Текст книги "Наивный наблюдатель"

Автор книги: Владимир Моисеев

– Спасибо.

– Ничего что я на «ты»?

– Все в порядке.

– А теперь расскажи, каким будет будущее?

– Так себе. На любителя.

– Знаешь, как стать этим любителем?

– Догадываюсь.

– И каждый, кто будет рядом с тобой, будет счастлив?

– Нет.

– Нет? – с огорчением переспросила Марго.

– Не в том смысле, что обязательно нет. Я про будущее других людей ничего не знаю, это уж как им повезет.

– Значит, нас ждет беспросветная мгла?

– Я этого не говорил.

– Если людям возле тебя будет плохо, то и говорить нам не о чем.

– Кто-то будет счастлив, а кто-то нет.

– Это уже лучше.

7. Разговоры о работе

– Чем ты сейчас занимаешься?

– В каком смысле? – спросил Зимин. Он подумал, что Марго опять спрашивает его о кинотеатрах, вечеринках, клубах, саунах и других развлечениях, но ее интересовала его работа.

– Об этом не принято говорить всуе.

– Со мной можно, майор Кротов разрешил. Пожалуй, ты даже обязан быть со мной откровенным.

«Началось», – подумал Зимин с раздражением.

– Психофизика довольно скучная наука, – сказал он, потому что ничего другого в голову не пришло.

Это, что ли, хотела услышать от него Марго?

– Разве ты не общаешься с записанными сознаниями? Кротов мне рассказывал.

– Ну и? – не понял Зимин.

– Это должно быть фантастически интересно!

– Ты преувеличиваешь. Увы, это рутина. Как правило, довольно скучное занятие.

– Странно, мне казалось, что электрики перспективные существа.

– Электрики?

– Ну да, жизнь, основанная на движении электронов в процессорах и чипах. Как-то их нужно называть. Они ведь уже не люди?

– Мы называем их мысликами. Они не могут бегать по кабакам, ножки-то пока не выросли. Вот и обмениваются мыслями с программистами, которые их курируют. Но это так – прозвище. Правильнее их называть фрагментами. Они и есть фрагменты сознания наших пациентов.

– Мыслики, звучит еще смешнее, чем электрики, – признала Марго. – Никак не могу понять, как это вы их научили думать?

– Думать?

– Но ты же сказал, что они обмениваются мыслями.

– Думать и обмениваться мыслями все-таки разные вещи. Мы давно умеем переписывать файлы из папки в папку. Можно ли считать любую передачу информации проявлением интеллекта? Сомневаюсь.

– Кротов любит меня смешить. Услышит где-нибудь новый анекдот и обязательно перескажет. Иногда у него это получается очень удачно, по делу.

– А сам не сочиняет? – поинтересовался Зимин.

– Нет, только пересказывает.

– Пересказ информации можно считать проявлением интеллекта, но только в некоторых случаях.

– То есть, все, что говорят о ваших успехах, вранье? Выдумки?

– Ну почему же. В некоторых проявлениях мыслики очень хороши. Ты рассказала про то, что майор Кротов любит пересказывать анекдоты. Мыслики проделывают это с особым мастерством.

– Значит, не все так плохо? Есть надежда, что ваши пациенты обретут разум?

– Он у них уже сейчас есть, только своеобразный. Они пересказывают свои анекдоты, и считают, что это с ними произошло на самом деле. Так их запрограммировали. Хорошо это или плохо – другой вопрос.

– Они лишены права действовать самостоятельно?

– Не обязательно. Но решения свои они принимают исходя из информации, которую мы записали в их память. Хочешь, я расскажу одну историю про мыслика?

– Конечно, расскажи.

– Работал я однажды с одним забавным фрагментом. Горский отлаживал промежуточную модель воспитанного и доброго человека, что привело к самому неожиданному результату. Фрагмент считал себя нормальным человеком с ручками, ножками, обладающим разумом и свободой воли, способным перемещаться в пространстве по своему желанию и общаться с другими людьми. Все было хорошо, но однажды, покопавшись в своих «воспоминаниях», он решил, что стал суперменом и обладает фантастическими способностями.

– Как же это возможно? – удивилась Марта.

– Все дело в том, что с точки зрения биохимии для организма нет никакой разницы между действиями и воспоминаниями. В обоих случаях действуют одни и те же участки мозга. Человек способен различать воздействия только по дополнительной информации.

– Это плохо?

– Об этом надо знать, а изменить нельзя.

– Но это ужасно.

– До сих пор люди как-то жили. Так вот, возвращаюсь к нашему фрагменту. Он вообразил, что изобрел простой способ перекачивать отрицательную энергию плохих поступков злых людей в электрическую, доступную для промышленного использования. Проще говоря, научился подзаряжать аккумулятор, наблюдая за трамвайными хамами, жуликами, хулиганами и грубиянами. Поскольку сам он был человеком добрым и вежливым, то не мог самостоятельно заряжать аккумулятор, ему приходилось наблюдать за другими людьми. Он был уверен, что бегает по городу, выискивая подходящих для его установки негодяев. Время от времени ему везло и он обнаруживал какого-нибудь особенно отвратительного мерзавца. Были у него и проверенные места. Например, в супермаркете возле касс. Работа спорилась, а аппетит, как известно, приходит во время еды, ему стало не хватать случайных инцидентов. Постепенно он сам научился провоцировать ссоры. И все бы хорошо, но однажды во время удачной подзарядки хулиган подставил фрагменту синяк под глаз.

– Это как же? – удивилась Марго.

– Он и это придумал. Логика события подсказала ему, что такой исход весьма вероятен. Фрагмент решил, что впредь будет бить первым. Но из этого ничего не вышло. Не смог уберечь и второй глаз. Опять логика вмешалась. С тех пор он стал ограничиваться перекачкой энергии из комментариев популярных социальных сетей.

– То есть, его искусственный интеллект заработал?

– Спроси у Горского, про интеллект это к нему.

– Зубодробительная история.

– Можно и так сказать, – улыбнулся Зимин. – Нам приходится следить за фантазиями мысликов и не давать им заигрываться. Собственно, это и есть наша работа.

– Нет, ты не понял. Если дело с мысликами обстоит именно так, как ты рассказал, то получается, что ваши усилия абсолютно бессмысленны.

– Почему ты так решила? – удивился Зимин. – Мы слишком мало знаем, чтобы делать такие смелые выводы.

– Сам подумай, вот вы обещаете человеку бессмертие. Он соглашается, так как предполагает, что на долгие годы сохранит привычный образ жизни. Но это обман. Ничего подобного человеку не светит.

– Я понял, о чем ты говоришь.

– К вам приходят довольные жизнью люди. Мучения консервировать дураков нет. Они мечтают продлить свои удовольствия лет на тысячу. У них получится?

– Нет, конечно. После того, как сознание переносится на внешний носитель, наши фрагменты оказываются в другой реальности, они чувствуют себя там несчастными и чужими. Счастья нет. Привычная жизнь их оказывается разрушенной, от них требуются навыки, которыми они не обладали, более того, презирали. Им и в голову не могло прийти, что все так обернется. Но с этим ничего нельзя поделать. Они будут вынуждены жить по-другому.

– А виноваты в этом вы – ученые. Потому что не предупредили о последствиях.

– Не преувеличивай.

– И все-таки это так.

– Пора бы уже научиться правильно желать, потому что желания иногда сбываются. За свои ошибки нужно отвечать.

– Богачи не привыкли думать о бытовых мелочах. Они считают, что их комфортом должна заниматься обслуга. Для мысликов – это ученые. Запомни это. Так что, когда будешь обрабатывать моего котика, постарайся сделать работу наилучшим образом.

– Котика? Мы с животными не работаем.

– Мой котик – майор Кротов. Так я его называю. Мне хочется, чтобы его сознание было записано без ошибок. И вот что еще, запиши ему в мозги, чтобы он купил мне норковую шубку и бриллиантовое колье. Ты можешь, для тебя это пустяк, а мне будет приятно.

8. Постановка задачи

Поверить в то, что майор Кротов вдруг пожелает стать бессмертным мыслителем или, более того, мечтателем, было очень трудно. С другой стороны, можно ли вообще предсказать поведение майора Кротова, прогнозировать его тайные замыслы? Честно говоря, Зимин не всегда понимал, как работает мозг майора. А ведь это была сфера его научной деятельности.

– Неужели майор Кротов окончательно сбрендил и решился воспользоваться нашими профессиональными услугами? – удивился Горский, выслушав короткий, но насыщенный доклад Зимина о переговорах с Марго. – На его месте я бы не спешил.

– Ты думаешь, что это правда?

– А зачем бы еще Марго стала разговаривать с тобой?

– Ну, знаешь ли!

– Романтическую версию событий я рассматривать отказываюсь, как абсолютно оторванную от реальности и откровенно наивную.

– Про Марго я с тобой согласен. А вот про майора мне что-то не верится.

– Не думал, что майор сломается так быстро, – сказал Горский. – Любой начальник рано или поздно начинает испытывать навязчивое желание распространить свое могущество не только на пространство, но и на время. Это не лечится. Мания величия – заразная профессиональная болезнь начальников. В их мозгах обязательно возникает странная деформация сознания, мешающая адекватно воспринимать реальность. Они действительно думают, что бессмертие вполне справедливая награда за их тяжелый административный труд.

– Ты считаешь, что записывать сознание начальников на внешний носитель дурно?

Горский не успел ответить. Дверь приоткрылась, и в кабинет, почти бесшумно, просочился личный секретарь майора Кротова.

– Работаете? – задал он риторический вопрос и сам же на него ответил: – Работаете!

Горский с осуждением посмотрел на него, но секретарю было наплевать и на него, и на осуждение, он произнес фразу, ради которой пришел:

– Вас хочет видеть майор Кротов.

– Нас? – переспросил Горский.

– Нет, вот их, – секретарь указал пальцем на Зимина, ему было приятно оставить Горского с носом.

Идти не хотелось, почти наверняка майор Кротов хотел продолжить бессмысленный спор о любезной его сердцу сферической логике. Надо полагать, приготовил весомые аргументы.

Участившиеся в последнее время нападки на старую науку Зимин связывал с внедрением государственной идеологии идеального потребителя: сбыт продукции следовало защитить от рационального мышления. Этого требовала экономика. Притягательные стороны жизни, сбросившей оковы детерминизма, были общедоступны и просты для понимания. Жить людям стало намного проще и веселее. К тому же, новые науки были популярны и лучше продавались. С этим спорить было трудно.

– Проходите, – сказал майор Кротов. – Вижу, что несладко вам приходится. Защищать давно отвергнутые жизнью принципы старой науки – безнадежное дело, но жалеть я вас не собираюсь.

– На моей стороне логика, а не ваша жалость.

– Далась вам эта логика. Поговорим об арифметике. Согласимся, что для нас, в нашем мире, дважды два равно четырем, – сказал майор. – Но если вы возьмете за точку отсчета не ноль, а, допустим, пять по одной оси, тридцать четыре по другой, минус двадцать по третьей, то увидите, что дважды два так же будут равняться четырем, НО – эти четыре не будут совпадать с четверкой из первой системы. Вывод. Для того, чтобы любые выводы стали более универсальными, необходимо изначально включать в процесс противоположную точку зрения. Собственно, это позволяет делать шарообразная логика. Несовпадение четверок – вот чем должна заниматься новая наука.

– Дважды два четыре это вовсе не предположение, а факт, который очень легко доказать: возьмите две спички и приложите к ним еще две. Проделайте это подряд миллион раз. Результат не изменится.

– Ваше спичечное доказательство не подходит для доказательства каплями воды. Возьмите вместо спичек капли, и вы получите одну каплю. Пусть ее объем стал в четыре больше – и все же для капель-то дважды два не равняется четырем.

– Арифметика оперирует абстрактными понятиями, а не физическими объектами. Если вы соедините капли – будьте уверены, что в лужице окажется ровно четыре капли. Считайте по поступлению.

– Вы спорите с очевидным фактом относительности наших знаний.

– Знания не относительны, относительны лишь наши представления. Если бы знание было относительно, у вас бы не было компьютера, коммуникатора, автомобиля и микроволновки. Вы не смогли бы читать в Интернете предсказания астрологов и общаться в социальных сетях с целителями, поскольку использование этих вещей стало возможным только потому, что техники сумели лучшим образом распорядиться полученными наукой знаниями.

– Зимин, вы до сих пор считаете, что накопленные человечеством знания абсолютны? Уверены, что дважды два четыре, а сумма углов треугольника точно равна 180 градусам?

– Для плоского пространства.

– Пусть будет так. Но рассмотрите их в другой системе координат и увидите, что не все так очевидно. Это ли не доказательство относительности логики?

– Я не сторонник относительности знания.

– Но системы координат такие разные!

– Мы проживаем в трехмерном мире, подчиненном причинно-следственным связям. Наше мироощущение базируется на аксиомах, не допускающих «размытое» прочтение. Как только мы откажемся от привычных аксиом – мир немедленно перестанет быть познаваемым. Со всеми вытекающими последствиями.

– Почему же все говорят про относительность знаний?

– Кто говорит? Конкретнее. Не слушайте их. Повторяю, относительны не знания, а наши представления, которые сплошь и рядом могут противоречить логике.

– А если откроют антиматерию? Или вы попадете в черную дыру? Вы сможете поручиться, что там дважды два будет равно четырем? Отвечайте, как Коперник перед инквизицией.

– А почему бы и нет. Смело приглашайте инквизицию, дважды два равно четырем. Это не гипотеза, не теорема и даже не аксиома. Это навык счета. Кстати, у Коперника не было проблем с инквизицией, он умер в постели со своей книгой в руках. Церковь считала, что ее представления важнее его знаний.

– Это у Коперника проблем не было? Не думаю, что инквизиция с ним шутила, тем более что людей реально сжигали.

– Не было у инквизиции к Копернику претензий. Вообще. Более того, в течение ста лет после его смерти книга его свободно распространялась.

– Хорошо. Поставим на место Коперника Галилея, – упорствовал майор Кротов.

– Пожалуйста, это не поколеблет принципов логики.

– А если на место Галилея попадете вы?

– Спасибо, я этим не интересуюсь. Мания величия не самое сильное мое качество, – твердо сказал Зимин, хотя некоторый холодок по его спине все-таки пробежал. Ему было непонятно, упомянул майор Галилея, как аргумент в споре, или это была скрытая угроза.

Майор улыбнулся.

– Я все чаще думаю, что вы слишком умны для нашего учреждения. На вашем месте я бы подыскал себе другое место службы, где бы вы смогли полнее раскрыть свои таланты, наличия которых я ни в коем случае не отрицаю.

– Спасибо, меня здесь все устраивает.

– Демонстрируете расчетливый эгоизм?

– Вовсе нет. Пытаюсь точно описать свое отношение к работе под вашим руководством.

– И все-таки нам с вами придется расстаться.

– Не по моему желанию.

– Вы меня неправильно поняли. Мы продолжим наше общение, только я не буду больше вашим начальником.

– Как это?

– Я стану вашим пациентом. Вы с Горским запишите мое сознание на внешний носитель.

После разговора с Марго сообщение не произвело на Зимина того ошеломляющего впечатления, на которое было рассчитано. Он был подготовлен. Но, честно говоря, он думал, что Кротов умнее, и чувство самосохранения у него развито сильнее.

– Может быть, не стоит? – спросил Зимин, посчитав, что простого кивка головы будет недостаточно, что ни говори, а решение майора Кротова было по-настоящему смелым и заслуживало уважительного отношения.

– Я так решил, – ответил майор Кротов и задумчиво посмотрел в окно, постаравшись, чтобы его профиль выглядел гордо и внушительно.

– Я не смогу вас отговорить?

– Нет.

– Даже если приведу убедительные доводы?

– Ваши доводы не способны переубедить сторонника сферической логики.

– Я не собираюсь спорить с вами.

– Правильно, потому что это бесполезно. На меня ваши доводы не действуют.

– Простите за настойчивость, но когда вы станете нашим пациентом, мне все равно придется спросить: «Зачем вам это понадобилось»?

– Не скажу! – твердо сказал майор Кротов.

Зимин догадался, что тот не знает правильного ответа. Жалко. Придется выяснять самому.

9. Врать пациенту хорошо

Хорошо было заниматься теоретическими изысканиями, задабривая время от времени психофизическими штучками богатых клиентов. Идеальные условия для работы, что ни сделаешь, всегда можно было сказать: «Все правильно, так и задумывалось». Но едва в игру вступил майор Кротов, ситуация изменилась самым неприятным образом. Не исключено, что Зимин ошибался, но он почему-то не мог отделаться от мысли, что майор о многом догадывается, и задурить ему мозги до нужной кондиции не удастся. Горский не разделял озабоченности товарища.

– Ерунда, все складывается самым лучшим образом, – сказал он, выслушав товарища.

– И все-таки было бы спокойнее, если бы это дело поручили кому-нибудь другому. Почему бы ему не найти других психофизиков?

– Боишься мести Марго?

– Да. Разве можно предсказать, что она выкинет, когда догадается, что любой мыслик всего лишь электронный памятник на могиле усопшего. Натренированный на ответы аппарат, который будет успешно справляться с тестом Тьюринга, если это еще кого-нибудь интересует, но не более того. Можно посадить его на тележку, чтобы он передвигался в нужном направлении. Но мы с тобой понимаем, что это всего лишь кладбищенский памятник. Памятник на колесиках – это сильно. Вот только вряд ли Марго это понравится. На ее месте я бы психанул. Согласись, что это не слишком удачная идея – таскать с собой повсюду компьютеризированный саркофаг. По сути дела, мы ей предлагаем автоматизированное кладбище, которое всегда остается с клиентом. Марго убьет нас, когда поймет, что мы сделали с ее котиком.

– Мы и кошкины рефлексы будем записывать?

– Котиком она называет своего майора Кротова, – объяснил Зимин.

– Смотрю, вы с Марго подружились, – ехидно сказал Горский. – Честно говоря, не советую. Лишнее это.

– Самому не нравится, но что я могу поделать. Я знаю, что в моем положении нельзя совершать ошибки, но все происходит вопреки моей воле, – Зимин запустил пальцы в свою густую шевелюру. – Наверное, я зря читаю стихи всем подряд.

– Да, – сказал Горский. – Будь разборчив.

– И что мне теперь делать?

– Не грусти, в санаторий ее не пустят. Будет общаться с фрагментом.

– В последний раз, когда мы говорили о работе, ты, кажется, сказал, что наши клиенты в любом случае будут обмануты. И лучшее, что мы можем для них сделать – это сознательно обмануть их, целенаправленно, отбросив интеллигентский стыд. Для их же пользы, само собой.

– У нас нет другого выбора. Так, по крайней мере, мы сможем контролировать наш обман, и проследим за тем, чтобы он был добрым, качественным и безопасным. Я бы еще добавил, что это наш единственный шанс остаться честными.

– Явный парадокс! Как это – соврать, чтобы остаться честными? – Зимину захотелось ударить товарища по голове. Но он сдержался. Он знал Горского очень давно и не сомневался, что весь этот разговор тот завел только для того, чтобы изложить очередную, наверняка, блестящую идею, которая обязательно произведет переворот в их работе с отделенными от тел сознаниями. – Ну, говори, что придумал.

– Ты не будешь ругаться?

– Не буду.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Мы должны заняться ложной памятью, – Горский улыбнулся, как он один умел это делать, – лучезарно и открыто.

Зимин сначала не понял, о чем говорит товарищ. Но потом смысл предложения до него дошел, и он тут же почувствовал, как у него от возмущения покраснели щеки. Он был разъярен. Предложение было гадким. Конечно, можно придумать какие-то оправдания, но сути дела это не меняло. Горский, однако, продолжал улыбаться.

– А говорил, что не будешь ругаться, – сказал он. – Ничего крамольного я не предлагаю. Подумай, и ты поймешь, что это самый лучший способ выполнить нашу работу.

– Я бы назвал твое предложение подлым.

– Ерунда. Ты же не считаешь подлостью свое участие в программе записи сознания на внешние носители, замену больных органов донорскими, использование протезов, кардиостимуляторов, дополнительной памяти или генное регулирование? Психика требует столь же внимательного к себе отношения, как и сердце, легкие, печень и почки. Мы не колеблемся, когда меняем их при необходимости, то же самое следует делать и с нашей памятью. Никто не считает зазорным почистить сосуды от холестериновых бляшек, чтобы не доводить дело до инсульта. Так почему не почистить память от ненужных, а часто и болезненных воспоминаний?

Зимин признал, что в доводах друга есть рациональное зерно. Пожалуй, он был убедителен. Но ложная память слишком сильное и опасное оружие, чтобы прибегать к нему без серьезных на то оснований. Раньше в таких случаях говорили: палить из пушек по воробьям. Всегда ли нужно использовать все свои возможности?

– Если у тебя в квартире завелись тараканы, ты не станешь избавляться от них с помощью хорошей порции взрывчатки! – сказал он.

– Технология ложной памяти разработана и прошла тестовые испытания, она будет применяться. Нас с тобой не спросят. Совершенно неважно одобряем ли мы с тобой подобные методы или нет, – сказал Горский жестко, он больше не улыбался.

– Мы обманем пациента, – сказал Зимин.

– Обманем в любом случае, я думал, ты это уже понял.

– Пациент будет лишен собственной жизни.

– А еще собственного тела, привычного образа жизни, возможности есть, пить, прыгать в длину, бегать километр на время, посещать публичные дома. И еще очень и очень много чего. Разве это секрет?

– Так что ты предлагаешь?

– Сам подумай. Как только первый ажиотаж с записью сознания пройдет, обязательно появятся люди, которые поймут, что никто не заставляет их записывать сознание пациента целиком, без изъятий, со всеми неприятными подробностями, которых, как известно, полно у любого человека. Психотерапия, основанная на удалении вредных или ненужных воспоминаний, давно применяется даже в районных поликлиниках и не считается чем-то опасным или экзотическим. Неминуем и следующий этап: кто нам может помешать записать нашему пациенту информацию о знаниях и умениях, недоступных ему в прежней жизни? Например, захочет мыслик владеть японским языком или перемножать семизначные числа в уме, тебе жалко будет снабдить его дополнительными функциями? Инсталлируем небольшой файл. Это займет три минуты. Ну и следующий этап: корректировка чувств. Пожелает пациент получать удовольствие от живописи импрессионистов, от рыжих женщин, или от музыки современных композиторов, которых прежде недолюбливал, неужели мы посчитаем это вопиющим нарушением основ его личности? Но и это не все. Рано или поздно мыслики захотят «прожить» чужую жизнь. Им понадобятся воспоминания моряков, водолазов и актеров. А потом, если понравится, то и космонавтов, врачей, предпринимателей, следователей прокуратуры, учителей, миллиардеров и не знаю еще кого. Мы еще раз добавим за деньги пару файлов, это не очень сложно. И вот тут возникнет главный вопрос: где в этом бесконечно обновляемом сборнике информации содержится наш пациент, его первоначальное сознание? Достигнет ли он желанного бессмертия? Останется ли личностью в общеупотребительном смысле этого слова?

– Одноногий бандит убегает от полиции. Будет ли ему больно, если пуля попадает ему в протез?

– Кстати, хороший пример. Я не сомневался, что ты все понимаешь правильно, – сказал Горский. – У нас нет другого выхода. Мыслики – объект для импровизации.

Зимин на миг задумался, а потом прочитал подходящее к случаю стихотворение.

 
Куда ни посмотрю —
Повсюду что-нибудь увижу.
Вот дерево в снегу,
Вот девочка на лыжах,
И все хитросплетенья красок и теней
Находят место в памяти моей.
 
 
Течет вода – через ее теченье
Я ощущаю время и движенье,
И для меня секретов нет
В перемещении планет;
 
 
Звезды неясное мерцанье
Тревожит ум, рождает мысль,
Я постигаю расстоянья,
Я открываю тайный смысл.
И снова много разных мыслей —
О снах, о счастье, о траве
В моей теснятся голове…
 

– Очень доходчиво. Как это тебе удается так красиво формулировать? – похвалил Горский.

– Давно тренируюсь.

Следующие два часа они провели в обсуждении плана предстоящих исследований. Горский предложил заняться разработкой методики применения ложной памяти для записанных сознаний. Он отказался считать их людьми. Зимин ему возразил. По его мнению, методики делу не помогут. Необходимы клинические испытания. Но было непонятно, как провести полноценные исследования без вменяемых подопытных. Надежда на то, что загруженные дополнительной информацией мыслики смогут стать источником полезной информации, была мала. С другой стороны, если повезет, это станет решительным прорывом в психофизике.

– Мы не можем рассчитывать на везение. Как-то это непорядочно получается. Еще не начали работу, а уже зашли в тупик, – загрустил Зимин.

– Вовсе нет, – сказал Горский. – Все складывается как нельзя лучше. Проведем исследования на майоре Кротове. Он нам не чужой. Это позволит контролировать детали эксперимента, легче будет отмечать любые изменения в его психике. Мы получим идеального пациента.

– Ты не боишься?

– Нет. С какой стати? Майор Кротов по своей воле решился на запись сознания. Лично я отговаривать его не собираюсь. Наоборот, его решение меня устраивает. Как это мне не пришло в голову раньше. Надо было самому предложить майору записаться, но не хватило творческой наглости. Спасибо твоей Марго, надоумила. Удачная идея! Обязательно надо будет сводить ее в ресторан.

– Марго не моя. И в ресторан с вами я не пойду. Без меня, пожалуйста.

– Если я тебя правильно понял, ты согласен работать с фрагментом Кротова?

– Майор Кротов может нас уничтожить.

– Он будет нам благодарен, – сказал Горский. – Для этого я написал специальную подпрограмму. Неужели ты думаешь, что я не подстраховался.

Зимин вспомнил подходящее стихотворение.

 
Забыть все, что было, порвать, что держало.
Оставить сомненья, начать все сначала.
Холодной зарею, рассветом поблекшим
Пройти сквозь железо и выйти окрепшим
С заветной мечтой, что тобою владела,
Решиться на дерзкое, трудное дело.
Ползти по пустыне, теряя рассудок,
Без сна и без пищи по несколько суток.
Без страха и крика сорваться с карниза
И в штопор войти на собравшихся снизу.
Услышать, завязнув по горло в болоте,
Мелодию жизни на режущей ноте.
Напрячься и силы последние выжать,
Расстаться с надеждой и все-таки выжить!
Дышать полной грудью и рваться на части.
Скажи мне, товарищ, не в этом ли счастье?
 

10. Читатели живут в Усадьбе

Знакомые девушки часто спрашивали Зимина, что такое научная работа? В чем она состоит? Или конкретнее: что ученый делает, когда занимается этой самой научной работой? Представление у девушек было на удивление одинаковым: ученый сидит за компьютером, обязательно в белом халате, чтобы прикрывать антиобщественные, вызывающие надписи на футболке, и напряженно, не мигая, смотрит в стену, ожидая, когда на него снизойдет умная идея. А там уж, как повезет.

– Иногда приходится сидеть чуть ли не целый день. Или даже еще больше, – подтверждал Зимин, чтобы не разочаровывать девушек.

После этих слов все они, без исключения, очень мило пугались. Тихо радуясь тому, что муки научного познания их миновали. Зимин не был циником, но он ценил эти редкие минуты девичьей искренности. Девушки помогали ему бороться с чувством собственной важности. Потом, конечно, он привык к тому, что ученые не пользуются популярностью среди современной молодежи. Обидно, но ничего страшного в этом не было, жить можно.

Несколько раз он пытался рассказать, как на самом деле работают психофизики, но девушек не интересовали детали. Напрасно. Сам Зимин любил наблюдать за тем, как работает Горский. Вычитывая с экрана компьютера нужные инструкции, он гримасничал и строил смешные рожи. Если ему что-то не нравилось, он не стеснялся гневаться, презрительно сжимая губы, если, наоборот, текст казался ему удачным, он радостно посмеивался, утвердительно кивая головой. Наверное, не знал, как забавно это смотрится со стороны.

На этот раз Горский разговаривал по коммуникатору с отделом снабжения, требовал какой-то прибор. Увидев Зимина, кивнул и сделал знак рукой, чтобы тот подождал окончания разговора.

– Вот что я попрошу тебя сделать, – сказал Горский, закончив разговор с кладовщиком. – Сходи к майору и постарайся выяснить, как он представляет свою будущую вечную жизнь, к которой так трогательно стремится. Пожелания, просьбы, надежды. Список, пожалуйста.

– Почему я? Сам сходи и спроси.

– Ты у него любимчик. Он тебе врать не станет.

– Наивный ты, Горский.

– Не исключено. Иди, заодно и установим, кто из нас наивный.

Спорить было бессмысленно, это нужно было сделать. Зимин решил, что ни при каких обстоятельствах не будет вступать в спор с майором Кротовым и, тем более, что-либо рекомендовать ему – это была бы никчемная и безумная попытка. От него требовалось выяснить, чем майор собирается заниматься в ближайшие двести лет. Вот он и задаст этот вопрос и выслушает ответ. Должны же быть у майора предположения на этот счет. Спросить его следует прямо, без многозначительных подтекстов и без подсказок. И записать только первый ответ, подсказанный майору инстинктом.

И все-таки Зимину было неприятно, словно он шел к стоматологу. Неожиданно кто-то дернул его за рукав, он обернулся. Это была Марго.

– Куда это ты идешь? К Кротову?

– Да.

– Зачем это?

Зимин разозлился.

– Нам приказано обеспечить счастливую и нескучную жизнь твоему котику. А для этого мне нужно узнать, как он представляет себе неземное счастье, к которому так стремится.

– Ты очень смешной, Зимин, – сказала Марго. – Ты думаешь, что он знает?

– Надеюсь.

– Кротов ничего тебе не ответит, потому что никогда не думал о своем будущем. Он живет сегодняшним днем.

– Что же мне делать?

– Спроси у меня.

– А ты знаешь?

– Да уж побольше, чем Кротов.

Они отправились в ближайшее кафе, Зимин заказал апельсиновый сок и пирожные.

– Люблю сладкое, – сказала Марго и выложила кучу важной информации о своем котике, начала с главного, – Все дело в том, что Кротову ничего не нужно.

– Так не бывает.

– Бывает. Так получилось, что у Кротова все есть. Ему не о чем мечтать. Лектор из Комитета охраны эстетики объяснил ему, что он один из самых счастливых людей на Земле. Отсутствие желаний и есть наивысшее счастье. Это конечное состояние человеческих устремлений. Приходит понимание того, что ничего ценного заполучить больше не получится. Даже самые упорные старания не принесут ощутимой выгоды. Любые попытки обогатиться отныне бессмысленны. Вот и настал подходящий момент, чтобы сказать: «Остановись, мгновение, ты прекрасно»!

– Кротов послушался и решил записаться на внешний носитель?

– Именно. Вот дурачок!

– Почему? – не понял Зимин.

Марго знала правильный ответ, потому что выпалила мгновенно, словно специально выучила его наизусть.