Текст книги "Рассказы об армии"

Автор книги: Владимир Наконев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Обед.

– Если откроешь этот бачок руками, то твоя взяла. А, если нет, то сбреешь усы, – заявил мне Зайцев.

Мои так называемые усы были его головной болью. Все курсанты покорно скоблили пух на губах по первому же приказанию и только я отказывался это делать, мотивируя это отсутствием в Уставе нормы, требующей заставлять начать бриться.

Бачок я не открыл, потому что медведеподобный Зайцев затянул барашки чумичкой, как рычагом, сказали мне потом мои товарищи.

На обед был горох со свининой – одно из любимых моих блюд. И, настолько же, нелюбимым для многих моих коллег. Я с сожалением смотрел, как они разбрасывали по кустам попадающиеся жирные куски. Наконец, все отвалили и я в гордом одиночестве навалил себе добавки из одной свинины.

– Так! Подъём и за работу! По дороге перекурите, – скомандовал взводный.

Я со вздохом отставил почти половину чашки с едой.

– Ты ешь, ешь, – остановил меня Зайцев, – Если хочешь, ещё накладывай.

Пришлось подчиниться. Комвзвода, лениво развалясь на травке, покуривал медленными и глубокими затяжками папиросу и добродушно взирал на меня.

В очередной раз, запустив ложку в миску, я вытащил огромный кус варёного сала. Зайцев насторожился. Я осмотрел кусочек со всех сторон, выбирая место, и вонзил в него мои челюсти.

– И-и-эп! – судорогой изогнуло тело сержанта и он, отвернувшись от меня, смачно выблевал свой обед на траву.

– Ты это..., – в промежутках между омовениями физиономии выдыхал Зайцев, – Ты ешь... Не стесняйся... Только усы, всё равно, потом сбреешь.

36. Попробовал.

Вечно-улыбающийся сержант Кротов пришёл к сержанту Зайцеву. Большинство сержантов нашей учебной роты обладали звериными фамилиями, за что в части нас так и называли: звериная рота.

– Ты понимаешь, Заяц, я ему говорю: щас в ухо дам, а он мне отвечает: ну и попробуйте.

– Кто? – спросил Зайцев, посмотрев, почему-то, на меня.

– Да этот. Мой. Тарасов.

Вова Тарасов – 20-летний деревенский, словно вытесанный из цельного куска дуба, невысокий спокойный флегмат. Он выделялся среди курсантов не только тем, что был чуть ли не одинаков в высоту и ширину, но и своим железным спокойствием.

– Зови его сюда этого Тарасова. Сейчас воспитывать будем, – пришёл на помощь «кроту» «заяц».

Через минуту в нашем классе объявился Вова с докладом.

– Товарищ сержант! Курсант Тарасов по вашему приказанию прибыл.

Зайцев поднялся, вытянулся во весь рост, чтобы казаться ещё выше, и пошёл навстречу.

– Жалуются на тебя, курсант Тарасов.

– Не вижу причин, товарищ сержант.

– Зато я вижу! Хочешь, чтобы я тебе урок преподал?

– Попробуйте, товарищ сержант.

И чем ближе подходил Зайцев, тем шире становился Тарасов, втягивая набыченную голову в расширяющиеся плечи и расставляя локти в стороны.

– Смирно!

– А я уж и так смирнее некуда, товарищ сержант.

Не доходя, Зайцев остановился и растерянно оглянулся на Кротова. Тот прыснул в кулак.

– Крот! Да пошёл ты нахрен! Учебный процесс мне тут нарушаешь. Вали отсюда! У тебя тоже сейчас урок должен быть.

Вечером нам устраивали отбой-подъём. 30 секунд на раздевание и нырок в койку и 45 на одевание и построение. У нас получалось всё лучше и лучше. Но и постоянный состав находил всё новые извращения, чтобы вернуться к учебному процессу.

– Рота! Отбой! И 30 минут никакого шевеления и никакого звука.

И эти полчаса дежурный по роте крался вдоль двухярусных кроватей, навострив уши, чтобы к чему-нибудь придраться. В этот раз койка предательски скрипнула под мгновенно-уснувшим Тарасовым.

– Рота! Подъём! 45 секунд! Построение на центральном проходе!

Мы почти справились.

– Ты что, молодой? Приказа не слышал? Полчаса без движения!

– Я, когда сплю, плохо себя контролирую, товарищ старший матрос.

Со стороны, где лежали Зайцев и Кротов, послышалось сдавленное хрюканье.

– Кротов? Это твой такой умник? Кротов?!

– Крот, ты спишь? – спросил Зайцев.

– Да, я сплю. И пусть только какая падла попробует меня разбудить!

Дежурный понял, что пора тормозить.

– Рота! Кроме курсанта Тарасова. Отбой! А ты, пошли со мной.

Все запрыгнули в койки и затаились. За дверями раздался грохот и снова наступила тишина. Со звериной стороны снова донеслось хрюканье и сдавленный шёпот.

– Попробовал.

Скрипнула дверь и в призрачном ночном свете показался дневальный. Почему-то, он подошёл к Кротову и зашептал.

– Товарищ сержант. Товарищ сержант.

– М-м-м.

– А там товарищ дежурный лежит.

– Дышит?

– Так точно!

– Налей ему воды на голову. А где Тарасов?

– Стоит, ждёт.

– Скажи ему: пусть идёт ложиться спать.

37. Шефская помощь.

Приближалась осень. Со всё более успешными овладениями воинскими специальностями курсанты всё больше работали в подшефных организациях, зарабатывая средства на обустройство всяких там ленинских комнат и прочих малярно-красочных наглядных агитаций. Дошло дело до того, что на работу отправлялся только пожелавший взвод, потому что нежно дремать в классе под пересвист морзянки было несравненно приятнее, чем разгружать вагоны на станции с лесо-материалом, например.

В тот день нам досталась разгрузка яблок. Погрызли немытых витаминчиков и в конце работы старшая смены на складе предложила нам набрать яблок с собой. Пожалуй, она на всю жизнь запомнила,, сколько яблок умещается за пазухой в неушитое флотское х/б. Рота обожралась.

На следующий день другой взвод отправился на разгрузку вагонов. Мы целый день гадали, что же принесут они к вечеру. Хорошо бы каких других фруктов. Груш, например.

Вместо фруктов в расположение роты принесли взвод. Оказывается, можно в усмерть упиться шампанским. Злобно-завидующий постоянный состав роты отменил все подъёмы и отбои в казарме блоагоухающей благородным винным запахом.

– Товарищ прапорщик! – донеслось из строя на разводе на следующий день, – Ну почему одни курсанты ходят помогать шефам? А постоянный состав только тянет службу.

Справившись с удивлением, старшина роты сформировал команду из одних старослужащих и свободных сержантов.

Вечером мы «летали» до половины второго ночи после того, как наши старослужащие весь день разгружали вагоны с бутилированой минеральной водой «Ласточка».

38 Субординация.

Когда тебя прессуют со всех сторон правила игры (а жизнь – это игра) можно не соблюдать за их ненадобностью. Ряд высокопоставленных офицеров нашей бригады взял курс на мою полную дискредитацию. И плевать всем было на то, что я выступаю за сборную части по парашютному спорту, что непьющий-негулящий. Типа, сказано, что бурундук – птичка...

Я, по совету старших и более опытных в склочных вопросах товарищей, накатал жалобу в финансовый отдел округа. Когда начфин в штабе округа огласил мою заяву, весь отдел разведки встал в защитную футбольную стенку: типа, да, были небольшие недочёты и упущения в работе, но уже разобрались и наказали кого надо. Начфин выслушал, не поверил и прислал в бригаду майора-инспектора для разбирательства на месте.

Майору мешали все, кто только мог. В кабинет, который ему выделили для работы с бумагами и куда вызывал причастных, в том числе и меня, постоянно заходили офицеры в звании не ниже подполковника. Мы с майором должны были вскочить, замереть вытянувшись и ждать когда подполковник благодушно разрешит нам сесть и продолжать наши занятия.

Майор был совсем не дурак и, однажды, когда навестивший нас очередной подполковник отвернулся к окну, задал мне нейтральный вопрос, но во взгляде, направленном на меня явно читалось: «что за херня?». Я, медленно отвечая на вопрос, быстро поворошил бумаги, лежащие на столе перед инспектором, нашёл нужную платёжную ведомость, нашёл в ней фамилию подполковника, ткнул в неё пальцем, а потом показал пальцем в спину глядящего в окно офицера.

Майор беззвучно пошевелил губами, но ясно прочёл по ним, что инспектор явно не в восторге от сексуальных предпочтений мамы этого подполковника.

– Ну, что ж, – деловито проговорил майор, – Тогда я делаю себе пометку, что этот факт не подтверждается. И на самом деле, прикрывшись листком, черкает что-то в своём блокноте.

– А что вы можете сказать по поводу...? – чуть ли не нараспев тянет майор очередной вопрос, а сам, пользуясь тем, что мы сидим рядом, показывает мне свой блокнот под столом. Там крупными буквами написано: «в 9 вечера, по гражданке, в кафе на площади».

После доверительного разговора за чашкой кофе, майор быстро вошёл в тему и в течении нескольких дней избавился от визита больших звёзд в арендованный кабинет. Стоило какому-нибудь подполковнику появиться в дверях, как майор ласковым и льстивым голосом с широченной улыбкой говорил.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! Вот хорошо, что вы заглянули. Разрешите обратиться по теме проверки?

– Обращайтесь, – великодушно разрешал подполковник.

– Что вы, товарищь подполковник, можете сказать по поводу получения вами денег по этой ведомости за совершённые прыжки в день, когда солдаты в своих объяснительных утверждают, что прыжков не было?

– Я... ведомости... по поводу..., – испуганный подполковник съёживался до размера звёзд на погонах и растворялся в пространстве в районе двери.

Говорят, что несколько дней в бухгалтерии бригады была очередь из офицеров, пожелавших вернуть неправильно начисленные деньги. И ещё говорят, что начфин был очень доволен. Видно, ему впервые удалось увидеть столько честных служащих Советской Армии.

– Три года без суда и следствия, – сказал майор-фининспектор, взвешивая на руке толстенную папку – результат своей двухнедельной проверки, – Но никого никто садить не будет.Потому что здесь есть фамилии со штаба округа. Думаю, что там сейчас – тоже паломничество в кассу с возвратами. А с тобой они разделаются. Выкинут из армии и будешь ты всю жизнь оправдываться, что не совершал и не разглашал. Слушай! А ты не хочешь пойти в школу прапорщиков-финансистов? Нам они во как нужны. Пиши рапорт и прямо послезавтра мы с тобой вместе уедем отсюда.

Но мой юношеский максимализм удержал меня от такого, в принципе, хорошего жизненного решения и я объяснил майору, что меня уже тошнит от физиономий таких защитников моей Родины. И я лучше дослужу, как получится, и пойду на гражданку.

– Не дослужишь, – прерывает меня майор, – Я ещё и до округа не доеду, а на тебя уже приказ напишут. Во! А как к тебе коммунисты батальона относятся?

– Нормально.

– Садись и пиши заявление о вступлении в КПСС. И не крути башкой! Потом благодарить будешь.

Я сел и написал. Майор взял заявление и пошёл к моему комбату.На следующий день я единогласно был принят кандидатом в члены. Нужно было видеть физиономию начальника политотдела бригады (подпольная кличка «Му-му»), которому впоследствии досрочно дали звание подполковника в возрасте 53 лет, когда бюро части утверждало решение о моём членстве в партии.

...

Окончание этой паскудной истории произошло за полтора месяца до окончания моей службы. В часть на учения приехал генерал...

– Ты что? Записывался на приём к генералу? – спросил меня комбат.

– О, нифига себе, – отвествую я.

– Ну, значит, это он тебя вызывает. Ты имей в виду: если что, мы тебя поддержим.

Генерал принимал в кабинете командира части.

– Товарищ генерал! ... явился по вашему приказанию, – рапортую я.

– Хам! Вор! Наглец! Мерзавец! Жалуешься тут везде...! – слышу я в ответ рёв генерала.

Я быстро провожу в голове массу вычислений: за дверью в приёмной всё слышно, сержанты в Советской Армии генералов не бьют, а то потом этих сержантов даже пилить не отправят.

Дождавшись паузы во всплесках ярости генеральской, я делаю два шага к столу и шёпотом произношу: «Сам дурак!». И наблюдаю переход организма от нормального состояния к апоплексическому удару. Лицо генерала стало фиолетового цвета, глаза завращались орбитально независимо друг от друга, нижняя челюсть зависла в нижней точке и мелко подрагивала в попытках вернуться на место. Я бросаю руку к околышу и ору изо всех сил, чтобы было слышно за дверью.

– Разрешите идти, товарищ генерал?!

И, поскольку челюсть продолжала свои возвратнопоступательные движения, я ору ещё раз.

– Есть, товарищ генерал!

Буцаю ногами по полу, изображая строевой шаг и оказываюсь в приёмной, где в полуобмороке сидят четыре сфинкса в форме, ожидающие вызова к высокому начальству и бледная секретарша.

Криво, одной стороной рта, чтобы не видели другие, я улыбаюсь даме, козыряю знамени части в коридоре и вываливаюсь на улицу. Несмотря на гадкое настроение, внутри радостно ворочается злорадство: «Скотина! Значит и тебе пришлось денежки вернуть» потому что я точно помню, что была пара платёжек с именем генерала-парашютиста якобы совершившего прыжки со спортивной командой.

-Ну? – встретил меня на дорожке возле казармы комбат.

– Я – хам, вор, наглец и мерзавец.

– Ага, – мрачно буркнул командир и, засунув руки в карманы, пошёл прочь, насвистывая «как хорошо в стране советской жить».

После учений, на совещании офицеров части, генерал вспомнил и обо мне.

– А ещё этот сверхсрочник! Наглец!...

То, что я – хам, вор и мерзавец, генерал предусмотрительно не упомянул.

– Командир части! Написать приказ и выгнать его из армии!

Командир части подполковник Гришмановский уткнулся взглядом в стол, что со стороны можно было принять за кивок согласия. В отличие от генерала, он точно знал, что для написания такого приказа нужно было сначала выгнать члена из КПСС. Но, зато, он не знал, что его самого выгонят из армии через несколько месяцев без права ношения форменной одежды и не утрудившись лишением при этом партийности. Сделано это было с подачи всё тогоже финансового гения, из-за которого разгорелся весь сыр-бор и которого он же так защищал. Гений же, пройдя через суд офицерской чести, выбился-таки в люди и стал настолько значимой фигурой в политическом бомонде страны, что ему с удовольствием пожимает руку сам Повелитель Времени.

...

39 Короткие рассказы.

Муму.

Новый начальник политотдела в звании майора сразу показал свою власть. Собрал в клубе всех офицеров части, вышел к микрофону, постучал по нему ногтем, порылся в боковом кармане, доставая бумаги. При этом два раза отчётливо произнёс «му».

– Ёпт! Упустить такое!

Сидевший в зале капитан, раскрыл планшет и начал быстро черкать по нему карандашом. Майор, тем временем, рассказывал о себе, службе и, увидев пишущего офицера, решил проявить к нему внимание.

– Что вы там пишите, товарищ капитан? Да, вы! Встаньте, когда я к вам обращаюсь! Неужели не можете найти другого времени для своей писанины?

– Я, товарищ майор, записываю за вами. Должен же я рассказать солдатам о новом начальнике политотдела.

– Да? А позвольте взглянуть на ваши записи?

– Вы обижаете меня своим недоверием, товарищ майор.

Капитан поднялся на сцену и подал бумагу. Майор углубился в чтение.

– Так... учился, служил... А что это за «муму»?

– Не знаю, товарищ майор. Я сам собирался у вас спросить. Вы в самом начале, сказали «му-му».

– Я не говорил!

Капитан, обращаясь к залу, спросил.

– Товарищи офицеры! Кто слышал, как товарищ майор сказал «муму», поднимите руки?

Единогласно.

...

Хлопчик.

Подполковник был настолько маленьким, что парашют развернулся при раскрытии, сложился опять и рухнул всей своей тяжестью на собственные стропы. Прихватив одну из них, купол раскрылся заново. Глубокий перехлёст! Подполковник поднял голову и остолбенел: вместо привычного кругляка, над головой была какая-то неправильная «восьмёрка». Он не помнил, что надо делать в таких случаях, хотя и слышал инструктаж перед прыжками.

– Ой, хлопцы, что делать? Ой, хлопцы, что делать? – заверещал он и продолжал вопить до тех пор, пока не шлёпнулся наземь недалеко от старта, мгновенно освободился от подвесной системы и забегал вокруг парашюта, хватаясь за его разные части.

– Что, хлопчик? Спасся? – невозмутимо спросил его полковник Шпагин, заместитель командира части по воздушно-десантной подготовке.

...

Без паники.

Сам полковник Шпагин был Мастером спорта. Ещё из самых первых, когда для выполнения норматива было нужно выпасть из самолёта, развернуться на ориентир, стабильно пропадать и рвануть кольцо ровно на 30-й секунде. За свою парашютную жизнь он видел столько разных случаев, что ничто не могло вывести его из состояния полного спокойствия.

Лётчики, торопясь закончить выброску, начали разворот ещё до того, как последние солдаты бежали по задней рампе. Последнего парашютиста, с раскрывающимся парашютом, закинуло в купол предпоследнего струёй от мотора. Два человека на хлопающих тряпках полетели к земле.

– Ой, надо что-то сделать! Сделайте же что-нибудь! – запричитал командир части полковник Баглай, дёргая за рукав полковника Шпагина, смотрящего вверх.

– Сейчас они долетят до земли, мы поедем туда и что-нибудь сделаем, – невозмутимо ответил тот, знаком показывая водилею «скорой помощи» в направлении снижающихся.

Авто сорвалось с места. В это время, нижний парашютист выбросил запаску, его выдернуло из кучи и второй парашют успел наполниться до того, как оба оказались на земле.

– Всякая система имеет свойство для самоурегулировывания, – философски заметил зам своему командиру, вытиравшему пот со лба.

...

Содружество.

Звонок городского телефона.

– Алё? Это – десантники?

– Вы куда звоните?

– Ребята! Это из городского отделения милиции. У вас, случайно, нет такого офицера: невысокого роста, белобрысый, круглое лицо, спортивного телосложения?

– М-м-м... пожалуй есть.

– Приезжайте, заберите его отсюда пока он нам всё отделение не разворотил.

– А зачем вы его забирали?

– Да, в ресторане взяли, он в отключке был, а в отделении вдруг открыл глаза и началось.

– Э-э... а он никого...?

– Нет. Мы его успели в КПЗ закрыть. Он там сейчас топчан разбивает. И это... ребята, нам бы с ремонтом помочь. А то, утром, начальство приедет...

...

Союзники.

Взаимодействие различных родов войс заканчивалось в ресторане. Приняв ядовитой жидкости, красные петлицы начинали ненавидеть чёрные, чёрные ненавидели красные и оба цвета терпеть не могли голубые. Выбежали шестеро «чёрных» из дверей ресторана и догнали несколько фигур в шинелях, которые пошатываясь, удалялись в темноте.

– Ну-ка, лётчики, погодите! Поговорим.

Вернувшиеся десантники продолжили пьянку на отобранные у танкистов деньги.

...

Перерасход.

Подвыпивший майор вышел с собутыльниками из ресторана и увидел патруль из своей части. Начальником патруля был подчинённый ему старлей.

– Начальник патруля, ко мне! Найди мне такси!

– Товарищ майор! У меня сейчас несколько другие обязанности.

Отработанным ударом майор опрокинул молодого офицера на асфальт. Тот, лёжа, расстегнул кобуру и, пока вставал, опустошил магазин. Ему при разбирательстве лишь попеняли на то, что он не остановился после первого выстрела, оказавшегося смертельным.

...

Спираль истории.

Как часто случалось в истории государства российского, армия в очередной раз предала присягу, поменяла знамёна и эмблемы для того, чтобы не нарушать привычного течения пьяноугарной жизни.

Вы не помните?

1917. – армия перешла на сторону мистического революционного народа. Потребовалось несколько лет гражданской войны, чтобы привести систему в равновесие.

1941. – армия за три месяца пробежала такую дистанцию, что народному ополчению пришлось возвращаться по этой дороге три года.

1991. – армия заменила символы и встала под знамёна, которые воевали против знамён их отцов в Великой Отечестввенной войне.

20...? -