легли черные тени. Появились мошки и комары. Гудящими роями висели они над головами ребят. Колычевцы решили идти домой. Стороной пробрались мимо полевого стана. Там было тихо: и механизаторы, и пионеры располагались на ночлег после сытного ужина.

– Я вперед побегу, – сказал приятелям Ленька. – Шагайте берегом. Домой мне нужно поскорее попасть: мать двери закроет, а я должен кое-что на сеновал забрать. Встречу вас возле деревни.

– Беги, – согласился Толя.

Ленька ускорил шаг и растворился в темноте.

– Никита – хороший парень и… друг он хороший, – проговорил Демка.

– Кажется это, – возразил Толя. – Зачем было на стан Володьку звать? Ленька правильно угадал. Теперь Никита сидит, нас ждет и локти кусает.

Но Толя не отгадал: Никита не злился, а радовался. Радовался тому, что концерт понравился механизаторам, что пестовские ребята с Володькой решили влиться в кружок юных комбайнеров (только два человека пожелали изучать трактор), что наконец-то вражде с Колычевым пришел, как выражается дед Ксенофонт, карачун. Заложив руки за голову, Никита лежал на сене в сарае, который пионеры заняли для ночлега. Утомленные переходом и взволнованные событиями дня, ребята крепко спали. В темноте лишь слышалось сладкое причмокивание, бессвязное бормотание, вздохи. «Будет Ленька настоящим помощником, – думал Никита. – У него выдумка есть. Станем выпускать газеты со смешными рисунками, заживем по-настоящему… Только делись они куда-то. Домой ушли, должно». Никита задремал, но чуть уловимый шорох за стеной заставил его насторожиться. Сон пропал. Никита пристально следил за бледными полосами щелей, которые были видны потому, что в сарае темнее, чем на улице. Вдоль стены кто-то крался. Вот остановился, вот крадется дальше, опять остановился и приник к щели. Нащупав карманный фонарик, Никита осторожно вытащил его, навел на щель и включил. Яркий луч света, прорезав темноту, попал точно в цель. Никита вскрикнул и вскочил: черные сверкающие глаза с ненавистью смотрели на него в упор.

– Он! – крикнул Никита, невольно подаваясь назад. – Он! Костя! Гоша! Опять этот пожаловал!

КАРФАГЕНА НЕ БУДЕТ!

Толя отбивался, проявляя при этом удивительную изворотливость: отмахивался руками, дрыгал ногами, грозно ворчал, словно потревоженный в берлоге медведь, но просыпаться не желал. На него не действовал даже утренний холодок, покрывший обнаженное тело «гусиной кожей». Толя чувствовал исчезновение одеяла. Не размыкая век, шарил руками возле себя и в конце концов, покорившись горькой участи, свернулся калачиком и вновь захрапел с присвистом.

– Толька, пробудись! – требовал Ленька. – Вставай, – он ухватил спящего за ногу и потянул с мягкого сенника.

Карелин с трудом открыл глаза, сел и с недоумением уставился на вожака, соображая, как он мог здесь появиться.

– Горазд спать. Еле-еле добудился.

– Поздно лег.

– В одно время… Мы с Демкой давненько поднялись, еще засветло, а ты, как барин, дрыхнул бы до вечера. Вояка! С таким каши не сваришь…

– Рано еще.

– Рано? Никита с полевого стана давным-давно в лагерь вернулся. Патрули успели поля осмотреть…

– С Демкой в лагерь ходили? Великанов там?

– Нет! Ты зубы мне не заговаривай, – рассердился Ленька, заметив, что Толька, воспользовавшись минутой, улегся на сенник, натянул до подбородка одеяло и блаженно закрыл глаза. – Вставай!

Толя нехотя натянул майку и штаны.

– На речку пойдем. Там до вечера пробудем, а ночью двинемся на Лысую. – Говоря это, Ленька подмигивал и улыбался. Его воображение уже рисовало батальные картины: разрушенные шалаши, рухнувший навес «классной комнаты», огорченное бледное лицо Никиты Якишева, который со слезами на глазах стоит у поверженной мачты без флага и смотрит на руины лагеря.

– Меня мать хотела вчера поколотить за то, что поздно домой явился, – сообщил Толя. – Только в кухню зашел – мать за ухват и ко мне…

– Ты от нее! – в тон продолжил Ленька.

– Не побежал. Сказал, что в лагере пионерском у Никиты Якишева был. Она и подобрела. «Наконец-то, говорит, за дело возьмешься. Давно пора: лоботрясы нонче не в чести».

– Любит Никита славу. Не успел с полевого стана вернуться, а в деревне уже все о концерте говорят: «Якишев!.. Якишев!..» Только и слышишь, будто лучше его человека на земле не сыскать. Хорош гусь! Володьку-то Великанова науськал на нас!

– За концерт и тебя хвалили. А Володька так просто пришел. Они в кружок записываться приходили.

– Как-нибудь я сам разберусь… Поторапливайся: маневры проводить надо. Учиться станем незаметно подкрадываться и внезапно нападать, разом, как снег на голову. Тренироваться обязательно надо: чуть оплошаем, провалимся – не выйдет Карфагена. Прихвати мешок!

– Зачем понадобился?

– Нужно!

– Меня мать на весь день не отпустит.

– Говори, что в лагерь к Никите идешь. Мол, дело важное. Я теперь этим спасаюсь.

Они покинули сеновал.

Толя забежал домой позавтракать. Ленька строго-настрого наказал ему долго не задерживаться и отправился за ворота, где ждал его Демка.

– Все с Толькой возился? – спросил Демка, пододвигаясь на скамье. – Садись. Разбудил?

– Еле-еле.

– Где он?

– Позавтракает, появится.

– Ленька, а я только что Никиту видел. Спрашивает, почему вчера с полевого стана, не сказавшись, ушли. В лагерь звал. Ночью на стане они в сарае ночевали, так к ним пробраться кто-то хотел. Не поймали, убежал!

– Убежал! – усмехнулся Ленька. – Ловили бы по-настоящему… Не понравилось ему, что, не сказавшись, ушли?.. Я вам говорил? Там – все по команде! И с приглашением опять ловят нас на удочку. Не клюнем! А в лагерь ночью сами наведаемся. Ха-ха-ха! Пусть принимают гостей!

Демка покосился на вожака. Ленькино лицо светилось неподдельным злорадством. Палочка, которую держал он в руке, выписывала на пыльной земле всевозможные вензеля, не останавливаясь ни на минуту. Из-за облака появилось солнце и обдало ребят горячими лучами. Стало жарко. Ленька поднялся, вразвалку направился к забору и лег на траву в тени.

– Переходи сюда, – позвал он Демку. – Здесь не так жарко. Говоришь, Никита в лагерь приглашал? Зачем, думаешь?

– Мириться…

– Туг на сообразиловку. Растолковывал, растолковывал вчера, а вы все свое. Зеленый плес в печенки Никите въелся, вовек не простит! Придем в лагерь, а он за Володькой пошлет…

Ленька рисовал перед приятелем сцену страшной мести, замышляемой Якишевым. Демка возражать не стал: бесполезно. И к тому же Ленька не выносил возражений. Он считал свое мнение самым верным, думал, что, кроме него, никто из ребят не способен принять правильное решение.

– Хватит рассусоливать! Завтра утром поймут, что нет в нас трусости, что не страшны они нам! Доберемся до них ночью, как начнем метать шалаши под кручу…

– Стоит ли? – вырвалось у Демки. – Думаю я, Ленька, что лагерь зорить не надо: не с шалашами воюем, а с Никитой…

– Боишься? «Ребята узнают…» Так на речке говорил?

– Думаю…

– Не думай – вернее будет!

– Голова-то мне для чего дана? Хочешь – не хочешь, а думается. Всю ночь вертелся: уснуть не мог…

– Спать у Тольки поучись… Оба вы хороши. Клятву давали, а теперь на попятный. За нарушение присяги карают.

– Присяги я не принимал. Клятву давал.

– Это все равно!

И опять Демка не стал спорить, хотя был твердо убежден, что между присягой и клятвой есть разница. Поводом для клятвы служит многое, и поэтому возникает возможность давать их несколько. А вот присяга принимается один раз и на всю жизнь. Каждый настоящий человек до конца своих дней хранит верность присяге. Клятву можно дать другу, а присягу только Родине, народу!

Выбежал Толька и, брякая пустыми ведрами, заспешил к колодцу.

– Отпустили! – выкрикнул он. – Воды наношу и – свободен!

– Ведра два? – спросил Ленька.

– Разика три-четыре сходить придется.

– Не было печали…

– Поможем? – предложил Демка.

– Пусть потрудится, – ответил равнодушно Ленька, растягиваясь на траве. – Была охота на других работать. Принесет, руки не отсохнут.

– Ждать дольше придется…

– Подождем.

«А Никита сразу бы согласился», – подумал Демка и припомнил, как однажды пионеры во главе с Никитой ходили помогать Гоше Свиридову по хозяйству. Всю работу тогда провернули в два счета – и дров напилили, и воды натаскали, и хлев так вычистили, что сами даже удивились. Подумал Демка и сказал:

– Помогу Тольке.

Он встал и прошел во двор. Толя переливал принесенную воду в огромную дубовую кадку. Кадка была так высока, что ему приходилось поднимать ведра до уровня плеч. Прозрачная струя с шумом и брызгами падала в бочку, вызывая любопытство стаи белых гусей, которые дружно вытягивали длинные шеи, хлопали крыльями и гоготали. Громкий плеск говорил еще и о том, что воды в бочке было меньше половины:

– Наполнить велено? – спросил Демка, определяя на взгляд объем предстоящих работ.

– Мать просила дополна натаскать, а я половину хочу: в эту кадку ведер двадцать уходит.

– Нальем, – уверенно сказал Демка. – Давай свободные ведра. По пять раз сходим, и полная будет. Вдвоем-то быстрее управимся.

Толя смотрел на Демку, слушал его и не верил: уж не шутит ли он, предлагая помощь.

– Я один могу…

– Давай, давай!.. Ладно, ведра твои возьму, а ты дома другие добудешь.

Ребята носили воду. Ленька нежился на травке и, наблюдая за тружениками, посмеивался:

– Водовозы из вас что надо получатся! Скажу председателю колхоза, чтобы обоих на эту работу определил: никаких тогда водопроводов не потребуется!

Наполнив бочку, водоносы уселись отдохнуть на ступеньку крыльца. Демка расстегнул ворот рубахи.

– Духота, – сказал он. – Напиться бы воды похолоднее.

Толя спохватился.

– Принесу.

Через минуту он появился с двумя эмалированными кружками в руках.

– Держи!

– Молоко? – удивился Демка, принимая кружку. – Не надо молока.

– Воды мать не дает. «Простынете, говорит, потные». Пей!

Демка жадно, большими глотками опорожнил кружку. Толя взял ее, унес домой и, возвратившись, сказал:

– Демка, мать по-настоящему поверила, что мы в лагерь ходить стали. Увидела, что ты помогаешь воду таскать, и поверила…

В калитке показался Ленька, переступил высокую подворотню и нетерпеливо крикнул:

– Пошли! За дело надо браться!.. Толька, не забудь фонарик электрический и мешок.

Нехотя поплелись ребята за вожаком. А Ленька легко шагал по извилистой тропинке вдоль плетней. Он посвистывал и сыпал остротами.

– Я про Никиту такие стихи сочиню, что деревня наша со смеху умрет! – сказал он. – Не верите?

– Стихами Якишева не запугаешь, – ответил Демка.

– Споришь опять? Привычка у тебя появилась. Раньше все так было, а теперь наоборот стало…

– Разбираюсь кое в чем…

– Зря вчера отговорил вас в лагерь идти. Попались бы в руки к Володьке Великанову.

– Не стращай.

Тропа вырвалась на пустырь. Высокая – по грудь – лебеда, крапива и широколистые лопухи сплошь покрывали его и переплетались над тропкой. Обжигая крапивой босые ноги, ребята выбрались на отлогий холм. Ленька бросил на траву мешки и сел, сложив ноги калачиком. Глубокомысленно хмыкнув, он огляделся, подчеркивая этим, что разговор будет строго секретным, и вполголоса заговорил:

– Тренироваться к захвату дежурных в лагере будем здесь. Научимся подползать к цели незаметно. Сделаем так: Демка сядет вон на том бугорке к нам спиной, а мы с тобой, Толян, будем по очереди подкрадываться к нему. Демка, сиди да смотри не оглядывайся, только слушай. Шорох засечешь, говори сразу. Мы потренируемся, а потом ты будешь. Толька на твое место сядет. Иди на бугор! Толька, приготовься, так… Я за наблюдателя. Начали! Демка, не оглядывайся!

Толя распластался на земле и бесшумно пополз вперед. Ленька следил за каждым его движением, но придраться не мог: Толя действовал по всем правилам. Вот правая рука выдвинулась вперед, левая нога, согнувшись в колене, приготовилась для упора. Раз! Толя, не поднимаясь, преодолел около полуметра… Демка волновался. Он беспокойно ерзал на месте, но не оглядывался. Неприятная штука – сидеть на бугорке, устремив взор на кудрявый перелесок, и ждать, что сейчас кто-то подкрадется сзади, схватит за шею. И знаешь, что подбирается к тебе друг, а не враг, но волнуешься. Эх, иметь бы глаза на затылке! Потная, испачканная землей ладонь внезапно легла на глаза. Вторая, ничуть не чище, плотно закупорила рот. Рывок – и Демка, не пикнув, уже лежал на земле и колотил ногами.

Ленька был рад:

– Где это ты так наловчился? Ух, ловко!

А вот Демка чувствовал себя не особенно важно. Отплевываясь, он заявил:

– Рот не затыкайте. Не буду сидеть. Грязь собрал на руки, а потом мне в нос тычешь!

– Не злись, – успокаивал Ленька, – будем осторожно. Толь-ка, следи за мной!

Тренировка длилась до полудня. Намаявшись, колычевцы отправились на реку и по пути – тоже для практики – очистили огород у Кости Клюева. Демка отказался наотрез принимать участие в этом деле. Он пытался отговорить и приятелей. Ленька сказал ему с обидой:

– Не агитируй, Демка. Не хочешь – сиди и помалкивай!

Выдернув из плетня несколько хворостин, Ленька, а за ним и Толя проникли в огород и глубокими бороздами пробрались до грядки с горохом, разбитой под окнами дома. Действовали и маскировались они так умело, что Ефросинья Петровна, мать Кости, сидевшая у окна, ничего подозрительного не заметила, хотя и смотрела в огород.

Остаток дня ребята провели на реке и, когда стало смеркаться, двинулись к Лысой горе. Всю дорогу Ленька говорил только о Карфагене. Это надоело Демке, который в душе проклинал себя, что ввязался в непривлекательную историю, и он сказал:

– Ты, Ленька, все о Карфагене… Чего там произошло особенного? В Карфагене рабами торговали. Его и надо было разрушать.

– Тогда рабами все государства торговали, – возразил Ленька. – Я не про рабов! Карфаген был город или там государство – все равно, который подчинял других. Это еще до нашей эры было. Могучий город – государство Карфаген. Потом начались войны. Рим на Карфаген пошел. Пуническими они, войны-то, назывались.

– Знаем, – сказал Демка, – изучали.

– Тогда не спрашивай! Надоел римлянам этот город. Они шесть дней его штурмовали, взяли и сровняли с землей, чтоб и воспоминаний не осталось. Так и мы сделаем!

Колычевцы устроили в кустарнике у тропы наблюдательный пункт и стали следить за тем, как звено покидает лагерь. Последними прошли мимо Никита, Гоша, Аленка и Витя Подоксенов.

– Договорились, – сказал Никита, обращаясь к Гоше. – Вы отдежурите и, как только придет кто-нибудь, шагайте на ферму.

– Ладно! – Гоша легко побежал вверх по тропе.

– Он дежурит, – шепнул Ленька.

Толе не терпелось начинать штурм. Его захватила опасная игра, она казалась ему очень увлекательной. Вот где можно проявить настоящее искусство разведчика и неустрашимого человека!

Ленька сдерживал приятеля:

– Не лезь! Поспешишь – людей насмешишь!

– Пошли! Можно.

– Сиди, часовые заметят и крик поднимут.

– Пусть кричат.

– Дурак ты, Толька! Никита совсем близко. Услышит крик, и вернется. Как думаешь, Демка?

Тот не ответил и отвернулся. Ленька обиделся:

– Вроде онемел ты сегодня. Сопишь, пыхтишь, слова сказать не можешь. Язык проглотил, что ли?

– Легче будет, коли кричать и командовать, как ты, начну?

– Ишь ты, какой!

– Да уж такой и есть!..

На вершине горы вспыхнул костер. И от этого темнота стала гуще, непроглядней. Длинные языки пламени, рассыпая искры, вздымались вверх и лизали ночное небо, где, освещенный отблесками огня, бился на ветру красный прямоугольник пионерского флага. Мачту не было видно: ее скрывала ночь, и поэтому казалось, что флаг один реет в воздухе.

– Пора! – торжественно произнес Ленька. – Нападем по сигналу. Подниму руку – и вперед!

Они осторожно поползли по склону, держа курс на костер.

Гоша Свиридов и Костя сидели у огня, пекли на углях картошку и даже не предполагали о надвигающейся опасности. От жара лица их раскраснелись. Аппетитно пахло печеной картошкой. Подбрасывая на огонь сухие ветки, дежурные вели мирную беседу.

– Костик, кем станешь, когда вырастешь? – спрашивал Гоша.

– Комбайнером!.. И… очень художником быть хочу. Я, Гоша, когда рисую, про все, как есть, забываю!

– А я науку про землю изучать решил. Про горы, долины, реки, озера и моря… Про то, что в самой середке земного шара есть…

– В геологи? Интересно. Я слыхал, что у них приборы есть, насквозь прощупывают землю. Поставить такой прибор, к примеру, на Лысой у нас и можно запросто узнать, что на той стороне земного шара делается.

– Этот аппарат на твою кинопередвижку смахивает, которая сны-то крутит.

– Право слово.

– Сочиняешь ты, а на земле много диковинных случаев бывает, это верно. Недавно прочитал я, как вулканы рождаются. Рассказать тебе – не поверишь. На ровном месте вдруг – дым, пепел, огненная лава и – пожалте! – гора, что Везувий!

– Вроде бы тоже кинопередвижка, – хитро подмигнул Костя, выкатывая палочкой из костра обуглившуюся картофелину. – На ровном и – гора! Как это?

– Послушай. В Южной Америке, ты сам знаешь, есть страна Мексика. Столица ее почти так же называется – Мехико. К востоку от Мехико, этой самой столицы, есть вулкан Парикутин. Он и на картах обозначен черным треугольничом. Вулкан этот совсем молодой. Ему чуть боле десяти лет от роду. Было это в феврале 1943 года, у нас война еще шла. Один тамошний крестьянин в лесу работал, дрова, должно, заготовлял. Вдруг рядом с ним «Пок!» – кусок земли взлетел метра на три. Он, глядь – в земле дыра. Из нее серой пахнет, и дым крутится. Решил дядька дырку засыпать, а у него не получается. На глазах дыра увеличивается и уже не тоненький дымок, а черный столб дыма валит из нее. Мексиканец на лошадь – и в деревню. – Чудо, кричит, земля продырявилась!

– Так и кричал?

– Ну, не так, а вроде. Жители – кто на что – и к месту. Смотрят, а дыра в котлован превратилась. На дне этого котлована огненная лава кипит… На другой день вырос конус – гора метров десять высотой, а через три дня она стала уже шестьдесят метров. Потом выросла до ста пятидесяти, и началось извержение. За одну минуту Парикутин, пишут, выбросил двенадцать тысяч тонн преогромных каменьев. Лава начала растекаться. Страх что было! Извергался долго. Пепла на земле нападало в толщину метров на сто пятьдесят, лава поселки заливала. За год вырос Парикутин до четырехсот шестидесяти метров! Извержения-то только в 1952 году прекратились: уснул вулкан. Вот и выросла гора, а ты говоришь…

– Сколько, должно быть, народу погибло.

– Про то не написано.

– Гоша, может, и Лысая когда-то давным-давно вулканом была, а? Пепел из нее… – Костя не закончил фразы: что-то жесткое и колючее опустилось на голову. Миг – и он был запеленан, как малый ребенок. Чьи-то руки подняли его, оттащили от костра и довольно бесцеремонно бросили на траву. Клюев закричал, забился, надеясь высвободиться.

– Гоша, Гошка, развяжи! – и катался по лужайке.

– Отпустите! – слышался совсем рядом голос Гоши Свиридова. – Хватит разыгрывать! Не шутят так! Снимайте мешок! Никитка, если ты – конец дружбе! Слышишь?

Но с пленниками никто не разговаривал. Напрасно кричали они, просили, требовали свободы.

Включив фонарик, Ленька шепотом подозвал Демку, который стоял у костра и задумчиво смотрел на язык огня. Не нравился Демке налет. Пионеры трудились, строили, заботились о том, чтобы каждый мог отдохнуть в шалаше после работы на поле, на ферме, укрыться от палящих лучей солнца или просто, собравшись в тесный кружок, прослушать интересную историю, вроде той, какую только что рассказывал Гоша. «И откуда у Леньки такая злость?.. – думал Рябинин. – Завидует он. Всему завидует. Если бы сам Ленька выстроил такой лагерь, то день и ночь стерег бы его. А так – разоряй, не наше, «Карфаген»!.. – Демка тяжело вздохнул. – Не стал я дежурных связывать, и лагерь громить не стану!» Подбежал Толя. От сильного волнения он говорил срывающимся шепотом.

– Демка! – горячее дыхание Толи щекотнуло ухо. – Действовать быстро надо. Пошли.

Демка с трудом переборол себя, и как во сне, двинулся к мачте, возле которой возился Ленька, отвязывая веревку для спуска и подъема флага. Узел никак не поддавался. Ленька нервничал. Положив на траву фонарик, он вытащил перочинный нож, зубами открыл лезвие и одним взмахом перерезал шнур. Флаг пополз вниз. Ленька жадно схватил его обеими руками.

– «Бороться и побеждать!», – прочитал он гордые слова на красочном полотнище. – Хорошо придумано! Вот и боремся…

И тут с Демкой что-то случилось. Увидев у Леньки в руках красный флаг, он почувствовал вдруг такую ненависть к вожаку, намеревавшемуся сорвать полотнище с флагштока, словно перед ним стоял враг.

– Не тронь, – сурово проговорил он, – не тронь флага!

– Что с тобой, Демка? – удивленно спросил Ленька, направляя луч света ему в лицо. – Спятил? Нельзя оставлять флага, – зашептал он, – флаг останется, значит, лагерь тоже! Как в армии полк или дивизия крепко за свое знамя дерутся. Если потеряют его в бою, то честь свою, значит, потеряют. Без боевого знамени нет ни полка, ни дивизии, ни армии. Понял?

– Не прикасайся! – упорствовал Демка. – Флаг этот не Никитин! Это – красный флаг, наш флаг! Уйди!.. И лагеря зорить не дам!

– Ах, та-а а-ак! – Ленька медленно приближался к Демке. Толька, заходи сзади. Мы тебе покажем, изменник…

Прислонившись к мачте спиной, Демка приготовился отразить нападение. Он был спокоен. Решение, принятое так внезапно, показалось ему давно подготовленным и продуманным, а самое главное – правильным.

Луч света из Ленькиного фонаря бил прямо в лицо, суровое и строгое. Брови сдвинулись к переносью, губы сжались, на скулах играли желваки.

– Толька, налетай! – вполголоса скомандовал Ленька, бросаясь вперед. – Хватай!

Толя размахнулся, но, получив увесистую оплеуху, откатился обратно.

– Ладно-о-о, – процедил он, – увидим…

Ленька погасил фонарик и второй раз ринулся на врага. Он крутился возле, как волчок, пытаясь выбрать благоприятный для нападения момент. Демка учитывал силы противника и не отходил от мачты, которая как бы защищала его сзади. Отчаявшись, Ленька бросился наобум и, размахнувшись со всего плеча, ударил Демку по лицу. Тот схватился за щеку, но сообразил, что сейчас не время вздыхать, и одним прыжком достиг костра, взял из огня горящую головешку и двинулся на противника.

– Идите отсюда, – негромко говорил он. – Не уйдете, хуже будет! Всем расскажу, кто лагерь разорил! Карфагена не будет! Ясно?

Ленька, поняв, что всему задуманному и так тщательно подготовленному грозит опасность, пустил в ход свое испытанное оружие.

– Брось, – стал умасливать он Демку. – Ну, поспорили, поругались… Стоит из-за этого дружбу терять! Дай мне в ухо, и будем квиты!.. А?

Но Демка не поддавался уговорам. С головней в руке он все наступал и наступал, оттесняя Леньку и Толю к склону горы.

– Выдать хочешь? – зловеще спросил Ленька. – Предатель!

– Говорить не стану, идите, а коли вернетесь – вот! – он потряс головней.

Чертыхаясь и угрожая, два неудачника стали спускаться с горы. В это время у подножия громко залаяла собака.

– Полкан! – крикнул Костя. – Полкаша! Куси, куси их, Полкаша!

Демка не желал попадать в зубы пса. Раз идет Полкан, значит, с ним кто-то есть. Швырнув головешку в костер, он бросился вниз.

– Костя, Гоша! – раздался звонкий голос Аленки Хворовой. – Куда спрятались?

– Аленка! – взревел Костя обрадованно. – Аленка!

– …Развязывай! – подхватил Гоша. – Выручай!

– Ой! Что это? – испуганно воскликнула девочка, заметив на траве копошащиеся мешки. – Костя! Гоша! Где вы?

– Здесь – в мешках! Снимай!

Полкан носился по круче и визгливо, захлебываясь, лаял в темноту. Аленка опустилась на колени и торопливо, дрожащими руками стала распутывать неподатливые тесемки. Наконец дежурные предстали перед ней в жалком виде: бледные, с растрепанными волосами и опасливо бегающими по сторонам глазами. Гоша Свиридов, освободившись из плена, вскочил, схватил увесистый булыжник и метнул его под кручу наугад.

– Держите, кому охота! – крикнул он и наклонился за новым камнем.

К бомбардировке присоединился Костя, Лысая превратилась в огнедышащий вулкан, извергающий камни. Теперь нечего было и думать о ее штурме. Немного успокоившись, дежурные стали расспрашивать Аленку:

– Как ты попала сюда?

Оказывается, девочка забыла в шалаше звеньевую тетрадь с записями заданий на завтра и – вот отчаянная – решилась ночью идти в лагерь. Чтобы не страшно было, она прихватила Полкана. Метров за триста до горы Аленка услыхала крик. Полкан залаял и бросился на вершину. За ним поспешила Аленка.