Текст книги "Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре"

Автор книги: Владимир Малюгин

На двери дома бабки Аннушки висел замок. Около крыльца в беспорядке валялись большие тяжелые поленья.

– В этом доме, – сказал Гайдар, поднявшись на крыльцо, – живет старушка. Ее сын служит в Красной Армии. Помогать ей теперь некому. А вы люди сильные. Что делать – объяснять не надо. Сами понимаете. Кто близко живет – тащи топоры и пилы!..

Через полтора часа дрова были распилены, расколоты и аккуратно уложены и укрыты от непогоды.

Рассказывали, что бабка Аннушка, возвратившись домой и увидев все это, только ахнула и побежала к соседке Анне Михайловне рассказывать о «чуде», что свершилось в то время, пока она ходила в Выездное, к своей сестре.

«Гайдар и его команда…» – так говорили тогда в Арзамасе о нем и его верных адъютантах. А вдруг все это – Стасик и Петька, бабка Аннушка и ее нерасколотые дрова, красная звездочка, выведенная на двери ее дома ребятишками в знак того, что здесь живет семья красноармейца, – вдруг все это новая книга?

Жизнь в который раз подсказывала Гайдару тему для новой книги…

Гайдар начал писать повесть о Тимуре и его славной команде, которая берет под свое покровительство семьи красноармейцев и командиров.

В повести появился и таинственный штаб на чердаке старого сарая, и сложная система сигнализации для вызова членов команды – все это необыкновенно, романтично, увлекательно. Гайдару очень хотелось, чтобы ребята заинтересовались его командой и стали подражать Тимуру.

И получилось так, что одним из первых читателей «Тимура и его команды» оказался арзамасский знакомый Гайдара – Саша Буянов.

– Хорошая повесть, – сказал Саша. – И игра в ней описана интересная.

– Какая игра? – удивился Гайдар.

– Да о которой рассказано в книге.

Гайдар внимательно посмотрел на своего земляка.

– Что ты так смотришь?

– Взрослые играют, – ответил Гайдар. – Скажем, вздумал человек заняться другой работой или скучно ему стало и решил он поразвлечься немного, вот тогда говорит: «Давай поиграем». А дети? Разве они действуют ради развлечения? Нет! Ребенок серьезно работает, трудится, да так, как он воспринимает и понимает жизнь. Называется это игра, а я писал серьезно.

Гайдар помолчал, а потом заговорил снова:

– Ты думаешь, от скуки Тимур действовал? Вот говорят мальчугану и его товарищам: «Ой какие вы хорошие ребята! Пожалуйста, натаскайте дров, воды принесите, помогите по хозяйству!»

Дети наши умнее такой морали.

«Военная хитрость» удалась. Пионеры с восторгом приняли нового гайдаровского героя. Но книга вызвала большой спор среди взрослых – писателей, педагогов, литературных критиков. Одни говорили, что Тимур «нетипичен», что он «выдуман», другие заносчиво спрашивали Гайдара, «для чего» и «для кого», собственно говоря, написана повесть, договариваясь даже до того, что Тимур и его таинственная команда – «вредное явление».

Но пока шли споры и дискуссии, по всей стране стихийно создавались тимуровские команды. Герой новой повести Тимур Гараев как магнит притягивал детские сердца. Выдуманный Тимур, как будто назло всем его критикам, сошел со страниц книги и смело шагнул в жизнь.

Это была блестящая победа Гайдара, и сравнивать ее можно с крупным выигранным сражением.

А вторая мировая война уже гремела на земле.

Фашистская чума наступала на мир. Не было больше Норвегии, Голландии, Дании, Люксембурга, Бельгии. Разбита Франция.

В январе 1941 года Гайдар уехал лечиться в санаторий «Сокольники» под Москвой. Болезнь вспыхнула вновь.

В санатории Гайдар сначала скучал, потом привык. В огромном парке санатория он выстроил настоящую снежную крепость – точь-в-точь как у него в киносценарии, который он в это время писал. Сценарий он назвал «Комендант снежной крепости» – киноповесть о новых делах славного Тимура и его команды. Правда, одному строить крепость не очень-то весело.

Но тут в санаторий приехала лечиться московская школьница. Звали ее Зоей. Она долго разглядывала, как Гайдар возился около своей снежной крепости: отойдет, посмотрит, полюбуется и снова лепит.

Зоя стояла и вспоминала: где-то она уже видела этого вы сокого широкоплечего человека, на кого-то он очень похож! Ну конечно же, в книжке!

И тогда, осмелев, она подошла ближе и громко сказала:

– Я вас знаю! Вы – писатель Гайдар! Я все ваши книги знаю…

Гайдар посмотрел на школьницу и улыбнулся:

– Ну что ж! Я тоже вас знаю. И все ваши книги знаю: алгебру Киселева, физику Соколова и тригонометрию Рыбкина, – Гайдар протянул руку. – Будем знакомы. Гайдар. Аркадий Петрович.

– Будем знакомы, – подражая Гайдару, сказала школьница – Космодемьянская Зоя.

От Зои Гайдар узнал невеселую историю о том, как она попала в санаторий. Еще осенью она мыла полы и вдруг потеряла сознание, потом ее увезли в Боткинскую больницу: врачи признали менингит. Они долго лечили Зою, и здоровье стало поправляться. Вскоре ей разрешили читать, и мама принесла в больницу «Судьбу барабанщика» и «Голубую чашку» – книги ее любимого писателя.

– «Голубая чашка», – продолжала Зоя. – Какая это чудесная, светлая повесть! Знаете, Аркадий Петрович, ничего там, кажется, не происходит, ничего не случается, а вот оторваться нельзя!

– Так уж и нельзя? – удивился Гайдар.

– Честное комсомольское, нельзя!

Они подружились – Зоя и Гайдар. Вместе играли в снежки, лепили больших снежных баб. А еще катались на коньках, ходили на лыжах и громко распевали любимые песни.

Гайдар, закинув голову, смотрел в синее бездонное январское небо и выводил чистым голосом:

 
Между небом и землей
Песня раздается…
 

А Зоя подхватывала за Гайдаром песню, и ее голосок звенел как песня жаворонка:

 
Неисходною струей
Громче, громче льется.
 

А потом они вместе в два голоса пели и радовались, что у них так хорошо получается:

 
Ветер песенку несет,
А кому – не знает.
Та, к кому она, поймет,
От кого – узнает…
 

По воскресеньям к Зое приезжала мама – Любовь Тимофеевна. В первый же приезд Зоя познакомила ее с Аркадием Петровичем.

– Очень давно, – сказала Любовь Тимофеевна, крепко пожав руку Гайдара, – когда мы с детьми читали ваши первые книги, Зоя спрашивала, какой вы, где живете и нельзя ли вас увидеть…

– Я самый что ни на есть обыкновенный, – ответил Гайдар, – живу теперь в Москве, отдыхаю в Сокольниках, и видеть меня можно весь день напролет.

Да, Зоя видела Гайдара весь день напролет. Он читал ей свои стихи. Зоя декламировала стихи своих любимых поэтов и очень любила петь. Особенно ей нравилась бетховенская «Песенка Клерхен».

И вот сейчас Гайдар внимательно слушал Зою, которая увлеченно пела:

 
Гремят барабаны, и флейты звучат…
Мой милый ведет за собою отряд,
Копье поднимает, полком управляет.
Ах, грудь вся горит, и кровь так кипит!..
 

Голос девушки звенел, и столько в нем было чистоты, силы, что Гайдару стало вдруг так легко, так светло и радостно на душе, словно тяжелая болезнь навсегда ушла от него и он снова был семнадцатилетним веселым мальчуганом, ровесником вот этой милой девчушки.

А Зоя продолжала петь:

 
…Ах, если бы латы и шлем мне достать,
Я стала б Отчизну свою защищать!
Пошла бы повсюду за ними вослед…
Уж враг отступает пред нашим полком.
Какое блаженство быть храбрым бойцом!
 

Здоровье Зои улучшалось, и она с нетерпением ждала того дня, когда сможет пойти в школу: ей так не хотелось из-за болезни оставаться на второй год, а то еще, чего доброго, брат Шура, он моложе ее, окончит среднюю школу раньше…

Зоя поделилась этими мыслями с Гайдаром, и он успокоил ее: конечно, она догонит своих товарищей!

Однажды, когда Гайдар стал рассказывать Зое о гражданской войне и о том, как храбро сражались его товарищи, как отступали, наступали, умирали, но не сдавались ни Петлюре, ни батьке Махно, ни бандиту Антонову, Зоя вдруг спросила Гайдара:

– Аркадий Петрович, а что такое счастье?

Гайдар заговорил не сразу. Раскурил трубку, выпустил струю дыма, раздумывая:

– Ну что тебе ответить? Есть, конечно, такое счастье. Ради него живут и умирают настоящие люди. Но такое счастье наступит еще не скоро…

– Только бы наступило, – тихо сказала Зоя.

– Непременно наступит!

На другой день Зоя уезжала из санатория. За ней приехала мама. Гайдар проводил Зою и Любовь Тимофеевну до калитки: ему стало немного грустно, как это всегда бывает, когда расстаешься с друзьями – все равно, с большими или маленькими. Прощаясь, Гайдар протянул Зое книжку.

– Моя. На память…

Зоя взглянула на обложку и улыбнулась: на ней были нарисованы два забавных мальчугана – Чук и Гек.

– Спасибо, Аркадий Петрович! Поправляйтесь.

Зоя раскрыла книжку. Крупным почерком – каждая буковка отдельно – на титульном листе рукой Гайдара было написано:

«Что такое счастье – это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной».

Эти слова о счастье он взял из своего нового рассказа «Чук и Гек» – рассказа о забавных мальчуганах, о Советской стране, ее прекрасных людях, о счастье, которое надо беречь.

Пламя второй мировой войны все больше разгоралось на земле, и об этом Гайдар не мог не напомнить в своем рассказе. Не зря ведь его маленькому другу Геку приснился странный сон.

 
Кругом пожар! В снегу следы!
Идут солдатские ряды.
И волокут из дальних мест
Кривой фашистский флаг и крест.
 

Уж кто-кто, а он, Гайдар, военный человек, хорошо понимал, что впереди еще немало жестоких боев, и к ним он готовил своих маленьких друзей. Ведь недаром нет у него ни одной книжки, в которой бы он не писал о Красной Армии и о том, что завоеванное отцами счастье надо беречь и защищать.

Вернувшись из санатория в Москву, в Большой Казенный переулок, Гайдар увидел на письменном столе целую пачку писем и среди них два со штемпелем «Арзамас».

Ох, да он совсем и забыл, что перед тем как уехать в санаторий, он послал письмо Мите Похвалинскому, правда, адрес его он забыл и тогда написал так: «Арзамас, Мите Похвалинскому, что живет недалеко от М. Мелибеева». Но, видно, и с таким адресом почтальоны доставили письмо по назначению.

Второе письмо было от сына Мити – Юрки-фигурки.

«Здравствуйте, Аркадий Петрович! Вот уже прошло шесть лет ровно, а вы как будто позабыли, что на свете есть город Арзамас. А когда вы были здесь, в Арзамасе, то говорили, что этот город хороший. А перед отъездом давали мне расписку, что приедете, как только напишете три книги. Вы уже их написали, а не едете.

Когда вы были здесь, то я был маленький, сейчас вы меня наверняка не узнаете. Я прочитал много ваших книг. Сейчас я вам перечислю: «Военная тайна», «Школа», «Дым в лесу», «Дальние страны», «Тимур и его команда». Вот я слыхал, что вы написали книгу «Комендант снежной крепости», а достать не могу.

В Арзамас приезжайте обязательно. А если не приедете, то, значит, вы зря давали расписку. Вот только я ее потерял, но это ничего, у меня есть свидетели…

Вам шлют привет все: папа, мама, я, Адик наш».

Гайдар улыбнулся: ну и забавный человек этот Юрка-фигурка! Вот уже и писать научился, да еще как – целую дипломатическую ноту закатил: «Если не приедете, то, значит, вы зря давали расписку». Молодец Юрка!

Милый, хороший человек, если бы ты знал, как хочется снова побывать в родном городе!

Письмо Юрки-фигурки растревожило Гайдара, ему захотелось прямо сейчас же сложить в полевую сумку зубной порошок, пачку крепкого табаку, полотенце, несколько чистых тетрадей и – прощай, Москва, здравствуй, Арзамас!

Но сейчас уехать нельзя, никак нельзя: дела не пускают. И тогда Гайдар твердо решил – ехать в родной город летом. Да, летом – в июне или, в крайнем случае, в июле, не позднее.

Но поехать в Арзамас Гайдару не пришлось.

Грянули события, которые спутали не только его планы, но и планы всех советских людей…

Глава VI

 
Но разве мокнет в гильзу
                                          вбитый порох…
Пусть сердце больше
                                    не стучит в груди.
         Есть прожитые жизни, у которых
         Все, как это ни грустно,
                                                впереди.
 

Г. Поженян.„Памяти Гайдара“

СПЕЦИАЛЬНЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ

Весть о начале войны застала Гайдара за письменным столом.

Задолго до войны Гайдар писал, что тот год и день, когда напряженную тишину тысячеверстной западной границы разорвут первые залпы вражеских батарей, – год и день и час не отмечен еще черной каймой ни в одном из календарей земного шара.

Но он знал, что год этот будет, день возникнет и час придет. Ибо динамит не может долго лежать в пороховых складах без того, чтобы не взорваться. И вот пришел этот час, этот день – 22 июня и год – 1941‑й.

Гайдар понимал, что началось сражение, равного которому еще никогда не было на земле, а может быть, больше никогда и не будет. Он уверен, что враг будет разбит, разгромлен и уничтожен. Этого врага, он, старый командир, знал давно и к смертному бою с ним готовился.

Война не застала Гайдара врасплох, ему было ясно, что надо делать. На другой же день утром он туго затянул широкий солдатский ремень, одернул гимнастерку и пошел в Красногвардейский военкомат.

Возвратился из военкомата хмурый: в армию его не брали.

Гайдар настаивал, требовал, но ответ был прежним, и он снова шел в военкомат.

Да, Гайдар очень хотел быть рядом с Васькой и Петькой, Борисом Гориковым, Наткой Шагаловой – с теми героями своих книг, которые уже подросли и теперь стали наверняка храбрыми солдатами.

А из Москвы на запад уходили длинные эшелоны. Уходили туда, где отважная Красная Армия сражалась с вероломным врагом, и соседские ребята громко распевали старую знакомую песню на новый лад:

 
«Если завтра война», – так мы пели вчера,
А сегодня война наступила,
А когда подошла боевая пора —
Запеваем мы с новою силой…
 

Гайдар видел, как по ночам над Москвой ослепительно вспыхивали огни прожекторов, грозно грохотали орудия зенитчиков. Утром он слышал слова знакомой военной команды – это проходили батальоны народного ополчения. Днем прощался со старыми друзьями, которые уезжали военными корреспондентами на фронт.

И снова шел в военкомат, потом в Союз писателей и в Центральный Комитет комсомола. Ему снова и снова отказывали, но Гайдар не сдавался. Наконец 14 июля он получил бумагу, в которой было написано:

«В военкомат Красногвардейского района г. Москвы

Тов. Гайдар (Голиков) Аркадий Петрович, орденоносец, талантливый писатель, активный участник гражданской войны, бывший командир полка, освобожденный от военного учета по болезни, в настоящее время чувствует себя вполне здоровым и хочет быть использованным в действующей армии.

Партбюро и Оборонная комиссия Союза советских писателей поддерживают просьбу т. Гайдара (Голикова) о направлении его на медицинскую комиссию на переосвидетельствование».

Кажется, лед тронулся. Гайдар ликовал: из Союза писателей он пошел прямо в военкомат, оттуда его послали на медицинскую комиссию. Снова строгий голос врача в белом халате, и снова постукивание молоточком, и снова горький отказ…

И все-таки Гайдар своего добился: через пять дней в руках у него было долгожданное удостоверение.

«Дано писателю тов. Аркадию Петровичу Гайдару в том, что он командируется в Действующую Красную Армию юго-западного направления в качестве военного корреспондента «Комсомольской правды», согласно распоряжению Генерального штаба Красной Армии (пропуск от 18 июля 1941 г.)».

20 июля 1941 года Гайдар выехал на фронт.

Поезд торопился, попадал под бомбежку и шел все дальше и дальше. Вот уже и Харьков, каменный забор, на котором большими черными буквами выведено: «Харків». Потом красивый, некогда шумный вокзал.

Вспомнилось Гайдару, как весело и шумно подъезжал он вместе со своей женой Дорой Матвеевной к Харькову по дороге в Крым. Далеким, очень далеким показалось то счастливое время, хотя было это два года тому назад…

На одной из станций выбежал Гайдар и бросил в ящик письмо, в котором написал жене, чтоб была здорова, чтоб берегла себя и его приемную дочь Женю.

Он крепко полюбил Женю – дочь Доры Матвеевны. Вот уже три года он знаком с этим хорошим маленьким человеком и вспоминает о нем всюду, куда бы ни уезжал.

Как радовалась Женюрка, когда получила тогда с Кавказа короткое письмо, в котором ее папа сообщал, что плывет по Черному морю, и что оно очень глубокое, и если поставить сто домов один на другой, то все равно эти дома потонут, и что в этом Черном море водятся злые рыбы, веселые дельфины, блестящие медузы, а коровы в этом море не водятся, и кошки с собаками не водятся тоже.

Но все это теперь от Гайдара очень далеко: и город Клин, где они жили, и сама милая девочка Женюрка, и его сын Тимуренок, и много других бесконечно дорогих для него маленьких друзей…

Уезжая на фронт, Гайдар подарил Жене книгу и написал на ней такие стихи:

 
Едет папа на войну
За Советскую страну.
Женя папу поджидает.
Женя книжку прочитает,
Все узнает, все поймет:
Где и как живет народ,
Сколько есть чудес на свете,
Где и как играют дети,
Как запрыгал заяц белый,
Как исчез Ивашка смелый,
Как из лесу, из-за гор
Ехал дедушка Егор…
Женя книжку почитает
И о папе помечтает.
Он в далекой стороне
Бьет фашистов на войне!
 

Дети! Сколько их осталось без отцов и матерей, сколько их расстреляно фашистскими стервятниками у железнодорожных насыпей и в разбитых вагонах!.. А там, на востоке, долгими днями и ночами они будут ждать возвращения тех, кто вместе с ним едет сейчас на фронт, и дождутся ли всех?.. Нет, пожалуй, не все дождутся, потому что на войне чудес не бывает…

Сколько встречал Гайдар на тыловых железнодорожных станциях босоногих вихрастых деревенских мальчишек с кошелками в руках! В кошелках ягоды.

– Почем смородина? – спрашивал Гайдар.

Мальчуганы наполняли бумажные кульки ягодами и отвечали:

– С вас денег не берем, товарищ командир!

А один из них, оглянувшись по сторонам, спросил:

– У вас тут, товарищ командир, лишней винтовки нет?

– Лишних винтовок на всем белом свете нет, – улыбнулся Гайдар, вспомнив, как когда-то давным-давно ему ответила Мария Валерьяновна.

Но паренек не унимался и, обращаясь снова к Гайдару, попросил:

– Тогда, дяденька, дайте два патрона.

– На что тебе патроны?

– А так… – почесывая затылок, таинственно ответил паренек. – На память…

– На память патронов не дают, – строго сказал Гайдар и сунул пареньку решетчатую оболочку от ручной гранаты и стреляную блестящую гильзу.

– Ну вот, – разочарованно протянул мальчуган. – Что с них толку! Да вы не сомневайтесь, товарищ командир, я для дела…

Паренек, боясь, что ему не верят, полез за пазуху и вынул завернутый в клеенку комсомольский билет.

Гайдар посмотрел мальчугану прямо-прямо в глаза и положил в горячую мальчишечью руку обойму.

Эта обойма от его винтовки, она записана за ним. Он берет на себя ответ за судьбу этой обоймы и уверен, что каждая выпущенная из этих пяти патронов пуля полетит точно в цель, она предназначена для вероломного захватчика, и она найдет его!

…А по дорогам идут и идут гурты колхозного скота, его гонят дальше от линии фронта, гонят на восток. За гуртами тихо бредут беженцы, плачут дети на руках у матерей.

Скорбные, серые лица. И этот плач и крик щемящей болью отзываются в душе, и сердце наливается ненавистью к врагу, беспощадной и беспредельной.

Гайдар не раз глядел смерти в лицо, и снова, как тогда, в далеком огневом 1919 году, будет сражаться с ненавистным врагом здесь, где начиналась его фронтовая юность.

Приехав в Киев, он поселился в гостинице «Континенталь». Отсюда вместе со своими друзьями, военными корреспондентами, он ездил на передовые позиции. Фронт был рядом.

– Я хочу быть не только корреспондентом, но и солдатом, – сказал Гайдар друзьям-журналистам, – я хочу видеть врага в лицо! Сейчас надо больше действовать.

И он начал действовать. Вместе с группой военных журналистов Гайдар поехал на передний край.

Недалеко от Киева он встретился с Иваном Прудниковым, командиром батальона 306‑го стрелкового полка. Прудников – кадровый военный, и рассвет 22 июня 1941 года настиг его на реке Буг в Волынской области. Два дня сдерживал батальон Прудникова бешеные атаки фашистов и отошел только 24 июня.

Прудникову позвонили из штаба полка: «К вам направляется группа военных корреспондентов».

Комбат очень этому удивился и даже буркнул: «Зачем еще корреспондентов на мою голову, когда и так бойцов не хватает, воевать скоро некому будет». Но приказ есть приказ.

Под вечер на командном пункте батальона появился высокий плотный человек в каске, в новой военной гимнастерке без петлиц, на которой поблескивал орден «Знак Почета», и представился:

– Военный корреспондент «Комсомольской правды» – Гайдар.

Видно по всему, что человек приехал бывалый. Пули не боится, сам хочет во всем разобраться. Вот уже узнал, что взвод лейтенанта Бобошко отправляется в ночной поиск, в разведку, и просит взять с собой.

И это удивило комбата – война есть война, и пуля не разбирает, где известный писатель, а где рядовой боец.

– Не стоит рисковать, товарищ Гайдар, – ответил на просьбу Прудников. – Вернутся наши и расскажут. Со всеми подробностями. Тогда и запишете.

– Я, товарищ комбат, могу писать только о том, что сам вижу.

Вместе со взводом Гайдар ушел в ночной поиск. Вернулись утром, привели пленного фашиста, а за ним появился и Гайдар, весь в грязи, с полевой немецкой сумкой и немецким автоматом.

– Вот теперь и записать можно, – довольный операцией, сказал Гайдар и склонился над блокнотом.

Он и словом не обмолвился об операции, но комбату Прудникову доложили: в пути ранило лейтенанта Бобошко, и военный корреспондент вместе с помкомвзводом вел взвод в разведку.

А на рассвете ударила вражеская артиллерия. Начался бой. Эсэсовцы что-то горланили пьяными голосами и шли за танками, строча из автоматов.

По ракете батальон поднялся в контратаку. В рядах шестой роты шел Гайдар. Батальон Прудникова отбил атаку врага. Комбат вместе с Гайдаром переходил из одной хаты в другую. Жителей не было видно. Всюду следы хозяйничанья гитлеровцев – разграбленные хаты, на одной из стен паучий фашистский крест.

Гайдар с потемневшими от гнева глазами говорил:

– Несколько часов похозяйничали, подлецы, а испоганили все…

Это было в районе села Андреевичи на Житомирщине.

Ночью батальон Прудникова отошел в направлении Малина.

Гайдар и комбат ехали на лошадях.

– Эх, товарищ писатель, тоска-то какая! Все на восток и на восток едем. Вот уже и Киев близок, – вдруг заговорил всю дорогу молчавший боец из Омска Петр Кудряшов.

– Не печалься и не падай духом, товарищ, – ответил Гайдар. – Мы скоро вернемся и снова пройдем по этим дорогам. Только уже туда, – и он махнул рукой в ту сторону, куда ушло солнце.

Гайдар пробыл в батальоне Прудникова около недели. Военный корреспондент часто беседовал с бойцами, расспрашивал о житье-бытье, о том, что пишут из дома. Часто видели его и с местными ребятишками.

– Вы даже, Аркадий Петрович, на войне о детях не забываете, – сказал ему как-то комбат.

– А как же иначе. Ребята – они сейчас ребята, а через год-два – это бойцы и тоже будут Родину защищать.

В одном из боев Прудников был контужен и потерял сознание. Позднее комбат узнал, что его, контуженного, вынес с поля боя Гайдар.

Вскоре после отъезда Гайдара комбата тяжело ранило в голову, и он уже отвоевался навсегда – боевой командир стал инвалидом второй группы. Уже позднее, в госпитале, в Черни гове, он прочитал в «Комсомольской правде» очерк «У переправы», в котором рассказывалось о нем и его батальоне.

Да, уж таков был Аркадий Гайдар – он не мог писать о том, что не видел своими глазами.

Вскоре Гайдар поехал в город Канев, чтобы написать о храбрых защитниках железнодорожного моста и поклониться праху великого кобзаря – Тараса Григорьевича Шевченко.

Город уже был окружен с трех сторон, но каневский мост еще оставался нашим. Попасть в Канев днем было рискованно: фашисты обстреливали дорогу. Но Гайдар во что бы то ни стало решил пробраться в город. Машину, в которой он ехал с друзьями-корреспондентами, заметили фашисты и открыли минометный огонь. Тогда Гайдар свернул за железнодорожную насыпь и приказал ехать низиной.

В тот же день Гайдар побывал на Тарасовой горе. Он стоял перед величественным монументом и вслух читал шевченковские строки, выгравированные на гранитной надмогильной плите.

 
И меня в семье великой,
В семье вольной, новой,
Не забудьте – помяните
Добрым, тихим словом.
 

Потом, встретив знакомого товарища из редакции дивизионной газеты, Петра Оскамитного, сказал:

– Напиши, Петро, в свою газету, что мы еще вернемся. Поклонимся великому Тарасу и седому Днепру…

Многое увидел он под Каневом. Вернувшись в Киев, в тринадцатый номер гостиницы «Континенталь», где жили его друзья-корреспонденты, он увлеченно рассказывал о смелых бойцах – о храбром машинисте паровоза, который под обстрелом с воздуха показал дулю чертову мессеру, о пулеметчике, совсем мальчишке, что остался на правом берегу Днепра, возле Канева, и задержал немецких автоматчиков, чтобы успели переправить на понтонах раненых.

– О, они ж, фашисты, не знают еще, что такое советский солдат. Они ж не видели его в ярости. А это будет! Вспомните историю. Кто только Киев не брал, но никто не мог его удержать. Вот и мы с вами еще вернемся в 13‑й номер «Континенталя».

В это была его вера, несокрушимая.

А уж кто-кто, а он-то видел фашистские танки, прорвавшиеся к Днепру на широком участке фронта. И он, военный человек, славу богу, знал, что это значит и, конечно же, глупо тешить себя мыслью, что наши долго продержатся на киевском рубеже. Что ж, война есть война. Но в Киев наши обязательно вернутся!

Гайдар передал по телефону в «Комсомолку» очерк о каневском мосте.

Он рассказал о его защитниках – артиллеристах-зенитчиках, о том, как к местам сражений двигались по мосту машины с войсками, оружием и боеприпасами и как тысячи бомб обрушивались на мост, а тот остался жив и невредим. Свой очерк назвал просто и хорошо – «Мост».

Гайдар писал тогда, в июле 1941 года, об озорном, остром на язык связном Федоре Ефимкине, о строгом старшине Дворникове, о смелых часовых Нестеренко и Курбатове и молчаливом туркмене Бекетове.

Не упомянул лишь о себе. В тот день, когда он ездил на могилу Тараса Шевченко, на мосту образовалась пробка – вывозили раненых, а фашисты, заметив скопление машин, открыли бешеный артиллерийский огонь. Тогда Гайдар сам принялся наводить порядок, и за какие-нибудь полчаса пробка была ликвидирована.

Уже переданы в Москву первые военные корреспонденции, уже побывал он в передовых частях и все же недоволен собой. Мысль о том, что здесь, на фронте, он делает слишком мало, не дает покоя.

В августе Гайдара неожиданно вызывают в Москву.

В затемненный город Гайдар приехал без шинели, без ремней и бинокля, который купил перед отъездом на фронт, – все вещи погибли во время бомбежки в дороге.

Около двух недель жил Гайдар в Москве, продолжая работу над киносценарием «Клятва Тимура». Кинокартина уже снималась. Ему сказали, что этот фильм нужен не меньше, чем боевое оружие, и Гайдар обязан его окончательно отработать. Вот почему его и вызвали из Киева.

Гайдар зашел в редакцию «Комсомольской правды» к Борису Сергеевичу Буркову. Это он выдал ему долгожданное удостоверение, которое гласило, что Гайдар является специальным корреспондентом «Комсомольской правды» на юго-западном направлении.

Борис Сергеевич встретил Гайдара с радостью.

Гайдар рассказал, как погибли его вещи. Бурков протянул ему широкий командирский ремень.

– Вот возьмите мой! – сказал Борис Сергеевич. – Это еще с финской кампании.

Гайдар поблагодарил, и взгляд его остановился на зачехленном финском ноже, что лежал на столе.

– А эта вот штука тоже осталась на память о войне с белофиннами, – объяснил Бурков.

– Борис Сергеевич! Подарите тоже!

– А зачем вам финский нож, Аркадий Петрович?

– Вдруг партизанить придется – пригодится, – ответил Гайдар. На лице его написана была такая мольба, что Борис Сергеевич никак не мог отказать в просьбе.

Домой Гайдар возвращался затемненными улицами Москвы. Мимо неслись грузовые машины. Ехали ребята с вещевыми мешками за плечами, с лопатами в руках. Они бережно поддерживали девушек, нет, еще совсем девчонок в ситцевых платках.

На минуту Гайдару показалось, что увидел очень знакомое лицо девушки. Где-то он встречался с нею! Кажется, в санатории, в Сокольниках, и девушку звали – это он хорошо помнил – Зоей!

Зоя… Это она спрашивала его, что такое счастье, и пожелала ему жить до ста лет. Ведь и года не прошло, а кажется, было все это давным-давно. А может, он ошибся и вовсе это не Зоя?

Гайдар уже хотел окликнуть девушку, но тут из-за поворота с лязгом вышли танки, в их грохоте потонули все звуки. Гайдар только успел махнуть рукой – и грузовик с ребятами и девчатами был уже далеко.

Не знал Гайдар, что Зоя уже давно решила пойти на фронт и сейчас безуспешно ходит по комитетам комсомола, просит, чтобы ее направили на фронт. Не знал, не думал Гайдар, что о подвиге девочки Зои Космодемьянской, с которой он отдыхал в Сокольниках, лепил снежных баб и громко распевал веселые солдатские пески, скоро узнает вся огромная Советская страна, весь мир…

Каждое утро Гайдар слушал очередную сводку. Суровой грустью звучал знакомый голос московского диктора:

– От Советского информбюро… Наши войска вели упорные бои с противником на всех фронтах и особенно ожесточенные на кингисеппском, новгородском, гомельском направлениях…

А вечером снова слышал знакомый голос диктора, который сообщал:

– …После ожесточенных боев наши войска оставили город Гомель…

Гомель… Сколько их, славных советских городов, отдано врагу и сколько будет отдано еще? Враг неумолимо двигается на восток. Но надо быть мужественным и, какие бы новые беды ни ждали страну, надо быть твердым.

Тимур очень обрадовался приезду отца, он то и дело спрашивал про фронт, про бои, про то, как стать храбрым.

Собравшись со старыми друзьями в московской квартире, Гайдар рассказывал:

– Я объяснил своему сыну так: вот когда в дом ударит снаряд и все закричат, а ты не закричишь, меньше других испугаешься, тебе потом будет приятно.

Так учил Гайдар храбрости молодых бойцов на фронте, и пусть Тимур мал и воевать ему, очевидно, не придется, пусть он тоже учится храбрости. А ведь это не легкое дело – быть храбрым…

Съемки кинофильма «Клятва Тимура» завершались.

Гайдар мог снова ехать на фронт.

Снова Киев и снова «Континенталь», знакомый номер гостиницы и балкон, что выходит прямо на улицу.

Солнечные дни стояли над Киевом. В огромных тенистых парках сторожа заботливо поливали цветы, подметали дорожки. Улицы старинного города стали только строже и суровей, но они не потеряли своей красоты.

Все как до войны, и только синее сентябрьское небо прошивали пулеметные очереди, когда появлялись длинноносые «мессершмитты» и тупорылые «юнкерсы». Зенитки и «ястребки» гнали непрошеных гостей прочь…