Текст книги "Жизнь такая, как надо: Повесть об Аркадии Гайдаре"
Автор книги: Владимир Малюгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Жители Киева, казалось, привыкли к войне, они спокойны, хотя враг уже рядом. Один из друзей Гайдара рассказывал, как в книжный магазин зашел красноармеец; на гимнастерке следы глины, видно, что человек прямо из окопов. На полке стояла редкая книга – алгебра Маракуева.
– Вот эту книгу я куплю, – сказал боец.
– Зачем она вам сейчас? – удивился продавец.
– После войны мне диссертацию защищать придется. Так что пригодится…
Да, народ верил в свою победу и, несмотря на непрестанные бомбежки, думал о будущем. Вот об этом-то и надо, обязательно надо писать с фронта!
По улицам, позванивая, пробегали трамваи, гудели автобусы и троллейбусы. Даже школьники, как и всегда после летних каникул, снова пошли в школу и начали первый военный учебный год. Только не первого сентября, а на восемь дней позднее.
В книжных магазинах юные киевляне вместе с «Арифме тикой» и «Ботаникой» покупали книги по ПВХО, санитарному делу. Война есть война, и им нельзя быть в стороне от взрослых дел. Ведь это к ним обратился Гайдар через «Пионерскую правду», призывая сделать все для разгрома врага.
Вот он, номер «Пионерки» за 30 августа, дошедший в осажденный Киев вместе с оружием и боеприпасами.
«В добрый путь!» – так назвал Гайдар свою статью.
Этот суровый, грозный год покажет, кто из пионеров действительно трудолюбив, стоек, мужествен. Гайдар так и написал в своей статье, что грош цена тому пылкому стратегу, который, стоя и тыкая пальцем в карту, азартно и складно предрекает врагу погибель, взмахом руки окружает и уничтожает его полки и дивизии, а сам боится натереть мозоль на своей ладони, принести ведро воды, вымыть пол или накопать мешок картошки.
Пусть пионеры запомнят, что позор тому «герою», который стремится отлынить, свалить на плечи товарищей всю черную и непарадную работу!.. Ведь в славе у нас всюду те честные, скромные ребята-труженики, которые по примеру своих отцов и старших братьев упорно учатся, работают, терпеливо постигают сложное военное дело, помогают семьям бойцов и заботятся о наших героях-раненых.
Это был наказ солдата и писателя.
Гайдар узнал, что в Киеве действует несколько тимуровских команд. Одна из них, которую возглавил Юра Карпуненко, насчитывает сто пионеров. Это очень обрадовало Гайдара – значит, книга написана не зря, она помогает людям бороться с фашистами. И еще друзья-корреспонденты рассказывали, что в середине августа с передовой прибыл боец и привез в Киев 900 писем фронтовиков, написанных для родных и близких, проживающих в Киеве. Конечно, одному бойцу невозможно разнести все письма по адресам, а почта тоже не скоро бы справилась с этим делом.
Что делать? Боец решил идти прямо в горком комсомола и попросил как можно скорее доставить весточки с фронта. Горком вызвал тимуровцев, и письма в тот же день были доставлены по адресу.
«Молодцы тимуровцы! – думал Гайдар. – Они нашли свое место в общей борьбе с врагом». А он напишет еще не одну книгу о том, как и что надо делать пионерам в эти трудные дни. Обязательно напишет!
Фашисты все наступали.
На Киев враг бросил все роды войск. Но советская артил лерия остановила наступление врага. Ни сильный минометный огонь, ни бомбежка с воздуха не испугали артиллеристов. Фашисты сбросили специальные листовки, в которых предупреждали, что советским артиллеристам не будет никакой пощады, если они попадут в плен. Но те только посмеялись над листовками: они вовсе не собирались сдаваться в плен и еще сильнее и еще точнее били фашистов.
За всю свою жизнь Гайдар два раза сказал неправду: в Арзамасе, когда он соврал, что ему не четырнадцать, а уже шестнадцать лет, и в Москве перед отъездом на фронт, когда уверял своих друзей, что не будет больше воевать, что его дело на фронте – только писать.
Разве мог утерпеть бывший командир полка, если он как раз находился в тех местах, где начиналась его боевая юность? Если в этом старинном городе стояло до сих пор здание киевских командных курсов, откуда он ушел на фронт драться с петлюровцами?
И он снова уехал на передовую.
Вечером Гайдар вернулся в гостиницу «Континенталь» усталый, в изодранной гимнастерке, с исцарапанным лицом. В руках у него был немецкий автомат – трофей, взятый в бою. Отдыхать некогда, надо писать статью для «Комсомолки». Он сам видел бой, участвовал в нем и знает, как храбро сражались бойцы.
Вместе с корреспонденцией Гайдар отправил небольшое письмо Доре Матвеевне:
«…Пользуясь случаем, пересылаю письмо самолетом. Вчера вернулся, а завтра выезжаю опять на передовую, и связь со мною будет прервана. Положение у нас сложное… Посмотри на Киев, на карту – и поймешь сама. У нас на центральном участке положение пока благополучное. Крепко тебя целую. Личных новостей нет. На днях валялся в окопах, простудился, вскочила температура, но я сожрал 5 штук таблеток – голова загудела, и сразу выздоровел.
Будь жива, здорова.
Гайдар».
Гайдар часто ходил к Днепру и сверху, с горы, смотрел на синюю ленту реки. Над Днепром с криком носились острокрылые чайки. А там, недалеко, в Каневе, фашисты уже надругались над могилой Тараса Шевченко. Враг ничего не щадил. Гайдар уже много слышал о зверствах фашистов, он видел своими глазами изувеченных детей и матерей, и ненависть переполняла сердце к этим незваным пришельцам в грязно-серых шинелях с черной паучьей свастикой.
Оборонять Киев с каждым днем становилось все труднее и труднее. На подступах к городу фашисты уже потеряли до десяти дивизий, но враг бросал новые и новые силы. В середине сентября на одном из участков киевской обороны противнику удалось прорвать укрепления и выйти к окраине города.
В эти суровые дни Гайдар отправил в Москву Доре Матвеевне письмо. Писал только главное:
«…«Я жив, здоров. Наши войска сражаются хорошо. Бои, как ты сама читаешь, идут упорные, но настроение у войск и у народа твердое. Если сейчас от меня не будет долго писем, ты не беспокойся. Это просто значит, что далеко идти на почту… Пиши мне по прежнему адресу, и хотя с опозданием, но письма твои до меня дойдут».
Не успела Дора Матвеевна получить письмо, как всю страну облетела горькая весть. В сводке Совинформбюро говорилось: «После многодневных ожесточенных боев наши войска оставили Киев…»
Еще когда Киев был окружен фашистскими захватчиками, Гайдару, как писателю и корреспонденту центральной газеты, предложили вылететь из осажденного города на самолете. Он наотрез отказался:
– Пока Киев наш, я буду здесь.
Провожая товарищей на аэродроме, он сказал:
– Прошу передать: если случится что, я буду воевать в тылу.
И это случилось. Под вой мин, разрывы снарядов уходил Гайдар пасмурным утром вместе с бойцами из осажденного врагом города. Вот так же тогда, в гражданскую войну, покидал он Киев. Неподалеку от города, у деревеньки Боярка, похоронили они тогда своего друга Яшу Оксюза, а потом хоронили еще десять, и двадцать, и тысячи, но Советская власть жива, живет, и никто с ней ничего не сделает. Это была самая большая вера Гайдара – солдата и писателя.
Из Киева Гайдар вышел с группой полковника Орлова – начальника штаба Киевской истребительной авиации ПВО.
Фашисты уже прорвались на левый берег Днепра, и группа полковника Орлова попала в окружение. Смерть ходила рядом, но военный человек Гайдар не унывал – такое ли еще бывало в юности – и подбадривал товарищей.
Около 150 километров прошла группа полковника Орлова, пока добралась до приднепровских лесов.
Дойдя до деревни Леплява, лежащей на низком берегу Днепра, отряд Орлова встретился с партизанским отрядом, которым командовал товарищ Горелов – секретарь Гельмязовского райкома партии. Отряд был небольшой, партизаны скрывались в лесу и отсюда совершали налеты на фашистские машины, взрывали вражеские понтоны на Днепре.
Гайдар решил остаться в партизанском отряде пулеметчиком.
Группе Орлова надо было прорваться через линию фронта к своим. Орлов звал Гайдара с собой: мало ли что может случиться в глухих лесах, где из-за каждого дерева смотрит смерть? А он, писатель, так нужен там, на Большой земле! Но Гайдар был непреклонен в своем решении и остался с партизанами в Омельяновском лесу у Леплявы.
Нет, не зря он выпросил у Буркова финский нож и не зря передавал через друзей-корреспондентов, что будет воевать в тылу врага и, конечно, напишет книгу о народных мстителях!
Орлов с группой бойцов уходил на Большую землю.
– Ну что ж, Александр Дмитриевич, счастливый путь! Вот я тут письмо сыну написал. Передайте, если все будет как надо, – сказал Гайдар.
Александр Дмитриевич развернул свернутый в четвертушку листок из школьной тетради, вверху была нарисована звездочка, с расходящимися лучами, стал читать про себя: «Будь всегда Гайдаром, будь впереди. Учись всегда и слушайся мать. Помни, Тимуренок, – придет большая правда, а с ней и наша победа».
– Значит, сыну…
– Сыну, Тимуренку, – тихо сказал Гайдар.
– Не рекомендую. Сами знаете, бои жестокие и уцелеет ли кто из нас.
Гайдар взял записку из рук Орлова. Пробежал глазами, а потом так же молча порвал на мелкие кусочки. Ветер подхватил их и разбросал в разные стороны.
– Тогда вот, на память, – Гайдар достал из кармана портсигар и мундштук. – Вспоминайте!
…Фашисты уже прорвались на левый берег Днепра, и многие разрозненные боевые соединения попали в окружение. Одним удавалось прорваться, а те, что не смогли выйти к линии фронта, сражались в партизанских отрядах, в тылу врага.
Так в приднепровских лесах очутился и Захар Максимович Бугаев. Был он раньше комиссаром батальона, а теперь стал партизаном в отряде, которым командовал товарищ Горелов.
Стоял конец сентября. Вечера уже были прохладными, бойцы обогревались у костров. Захар Максимович тоже сидел у огня и грел руки. Вдруг к костру подошел незнакомый партизан. Был он в серой солдатской шинели. Пилотка не по размеру, сползла на самые уши. На командирском ремне – наган, через плечо – полевая сумка.
«Видно, из новичков», – подумал Бугаев и уступил место незнакомцу.
Человек в шинели снял полевую сумку, достал кисет и набил трубку самосадом. Потом протянул кисет Бугаеву.
– Курите…
В свете костра Бугаев разглядел лицо партизана.
«Где-то я видел этого человека, – подумал он, – ведь очень знакомое лицо, но где же?»
А партизан молча тянул трубку и думал о чем-то своем.
Еще раз посмотрел Бугаев на человека в пилотке и вспомнил: «В самом деле, видел! В Киеве, на сортировочном пункте. Приходил этот человек за свежими газетами и назвался тогда корреспондентом «Комсомольской правды».
Костер догорал, а партизан все так же молча тянул трубку. Чтобы нарушить молчание, Бугаев спросил:
– Откуда вы родом, товарищ?
– Родом из Льгова, – ответил тот, потом, помолчав, добавил, – а в общем-то из Арзамаса. Детство там прошло.
– А я вот из Сормова, слышали о нем?
Партизан улыбнулся.
– Значит, земляки будем. Жил я и в Сормове у станции Варя. Давайте знакомиться – Гайдар.
В отряде Горелова Гайдар получил ручной пулемет. Вместе с Бугаевым он ходил в разведку, участвовал в боях, добывал продукты в ближайшем селе – Лепляве.
С Гайдаром и Бугаевым в Лепляву ходили и совсем юные партизаны – хлопцы из окрестных сел. Ноша у них тяжелая: мешки с хлебом и картошкой, ведра с молоком. Прыгая с кочки на кочку, бывало, скажет паренек: «Ой, боюсь, упаду».
– Упадешь – не пропадешь, – подбадривал Гайдар, – встанешь снова и пойдешь! А то какой ты тогда партизан?
– А я, Аркадий Петрович, не боюсь упасть. Молока жалко.
А сегодня помощников не было. Пошел за продуктами только с Бугаевым. В руках корзины с продуктами, за плечами – немецкие автоматы. Тяжеловато.
Гайдар шел немного впереди Бугаева и внимательно осматривал местность. Вот и знакомая тропка, ведущая в лагерь партизан. Уже хотели свернуть с проселочной дороги, как вдруг где-то вдали послышался стрекот мотоцикла.
– А ну, в кусты! – скомандовал Гайдар. – Посмотрим, что за чудо-юдо так тарахтит?
Гайдар и Бугаев укрылись в засаде, приготовили автоматы.
Стрекот приближался. Вот уже видно: на мотоцикле едут двое – мужчина и женщина, оба в немецкой форме.
– М‑да, земляк, задача, – прошептал Гайдар. – Этого длинного мы быстро прикончим…
– А вдруг пуля в женщину попадет?
– Резон. С мадамочками не воюем, хотя они и в форме, – согласился Гайдар.
Мотоцикл уже тарахтел метрах в ста от засады, уже можно хорошо разглядеть на нем рыжеволосого фрица и в коляске белокурую женщину в пилотке.
– Целься в бензобак! Живыми возьмем, – сказал Гайдар.
Когда мотоцикл поравнялся с партизанами, раздались две коротких очереди. Бензобак вспыхнул, мотоцикл кувыркнулся в кювет.
– Стой! Хенде хох! – громко приказал Гайдар, выскакивая из укрытия.
На перепуганных до смерти фашистов глядели стволы автоматов. Мотоциклист и его спутница подняли руки.
Бугаев обыскал долговязого, забрал пистолет. Оглядев женщину – она была без оружия, очевидно, переводчица, – Гайдар неожиданно улыбнулся:
– Фрау, нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок? Это Грибоедов. Не знакомы?
Женщина замотала головой и быстро заговорила что-то по-немецки, потом по-русски.
– Ферштеен нихт, фрау? Плохо, фрау. Ставлю вам двойку по российской словесности. А теперь тикайте назад, цурюккомен назад, откуда пришли. И чтобы не оборачиваться! Ферштеен? Кругом марш, шнелль!
Переводчица сообразила, что отделалась легким испугом и жизни ее ничто не угрожает, и стала истово благодарить, путая немецкие слова с русскими.
– Ауф видерзеен, фрау! И поскорее. А то передумаем!
Переводчица с поднятыми вверх руками пошла по дороге, все еще не веря своему избавлению.
– А что с этим долговязым делать? – спросил Бугаев.
Гайдар ответил не сразу. Раскурил трубку, выпустил струю дыма.
– В Москве бывали?
– Приходилось…
– Такси видели?
– Ну видел, – недоуменно протянул Бугаев, не понимая, к чему это клонит его товарищ.
– А сами, небось, порядком устали. Не так ли?..
– Конечно, устал, но ведь и вы…
– Так вот, товарищ Бугаев, учтите, что в Москве, кроме пассажирского такси, существует грузотакси. Но поскольку по соседству нет Курского вокзала и вышеназванное грузовое такси нанять не представляется возможным, используем местные ресурсы. – И Гайдар указал на пленного. – Нагружайте на него продукты. Ничего, довезет. Он упитанный… Такси чистой арийской породы.
Бугаев расхохотался.
– И то верно! И даже справедливо: кормить-то его все равно придется. Хоть на хлеб честно заработает, этот, как вы сказали, – тут Бугаев не выдержал и прыснул от смеха, – …этот …грузотакси. Эх и чудак ты, земляк! С тобой не пропадешь!
А Гайдар то ли серьезно, то ли в шутку (пойми его!), еще раз внимательно оглядев с ног до головы пленного, сказал:
– Эх, жаль краски нет. А то бы поперек мундира «шашечки» изобразили, оформили бы по всем правилам этого вида транспорта. Ну да ладно. Сойдет!
До партизанской базы добрались без всяких приключений. Командир отряда товарищ Горелов остался доволен операцией. И «язык» оказался целым, и партизаны были сыты.
Партизаны часто приходили в деревню Леплява и собирались в хате у партизана Степанца. Здесь в свободные от боев часы Гайдар подолгу что-то записывал в школьные тетрадки. Сам не зная почему, он любил писать на школьных тетрадках и всякий раз, начиная новую повесть, рисовал на обложке пятиконечную звезду – этот волшебный талисман, который помогал ему в работе.
Гайдар набрасывал вчерне свою новую повесть. Ему хотелось написать книгу о юных партизанах, а их он встретил немало и в отряде Горелова, и на дорогах войны. Это они разбрасывали в оккупированных фашистами районах на дорогах дощечки с гвоздями, чтобы прокалывать шины фашистским автомобилям, доставляли донесения партизанам и выполняли много других боевых заданий.
У Степанца четверо детей – Николай, Виталий и две девочки. Николаю было двенадцать, а Виталию – девять.
Витя однажды спросил Гайдара:
– Дядя Аркадий! А что это ты все пишешь и пишешь? Что у тебя там, в тетрадке?
– Книжку для вас пишу, – ответил Гайдар.
– И что же в этой книжке будет?
– А вот про вас все и будет. И про вашу хату, где мы собираемся, и про вашу семью. Как мамка твоя нам борщ готовила, как партизанам белье стирала, как ходила про фашистов узнавать – где они, как ты листовки наши раскидывал и как фашистов сестренки боялись.
Витя помолчал, потом поглядел в глаза Гайдару прямо-прямо.
– Дядя Аркадий, а я вовсе фашистов и не боюсь…
– Так, стало быть, ты храбрый партизан?
– Угу, – ответил Витя.
– Ну, значит, быть тебе героем!
Но свободных часов, когда можно заняться повестью, становилось все меньше и меньше.
Все чаще приходилось скрываться в лесу. Гайдар не унывал, таская свой пулемет по топким болотам, и часто напевал «Партизанскую песню», когда-то давно им самим сочиненную:
В дыму, в боях прошли мы,
Товарищи-друзья,
Кубанские долины,
Кавказские края…
Песня была еще о гражданской войне, но партизаны из отряда и сам командир товарищ Горелов на привалах у костров дружно подпевали веселому и смелому человеку Гайдару, который вполголоса выводил, чистя свой пулемет:
Дороженька очень крутая,
Свет месяца голубой.
Прощай, сторона родная,
Мы в новый торопимся бой…
Лес, в котором скрывались партизаны, был глухой, болотистый. Дубы, сосны, ольхи, осина, изредка попадались березки – такие же, как в стороне нижегородской да рязанской.
Милые желтые березки, с вами теплее и грустнее на душе! Эти березки словно воспоминание о детстве, юности. В лесу росли и дикие груши. Перед тем как идти в Лепляву, Гайдар каждый раз набирал полные карманы груш. Не ахти какой подарок, но все же Коле с Витькой и девчонкам будет приятно.
Гайдар крепко полюбил детишек Андрияна Степанца. Где-то сейчас его дорогой Тимуренок-Гайдаренок, и где Женя, и где другие его маленькие друзья?
Он часто заходил в землянку командира отряда. А сегодня в отряде случилось «ЧП» – как ни крутил Горелов ручку настройки приемника, все напрасно: Москва молчала.
А это очень плохо, когда молчит радио, да еще за сотни километров от Большой земли. Только из Москвы партизаны узнавали о положении на фронте. Значит, опять сегодня в окрестные села не поступят переписанные от руки сводки Совинформбюро. Полицаи уже давно болтают, что Москва взята немцами и что Гитлер на днях будет праздновать свою победу в Кремле. Люди должны узнать правду. Но как это сделаешь, если молчит видавший виды батарейный радиоприемник. Без питания он не заговорит, а где взять батарейки?
– Вот яки наши дела, товарищ писатель, – громко сказал Горелов. – Дюже плохи дела.
Гайдар с утра засел в землянке командира. Фашисты отряд не беспокоили, бойцы только что вернулись из разведки, отдыхали. Гайдар устроился на чурбане и, положив на колени полевую сумку, что-то торопливо писал на школьной тетрадке в клеточку.
Услышав голос командира, Гайдар сказал:
– Радио – дело мудреное. Понимать в нем я, товарищ командир, мало что понимаю. Но что-то надо придумать…
– А что именно?
– Попробуем, пошукаем… Разрешите, товарищ командир, отправиться в Лепляву? Есть там у меня хлопцы знакомые. Помогут.
Горелов ответил не сразу. До войны он был секретарем Гельмязевского райкома партии и потому хорошо знал окрестные села. А Леплява от партизанской базы – рукой подать. Время от времени в Лепляву наезжали фашисты из Гельмязева – там у них располагалась военная комендатура. Да и местных полицаев – как поганок после дождя.
«А эти, – думал Горелов, – пострашнее иных немцев. Выродки… Ждали, двадцать четыре года ждали, сволочи…»
– Ну, так як же? – спросил Гайдар, – сам того не замечая, он теперь часто употреблял украинские слова. – Разрешите?
– Что ж, без радио как без оружия, – вздохнул Горе лов. – Идите Аркадий Петрович. Только втроем. Возьмите Бугаева и еще хлопца из здешних. Дорогу покажет. Ничего не поделаешь! Доброго вам пути!
«Вот оно еще как бывает, – думал Горелов: мысль о предателях не давала ему покоя, – речи они, сволочи, правильные произносили на собраниях, клялись в верности, а на поверку что вышло?.. Срам и позор вам, товарищ партийный секретарь! В твоем районе оказались предатели, и ты за это в ответе!.. А рядом с тобой, в землянке, в глухом приднепровском лесу, только что сидел знаменитый на всю страну писатель, большой человек. С первых дней войны в самое пекло, под Киев, приехал, а потом и в наш отряд попал, и кем? Пулеметчиком… А его-то собратья некоторые, поди, где-нибудь сейчас за Свердловском живут. Дело ихнее, конечно. Все-таки писатели, беречь надо. А вот я, лично я, сберегу ли своего пулеметчика?.. За батарейками послал писателя…»
А тем временем Гайдар с Бугаевым и чернявым хлопцем-партизаном, жителем Леплявы, которого прикомандировал к ним Горелов, вышли из леса. Издалека видны были редкие огоньки в хатках. Хлопец объяснил:
– Це тильки у полицаев. Запретили немцы зажигать лампы в хатах. Да и де ж керосин? Нема керосина.
Когда вошли в село, Гайдар остановился у сельмага и направился в хату напротив.
– Ждите меня здесь!
Бугаев остался на улице, на всякий случай, а чернявый хлопец вошел в хату вслед за Гайдаром.
В селе было тихо. В небе ярко горели звезды. Где-то там, за Днепром, взлетела и рассыпалась зеленая ракета. Тишина.
«Что это земляк долго не выходит? Уж не случилось ли чего? – с тревогой думал Бугаев. – Пора бы уж!»
Скрипнула дверь, из хаты вышел на смену хлопец и стал в дозор.
Бугаев вошел в помещение.
Окна были завешены старыми газетами, на столе тускло мерцала самодельная коптилка, бросая неяркий свет на стол, покрытый холщовой скатертью, и лица четырех мальчуганов лет двенадцати. Они внимательно слушали Гайдара. А разговор у них шел, видно, серьезный.
– Дядько, вот скажи, только честно скажи, чи победят наши Гитлера? – допытывался один из ребят.
Гайдар глубоко затянулся самосадом и выпустил тяжелую струю дыма.
– А сам ты хотел бы, чтобы наши победили?
– Спрашиваете!.. – обиделся мальчуган.
– Ну вот сам себе и ответил… Гитлера мы победим. Это точно. Можешь не беспокоиться. Но вот, друг, какая загвоздка. Кончится война, и кого-нибудь из вас спросят, тебя например, – Гайдар повернулся к долговязому парню, что стоял у печки. – Как тебя зовут, хлопец?
– Олесь…
– И тебя, Олесь, спросят: чем ты, дорогой товарищ, в войну занимался, что сделал для общей победы? Скажешь, что в хате сидел да гречневую кашу с молоком ел, своих дожидался?..
Хлопец обиделся.
– Нема у нас, дядько, гречневой каши, усе зерно фрицы отобрали, и коровы нема.
– Тогда, скажут, на печке сидел, от фашистов прятался, – подзадоривал хлопца Гайдар.
– А я зовсим не ховаюсь. Я, дядько, на дощечке гвозди набиваю и там, де их машины по дорогам идут, раскидываю.
– Верно делаешь, Олесь, что раскидываешь. И все-таки мало этого, Олесь. Надо больше делать и партизанам нужно больше помогать.
– А чем же я… чем мы, хлопцы, поможем?
– Хорошо. Вот тебе и первое задание. Батарейки у нас кончились, друг. А без них какой он, приемник? Так, для мебели разве. А мебель, сам понимаешь, нам не нужна. Вот отгрохает война – тогда другое дело.
– А де ж их купить, батарейки?
– Правильно. Лавку фашисты разграбили.
– А де ж тогда?
Гайдар улыбнулся.
– Тогда, может, в Киев съездить, что ли… Был там на Крещатике, ого, какой магазин! Одним словом – культтовары. Полный ассортимент.
– Так у Киева ж – фашисты. И далэко…
– То-то и оно, что далеко, и фашисты к тому ж, – согласился Гайдар.
– Тогда, дядько, як же?
Гайдар ответил не сразу.
– Вот видишь, Олесь, везде фашисты нам мешают. Но выход есть… А вы, хлопцы, пошукайте, в сельсовет загляните, в клуб не забудьте, неужто пары батареек не сыщется? Да не может того быть!
– Верно, дядько, – поддержали ребята. – Мы скоро. До побачення!
Ребята убежали. Бугаев, с нескрываемым восхищением слушавший разговор Гайдара с хлопцами, заметил:
– Прямо тебе скажу, партийный у тебя разговор с хлопцами получился. Талант у тебя агитатора. Умеешь с людьми говорить. Эх, если бы не война да если бы согласился, – в нашу парторганизацию на завод пропагандистом бы назначили.
– Не взяли бы, – улыбнулся Гайдар.
– Это почему бы?
– Вам ведь пропагандиста партийного человека подавай, а я…
– Так ты же коммунист!
– Правильно, но по анкете – беспартийный…
– Как же так? – удивился Бугаев, – быть того не может! Писали ж про тебя…
Гайдар склонился над коптилкой, раскурил трубку. Потом заговорил.
– А коммунистом я, земляк, еще мальчишкой стал, в четырнадцать лет приняли, еще в Арзамасе. А потом в двадцать втором, когда командовал полком, беда со мной случилась. – Гайдар тяжело вздохнул. – Одним словом – напартизанил… Исключили меня тогда из партии на целых два года.
– Ну а после как, восстановили?
– Потом контузия в голову. Травматический невроз… Больницы, госпиталя для нервнобольных. Еле выжил. И помучила же эта проклятая болезнь! И сейчас мучает. Э, да что вспоминать!.. А потом годы скитаний – по Уралу, работал в Архангельске, в Средней Азии побывал, в Крыму, на Дальнем Востоке. Куда только судьба не забрасывала… Кочевая жизнь. Так вот я и остался беспартийным большевиком.
Гайдар замолчал. В тусклом свете коптилки видно было, как резко обозначились морщины на его широком лбу.
– Многие об этом спрашивают, не ты один. Почему, да как, да отчего. И разве каждому все объяснишь? С тех пор и пишу в анкетах: «бывший член РКП(б) с 1918 по 1922 год»… Тогда записали в протоколе: «За жестокое обращение с пленниками». Здорово тогда по мне ударило. Ну скажи, земляк, жестокий я человек?
– Да что ты, Аркадий Петрович, погорячились товарищи просто.
– Погорячились, говоришь? Нет, земляк, не утешай. Для меня этот билет не просто книжечкой был. Я, если хочешь знать, всю жизнь за это отдал. Оступался, конечно, и падал. Но сам и поднимался. Как мой барабанщик. И шел со всеми, туда, куда все люди честные идут.
– Да что ты, Аркадий Петрович, я же и не сомневаюсь нисколько, что тебе в голову пришло?
– Опять, земляк, утешаешь… Не к чему Гайдара утешать. Он не из бедных и совсем не несчастный… Подожди, не перебивай, дай договорить. А вот здесь, – Гайдар дотронулся рукой до кармана защитной гимнастерки, над которым блестел орден «Знак Почета», – сейчас я здесь бумагу одну ношу. Мало ли что бывает, – Гайдар улыбнулся, – на войне как на войне, иногда и подстреливают… В той бумаге слова я такие написал: «Революция, Красная Армия, большевистская партия давно в моем сердце слиты воедино. Прошу считать меня членом ВКП(б)». Как думаешь, земляк, не очень громко получилось?..
Скрипнула дверь, и в хату ворвались запыхавшиеся хлопцы.
– Вот, дядько, – сказал, тяжело дыша, Олесь и развернул узелок. – Тильки три удалось. Мы ще достанемо.
– Ну что ж, – сказал Гайдар. Он встал со скамьи и приложил руку к пилотке. – От лица службы объявляю благодарность! Чего же вы, хлопцы, молчите? Солдатам полагается отвечать: «Служим Советскому Союзу!»
Хлопцы нестройно повторили.
– Вот и хорошо, что служите.
Уже совсем стемнело, когда Гайдар и его товарищи уходили из Леплявы.
А наутро возле своих хат жители Леплявы нашли листки из школьных тетрадей, на которых была переписана последняя сводка Совинформбюро. Листовка заканчивалась грозными словами: «Смерть фашистским захватчикам! Победа будет за нами!»
Радиоприемник работал. Партизанская база слушала голос Москвы.
…Фашисты выследили отряд Горелова, и у лесопилки партизанам был дан бой. Партизаны были застигнуты врасплох: многие из них еще спали. Силы неравные. Нужно отходить. Решили разделиться на два отряда. Один возглавил командир – Федор Горелов, другой – комиссар отряда Иван Тетюнник. Отступавших прикрывал Гайдар со своим пулеметом. Партизанам удалось выйти из леса, сохранив основные силы.
Что делать дальше, куда идти? Нужна новая партизанская база. Один из партизан предложил перебраться поближе к Прохоровке – сам он оттуда и хорошо знает эти места.
Нужно разведать местность: не скрываются ли там фашисты. Рисковать нельзя.
В разведку вызвался идти Гайдар с четырьмя товарищами.
Оружие решили не брать, чтобы в случае засады выдать себя за местных жителей.
Путь неблизкий, а земля здесь сыпучая – песок. Идти в тяжелых солдатских сапогах трудно.
Тишина. Прошли около школы, напротив – старый ветряк, иссеченный дождями, потемневший от времени. Скрипит, скрипит старик, нехотя качаются его крылья. Когда наши отступали, здесь, около мельницы, шли тяжелые бои, и тысячи солдат полегли на приднепровской земле. И вот один ветряк стоит над ними в почетном карауле.
Темнота. Блеснул и потух огонь в одном из домов. Вместе с товарищами Гайдар зашел в хату Степанца. Фашистов в селе не было.
Маленький Витя, проснувшись, услышал знакомый голос и позвал Гайдара. Но разговаривать было некогда, партизаны спешили: надо все сделать, пока темно.
Выйдя из хаты Степанца, Гайдар и его товарищи направились на другой конец села – к знакомому деду Казубу за продуктами – ведь дорога дальняя.
…Разведчики продолжали свой путь по тропке вдоль линии железной дороги, под самой насыпью.
Гайдар шел широким шагом. Впереди всех, один на один со своими думами. В руках у него было ведерко с молоком, что дал для партизан дед Казуба.
Вот сейчас надо пройти еще совсем немного вдоль железнодорожного полотна, подняться вон у той будки на насыпь и перейти железную дорогу. А потом скрыться в лесу, и там их, партизан, попробуй, найди!
Гайдар поднялся на насыпь. Вдруг он увидел подводы. Одна, две… пять, семь.
«Фашисты! – мелькнуло в голове. – Что делать? Ведь это засада! Надо сообщить товарищам о грозящей беде… А вдруг? Нет…»
Темная сила! Ты здесь! Ты рядом! И ты из своих черных нор смотришь на меня своими жадными бесцветными глазами. Ты отнимаешь у Гайдара жизнь. Хорошую жизнь. Прощайте, товарищи, хорошие люди! Прощайте!
Эта мысль молнией пронеслась в мозгу.
Сейчас он, Гайдар, громко, чтобы слышали его товарищи, громко крикнет: «В атаку! Бей гадов!»
В атаку на смерть, против темной силы, за хорошую жизнь! Только в атаку!
Гайдар крикнул этот грозный и последний в своей жизни призыв и упал на насыпь, чтобы уж никогда не подняться: фашистская пуля угодила ему в самое сердце.
