Текст книги "Рассказы об армии"

Автор книги: Владимир Наконев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Но их тоже берут и вместе с ними патруль находит спрятанную водку, наводя нарушителя на мысль, что без гипноза здесь не обошлось. И к вечеру комбат отдаёт наполненный ящик с зельем командиру части, присовокупляя список "Авторота – 6 бутылок,...".

Полковник не отказывает себе в удовольствии самолично расколотить бутылки в присутствии построенных рот в цинковый тазик, который поддерживает дневальный.

День закончился всего лишь двумя упившимися в усмерть дневальными, которые были отправлены вывернуть содержимое тазиков в помойку. Но это нарушение уже было не по нашей вине.

10. Рефлекс.

– Позови начальника, пожалуйста. Заведующая к телефону.

Без особого энтузиазма я отправляюсь на опушку леса. В последнее время мои отношения с начальником центра допризывной подготовки, где я работаю инструктором, становятся всё более и более натянутыми. Не только, правда, у меня, но от этого не становится лучше.

Центр находится на выезде на сборах на территории бывшего пионерского лагеря. И начальник сам проводит тактические занятия с личным составом. Никогда не служивший в армии, он, влюблённый в своё дело, делает всё по уставу и по другим, непонятным мне правилам, почерпнутым, как мне кажется, из самых плохих фильмов про немецкую армию.

По двойному свистку пацаны обязаны построиться. По длинному разбежаться и замаскироваться вокруг поляны, по краю которой потом проходит начальник и делает замечания нерадивым. Затем опять двойной свисток.

Начальник уходит и оставляет меня со школьниками. Зная мои нетрадиционные методы подготовки, некоторые из них уже ухмыляются.

– Значит так... , – я делаю многозначительную паузу, – Мне не понравилась скорость, с которой вы разбегались. Иногда это может приблизить ваш отход в мир иной. Сейчас проводим тренаж команды «Ложись!». Правильное и быстрое, без обдумывания, действие оставит вас в живых. Команда может быть подана в любое самое неудобное время.

Говоря это, я наклоняюсь и зачерпываю в ладонь мелкого гравия. Продолжая объяснение, пересыпаю из одной руки в другую. Ничего не подозревающие курсанты центра расслабленно слушают. Их радует уже то, что я не свищу и не заставляю бегать туда-обратно.

– Ложись! – и я с силой запускаю пригоршню мелких камней в строй.

Попадав как попало, некоторые вскрикивают от боли. Камни, всё-таки. Построив заново, я подробнее рассказываю, как надо действовать в таком случае. Затем, перестроив шеренгу в колонну, и даю ложную команду.

– Равняйсь! Смирно! Вольно. Прямо ша-агом,... Ложись!

В этот раз «раненых и убитых» не было. Пацаны уже и не разговаривают в строю, жадно внимая каждому моему слову. Я объясняю следующую задачу: в данном районе находится диверсант-снайпер. Найти и обезвредить, используя все навыки маскировки на местности. Диверсант – это я. У меня бесшумное оружие, которым я могу пользоваться без ограничения. Те, кого я «убил» обязаны подняться на ноги и вернуться на поляну. У всех загорелись глаза: Родина ждёт героев.

Я сверяю часы с одним из курсантов, чтобы у меня было ровно пять минут, чтобы спрятаться и ухожу в лесок. Подле одного дерева обнаруживаю здоровенную свинью с подсвинками. Почмокав губами, я приближаюсь к ней и ласково чухаю её откормленное рыло.

Благодарно похрюкивая, она заваливается набок и её тут же берут на абордаж поросята. Хлопнув ещё пару раз ладошкой по свинскому телу, я взбираюсь на это самое дерево и, совсем не маскируясь, стою на ветке лицом в сторону, откуда должны прибыть ученики. Снизу доносится удовлетворённое повизгивание.

Появляются первые зады, высовывающиеся из папоротника. Не умеют ползать по-пластунски. Но, распределились довольно правильно. Негустой цепью продвигаются вперёд. Немного позади показалась и вторая цепь. Более разрежённая и широкая. Неплохо, пацаны, неплохо.

Свинья отрывисто хрюкнула и вскочила на ноги. Поросята замерли, прижавшись к ней. Первые двое вояк замерли на месте.

– Здесь его нет, – слышу шёпот, – Иначе чушка уже убежала бы.

Сменили направление и поползли дальше. Я прикрыл ладошкой рот, чтобы не дать звуку направление, и «убиваю» обоих. От неожиданности они замирают на месте, глядят друг на друга, поднимаются и бредут обратно. Увидев, что они поднялись, на это место приползают ещё четыре охотника. Получив то же, что и первые, уходят в сторону поляны.

– Где он там засел? – слышу негромкий вопрос из второй цепи.

– Иди и найдёшь, – следует саркастический ответ... И в этот момент со стороны поляны доносятся два свистка. Все ловцы вскакивают и бегут по привычке строиться.

– %%#*b!! – по-взрослому высказывается один из учеников на бегу, – Как собакам!

Я спускаюсь с дерева и, сделав хорошую дугу, чтобы не помешать подготовке новых защитников родины, возвращаюсь в лагерь.

10. Печальная история.

Начальник минно-подрывного дела был самый обыкновенный алкаш. Что не является редкостью в армии одной шестой части суши. Зная его слабость, ему подносилась очередная бутылка водки и командиры рот получали все необходимые взрывающиеся штучки для занятий с личным составом. Без оформления документов, которые заполнял вечером сам проспавшийся начальник.

В этот день не заладилось с самого утра. Бутылку не принесли. Пообещали купить ближе к вечеру. У начальника болела голова и вечер казался намного дальше, чем обещанное партией построение коммунистического общества. Обидевшись на неучтивое отношение, начальник потребовал оформления всех надлежащих бумаг. К этому процессу у командира роты привычки не было. Половина дня ушла на заполнение формуляров и получение всех подписей.

Находясь после этого не в самом лучшем расположении духа, командир роты заставил выйти на занятия всех. Включая офицеров и дембелей.

Окружив офицера весь состав роты следил за его действиями, которые он же и комментировал:

– Снимаете предохранительную чеку, устанавливаете ограничитель, подготавливаете взрыватель и...

– Товарищ капитан! Наоборот надо!– сержант увидел, что офицер перепутал порядок действий для установки мины.

– Не учи отца е..., – и офицер отпускает взрыватель в отверстие.

Сержант делает бросок в сторону с криком:

– Дембеля ко мне! Ложись!

Это была очень мощная мина. Более десяти погибших и три десятка покалеченных. В основном молодых солдат, стоявших ближе всех в группе. И лишь дембеля вышли из ситуации без царапин.

Прибывшая комиссия обнаруживает пьяного в стельку начальника минно-подрывного дела и все заполненные как положено бумаги. Ему, в последствии, даже не объявили выговора. Но, правда, отправили проходить дальнейшую службу к чёрту на кулички.

11. Новое чувство.

Начальник спортивной парашютной команды, хоть был и алкаш, но не дурак. Знал, что служить ему ещё, как медному котелку. Поэтому и дружбу водил с перспективными подполковниками, да полковниками. Станут, понимаешь, когда-нибудь, званием повыше, в плечах пошире и не забудут верного и услужливого друга.

И эти его друзья относились к спортсменам, как баре к холопам. Стоим, как-то, ожидая самолёт, планируем групповой прыжок. И на нашу беду появляется начальник штаба с челядью, в парашюты обряженные. Проходя мимо строя, он небрежно тычет в грудь каждого попавшегося пальцем:

– Ты, ты и ты. Во вторую шеренгу! Эй! Папуас! Я кому сказал: пошёл вон!

– Слушаюсь, товарищ подполковник! – испуганно шарахнулся солдат.

Начальник команды, подбежал и виртуозно заёрзал возле офицеров.

– Товарищ полковник сюда, пожалуйста. Разрешите проверить парашют, товарищ полковник?

Подполковник обласканный отсутствием приставки в обращении, даже ростом стал повыше. Я же стою молча, зная, что последует дальше.

– Ты, – Начальник команды в мою сторону, – выпускающим пойдёшь.

– Есть!

На правах выпускающего, я не сажусь на скамейку в самолёте и стою в проходе, держась за тросы. Набрали высоту. Начальник команды занимает весь проём открытой двери, поворачивается и командует: «Приготовиться!». Через некоторое время прыгает. Я поворачиваюсь к подполковнику и вижу остекленелые глаза. Согнулся, приготовился. На жизнь или на смерть. И мелькает у меня мысль.

– Пошёл! – и, высунувшись на руках вслед прыгнувшему, я со всей силы пинаю его в зад.

Поворачиваюсь к следующему, смотрю в глаза и повторяю действие. Спортсмены давятся от хохота, прикрыв ладошками рты. Повернувшись в очередной раз, я вдруг вижу любопытные глаза последнего офицера группы. «Сколько же у него прыжков?» мелькает мысль. Додумывать некогда, хватаю его за лямку, подтаскиваю к двери и он с воплем «Не пина-а...!» исчезает за бортом.

На взрыв хохота испуганно оборачивается пилот. Я показываю ему рукой «Второй круг и повыше».

После прыжка я подхожу к группе офицеров, как к куче ядовитых змей. И на подходе слышу фразу подполковника:

– Правда говорят, что с количеством прыжков появляется опыт и чувство прыжка. Меня сейчас так шарахнуло в момент раскрытия... – и задницу почёсывает.

– Ты знаешь, что тебе будет, если я расскажу? – прозвучавший над ухом голос заставляет меня вздрогнуть. Сзади стоит молодой старлей из штабистов.

– Ты не расскажешь, – безапеляционно заявляю я, – Не будешь же ты портить ему чувство прыжка?

– Не буду, – соглашается старлей, – Но ты, всё равно – гад. Меня мог бы и не пинать.

12. Ничего невыполнимого.

Памяти Миши Микаэляна.

Глупая, нелепая смерть.

Он был маленьким и худеньким малышом шестнадцати лет. Среди учеников моей первой парашютной группы. С большой копной вьющихся чёрных волос. Любопытный и серьёзный не по годам...

Миша стал солдатом-десантником. Уже развернулись плечи. Но слегка ссутулилась спина. И вдруг облысела голова. По-настоящему. Лишь кое-где остались островки прежней буйной растительности. Миша брил остатки бритвой и по специальному разрешению командира части носил паричок, подстриженный накоротко.

В разгар строевого ежегодного смотра вдоль строя части идёт зажравшийся штабной полковник из округа. "головные уборы снять!". И вдруг среди просвечивающих розовой кожей затылков полкан видит неуставно длинные волосы.

– Это что такое! На кого похож?! Немедленно!! Пять минут на стрижку! Бегом!

– Есть!

Миша бегом убегает с плаца, забегает за угол первой казармы, срывает парик, прячет его за пазуху и бежит обратно. Тем временем полковник раздалбывает комбата:

– Распустились тут! Не следите за личным составом...!

Командир батальона видит возвращающегося солдата и поджав губы, чтобы не расхохотаться, слушает лай проверяющего.

– Товарищ полковник! Ваше приказание выполнено! Разрешите встать в строй?

Полковник, остолбенев, глядит на Мишу, на иссиня-выбритый череп, на берет, что держит Миша в руке и не знает, что делать. Издалека на это глядит командир части. Ухмылка на его физиономии говорит о том, что он понял комизм происходящего.

– Дак, это... вот...-, тянет время полковник, – Встать в строй!

– Есть!

Офицер забывает, что надо делать дальше и уходит к командиру части.

– Послушайте, как это можно, за пол-минуты побрить голову?

– Для десантника нет ничего невозможного, товарищ полковник!

– Да, я понимаю... Но, всё-таки!

13. Уважение.

Старшина батальона был многопудового веса. И складу характера неординарного. С привычками всякими. Тумаки раздавал солдатам походя. Но, как оказалось, и товарищей прапорщиков приголубливал. Командир знал, похоже, об этом, но никак не реагировал. Прапора были простыми ребятами. Со слабостями и недостатками, присущими всем. И на побои реагировали, почему-то, одинаково: никому не рассказывали.

Настала и моя очередь. Месяца не прошло, как я начал служить свою сверхсрочную, как, однажды, сидим вместе с прапорами и тут подбегает солдат и говорит, что меня старшина просит зайти в его каптёрку. Уходя, я обратил внимание, что все прапорщики, как-то стнанно на меня посмотрели.

Постучал я в кладовку, открыл мне солдат и тут же вышел, закрыв за собой дверь. Старшина возвышался посреди стеллажей, как гора Магомета.

– Мне сказали, что Вы просили зайти, – нейтрально докладываюсь я. И в самом деле, не рапортовать же сундуку.

– Вы, вот что, товарищ младший сержант...,– прапор вдруг сгребает меня лапищей за ворот и выдёргивает на высоту своего роста.

Поняв, что сейчас будет тычок в солнечное сплетение, я резко группируюсь, причём моё колено, совершенно случайно, по дороге входит между ног старшине. Охнув, он опускается вместе со мной на пол. Я отбиваю руки, отпрыгиваю назад, делаю перетанцовку на носках, подготавливая ноги к серии пинков и замираю в атакующей позе. Начхать, думаю, что будет дальше, но, если шевельнётся, дам пинка по физиономии.

Вижу, что старшина уже не столько страдает, сколько искоса наблюдает за моими ритуальными танцами. Хотя и в норму совсем ещё не пришёл. Я опускаю руки, одёргиваю китель и разряжаю обстановку:

– Ну, если у Вас больше нет вопросов, то я, пожалуй, пойду? А, товарищ прапорщик?

Прапор согласно кивает головой и сдавленно мычит что-то одобрительно-провожающее. Я открываю дверь, выхожу и вежливо без стука закрываю за собой, оттолкнув солдата, который попытался протиснуться в кладовку. Всю дальнейшую службу мы ни разу не пересеклись грубо со старшиной. И всегда он подчёркнуто-вежливо называл меня "товарищ младший сержант". А остальных прапорщиков батальона он всегда величал только по фамилии.

14. Чей дембель главнее.

– Ты почему у нас плохо участвуешь в жизни батальона? – спросил меня, как-то, комбат.

– Вот уж не надо ля-ля, товарищ майор, я делаю всё, что надо.

– Ладно, не пререкайся со старшими. Слушай, не мог бы ты оказать нам одну услугу. Ты ведь живёшь рядом. И, если пару раз в неделю будешь приходить на подъём личного состава, нам не прийдётся лететь сюда из города на попутках в такую рань. С солдатами старшина проведёт беседу, чтобы они тебя слушались.

– Без проблем, командир.

И уже на следующее утро я ровно по времени подъёма захожу в казарму. Дневальный, увидя меня, лениво подаёт команду «Смирно!». Выслушав рапорт, я спрашиваю дежурного, почему не видно выбегающих на зарядку солдат.

– А мы не успели подать команду на подъём, – хитровато говорит дежурный.

По скорости, с какой я схватил его за ремень, он понял, что шутки кончились.

– Дневальный! Команду!

Дневальный заорал, как, наверное, никогда в жизни. Дежурный, когда я его отпустил, бегом пробежал в одну половину казармы, где спали солдаты первого года службы и с криком начал поднимать молодёжь. Я направился в другую часть. Открываю дверь и вижу только несколько неторопливо поднимающихся тел.

– Команда «Подъём» была?

– Ну и что? – с ближайшей кровати из-под одеяла показывается заспанная физиономия, – Сверхсрочник! Вали отсюда, не мешай дембелям ждать окончания службы.

– Между прочим, мне тоже в этом году дембель, – говоря это, подбираю с табурета свёрнутый солдатский ремень.

– Ну, вот и готовься. И вообще, пошёл ты...

Договорить дембель не успевает, потому что я за ножку кровати переворачиваю содержимое на пол.

– Вот, бля!...

Но продолжения опять не следует. Я, наотмашь, врезаю ремнём по телу, выбирающемуся из кучи барахла солдата. И он, с ловкостью обезьяны скрывается под следующей кроватью. На угрожающее движение ещё одного «дедушки» я отвечаю хлёстом по ногам. Затем переворачиваю ещё пару опустевших уже кроватей, подтаскиваю их, чтобы они забарикадировали дверь и наматываю на руку ещё один ремень. Начинаю загонять всю толпу в угол. Но и они не лыком шиты. Открыв окна, выбрасываются наружу (благо первый этаж).

– Батальон, смирно! – доносится из-за двери. Я оттягиваю кровать от двери, открываю её и сталкиваюсь с майором.

– Здравия желаю, товарищ майор! Случилось чего?

– Нет. Я просто хотел помочь тебе провести подъём первый раз.

– Нет необходимости. У нас такие послушные солдаты...

– Знаю я, какие у нас послушные! Я уже устал слушать жалобы офицеров. Там все поднялись?

– Так точно!

Несколько месяцев спустя, когда я тренировал дембелей в спортзале по их просьбе, они мне со смехом рассказывали, как они инструктируют каждый вечер дневальных.

– Мы им говорим, если на подъём прийдёт комбат, старшина или этот долбаный сверхсрочник, ори что есть силы.

15. Телепат.

Попасть на спортивные сборы в Советской Армии было примерно то, что и получить звание Героя. В то время, когда сослуживцы тянули лямку военных будней, можно было тренироваться, ходить в самоволки, и, вообще, как можно меньше надевать военную форму. К началу всяких первенств на сборы добавлялись стареющие, но ещё находящиеся в хорошей форме офицеры. Братство спортивное приобретало разношёрстность и происходило взаимообогащение не только спортивным мастерством, но и умением пошутить, подколоть.

Молчаливый капитан, всё свободное время проводящий с книжкой в руках, поглядел на меня и спросил:

– Ты слышал что-нибудь о Вольфе Мессинге?

– Конечно.

– Я вот гляжу на тебя и вижу у тебя задатки шарлатана. Слушай сюда, есть такой трюк...

Весь фокус сводился к следующему: на столе раскладывались три карты, я должен был, отвернувшись, подождать, пока кто-нибудь притронется к любой из них и потом угадать, какую тронули. Разгадка была в том, что карты раскладывались, как устроено лицо: глаза, нос. И, прежде чем отгадать, я должен был взглянуть на капитана, а он, в свою очередь, почесал бы задумчиво подсказку. Потом количество карт увеличивалось.

Вечером от нечего делать весь коллектив, как обычно, трепался на все темы. Между прочим речь зашла и о сверхъестественных способностях. После того, как все повспоминали всякие случаи из жизни и прочитанное, я небрежно заявил, что у каждого есть что-то. Просто не каждый может это проявить.

– Ну тогда ты прояви, – со смехом сказал один из присутствующих.

– Я просто так не могу. Нужно хорошо настроиться, Чтобы другие не мешали и многое другое.

– Ну, как всегда, – ответствовал один из моих товарищей, – Ляпнуть мы все можем, а как сделать, так в кусты.

– Ах, так! – вскипятился я, – Тогда вот, самый простой пример!

Я забираю карты из рук играющих, ставлю табурет на середину комнаты и объясняю присутствующим, что нужно тронуть карту, когда я отвернусь. Отворачиваюсь. И по команде участников возвращаюсь к табурету, отметив на ходу чешущийся нос капитана.

– Вот эта.

Всеобщее молчание. Все задумчиво разглядывают карту. Количество зрителей добавляется. Но, правда, мне оставлен большой сектор свободного пространства. Меня заставляют отвернуться ещё раз. Повернувшись, я замечаю, что у капитана чешется и нос, и глаз. Начинаю самый большой спектакль последнего времени. Наклоняюсь, обнюхиваю карты, провожу над ними руками и обиженно замечаю:

– Мы же договаривались, трогать только одну карту. Вот эти две были тронуты.

Всеобщее оживление, возгласы и недоверчивые лица вокруг меня.

– А больше карт можешь?

– Могу, – и я накидываю на табуретку с десяток карт.

– А теперь выйди из комнаты!

Выхожу. Жду, когда позовут. Открывая дверь, я увидел странный жест капитана. Он крутанул два пальца в воздухе, а потом не почесал, а прикоснулся к щеке. Ничего себе! Что же это означает? Мы об этом не договаривались. Тяну время, раздумывая. Прошу указать мне на того, кто прикасался к карте. Показывают. Пододвигаюсь к жертве, успевая ещё раз бросить взгляд на своего партнёра. Тот делает отрицательное движение пальцем, потом ещё раз крутанул два пальца, словно меняя их положение в воздухе и опять за свою щёку. Эврика!! Прямой взгляд в глаза того, на кого указали и сногсшибательное заявление.

– Ребята! Я же просил не обманывать. После того, как он потрогал вот здесь карту вы её поменяли.

Все перестали дышать. Капитан, перелистывая страницу своей книги, вытянул большой палец кверху.

– А-а-а! – застонал один из зрителей и бросился в открытую дверь. И захлопнул её за собой.

– Ребята! – донёсся его вопль из-за закрытой двери, – Он нас дурачит. Я сейчас гляжу в замочную скважину и отлично вижу и табуретку и карты.

– Ну вот! – разочарованно тянут голоса, – Тоже мне экстрасенс.

Я улыбаюсь, накидываю ещё карт и, выходя из комнаты, тяну за рукав одного из зрителей, чтобы телом прикрыл амбразуру. Когда открывается дверь, захожу и весело улыбаясь, вижу, что у капитана ничего не чешется.

– Ну, что вы испугались? Можно было и потрогать карту. Не вижу ни одной, к какой бы прикоснулись.

Все молча разглядывают карты, разбросанные на табуретке. Иногда кто-нибудь переворачивает одну из карт, чтобы посмотреть, что изображено на обороте. Наконец, мой тренер по настольному теннису произносит.

– Ему кто-то из нас подсказывает. Пошли все отсюда вместе с ним!

Когда у тебя сто десять кило веса, можно так приказать всем. Весело гогоча, срочники, молодые офицеры и я выходим из комнаты. В ней остаются только Гена и старый капитан, читающий свою книгу на койке второго яруса.

– Заходите!

Я жду, когда все рассядутся, подхожу, беру друга за запястье и, стрельнув взглядом на капитана, уверенно тычу в карту.

– Эта!

– М-м! – стиснул зубы Гена, – Этого не может быть!

– Так, Ген, теперь тебе надо с ним выходить! Ты, кажется, ему сам подсказываешь.

Такое трудно было вытерпеть. Здоровяк обхватил голову руками. Я посмеиваясь внутри, но стараюсь, тем не менее, внешне выглядеть усталым.

– Ещё можно карты добавить? – спросил один из зрителей.

Я разбрасываю почти всю колоду, отворачиваюсь, потому что меня уже не просят выйти из комнаты и... ошибаюсь. На всеобщее оживление, говорю, что сильно устал, хочу воды и нужно вытереть голову холодным полотенцем. Пока все суетятся, выполняя мои пожелания, мы с капитаном перебрасываемся взглядами, он успевает уточнить у меня к чему относятся вновь покладенные карты и я ещё пару раз угадываю правильно тронутую карту.

Все устали. Просто сидят и подкидывают, как дрова в костёр, свои идеи по поводу фокуса. Я просто жду, что будет дальше, а капитан не отрывается от своей книги. Мой друг сидит молча и вдруг подскакивает и мешает все карты.

– А вот так можешь отгадать?

Я вопросительно взглянул на капитана, он слегка скорчил гримасу. Понятно. Выпутываться мне самому надо. Собираю все карты в колоду, тщательно тасую и кладу их на табурет. Протягиваю ладони к Гене и загадочно говорю.

– Вытащи одну карту, только не гляди на неё.

Гена повинуется. Я обхватываю его ладони своими двумя и, оглядев зрителей, произношу загробным голосом.

– Если это не король червей, то, значит, я сильно устал.

Гена переворачивает карту и роняет её на пол, следом я хватаюсь руками за койку, на которой читает капитан, потому что ноги меня не держат. Капитан, бросив свою книжку, отвернулся и трясётся в беззвучном смехе. На пол падает король червей!

– Всё! Спать! – слышатся голоса, – Куда к чёрту! Второй час ночи!

Среди ночи меня кто-то толкает. Я продираю глаза. Гена прикрывает мне рот ладошкой.

– Вов! Ну скажи, как ты это делаешь? Я никому не скажу.

– Капитана забыл выгнать из комнаты.

Гена с размаху бьёт себя кулаком по голове.

– А король?

– Что король? Я сам чуть не офигел.

16. Взаимопомощь.

Генерал был такой сволочью, что вторую такую в радиусе многих километров не найти. Каким-то боком он касался нашей бригады и регулярно приезжал с так называемыми проверками. Скорее всего, его просто выгоняла из дому генеральша. И он жил в нашей гостинице неделями, питался в нашей столовой. Причём из солдатского котла не ел. Брезговал. Просто каждый день заказывал прапорщику, заведующему столовой, того, чего ему хотелось бы откушать. Прапор со слезами жаловался нам, что уже и сам не может взять продуктов домой, потому что эта толстая скотина сжирает по курочке в день.

Насытив своё чрево, генерал усаживался в беседку посреди части, рядом с помещением дежурного и устраивал себе развлечения в виде чтения нотаций какому-нибудь офицеру, на свою беду посмевшего пройти неподалёку. Весь офицерский состав передвигался по части короткими перебежками, от одного угла к другому. Либо обходили опасное место через автопарк. И только солдаты веселились, глядя на эти новации.

Принесли черти этого генерала и на наши учения. Привычек он менять не стал. Закусив курочкой, опять сел в центре лагеря и ловил зазевавшихся офицеров. Я иду по своим делам и вижу группу офицеров, спрятавшихся за толстым деревом и мрачно переговаривающихся. Подхожу и выясняю, что генерал поймал опять офицера и "беседует" с ним, а они как раз хотели выкушать немного огненной воды из старых запасов.

– И сколько уже беседуют? – спрашиваю.

– Полчаса уже. И конца этому не видно. Хрен ли этому козлу, чем заниматься!

Я выглянул из-за дерева. Генерал, помахивая ладонью чего-то вешал на уши вытянувшемуся перед ним подполковнику. Дай, думаю, отличусь. И прошу офицеров дать мне какую-нибудь красную папку. Нашли. Затем снимаю свои погоны (наша полевая форма это допускала) и отправляюсь бегом к центру поляны. Генерал оживился сменой декораций и поднял вопросительный взгляд мне навстречу. Я, не представляясь, бросаю руку к околышу.

– Товарищ генерал! Штаб округа подполковника в секретку, – и, небрежно, большим пальцем показываю на вытянувшегося по стойке смирно офицера.

– Разрешите идти, товарищ генерал! – рявкает подполковник.

Получив разрешение, мы крутанулись на каблуках и с места взяли крупной рысью. Скрывшись за бугром, я хватаю подполковника за полу бушлата.

– Стоять, товарищ подполковник! Это была шутка. Народ там ждёт.

Тот протаскивает меня по инерции метра три. Останавливается, соображает и с размаху врезает ребром ладони по стволу дерева. Смеясь, мы присоединяемся к тем, что были в засаде. Некоторое время офицеры возмущённо обсуждают тему и затем подполковник протягивает мне руку.

– Спасибо, Володя! Ну, сука! Я ему сейчас покажу! Ты с нами примешь на душу? Приглашаем.

– Не, народ, я не пью.

Через пол-часа в лагере поднялась суматоха. Забегали солдаты в полном снаряжении, заревели моторы, а затем колонна выдвинулась из лагеря на большой скорости по разным направлениям, забыв генерала с его автомобилем, который, к тому же, категорически отказывался заводиться, не смотря на то, что два солдата по очереди крутили ручку. Генералу было лень пройти сотню метров пешком до уезжающих, чтобы спросить, что случилось, а посланный солдат, вернувшись, сообщил, что его послали на три буквы. Ужинал в этот день генерал гораздо позже.

17. Оскорбление.

Штабные офицеры и прапорщики стояли на разводе штаба. Это такое мероприятие, где командиру удавалось увидеть всех своих управленцев трезвыми и непомятыми до того, как они попрячутся в своих кабинетах или других, принадлежащих им заведениях, в раздумьях, чем подсластить очередной день, защищая Отечество.

В отличие от солдатского строя в первой шеренге стояли не молодёжь, а самые старые и уважаемые лица. Во второй же переминались с ноги на ногу так называемые не уважаемые. Время было раннее, занудные рассуждения командира части и начштаба их не особо интересовали. Возраст позволял ещё делать шутки, равнозначные средней школе. Да, ко всем тому, до открытия магазина было довольно много времени.

Рассказав последние новости и анекдоты, молодые прапорщики обратили внимание на старого прапора, стоявшего впереди них, с руками, сложенными за спиной. Он был самый старый прапор нашей части. И знал командира ещё лейтенантом. Поэтому и мог себе позволить такую вольность. Даже, по команде "Смирно", он не размыкал рук, а только слегка приподнимал подбородок.

Перемигнувшись, один и молодых прапоров расстегнул ширинку и, дождавшись последней команды "Равняйсь! Смирно!", вложил содержимое в руку старому прапорщику. Тот машинально сжал ладонь, не поняв, что ему поклали, перехватил несколько раз пальцами и, только по последовавшей команде "Вольно! Разойдись!" повернулся поглядеть, что это такое несдвигаемое ему дали. Отдёрнул руку и захлебнулся воздухом от возмущения и вида двух покрасневших от натуги, чтобы не засмеяться громко, прапоров, один из которых методично продевал пуговицы в петли.

Большая часть офицеров уже удалилась и тут хохот вырвался наружу, добив и без того невысокое моральное состояние старого служаки. Когда же он брезгливо бросился к газону вытирать ладонь, прапорщики, еле держась на ногах, поспешили по своим служебным делам.

Старый прапор добежал до кабинета командира части, но в приёмной не нашёл ничего умнее, как сказал, что ему нужно по личному делу. Был тут же просветлён по части Уставов ВС СССР. Прежде всего, надо было обращаться к своему начальнику. Делать нечего, пошёл к майору, заведующему отделом.

– Товарищ майор, меня оскорбили действием!

Майор задержал дыхание, расслабил галстук, оттянул ворот рубашки, приподняв одновременно выпяченную нижнюю челюсть. Все эти процедуры позволили ему остаться невозмутимым. Затем он выпил воды из графина и произнёс:

– Будем докладывать об этом по команде.

И повёл несчастного прапора к начальнику штаба. Оставил его в приёмной и вошёл в кабинет. Минут через двадцать старый хрыч не выдержал и приоткрыл дверь молчаливого кабинета. На столе лежали в беззвучной истерике два старших офицера, махая друг на друга руками, чтобы не шуметь.

Прапорщик злобно хлопнул дверью, плюнул на пол и ушёл.

18. Разбор прыжков.

Капитан, приехавший с ГСВГ был крутее варёного яйца. Сразу нашёл общий язык с начальником спортивной команды и на первых же прыжках, уже примерял на себя Т-4 чужой укладки.

– Ты погляди, как он напяливает на себя подвесную, – буркнул один из солдат-спортсменов проходя мимо меня.

Капитан и в самом деле напяливал.

В самолёте, как обычно... начальник команды прыгает первым для того, чтобы было больше времени для укладки парашюта. Следующим я выпускаю капитана. Тот мешком вываливается из двери и его тут же забрасывает на сальто.

Скрестив руки на груди и сжав ноги вместе, он свистит вниз, делая уже седьмой переворот. Я и прапор глядим на него сверху.

– Пипец! – повернулся ко мне прапор.

– Нет, я ему прибор с превышением выставил...

Но закончить фразу я не успеваю, потому что капитан, уже изрядно приблизившийся к планете, рванул кольцо запасного парашюта. После того, последний раскрылся, сзади выпала оранжевая колбаса основного.

Сверху было видно, как с места сорвался уазик полковника. Ну, вот теперь, точно пипец, подумал я.

Следующим прыгал подполковник – заместитель командира части. Повернувшись к нему, я объяснил заход на круг. Потому что он тоже прыгал на Т-4. Очень внимательно рассчитываю прыжок и выпускаю. Подполковник раскрывается так, как положено. А уазик полковника уже стоит рядом с кругом приземления спортсменов.

Я, выпуская парашютистов, указываю на эту изменившуюся обстановку и напоминаю, что точность надо отрабатывать, как на госэкзаменах. Иначе.... кто его знает, что будет иначе.

Прыгая последнему, мне совсем не сложно зайти на пятак, но бить по нему ногой я не стал, потому что рядом с кругом стоят по стойке "смирно" все прыгнувшие офицеры и спортсмены. И ближе всех, уперев кулаки в бока, полковник.