Текст книги "Наивный наблюдатель"
Автор книги: Владимир Моисеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
– Я верю в тебя, Зимин, – сказал Хозяин. – Ты сбился с истинного пути, но ты не виноват. Нельзя на тебе ставить крест. Я протягиваю тебе руку помощи, встань на сторону светлых сил, помоги мне победить зло!
Милосердие Хозяина было столь же грандиозно, как и все остальное, что он делал на протяжении многих и многих лет.
Сколько долгих лет прошло с того примечательного происшествия: четыре года, восемь лет? А случай этот крепко врезался в память Зимина на всю жизнь.
Почему же он забыл об этом, когда полицейский огрел его по голове резиновой дубиной? Неужели жалкого удара достаточно, чтобы забыть главное в своей жизни?
– Можно ли успешно бороться со злом, если хранить компромат в незапертом сейфе? – почему-то спросил Зимин.
– Почему вы спрашиваете меня об этом? – удивился Винчестеров.
– Потому что не понимаю.
– Вы считаете, что сейф должен быть заперт?
– Ну да. Как минимум.
– То есть и этого недостаточно?
– Борец со злом не коллекционирует компромат. Собранный в сейфе он годится только для одного – для шантажа. А шантаж, как средство воздействия, вряд ли подходит поборнику добра.
– Даже если он использует шантаж, чтобы заставить злодея творить добро?
– Вы из числа людей, считающих, что добро можно делать из зла? Из зла получается новое зло, но для других людей.
Винчестеров заулыбался, он был доволен. Ему явно нравилось говорить с Зиминым. А может быть, это был и не Винчестеров вовсе, а только человек, чрезвычайно похожий на него.
– Я смотрю, вы пришли в себя.
– Да, чувствую себя нормально.
– Дайте, я сниму браслет.
Зимин протянул руку. На этот раз камень был красный. Незнакомец ловким движением снял браслет. Он знал, как это сделать. Следовательно, можно было предположить, что это он его и нацепил.
– Вы Винчестеров? – спросил Зимин.
– Нет, конечно, нет.
– А кто же вы?
– Моя фамилия Наукоподобнов. Вряд ли она вам что-то говорит. Для знакомых я давно уже просто Нау. Меня так многие называют. Не могут выговорить правильно мою фамилию, слабаки.
– Мы с вами были знакомы раньше?
– Нет. Я узнал о вашем существовании из рассказов специалистов по подбору персонала. У вас достаточно хорошая репутация, теперь я и сам вижу, что скауты выставили вам высокую оценку по заслугам.
– Но я помню вас. Вы тот человек, с которым меня познакомил Клим?
Назвавшийся Нау с готовностью расхохотался.
– Можно ли считать знакомством минутную встречу? А вы действительно хороши. Именно такой человек нам нужен. Непредсказуемость сейчас дорого ценится. Как и умение сочинять. Про сейф, например, придумано просто отлично.
– Про сейф? Про какой сейф?
– Не помните?
– Нет.
Нау вызвал виртуальные часы и, глубокомысленно вздохнув, сказал:
– Еще и пяти минут не прошло, а следов воздействия на вашу память уже практически не чувствуется. Зимин, вы уникум.
– Послушайте, Нау, довольно с меня загадок. Что здесь происходит?
– Конечно, я все вам расскажу. Как же без этого. Мне ли не знать, что эффективное сотрудничество возможно только при полном доверии сторон. Я не собираюсь использовать вас в темную. Тем более, как выяснилось, это неоправданно трудно.
И он рассказал странную историю, в которую Зимин сразу поверил, потому что лучше других знал, что людей, способных придумать что-то столь же замысловатое, на Земле давно уже не осталось.
Группа научных сотрудников, в состав которых входил и Нау, разработали легкий в употреблении прибор для генерирования у людей ложной памяти. «Все, что было не со мной, помню». Высший круг элоев Усадьбы проявил к разработке неподдельный интерес. Потребность в ярких переживаниях у людей, давно уже реализовавших свои материальные потребности, была очень высока. Даже удивительно, как притягательны оказались в среде обеспеченных элоев мечты о чем-то большем.
И вот тут случилась первая заминка. Где взять людей, способных придумывать по-настоящему захватывающие приключения для людей, забывших о существовании литературы, слабо разбирающихся в истории и не интересующихся научными исследованиями? Слышать, что интеграл можно взять, и самому взять его, все-таки разные вещи.
Нау давно следил за Зиминым. О нем говорили, как о человеке, который, проживая в Трущобах, продолжает сочинять книги! Оказалось, что такие люди все равно появляются, несмотря на все достижения индустрии развлечений. Только на них давно уже никто не обращает внимания. Кто мог подумать, что на столь экзотические и непрактичные вещи неожиданно обнаружится большой спрос?
– Я смогу заниматься только литературой? Если я правильно понял, литературный труд будет засчитываться мне в качестве трудовой обязанности? – Зимин не мог поверить своему счастью.
– В какой-то мере. Строго говоря, если вы согласитесь, то автоматически перестанете считаться работником. У вас останется только одна обязанность – сочинять, сочинять и еще раз сочинять.
Зимин не верил свалившемуся на него счастью. Это была сказка, исполнение мечты, о которой он даже не осмеливался помышлять. Ему стоило огромных усилий, чтобы сразу не согласиться. Но важный для Зимина вопрос оставался не выясненным.
– Технологию ложной памяти можно использовать для порабощения людей, вы сможете сделать людей рабами, вы сможете лишить их реальной жизни.
– Наверное. Но зачем? Какой смысл тратить энергию и ценное оборудование на бессмысленные проекты? – он покрутил на пальце браслет. – Ерунда. Для нормального функционирования Усадьбы хватает парней из Трущоб. Простите, но разве вы этого не знали? Им не нужно промывать мозги, они подписываются на рабский труд в Усадьбе добровольно и с большой охотой. У нас и без браслета желающих записаться на работу хоть отбавляй. Не всех берем, потому что потребность в рабском труде ограничена. И по поводу любителей реальной жизни переживать не советую. Кого в наши дни интересует поднадоевшая реальность? Так что, у нашего приборчика большое будущее. Рассчитан он скорее на удовлетворение прихоти элоев, чем на решение придуманных социальных проблем.
– Не боитесь, что однажды проснетесь в кроватке с браслетом на руке, загорится зеленый огонек, и память ваша попадет в чужие грязные руки?
– Нет, не боюсь. У меня есть ограничитель. На меня прибор не действует.
– Предусмотрительно. Надеюсь, что и у меня тоже будет ограничитель?
– Это не вопрос.
Нау нажал кнопку на принтере и через минуту вручил Зимину круглую штучку, размером со спичечную головку.
– Что с ней делать?
– Можете пока прикрепить пластырем за ухом. Лично я имплантировал свой ограничитель в мочку правого уха, чтобы не потерять. Итак, вы согласны?
В последнее время Зимин постоянно соглашался на авантюрные предложения, согласился и на этот раз.
6. Три дня в Центре
На неделю Зимина оставили в покое, предполагалось, что этого времени ему должно хватить, чтобы привести в порядок тело и мозг, обрести уверенность и спокойствие и начать придумывать занятные истории. Он попросил, чтобы к нему прислали Марго, но оказалось, что сделать это невозможно. Нау объяснил, что в настоящее время они находятся не в Усадьбе, как думал Зимин, а в совсем другом месте, которое называется Центром. А Марго осталась в Усадьбе, и в Центр ее не пропустят, кто-то бы за нее не просил, потому что пропуски туда выписывают не по просьбам друзей, а совсем по другим критериям. Вот, например, Зимин, попал в Центр потому, что успешно прошел испытательный тест.
– Никогда не слышал про Центр, – сказал Зимин.
– Правильно. Вам никто про него ничего не говорил, – ответил Нау. – Как можно услышать о том, о чем вслух не говорят?
– Это тайна?
– Пожалуй, нет. Вот я, например, после ужина люблю разложить пасьянс «Солитер». Можно назвать это тайной? Об этом ведь мало кто знает и, более того, никто об том не говорит. Нет, конечно, это просто не тема для разговора.
– Но пасьянс – это ваше личное дело, а Центр – явно общественное место, где принимаются решения, важные для всех.
– Немного не так, решения принимаются вот здесь, – улыбнулся Нау и ткнул пальцем в свой лоб, – А для того, чтобы решения были наилучшими, мозг нужно должным образом подготовить с помощью пасьянса или Центра. Не вижу большой разницы. Во всяком случае, и то, и другое не темы для разговоров.
– Для меня это очень сложно.
– Понимаю. Со временем вы сами во всем разберетесь. Но пока нам не следует обсуждать нетривиальные вещи, требующие длинных объяснений.
– Но если я правильно понял, люди, попавшие в Центр, теряют возможность общаться с людьми из Усадьбы.
– С точностью наоборот. Это люди из Усадьбы не могут по своему желанию попадать в Центр, а обитатели Центра свободны в своих перемещениях.
– Зачем понадобилось организовывать Центр?
– В Усадьбе скопилось много разного народа, многие из них – крайне неприятные люди. Идея сократить круг избранных была очевидна и своевременна.
– Никогда не думал, что элита бывает разных сортов. Как сыр.
– О, дружище! Запомните на будущее – все люди разные. А уж ребята из элиты – тем более!
– У нас в Трущобах принято думать иначе.
– Кто бы сомневался. Одно слово – трущобники. Вот потому из вас, Зимин, трущобник и не получился. Двойка вам за трущобность.
– Что же отличает людей из Центра от элиты?
– Мы – свободные люди.
Зимин решил промолчать. Он был не готов рассуждать о свободе, что-то внутри мешало ему быть откровенным. Конечно, у него было свое мнение на этот счет. И он знал, что какие бы разумные и убедительные аргументы не приведет Нау, он по-другому думать не сможет, потому что так уж сложилась его жизнь, изменить ничего нельзя. Не исключено, что потом, со временем, прочитав в умных книгах придуманные мудрецами определения, он откроет для себя новые измерения этого такого простого слова – свобода. Но что-то не верится. Пусть у мудрецов будут свои представления, а у него свои.
– А как попадают в Центр? – спросил он, чтобы не показаться невежливым, ему показалось, что Нау ждет, когда Зимин задаст этот вопрос.
– У каждого своя дорога.
– Наверное, вы объясняете людям, что такое свобода. Так сказать, прокладываете им путь.
– Ерунда. Разве можно современного человека научить быть свободным? Это невозможно. Человек или рождается свободным, или всю жизнь остается рабом.
– Но разве не существует какой-нибудь волшебной формулы, которая бы с помощью логики меняла сознание человека, открывала бы ему глаза?
– Нет. Не слышал ни о чем подобном. Не верьте тому, кто будет утверждать обратное.
– По вашему мнению, я родился свободным?
– Получается, что так.
– Будете меня еще проверять?
– Нет. Ваша проверка уже закончена, – рассмеялся Нау. – Будем читать ваши сочинения. Дело в том, что тексты говорят о писателях больше, чем принято думать.
Честно говоря, особых перемен в своей жизни Зимин не заметил. Ему казалось, что, перебравшись в Центр, он попадет в мир более совершенный и комфортабельный, чем Усадьба. Но Зимин ошибался. К своему удивлению, он обнаружил, что некоторые приспособления, известные ему по Усадьбе, в его новом жилище отсутствуют.
Он спросил об этом у Нау. Тот в ответ рассмеялся.
– Вы пользовались этими приспособлениями?
– Нет, – признался Зимин.
– Разумные дома тщательно сканируют сознание. Они прекрасно разбираются в ваших потребностях. Все вещи, в которых есть нужда, будут предоставлены. Как правило, речь идет лишь о потребностях, которыми вы раньше уже пользовались. Каждое новое устройство необходимо будет инсталлировать.
– Разумный минимализм?
– Нет, это забота о душевном равновесии. Люди, как известно, предпочитают привычное и понятное.
– Пожалуй. Мне было приятно обнаружить компьютер с мышкой и клавиатурой.
– У каждого человека свои собственные представления о необходимых ему вещах. Тем более, о вещах, которые требуются ему для работы. Общего подхода здесь быть не может.
– Реализуются мечты?
– Скорее, не мечты, а представления.
– Это как?
– Есть люди, которые мечтают о велотренажере, а есть люди, которым велотренажер нужен для поддержания формы. Вот у них он и будет.
– Реальный или виртуальный?
– В каждом конкретном случае по-разному. Компьютер с клавиатурой у вас будет реальный, а вот велотренажер виртуальный. Поскольку для поддержания спортивной формы хватает виртуального. Нагрузку на нужные группы мышц он обеспечивает достаточную.
– Я буду общаться только с виртуальными людьми? – Зимин был разочарован.
– Общайтесь с кем хотите, никто ничего запрещать не собирается. Это не хорошо. Не забывайте только о своем ограничителе. Он должен быть включен. Защитите свое сознание и сможете управлять эмоциями собеседника. Это бывает очень полезно, когда внезапно сталкиваешься с неконтролируемой агрессией.
– И я смогу навещать свою подругу Марго?
– Это ваше дело. Только, повторяю, не забывайте про ограничитель, он вам в Усадьбе обязательно понадобится. Вы поступили неразумно, устроив скандал возле клуба. Это сошло бы вам с рук, но вы потеряли во время драки маску. Ваше лицо видели прохожие. Теперь вы в Усадьбе человек второго сорта. На вашем месте я не стал бы лишний раз испытывать судьбу. Народ в Усадьбе собрался туповатый, с предрассудками. Толерантность не самая их сильная черта. Никогда не пробовал воздействовать на толпу с помощью ограничителя. Не было необходимости. Я бы советовал, перемещаясь по Усадьбе, скрывать свое лицо под маской. По крайней мере, в первое время.
– А с Климом я смогу общаться?
– Конечно, только заблокируйте его память о драке. Это не трудно.
– Я бы хотел некоторое время пожить в Усадьбе. Мне нужно еще многое узнать об этих людях.
– Зачем? – удивился Нау.
– Как же иначе я смогу писать книги для обитателей Центра? – спросил Зимин.
– Я в этом ничего не понимаю, – улыбнулся Нау. – Собственно, вас из Трущоб для того и вытащили, чтобы вы научили нас этим забавным штукам. Так что, поступайте, как знаете, привыкайте быть свободным.
– Но с вами я смогу общаться?
– Конечно. Мой адрес в сети вы знаете. Не исключено, что и в реале встретимся, если понадобится. Главное, – не стесняйтесь, вызывайте меня при необходимости. Я, в некотором роде, несу за вас ответственность.
– В Усадьбе есть люди из Центра?
– Не очень много. Но встречаются.
– Они будут знать, что я тоже… – Зимин хотел сказать: один из них. В том смысле, что и он, в некотором смысле, из Центра. Но постеснялся. Во все, что рассказал Нау, он поверил, потому что и сам догадывался, что что-то вроде Центра обязательно должно было существовать, только представить себя одним из этих продвинутых, свободных людей ему пока было трудно.
Но Нау заминки в вопросе Зимина не заметил или сделал вид, что не заметил.
– Конечно, – ответил он. – Они вас почувствуют, а вы почувствуете их.
– Вы так говорите, как будто я уже имею отношение к Центру. Будто я один из вас.
– Да. Это так.
Зимин не смог сдержать счастливой улыбки, щеки его зардели.
– В этом утверждении нет основания для гордости. Просто так сложилось, вот и все, – сказал Нау грустно. – Не сомневаюсь, что некоторые жители Усадьбы счастливее нас. Мы – другие. Это цена, которую надо заплатить за контроль над действительностью. И это не хорошо и не плохо. Вы интересуетесь счастьем?
– Нет.
– Это правильно. Значит, избежите душевной ломки, когда лишитесь иллюзий. Люди, даже лучшие из них, часто привязаны к своим иллюзиям. Я этого не понимаю, всегда считал, что людям полезно расставаться с иллюзиями. Может быть, вы нам это объясните в своих текстах.
– А Небов из Центра? – почему-то спросил Зимин.
– Нет, – ответил Нау.
– Странно. Он такой гордый.
– Гордыня – смертельный грех, разве вы не знали?
7. Возвращение в Усадьбу
Привыкнуть к своему новому положению было трудно. Быть всемогущим приятно, но как реализовать новые возможности без подсказки? Зимин понял, что отныне он свободен в самом примитивном значении этого слова – никто не придет к нему на помощь, если он не попросит об этом сам, когда решит, что ему нужна помощь.
– Ну и? – спросил Зимин.
– В каком смысле? – не понял Нау.
– Как мне в Усадьбу вернуться?
– Прямо и налево.
– Так я пойду?
– Идите.
– Мы увидимся еще?
– Позовите, и я приду. Кричите громче.
– Что кричать?
– Эй, Нау, помогите! Например, так.
– До свидания.
– До свидания.
Зимин встал и пошел. Прямо, как ему было сказано. Он открыл большую белую дверь и выскользнул в коридор. Странный это был коридор: узкий, выкрашенный ядовитой зеленой краской. Это вызывало некий диссонанс. Центр, который воспринимался Зиминым, как высшее проявление эволюции цивилизации, и вдруг пошлая зеленая краска. Он сделал вид, что его это не касается.
Он шел долго, мимо каких-то пронумерованных дверей. Сначала ему было любопытно, что там за этими дверьми, но очень быстро интерес пропал, ему стало скучно. Зимин даже зевнул. Наверное, потому что ему не хватало свежего воздуха. Он не страдал клаустрофобией, но путешествие по этому длинному зеленому коридору, лишенному окон, на него подействовало крайне удручающе. Тусклый свет редких электрических лампочек только усугублял его раздражение. Скорее всего, это был подземный тоннель.
Некоторое облегчение Зимин испытал, когда оказалось, что он стоит на своеобразном перекрестке. Тоннель, по которому он передвигался, пересек другой, такой же зеленый и унылый. У Зимина появилась возможность свернуть налево, как об этом сказал Нау, и он немедленно воспользовался этой подсказкой. Надоели ему зеленые стены, хотелось быстрее выбраться наружу.
Действительно, уже через пятнадцать метров тоннель закончился. Зимин оказался перед дверью, выкрашенной коричневой краской. Он был уверен, что она не заперта, и оказался прав.
Помещение, в которое он попал, больше всего походило на проходной пункт: дорогу преграждал турникет, а рядом, в будке, сидел живой старикан – сторож.
– Мне бы пройти, – попросил Зимин.
– Пропущу, если документ есть.
– Бумага, что ли? – растерялся Зимин.
– Ты не умничай, вставь жетон в щель. У тебя жетон есть, мил человек?
Это было по-нашему, по-человечески. Зимин пришел в себя, сосредоточился, приготовился к возвращению в мир, где ему вновь понадобится умение быстро соображать и подчиняться правилам.
Он вставил жетон в щель и, к его радости, на турникете загорелась зеленая лампочка.
– Вот видишь, – сказал старикан почти ласково, – не так уж у нас и страшно, как некоторые рассказывают.
Перебравшись через турникет, Зимин остановился, ему захотелось поговорить со сторожем. Задать пару вопросов. Какой-то он был странный – этот старикан. Зимин не сразу понял, что его заинтересовало, а потом сообразил.
– А что же ты сидишь без маски? – спросил он. – Как это ты решился показать свое лицо?
Сторож оторвался от разгадывания кроссворда и с любопытством посмотрел на Зимина. Его взгляд был ясным и добрым, пожалуй, только слегка удивленным. Словно он неожиданно увидел перед собой живого человека, что на его посту не часто случается. Наверное, это был первый случай, когда пересекающий турникет обратил на сторожа внимание и задал вопрос, совсем не связанный с режимом пересечения разделяющей полосы, а касающийся именно его – живого сторожа.
– А тебе какое дело?
– Так ведь непонятно. Меня всегда интересовали люди, которые поступают по-своему, нарушая сложившиеся традиции.
– Самовольники, что ли?
– Можно и так сказать.
– Тогда проходи мимо, я не из таких.
– А почему вы без маски?
– Не потому, что я какой-то там самовольник. Просто мне глубоко плевать, видит ли кто-нибудь мое лицо или нет. Давно здесь сижу. В первое время, не буду скрывать, я считал, что моя работа прибавит мне людского уважения. Должность у меня важная, от таких, как я, многое зависит. Может быть, с помощью моего турникета поддерживается социальная стабильность всего общества. Вот я и решил: пусть, думаю, запомнят люди мое лицо, пусть оценят по достоинству мой труд. Это только потом я понял, что до меня никому нет дела. А мне, получается, до них. В маске я или без маски, никто этого не замечает, потому что люди, пересекающие турникет, не смотрят на меня. Они даже не узнают меня, если встретят, скажем, в баре. Им не придет в голову, что я тот самый старикан, что сидит на проходной. Ставлю десять против одного, что они не смогут составить мой фоторобот. Вот так и живем.
– Благодарю за интересный рассказ, – сказал Зимин.
– И тебе, прохожий, большое спасибо. Хороший ты, видно, человек. Если что-нибудь понадобится, ты приходи, не стесняйся, если смогу – обязательно помогу. Зови меня дядей Мишей. А тебя как зовут, если не секрет?
– Зимин.
– Почему-то я думаю, что еще услышу про тебя, – сказал дядя Миша.
– Если мне не удастся спрятаться, – пошутил Зимин.
– А вот это правильно. Постарайся, конечно. Это дело хорошее – спрятаться. Трудное. Но попытаться стоит. Удачи! А то еще поймают!
– Мне говорили, что я скользкий.
Всего лишь месяц прошел с того дня, как Зимин был разоблачен, перемещен, а затем возвратился в Усадьбу, но как многое за это время изменилось.
Зимин шел по пустынным в это время суток улицам и удивлялся тому, какие метаморфозы претерпело его представление о жизни в Усадьбе. Теперь он даже не знал, правильно ли называть это скопление элитных жилищ городом, но уж точно это был не поселок и не деревня. Удачно получилось, что поселение назвали Усадьбой – поскольку это был новый вид застройки для совместного проживания, не имевший до сих пор аналогов в мировой истории. Слово усадьба стало нарицательным.
Архитекторы и строители, принимавшие участие в ее возведении, справились со своим делом самым наилучшим образом. Жилища были красивы, качественны, удобны, целесообразны и соответствовали высоким требованиям экологии. Дворовые пространства утопали в зелени. Перед домами были устроены удобные площадки, покрытые специально выведенным сортом мягкой травы для отдыха, небольшие рощи живописных деревьев, предназначенные для защиты от солнечной радиации в особенно жаркие дни, цветники, в которых выращивались самые изящные и радующие глаз цветы редких сортов, известные только профессиональным флористам, живописные фруктовые сады для любителей отведать натуральный продукт прямо с дерева. Не было недостатка в бассейнах и спортивных площадках. Казалось, что строителями предусмотрена любая мелочь, которая могла поддерживать в обитателях Усадьбы постоянную радость и уверенность в завтрашнем дне.
Одного не понимал Зимин, как в этом прекрасном мире могут существовать люди. Ради чего?
Про себя он знал или догадывался. Все, что с ним до сих пор происходило, имело одно понятное объяснение и одно оправдание: он должен был пройти сто испытаний, чтобы стать писателем. Он бы никогда не решился вести себя подобным образом, если бы не чувствовал, что есть в нем некая искорка таланта. Даже не так, если бы он не был абсолютно уверен в том, что у него получится. Зачем иначе природа наделила его способностью чувствовать будущее и интересоваться людьми?
Зимин горько усмехнулся. От своего умения он привык ждать неприятностей. Вот и сейчас, на его месте любой бы пустился в пляс, потому что после неожиданной встречи с Нау и чудесного зачисления в списки Центра, можно было бы посчитать, что его цель достигнута, и его теперь будут использовать, как писателя. Но Зимин понимал, что это всего лишь начало. Впереди его ждали новые препятствия, тревоги и бесконечная борьба. И он был к этому готов.
Ноги сами собой принесли его к особняку, который все еще принадлежал ему. Он вспомнил о Марго. Интересно, как она справлялась без него?
Позвонил. Она открыла.
– Привет! – сказал он, улыбнувшись.
– Привет и тебе, Зимин, – ответила Марго с явным раздражением. – И где это тебя, прости за резкое слово, носило?
– Я был занят. Дела.
– Какие это дела? Ушел на работу и пропал. В фановую трубу тебя засосало, что ли? Ерунду какую-то говоришь, а я должна верить?
– Не все, что происходит с нами, приносит грусть.
– Это ты о чем?
– Так, к слову пришлось. Подумал, что люди склонны искать в любом событии повод для печали и тревоги. А это неправильно. Бывают, конечно, и беды, и провалы. Но не всегда.
– Нашел себе новую девицу?
– Да нет. Я же сказал, что был очень занят. А как только освободился, сразу к тебе. Соскучилась, значит?
– Мне тебя не хватало.
– А-а, понятно.
– Ты пропал так внезапно. Мне пришлось не сладко. Быть одинокой – гнусно.
– Я вернулся.
– Поговорим об этом позже.
– Почему?
– У нас гости.
Марго снова удалось удивить его. Гости? Это было что-то новенькое. Трудно было представить, что Марго удалось обнаружить в Усадьбе людей, которые согласились бы наведаться к ней в гости. Ему стало любопытно.
– Мужик? – спросил он.
– Ты его не знаешь, – ответила Марго.
Поднялись на второй этаж. Зимин был заинтригован. Любопытство – это был тот недостаток, от которого он бы не смог избавиться, даже если бы захотел. А он и не хотел, быть любопытным ему нравилось.
Без лишних разговоров Зимин стремительно ворвался в комнату, считавшуюся гостиной, и от неожиданности на мгновение потерял дар речи. За столом с важным видом сидел Клим. На нем был старинный фрак, что делало эту неожиданную встречу еще более фантастичной. Это был тот самый Клим, из-за пьяной выходки которого Зимин едва не лишился жизни.
Пришлось ему судорожно вспоминать, как Нау учил уничтожать у жителей Усадьбы нежелательную память. Достаточно было четко сформулировать, какое конкретно воспоминание должно быть удалено, а потом постараться сконцентрироваться. Все остальное должен был проделать ограничитель, вживленный в мочку его правого уха.
Но действительность оказалась еще забавнее, чем мог вообразить Зимин: Клим не помнил обстоятельств их последней встречи и без вмешательства ограничителя. Одно из двух: либо обитатели Усадьбы действительно не в состоянии вспомнить в деталях, что происходило с ними месяц назад, как это утверждали злые люди, либо стирание нежелательной памяти об антиобщественных происшествиях происходило автоматически, незаметно для гордых представителей элиты.
Это надо было обязательно выяснить, поскольку имело определяющее значение для работы, которую поручено было исполнять Зимину – сочинение для элиты сценариев новых жизней. В принципе, было понятно – прежде чем приступать к работе, надо разузнать, какого рода прихоти характерны для обитателей Усадьбы. Для избалованных людей, в полной мере реализующих свои желания, это был не праздный вопрос. Ответить на него без специального исследования было затруднительно. Проще всего было спросить у Нау, уж он-то должен был это знать. Однако Зимину хотелось выяснить все самому. И начинать надо было с допроса Клима.
Он попытался придумать, как завязать разговор, и только тут заметил, что его предполагаемый собеседник выглядит на удивление необычно. Его одежда, пожалуй, смотрелась бы привычнее в середине XIX века на лондонском денди: коричневый фрак, узкие зеленые брюки в клетку, яркий жилет и белый шейный платок, на столе перед ним лежал высокий цилиндр. Это было тем более удивительно, что в ночном клубе в таком виде Клим никогда не появлялся.
– Привет, – сказал Зимин и улыбнулся.
– А я вас знаю! – обрадовался Клим. – Вы тот самый самобытный философ, у которого есть свой взгляд даже на самые простые вещи. Простите, что не узнал вас сразу, так непривычно встретить знакомого не в стенах клуба, а в частном особняке. В последний раз мы с вами, кажется, обсуждали чрезвычайно занятную философскую проблему и пришли к взаимопониманию. К сожалению, деталей я уже не помню, так часто бывает с заумными беседами, но общее впечатление осталось самое благоприятное. Думаю, что неплохо было бы как-нибудь повторить. Давно не вижу вас в клубе. Нашли себе другое развлечение?
– Собираю материал для нового философского диспута.
– Какое очаровательное хобби!
– Что вас привело в мой дом?
– Меня пригласила Марго. Точнее, это я напросился в гости.
– Это я понял. Но в чем цель вашего визита?
Клим растерялся, он никак не мог сообразить, о чем его спрашивают. Потом он решил, что вопрос шутливый и попытался ответить на него смешно.
– Все дело в моем хобби. У джентльмена ведь должно быть хобби, не правда ли?
– Конечно. Обязательно. Но я бы хотел знать, в чем состоит ваше хобби, дорогой Клим?
– Каждый день перед ужином и до отхода ко сну я становлюсь джентльменом.
– И как, успешно?
– Полагаю, что у меня хорошо получается. Иначе бы я не стремился проделывать это каждый вечер.
– Простите, но я не улавливаю связи между вашим хобби и моей подругой.
Клим поднялся, надел цилиндр, развел руки в сторону и несколько раз повернулся вокруг оси.
– Красота, правда. У Марго обнаружился несомненный талант в разработке фасонов модных фраков и жилетов, а ведь без них нельзя прослыть настоящим денди. Коллекция специализированной одежды в доступной базе данных весьма ограничена. Вот и проблема! Не могут денди ходить в одинаковых фраках, все-таки это не спортивная команда. Я рассчитываю на помощь Марго. Раньше, таких, как она, называли модельерами или дизайнерами одежды.
– Неужели наши славные принтеры не справляются?
– Понимаете, э-э-э…
– Зимин.
– Спасибо. Понимаете ли, господин Зимин, настоящий денди никогда не наденет новую одежду. Я читал, что это считалось непростительной потерей стиля. Оказывается, новые фраки сначала давали поносить слугам, и только после того, как они со временем приобретали должную степень потрепанности, их передавали джентльменам. При этом, естественно, возникает ряд специфических проблем: одежду следует почистить, постирать, пришить оторванные пуговицы, устранить другие мелкие повреждения. Раньше люди так жили, сейчас это лишь фрагменты потерянной культуры. Незаслуженно забытой. Мы пытаемся возродить ее, но без помощи Марго сделать это затруднительно. В ее руках наше счастье. Как здорово, что она оказалась такой отзывчивой.
– Меня научила этим штукам мама. Говорила, что в жизни такое умение обязательно пригодится.
– Хорошая у вас была мама, – польстил Клим.
– Она и сейчас есть, только живет далеко.
– Передавайте ей привет!
– Обязательно, если встречу.
– Понятно, – сказал Зимин. – Позвольте задать еще один вопрос: мне послышалось, или вы действительно сказали, что читали книги про денди и джентльменов?
– А как же! Про них же иначе ничего не узнаешь. Кое-кто из наших пытался смотреть фильмы, но там ничего не понять, к тому же меня интересует середина XIX века, а кино тогда еще не изобрели.
– Вы меня заинтриговали. Читателя в наше время не часто встретишь.
– Нас много! – с воодушевлением сказал Клим. – Мне кажется, что вы, господин Зимин, должны обязательно присоединиться к нашему движению. У вас есть задатки, и к тому же вы можете в любой момент воспользоваться умениями вашей подруги.
Он раскланялся и отправился восвояси, оставив Зимину картонный прямоугольник, на котором были перечислены ближайшие планы реконструкторов жизни джентльменов. Предполагалось провести показательные вечера биржевой игры, посещения английского клуба и игорного заведения, обучение картежной игре, драматического театра, балета, оперы. На ближайшую пятницу был назначен настоящий бал-маскарад.
