Текст книги "Карфагена не будет"

Автор книги: Владимир Шустов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Расскажешь им, что ли? Не будет же Никита на Лысой сторожей на ночь оставлять. Надо им обязательно Карфаген устроить, обязательно!

Колычев принялся со всеми подробностями излагать план «штурма» Лысой горы. Очевидно, еще раньше он думал о налете на лагерь, потому что предусмотрел и учел мельчайшие детали предполагаемого разгрома. Для убедительности он чертил на песке план штурма, намечал пути возможного отхода, указывал основные пункты, которые предстояло разрушить в первую очередь.

– Мачту – по боку и на шалаши! – с вдохновением закончил он. – Карфаген будет взят!

– Все это понятно, – сказал Демка. – Но лагерь-то зорить зачем? Пускай стоит на здоровье: не жалко.

– И то, – поддержал Толя.

– Эх! – Ленька отшвырнул прут в реку и поднялся. – Зачем римляне после третьей Пунической войны дотла разрушили Карфаген? Ну?.. Историю учил, помнишь? Затем, чтобы карфагенянам неповадно было на других нападать… Так и мы!

– Якишев на нас не нападает, – заметил Демка.

– Забыл? Коротка у тебя память. Кто в огород к Емельянихе нас не пустил?

– Может быть, не они.

– Как не так! Сам видел Никиту, Костю и Гошу Свиридова. Гошка тебе, Демка, ножку-то подставил. Не я, схватили бы тебя и прописали…

Демка умолк: разве с Ленькой договоришься. С некоторых пор он стал подмечать в характере вожака нехорошие черты – жадность, ячество и чрезмерное злорадство, не говоря о хитрости (история с пестовскими ребятами убедила Демку в этом). И в то же время Демка не хотел отказываться от его замыслов: тогда подумают, что он, Демка, трус, боится ребят. Да Ленька постарается показать Демку в таком виде, что бараны и те засмеются.

– Согласны? – спросил Ленька, нетерпеливо поглядывая на Демку.

– На лагерь, так на лагерь, – с деланным равнодушием протянул тот, – лишь бы интересно было.

– Теперь я тебя, Демка, узнаю!

– Будет Карфаген! – в тон вожаку выкрикнул Толя.

– Поклянемся! – предложил Ленька и вскинул над головой сжатый кулак. – Клянусь!

Толя, а затем и Демка повторили его жест. От поднятых кулаков на песке распласталась зловещая тень.

Выкупавшись, ребята отправились домой. У околицы они остановились. Колычев из-под ладони посмотрел на Лысую.

– Сколько их там набралось, – сказал он. – Черно! Стройте, стройте.

От озера по склонам горы к вершине, где топорщилась небольшая группа сосен и елей, цепочкой двигались темные точки: пионеры доставляли камыш для шалашей. Лагерь строился ударными темпами.

ГЛУБОКАЯ РАЗВЕДКА

Хорошо летом в бору, особенно в сосновом. Воздух такой, что дыши и, кажется, никогда не надышишься им вволю. Над головой в шелестящей зелени лапчатых ветвей, что почти совсем не пропускают солнца, порхают пичужки, перестукиваются красноголовые дятлы, прыгают озорные, юркие белочки.

Легко и свободно шагается по такому тенистому лесу. Под ногами приятно похрустывает жухлая прошлогодняя хвоя, а слева и справа, впереди и сзади, чуть ли не до самого синего неба, как бронзовые колонны, высятся гигантские сосны, впиваясь накрепко в рыхлый подзол мощными узловатыми корнями-щупальцами.

И странное дело: лес, будто густой, можно даже сказать, дремучий, а чувствуется в нем почему-то раздолье и простор.

Там, среди корневищ, приподняв желтые иголки, которые, словно мякина на зернотоке, устилают землю, выглядывает белый груздь. Рядом еще, еще и еще… Ой, ой, ой, сколько их прямо под ногами! Пожалеешь, если по неопытности возьмешь в лес маленькую корзинку: надо брать что-нибудь вместительное.

Ленька, Толя и Демка часа за три наполнили холщовые мешки отборными «пятаками» – так между собой они называли мелкие, без единой червоточинки ядреные грибки, предназначенные исключительно для засолки, и, подыскав полянку, окруженную нарядными сосенками и залитую солнцем, расположились на отдых. Толя бережно опустил мешок на траву, прислонил его к дереву, не спеша достал из-за пазухи сиреневой майки сложенную вчетверо газету, развернул ее и расстелил на траве.

– Поедим! – обрадовался Демка. – У меня в животе давно урчит.

– Много исходили сегодня, – сказал Толя. – Как гребенкой, лес-то прочесали. Ленька, давай сумку!

– Держи!

Увесистая сумка-сеточка взлетела над Демкиной головой. Толя, как заправский вратарь, поймал ее на лету и, положив на колени, стал доставать и раскладывать на газете хлеб, пучки зеленого лука, вареную в мундирах картошку, соль. Хлеб он нарезал большими ломтями, стряхнул со штанов крошки и пригласил:

– Можно есть.

Демка схватил большую картофелину, наскоро очистил ее, окунул в соль и целиком отправил в рот. Щеки у него надулись, а лицо сморщилось и перекосилось. На глазах показались слезы.

– Ох и солоно!

– Обдувай, – лаконично бросил Толя.

– Поспешишь – людей насмешишь, – заметил Ленька.

Ребята усердно работали челюстями. В тишине было слышно лишь аппетитное причмокивание.

Наевшись, Ленька отошел в тень рябины, единственного лиственного дерева, каким-то чудом занесенного сюда, лег на траву и, пожевывая травинку, как бы между прочим, проговорил:

– Ведь я вас не зря в Темный бор привел. Позавчера довелось услышать разговор. Никита собирается сюда. Пусть являются теперь, поищут грибочков, а их тут – кот наплакал. Смехота! Якишев лопнет от злости. Знаете, что сказал он, когда мы у Сафоновых огород очистили? «Прекратите, говорит, разбой. У Сафоновых восемь ребят и отец инвалид: фашисты грудь прострелили из автомата!» Вишь, разбойниками нас выказывают, а много ли мы взяли-то!

– Про Сафонова он верно сказал, – заметил Демка.

– Верно! А ты почему лазил?

– Не полезу больше.

Ленька замолчал. Он мечтательно смотрел в синеву неба и чему-то улыбался.

Мечта – великое дело. Она-то и делает жизнь интересной, изобретает машины, находит новые металлы.

Оказывается, и у Леньки имелась она, живая, лучезарная, дерзкая.

Прочитав однажды о том, что есть на свете чудесное дерево – артокарпус (на нем растут плоды, заменяющие людям хлеб), Ленька размечтался. Он не думал о том, чтобы вырастить хлебные деревья у себя, нет! Он мечтал сконструировать и построить новый, совершенный комбайн. По мысли изобретателя эта машина будет убирать, обмолачивать, сушить и молоть зерно на муку прямо в поле. И тут же в поле, если нужно, выдавать людям готовую продукцию: хлеб, баранки, пряники, макароны, вермишель, манную крупу… «Тогда бы я пришел к Глухих, – мечтал Колычев, – и сказал: «Дорогой Илья Васильевич! Дарю вам такой самоходный комбайн, какого еще ни в одной другой стране мира нет!» Хорошо было бы».

– Хорошо, – повторил он вслух.

– Чего хорошо? – удивился Толя.

– Не поймешь ты… Не твоего ума дело.

– Не больно и надо! – обиделся Толя, стряхнул крошки с газеты, свернул ее и спрятал за пазуху.

Демка не интересовался разговором: его волновало другое. Сняв рубашку, он печально созерцал прореху. И надо же было напороться на сучок именно рубашкой. Руку или ногу оцарапать – другое дело, а рубашку!.. «Мать задаст головомойку, – думал он, – на улицу, пожалуй, не пустит, заставит дома сидеть или работу какую-нибудь найдет».

– Толька, у тебя, случаем, нет иголки? – спросил он.

Толя снял фуражку, вытащил из подкладки толстую иглу с прочной суровой ниткой и протянул товарищу. Демка принялся за работу. Стягивая рваные края, он рассуждал:

– Не ухватись ты, Толька, за сук вовремя, надвое распустил бы я рубаху. Она почти новая была. Ох и будет от матери!

– Третий год таскаешь, – скупо улыбнулся Толя.

– Все равно!

– Спина-то совсем выцвела.

– Перекрасить можно.

– Не переспорить тебя…

Дружескую перепалку пресек Ленька. Он подсел к ребятам и спросил у Демки:

– Ты вчера с Гошей Свиридовым разговаривал. Что-нибудь разузнал?

– Нет, – ответил Демка, показывая всем своим видом, что этот разговор ему неприятен. – Пропадают они на Лысой горе с утра до ночи. Интересно у них там. В лагерь не пробраться… Слушай, Ленька, что они, на хвост соли нам насыпали?

– В лагерь носа не сунешь, – поддержал Толя.

– Нюни-и-и, – Ленька презрительно поморщился. – Легко было – «ура» кричали, руками размахивали. Трудно стало – «караул» голосите! Так настоящие люди не делают! Струсили вы.

– Не страшен мне Якишев, – угрюмо заметил Демка. – Я с ним в любое время один на один выйду. А в лагерь попробуй пробраться, узнаешь… Привык чужими руками жар загребать…

– Что-о-о? – задохнулся от возмущения Колычев. – Да за такие речи… – Обида его была так велика, что он не мог даже слова подобрать для достойного ответа: не шли на ум.

– Изловят! – поддакнул Толя.

– Постой, постой, – нетерпеливо перебил Ленька. – Я, значит, чужими руками жар загребаю? Загребаю, да?

– Знамо дело, – спокойно продолжал Демка. – На прошлой неделе кто в огороде у Зуйковых нас оставил? Кто? Ты! Убежал и не свистнул. Из-за тебя чуть Тольку не сцапали… Ты, Ленька, думаешь так: «Сам вывернулся, а они – как знают».

– Дольше возились бы. Говорил, что в этом деле быстрота нужна, а вы…

– С быстротой-то и удул за овраг. В три минуты полтора километра отмахал, а нас бросил.

– Вы без глаз? Дорогу-то знаете! – Ленька отмахнулся от надоедливо жужжащего шмеля и ударил кулаком по колену. – Жар чужими руками не привык загребать, все сам делаю! А что вы трусите, я докажу! Хотите знать, завтра целый день в лагере пробуду и разведаю. От слова не отступлюсь.

– Хвалилась сорока теленка съесть…

– Заткнись, Демка! Проберусь! Вы виноваты. Сколько раз предлагал устроить Карфаген? Лагерь-то до сей поры целехонек!.. Месяц прошел!.. Разбросали бы шалаши, сидели бы якишевцы по домам. – Колычев тряхнул чубатой головой, вскочил, сверкая глазами, и продекламировал:

 
Я не боюсь идти на бой.
Как Толька с Демкой, не дрожу я.
Схвачусь я с трудностью любой
И все, что надо, докажу я…
Неведом мне презренный страх,
Пойду к победе без измены,
Я лагерь весь развею в прах —
Пусть помнят камни Карфагена!
 

Он ждал похвалы, но ребята молчали. Толя вскинул на вожака глаза и сказал виновато, будто извинялся:

– Стерегут они лагерь, каждую ночь дежурные остаются. Поймать могут…

– Испугался? Ха-ха-ха-ха!.. Сторожа-то, как суслики по норам, сидят в шалашах и выглянуть боятся! Вроде вас сторожа-то!

– Ой ли! Один раз, помнишь, когда вы с Демкой на Зеленый плес ходили искать пестовские мережи, я хотел в лагерь пробраться. Ночью полез, не вышло. До первого шалаша дополз и точка! – Толя шмыгнул носом и добавил: – Гоша Свиридов заметил. Такой свист поднял, аж страшно стало. Я думал, схватят меня. Темень спасла. А Гошка чуть по голове меня палкой не огрел… Костин Полкан штанину мне порвал. Злой он, страсть…

– Шишку оттуда принес?

– Нет, в погреб свалился. Мать попросила молока кринку достать, а ступенька у лестницы еще в прошлом году подгнила. Ну я и тарарахнулся…

– Не болтаешь?

– Истинная правда, Демка! Ей-ей…

– Значит, решили! – перебил его Ленька. – Я завтра в лагерь проберусь и разведаю. После Карфаген устроим. Только безо всяких яких, назад не пятиться. Пошли домой!

Вечерело. Притихший бор медленно погружался в сумерки. На западе, чуть различимый сквозь ветви, заревом пылал закат. От сосен падали на землю густые, почти черные тени. Сразу стало прохладно, слишком прохладно, пахнуло сыростью. Птичьи голоса смолкли.

– Тихо как, – заметил Демка, прислушиваясь к таежному безмолвию. – Будто вымерло все.

С дальнего луга до ребят доносились звон кос, частые удары молотка – кто-то отбивал литовки, джиканье оселков. Высокий девичий голос завел песню, и она будто разлилась всюду, заполнила тишину.

– Возле Коровьего брода косят, – сказал Толя. – Маманина бригада там. Это Сергеева поет.

– Вечор пионеры туда воду и продукты возили, – вставил Демка. – Помогали им. Целую делянку травы скосили.

– Ну и что? – с вызовом спросил Ленька.

– Заработали трудодней тридцать, а то и сорок.

– Считал?

– Люди говорят…

Справа от дороги, у корявой дуплистой лиственницы, возвышающейся над остальными деревьями, кто-то рассмеялся дико, раскатисто. Ленька присел.

– Тс-с-с…

– Филин, – сказал Толя. – Будет еще плакать, а потом визжать, как поросенок.

– Не про филина говорю. Смотрите…

Но полянка, заросшая кипреем, была пуста, и лишь вдалеке розовые метелки соцветий колыхались, словно кто-то шел, раздвигая их.

– Зверь, – определил Демка. – Спугнули.

Дальше шли молча – устали. Возле околицы распростились и по домам.

С пастбища пригнали коров. Они двигались по деревне, запрудив улицу, и мычали. Из калиток выбегали хозяйки, ребята. Со всех сторон слышалось:

– Буренка, Буренка!

– Чернуха, Чернуха…

– Милка!..

Ленька с трудом пересек улицу в этом мычащем потоке. Вручив грибы матери, наспех поужинал, прихватил подушку и отправился на сеновал. Оборудовал на душистом сене удобное мягкое ложе, растянулся на нем и блаженно закрыл глаза. Он отдыхал. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Леньку беспокоила предстоящая разведка в глубокий тыл противника. Он старался представить себе план действий, но, прикинув несколько вариантов, помрачнел.

– Дернуло слово давать! Эх-х-х!

Откинув одеяло, вскочил и, вытянув руки вперед, чтобы не набить в темноте себе шишку, пробрался к слуховому окну. Отсюда было видно бездонное небо с яркими точками звезд. «Интересно, есть на них люди? – подумал Ленька. – Есть, наверно». Свежий ветер доносил с полей запах цветущей гречихи. Он был так крепок, что казалось, будто рядом стоит раскрытая бочка с гречишным медом, хоть ложку запускай! Ленька вновь и вновь строил в голове план разведки. Он должен действовать без осечки, наверняка, иначе все погибнет: Толя и Демка не простят пустого бахвальства. Затея с разведкой показалась теперь Леньке неосуществимой мечтой. «Поймают, – размышлял он. – Тольку чуть не схватили. Меня изловят, потешаться станут, на всю деревню ославят…»

Ленька перебирал в памяти последние встречи с пионерами, строителями лагеря. И ему вдруг припомнился разговор Кости Клюева с группой малышей, пришедших помогать пионерам. Староста кружка юных комбайнеров, небрежно расстегнув ворот синей рубашки, стоял перед просителями и, размахивая испачканными глиной руками, говорил:

– Работать хотите? Дадим дело! Глину месить.

– А другое, – попросил кто-то.

– Я сам глину делаю, – заявил Костя. – Закончите эту работу, будете яму камышом заваливать и заборчик вокруг нее строить! Вопросы есть?

– Мы согласны!

– Вопрос исчерпан, – подражая Илье Васильевичу, отрезал Костя. – Беритесь, засучив рукава!

«В яме спрятаться можно, – мелькнуло в сознании. – Залезть под камыш, и никто вовек не отыщет. И как это мне в голову не пришло? Вот смехота! Толян с Демкой, как узнают про разведку, охнут! Никита рвать и метать будет!..» От этих мыслей ночь показалась Леньке просто прекрасной. Он лег и уснул крепким, глубоким сном.

Разбудили его яркие лучи утреннего солнца. Они, пробиваясь в широкие щели крыши, длинными светлыми полосами тянулись по сеновалу, золотыми веселыми зайчиками прыгала по доскам, слепили глаза. Колычев поспешно вскочил и, выглянув в слуховое окно, ужаснулся: деревня давным-давно проснулась. Из труб к небу шел дым. Хозяйки с вилами, граблями и косами на плечах спешили на сенокос. Взбивая колесами пыль, мимо прокатила телега с бочкой. На ней обнаженный до пояса и загорелый, как негр, сверкая белками глаз и зубами, сидел взлохмаченный Гоша Свиридов и, отчаянно раскручивая над головой ременные вожжи, подгонял пегого коня.

– Волчья сыть, травяной мешок! – кричал Гоша, улыбаясь во всю физиономию. – Прибавь обороты, увеличь скорость!

«Проспал, а ведь хотел до света подняться!» – подумал Ленька, торопливо натянул брюки, тельняшку, спустился по шаткой лестнице во двор, не заглядывая домой, огородами выбрался за околицу и нырнул в густую пшеницу.

Полям, казалось, нет конца. Межа, заросшая васильками, как змейка, вилась среди посевов. Пробираясь по ней, Ленька с горечью размышлял о том, что за последнее время Демка Рябинин здорово изменился, да и Толя Карелин не похож на себя! «Хотят они в кружок трактористов или комбайнеров попасть. Ничего, вот нагряну в лагерь, сделаю разведочку и в наступленье. Берегись, Никита! Был у тебя лагерь, не будет его! Уж я-то постараюсь… Толька и Демка по пятам за мной, как прежде, ходить станут… Не видать тебе их, Никита, как своих ушей!..»

Межа оборвалась. Впереди расстилался луг. Сочную траву колыхал ветер. Кое-где из травы как острова поднимались пышные шапки кустарников. Ленька улегся и, раздвинув стебли, стал наблюдать за едва приметной тропинкой, ведущей на вершину Лысой горы. Ни души на тропе. С величайшими предосторожностями разведчик перебежал в заросли шиповника, передохнул там, нарвал побольше лопухов, замаскировался и двинулся вверх по склону. Полз медленно, сторожко. Каждый шорох приводил его в трепет, прижимал к земле и заставлял пугливо озираться. Долго ли, коротко ли продолжался подъем, Ленька, даже если бы его и спросили, ответить не смог: ему казалось, что ползет он целую вечность. Но, наконец, вот она! – вершина. Прильнув к плоскому гранитному валуну, разукрашенному бархатными заплатками лишайников, он вытер потное лицо, приподнялся на локтях и выглянул из-за укрытия.

Пионерский лагерь был оборудован на славу. От квадратной площадки, в центре которой возвышалась мачта с бьющимся на ветерке красным флагом, звездообразно разбегались ровные прямые дорожки, посыпанные крупитчатым озерным песком. С обеих сторон располагались шалаши, вернее, небольшие домики с плетенными из камыша стенами и плоскими покатыми крышами. У каждого домика-шалаша над входом висели таблички с номерами звеньев. За мачтой в дальнем углу лагерной площадки, у лесочка, как раз на том самом месте, где брала начало лыжня к большому трамплину, виднелся навес – крыша на высоких свежеотесанных столбах. Под ним – скамейки, самодельная доска, вроде классной, и стенд с чертежами. «Вот где у них занятия кружков проходят, – догадался Ленька. – Скамеечки, чертежи, доска… Ну, ничего…» Он вынырнул из убежища и пополз к яме. Зеленый камышовый заборчик был неподалеку. Но Ленька трусил. Ему казалось – любому показалось бы это! – что вот-вот из какого-нибудь шалаша появится дежурный и – обязательно будет так! – заметит крадущегося в стан противника. Сердце то колотилось отчаянно, то замирало, пот струился по лицу. Из-под руки выпрыгнул кузнечик. Сухой треск крыльев прозвучал для разведчика пулеметной очередью. Совсем немного осталось до ямы, шага три, четыре…

– Костя-а-а! Костя-а-а!

Никита был где-то рядом. Ленька обомлел: «Все пропало! Заметили! Сейчас поймают!»

– Здесь я, Никитка! Иду-у-у!..

– Опаздываешь опять?

– Я не виноват, – донеслось из-под горы. – Никитка, что я тебе расскажу…

Колычев начал быстро обдумывать план действий, чтобы избежать позорного плена. Решение надо было принимать немедленно: каждая секунда задержки могла подвести его. «До ямы добраться не успею: далековато и к тому же забор перепрыгивать надо. За камень спрятаться – Костя заметит…» Ленька привстал, как бегун перед стартом, прикинул на глазок расстояние до первого шалаша и, пригибаясь, метнулся в темный прямоугольник дверей. Перескочив порог, огляделся. В домике было прибрано. На стенах возле окон с марлевыми задергушками висели таблицы, расписание занятий кружков юных трактористов и комбайнеров и какие-то списки. В центре, занимая порядочную площадь, стоял колченогий стол – деревянный щит, сколоченный из гладко выструганных досок, прибитый к четырем кольям, врытым в землю. На столе – несколько книжек, раскрытая тетрадь, чернильница с торчащей из нее ручкой. В глубине домика вдоль стены – широкие нары, покрытые пестрым домотканым половиком.

– Иди быстрее, Костя! Застрял по дороге?

Как затравленный зверь, Ленька метался по шалашу. За эти мгновения он, пожалуй, переволновался больше, чем за всю жизнь. Взгляд упал на нары. Не думая о последствиях, Ленька нырнул под них и замер. Сделал он это вовремя. Не успел расположиться поудобнее, как в шалаш вошли Никита и Костя. Никита положил что-то на стол и опустился на нары. Пятки его босых ног чуть-чуть не коснулись Ленькиного носа.

– Не нарушай, Костя, расписание. Скоро придет Гоша Свиридов, а ты еще не приготовил ничего. Где у тебя лозунги и газета для фермы?

– Да они, Никитка, еще вчера сделаны. Вот они. Шумишь без причины. Я теперь что сказал, то сделал…

– Если бы так…

– Не хвастаюсь! Стенгазету я разрисовал – глаз не оторвут: смотреть будут.

– Бахвалишься уже?

– Точно! Сам скажешь, что я – молодец!

Разведчик лежал в укрытии ни жив ни мертв. Ему представлялось, что Костя и Никита заметили его и нарочно тянут время, чтобы поволновать, что вот они уже перемигнулись и приготовились вытащить его из-под нар, чтобы допытаться, зачем он сюда пожаловал. Не скажешь, что пришел погостить. Леньку бросало то в жар, то в холод. Закусив губу, он заставил себя прислушаться к разговору:

– Спрашивали тебя, Костя, на ферме о чем-нибудь?

– Записку прислали. На, читай! Отгадай, где я был?

– Не мешай!

– Отгадай, Никитка!

– Не мешай, говорю!

– Ладно! Когда допытываться будешь, не скажу и слова.

– Рассказывай теперь, – попросил Никита, очевидно, прочитав записку. – Не надувайся, не надувайся.

– А думаешь, где?

– Заходил в школу?

– Там, сам знаешь, нет никого.

– Бегал в МТС, к Илье Васильевичу насчет занятий?

– Вот и нет! Илья Васильевич на полевом стане живет. Тебе, Никитка, ни за что не догадаться! У Аленки Хворовой я побывал, вот! Нежданно получилось. С фермы домой забежал, кружку молока выпил, взял тетрадку – и обратно. Только выскочил за ворота – Полкан за мной. Стал его во двор загонять. Крикну – он в подворотню. Чуть отойду – он за мной. Привязался, хоть плачь! Минут пять с ним провозился, плюнул: пускай, думаю, идет, коли охота! А тут как раз Тоська Хворова к нашему колодцу по воду пришла. Посмотрела на меня и говорит: «Что же вы, друзья-товарищи, про Аленку забыли, не навещаете? Выздоравливает она, завтра в лагерь придет. Зайди, Костя, проведай, расскажи, как у вас дела идут. По всей деревне разговор про лагерь, а сестренке моей неизвестно. Ведь как-никак вместе в отряде состоите, в огонь тоже вместе шли». У Аленки больше часа просидел, про лагерь она выспрашивала, вот и запоздал.

– Значит, Аленка скоро придет? – сказал Никита. – Сделали мы большую промашку, что ни разу ее не навестили. Плохо это!

– К ней не шли, а она о нас думала, – поддакнул Костя. – Занавески-то сделала она. И еще четыре штуки прислала. Она, Никитка, говорила, что Лидия Ивановна Терских приходила благодарить за дочку, которую Аленка из огня-то вынесла. Подарков полные руки принесла. Аленка не взяла их.

– Правильно! – воскликнул Никита. – За спасение людей подарков брать нельзя. Храбрая Аленка и не жадная.

– А Ленька над ней потешается, – вставил Костя. – Как это?

К своему великому изумлению, Колычев услыхал в шалаше собственный голос:

 
Завоет Тося волком,
И папа заревет,
Коль Хворова Аленка
От горестей умрет…
 

– Не дадим ее больше в обиду, Костик, не дадим. Вот мое слово, – сказал Никита. – Драться мне с Ленькой нет охоты, но если он дразнить ее будет, подерусь и накостыляю.

– Никита! – в шалаш, как определил по голосу Ленька, ворвался Гоша Свиридов. – Все для фермы сделали?

– Готово.

– Фу-у! – передохнул Свиридов. – А я боялся. Вечером унесу. Да в Темный бор идти незачем. Вчера я на покос ходил, бруски носил и встретил в бору Леньку с ребятами. Все хорошие грибы повыбрали!

– Опередил нас, – сказал с сожалением Якишев. – Но поход за грибами отменять не будем. Другое место найдем, получше. Гоша, как они узнают про то, что мы делать собираемся?

– Шпионят! – убежденно заявил Костя.

– От Колычева все можно ожидать, – отозвался Гоша. – Ты предупредил его, чтобы по садам и огородам не лазили, а вот посмотришь, осенью они устроят кое-что.

– Охранять станем, – сказал Никита.

– Илья Васильевич приехал! – раздалось на улице. – Ура-а-а!

Лагерь зашумел. Кто-то горнил сбор. По песчаным дорожкам забегали пионеры, под горой слышался громкий треск мотоцикла.

– Пойдем, ребята. – Никита встал.

– Подождите. – Костя заходил по шалашу. – Тетрадь куда-то запропастилась.

– На столе нет ли, – сказал Гоша.

– Нету, и на нарах не видно…

Ленька обмер: «Началось. Как только заглянут под нары, выскочу. Выскочу, раскидаю всех и напролом…» Он подогнул ноги, уперся ими в стену, чтобы одним рывком выброситься из убежища. Но все обошлось: Костя обнаружил тетрадь в кармане.

– Опять рассеянность, – рассмеялся Никита. – Ты, Костик, и на самом деле – личность!

Ленька был спасен. Из-под нар проследил, как босые ноги переступили порог и скрылись, а потом с удовольствием распрямил затекшие руки.

– Здравствуйте, комбайнеры! – раздался неподалеку голос Ильи Васильевича. – Прибыл точно к началу занятий. Беру пример с нашего старосты, дал слово – держу!

– Не опаздываю я теперь, – начал оправдываться Костя, – хоть у Якишева спросите.

– Знаю, знаю, – Глухих добродушно рассмеялся. – Время и труд – все перетрут. Будешь за собой следить и держать в обеих руках свое хочу – не хочу, чтобы распоряжаться ими по своему усмотрению, – всего достигнешь! Так какую же часть комбайна сегодня изучать будем?

– Транспортеры хедера!

– Что такое хедер, кто напомнит?

– Жатвенная часть комбайна!

«Гошка Свиридов отличается. Не терпится себя показать. Умный какой», – подумал Ленька и стал осторожно вылезать из-под нар. Ему сильно хотелось пить. От пережитого волнения во рту горело, словно язык и небо натерли горькой полынью. «Хорошо бы выпить полный ковшик холодной воды, да где её взять». Разведчик вспомнил про огурцы, которые прихватил по пути из чужого парника, достал один из-за пазухи и стал с жадностью поглощать сочную хрустящую мякоть. Подойдя к окну, отогнул краешек занавески и выглянул. Поблизости – никого. Пионеры собрались под навесом «классной комнаты». Среди них Ленька узнавал недавних друзей, и усмешка кровно обиженного человека искривила его тонкие губы. «Да, были деньки, хорошие деньки. Тогда эти ребята – Гоша Свиридов, Витька Подоксенов, Костя Клюев и даже Никита Якишев уважали Леньку». Колычев пригладил непокорный свой чуб и вздохнул. Как же так получилось, что все отвернулись от него? Может быть, он в чем-нибудь виноват? В меру своих сил старался увлечь товарищей… Огороды и сады? Так это же интересно!.. Да и не всегда занимался он, Ленька, огородами и садами. Были игры, рыбалки, походы… Он вновь посмотрел в окно. Пионеры внимательно слушали Илью Васильевича. Комбайнер в синем комбинезоне ходил возле стенда с чертежами, что-то рассказывая. Время от времени он брал со стола длинную камышовую указку и водил по чертежам.

Ленька окончательно успокоился, присел на нары и принялся обдумывать создавшееся положение.

Ясно было одно, что на глазах у ребят из шалаша не выйдешь. Разобрать заднюю стенку? Но, во-первых, она сплетена крепко и вдобавок замазана глиной, а, во-вторых, на эту операцию потребуется время. Остается только одно – ждать, пока стемнеет. Под покровом ночи можно выбраться из лагеря незаметно. Решение принято. Таблицы и списки, висящие на стене, привлекли внимание Леньки. Он поднялся и стал рассматривать их. Ура! Наконец-то обнаружено то, что нужно: список дежурных, остающихся на ночь в лагере. Вырвав из тетради, лежавшей на столе, чистый листок, Колычев старательно переписал дежурных. Теперь-то можно будет действовать смело, а не на ощупь.

С улицы донеслись громкие голоса. Они приближались. Ленька выглянул из-за занавески. Ребята, окружив Илью Васильевича, направлялись прямехонько к шалашу.

– К нам в штаб, – приглашал знатного комбайнера Костя. – Пойдемте. Вот он – штаб-то!

«Так вот, оказывается, куда я попал, – сообразил разведчик, – в Никитин штаб занесло. Это – не фунт малины! Сказать Тольке с Демкой – не поверят!»

Ленька юркнул под нары и стал терпеливо ждать.

– В шалаше нам, брат, не уместиться, – ответил Илья Васильевич. – Сядем на лужайке и по душам поговорим. Вот видите, как удобно. А теперь меня интересует один вопрос: чем нанимаетесь в лагере, как отдыхаете? Я, ребята, люблю вольную лагерную жизнь. Правда, в молодости побывать в пионерских лагерях не довелось, а в армейских был. Жили в палатках, учились бить врага, вырабатывали в себе выносливость, ловкость. Да и сейчас у нас на полевом стане, как в лагере. Ну, кто же расскажет о вашем житье-бытье?

– Никитка!

– Пусть он говорит: он – начальник лагеря!

– Начинай, Никитка!

Наступило короткое затишье, потом Ленька услыхал голос Якишева:

– Живем мы, Илья Васильевич, хорошо. Бываем в походах. Ходили на озеро Щелкун, ночевали там три ночи. Провели соревнования спортивные. Рыбачим, игры устраиваем. Скоро военная игра с пестовскими пионерами будет: уже договорились. В кружках занимаемся, за садом школьным ухаживаем…

– Сено косили у Коровьего брода! – выкрикнул кто-то. – Шестьдесят трудодней заработали!..

– На ферме помогаем. Я сегодня десять бочек воды туда привез. Встал пораньше и успел, – сказал Гоша.

– Наше звено на прополку овощей ходило!

– Организовали мы специальные звенья, – уточнил Никита, – животноводов, полеводов и овощеводов. Каждый член звена изучает свою специальность.

– Затея хорошая, – похвалил Илья Васильевич. – Вам все надо знать о сельском хозяйстве. А то есть в деревнях такие люди, которые корову от лошади только по рогам отличают.

– По хвосту можно, – пошутил Гоша Свиридов: – Из лошадиного хвоста лески плетут, а из коровьего – нет.

Все засмеялись.

– Есть у меня одно предложение, – начал Глухих, переждав смех, вызванный Гошиными словами. – Или, как говорят, дело первостепенной важности. Я расскажу про него, а вы подумайте и решайте… На этот случай и документация припасена. Сбегайте-ка к мотоциклу. На багажнике сверток ремешками привязан. Сюда его надо!

– Славка! – скомандовал Костя сидящему рядом с ним пареньку. – Одна нога здесь, другая – там! С горы шагом спускайся, а то, как в прошлый раз, на носу проедешься.

– Я тихо!

– Надо быстро, но осторожно!

– Так вот, ребята, – продолжал комбайнер, – вчера было заседание правления колхоза. Обсуждали разные дела. Говорили и о лагере. Правление решило доверить нам серьезное дело…

– Какое?

– Знает ли кто-нибудь из вас, что такое патруль?

На лужайке стало тихо. Ленька, которому было слышно каждое слово, тоже ломал голову, стараясь припомнить, что такое патруль.

– Патруль – это военный термин, то есть военное слово, – пояснил Глухих. – Так называется группа вооруженных людей, которым поручено охранять завод, склад, целый город или что-нибудь другое. Правление колхоза решило поручить вам охрану посевов. Понимаете? Всех посевов! Будете охранять колхозные поля от вредителей…

– Вооружение дадут? – полюбопытствовал кто-то.

– У деда Ксенофонта берданку возьмешь! – ввернул Костя.