Текст книги "Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре"

Автор книги: Владимир Малюгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– А что же вы понимаете?

– Как же! Ведь невидимку застрелили, когда он бежал раздетый. По следам на снегу.

– Ну и что? – спросил Гайдар.

– Но человек ведь ест, а если человек ест хлеб или еще что-нибудь…

– Например, пирожное, – подсказал Гайдар.

– Ну хоть пирожное. Его ведь внутри все равно будет видно, ведь оно не окрашено жидкостью.

– Да, пожалуй, вы, ребята, правильно говорите, – задумчиво сказал Гайдар. – Молодцы! А писатель об этом не подумал.

– Пусть бы он нас спросил, тогда мы бы ему сказали.

– Да, с читателями всегда нужно советоваться, – улыбнулся Гайдар.

Пока маленький Тимур играл и развлекался с пионерами, Гайдар писал новую повесть.

Отрывок из повести он уже читал пионерам. Это будет книга о маленьких жителях глухого разъезда №216 – хороших и забавных людях Петьке и Ваське. Они, как и он в детстве, живут мечтой о «дальних странах», хотят увидеть большие города, красивые вокзалы, огромные заводы. Жизнь идет, и на тихом глухом разъезде начинается большое строительство, в селе организуется колхоз.

Тихий лесной разъезд №216 превращается в станцию Крылья самолета и на глазах ребят становится прекрасной страной, совсем не похожей на ту глухомань, какая была здесь. Петька и Васька убеждаются, что в выдуманные ими «дальние страны» не надо ехать и что они совсем рядом.

Сам Гайдар остался доволен новой повестью: она получилась такой, как он ее задумал, и когда «Дальние страны» вышли из печати, их хвалили. Ну что ж, и очень хорошо, если хвалят. Только о чем писать еще? Куда ехать? Ведь он уже, пожалуй, исколесил и обходил всю Советскую страну вдоль и поперек.

И тут на него свалилась новая беда. Семья Гайдара распалась. Маленький Тимуренок остался с матерью.

Гайдар тяжело переживал уход жены, тосковал, и друзья посоветовали ему уехать подальше, чтобы утихла боль от измены близкого человека. И он поехал далеко-далеко – на самый Дальний Восток.

Как раз в Хабаровске, в газете «Тихоокеанская звезда», в то время собралось несколько человек, которые раньше работали в Архангельске в «Правде Севера». Вскоре сюда приехал и Гайдар – и сразу же принялся за дело.

В редакции работал Витя Королев – шестнадцатилетний паренек, и как только Витя узнал, что приехал „живой писатель, да еще автор «Школы»“, он сразу же стал добровольным адъютантом Гайдара.

Витя был влюблен в Аркадия Петровича и потому всех тех, кто не читал повесть «Школа», считал если не личными своими врагами, то, во всяком случае, людьми ужасно отсталыми.

Гайдар крепко подружился с Витей, рассказывал ему о Тимуре. Где бы ни привелось быть Гайдару – в лесах на границе Маньчжурии, на берегах озера Ханка, покрытого зеркальным льдом, во Владивостоке и на Сучане, в штормовом море и на перевале Сихотэ-Алинь – всюду перед глазами стоял ярко освещенный Северный вокзал, транссибирский поезд «Москва – Владивосток». Потом гудок. И сквозь толстое стекло на перроне самый хороший товарищ – Тимур, его маленький командир. Тимур улыбается и поднимает руку, отдавая прощальный салют…

Да, он часто вспоминал своего дорогого Тимуренка, Лилю. Вспоминалась Пермь, голубой дом, Лиля – девчонка в ярком сарафане, потом веселая свадьба с песнями в редакции «Звезда». Потом Архангельск – северный город с удивительным свечением весенних зорь, когда закаты, не затухая, сливаются с восходами. И Севастополь. И голос Тимура: «Папка! Ну что ты все молчишь? То говорил, а то молчишь? Ну, папочка…»

«На минуту вспомнил я этот Севастополь – и не хочу больше. Как хорошо, что все это уже прошло и все прошло», – записывал он в дневник, который вел теперь регулярно.

Он очень ждал писем от них, и они приходили. Вот письмо от Лили и в нем фотографии Тимура.

«Милый, родной маленький командир, – записывал Гайдар в дневник. – Он бережет мои «военные секретные письма» и крепко меня помнит».

Получил Аркадий и письмо от сестры Талки: «Я принесла твое письмо Тимуру уже поздно, – сообщала сестра, – когда он спал, и мы не стали будить его. Твое письмо к Тимуру прочла Лиля, и когда она читала его, то из глаз ее катились почему-то слезы. Очень странно».

«Эх, сестренка! Ничего странного нет, – продолжал он записывать в дневнике. – Жили все-таки долго, и есть о чем вспомнить. А в общем – дело прошлое».

В Хабаровске Гайдар задумывает новую повесть. Она уже вся в голове, и через месяц ее можно бы окончить. Гайдар засел за работу. Главным героем повести был октябренок Алька. «Интересно, – размышлял Гайдар, – как будет понимать и читать Тимур мою повесть? Ведь Алька – это он сам».

Книга писалась быстро и уверенно; норма – шесть страниц в день. Повесть была видна как на ладони, и только первоначальное название – «Мальчиш-Кибальчиш» – Гайдар изменил: пусть она будет называться «Военной тайной».

Но беспокойна и хлопотлива жизнь разъездного корреспондента газеты. Писать новую повесть не хватало времени: командировки, командировки, командировки…

Гайдар увидел на берегу Амура леса строящейся электростанции, трубы Дальсельмаша, побывал на ударной новостройке – Нефтестрое. Он писал о людях, которые дадут Хабаровску бензин, керосин, лигроин. Да и нельзя не писать об этих замечательных людях! Только, конечно, надо писать не так, как рисуют ударников на плакатах. А такие плакаты Гайдар видел, и не раз. Вскинув на плечо увесистый молот, выпятив грудь колесом, шагает на плакате здоровенный дядя.

«Куда он, собственно, шагает? – размышлял Гайдар. – Ведь если он идет на завод, то зачем молот тащит из дому. Если же он идет с работы домой, то непонятно, как пропустили его через проходную будку с инструментом.

Нет, рабочие – это не железобетонные манекены. В жизни это самые обыкновенные люди, земные, простые и вместе с тем необыкновенные. Это ведь только в плохих стихах да плакатах получается, что раз человек ударник, то он обязательно «бьет молотом» да шагает «железным шагом», а уж такие вопросы, как, например, обед в столовой, барак, правильный учет и своевременная выдача зарплаты, – это его, ударника, будто бы совершенно не интересует. Как бы не так!»

Всякий раз Гайдар возвращался из командировки бодрым, веселым, полным впечатлений и замыслов. И первым, кто встречал его, был Витя – он скучал по Гайдару, наверно, не меньше, чем маленький Тимур в далекой Москве…

Вскоре Витю постигло первое в жизни горе: его любимый Гайдар заболел, и надолго. Больше месяца Витя ходил в больницу, и, если его не пускали, он как-нибудь ухитрялся передать подарок от себя или от друзей Гайдара. С Аркадием Петровичем случилась старая беда: серебряные молоточки опять больно колотили где-то в мозгу, и опять неприятно дергались губы.

Гайдар был бледен и молчалив. Увидев Витю, он слабо улыбнулся и тихо, задумчиво сказал:

– Нет худа без добра!..

Сейчас ему уже не нужно было «сдавать в газету строчки», он продолжал работать над новой книгой. Вот уже три общие ученические тетради исписаны прямым почерком – каждая буковка отдельно – это черновик повести «Военная тайна».

В одной из тетрадей вперемежку с текстом Гайдар записал:

«День опять солнечный. Падают первые листья. Много работаю и гуляю для отдыха в тихом, заросшем травой саду. Норма у меня – в день шесть страниц, но иногда даю встречный и делаю семь. В общем, книга будет написана. Сегодня 15 августа. Вспомнил прошлый год, это время. Я жил в Крыму и заканчивал «Дальние страны».

Крымские впечатления, жизнь в пионерском лагере Артек не прошли бесследно. На Дальнем Востоке, на краю советской земли, Гайдар писал повесть о славном пионерском отряде имени Павлика Морозова, о вожатой Натке Шагаловой, мальчугане Альке и его сказке о храбром Мальчише-Кибальчише. Горько и тяжело дописывать последние главы о том, как от руки бандита погиб славный Алька, как Натка, увидев мертвого Альку, отступила назад, подошла снова и, заглянув Альке в лицо, вдруг ясно услышала далекую песенку о том, как уплыл голубой кораблик…

Рука плохо держала перо, и буквы прыгали по бумаге, когда Гайдар писал о том, как на скале, на каменной площадке, высоко над синим морем, вырыли остатками динамита могилу, как светлым солнечным утром весь лагерь пришел провожать Альку и как клялись пионеры, а потом поставили над могилой большой красный флаг…

Не впервой Гайдару лежать в лечебницах для нервнобольных, но эту, хабаровскую, сквернейшую из всех, – он вспомнит ее спокойно: здесь была так неожиданно написана повесть «Военная тайна»…

Гайдар отложил перо. Потом снова взял его и нарисовал внизу пятиконечную звездочку с расходящимися от нее лучами. Это его эмблема, значит, все идет хорошо и все будет хорошо.

Гайдар продолжал работать. Книга «лечила» его горькую болезнь, он скоро поправился, и его стали отпускать в город, к друзьям. И хорошо, что в город. И не только потому, что соскучился. Питание в больнице отвратительное: дают только хлеб да вареную ячменную крупу.

«Ну да ничего, – думал Гайдар, – вот выпишусь, тогда шарахну статьей по тамошним нравам и порядкам! А то стена у больницы высокая – не всем все видно».

Наконец-то 30 августа можно сделать последнюю больничную запись в дневнике:

«Сегодня выписываюсь из больницы. День хрустально-осенний – первые уже сухие листья. Итак, год прошел. С огромным облегчением думаю об этом. Это был тяжелый и странный год. Но в общем ничего особенного не случилось, жизнь идет своим чередом, и в конце концов теперь видно, что не такое уж непоправимое было у меня горе».

Гайдар едет в Москву.

Москва жила своей прежней шумной, суматошной жизнью. Но теперь Гайдар Москвы уже не боялся. Боль улеглась. Он побывал у Тимура в Ивнах, в Курской области, где тот жил с матерью. А потом опять Москва. Встреча с приятелями, вечеринки, суматоха.

Однажды Гайдар возвращался из издательства и шел к своим приятелям. Было душно, и он присел на скамейку в садике у Большого театра.

«Что же, у каждого свои заботы, свои семьи, свой дом. А что есть у меня? – с иронией подумал Гайдар. – В сущности, у меня есть только – три пары белья, вещевой мешок, полевая сумка, полушубок, папаха – и больше ничего и никого – ни дома, ни места. И это в то время, когда я вовсе не бедный и вовсе уж никак не отверженный и никому не нужный. Просто – как-то так выходит».

Жизнь шла своим чередом. Новая повесть «Военная тайна» уже печаталась в типографии.

Глава V

И все-таки я свою работу как ни кляну, а люблю и не променяю ни на какую другую на свете.

А. Гайдар

КАК ПИШУТСЯ КНИГИ

В мае 1934 года неожиданно пришло письмо из Артека – пионерлагерю исполнялось девять лет. Гайдара приглашали на праздник. Он отправился в Крым.

Сюда наехало много гостей, корреспондентов, писателей. И среди них – датская писательница Михаэлис. Она тогда жила в Ялте. Михаэлис зашла в артековский краеведческий музей.

Увидев в коробочках под стеклом букашек, жучков и бабочек, которые были наколоты на булавки, Михаэлис расспрашивала, как эти насекомые называются. Пионеры охотно объясняли.

Залюбовавшись яркой окраской бабочек, писательница глубоко вздохнула и вдруг сказала:

– Как жаль, когда дети губят живые существа.

Гайдар в то время был тоже среди пионеров и слышал этот разговор.

Когда Михаэлис ушла, он взял в руку коробочку с коллекцией бабочек и спросил:

– Ребята, а кто собрал эту коллекцию?

– Наш кружок юннатов. Все мы ловили сачками бабочек. Ох и интересно!

– Я думаю, веселое занятие получается.

– А вот эту бабочку с голубыми крылышками поймал наш Коля. Красивая, ведь верно?

– Да, красивая. А на булавку ее тоже Коля насадил? – лукаво улыбнулся Гайдар.

– Да, я, – ответил мальчуган.

– И не жаль было губить живое существо?

– За что же их жалеть, раз они плодят вредителей?

– А вот сейчас Михаэлис говорила вам, что нехорошо губить насекомых.

– Ну и пусть говорила. Она может сказать: и капиталистов нельзя трогать, пускай, мол, они кровь сосут из рабочих. Может ведь сказать, Аркадий Петрович? Да? А буржуи ведь вреднее насекомых разных? Ну ведь правду мы говорим?

– Правда, ребята, – согласился Гайдар. – Только вот что. Когда пойдете ловить бабочек, возьмите и меня с собой, я прошу вас.

– Возьмем, обязательно возьмем, Аркадий Петрович!

Красив Артек! Великолепно море, и много у Гайдара новых друзей, но нельзя забывать и старых – надо послать открытку с видом Артека знакомым малышам – Эре и Светлане.

«…Вот вам на снимке и Артек. Море здесь такое большое, что, если хоть три дня его ведром черпать, – все равно не вычерпаешь. Вот здесь какое море! А горы здесь такие высокие, что даже кошка через них не перепрыгнет. Вот здесь какие горы!

Это письмо пишу вам на другой день после того, как спустился я с угрюмых скал… в солнечную долину пионерского лагеря. Серые туманы окутывали нас почти двое суток. Стремительные ветры да дикие орлы кружились над нашими головами. Мы лезли такими опасными и крутыми тропинками меж гор и пропастей, по каким мне еще не приходилось лазить с далеких времен гражданской войны. На вершине скалы Ганзуры я сидел один и плакал о потерянной молодости ровно один час и 24 минуты. Вероятно, поплакал бы и больше, если бы снизу от костров не донесся запах чего-то жареного, и мне захотелось поесть. Поспешно тут спустился я в ущелье, и было самое время, потому что все уже успели захватить себе куски получше, а мне достался какой-то костлявый обглодок.

  После этого закутался я в свое серое солдатское одеяло и, подложив под голову тяжелый камень, крепко заснул.

  Видел я во сне чудесный месяц, который плывет над рекой.

  Видел Теремок у речки над водичкой.

  Видел я обезьяну – Черный хвост. И ужасно кричала эта проклятая обезьяна, когда уклюнула ее смелая птичка-синичка.

  Вдруг раздался гром, и я проснулся. Перевернулся, а барабанщик ударил тревогу в барабан…»

Неспокойно было на душе у Гайдара, словно чувствовал перед кем-то вину. Но почему?

Еще в Ивнах, на Курщине, Гайдар начал писать новую повесть «Синие звезды» – о мальчишке Кирюшке, сыне погибшего кузнеца. Но так и не закончил ее. «Пусть полежит», – решил.

Да, многое он, Гайдар, не успел еще сделать. А ему хотелось написать такую книгу, чтобы не было стыдно прочитать ее и в той прекрасной жизни, что зовется социализмом.

Вот и вторая часть «Школы» лежала неоконченной.

Все чего-то не хватало в работе над книгой.

Гайдар уже догадывался, в чем причина. Ведь его герой Борис Гориков, как и он сам, свои юные годы провел в Арзамасе, отсюда уехал на гражданскую войну. В Арзамас он должен возвратиться после ранения под Новохоперском, а потом три недели жить здесь.

А не поехать ли самому снова в родной город и там работать над продолжением «Школы»?

Родные края всегда неодолимо влекли к себе, где бы он ни находился – в Крыму или на Кавказе, Урале или на Севере.

Никого из родных не осталось в Арзамасе – отца и матери давно нет в живых. Разъехались сестренки кто куда. Талку он часто видел, а вот Катю и Олю редко.

Кажется, в 1929 году совсем случайно встретился на Арбате с Катюшей. Обрадовался, приподнял и закружил свою милую «сестришку». И Катюша была ошеломлена нечаянной встре чей, она-то ведь совсем не знала, что брат живет в Москве. И право, не знала даже, сердиться ей или смеяться вместе с ним. Надо же, в самом центре Москвы при всем честном народе бесцеремонно поднял и закружил человека!..

А потом он сказал ей: «Дорогая моя сестришка, пойдем со мной, я подарю тебе маленькую денежку». И потащил в «Молодую гвардию».

Как смутилась Катя, когда они вышли из редакции. «Вот чудеса – маленькая денежка, да на нее же можно купить зимнее пальто!» А он, Аркадий, смотрел радостный и счастливый – как ему повезло: и сестренку встретил и, к счастью, было что получить и подарить своей сестренке.

Эх, сестришка, милая сестришка! А как она здорово поет частушки. Запомнились тогда, еще в его последний приезд в Арзамас, где Катя жила с маленьким сыном.

 
Что, кудрявая береза,
Ты шумишь, а ветра нет.
Что, сердечко ретивое,
Ты болишь, а горя нет.
Как бы шали ни мешали
Кисти ни сплеталися,
Как бы дома ни бранили,
С милым не расстанусь я.
 

И как он не давал тогда покоя Кате, все просил и просил снова спеть. А та удивлялась: почему так ему понравились частушки, ведь и голоса-то у ней настоящего нет.

Да разве в голосе дело!

Воспоминания о детстве, об арзамасском комсомоле снова встревожили душу. Да, он поедет в Арзамас и друзьям своим, Рувиму Фраерману и Константину Паустовскому, которые давно стали ему самыми близкими людьми, обязательно напишет, как ему там живется.

Приехав в Арзамас, Гайдар остановился в Доме крестьянина и сразу же отправился к старым друзьям. Только на третий день, обнаружив в кармане ключ от номера, он вспомнил про Дом крестьянина.

Бог с ним, с этим номером! Гайдар любил дом, в котором жил Митя Похвалинский, – ведь он и его жена Нина Николаевна жили там, на углу Новоплотинной, где прошло его детство.

У Мити Похвалинского двое ребят, и Гайдар с превеликим удовольствием возится с ними. Он уже дал им новые имена – Юрка-фигурка и Адик-мармеладик. Для них же придумал игру «в экспедицию»: прятал по всем комнатам коробки с конфетами и пробки для пугачей, кто найдет больше, тот и победитель.

Арзамасские мальчишки быстро пронюхали, что в городе появился «живой» писатель, и ходили за Гайдаром буквально по пятам.

О странном приезжем рассуждали и словоохотливые соседки с улицы Коммунистов – бабка Аннушка и ее приятельница Анна Михайловна. Странный человек этот приезжий: ходит по городу, мальчишек вокруг себя собирает, в снежки с ними играет, а самому, поди, давно за тридцать…

У Анны Михайловны был сын Стасик, и она не на шутку за него беспокоилась.

Но Стасик и его приятель Петька имели на этот счет свои суждения. Чудак дядя пришелся им по душе. Ну скажите, разве это плохо, если взрослый разговаривает с ними всерьез, а «не понарошке»? И если даже попадешь ему снежком, он не будет ругаться, как другие, и не станет грозить милицией?.. К тому же приезжий человек оказался на редкость добрым: иногда он выносил из дома огромный кулек с конфетами и раздавал их ребятам.

Нет, такого чудака еще не бывало в Арзамасе!

Или вот вчера нанял лошадь на Базарной площади, усадил ребят в сани и поехал со всей ватагой по Арзамасу, а сам смеется, кнутом размахивает и кричит:

– А ну, куча-мала, поехали путешествовать!

Но особенно приятно путешествовать потому, что около каждого магазина «куча-мала» останавливалась, чудак дядя скрывался в дверях магазина и выносил оттуда килограммов десять пряников.

Все это, конечно, быстро поедалось, и «куча-мала» продолжала свое путешествие.

Когда кто-нибудь из малышей кричал: «Ой, дяденька, сейчас упаду!..» – веселый человек отвечал:

– Упадешь – не пропадешь, встанешь и пойдешь!

Петьке со Стасиком сказали, что веселый и добрый человек – это и есть писатель Гайдар, тот самый, что сочинил «Школу» и «РВС». Ребятам хотелось окончательно убедиться в этом.

Они стояли уже целый час у ворот дома. В руках у Стасика была повесть «Школа» с портретом писателя Гайдара. Стасик в сотый раз заглядывал в книгу и повторял:

– Он, Петька, честное пионерское, он…

– А я что говорю? – соглашался было Петька и тут же добавлял: – Ну а вдруг не он?

Пока ребята рассуждали да спорили, они не заметили, что Гайдар уже стоял в воротах и, улыбаясь, слушал их.

Наконец он громко кашлянул, и ребята обернулись.

– Дядя, – сказал Стасик, краснея. – А мы вот с Петькой все спорим, – он показал на книгу. – Вы это или не вы?

Гайдар взял из рук Стасика книгу и просто сказал:

– Да, это я…

И с того самого дня Стасик и Петька стали добровольными адъютантами у веселого человека Гайдара.

Проводив ребят, Гайдар сел к окну и долго глядел на пустынную тихую улицу, на каменные громады церквей, видневшихся вдали.

Хозяев дома не было, и в комнате стояла тишина. Гайдар долго сидел у окна и все глядел через заиндевелое окно. А на другой день рано утром отправился на базар. День был солнечный и чуть морозный. Он долго с удовольствием бродил по базару. Здесь все так, как в детстве. Вот знаменитые арзамасские гуси – важные, чванливые, с шеями, похожими на белых змей. Но Гайдара больше всего на базаре интересовал щепной ряд, где колхозники продавали кадки, столы, каталки. Все это так хорошо пахнет свежим, морозным, еще сыроватым деревом.

На базаре Гайдар купил небольшой стол, привязал его веревкой к санкам и привез домой. Нужно обзаводиться хозяйством, потому что приехал он в родной город не на неделю и не на месяц, а на целый год.

Гайдар забрал свое нехитрое имущество и перебрался на новую квартиру. Дружба дружбой, а служба службой. В Арзамас он приехал не пироги есть и не гостить, а работать.

На душе у Гайдара спокойно – можно начинать работу. Но сначала надо написать Рувиму, как обещал, уезжая из Москвы.

«Все на месте, – писал Гайдар Рувиму Исаевичу Фраерману. – Кончил устраиваться… Две небольшие комнаты, рядом старик со старухой. Крылечко, дворик с кустами малины, заваленный сугробами. В пяти минутах – базар, в трех минутах – широкое поле, на столе – керосиновая лампа, а на душе спокойно.

Очень я хорошо сделал, что уехал. Арзамас с тех пор, как я его оставил, изменился не очень сильно – поубавилось церквей, поразбежались монахи, да и то часть встречалась: там, на базаре, инокиня торгует потихоньку иконами, смоляным ладаном, венчальными свечами, тряпичными куклами; там, глядишь, престарелый Пимен тянет за рога упирающуюся козу и славословит ее матом или кротко поет хвалу богу и добирает в кружку до пол-литры…»

О чем еще написать Рувиму? Может, о новой книге? Нет, рано…

«…Арзамас – район крестьянский, нет здесь ни Днепростроев через Тешу, ни Магнитогорска на месте старых кирпичных сараев. Зато много кругом хороших колхозных сел и деревенек…

Послезавтра оклею обоями комнаты, тогда буду совсем свободен, и можно будет подумывать о работе. Что-то близко вертится, вероятно, скоро угадаю…»

В последнем письме Фраерман сообщал, что собирается на Кавказ. «Наверно, Рувима опять втравили в эту поездку против его желания», – думал Гайдар об этом добродушном и мягком человеке.

«…Зачем ты едешь на Кавказ? – продолжал Гайдар. – Если это по своей воле, тогда еще так-сяк… На перевале в Тубан я был в 1919 – дорога туда зимой нелегкая, хотя и красоты неописуемой. Когда лошадьми будешь проезжать станицу Ширванскую (а ее ты никак не минуешь), ты увидишь одинокую, острую, как меч, скалу; под этой скалой, как раз на том повороте, где твои сани чуть уж не опрокинутся, у меня в девятнадцатом убили лошадь…»

Гайдар отнес письмо на почту и вернулся домой. Он развернул чистую школьную тетрадку в клетку и придвинулся к столу, от которого так хорошо пахло сыроватым деревом. Прислушался: какая все-таки потрясающая тишина! Давно он мечтал вот так, подальше от Москвы, хорошо и крепко поработать.

Тишину внезапно нарушили его адъютанты Стасик и Петька.

Уже с порога Петька закричал:

– Аркадий Петрович, давайте крепость строить!

– Какую еще крепость? – удивился Гайдар.

– Снежную! – объяснил Петька. – Снег-то сегодня сырой – ничем такую крепость не пробьешь, никаким снарядом!

– Надевайте шинель! Будете комендантом снежной крепости. Мы все так решили! – добавил Стасик.

– Кто это вы? – удивился Гайдар.

– Как это кто? Мы – ваша команда!

Гайдар с сожалением посмотрел на стол, где лежала тетрадка в клетку. Но делать нечего: не отказываться же бывшему командиру полка от такой высокой чести – быть военным комендантом снежной крепости!

На дворе Гайдара уже ждала ватага знакомых и незнакомых мальчуганов – человек двадцать.

Крепость построили за час – настоящее боевое сооружение, с фортами, зубчатыми стенами, башнями. Над самой высокой развевался красный флаг.

И начались сражения.

Гайдар вместе со Стасиком и Петькой, со всем гарнизоном крепости героически отражал бешеные атаки мальчишек с соседней улицы. Сам Гайдар уже получил снежками две контузии в голову, но, увлеченный игрой, громко кричал своим адъютантам:

 
Гей, гей, не робей,
Тверже стой и крепче бей!
 

И еще не раз и не два гремел бой у снежной крепости, но никак не могли ее взять войска «противника». Над зубчатыми башнями по-прежнему развевался алый флаг со звездой и четырьмя лучами – флаг славного коменданта снежной крепости и его храброго гарнизона.

…Шли дни, недели, месяцы арзамасской жизни. Новая повесть давалась с трудом. А ведь Гайдар затем и брал командировку в Арзамас, чтобы дописать вторую книгу «Школы».

Полтора года прошло с тех пор, как его Борис убежал из Арзамаса. С тех пор в жизни Горикова произошло многое. Октябрь. Боевая дружина сормовских рабочих. Особый революционный отряд, фронт, плен, гибель Чубука, прием в партию, пуля под Новохоперском, госпиталь, и вот снова Арзамас…

Кажется, все ясно – садись и пиши. А работа над повестью откладывалась со дня на день.

Но почему, размышлял Гайдар, шагая из угла в угол по маленькой комнатке, так что половицы прогибались и скрипели под его солдатскими сапогами, почему, наконец, он никак не может окончить свою новую повесть?

У Гайдара в то время было уже немало юных друзей по всей стране. Перед отъездом в Арзамас, в ноябре 1934 года, он побывал в Ростове-на-Дону. Там в библиотеках, во Дворце культуры, на пионерском слете читал отрывки из только что законченной повести «Военная тайна».

Когда пионеры узнали, что веселая и забавная поначалу книга кончается печально – гибелью малыша Альки, они подняли бунт и свой протест изложили в письме, которое отправили Гайдару в Москву. Оттуда письмо родные переслали в Арзамас.

Ростовские пионеры Митя Белых, Витя Зарайский и другие спрашивали, зачем в конце повести погиб Алька и не лучше ли, чтоб он остался жив.

Целый вечер Гайдар сочинял ответ.

«Ну и народ эти пионеры!» – думал он, улыбаясь. Конечно, лучше, чтобы Алька остался жить, конечно, лучше, чтобы и Чапаев остался жив, чтобы были живы и его мама, и отец, и Яшка Оксюз, и Петя Цыбышев.

Конечно, хорошо, если бы были живы и здоровы тысячи и десятки тысяч больших, маленьких, известных и неизвестных героев. Но этого в жизни, к сожалению, не бывает. Нет, не бывает…

Пионерам очень жалко Альку. Ну а если уж откровенно говорить, то ему, Гайдару, когда он заканчивал «Военную тайну», было и самому так жалко, что порою рука отказывалась дописывать последнюю главу. И все-таки это хорошо, что ребятам жалко героя книги. Это значит: они с ним, с Гайдаром, а он будет всегда учить их тому, как надо беречь и защищать Советскую страну, и пусть пионеры всегда ненавидят всех врагов: и своих, домашних, и чужих, заграничных.

Так он им и написал, своим юным друзьям, в далекий город Ростов, что на Дону.

В Арзамасе Гайдар встречался со своими знакомыми, друзьями детства, товарищами. Со многими из них он впервые познакомился в 1920 году, когда приезжал в Арзамас на побывку после госпиталя.

Многих теперь нет в Арзамасе. Уехала в Москву Мария Валерьяновна, нет больше в городе Николая Николаевича, Чувырина, разлетелись в разные концы Саша Плеско, Коля Кондратьев, Зина Субботина, Ида Сегаль. И где они сейчас и кого любят и кого ненавидят? Очень хотелось встретиться с друзьями отшумевшей юности.

Вот почему так обрадовался Гайдар, когда совсем случайно встретил у дома райисполкома Шурку Федорову. Ну да, ту самую озорную Шурку из типографии, что часто приходила в комсомольский клуб. Обычно являлась она с балалайкой, на которой играла не хуже парней. В комсомоле в то время Шурка состояла «нелегально» от своих родных, каждый день твер дивших ей, что-де все комсомольцы – безбожники и вообще пропащие люди.

Любила Шурка танцевать – и вот за этот «пережиток капитализма» решили ее исключить из членов РКСМ. Правда, комсомольцы вскоре поняли, что погорячились, и снова восстановили.

Ах, Шурка, Шурка! А теперь она уже совсем не Шурка, а председатель Водоватовского сельсовета – Александра Васильевна. Шутка ли – сама Советская власть!

Вместе с Шуркой Гайдар отправился в кинотеатр «Искра» смотреть «Веселых ребят».

В тот год по всей стране с киноафиш улыбался артист Леонид Утесов – веселый пастух Костя Потехин, и вся страна вместе с ним пела задорный марш веселых ребят.

 
Легко на сердце от песни веселой,
Она скучать не дает никогда,
И любят песню деревни и села,
И любят песню большие города.
 

Гайдар полюбил эту песню. «Веселых ребят» он видел еще в Москве и уже в который раз смеялся над веселыми приключениями Кости Потехина, Анюты и озорных музыкантов!

Легко и радостно на душе. Все кажется в Арзамасе прежним. Все стоит на старом месте: и ветхий флигелек на Новоплотинной, где прошло детство, и здание бывшего реального училища, и другие дорогие сердцу дома.

В самом деле, Арзамас и окрестные деревеньки, кажется, остались прежними, почти не изменились – но ведь это только первое впечатление. Разве узнать теперь кошмовалов, когда-то работавших на фабрике Жевакина! И не услышишь нигде старой заунывной песни, в которой рабочий жаловался на свою горькую судьбу. Знают ли нынешние молодые парни и девчонки, что раньше в Арзамасе говорили: «Дядя, не пои здесь лошадей, здесь кошмовал пил»?

Гайдару рассказали, что Арзамасский район занесен на краевую Доску почета, что арзамасцы посылали своих делегатов на Всесоюзный съезд Советов и Всесоюзный съезд колхозников-ударников, что одна из колхозниц избрана членом ЦИК СССР…

Все эти рассказы волновали Гайдара, и он очень гордился земляками, да, земляками, потому что всю жизнь считал себя нижегородцем, арзамасцем…

Вот уже не день и не два, как Гайдар живет в родном горо де, уже немало исписано, исчеркано, но все это не то, не так, как хотел, как думалось…

Правда, бывает и так: достанет исписанную тетрадь, развернет, станет читать – какую, кажется, ерунду написал! И два дня бродит по городу печальный. А на третий день сядет снова за стол, снова прочитает и повеселеет: откуда выдумал, что ерунда? Ведь очень даже хорошо! И снова за работу.

Вот она, рукопись! Борис Гориков уже вернулся в Арзамас, где его встретили мама и сестры. К нему то и дело заходили друзья, товарищи, и многие из них уже комсомольцы. Они рассказывают Борису о школьных товарищах и врагах, о том, кто из них остался и кто уехал, кто вступил в комсомол…

И вот на этом месте Гайдар оборвал свою работу над повестью.

В чем дело, почему повесть осталась незаконченной? Он и сам не мог дать ответ. Может быть, потому, что это уже продолжение, а всякое продолжение всегда менее интересно и писать и читать?

В первой части «Школы» Борис Гориков проходит большую суровую школу: из обыкновенного арзамасского мальчишки становится солдатом революции – мужественным и преданным большевиком.

О чем Гайдар расскажет дальше своим читателям? Конечно, есть о чем, потому что повидать и пережить Борис Гориков, как и он, Гайдар, успел все же немало. Но разве обо всем напишешь в одной повести! И конечно, правы его друзья и прав Фраерман, который не раз говорил, что он не романист, нет, он мастер небольших повестей и рассказов.