Текст книги "Горицвет (сборник)"

Автор книги: Владимир Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

ХОДИЛ В ЛЕС И ФЕДОТКА

Предложил как-то вечером пес Вертихвост щенку Федотке в лес поутру сходить, за зайцами побегать, косточки подразмять. В лес Федотка всегда идти готов, но ведь в лесу, говорят, живут волки. Придешь зайцев гонять, а там, глядишь, за тобой гоняться начнут.

Страшно Федотке в лес идти и не идти нельзя: больно Вертихвост трусов не любит. Лучше, говорит, умереть геройской смертью, чем жить и дрожать.

И потому сказал Федотка;

– С тобой, Вертихвост, хоть в лес, хоть за лес, хоть куда.

И как только зажглись звезды на небе и по Федоткиным расчетам должны были проснуться волки в лесу, сел Федотка у конуры и давай лаять в сторону леса. Прибегает к нему Вертихвост, спрашивает:

   – Ты чего, Федотка, лаешь? Нет же никого.

А Федотка ему и отвечает:

   – Волков пугаю. Услышат они – лаю я, попрячутся в норы. Пойдем мы завтра в лес, а они, все еще перепуганные, в норах сидеть будут и не помешают нам зайцев гонять.

   – Ловко придумал ты, – похвалил Вертихвост и ушел к себе, а Федотка у конуры остался. Сидел лаял в сторону леса, до утра лаял, а утром зашел за ним Вертихвост, и отправились они в лес.

Пока бежали по степи, держался Федотка рядом с Вертихвостом, а как пришли в лес, отставать начал.

– Боишься? – спросил его Вертихвост.

   – Нет, – отвечает Федотка.

   – А чего же хвост поджимаешь?

   – Привычка такая.

   – Дурная привычка, а от дурных привычек отвыкать надо, – сказал Вертихвост и добавил: – С меня пример бери. Я свой хвост, как конь, по ветру пускаю.

И побежали они дальше. Вертихвост – впереди, Федотка – сзади. Бежит, подпрыгивает, ушами взма– тывает, делает вид, что торопится, а сам все отстает и отстает. Спросил его опять Вертихвост:

   – Боишься?

   – Нет, – отвечает Федотка.

   – А чего ж отстаешь тогда?

   – Присматриваюсь: куда Волк будет прятаться, если вдруг встретится с нами?

Приостановился Вертихвост.

   – Да откуда же Волку взяться, ты же всех вчера напугал до смерти. Всю ночь лаял.

   – А вдруг какой ненапуганный остался и выйдет нам навстречу?

   – Ну и пусть выходит. А скулить-то зачем?

   – Для хитрости: услышит он – щенок скулит – и скажет: «Кабы настоящая собака была, а то – щенок, чего в нем». И не выйдет. И пусть себе в норе сидит, а то мы еще что-нибудь с ним сделаем, ему же хуже будет.

   – Так, – сказал Вертихвост. – Ну, а если все-та– ки встретится Волк и спросит тебя: «Зачем ты, Федотка, в лес пришел?» Что ты ему на это скажешь?

– Правду скажу. Я врать не умею. Скажу, что ты меня сманил. Сам бы я ни за что не догадался в лес прийти. Я всегда правду в глаза говорю.

Говорил так Федотка, смотрел на Вертихвоста и думал: «Ну, будь что будет». А ничего и не было. Просто прогнал его Вертихвост из лесу, а сам дальше побежал, зайца искать.

Трусов, даже таких, которые правду в глаза говорят, Вертихвост терпеть не мог.

ГЛАЗА БАБУШКИ АГАФЬИ

Сидел котенок на лавке, вертел головкой и никак понять не мог, чем это так вкусно пахнет. А потом догадался: сливками. Бабушка Агафья кринку со сливками на лавку поставила, пока он спал. Принюхивался котенок, глазки жмурил – душистые какие, так бы и выхлебал все, что есть.

Выхлебать можно, чего тут мудреного? Придвинулся поближе и сиди лакай, пока донышко не покажется. Но как это сделать, чтобы бабушка не увидела да за ухо не взяла. Вон она сидит у окошка, носок старый распускает.

Эх, была бы сейчас ночь! Ночью бабушка спит. Да и темно ночью. Попробуй разгляди в темноте, кто там к кринке крадется, а сейчас вон как хорошо все видно: день, солнышко светит. Эх, и зачем оно только светит.

А сливки так пахнут, что даже голова кружится и глаза закрываются.

Закрыл котенок глаза и ахнул: темнота-то какая. Ну ничегошеньки не видно. И как он сразу не дога? дался глаза закрыть? Да в такой темноте не только кринку со сливками, саму бабушку унесешь, и она не разглядит – кто.

И потянулся котенок с закрытыми глазами к кринке со сливками. Подполз, только хлебать собрался, слышит: спрашивает его нежно бабушка:

   – Ты чего это придумал? Ах ты, воришка! – Да полотенцем его, полотенцем.

Спрыгнул котенок на пол, с пола – на кровать, с кровати – на печку. Забился в самый дальний угол и сидит, никак в разум взять не может, как это его бабушка в такой темноте разглядела. Ведь было же совсем, совсем темно.

Дня три после этого все приглядывался котенок к бабушке Агафье и покачивал головой: вот это глаза! В темноте видят.

РАССКАЗЫВАЛ ЗАЯЦ СКАЗКУ

Заболела у Зайца жена. Весь день он бегал по лесу, лекарства ей добывал разные. Чуть доплелся вечером до дому. Окружили его ребятишки, загалдели, как галчата:

   – Папа, есть хотим.

   – Папа, есть хотим.

Глядит на них Заяц помутневшими глазами – крепко устал все-таки, – шепчет:

   – Сейчас, мои хорошие, сейчас, мои длинноухие, и накормлю вас и спать уложу, вздохну только минутку да маме питье приготовлю. Сейчас я, сейчас...

А сам уж чуть говорит, рот весь свело – набегался так. И вдруг слышит, зовет его Сорока:

   – Эй, где ты там, Заяц? Иди скорее, тебя Медведь зовет.

   – Жена у меня больная, детишки не кормлены,*– говорит Заяц, – куда я пойду?

   – Зачем ты мне это говоришь, – ответила Сорока, – Медведю скажи. Не я, он тебя зовет.

   – Иди, – простонала жена. – Медведь все-таки.

Заяц и сам знал, что идти надо. Так говорил просто, чтобы душу отвести: хоть Сороке пожаловаться.

Простился с женой, пошел.

А уж Сорока раззвонила всем: Медведь Зайца посумерничать позвал к себе. Идет Заяц по лесу, завидуют ему все, поздравляют:

   – Сам Медведь тебя к себе зовет.

   – Счастливчик ты...

Слушает Заяц и думает: «Что ж завидуете вы?

* Кабы он меня в гости звал, а то ведь сказки рассказывать. Я уж бывал у него, знаю», – и поскреб несмело лапкой в дверь медвежьей берлоги.

Закряхтел Медведь, заворочался:

   – Ты, что ль, косой? Чего долго так? Я уж заждался. Думал – возгордился, не придешь. Входи.

Вошел Заяц. Топчется у порога, не знает, куда деть себя.

   – Иди сюда. Ближе, – прогудел Медведь.

Подошел Заяц. Стоит возле Медведя, а он, длинный, могучий, во весь рост на постели вытянулся. Так и пышет от него здоровьем. И голос свежий, басовитый:

   – Расскажи что-нибудь эдакое. Не спится что-то. Сам себе пробовал рассказывать, неинтересно: заранее знаешь, что дальше будет. Давай. Да повеселее что-нибудь выбери, чтобы я посмеялся.

   – Сейчас, Михайло Иваныч, вот. только с мыслями соберусь. Бегут вразброс что-то, – топтался Заяц у медвежьей постели. – Сейчас, сейчас, я для тебя хоть до утра рассказывать готов.

   – До утра зачем же, – прогудел Медведь, – усну вот и иди себе домой. У тебя, может, дома дела какие есть.

   – Ну какие у нас, у зайцев, дела могут быть, – проговорил Заяц, – так, мелочь разная заячья.

И начал рассказывать. Рассказывал Заяц Медведю свою самую веселую сказку, а сам смотрел на него, и думал: «Поскореё засыпай, Михайло Иваныч, жена у меня дома при смерти и детишки не кормлены».

СУСЛИК И СТАРЫЙ МЕРИН

Шел по степи старый Мерин. Смотрит, Суслик у норкй сидит, зубы солнышку показывает. Остановился перед ним Мерин, покачал головой и спрашивает, будто не знает:

   – Ты кто?

   – Что ж ты не видишь разве – Суслик.

   – А... ты тот самый, кто с наших полей хлеб потаскивает?

Постоял Мерин. Покачал головой. Еще спросил:

   – Ну а в детстве ты кем был?

   – Что ж ты не знаешь, что ль, – Сусликом.

   – А... тем самым, кого наши сельские ребята выливать ходили.

Еще постоял Мерин. Еще головой покачал. Спросил:

   – Ну, а состаришься, кем ты будешь?

– Кем же еще – Сусликом.

И Мерин удивился:

   – Это что ж, ты так всю свою жизнь и проживешь Сусликом?

   – А ты разве не так?

   – Нет. В детстве я был жеребенком, вырос – конем стал, а вот теперь я состарился и зовут меня

старым Мерином. А ты родился сусликом и сусликом готовишься помереть: мелким полевым воришкой.

Обиделся Суслик, выкрикнул:

   – А ты всю жизнь лошадью был, – и спрятался в нору.

Мерин покачал головой, подумал. Согласился:

   – Верно, всю свою жизнь я был рабочей лошадью, а это совсем не то, что быть сусликом. Ты же всю жизнь чужой хлеб ешь, а я выращивал его, – сказал и пошел себе дальше.

МУЧИТЕЛЬ

Полез Барсук в курятник за курицей, а капкан – щелк! – и поймал его за лапу. Еле он из него вырвался. Сидел после этого дома и разговаривал со своим животом:

   – Это я из-за тебя попался. Не взбреди тебе на ум курятины отведать, я бы и в курятник не полез и незачем было бы капкану ловить меня. Ух, мучитель ты мой.

Бум! – стукнул кулаком по животу.

   – Их, побить бы тебя, да самому больно... Если бы не было тебя, как бы мне хорошо было. Я ведь только о тебе и забочусь, только и рыскаю везде, чтобы накормить тебя.

   – Уууу, – заурчал живот.

   – Вот, вот, – покачал Барсук головой, – ты только и умеешь, что урчать. Ну до чего же ты прожора большой:

   – утром тебя корми, в обед тебя корми и вечером еду добывай. А где взять? Ты об этом подумал?

   – Уууу.

   – А, для тебя «у», а я – воруй. Не буду тебя больше кормить и все тут, живи как знаешь, – сказал Барсук и лег спать.

Полежал немного, поднялся.

   – Вот ведь беда какая: его не накормишь, и самому почему-то есть хочется. Ух ты, так бы и ткнул

в тебя чем-нибудь острым, если бы мне больно не было... Ну зачем ты мне? Нет, не буду тебя больше кормить. Да что я, обязан, что ли?

   – Уууу, – загудел живот и даже забулькал.

Послушал его Барсук, сказал:

   – Ты меня не пугай. Я не из пугливых. Сказал, кормить тебя не буду больше, и не жди от меня ничего. Мое слово твердое, – и опять спать лег.

Полежал. Поворочался. Поднялся.

   – Надо все-таки сходить добыть чего-нибудь: без еды не уснуть.

И сказал, вылезая наружу:

   – Если бы самому есть не хотелось, ни за что бы не стал кормить этого бездельника.

ЧТОБЫ БЫТЬ ЛЬВОМ

Поднял как-то осенью Ежик глаза к небу и видит: бледнеть оно начало, и тучи уже собираются. Скоро зима, а у него еще избенка не готова и запасов на зиму никаких нет. Пробегал лето, не заготовил. Перепугался Ежик, зашуршал колючками.

– Не дожить мне до весны, – говорит. – Или морозы в дырявом домишке заморозят, или с голоду помру. Надо что-то придумать.

И придумал: взял и повесил возле своего домика объявление: «Могу научить, как стать львом».

И потянулись к нему зайцы со всех концов леса.

   – Научи, – просят, – надоело по кустам прятаться, хорониться ото всех.

   – Да я бы со всей душой, – говорит Ежик, – да вон избушка у меня не починена, запасов никаких нет. Я еще к зиме не приготовился.

   – Да мы тебе поможем, – говорят зайцы, – научи только, – а сами уж кто на крышу лезет, кто двери с окнами правит, кто постель Ежику новую стелет из кленовых листьев.

За какую-то неделю все сделали: и домик Ежику подправили, и запасов разных наготовили, за три зимы не поесть. Собрались возле Ежика в кружок, и начал он учить их:

   – Чтобы львом быть, надо иметь силу льва. Верно я говорю?

   – Верно! – кричат зайцы.

Чтобы быть львом, надо , иметь грудь, как у льва. Верно я говорю?

   – Верно! – кричат зайцы.

   – Чтобы быть львом, надо иметь гриву, как у льва. Верно я говорю?

   – Верно! – кричат зайцы.

Долго еще так говорил Ежик, и долго кричали зайцы «верно», а когда кончил он, спросил у него маленький зайчонок:

   – Дядя Еж, но что же нужно все-таки сделать, чтобы быть львом?

   – Чтобы быть львом, нужно львом родиться, – ответил Ежик.

И зайцы согласились.

   – Верно, – и разошлись по домам.

А другие зайцы пришли из дому и тоже попросили:

   – Научи, Ежик, как стать львом.

У Ежика все уже было готово к зиме: и домик был как новенький, и закрома были набиты доверху едой разной, и объявление он давно уже разорвал, – а зайцы все шли и шли к нему. Каждому хотелось узнать, что, же нужно сделать, чтобы быть львом.

СОСЕДКИНА НОВОСТЬ

Шел медведь Спиридон по лесу, по сторонам глядел и не заметил, что через тропу сук вяза протянулся. Зацепился за него медведь, споткнулся, чуть было не упал.

   – Эх, – говорит, – еще бы немножко и клюнул бы лбом о дуб. Осторожнее надо быть.

Сказал и пошел себе своей дорогой, а на дубу Сорока сидела. Увидела она: споткнулся медведь и поскорее к соседке. Издали еще закричала:

   – Ты знаешь, сижу я, а медведь идет. Споткнулся и – хрясь лбом о дуб. Ох и шум по лесу пошел.

Услышала это соседка и скорее к своей соседке. Опустилась перед ней, крыльями машет, словами захлебывается, рассказывает:

   – Ты знаешь, шел медведь по лесу, споткнулся и—ух! – головой о дуб. Да так здорово, что с дуба даже желуди посыпались.

Услышала это соседка и к своей соседке. Сидела у

нее, рассказывала:

– Ты знаешь, шел медведь по лесу, ударился лбом о дуб, желуди осыпались, и теперь возле дуба дубки растут.

И пошла эта Сорокина весть по лесу гулять от соседки к соседке. Дошла она и до медведя Спиридона. Медведица Авдотья принесла ее.

   – Ты знаешь, оказывается, на месте– нашей рощи когда-то всего один дуб стоял. Мимо медведь шел. Ударился о него лбом, желуди осыпались и теперь рощей стали.

   – Гляди ты, – сказал медведь Спиридон, – как

бывает: идешь ты и не знаешь, чем твой путь кончится.

МЫШКИНЫ МОРЩИНКИ

Спросил Мышонок у своей матери, серенькой Мышки:

   – Отчего это у тебя, мама, морщинка у левого глаза?

   – От беды, сынок, – ответила Мышка. – Свила я себе гнездо, а Барсук вызнал и разорил. И оставила мне беда на память об этом следок у левого глаза.

   – Но у тебя, мама, и у правого глаза морщинка. Эта отчего? – спросил Мышонок.

   – И эта от беды, сынок, – ответила Мышка. – Свила я себе второе гнездо, Лиса унюхала и разорила. И оставила мне беда на память об этом следок у правого глаза.

   – Но у тебя, мама, и на лбу есть морщинка, – сказал Мышонок. – Эта у тебя отчего?

   – И эта от беды, сынок, – ответила Мышка. – Свила я себе еще гнездо, и это не уцелело – Хорек разорил. И оставила мне беда на память об этом следок на лбу.

   – Это что ж, и на моем лице беда будет морщинки чертить? – спросил Мышонок.

   – Конечно, – ответила Мышка. – Это всегда так: как беда, так и морщинка.

   – И долго она чертить будет?

   – Пока лица хватит.

Мышонок подумал немного и сказал:

   – Выходит, зря я медведю завидовал.

   – Почему зря? – спросила Мышка,

   – Как же, – говорит Мышонок, – у него вон башка большая какая, много на ней беды уместится,

– И... сынок, – сказала Мышка, – беда медведей боится. Она их стороной обходит. Беда, она, ох, какая хитрая. Она кого послабее выбирает, кого попроще метит.

КЛУШИЦА

Свое гнездо Клушица построила высоко в горах. Слетая иногда в долину, она говорила знакомым:

   – Я живу там, где живут орлы: у самого солнца. В ясные дни, оставив гнездо, она подолгу парила

в небе приговаривая:

   – Пусть все видят, как высоко могу парить я.

Но боясь, что ёе видят так высоко не все, она спускалась в долину и говорила знакомым:

   – Я только что парила там, где парят орлы: под самым небом. Оттуда все кажется таким мелким... А вас даже и не видно вовсе.

Ей так хотелось быть во всем похожей на орлов, что она даже пробовала кричать по-орлиному. Опустится на скалу, разбросит в стороны крылья и крикнет на все ущелье:

   – Криа-а!

Тут же слетит в долину и спросит:

   – Вы слышали? Вы, наверное, подумали, что это

кричал орел? Нет! Это кричала я, Клушица! Мы живем с орлом рядом, парим с ним в одном небе. Мы во

всем похожи. Только имя у меня иное. Но ведь и орла

могли назвать Клушицей...

Она всю жизнь прожила с Орлом по соседству. А когда Орел состарился, то поднялся в небо, сложил крылья и рухнул грудью на скалы.

   – Зачем это он? – встревожилась Клушица.

И ответил ей сын Орла Орленок:

   – Отец не хотел, чтобы кто-то видел его слабым. Все мы, орлы, так кончаем. Почувствуем старость – в небо, и грудью о камень.

Состарилась и Клушица. Нелегко ей стало подниматься в горы. И потому свила она себе гнездо в долине– прямо на земле. И сказали ей знакомые:

   – Что же это ты? Всю жизнь жила с орлами, парила там, где парят орлы. Училась кричать по орлиному. Так и умри, как орлы умирают: повыше в небо и – покрепче о скалу...

Но клохтала в ответ Клушица по-старушечьи:

   – Что вы, какой из меня орел... Я – Клушица. И умру своей смертью. Орлы что едят? Мясо. А я червячков собираю, люблю в навозе конском рыться. Не орел я – Клушица. Я только жила с орлами рядом...

ПОЛКАН И ШУМКА

Всю жизнь пес Полкан бегал по двору дедушки Нефеда,лаял на прохожих, рычал на кур. Всю свою

жизнь только лаял и рычал. Ему даже во сне снилось, что он лает. Будто лезут в огород соседские куры, а он лает на них от сарая:

   – Я вам! Я вам!

И будто рычит для острастки:

   – Р-Р-Р-РР.

И так с утра до вечера с вечера до утра рычал да Лаял. И кроме как лаять и рычать ничему больше нё учился. И не дружил ни с кем. А тут на старости-то лет подружился вдруг с Шумкой дедушки Назара. Придет к ней, сядут они рядышком и сидят, на улицу смотрят.

Потрется Шумка головой о плечо Полкана, спросит:

   – Что ж ты молчишь? Скажи мне что-нибудь.

Окажет Полкан:

   – Гав... Гав...

Поморщится Шумка, отодвинется от него немножко:

   – Ну что ты лаешь, ты что-нибудь нежное скажи.

   – Р-р-р-р, – прорычит Полкан и придвинется к Шумке поближе. Сидит возле нее, молчит. Всю свою большую собачью жизнь он только и делал, что рычал да лаял, и ничего другого говорить не умеет.

Посидят так Полкан с Шумкой, помолчат и разойдутся. На другой день Шумка к Полкану в гости приходит. Садятся они опять рядышком и сидят, на улицу смотрят.

Потрется Шумка головой о плечо Полкана, попросит:

   – Ну хоть сегодня скажи мне чтотнибудь нежное. Встрепенется Полкан, скажет:

   – Гав... Гав...

И добавит чуть потише:

   – Гггав..

– Поморщится Шумка, отодвинется от него немножко:

   – Ну что ты лаешь на меня? Ты мне скажи что– нибудь нежное.

   – Рррр, – прорычит Полкан и придвинется к Шумке поближе.

И сидит Шумка возле него и ни о чем больше не просит. Лучше пусть молчит Полкан: он умеет нежно молчать, а говорить... Нежным словам Полкану некогда было учиться: он двор стерег, рычал на всех да лаял. Нежно говорить он не умеет.

СЛАДКАЯ МУКА

Родились у Ежика ежата. Пока не было их, говорил Ежик:

– Мне бы хоть парочку.

А тут сразу пять родилось, и все сыновья.

И пока им материнского молока хватало, ходил Ежик по лесу, хвастался:

   – Пять сыновей! Будет кому защитить в старости.

А как стали подрастать они, как начал Ежик сам

кормить их, то и схватился за голову.

   – Пятеро! Это подумать только и то страшно. По мыши, пять мышей надо поймать, а по две – уже десять. Ой-ой-ой!

Вставал теперь Ежик до света, ложился затемно. Чуть до дому добирался по вечерам. Бросались ему ежата навстречу, кричали один громче другого:

   – Папа, что принес?

   – Себя чуть донес, – говорил Ежик и падал в постель.

И чем больше росли ежата, тем больше еды им надо было. И тем чаще говорил Ежик:

   – Мучители вы мои. И когда я только от вас отмучаюсь.

Отмучился. Выросли ежата, разбрелись по лесу, своими семьями жить начали. И тихо стало у Ежика в домике: он да жена. И пошуметь некому. И скучно стало. Вернется вечером Ежик с охоты, а его и не встречает никто, а бывало...

И вспоминал– Ежик ребят своих. Все вспоминал: и как у них глазки прорезались, и как они колючками обрастали, и как прощались с ним, когда уходили.

И сказал Ежик как-то жене своей:

   – Плохо у нас, жена, без ребят стало.

   – Но ты же вон как мучился с ними.

   – Да, мучился, – согласился Ежик, – но без этой

муки мне теперь и жизнь не в жизнь. – И подумав немного, добавил: – Только и жил, пока мучился. А сейчас что у меня за жизнь? Так, время только идет...

И, кряхтя по-стариковски, полез на печку.

ПРИСНИЛСЯ БАРСУКУ СОН

Все утро сидел Барсук у своей норы и вспоминал, какой ему сегодня ночью сон снился, измучился, а вспомнить никак не мог. А хотелось вспомнить, чтобы потом ходить по лесу и рассказывать всем:

   – Вот мне какой сон приснился...

Но сон не вспоминался. «Ладно,– решил Барсук, – позавтракаю на сытый желудок, может, легче вспоминаться будет». И вдруг приподнялся:

   – Завтрак...

Глаза его расширились:

   – Завтрак! Ну да, так и есть – завтрак. Вспомнил!..

Снилось ему, будто идет он домой с ночной охоты, несет связку мышей, думает: «Позавтракаю сейчас и спать лягу». Смотрит, идет ему навстречу Лиса.

   – Хочешь, – говорит, – узнаю, о чем ты думаешь? О себе ты думаешь, чтотгы Барсук добрый.

Не думал Барсук о себе так, но подтвердил.

   – Точно, – говорит Барсук, – о доброте я о своей думал..

А Лиса смотрит ему в глаза и говорит:

   – А сейчас ты думаешь: «Вот возьму и подарю Лисе мышей своих, пусть она видит, что нив самом деле добрый». Верно я отгадала твои мысли?

   – Верно, – подтвердил Барсук, и вдруг спохватился: так ведь он же совсем и не думал так. Да и с чего бы это он стал такие дорогие подарки Лисе делать? Он всю ночь за этими мышами охотился, даже живот оцарапал, пока поймал. И теперь отдать? Ни за что!

Но ведь и за язык никто его не тянул, сам сказал, что он добрый и собирается Лисе подарок сделать. Назад отступить – жадным прослыть. И отдал Барсук своих мышей Лисе и остался без завтрака.

Вот какой Барсуку сегодня ночью сон приснился. Все утро он сидел у норы, вспоминал его. Измучился, но все-таки вспомнил. Вспомнить вспомнил, а толку что? Такой сон никому не расскажешь: смеяться будут. Скажут: «Ты, Барсук, даже во сне глупый».

«Нет уж, такой сон лучше при себе держать», – подумал Барсук и полез в нору завтракать. Лез, ворчал:

   – Время только зря на воспоминания потратил,