Текст книги "Карфагена не будет"

Автор книги: Владимир Шустов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

ВСЕВИДЯЩИЙ ГЛАЗ

Черные стрелки часов показывали ровно шесть, а Костя все еще не появлялся. Он бессовестно опаздывал. Больше всего Никиту возмущало сверхнаивное Костино легкомыслие. «Зачем слово давать, если не держишь его?» А у Кости частенько слова расходились с делами. Бывало, пообещает явиться к определенному часу, слово твердое даст, в грудь кулаком поколотит для пущей убедительности и… или опоздает часа на полтора-два, или вовсе не явится.

Кое-кто из пионеров оправдывал Костю. К особо ярым защитникам относилась Аленка Хворова. Как только речь заходила о Костиных недостатках, Аленка бесстрашно наступала на Никиту и заявляла прямо:

– На Костю, не нападайте, он – одаренная личность. – Эти слова она произносила без тени улыбки. – А все одаренные люди рассеянные, забывчивые. У них мозг другим делом занят.

– Каким, интересно? – не без иронии спрашивал в свою очередь Никита.

– Важным! Кто у нас лучше Кости рисует? Нет в деревне таких! Из него, сам увидишь, обязательно выйдет знаменитый художник. А забывает он потому, что про картины думает… И потом, Никита, ты тоже опаздываешь… Помнишь, когда на сбор приехали?

– Причина была. Мы на Лысую ездили.

– Знаем… Костю больше не задевай!

– Потому что он – одаренный? Нет, Аленка, просто-напросто силы воли у него не хватает, чтобы себя заставить. Плохо. Подумай, какая одаренность других подводить?

Никита был непримиримым противником такого рода одаренных людей. Он правильно считал, что если кто-нибудь привыкнет спустя рукава выполнять свои обещания и обязанности, то вырастет из него несерьезный, легкомысленный человек. Попадет, например, в армию этот растяпа – хорошего не жди. Случится война. Солдаты сквозь дым и огонь на врага пойдут, а растяпа по рассеянности забудет из окопа выскочить. Как тогда назвать такого человека? Трус и враг, дезертир! А как поступают с врагами? Уничтожают их без пощады и жалости!

Никита то и дело посматривал на стенные часы-ходики с железным грузом, подвешенным на цепочку вместо гири. Скучно сидеть одному в безлюдном, пустом доме. Мать и отец – на ферме, придут часов в девять. Никита задумался: «Почему Ленька на меня вчера взгляды бросал и с Толькой шептался?»

Мягко ступая лапами по пестрому домотканому половику, к столу подошел кот. Он потерся головой о валенок хозяина и, мурлыкнув, прыгнул на колени. Вечерело. Окна, щедро расписанные морозом, потемнели. Комната погрузилась в полумрак. Никита столкнул на пол кота, поднялся, зажег свет и достал с полки учебники. «Костю, видно, не дождаться, – решил он. – Буду заниматься. Завтра литература. Надо выучить стихотворение Пушкина «Кинжал». Вот оно!»

 
Лемносский бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал.
Последний судия позора и обиды…
 

Еще раз пробежав глазами первую строфу, Никита восхитился: «Интересно получается! Слово «страж» – все равно что и слово «сторож». Так ведь? Так. Ну а если подумать хорошенько? Разница между ними есть, и еще какая разница-то! Страж – это грозный могучий пограничник с автоматом на груди. Он день и ночь охраняет границы нашего государства, ловит шпионов и диверсантов. А сторож – совсем другое. Сторож – это дед Ксенофонт, который караулит птицеферму. У деда Ксенофонта сивая реденькая бородка на манер козлиной, старый поношенный тулуп до пят, валенки на толстенных подметках и ветхая берданка. Про свое оружие дед говорит, что изготовлялось оно еще во времена царя Гороха. Грозного и могучего в деде Ксенофонте, признаться, маловато. Тут…» На улице под окном звонко захрустел снег. Что-то резко проскрежетало. «Доску в палисаднике, должно, оторвали, – подумал Никита. – Пойду посмотрю». Палисадник опять скрипнул. О стену снаружи что-то стукнуло. Пискнули шарниры ставней. Никита вдруг заметил, как на белом квадрате морозного стекла возникло небольшое – с копейку – черное пятнышко. Оно разрасталось. «Что такое? Кто там, за окном?» И вот в кружочке очищенного стекла появился черный глаз. Один глаз. Никита оцепенел. Таинственный глаз торопливо шарил по комнате, исследовал угол за печкой, где помещался огромный зеленый сундук, обитый тонкими полосами из белой жести, скользнул по кровати, задержался на вешалке… Никите стало холодно, лоб, виски, спина под гимнастеркой покрылись потом. «Сейчас, сейчас, сейчас!..» Взгляды скрестились. Взгляд на взгляд. Злобу и ненависть прочитал Никита в неизвестном выразительном черном оке. Оно, казалось, готово было пронзить его, испепелить. Мало-помалу придя в себя, Никита бросился к окну, к той самой отталине, которую проделал на стекле незнакомец, и, прильнув, увидел черную тень, метнувшуюся через низкий забор палисадника. «Не уйдешь!» Никита кинулся на улицу и в дверях налетел на Костю.

– Ты что? Чуть с ног меня не сбил, – заговорил тот, стягивая с головы меховой треух. – Опоздал я чуть-чуть.

Сдерживая волнение, Якишев сделал рукой неопределенный жест и обрадованно произнес:

– Костик! Догадался, сразу догадался, что ты!

– Я это, – согласился Клюев. – Не веришь? Пощупай!

– Что заглядывал в окно ты. Не отпирайся, не отпирайся!

– В окно я, Никитка, не заглядывал.

– Врешь!

– Честное!

Никита оттолкнул Костю и выскочил на улицу.

Лунный свет лежал на сугробах. В густых вечерних сумерках ярко мерцали окна домов. Где-то вдалеке фыркали лошади, слышался скрип снега под полозьями саней, приглушенные голоса. Никита прыгнул через низкий забор палисадника, подбежал к окну и, упав на колени, углубился в изучение следов. Неизвестный был в ботинках. Это можно было определить по отпечаткам подошв, на носках которых были четко различимы подковки, а на каблуках – пластинки для крепления коньков. У забора на снегу валялась оторванная доска. «Вот почему я слышал скрежет, – подумал Никита, поднимая находку. – Ржавый гвоздь всегда со скрежетом из дерева вытаскивается». А дальше? А дальше, пожалуй, сам Шерлок Холмс, знаменитый сыщик, развел бы руками.

Косте наскучило сидеть в избе одному, и он пустился на розыски друга. Во дворе Никиты не было, в сарае тоже. Выйдя за ворота, Костя увидел его на коленях под окном. Он что-то пристально рассматривал.

– Чего ищешь?

Никита даже подскочил: так неожиданно прозвучал за его спиной голос. Но, узнав товарища, успокоился и с деланным равнодушием ответил:

– Оторвал кто-то доску у забора… Холодно-то как… Морозец! Костя, почему ты опоздал? Одаренность показываешь?

– Рисовать сел и забыл. Я, Никитка, и не обедал даже.

– Забыл?

– Забыл.

– Эх, ты-ы-ы! – Никита потер ладонями замерзшие уши, зябко передернул плечами и, ни слова не говоря, зашагал к калитке.

– Не виноват я, – оправдывался Костя, следуя по пятам. – Нашло на меня. Сижу и рисую. Мать ругаться стала. «Я, говорит, все краски в помойную яму выброшу!» Такая-то жизнь!

– Прийти в шесть часов должен был, – напомнил Никита, – а уже восьмой. Когда в МТС поедем?

– Завтра, – охотно предложил Костя.

– Поедем сегодня, – отрезал Никита. – Привыкай слово держать. В армии тебе бы за такое поведение сто нарядов дали.

– Уж и сто! Столько за один раз не дают.

– Как одаренной личности можно. Мы тебя, Костя, на сборе разберем.

– Не надо. Я стану слово держать.

В кухне было тепло, даже жарко. Костя начал раздеваться, рассказывая о новой картине.

– Пшеница, как море. Широко-широко во все стороны! Комбайн идет, как корабль плывет, а на мостике за штурвалом – пионер, и красный галстук ветер развевает. Хорошо? То-то.

– Раздеваться надумал? – спросил Никита. – Я сказал, что в МТС поедем.

– Поздно!

– Илья Васильевич ждет нас. Обманывать его, значит, будем? Какой ты староста кружка? Зря тебя выбрали. Завтра первое занятие, а ты палец о палец не ударишь. Надевай шапку.

– Да я всегда… – Костя потянулся за шапкой.

– За лыжами, Костя, домой не пойдешь: мои запасные наденешь.

Скоро два лыжника выехали за околицу, пересекли поле и углубились в сосновый бор.

Красив вечером зимний лес. В тишине стоят, утопая в пышных сугробах, заснеженные деревья-великаны. Кажется, произнеси слово даже шепотом, и проснется разбуженный лес. Начнут бесшумно падать с колючих лапчатых ветвей пушистые шапки снега. Луна льет на землю нежный свет. Тени то густые, как ночь, то бледные и неясные, как утренние сумерки, облекают все таинственной и чудной дремотой. На поляне разбросал по снегу свои следы заяц-беляк. Где он скачет сейчас? А может быть, и не скачет вовсе, а, затаясь под кустом, смотрит на непрошеных гостей черными бусинами глаз. Длинная цепочка лисьего следа протянулась по живописной опушке меж сосенками. Берегись, не спи, заяц!

Лунный свет – мастер сказочного рисунка. Это он щедрой рукой разодел в серебро елочки-однолетки. Это он отчеканил из серебра санные следы на дорогах. Это он одел в серебряные мантии стога и холмы. Лунный свет – серебряный свет.

Костя удивлялся на каждом шагу. Все в нем так и пело. Столько лет прожил в деревне, столько раз бывал в лесу и зимой и летом, а такой красоты почему-то не замечал. Вот какие картины рисовать надо, чтобы только точь-в-точь. Тогда и душе приятно станет и глазу радостно.

– Никитка, смотри, смотри! Елочки-то в сугробы попрятались. Красиво? А у сосен на ветках серебряные подушки. А вон там, за поляной, глянь-ка, стог, как терем из сказки!

Но председатель совета отряда не разделял этих восторгов. Скользя по укатанной лыжне, он все время думал о таинственном незнакомце, о его черном блестящем оке. Кому и зачем понадобилось подсматривать в окно?

У Кости чесался язык, так хотелось поговорить. Он решил вызвать друга на откровенность:

– А кто, Никитка, в окно заглядывал? Расскажи, что было. Ты его видел? Какой он?

– Показалось мне.

– Ой ли!

Костя почувствовал в голосе товарища фальшь и понял, что Никита умышленно уклоняется от разговора.

– Я тебе, Никитка, все рассказываю, а ты – нет.

– Не было ничего.

– Следы на снегу? Следы-то были, я их видел!

– Следы, следы! Это ребята днем наследили: мячик в палисадник залетел. Они доску оторвали…

– Крутишь, Никитка!

Сосновый бор кончился. Лыжня тянулась по густому ельнику. Пробираясь густолесьем, приходилось раздвигать руками упругие ветви, а чтобы сверху не падал на головы снег, ударять палками по стволам и ждать, пока кончится искусственный снегопад. Каждый шаг давался с превеликим трудом.

– Крепи лыжи намертво, поднимай воротник, завязывай уши у шапки. Поедем прямо! – скомандовал Никита.

Клюев послушно воткнул палки в снег, надел на них рукавицы и стал завязывать ослабшее крепление. Слева в кустарнике треснула ветка, мелькнула черная тень. «Чудится, – подумал Костя. – Никого нет!» И опять мелькнула тень. Теперь была видно, как, прячась за деревьями, кто-то крадется по соседней лыжне.

– Никитка! Никитка!

– Не слышу! Говори громче!

– В ельнике кто-то прячется. Идет кто-то за нами, от дерева к дереву перебегает.

– Может, померещилось?

– Нет, Никитка, я видел.

Приготовив лыжные палки, чтобы в случае чего дружно отразить нападение, и громко разговаривая (когда слышишь голос – не так страшно), друзья изъездили подозрительный участок вдоль и поперек, но ничего, кроме лыжного следа, не нашли.

– Должно, никого не было, – сказал Никита.

– Видел я…

– Шагай уж! Видел! Что, испарился он, по-твоему?

Костя насупился и притих. Молча выехали ребята из леса, молча миновали поле, отделяющее их от поселка МТС, молча добрались до новенького сборного домика, в окнах которого приветливо горел свет, сняли лыжи, поднялись на высокое крытое крыльцо, старательно веником обмели снег с валенок, и Никита постучался. Обитая войлоком дверь широко растворилась, и на пороге вырос человек в пиджаке, накинутом на плечи. Это был Илья Васильевич Глухих.

– А-а… комбайнеры пожаловали! – воскликнул он обрадованно и улыбнулся. – Проходите, проходите. Милости прошу. Заждался вас, заждался! Грешным делом подумал, что сегодня вовсе не явитесь.

Ребята разделись. Прежде чем пройти в комнату, привели себя в порядок. Никита привычным жестом разогнал складки на гимнастерке, потуже затянул ремень и пригладил волосы.

– Глянь, Костик, волосы не торчат?

– Гладкие, гладкие, будто теленок прилизал. А у меня?

– Ерш, копна разворошенная.

– Дай-ка гребешок.

– Эй, комбайнеры! – донесся веселый голос Ильи Васильевича. – Хватит в темноте перешептываться, заговоры строить! А ну, выходите на свет, выходите!

По ковровой дорожке, протянутой наискосок через всю комнату, друзья прошли к дивану и уселись на нем, чинно сложив руки на коленях. Квадратная комната была уютна и светла. По всему было видно, что хозяин ее любит порядок и чистоту. Небогатая обстановка. Два сдвинутых один к одному книжных шкафа занимали почти всю стену. За стеклянными дверцами поблескивали золотым тиснением корешки всевозможных книг. В углу – тумбочка с радиоприемником, на полированной поверхности которого сбоку сверкала табличка монограммы: «Герою Социалистического Труда Илье Васильевичу Глухих – победителю в соревновании комбайнеров Зареченской МТС». У стены возле печки кровать. В центре комнаты стол, покрытый белой скатертью с длинными кистями. Электрическая лампочка, спрятанная под шелковым оранжевым абажуром, разливала ровный свет. Костя, да и Никита тоже, осматривая жилище, старались отыскать то необычное, чем, по их глубокому убеждению, должна отличаться комната Героя Социалистического Труда от жилья прочих людей. Но все здесь было самым обыкновенным. Только разве книг больше, да чертежи, схемы и таблицы, развешенные по стенам, говорили о том, что живет в этой комнате механизатор.

Илья Васильевич снял пиджак, повесил его на спинку стула и остался в белой рубашке с расстегнутым воротником и завернутыми выше локтей рукавами. Сев за стол, он посмотрел на притихших ребят карими смешливыми глазами и приветливо подмигнул:

– Робеете?

– Непривычно, – ответил Костя.

– Привыкайте: частенько бывать придется. – Илья Васильевич потянулся за чайником. Темная прядь волос упала на высокий лоб к бровям. От этого гладко выбритое лицо его стало особенно привлекательным.

– Будьте как дома, – пригласил Глухих. – Садитесь за стол и берите безо всякого якого все, что вам нравится. – Он придвинул гостям наполненные янтарным чаем стаканы. – А теперь рассказывайте, как идут дела в кружке, как к завтрашнему занятию готовитесь.

– Двадцать пять человек записалось! – выпалил Костя. – От девчонок отбою нет: просят, чтоб их записывал.

– Надо принять.

– Девчонок-то?

– Ишь, мужчина! Ты, брат, своим положением не гордись. У нас в стране есть женщины-комбайнеры. Они почище мужчин работают.

– Лучше вас?

– Есть и такие.

– Илья Васильевич, людей в кружке много будет, – вмешался Никита. – Заниматься трудно, когда много народу.

– Это другой разговор. Я, ребята, думал об этом. Есть у меня товарищ – тракторист Иван Полевой. Он говорит, что и ему надо подготовить себе достойную смену…

– Кружок трактористов? – не выдержал Костя. – Вот здорово!

– Правильно. Иван Полевой предлагает организовать при вашей школе, кроме кружка юных комбайнеров, кружок юных трактористов.

– Пойдут многие, – сказал Никита.

– Завтра вы объявление такое вывесите, – продолжал Илья Васильевич, – что, дескать, открывается запись в кружок трактористов. Да вы и сами знаете, что писать. Забыл, совсем забыл, – вдруг спохватился он, – рассеянным становлюсь! Как доехали? С этого начинать надо было!

– Ничего, – не замедлил сообщить Костя. – Только за нами кто-то всю дорогу следил, за деревьями хоронился и следом шел…

– Следили? – Илья Васильевич насторожился. – Расскажите-ка подробно, что в пути произошло?

– Стал это я крепления завязывать: нога в них болталась, – начал Костя, – и вдруг замечаю, что…

– Показалось ему, – перебил Никита, – привиделось, будто человек за нами крадется, от дерева к дереву перебегает… Так часто бывает, когда по лесу идешь. Проверили мы потом, весь ельник обшарили и никого не нашли.

– Скажешь, и в окно к тебе не заглядывали, и в палисаднике не наследили?

– Разговаривали мы с тобой про это…

– Я сам видел, что идет за нами кто-то.

– Не надо спорить, – успокоил ребят комбайнер. – Вопрос исчерпан: было – прошло! Завтра, друзья, первое занятие кружка, и об этом стоит подумать. Отчитывайся, староста!

– Книги о комбайнах мы достали. Некоторые уже читают их…

– Повременить надо: рано книги читать. Расписание занятий готово?

– Вот оно! Его я вывешу. Все будут знать о начале!

– На первом занятии я расскажу о том, что за машина премудрая – комбайн… О кружке трактористов объявление составите и обнародуете. Записывать пока будешь ты, Константин. И уж занятий не пропускать!

– Понятно.

Глухих стал подробно излагать план первого занятия. Когда все вопросы после тщательного разбора были разрешены, достал со шкафа скрученный в трубочку лист ватмана.

– Возьми чертежи, – сказал он, протягивая сверток Косте, – перед занятиями приколешь, по ним я буду показывать устройство комбайна.

Илья Васильевич давал старосте последние наставления, а Никита тем временем рассматривал альбом с фотографиями. Много интересных снимков было в альбоме, и все больше фронтовые. Вот экипаж танка «Т-34». В центре командир – лейтенант Глухих. Танкисты, рослые, в меховых комбинезонах, похожи на богатырей. Вот какой-то очень красивый город, памятники почти на каждом шагу. Танковая колонна вытянулась по улице. На броне солдаты с автоматами. Толпы людей окружают боевые машины и бросают победителям цветы.

– Илья Васильевич? – Никита оторвался от альбома, чтобы задать комбайнеру вопрос, и взгляд его упал на затянутое морозными узорами окно. И – хотите верьте, хотите нет! – на стекле появилось черное пятнышко. Оно росло, увеличивалось. Никита оцепенел, неприятно заныло под ложечкой. «Уж не видение ли это?» Покосился на Глухих и Костю – разговаривают. Опять взглянул на окно – глаз! Тот самый черный глаз уставился на него в упор.

– Я сейчас! – выкрикнул Никита, сорвался с дивана и бросился к дверям.

– Куда? Стой! – Костя ринулся вслед за ним.

– Оставайся здесь!

Под окном на снегу был проложен четкий лыжный след. Он прижимался к самой завалине, сворачивал за угол, нырял под жердяную изгородь и ровной нитью тянулся к ближайшему кустарнику.

– Никитка, где ты? Илья Васильевич сердится, что раздетым выскочил, – раздалось с крыльца.

– Не бойся, не потеряюсь.

– Что случилось?

– Серьезное дело, Костик. Очень!

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Костя с трудом выбрался из-за огромного фанерного шкафа, на полках которого вместо книг были разложены всевозможные изделия кружка затейников, и, упираясь плечом, придвинул его к стене.

– Пропали чертежи, – сказал он. – Все!

Синяя сатиновая рубашка Кости была перепачкана известью, покрыта пылью, на черных брюках висели клочья паутины.

– Пойдем к тете Дуне. Может, она спрятала чертежи, когда уборку делала, – предложил Никита.

Школьную сторожиху ребята разыскали в одной из классных комнат. Она приводила в порядок парты, стирая с них пыль мокрой тряпкой, поливала цветы и не заметила появившихся на пороге друзей. Никита, стараясь привлечь ее внимание, негромко кашлянул, а Костя – он не был дипломатом – без обиняков спросил:

– Тетя Дуня, вчера в пионерской комнате чертежей наших не брали? Бумага такая плотная, в трубочку скручена. На столе она лежала.

– Чего, чего? – переспросила тетя Дуня.

– Чертежи, говорю, в трубку скрученные, что на столе в пионерской лежали, где?

Щуря подслеповатые глаза, тетя Дуня посмотрела на неожиданных гостей, вытерла о фартук руки и, поправив на голове ситцевый, белый с черным горошком платок, концы которого были завязаны под подбородком, сердито проговорила:

– Не нужны мне ваши бумаги. Ходите, хулиганите…

– Чертежи эти, – пояснил Никита, – важные очень. Привезли мы их вчера вечером от Героя Социалистического Труда, в МТС ездили специально.

– Говорил я тебе, что их надо забрать домой, – набросился на Никиту Костя. – А ты – нет! нет! Вот и получилось… Где их теперь возьмем?

– Отыскаться должны…

– Посвисти, может, они к тебе прибегут. Эх! Что я буду делать? Как мне с Ильей Васильевичем разговаривать? – Костя сел за парту и обхватил руками взъерошенную голову. – Сорвем занятия!

– Не страдай, никому, кроме нас, чертежи не нужны.

– Ага! Раз взяли, значит, кому-то понадобились. Тетя Дуня, а может, вы видели в пионерской, а?

– Как репей, липнешь! Не брала я ваших бумаг! Ужо пожалуюсь Герасиму Сергеевичу. Он вам хвост-то накрутит. По ночам-то что устраиваете!

– А что такое?

– Еще и спрашивает, – тетя Дуня возмущенно всплеснула руками. – Ночью кто Фунтика из хлевушка выгнал?

– Выскочить мог…

– Упрямый он у вас, – поддержал Костя.

– Порося-то – не человек, крюк не откинет!

– Нет, тетя Дуня, не выпускали мы Фунтика. Как это случилось? – спросил Никита.

Охая и вздыхая, сторожиха рассказала о ночном происшествии. Часа в два, проводив директора школы Герасима Сергеевича Воронова, который обычно работал допоздна, тетя Дуня осмотрела двор, затворила калитку, заперла на массивный железный крюк входную дверь и легла спать. И совсем было задремала под теплым стеганым одеялом, как вдруг услышала истошный поросячий визг. Фунтик верещал так дико, будто на него напали матерые волки. Старушка поспешно вскочила и, суетливо бегая по комнатушке, стала натягивать одежду. Впопыхах никак не могла разыскать пальто, висевшее на видном месте у дверей.

– И куда оно могло запропаститься, – ворчала она, в который раз обследуя вешалку, спрятанную за ширмой. – Шут а ним, так обойдусь!

Накинув на плечи шерстяную шаль, заспешила спасать «аспида». Удивительная, ничем не объяснимая картина открылась ее взору. Поросенок, никем не подгоняемый и не преследуемый, ураганом носился по двору. При луне, беззаботно взирающей с высоты, щетина его отливала серебром, и можно было подумать, что сильные переживания заставили Фунтика поседеть в мгновение ока. Поросенок не обращал никакого внимания на ласковый голос хозяйки, на ее увещевания. Тетя Дуня осмотрела хлевушок с распахнутой дверью, глянула за поленницу и сарай – ни души. Схватив метлу, она принялась преследовать непокорного Фунтика, но тот увертывался от хозяйки, выписывая всевозможные фигуры на снегу.

– Часа три, а то и более мурыжил меня этот аспид, чтоб ему провалиться, – закончила тетя Дуня печальное повествование, – всю душу вымотал, все жилы вытянул…

– Хитрая животина, – сочувственно поддакнул Костя. – Змей Горыныч.

– Привязывать надо его к ночи, – посоветовал Никита.

– Порося на привязи держать? Слыхано ли дело!

– Беситься не будет… Нам, однако, идти пора, – сказал Никита. – Шагаем, Костик.

Ни с чем возвратились они в пионерскую комнату и возобновили поиски. Никита, орудуя деревянной указкой, шарил под диваном, а Костя терпеливо и старательно перебирал прошлогодние газеты.

– Форточку открыть надо, – сказал он. – Задохнуться от пыли можно.

Никита, взобравшись на стул, потянулся к форточке и тут заметил на подоконнике грязный отпечаток подошвы: спереди – подковка, на каблуке – пластинка для крепления коньков.

– Костик!

– Неужели нашел? – обрадовался тот.

– Сюда!

– Обыкновенный след, – разочарованно протянул Костя.

– Смотри лучше. Помнишь вчера в палисаднике следы на снегу?

– Ну?

– Точно такие были.

– Неужто? Что же получается? Выходит, тот самый человек чертежи украл? Никитка, – Костя разволновался не на шутку, – он за нами следил, когда мы в МТС ездили. Он!

– Должно, он и в окно ко мне заглядывал, и в окно к Илье Васильевичу! Я выскакивал-то…

– За ним, да?

– Говорить не хотел. Думал, поймаю его на месте и расскажу…

– Как он в пионерскую забрался? Тетя Дуня услыхала бы…

– В форточку, видишь, форточка открыта!

Окна пионерской комнаты выходили на южную сторону, а школьный двор располагался с северной. Если бы таинственной пропажей чертежей заинтересовался опытный следователь, он сразу предположил бы, что их исчезновение и ночная история с поросенком тесно связаны между собой. Мало-помалу распутывая нить событий, он установил бы, что неизвестный злоумышленник, обеспечивая себе свободу действий, сначала выпустил из хлевушка строптивого Фунтика и, когда тетя Дуня появилась во дворе, смело приступил к задуманной операции: залез на завалинку, открыл форточку, проник в помещение и выкрал чертежи. Но Никита и Костя, не искушенные в следовательских делах, не стали разбираться в тонкостях. Обнаружив на подоконнике следы, они твердо решили, что чертежи похитил незнакомец, преследующий их. Заключение это было вполне обоснованным. Усевшись на диван, друзья принялись перечислять ребят, способных на такую проделку.

– Демка мог это сделать, Толька Карелин, Ленька, – перебирал Костя. – Кроме них, некому!

– Нехорошее дело-то, – произнес Никита. – Пойдет на такое не каждый.

– Они! Никитка, какой глаз ты в окно видел?

– Черный-пречерный.

– Тогда это Колычев! Уроки начнутся, потребуем, чтобы немедленно чертежи вернул! Не отдаст – Герасиму Сергеевичу скажем.

– Можно с Ленькой поговорить, – согласился Никита. – Ну а если он не сознается? Как быть? Занятия-то придется отменить?

– Что ты! Нельзя отменять. Нет, Никита, занятие проведем!

– Хорошо, пошли объявление приколачивать. Чертежи, чертежи… Илья Васильевич спросит, куда дели. Вот беда!

Костя достал из сумки объявление. Никита раздобыл у сторожихи молоток, гвозди. Место для объявления выбрали на стене, рядом с рукописной сатирической газетой «Колючкой».

– Не криво? – спрашивал Никита, забивая гвозди.

Костя отошел назад на шаг-два и, окинув взглядом работу, оценил:

– На совесть!

– Картина! – сказал кто-то сзади.

Ребята обернулись. Перед ними стоял Ленька. Разодет он был по-праздничному: черный суконный пиджак небрежно распахнут, воротничок белой рубашки выпущен поверх пиджака. В разрезе воротничка виднелся угол матросской тельняшки. Вьющийся чуб зачесан, глаза поблескивают – не поймешь: хитринка ли в них, ехидство ли; на тонких губах ничего не говорящая улыбка.

– Салют! – поздоровался Ленька.

– Здравствуй! – Никита смотрел прямо ему в глаза. По ним он старался определить того неуловимого незнакомца, который дважды приводил его в трепет, заставлял строить фантастические предположения. Но, то ли при дневном свете глаза у Леньки приобрели другой оттенок, то ли обстановка, в которой сейчас встретились ребята, сыграла определенную роль, а может быть, Ленька не имел никакого отношения к незнакомцу, Никита не узнал в его глазах то грозное, таинственное, всевидящее око. Нет, не узнал.

– Объявление о начале представления, – с обычной издевкой заговорил Ленька. – Так, что ли? – Он шагнул поближе к объявлению и, засунув руки в карманы брюк, стал читать: – «Ребята! Сегодня в шесть часов состоится первое занятие кружка юных комбайнеров. Те, кто записался, обязаны явиться без опозданий. Кто желает посещать кружок, обращайтесь к ученику шестого класса «Б» Константину Клюеву. Запись производится последний день. Кроме кружка юных комбайнеров будет организован еще и кружок трактористов. Записываться у Клюева».

– Ишь ты! – заключил Ленька. – Складно сочинил. А мне вступить можно?

– Пожалуйста.

– Примете?

– Дорога не заказана…

Завязалась словесная перепалка. Ленька говорил колкости, старался вывести Никиту из себя, разозлить. Костя стоял в стороне и не спускал глаз с Ленькиных ботинок. «Э! Как бы взглянуть на подметки, – думал он. – Есть или нет?» По всей видимости, на Ленькиных ботинках не было ни подковок, ни пластинок для коньков. Желтые кожаные, они были до блеска начищены ваксой. Но ведь суть-то не в ботинках! Костя почему-то был уверен, что перед ним – таинственный похититель чертежей.

– В кружок мне записаться разрешаешь? – переспросил Ленька.

– Записывает Костя, – ответил Никита.

– Занятия сегодня?

– Указано в объявлении.

– Глухих о комбайнах рассказывать станет?

– Он и показывать будет, – вмешался Костя.

– И картинки, оказывается, приготовили? Хорошо… Они здорово помогают в учебе. Прочитаете про винтик в учебнике, глянете на картинку, и станет понятно, что к чему.

– Да вот чертежи-то пропали, – неожиданно проговорил Костя. – Но мы узнали, кто их из пионерской комнаты через форточку вытащил. Попался он, голубчик!

Ленька вздрогнул, лицо его чуть побледнело. Костя торжествовал. Но Ленька моментально пришел в себя и нахально улыбнулся.

– Подшутили? Кто, интересно?

– Ты чертежи стащил! – запальчиво сказал Костя.

– Я?! – Ленька засмеялся. – Ты, губошлеп, видел, что я в пионерскую комнату лазил? Видел? Нечего тогда и говорить. Не пойман – не вор! Знаешь это? Рады на меня нажаловаться? Не выйдет! За такие дела бьют! Поняли? Я могу сказать Герасиму Сергеевичу… «Украл!» Нужны ваши чертежи, как вот это. – Ленька плюнул. – Понятно, комбайнеры и трактористы?

Подмигнув Косте, он преспокойно повернулся кругом и, раскачиваясь, зашагал к открытым дверям класса.

– Слышишь, Никита, что он поет? – встрепенулся Костя. – Слышишь? Я тебе что говорил?

Никита прислушался. Ленька пел:

 
Жил да был один герой,
Рост имел он небольшой.
По ночам во сне герой
С Золотой ходил Звездой…
На деревне шум и гам:
– Заходите в гости к нам!..
 

И далее следовал какой-то сверхзамысловатый припев, из которого можно было узнать, что, проснувшись, герой горько плакал над безжалостной судьбой своей, наградившей его карликовым ростом.

– Сочинил уже! Но верь, Никита, это он в окно заглядывал. И следил за нами. И чертежи украл он!

– Не пойман – не вор! Правильно сказано. Если бы застали на месте преступления, тогда другое дело. Подумай сам: скажем пионервожатой, вызовет она Леньку, спросит, а он отопрется. Неудобно станет: зря на человека наговорили… А с чертежами плохо получилось. Надо, однако, чертежи-то!

– Никита! – Костя просиял. – Я нарисую чертежи. Сам нарисую! Ей, ей! – И запрыгал вокруг кадушки с фикусом, громко приговаривая: – Нарисую, нарисую, нарисую я!

– Перерисовывать откуда будешь?

– В книге есть! Это просто! – Костя потирал руки от удовольствия. – Бумаги у пионервожатой попросим.

– Решено! – Никита собрал рассыпанные на подоконнике гвозди. – А чертежи настоящие найдем, поймаем этого неизвестного.