Текст книги "Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре"
Автор книги: Владимир Малюгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Глава III
Огоньками жарко
Взгляды загорались,
Лучше всякой сказки
Повесть о былом.
В сказке все нарочно,
В сказке все наврали —
Здесь же только правда,
Только, что прошло…
А. Гайдар
ОКТЯБРЬ В АРЗАМАСЕ
Домик, в котором жила Мария Валерьяновна Гоппиус, находился на самом краю города, по пути в перелесок, где уже начиналась кладбищенская роща.
Этот дом хорошо известен многим арзамасцам. Рассказывали, что Горький, когда жил в ссылке, часто заходил сюда с Екатериной Павловной Пешковой на чашку чаю. И еще говорили, что Алексей Максимович направлял в дом Марии Валерьяновны товарищей, приезжающих к нему. Здесь же в то время собирался революционный кружок скорняков и сапожников.
Вход в дом Гоппиус для Аркадия всегда был открыт. Мария Валерьяновна уже успела полюбить его за преданность и исключительную честность.
И Аркадий наконец решился сказать Гоппиус то, о чем он думал. Он просил Марию Валерьяновну принять его в партию, он клялся, что умрет, но никогда не предаст великое дело рабочих, что всю свою жизнь посвятит революции. Но Мария Валерьяновна сказала, что Аркадий еще очень мал, чтобы состоять в партии, но по своим делам и мыслям он все равно большевик.
Аркадий, кажется, на время успокаивался, а потом снова и снова возвращался к своей просьбе. Но ему велели еще ждать и ждать.
Сегодня Аркадий опять отправился в дом Гоппиус. На этот раз он застал Марию Валерьяновну за несколько странным занятием. Она разрезала портновскими ножницами большие листы бумаги на четыре равные части. На каждом листе чернели четыре квадрата, испещренные печатными буквами.
Это были листовки.
Приближались выборы в Учредительное собрание, и каждая партия расклеивала по городу и раздавала жителям листки со своими лозунгами, призывающими голосовать за ее кандидатов.
Уложив листовки в аккуратную стопку, Мария Валерьяновна приветливо улыбнулась и протянула руку.
– Здравствуй, Аркадий! Мама поправляется?
Наталья Аркадьевна простудилась и вот уже третий день лежала в постели.
– Спасибо, поправляется, – ответил Аркадий, – завтра уже на работу пойдет.
Мария Валерьяновна перевязала стопку листовок шнурком и отнесла в угол, где уже лежало несколько таких же пачек. Аркадий, видя, что все заняты своим делом и никто на него не обращает внимания, хотел уже уйти.
– Погоди, Аркадий, – вдруг сказала Мария Валерьяновна. – Ты вовремя пришел. Видишь листовки? Ну вот, поможешь расклеить. Только, пожалуйста, поаккуратней. – Мария Валерьяновна вздохнула. – Мало у нас листовок, ох как мало…
Человек в солдатской шинели, разбиравший на полу листовки, угрюмо пробасил:
– Зато кадеты нагрохали уйму…
– И все на гладкой бумаге, – с завистью добавила девушка в сером гимназическом платье.
– Кадеты, они народ богатый, – опять вздохнула Мария Валерьяновна. – А в деньгах нам соперничать трудно.
– Ничего, не пропадем, – пробасил человек в солдатской шинели и, подняв с пола пачку листовок, подал Аркадию. – Действуй!
Аркадий выдернул из пачки одну листовку. На серой шершавой бумаге было напечатано:
«Товарищи рабочие, крестьяне и солдаты! На выборах в Учредительное собрание голосуйте за партию рабочих, за партию городской и деревенской бедноты – за список №7. Войне не кончиться, пока власть будет в руках у буржуев. Восьмой месяц буржуи у власти, а не сделали еще ни одного решительного шага к скорейшему заключению мира. Буржуазии выгоден не мир, а война».
«Так вот что значит таинственный список №7!» – подумал Аркадий. Вчера на базаре он слышал, как бородатый мужик распевал песенку с загадочными словами:
Седьмой номер – большевик,
Мир да землю хочет.
Он за землю, за народ
Завсегда хлопочет.
Выпросив у Марии Валерьяновны еще пачку листовок, Аркадий забежал домой.
Мама все еще лежала в постели. Осторожно, чтобы никто не услышал, Аркадий достал с полки солдатский котелок, с которым ходил на рыбалку, вскипятил воды, сварил клейстер из ржаной муки и отправился на Сальниковую.
Одну листовку наклеил на доме Подсосова, потом на соседнем доме Волкова, потом – накрепко – на воротах духовной семинарии.
Новое занятие увлекло его и, весело напевая, он ходил от дома к дому.
Седьмой номер – большевик,
Мир да землю хочет…
Седьмой номер…
Но работы хватило ненадолго. Листовки кончились.
Аркадий спрятал в ближайшей подворотне котелок с клеем и хотел снова идти к Марии Валерьяновне, но вдруг вспомнил, что именно сегодня в три часа дня он непременно должен быть в училище.
Реалисты ставили «Игроков» по Гоголю, и в спектакле Аркадий исполнял роль гусара. «Делать нечего – придется идти в реальное, – решил Аркадий, – а к Марии Валерьяновне зайду после».
Около реального на него чуть не налетел Митька. В руках у него была большая пачка листовок. Митька тоже участвовал в «Игроках».
– Куда же ты, Митька, ведь репетиция?.. – остановил приятеля Аркадий.
Митька только рукой махнул:
– Какая уж тут репетиция? Вот эти бумажки велено раздавать. Беги в реальное, там их знаешь сколько!
Аркадий взял у Митьки листовку и, прочитав, ахнул. В ней все наоборот: и голосовать надо не за седьмой список, а совсем за другой, и войну, оказывается, надо вести «до победного конца», в общем, все совсем не так, как у Марии Валерьяновны. И листовки эти напечатаны не на серой оберточной бумаге, а на белой глянцевой.
Аркадий вбежал в вестибюль реального. Каменный пол был весь усеян белыми листками бумаги. Какой-то первоклассник взял слишком большую кипу, споткнулся, выронил пачку и вот сейчас, сердито пыхтя, ползал на коленях по каменному полу, собирая бумажки.
Оказывается, кадеты не дремали. Значительную часть своих листовок они привезли в реальное училище, чтобы их распространяли ученики.
– Голиков! – услышал Аркадий за спиной строгий голос. – Голиков, вы почему не подчиняетесь приказу инспектора?
Это говорила преподавательница французского языка, которую все за глаза звали «жабой».
– Голиков, соизвольте, как и все, подняться в учительскую и взять там листовки.
Инспектора реалисты боялись больше всего на свете – это был неприятный и въедливый человек, который за малейшую провинность оставлял учеников после уроков на два часа или же шел к родителям жаловаться, грозя исключением.
Аркадий неохотно поднялся на второй этаж в учительскую.
В углу, под большой иконой, была свалена огромная груда листовок, перевязанных в аккуратные пачки.
– А вот и Голиков явился, как всегда с опозданием, – ехидно заметил инспектор.
– Больно нужны мне ваши листовки. Я на репетицию…
– Ах, вы, Голиков, чем-то опять недовольны? Может, и вы попались на удочку к этим, как их… большевикам. – Инспектор театрально вскинул указательный палец вверх и торжественно продолжал прокурорским голосом: – К этим распрост ранителям противогосударственных идей, отравляющих своим большевистским ядом юное поколение борцов за истинную свободу! Вы поняли меня, Голиков? – закончил свой монолог инспектор.
Аркадий мотнул головой и неохотно взял одну пачку.
– Маловато, маловато, – заметил инспектор. – Влезть на пожарную лестницу у вас, конечно, хватает сил. Но странно, почему вы вдруг изнемогли? – продолжал издеваться инспектор.
И вдруг в голову пришла дерзкая мысль. «Ну хорошо, – думал он, – я вам покажу усердие, вы меня узнаете!»
Аркадий схватил одну пачку, потом вторую, третью и быстро вышел из учительской.
Инспектор переглянулся с француженкой и, самодовольно улыбаясь, пояснил:
– Воспитание, да‑с, воспитание. Детские души – это чистый воск, и мы при умелом обращении можем лепить из них все, что угодно…
Через полчаса запыхавшийся Аркадий снова появился в учительской. В руках у него был мешок. Ни слова не говоря, он нагрузил его листовками.
Инспектор и француженка не могли не нарадоваться усердию строптивого ученика, так часто досаждавшего им своим буянистым поведением: Голиков менялся буквально на глазах.
Растроганный инспектор подошел к Аркадию.
– Похвально! Похвально, Голиков! Признаюсь – я не ожидал от вас такого усердия и благоразумия. Право, не ожидал. Я сообщу о вашем благородном поступке господину… – инспектор замялся, – товарищу директору.
Инспектор похлопал Аркадия по плечу.
Аркадий взвалил мешок на плечо и, сгибаясь под его тяжестью, направился к выходу.
«Вот чудак, – думал Аркадий, вспоминая восторженные слова инспектора: «благоразумие», «благородный поступок»… Знали бы они, куда я несу их листовки! Думают, побегу на заборы наклеивать? Как бы не так, только и ждите».
И на самом деле, все листовки Аркадий тащил на окраину города, туда, где стоял домик Марии Валерьяновны. Кадетские листовки сначала прятались в сарае, а потом их просто-напросто сжигали.
Выгрузив очередную пачку, Аркадий забирал у Марии Валерьяновны листовки с номером семь и спокойно расклеивал их по городу, чему были несказанно рады и угрюмый человек в солдатской шинели, и девушка в гимназическом платье, и другие хорошие люди – товарищи Марии Валерьяновны.
Дни буржуазии были сочтены. На пороге уже стоял Великий Октябрь.
27 октября в 12 часов ночи по аппарату «Юза» из Нижнего Новгорода попросили позвать кого-либо из большевиков. Сообщение было коротким:
«В Петрограде и в Москве власть взята в руки Советов зпт принимайте меры тчк Подробности сообщим тчк».
Этого события давно ждали арзамасские большевики. На почте дежурила Софья Федоровна Шер.
Долго не гас в ту ночь огонь в небольшом домике на окраине города. Мария Валерьяновна вместе со своими товарищами обсуждала план действий. Было решено: завтра утром – к рабочим и крестьянам. Медлить нельзя!
На следующий день рабочие кожевенного завода Бебешина приняли резолюцию:
«Ввиду того, что только власть пролетариата и революционного крестьянства может вывести страну из того тупика, куда завело его коалиционное министерство во главе с Керенским, постановляем: вся власть должна принадлежать Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
Шлем горячий привет тов. Ленину».
Это решение поддержали рабочие и других предприятий Арзамаса.
С первых же дней в работе новой власти появились большие трудности. Создавались различные контрреволюционные группы. Борьба ожесточалась с каждым днем, с каждым часом.
В конце ноября в Арзамасе организовалась Красная гвардия. Уездным комиссаром стал Михаил Евдокимович Чувырин.
На Чувырина Аркадий смотрел как на бога. Подумать только, какой храбрый революционер! Про Михаила Евдокимовича говорят, что еще тогда, когда его, Аркадия, и на свете не было, он участвовал в забастовках. За это сидел в Бутырской тюрьме, а потом поднимал сормовских рабочих на борьбу с царем… А потом участвовал в Октябрьском перевороте в Петрограде и видел самого Ленина! И не только видел, но и разговаривал с ним.
Аркадий, конечно же, не утерпел, чтобы не выспросить: какой он, Ленин? Наверно, огромного-преогромного роста и сильный, как великан? Но оказалось, что Ленин совсем не отличается большим ростом, и сила у Ленина, как сказал Михаил Евдокимович, совсем не в мускулах.
Аркадий беспрекословно подчинялся Михаилу Евдокимовичу во всем, что бы тот ни попросил сделать. А как же иначе? Раз сам Ленин говорил Чувырину, что надо делать в революцию, то и уездный комиссар Михаил Евдокимович говорит то же самое. И надо ему подчиняться.
Теперь Аркадия редко видели дома. То на вокзал пошлют, то к деповским рабочим, или в Совете еще какое дело. А сегодня члены Совета заседали уже третий час.
В небольшой комнате, до отказа набитой людьми, дышать просто невозможно, так ее прокурили терпким самосадом.
Были открыты все форточки, и все же они не смогли поглотить тяжелый, разъедающий глаза махорочный дым. А люди, заседавшие в Совете, все говорили и говорили. Обсуждался очень важный вопрос.
Мария Валерьяновна теребила уголок пухового платка – по всему было видно, что она сильно нервничала.
В темном коридорчике перед дверью, где по стенам стояли конфискованные диваны с золочеными ножками, толпились люди. Диваны жалобно скрипели – кто-нибудь из просителей то и дело вскакивал и требовал позвать председателя Совета. Отчаянные даже пытались ворваться в комнату заседаний, но красногвардеец с винтовкой всякий раз усовещал нетерпеливых.
– Граждане, вам же русским языком сказано – заседают! Велено никого не пускать до особого на то распоряжения. И как вам в разум не придет: государственный вопрос на повестке. Понимаете: государственный! – И грозно добавлял: – И чтобы у меня никакой контрреволюции!
Настойчивые посетители было успокаивались, но потом все повторялось с начала: люди с портфелями пробивались к заветной двери, и снова их уговаривал красногвардеец в кожаной тужурке.
«Государственный вопрос» заключался в следующем: давно уже прошел срок выдачи зарплаты служащим, а платить нечем – денег в банке не оказалось, большая часть их так и осталась в кубышках у спекулянтов и торгашей, которых после Октябрьского переворота мало убавилось в Арзамасе.
Где взять деньги, как удовлетворить законные требования тех, кто сейчас осаждал двери председателя Совета? Над этим вопросом и ломали свои головы депутаты в насквозь прокуренной комнате.
Наконец двери кабинета открылись, и оттуда первой вышла Мария Валерьяновна.
– Деньги начнем выдавать послезавтра, – сказала она, – сегодня среда, значит, в пятницу.
– А может, после дождичка в четверг, – пробовал кто-то пошутить, но на него зашикали, загалдели.
Не обращая внимания на шутника, Мария Валерьяновна повторила:
– Совет постановил – в пятницу! Деньги будут с утра.
О чем совещались и к какому наконец решению пришли члены Совета, было объявлено строжайшей революционной тайной. В эту тайну были посвящены лишь немногие. И красногвардейцам были выданы особые мандаты. Обладателями мандатов оказались и Аркадий с красногвардейцем Иваном Антипычем.
На другой день Антипыч и Аркадий чуть свет уже были в Гостином ряду, где один к другому притулились магазины.
Остановившись около лавки купца Бебешина, Антипыч погасил «козью ножку» и, подмигнув Аркадию, сказал:
– Начнем?
Аркадий и Антипыч вошли в полутемное помещение магазина. Купец узнал Аркадия и преувеличенно вежливо поклонился – на всякий случай. Купец знал: парень водит дружбу с большевиками.
– Честь имеем, господин купец! – поздоровался Антипыч.
– Очень и очень рад, милости просим! – засуетился Бебешин.
Но Антипыч бесцеремонно повернулся спиной к купцу и, стукнув прикладом винтовки об пол, гаркнул на весь магазин:
– Товарищи покупатели, прошу удалиться! Магазин временно закрыт. Будя!
Растерянный торговец вышел из-за прилавка – дело принимало неожиданный, даже загадочный оборот. Когда немногочисленные покупатели покинули магазин, он угодливо поклонился:
– Зачем пожаловать изволили? Разрешите полюбопытствовать… Может, что купить требуется – так милости просим. Изволите сатинчику или рыбки – всегда к услугам!.. Вчера из Нижнего привез – первый сорт.
Антипыч махнул рукой.
– Покупать, господин купец, нам нечего, да и не на что, жалованье еще не получали. – Антипыч внимательно разглядывал полки и прилавок, заваленный рулонами сатина, ситца и сукна. – А пришли мы сюда по постановлению Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Слыхал про такой Совет?
– Как же, как же, премного наслышан и очень даже рад… – начал было купец.
– Ну будя, радоваться тебе нечего. Но не в этом дело. Не будем время терять попусту. Аркадий! Дай-ка ему мандат.
Аркадий снял шапку и достал удостоверение, выданное Марией Валерьяновной.
– Вот читайте и показывайте свои аршины да гири.
Торговец струсил.
– В чем дело? Не понимаю, госпо… Виноват, товарищи…
Антипыч взял с прилавка первый попавшийся аршин и стал его внимательно разглядывать.
– М‑да, – усмехнулся Антипыч. – Чистая липа!
– Не понимаю, товарищи, в чем дело?
– Будя, господин купец, сейчас все узнаешь. – Антипыч показал на полку: – Это что – тоже аршины?
– Аршины, ну конечно же, аршины! – засуетился купец.
– Дай-ка их сюда, Аркадий! А ты, купец, не бойся, отдадим, посмотрим и отдадим… Еще есть? Нет? Тогда гири выкладывай.
Пока купец ходил за гирями, Аркадий достал из-за голенища сантиметр, которым обычно пользуются портные, и стал измерять аршины.
– Так и есть! – воскликнул Аркадий. – На целых полвершка короче!
Торговец наконец догадался, что означает для него столь неожиданный приход уполномоченных Совета. На лице у Бебешина выступили большие красные пятна.
– Вы что, рехнулись? Госпо… тьфу, черт, товарищи!.. Я не позволю… Вы не имеете права обижать честного красного купца!
Антипыч невозмутимо рассовывал по карманам гири и насмешливо бормотал:
– Честный, красный… Ишь ты, «красный»!
Аркадий влез на самую верхнюю полку, достал там еще один аршин, измерил его и даже плюнул от злости.
– Ну и подлые же вы люди – торгаши! Ведь опять короче.
Бебешин понял, что он влип в очень неприятную для него историю и, забыв всякую вежливость, заорал:
– Караул, граждане! Грабят! Спасите!
– Замолчи! – крикнул Аркадий.
– Тебе-то что надо, сопляк! Ишь какой выискался, – цыкнул на Аркадия купец.
Антипыч снял винтовку и пригрозил Бебешину:
– А ну, осторожнее! Будя! Давай остальные гири, «честный красный» купец.
Антипыч свалил в мешок оставшиеся гири, написал расписку и протянул Бебешину.
– На, держи! А это, – Антипыч показал на мешок с гирями, – это мы в Совете проверим. Штраф придется уплатить за обман трудового народа! Аршины-то у тебя, господин купец, липовые.
– Креста на вас нет, – чуть не плача, простонал Бебешин. – Я буду жаловаться!
– А что ж, иди жалуйся, – невозмутимо проговорил Антипыч. – Мы – Советская власть, у нас все по закону. Только обязан предупредить: сейчас не уплатишь штраф, завтра суд в десятикратном размере взыщет. А так иди, жалуйся… Дело хозяйское.
Бебешин побагровел от злости, но сдаваться не хотел.
– Я вам покажу, вы у меня узнаете, как честных людей оскорблять!
– Покажи, покажи, – спокойно повторял Антипыч. – Покажи… – Свернув «козью ножку», он закурил. – Аркадий, забирай эту палату мер и весов. Пойдем в Совет. Будя!
Антипыч и Аркадий вышли из лавки. Вслед за ними выскочил и Бебешин. Отчаянно чертыхаясь и посылая проклятия на голову уполномоченных Совета, он навесил на дверь большой железный замок и отправился «искать правду».
Аркадий, честно выполнявший все приказания Антипыча, в том числе и то, по которому он не должен был ничему удивляться и ни о чем расспрашивать, все же не вытерпел и спросил:
– А все же, почему вдруг сегодня, именно сегодня проверку начали?
– Это, парень, хитрое дело. Вот у тебя мамаша, к примеру, получила зарплату?
– У них в больнице никому не дают. Второй месяц уже не дают.
– То-то и оно, что не дают. Рады бы, да денег в банке – фига. У купцов они еще, денежки-то. Вот вчера Совет и постановил произвести, значит, проверку гирь всяких, весов и аршинов. Сам знаешь, плутов среди торгашей хоть отбавляй, а с обманщиков штраф полагается.
– Вот это здорово! – засмеялся Аркадий. – До чего же ловко придумали!
– А чего ловкого? Это и в старое время так было. Все по закону. И при царе за это штраф платили. Вот одного карася мы с тобой и накрыли, – Антипыч улыбнулся. – Вот так-то, уполномоченный Совета! Дай-ка мне мешок, отдохнешь чуток.
Взвалив мешок с гирями и аршинами на плечо, Антипыч зашагал крупным шагом. Торопился он не напрасно: нужны вещественные доказательства.
В этот день Аркадий вместе с Антипычем побывали еще в двух лавках.
Подобные сцены происходили во многих частных магазинах. Уже к вечеру в банке собрали нужную сумму, и служащие получили зарплату вовремя.
Шел июль 1918 года. С востока наступал Колчак. В городе и уезде поднимали голову враждебные силы. Шантажом, провокацией они пытались сорвать мобилизацию населения на борьбу с Колчаком. Но тщетно. В Арзамасе уже работала Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией.
На Большой улице в те дни открылось новое кафе. По вечерам здесь кутили арзамасские купцы. Чекисты имели сведения, что это кафе становится местом явок врагов революции.
И вот однажды Аркадий пригласил в кафе своего приятеля Адьку.
Адька был одноклассником Аркадия. Вместе с Аркадием он делал набеги на фруктовые сады и огороды, вместе сражались на плотах с «броненосцами» и «дредноутами» противника на тихом зацветшем пруду, что был рядом с домом Голиковых на Новоплотинной улице.
Правда, с тех пор как Аркадий где-то достал австрийскую винтовку без затвора, заржавленный штык и стал важно ходить вместе с красногвардейцами, он начал – так во всяком случае считал Адька – хоть и немного, но все-таки задаваться.
А ведь обидно – вместе учились, вместе дрались с соседскими мальчишками, и вот – на тебе – вроде бы и не друг больше Аркадий! И потому Адька даже удивился, когда Аркадий постучал в дверь.
– Идем в «Черную кошку», – одним духом выпалил запыхавшийся Аркадий. – Дело есть!
Адька, конечно, страшно удивился неожиданному приглашению.
Кафе с таинственным названием «Черная кошка» открылось на Большой улице совсем недавно. Завсегдатаями кафе были купцы, торгаши, владельцы фабрик. Вход в это питейное заведение реалистам был строго-настрого запрещен. Об этом много раз предупреждал училищный инспектор.
– Собирайся скорей! – торопил Аркадий.
Поколебавшись с минуту, Адька все-таки решил идти в «Черную кошку», невзирая на запреты родителей и училищного начальства.
Во-первых, рассудил благоразумный Адька, если бы он отказался, то Аркадий наверняка бы объявил его трусом и маменькиным сынком. А во-вторых, Адька ужасно любопытный человек и упустить возможность побывать в таком месте, как «Черная кошка», просто неразумно.
В кафе было шумно. Яростно гремел барабан, уныло пиликала скрипка. Но еще громче гремели, заглушая оркестр, пьяные голоса. За столиком в углу какой-то субъект заплетающимся языком тянул несуразную песню:
…Эх, раньше были денежки…
Его сосед продолжал хриплым голосом:
…Были и бумажки.
А затем вместе собутыльники исступленно завопили:
А теперь Ра-се-я ходит
без рубашки.
Адька и Аркадий сели у самого входа. Подлетел молодой официант с зализанными черными волосами.
– Чем изволите потчевать, господа?
Аркадий заказал два стакана кофе и одно пирожное.
Официант поморщился, но все же вскоре принес кофе.
Разрезав ножом пирожное пополам, Аркадий подвинул кофе приятелю, но сам к нему даже не притронулся, как будто он его совсем не интересовал.
Аркадий все время внимательно следил за тем, что происходило в кафе и, как показалось Адьке, особенно пристально смотрел на входную дверь, которая то и дело распахивалась перед новыми посетителями.
Адька заметил, что Аркадий особенно насторожился, когда в зал вошли трое – один в сером костюме, в пенсне на черном шнурочке и двое в солдатских шинелях со следами споротых погон.
Аркадий поднялся со стула.
– Я скоро вернусь, Адька. Жди меня здесь.
Адька допил свой кофе, съел сначала одну, а потом и вторую половину пирожного.
Аркадий не возвращался.
Адька начал с беспокойством поерзывать на стуле. Что делать? Свой кофе он уже выпил, а чтобы не пропадало, опустошил и стакан Аркадия.
Официант уже не раз подходил к столику и, сверля взглядом бедного Адьку, спрашивал:
– Чего еще изволите?
Но денег у Адьки не было ни гроша, и он уже начал всерьез побаиваться – уж не подшутил ли над ним приятель.
«От него ведь всего жди, – грустно размышлял Адька. – На той неделе вот так же таинственно подозвал и говорит: «Хочешь ягод?» И протягивает бумажный кулечек. Адька, конечно, не отказался. Развернул бумагу, а оттуда чернила полились. Аркадию что! Он только покатывался от смеха. Хорошо еще, что только руки измазал, а то бы папа задал жару. Неужто и на этот раз подвох?»
Через полчаса таинственно улыбающийся Аркадий появился в кафе и, хитро подмигнув, уселся на свое место. Потом подозвал официанта и расплатился. Адька облегченно вздохнул.
Как ни странно, Аркадий даже не обиделся, узнав, что Адька выпил его кофе, в чем тот поспешил немедленно признаться. Аркадий только махнул рукой и по-прежнему внимательно смотрел на входную дверь.
«Тут что-то не так», – сразу смекнул Адька и стал с любопытством разглядывать прибывающую публику.
Кафе наполнялось с каждой минутой, свободных мест уже почти не оставалось. Вскоре и к ним за столик подсели двое пьяных. Они стали что-то объяснять Адьке, а один из них, дыша в лицо винным перегаром, начал говорить что-то о своем сыне, который очень похож на него, Адьку. Но тому уже было не до его способного сына. Все Адькино внимание поглощено двумя красногвардейцами с винтовками за плечами, которые только что вошли в кафе. Вместе с ними были двое в штатском.
Один из красногвардейцев загородил собою вход и, перекрывая пьяный гул, крикнул:
– Господа! Приготовьте документы! Сейчас будет проверка.
Пиликнув, умолкли скрипки, и только барабанщик в такт ударял по барабану – раз, два, три, но, увидев замешательство музыкантов, так и замер с палочкой в руке.
– Я не понимаю, господа, – заплетающимся языком произнес сосед по столику, тот самый, который говорил о своем способном сыне. – Я не понимаю, господа, почему нет музыки?
Аркадий насмешливо взглянул на пьяного:
– Ничего, сейчас поймете…
Двое в штатском вместе с красногвардейцами быстро прошли в заднюю комнату. Через минуту оттуда под конвоем вывели троих: человека в пенсне на черном шнурочке и двух в серых солдатских шинелях.
Встревоженные посетители «Черной кошки» стали понемногу расходиться.
И как ни усердствовали пришедшие в себя музыканты, на всякий случай заигравшие чуть ли не революционный марш, как ни уговаривали посетителей привыкшие ко всяким неожиданностям официанты, зал кафе пустел с каждой минутой.
Аркадий гордо взглянул на приятеля.
– Ну, понял что-нибудь?
Адька мало что понял. Во всяком случае, лицо его выражало полное недоумение, хотя он кое о чем и начинал уже догадываться.
Аркадий встал и крепко тряхнул руку приятеля:
– Благодарю за службу!
В «Черную кошку» ее постоянные посетители больше заходить не отваживались: мало ли что еще может случиться? И вскоре кафе закрыли. На дверях висело объявление: «Закрыто на ремонт».
Проходя мимо «Черной кошки», Аркадий всякий раз улыбался: кто-кто, а он-то знал, какой там «ремонт».
И только однажды у самых дверей он столкнулся с тем самым официантом, который их обслуживал с Адькой. Официант был изрядно пьян, но все же узнал Аркадия.
– Два стакана кофе и одно пирожное… Ха-ха…
Покачиваясь, он прошел мимо и, обернувшись, погрозил кулаком.
Аркадий только посмеялся: «Скучно без работы человеку».
А через неделю, когда Аркадий, простившись с Антипычем после очередного дежурства, возвращался домой, в переулке его встретил человек в черном.
– Постой, парень! Подойди сюда, дело есть…
Аркадий приблизился к незнакомцу. И вдруг что-то холодное и острое резануло около лопатки. Падая, Аркадий что есть силы закричал:
– Антипыч! Помоги!.. Антипыч, сюда‑а…
Где-то рядом грохнул выстрел, за ним другой.
– Стой, кто там! Стой, стрелять буду!
Из-за угла выбежал Антипыч. На булыжной мостовой он увидел Аркадия.
– Бог ты мой, да это и впрямь Аркашка. Что случилось?
– Ранили меня, дядя Антипыч, – слабо простонал Аркадий.
Антипыч дрожащими руками ломал спички о коробок. Наконец одна зажглась. Пламя выхватило из темноты курточку из верблюжьей шерсти, на которой темнело большое пятно, которое все увеличивалось.
– Больно? – спросил Антипыч, осторожно снимая курточку.
– Немного больно…
– Будя, не храбрись. – Антипыч разорвал у себя на груди рубаху и стал перевязывать рану.
– Честное слово, не больно, вот только испугался…
– Как тут не напугаться. Тут и взрослый напугается. Это они за «Черную кошку» отомстили. Ну ничего, брат, не унывай! Главное, можешь гордиться: боевое крещение получил – первую кровь за революцию пролил. Понял?
Аркадий слабо улыбнулся.
– Маме ничего не говорите.
– А зачем говорить? – Антипыч лукаво подмигнул. – Ну а если спросит, скажем, что, мол, кошка черная поцарапала. У нее вон какие когти острые… Только не долго ей когти выпускать, будя, – отрубим скоро. Так что ли, герой?
– Отрубим!
Рана была не очень серьезная: спасла толстая куртка из верблюжьей шерсти и к тому же кончик ножа уперся в ребро, так что крови вышло немного.
В штабе сделали перевязку, и Аркадий ушел домой. Чувствовал он себя хорошо.
На другой день Аркадий записал в дневнике: «Меня ранили ножом в грудь на перекрестке. Был в Совете».
О, как он гордился своей раной! Еще бы! Ведь это кровь, пролитая за святое дело революции.
Время было тревожное. В окрестностях Арзамаса то и дело появлялись дезертиры. Они укрывались в лесах, нападали на крестьян, грабили, убивали. Только и слышно: около Ардатова убит волостной комиссар, в другом месте зверски замучен крестьянин-большевик. Но Михаил Евдокимович и его боевые друзья тоже не дремали. Они вылавливали бандитов и судили их суровым революционным судом.
В эти дни Аркадий в реальном почти не появлялся. Какое уж тут ученье, если революция в опасности!
Старшеклассники досрочно сдавали экзамены и уходили на фронт. Ушел на войну и Петя Цыбышев, товарищ Аркадия. В солдатском тулупчике, в папахе с красной звездой, с походным мешком за плечами, Петя простился с родными и побежал в партийный комитет, где его уже поджидали друзья-коммунисты.
Как завидовал ему Аркадий! Ну скажите, почему он, Аркадий, родился на два года позже Пети? Вот тогда-то бы его уж непременно зачислили в Красную Армию!
О фронте мечтали многие друзья Аркадия: Коля Кондратьев, Федя Субботин и даже те, что немного младше Аркадия. Они приходили в партийный комитет, настойчиво доказывали, что им уже шестнадцать или семнадцать, а не двенадцать или тринадцать лет.
Просился на фронт и Аркадий. Он был высок, не по годам широкоплеч, и на вид ему, конечно, можно дать даже целых шестнадцать – только бы поверили. Конечно, врать нехорошо, об этом всегда ему говорили и отец, и мать. Николай Николаевич тоже терпеть не мог неправды, но что поделаешь, если на фронт не берут четырнадцатилетних?
26 июня 1918 года враги взяли Симбирск. 11 июля вспыхнуло белогвардейское восстание в Арзамасе, Муроме и других городах.
Дни и ночи тогда были неспокойные.
В тревожные июльские дни не смыкал глаз и Николай Николаевич. Он в то время уже работал в первой в Арзамасе большевистской газете «Молот».
Арзамасцы любили эту газету, печатавшуюся то на тонкой или, наоборот, на очень плотной шершавой бумаге. В ней они читали о первых декретах Советской власти, газета призывала браться за оружие, чтобы отстоять молодую республику Советов.
Аркадий часто забегал в редакцию к Николаю Николаевичу, бывал он и на заседаниях редакционной комиссии, где обсуждали статьи хорошо знакомые ему люди: Гоппиус, Соколов, Персонов. Как-то получилось так, что «Молот» остался без секретаря. И тогда решили взять Аркадия Голикова: парень он смышленый, не раз помогал выпускать газету. Николай Николаевич тоже за него горой – пусть работает!
