Текст книги "Горицвет (сборник)"
Автор книги: Владимир Бондаренко
Жанр:
Сказки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
МАКРОЦЕСТИС
Лежал в океане маленький островок. Со, всех сторон бежали к нему большие воды и грозились:
– Ты мешаешь бежать нам. Ты стоишь у нас на пути. Мы размоем тебя.
И с каждым набегом их островок становился все меньше и меньше: волны размывали, крошили его.
А перед островком в океане покачивалась водоросль. Звали ее Макроцестис. Жалко ей стало: разрушат волны островок, и пусто станет в океане.
«Надо помочь ему», – подумала Макроцестис и сказала волнам:
– Оставьте его. Пусть живет.
– Нет, – сказали волны. – Он стоит у нас на
пути.
– Вы можете избрать себе другой путь.
– Мы не привыкли менять пути. Мы привыкли
ходить прямо, и мы смоем его. Мы делаем все, что хотим. Кто может помешать нам?
– Я, – сказала водоросль, а волны засмеялись, подмяли ее под себя и пошли к острову.
– Мы волны-гиганты, – говорили они, – мы делаем что хотим. Мы решили убрать этот остров с нашего пути и уберем его.
– А я водоросль-гигант, – воскликнула Макроцестис, – и я не позволю вам сделать этого.
; Вокруг зеленели еще водоросли, и Макроцестис окликнула их:
– Эй, макроцестисы, давайте не дадим волнам размыть этот остров. Пусть растут на нем цветы и зеленеют деревья, пусть прилетают на его берега птицы и вьют гнезда. Пусть живет он.
И раздалось со всех сторон:
– Пусть живет остров. Не позволим волнам размыть его.
Водоросли переплелись между собой и создали вокруг острова зеленый вал. Волны ударялись о него и приходили к острову уже обессиленные, не способные причинить никакого вреда ему.
И стоит до сих пор в океане маленький зеленый островок и говорят о нем друг другу макроцестисы :
– Мы хотели, чтобы он жил, и он живет. Океану нельзя быть без зеленых шумных островов.
ГОРИЦВЕТ
Он родился и вырос на опушке Гореловской рощи. Но только когда появился у него цветок, узнал он, что его зовут Татарское Мыло. Имя ему свое не понравилось, но что поделаешь? Имя не сам себе выбираешь. Какое дали, с тем и живешь. И он жил. Он высоко > поднимал над собой желтый и круглый, как у одуванчика, цветок и говорил всем:
– Смотрите, цвету я!
Ему хотелось, чтобы все видели, что и у него тоже есть цветок.
– Цвету я, – говорил он и в то майское утро, когда услышал вдруг, что рядом кто-то вздохнул. Вздохнул грустно и грустно прошептал:
– А я вот никак зацвести не могу.
Он оглянулся и увидел у крайних деревьев ее, худенькую, стройную, зеленую. Она глядела на него и в смущении шевелила листочками.
– Кто ты? – спросил он ее.
Она, покачиваясь на тоненькой ножке, ответила:
– Меня зовут Венерин Башмачок. Говорят, что у меня очень красивый цветок, но я его ни разу не видела, хотя и стою здесь уже семнадцать лет.
– Как, за семнадцать лет ты так ни разу и не зацвела? – воскликнул он.
И она с грустью сказала:
– Да это так. Каждую весну я с радостью жду
минуты – вот сейчас зацвету я. Но всякий раз пугаюсь чего-то и, так и не зацветя, засыхаю до следующей весны. Теперь это у меня уже восемнадцатая весна такая.
Он удивился:
– Как же это ты? Я вон только нынешней весной
родился и уже цвету.
– Я вижу. И мне бы хотелось так, да у меня ничего не получается. Боюсь я. Вот и сейчас: чувствую, что могу зацвести, а боюсь – вдруг опять ничего не получится.
– А ты не бойся. Зачем бояться? Ты просто возьми и зацвети. Поднатужься и скажи: «Гори, мой цвет!» – он и загорится. Ну...
– Боюсь я...
– Да чего же бояться-то? Мы же, цветы, для того й рождаемся, чтобы цвести. Ну, говори вместе со мной: «Гори, мой цвет!»
И она сказала:
. – "Гори, мой цвет!
Й собрала всю силу, как учил он, И разбрыз– нулись в стороны лепестки цветка ее и засветились пурпуровым светом, а башмачок был ярко желтым.
И закачалась она, счастливая, из стороны в сторону, захлопала зелеными листочками:
– Цвету я! Цвету!
А он смотрел на нее и улыбался. И говорил:
– Ну вот, всего и нужно-то было. Поднатужиться только.
Он радовался вместе с ней ее, радости, а она поворачивалась из стороны в сторону и говорила всем:
– Смотрите: и у меня есть цветок... Это вот он помог расцвести мне.
И вдруг спросила:
– Послушай, а как тебя зовут?
Ему было стыдно сказать, что зовут его Татарское Мыло, и поэтому он спросил;
– Зачем тебе?
– Как-же! Должна же я знать, кого благодарить мне за помощь.
Она долго просила, но он так и не сказал, как зовут его.
– Зачем тебе, – говорит, – мое имя. Цветешь ты – ну и ладно. А если поможешь еще кому-то зацвести – еще лучше будет.
А про себя подумал: «В самом деле, если каждый из нас подбодрит кого-то в трудную для него минуту, сотни новых цветов заколышутся у нашей рощи».
И сам он с этого дня стал поглядывать по сторонам и когда видел, что кто-то волнуется, спрашивал:
– Ты, наверное, собираешься зацвести и не осмеливаешься. Зацветай, не бойся. Мы, цветы, для того и рождаемся, чтобы цвести. Скажи только: «Гори, мой цвет!» и соберись с силами, и он загорится у тебя.
Он говорил это ромашкам, кипреям, он говорил это
всем цветам, что росли с ним на опушке. С утра до вечера звенел его голос:
– Ты хочешь зацвести? Ну так цвети же! Ты можешь! – я вижу. Тебе нужно поднатужиться только. Поднатужься и скажи: «Гори, мой цвет!» – он и загорится.
Он повторял это изо дня в день. К этому уже все привыкли и когда слышали его слова: «Гори, цвет!»—знали: это он опять подбадривает, кого-то, кому-то помогает расцвести. И зовут его теперь Горицветом, и уже почти никто не помнит, что его звали когда-то Татарское Мыло.
СКАЗКА О ТРЕХ БРАТЬЯХ
Жили у болота три брата, три цветка – Рододендрон, Вереск и Подбел. Вереск с Подбелом все больше к земле жались, а Рододендрон кверху тянулся. Хотелось ему поглядеть, что есть за их болотом. Но как ни старался он, как ни вытягивался, видел вокруг одно и то же – болото, болото, болото.
– Неужели оно по всей земле лежит! – воскликнул Рододендрон. – Неужели на всей земле ничего другого нет, .кроме нашего болота? Не верю. Есть на ней еще что-то, мы только не видим его.
И предложил Вереску:
– Пойдем, брат Вереск, вскарабкаемся на гору. С горы мы подальше все увидеть сможем.
– А зачем мне далеко смотреть? – сказал Вереск. – Мне и того, что я вижу, хватает. Да и ничего нового не увидишь с горы, все то же, что и здесь. Устанешь только.
И не пошел.
Тогда позвал Рододендрон Подбела:
– Пойдем, брат Подбел, с тобой. Ну что ты здесь стоять будешь. Всю жизнь смотреть, как пыхтит болото? Пойдем на гору, пойдем туда, где живут орлы.
– Не зови, не пойду, – сказал Подбел. – Кто знает, что я там найду, на твоей горе, а тут у меня все есть для жизни: и земля, и воздух, и солнце. Иди, если хочешь, а мы с братом Вереском здесь останемся.
И остались Вереск с Подбелом у болота. Один пошел Рододендрон. Смотрели они, как уходит он, говорили:
– Чего ищет? Жил бы себе спокойно, как мы. Устанет только, а найдет то же, что здесь: болото. Оно вон' как далеко вытянулось, конца краю ему не видно.
И говорил Вереск Подбелу:
– Брат Подбел, ты видел когда-нибудь край болота нашего?
– Нет, не видел, – отвечал Подбел. И тоже спрашивал – А ты, брат Вереск, видел где оно кончается?
И отвечал Вереск:
– Нет, не видел.
И решали оба: их болоту нет конца, и Рододендрон не увидит его даже с самой высокой горы, на которую сумеет забраться.
Так рассудили Вереск с Подбелом, а Рододендрон все шёл и шел. И пришел в горы. Вскарабкался на одну из них, смотрит – широко раскинулась земля вокруг, не окинешь глазом. И чего на ней только нет: и луга зеленые, и рощи, и озера величавые, и ручьи с реками.
И еще увидел Рододендрон с горы море. Тяжелые волны бежали к берегу откуда-то из-за горизонта и бились о скалы. Увидел он й свое болото. Черной кляксой чернело оно среди зеленых лугов и пашен.
– Я так и думал, – сказал Рододендрон, – что наше болото всего лишь частица земли, что-то маленькое на ней. И нужно всего лишь отойти от болота, чтобы увидеть это.
И остался Рододендрон, жить в горах. Он и сейчас живет среди них в соседстве с орлами, а братья его, Подбел и Вереск, по-прежнему стоят у болота. И часто можно слышать, как говорит Вереск Подбелу:
– Брат Подбел, ты видел когда-нибудь край нашего болота?
– Нет, не видел, – отвечал Подбел. И тоже спрашивал: – А ты, брат Вереск, видел когда-нибудь, где оно кончается?
– Нет, не видел, – отвечает Вереск. И оба решают: их болоту нет конца.
РОДНИК И ЛИПА
Родились в лесу Родник и Липа. В детстве они подолгу разговаривали между собой, мечтали.
– Я вырасту и стану самым высоким деревом в лесу и самым красивым, – говорила Липа. – Когда я буду цвести, ко мне будут слетаться пчелы со всего леса, и мед с моих цветов будет самым вкусным в их сотах.
Мечтал и Родник:
– Я потеку ручейком, – говорил он, – и дам начало большой реке. Я буду нести на себе пароходы, вращать турбины электростанций. Я стану самой великой рекой на всей земле.
Но жизнь не всегда складывается так, как мечтается в детстве. Вскоре Липа убедилась, что для того чтобы стать высоким деревом, нужно расти, расти изо дня в день, многие годы.
Это показалось ей трудным, и она отказалась. Другие деревья переросли ее, поднялись вы(ше и получали больше солнца, их корни ушли глубже в землю и получали больше соков, чем корни Липы.
Липа захирела, в ее листьях чуть теплилась жизнь. Как-то, глядя как бьется Родничок, она сказала:
–Зря стараешься. Рекой все равно не станешь. Для этого в тебе слишком мало воды.
– Ну и что ж, – сказал Родничок, – не каждому роднику дано стать рекой. Главное, я думаю, не в этом. Главное – течь, жить.
– Течь, зачем? – пожала чахлыми ветвями Лица. – Зачем расходовать на это последние силы, когда все равно не достигнешь своей мечты? Я поняла, что мне не стать высоким деревом, и не расту.
Через год она совсем увяла. Лесник увидел ее и сказал:
– М-да, сама не растешь и другим мешаешь.
И срубил ее. Остановился он и перед Родничком. Посмотрел, как он старается изо всех сил течь, сказал :
– Молодец! Люблю настойчивых.
И тут же расчистил его, обложил срубом. И теперь из Родничка берут воду для полевого стана, и полеводы считают, что его вода самая холодная и вкусная во всей округе.
Иногда,, вспоминая свою соседку, говорит Родничок:
– Зря ты, Липа, отказалась расти. Если бы даже и не стала самым высоким деревом в лесу, все же в сотах у пчел был бы мед, собранный и с твоих цветов. Я вон тоже не стал рекой – это не каждому роднику дано, – зато я стал колодцем, а это не так уж плохо.
И всплескиваясь, добавляет:
– В жизни не каждому дано быть великим, но быть нужным – это может каждый.
ДЖУЗГУН
Надоело пескам лежать в пустыне. Надоело им видеть над собой раскаленное добела небо, а у горизонта – призрачные озера воды и призрачные рощи. Захотелось им настоящих озер и настоящих деревьев с прохладной тенью и птичьим щебетом.
– Жизнь не идет к нам, жизнь боится пустыни,– сказали они, – мы сами пойдем к ней. Мы пойдем навстречу жизни.
И пески поднялись, и волна за волной пошли вперед. Долго шли они, пока не пришли к лугу. Он лежал перед ними весь в цветах и травах. Над ним порхали и пели птицы. В ручье купался воробей-оляпка.
Первый раз за всю свою жизнь пески видели перед собой настоящий луг и непризрачный настоящий ручей. И думали: сейчас разольются они по лугу, и прорастут сквозь них травы.
– И перестанем мы быть желтыми, – говорили пески, растекаясь по лугу горячими струйками. – Скоро мы зазеленеем и не будем больше задыхаться от зноя. -
Слой за слоем растеклись они по лугу, и умерли присыпанные ими цветы, перестал бормотать ручей, улетели птицы и унесли свой песни. Вокруг стало душно и желто, как в пустыне. У горизонта опять заплескались озера призрачной воды и закачались деревья призрачного леса.
Тогда поднялись пески и пошли дальше. Долго шли они и пришли к роще молодых осинок. На опушке прыгали зайцы, в тени от оводов прятался лось. Где-то за деревьями тоскливо и нудно кричал кобчик:
– Би-ить... Би-ить...
Только неизвестно было, кого ой собирается бить и когда. Пески лежали и слушали. Они первый раз в своей жизни видели перед собой настоящую рощу с настоящими непризрачными деревьями.
– Сейчас мы войдем в нее, и будут раскачиваться над нами молоденькие осинки, – сказали пески и желтыми ручейками втекли в рощу.
Слой за слоем улеглись они между деревьями, и деревья умерли, задохнулись в их зное. И стало вокруг так же душно и желто, как в пустыне.
И пески опять пошли Дальше. Они подходили к озерам. Разгоряченные, погружались в них и умирали озера. Они входили в леса. И леса падали, умирали. Все дальше и дальше шли пески по земле, и все дальше и дальше следом за ними шла пустыня.
И кричали пески, задыхаясь от зноя:
– Мы хотим быть лугами! Мы хотим быть рощами! Мы хотим жизни!
А несли с собой смерть.
И заволновались тогда озера; задумались рощи: что если пески, пройдут по всей земле и всю , ее уставят желтыми сыпучими барканами? Что если по всей земле растечется пустыня?
И тогда подал свой голос Джузгун. Размахивая
упругими веточками, он сказал:
– Надо остановить их. Они ищут жизни, надо дать им ее.
И рассеивая семена свои, он пошел навстречу пескам. Выставляя навстречу им свои зеленые ветви, он говорил:
– Стойте. Вы хотите жизни? Я буду жить среди вас. Я уже иду, а следом за мной придут и поселятся среди вас другие кустарники и даже цветы.
Он кричал изо всей силы, но что его голос перед криком обезумевших от зноя песков! Они надвигались на него, слепые в своем отчаяний, готовые подмять его под себя и сломать;
Но не сломали. Крепко держался Джузгун за землю и все рассеивал и рассеивал свои семена. Он говорил прорастающим сквозь пески кустикам:
– Дети мои, нам трудно, но мы должны устоять. Мы должны остановить пески. Они обезумели от солнца и сами уже не видят, что делают.
И все сеял и сеял свои семена.
И чем шире разрастался Джузгун, тем все медленнее текли пески, а однажды и вовсе остановились. Оглянулись вокруг и воскликнули:
– Жизнь! К нам пришла жизнь! Мы перестали быть пустынными.
А Джузгун покачивался, счастливый, и слышался его немного уставший голос:
– Я говорил вам – стойте! – а вы были глухи. Смотрите, к вам уже идёт, покачивая пурпурными бомбошками, Астрагал, помаргивая голубыми глазками, идет Вероника, а вон, размахивая душистой метелкой, шагает Мятлик. Идет к вам жизнь.
И говорили пески, счастливые:
– Оказывается, и среди нас может быть жизнь. Мы тоже можем быть зелеными, как луга, просто никто раньше не догадался засеять нас добрыми семенами.
ТРОЕ В ОДНОЙ ТУЧЕ
Жила у моря Молния. Увидела она как-то: садится Дождик в тучу, спросила:
– Куда это ты собираешься?
– Ласточки весть принесли: Засуха в полях поселилась, все напрочь сжигает. Хочу пролиться над
ними, освежить.
– От тебя от одного толку мало будет. Смочишь ты поля, а Засуха опять все высушит.
– А что же мне тогда делать?
– Возьми меня с собой, – сказала Молния.
– У меня вон кнут огневой какой. Ожгу раза два, долго помнить будет.
– Хорошо, полезай в тучу, – сказал Дождик.
Залезла Молния. Свернулась в клубочек. И стало их двое. Хотели Они было уже лететь, да тут Гром подошел к ним с огромным барабаном.
– Куда это вы, – спрашивает, – собрались?
– Ласточки весть принесли: Засуха в полях поселилась, все напрочь сжигает. Хочу пролиться над ними, освежить, – сказал Дождик.
– А я хочу ожечь ее раза два кнутом огненным, чтобы помнила, – сказала Молния.
– От вас двоих толку мало будет, – сказал Гром. – Ну смочишь ты, Дождик, поля, а ты, Молния, хлестнешь раза два Засуху кнутом огненным, перетерпит Засуха и опять жечь будет.
– Что же нам тогда делать? – спросил Дождик.
– Как же нам теперь быть? – сказала Молния.
– Возьмите меня с собой, – сказал Гром. – Я как грохну в свой барабан, так Засуха со страху в такие края забежит, откуда и дороги назад не отыщет.
– Хорошо, полезай к нам в тучу, – сказал Дождик.
Залез Гром. Уселся на свой барабан. И стало их трое. И поплыли они на туче в поля.
Плывут, смотрят: сидит посреди пшеничного поля ' Засуха, горячая, сухая, а перед ней Суховей пляшет да еще и припевки распевает:
Подружка моя,
Посиди послушай,
Как в колхозном саду
Засыхают груши.
Ох, как размотала Молния свой огненный кнут да как ожгла его по тощему заду. Взвизгнул Суховей, перепрыгнул через Засуху и бежать.
Вскочила Засуха:
– Что такое?
А Молния и ее вдоль спины кнутищем. А Гром как грохнул в свой барабан, и Засухи сразу как не бывало среди полей, только видно было, как прямится у горизонта потревоженная ею трава.
И тогда полил, полил над полями Дождик. И лил долго и все приговаривал:
– Ишь как они вас прижгли, супостаты. Ну ничего, умою я вас сейчас живой водой, вы и поправитесь. И будете урожайными.
– Будете, – добродушно попыхивала огнем сйнеглазая Молния.
– Обязательно будете, – порокатывал Гром.
ЯГОДЫ МОЖЖЕВЕЛЬНИКА
Все лето Можжевельник растил свои ягоды, грел их на солнышке, доставал для них из земли лучшие соки. Это были его. первые ягоды, и ему хотелось, чтобы они были у него вкусными-вкусными. И чтобы за ними приходили ребята с лукошками.
Ягоды созрели к осени, крупные, сочные, аппетитные, но никто за ними не шел. За грибами шли, за рябиной тоже, а на его ягоды и не смотрел никто.
Деревья смеялись:
– Угощение приготовил, а гостей нет.
Можжевельник молчал. Ему было обидно, что все
его старания прошли даром.
Зимой он зябко кутался в снежную одежку, думал: «Если ты создал что-то хорошее, должно же оно кому-то пригодиться...»
И однажды...
Было серое, хмурое утре. Над лесом висели тяжелые темные тучи. Можжевельник ежился от холода, когда услышал вдруг чей-то счастливый крик.
– Сюда! Сюда! Смотрите, какой куст! Он весь унизан ягодами.
Можжевельник оторвался от своих дум и увидел стайку разноцветных щурок. Они опустились на> его ветви, яркие, похожие на солнечных зайчиков. Клевали его голубые ягоды, рассказывали:
– С севера летим. Ух, там и вьюжно сейчас. Есть
нечего, все снегом занесло. У вас здесь хорошо: и рябина вон есть, и у тебя ягоды вон вкусные какие.
Можжевельник был счастлив. Он смотрел, на заиндевевшие деревья й говорил:
– Вы зря смеялись надо мной, деревья: прилетели и ко мне гости. И мои ягоды пригодились. Я так считаю: если ты создал что-то хорошее, оно обязательно кому-то пригодится.
ПЕРО СТРАУСА
Говорят, что это было так, а может, и не так. Кто теперь точно скажет, как это было? Было это давно, когда на земле все еще только рождалось. Родился однажды и Страус. Поднял голову и увидел над собой синее австралийское небо.
Вскочил на ноги.
– Скорее, – говорит, – туда, где облака и солнце. Он хотел было уже разбежаться и взлететь в небо,
да увидел других птиц. Сидели они на полянке среди цветов, и головы у них были опущены.
– Вы – чего это носы повесили? – окликнул их. Страус. – Разве вам крылья даны, чтобы ими по бокам хлопать? Поднимайтесь в небо, там ваше место.
– Поднимись, попробуй, —сказали птицы.
– И поднимусь, – сказал Страус.
– Может, ты и поднимешься, а мы не можем: в крыльях у нас не хватает по перу.
Так сказали птицы, но Страус не поверил им. Разбежался. Подпрыгнул. Разбросил в стороны крылья и... упал. Снова попытался взлететь и снова упал – и в его крыльях не хватало одного пера.
А птицы сидели среди цветов все такие же „грустные. По бокам их висели крылья, бессильные поднять их в небо ненужные крылья.
Жалко их Страусу стало.
– Что ж, – говорит, – мы все сидеть будем? Возьмите у меня по перу и летите под облака. Пусть уж я один земным буду.
И он роздал из своих крыльев перья. И поднялись птицы в небо, а Страус понизу побежал.
Бежал он. Подпрыгивал. Спрашивал у всех:
– Ну как, хорошо в небе-то?
– Хорошо, – кричали птицы, поднимаясь к самым облакам.
Много лет с той поры прошло. Птицы в небе освоились. Страус с землей сроднился. Но зато как увидит пролетающую над головой птицу, так и скажет с гордостью :
– Мое перо ее над землей держит.
Говорят, что это было так. А может, и не так. Кто теперь точно скажет, как это было: было-то это ведь давно.
ПУСТЫНЯ
В лесу живут деревья, на лугах живут травы, в озерах живут рыбы. В пустыне живут пески. Целый день их калит солнце. Целый день их продувают, переворачивают с боку на бок ветра и сгребают в барханы. И кажется, что это совсем не барханы, а пылающие костры.
Кругом дико и пусто. Все, что могло убежать, убежало. Все, что могло улететь, улетело. Ни деревца, ни кустика. И стонет Пустыня, мечется в зное и просит :
– Воды... Воды...
Ее услышал Родничок. Пробился из-под песков. Запенился. Забулькал. В него тотчас же опустилось солнце – в пустыне и солнцу жарко. Сияя солнцем, говорил Родничок:
– Вокруг меня вырастут финиковые пальмы. Их листья дадут большую тень. В тени зазеленеет виноград и расцветут лимоны. Я пришел дать жизнь хотя бы одному твоему уголку, Пустыня.
Пустыня насторожилась. Пески ее встали дыбом.
Они услышали голос воды. И двинулись к Родничку.
А Родничок говорил:
– Не надо!
Родничок говорил:
– Постойте.
Но стоять у песков не было силы и воли. Они умирали от жажды. Они придвинулись к Родничку и засыпали его. Легли над ним горячим, холмом. И только тут спохватилась Пустыня:
– Ах, что я наделала... Мне бы надо подождать, и у меня был бы уголок прохлады, уголок тени. Что ж, впредь я буду умнее. Только бы родился родник.
И Родник родился. Зазвенел, забулькал. И опять насторожилась Пустыня. Пришла в движение. Понесла со всёх сторон к Родничку свои пески:
– Они хотят пить. Напои их.
Родничок говорил:
. – Постойте. Дайте мне окрепнуть.
Но, вздыбленная, шла к нему Пустыня. Она забыла вчерашнее, она не думала о завтрашнем. Она уже сегодня хотела получить свой глоток воды.
И умер засыпанный огненными песками Родник.
В лесу живут деревья, на лугах живут травы, в озерах живут рыбы. В пустыне живут пески. Их калит солнце. Их продувают ветры и сдвигают в огромные барханы. Но кажется, что это не барханы, а могилы оазисов – кладбище родников.