Текст книги "Вонючий рассвет"

Автор книги: Владимир Моисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Глава 19
Обретение иллюзий

Они молчали, ни у кого не обнаружилось желания общаться со своими товарищами по несчастью. И это было самым поразительным во всей этой истории. Даже Фимка не попробовал облегчить свою душу. Он сидел чуть поодаль, поджав ноги и угрюмо смотрел в одну точку.

– Желающих исповедоваться не нашлось, – с сожалением констатировал Макаров, никто не обратил внимания на его слова.

– Эй, Махов! Давай поговорим.

Махов не ответил. Прошло еще часа два. Молчание просто бесило Макарова. Он успокаивал себя, повторяя: "Завтра нас уже не будет, а вместе с нами исчезнут и взаимные претензии".

Правильно говорят, что богатство с собой на тот свет не возьмешь. А теперь выясняется, что после смерти бессмысленными становятся и обиды, презрение, ненависть... С них не получишь никакого навара... Макаров усмехнулся. Последний день жизни подтверждал давно известную истину – жить надо так, чтобы каждый день приносил как можно больше радости и счастья!

Макаров знал, что не переживет следующего утра, но это его почему-то мало трогало. Он находил странное успокоение в неизбежности одновременной гибели всего живого. Ему, напротив, обидно было бы сознавать, что исчезнет только он, а остальной мир понесется дальше по своим делам, не обратив никакого внимания на его исчезновение. В неизбежной всеобщей гибели были свои особенности. Например, отбрасывалось за ненадобностью чувство самосохранения. Зачем, спрашивается, выживать, если не будет вокруг привычного мира? Абсурд. К тому же все получалось, как бы, не по его воле... А потому и виноватым признавать себя никакого резона не было...

Стало темнеть. Фимка развел костер. Макаров почувствовал некоторое беспокойство, словно его кто-то обманул, а он поймал обманщика за руку и теперь не знал, что делать с проклятым злоумышленником. Все меньше оставалось времени, чтобы разрешить оставшиеся проблемы. Написание книги к ним явно нельзя было отнести – при всей любви к себе, как сочинителю, Макаров прекрасно понимал, что прочитать его труд будет некому.

Это странное чувство законченности собственной судьбы было самым страшным, что ему приходилось когда либо переживать. Он не мог придумать осмысленное занятие на последние два часа, а потому чувствовал себя абсолютно опустошенным.

Впрочем, в самой постановке подобного вопроса уже содержался готовый ответ – последние часы следовало посвятить поискам "смысла последних часов жизни", который, скорее всего, должен был в чем-то отличаться от "смысла жизни обычного существования", но не принципиально. Действительно, если жизнь конечна – а кто с этим возьмется спорить – значит, последние мгновения должны быть посвящены достижению своего предназначения ничуть не меньше, чем все прочие... Макаров с удивлением обнаружил, что он самостоятельно без чужих подсказок пришел к пониманию основного боконистского принципа. К тому же, весьма затруднительно указать, с какого момента начинаются последние часы жизни... Один из очевидных ответов – с момента рождения...

Макаров поднялся. Ему пришло в голову, что ответы на оставшиеся вопросы должны находиться где-то поблизости. Не могло быть так, что Катастрофа загнала их на этот пустырь, а ответ о смысле их нахождения здесь поместила на другом краю Земли...

Легко оттолкнувшись от бетонной плиты, Макаров прыгнул в густую и сочную траву. Почему-то ему в голову пришло, что именно в ней следовало искать разгадку собственного бытия. Он сразу понял, что это было не самое умное решение – бояться зеленой травы.

Каждый шаг приносил ему ни с чем несравнимую радость, напоминал о безмятежном детстве, когда он гонял в футбол по такой же мягкой и ласковой травке. Он опустил голову, заставив себя пристально смотреть под ноги и побежал. Его дыхалки хватило минут на пять, он запыхался и остановился. Внезапно он почувствовал, что вокруг него все изменилось. Макаров поднял глаза и, не сдержавшись, ахнул от удивления. Он стоял возле огромного здания, откуда оно взялось выяснять не хотелось.

Макаров не смог побороть соблазн и вошел внутрь. Огляделся. Это было учреждение. Обостренное чутье писателя подсказало еще точнее – издательство. Макаров подошел к одному из кабинетов и прочитал вывеску: "Главный редактор журнала "Фактор Икс" Макаров Иннокентий Петрович".

"Миленько, – подумал Макаров. – Хорошо бы выяснить, что все это значит"!

Он решительно толкнул дверь и вошел в кабинет. За одним из столов сидела симпатичная женщина.

– Здравствуйте, Иннокентий Петрович.

Макаров с удивлением уставился на незнакомку. Никогда прежде они не встречались, за это он мог поручиться. Откуда же она знает его имя?

– Ах, Иннокентий Петрович, вы такой шутник! И как вам только не надоедает! Хорошо, хорошо, сейчас все расскажу – вы находитесь в своем рабочем кабинете, а я – Глория, ваша секретарша.

– Отлично, Глория! – Макаров удобно расположился за письменным столом, который, как было объявлено, являлся его рабочим местом. – Мне бы хотелось сегодня поработать с рукописями. Есть ли что-то новенькое?

– Начните с воспоминаний Кочерги. Очень познавательно и интересно.

– Спасибо, Глория. Меня сегодня нет, надеюсь, что вы справитесь с посетителями и сами.

– Но вы назначили на четырнадцать часов встречу с Виктором Кларковым. Отменить?

– Ни в коем случае! Мне нужно поговорить с ним. Это крайне важно!

– Отметила...

"Боже мой, – подумал Макаров, ощутив себя абсолютно счастливым. – Наконец-то я сумею разобраться во всей этой чертовщине. Сейчас почитаю воспоминания Кочерги, потом поговорю с Виктором Кларковым – вот все и прояснится! Совершенно очевидно, что я оказался в очередной материализовавшейся галлюцинации, как это назвал ацтекский жрец Крысин. Непонятно другое – в какой из галлюцинация я сейчас нахожусь, в той, где неизбежна Катастрофа и гибель всего живого, или в той, где меня настигла творческая импотенция? Какая из этих галлюцинаций оказалась для меня важнее? Можно ли это вообще установить? И где, собственно, мне надлежит быть в настоящий момент? Наверное, там, куда меня тянет сильнее всего"!

Макаров с удивлением обнаружил, что на практике постиг всю премудрость Виктора Кларкова, сумел понять смысл реализации нуль-транспортировки и не свихнуться при этом. Все дело в личных пристрастиях и желаниях...

Самым важным оказалось принять самостоятельное решение, сделать свой выбор. А дальше – все зависит от того, насколько ты точно выполнял заповеди реализатора. Макаров вспомнил, что за время своей короткой встречи с Кларковым, он был вынужден выслушать их не меньше пяти раз. И случилось то, что и должно было случиться – он выучил их наизусть. Их было совсем немного, этих заповедей. Первая. Стереть личную историю. Вторая. Отделаться от чувства личной важности. Третья. Принимать ответственность за свои поступки. Четвертая. Отказаться от свободы выбора и обрести вместо нее смысл жизни.

Вот, собственно, и вся мудрость.

"Э-э-э, дружище главный редактор, твоя боеспособность все еще на поразительно высоком уровне, – подумал Макаров с удовлетворением и, согнув руку в локте, проверил свою мускулатуру. – Ты еще вполне можешь сопротивляться превратностям судьбы"!

Макарову показалось, что он, наконец, сумел разобраться во всем происходящем. Конечно, все дело оказалось в загрязнении окружающей среды. Придется согласиться с объяснениями ацтекского жреца Крысина. Мы все пассивные наркоманы. Сами того не ведая, вдыхаем микроскопические дозы неизвестного вещества, заставляющие наше сознание терять связь с реальностью. А это, в свою очередь, доказывает, что реальность представляет собой всего лишь совокупность массовых галлюцинаций. Мы живем в выдуманном мире иллюзий. И каждый подбирает себе мир в соответствии с собственными предпочтениями. Вся грязь и гнусность существования – есть всего лишь продукт плохого пищеварения или тайных пороков конкретного индивидуума. Но пример Кларкова показывает, что сознательный выбор мира обитания вполне в наших силах. Собственно, такое умение и называется нуль-транспортировкой. Граждане, подыскивайте себе галлюцинации по своему усмотрению! Станьте хозяевами своей судьбы, как это блестяще удалось Виктору Кларкову.

Люди не способны выбирать себе подходящие для жизни параллельные миры только потому, что с детства приучены подчиняться обстоятельствам. Обстоятельства сильнее нас – это каждый знает. Кларков разорвал порочный круг. Реализовав нуль-транспортировку, он деформировал привычную реальность. И близкие ему люди под воздействием пассивной наркомании стали попадать в соседние реальности согласно своим наклонностям и мечтам. От гибели всех их может спасти только одно – они должны научиться управлять своим выбором. Кларков так и написал – вы будете следующими.

Макаров не сомневался, что и прекрасное будущее, привидевшееся ему сейчас – этот журнал, например – всего лишь приятная сердцу галлюцинация. Но она его вполне устраивала. Он вздохнул и, довольный собой, откинулся в кресле. Почему бы ему не остаться главным редактором до конца своей жизни? Подобная реальность устраивала его наилучшим образом. Пришло время подписывать гранки журнала к печати. Он взял со стола ручку, но папка с гранками куда-то подевалась.

– Глория, – сказал Макаров в переговорное устройство. – Где гранки?

– У меня, Иннокентий Петрович.

– Мне надо их подписать.

– Ой, они в работе, не могу пока принести.

– Хорошо. Я подойду сам.

Он поднялся и подошел к двери. Открыл ее и очутился на пустыре возле костра.

Приятное наваждение исчезло...

Глава 20
"Мы все поняли, Господи!..."

Осталось горькое разочарование.

"Боже мой, – с огорчением подумал Макаров. – Мне еще никогда не было так хорошо! Но почему все рассыпалось? Неужели я не заслужил покоя?"

Последние его надежды угасли, словно кто-то злой резко нажал на выключатель. И случилось неожиданное. Эти простые, затертые от постоянного применения, казалось бы, ничего особенного не значащие слова, почему-то всплывшие в сознании, больно ударили его в самое сердце. НЕУЖЕЛИ Я НЕ ЗАСЛУЖИЛ!

Так нельзя было говорить, так нельзя было думать. Неужели для него – всегда так стремившегося к независимости и свободе – нормальная человеческая жизнь достижима только при условии, если кто-то, возомнивший себя хозяином, разрешит ему дышать, обедать, пить кофе, писать книги, вообще, устраивать свои обстоятельства по собственному разумению. Это, видите ли, нужно заслужить! Макарова передернуло. Поганые слова, теперь он знал, что пойдет на все, только чтобы они навсегда были вышвырнуты из его сознания.

"Бог дал мне жизнь совсем не для того, чтобы я выпрашивал у невесть кого разрешение на нормальную жизнь.  Его Промыслу я подчиняюсь, и сделаю все от меня зависящее, чтобы обрести смысл своей жизни и добиться его исполнения, несмотря на невзгоды и трудности! Отныне за каждым поворотом судьбы меня будет ждать победа. Потому что я знаю – от моих поступков, от моих помыслов зависит судьба моего мира. Радость и рассвет или мерзость и опустошение? Разве здесь есть выбор?

Окончательно стало ясно, что вся его жизнь, которую он до сих пор так старательно выстраивал, была за последние дни повержена странными обстоятельствами, ответственность за которые он так и не собрался взять на себя. Это был тупик, из которого был только один выход – ему следовало раз и навсегда перестать изображать из себя жертву обстоятельств.

"Боже, вразуми меня неразумного! Научи, как жить дальше! Я покоряюсь твое воле, потому что по собственному хотению загнал себя, а следовательно, и весь свой мир в тупик безысходности. Мое упрямство оказалось гибельным. Но верю я, что есть надежда! Беру на себя ответственность за все происходящее со мной! И верю, что не бросишь ты без помощи и совета свое несчастное дитя. Я верю, что на благое дело найдутся у меня силы. Отрекаюсь от своей пресловутой свободы выбора и наполняю свою жизнь истинным смыслом – подчиняюсь твоему Промыслу и сделаю все от меня зависящее, чтобы добиться успеха"!

Макаров почувствовал, как по его щеке покатилась слезинка. Что ее вызвало – отчаяние или негаданная радость, было непонятно. А может быть, это было проявление горячей зависти к Кларкову. Несмотря на обилие, вроде бы, верных доводов приходилось сознаться – прав был он. И он, конечно, реализовал свою нуль-транспортировку. Сейчас, возле костра на пустыре это ясно и очевидно. Кларков добился своего, справился с задачей, которую Господь поставил перед ним. Он не был пассивным наркоманом, как прочие. Он научился выстраивать свою жизнь. И теперь ждет их – членов своего карасса, которых Божья воля собрала на этом пустыре. Потому что настала их очередь стать хозяевами собственной судьбы.

"Боже милостивый, – зашептал Макаров слова молитвы, невесть откуда пришедшей ему на ум. – Дай мне силы исполнить все, что мне дано сделать, смирение, чтобы понять, что есть вещи, которые мне не под силу совершить и ум, чтобы отличить одно от другого..."

* * *

Языки пламени выхватывали из темноты суровые, сосредоточенные лица людей, которые очень многое пережили за последнее время. Странно, но Макаров не заметил ни капли растерянности.

– Удивительное место этот пустырь, – сказал Махов тихо. – Но я рад, что мы здесь очутились.

– Почему? – спросил Макаров.

– Здесь хорошо думается. Я заставил себя вспомнить Виктора. Удивительно, но только здесь я стал понимать все то, что он мне втолковывал в свое время.

– Вот как?

– О, я стал настоящим боконистом! До меня, наконец, дошло, о чем идет речь, когда говорят – Господь Бог все про тебя знает и что у него есть довольно сложные планы, касающиеся именно тебя...

– И что это означает?

– Ну, что у него есть сложные планы, и они касаются лично тебя. Понятно?

– Пожалуй, да.

– Рано или поздно ты это понимаешь. В боконизме такое понимание называется – "вин-дитом". Испытать вин-дит – настоящее счастье.

– Неужели ты поверил, что Виктор реализовал свою нуль-транспортировку?

– Сколько можно задавать один и тот же вопрос? Хватит. Да, я верю. Точнее, мне пришлось поверить. Только так можно объяснить все то, что с нами произошло. Урок пошел впрок.

Макаров улыбнулся. Он вспомнил, что и сам всего лишь пару минут тому назад сумел побороть свою гордыню. Не понимал он теперь только одного – что помешало ему сделать это сразу? Наверное, глубокое, природное убеждение в собственном величии и непогрешимости. Звучит глупо – но, пожалуй, можно решить, что он согласился бы на гибель мира, только бы его при этом посчитали самым-самым! Глупо и подло, даже вспоминать не хочется.

– Получается, что теперь мы можем вернуться? – спросил Махов.

– Ага. Конечно, если в нуль-транспортировку поверят еще Фимка и Сергей Сергеевич.

– Я – верю, – сказал Фимка и улыбнулся.

– Я и раньше верил, – сказал Сергеевич Сергеевич.

– А почему бы мне не сфотографировать вас? – спросил Иван Ефремович. – На память!

Он достал из своего портфеля фотоаппарат. Лица людей, словно бы вырываемые из тьмы всполохами пламени, были уверены и спокойны. Катастрофа их больше не касалась и не волновала.

– Получится ли фотография? – спросил Сергей Сергеевич.

Ответом ему был громкий хохот собравшихся.

– Мы уже видели эту фотографию, – напомнил Макаров. – И вы, Сергей Сергеевич, получились на ней просто отлично – чуть-чуть загадочный, но приятный и положительный во всех отношениях человек.

– Это вы видели, а мне не довелось...

– Еще насмотритесь.

Макаров не знал, что им следует делать дальше. Он склонялся к мысли, что – ничего.

– Пожалуй, следует немного подремать, – сказал он и зевнул.

– Смотри, так и последний день человечества проспишь, – пошутил Махов.

– Я в эти ужасы больше не верю, – ответил Макаров. – К тому же, если это действительно последний день, провести его следует с комфортом, то есть, не отказывая себе в удовольствиях, – тем более во сне...

Он свернулся калачиком возле костра и моментально заснул.

Глава 21
Устраивать свою судьбу каждый должен самостоятельно

Макаров открыл глаза, когда было уже совсем светло. Утро, наступления которого они ожидали с таким страхом, пришло. Голубое небо, без единого облачка, ослепляло. Макаров решил, что был разбужен солнечными лучами, но над самым ухом раздалось: «Фьюить...» и с соседнего камня вспорхнула крохотная птичка-синичка.

– Вот, дурочка, – вырвалось у Макарова. – Почему не дала поспать еще?

– С добрым утром! – приветствовал его Махов. – Пора вставать, ваше писательское величие. Нас ждут великие дела.

– Ага! – откликнулся Макаров. – Так уж устроен мир, что ранним утром каждый исследователь должен немного поисследовать, а писатель – пописать.

– Хочу обратить твое внимание, – Махов указал на громаду зданий на горизонте. – Город выжил...

– Вижу – пожаров нет. Это хороший знак.

– А теперь чуть выше...

Макаров присмотрелся и едва не подскочил от радости – над домами пролетал самолет.

– Мы вернулись?

– Похоже на то.

– А не пора ли нам в город?

– Самое время. Иван Ефремович уже ушел.

– Этого следовало ожидать. У него своих проблем хватает, и решать их он должен сам. А где Фимка и Сергей Сергеевич?

– А вон – пытаются отремонтировать машину.

В этот момент над пустырем раздалось звонкое Фимкино: "Получилось"! К счастью, поломка оказалась незначительной и уже через пару минут они отправились в путь.

Макаров предложил немедленно вернуться на квартиру Виктора для продолжения экспериментов.

– Замечательно, – возликовал Махов. – Из тебя, писатель, получится настоящий исследователь. Ученый, предпочитающий использовать в работе не слишком строгую аксиоматику. Правда, веселое занятие?

– Я с детства любопытный. Но разве это порок? А ученый из меня не получился потому, что я не в силах справиться со своими эмоциями. Сухие факты для меня чересчур пресны, а потому я их постоянно пытаюсь приукрасить. По-вашему, привираю.

– А ты не пробовал, Макаров, податься в писатели? – пошутил Махов.

– Спасибо за комплимент.

Город жил своей привычной размеренной жизнью – люди штурмовали общественный транспорт, в ларьках бойко шла торговля фасованными товарами, из радиоприемника машины доносилась бесконечная реклама. Жизнь кипела, как ни в чем не бывало.

У Макарова не осталось никаких сомнений в том, что они вернулись в свой мир.

– А вы, Сергей Сергеевич, не хотите повидаться с Кларковым? – спросил он.

– В другой раз, – ответил Сергей Сергеевич. – Мне еще многое предстоит сделать.

– Понимаю, – сказал Макаров. – Успехов вам.

– Спасибо.

Сергей Сергеевич покинул машину возле метро "Василеостровская" и растворился в толпе.

– Надо полагать, отправился разбираться со своим другом Василием на Захарьевскую, – грустно сказал Махов. – Надеюсь, он справится.

* * *

Дверь открыла Ксения.

– Ребята, – обрадовалась она. – Решила вас навестить, но не ожидала, что вы придете так рано. Неужели, бумаги Виктора так интересны?

– За последнее время мы узнали об окружающем нас мире очень много нового, – ответил Махов. – Во многом благодаря Виктору.

– Неужели ты до сих пор думаешь, что знания настолько важны? – спросил Фимка. – Меня наше приключение научило относиться к знаниям более легкомысленно. Есть знания – хорошо. Нет – плакать не буду.

– Опять ты, Фимка, за старое. Все еще не наигрался в деформацию смыслов! – с неприязнью ответил Махов. – Я думал, что после близкого знакомства с экологическим терроризмом тебе больше никогда не захочется безответственно играть в слова и термины.

– Хорошо, хорошо. Ты меня убедил, Махов, – знания отличная вещь, – кривляясь ответил Фимка.

Ксения посмотрела на них с неодобрением, словно на маленьких расшалившихся детишек.

– А я вам завтрак приготовила!

– Огромное спасибо, – обрадовался Макаров. – Ты даже не представляешь, как это кстати. В последнее время только чувство голода напоминало нам о реальности.

– Сейчас перекусите немного, вас и отпустит, – улыбнулась Ксения.

– Хотелось бы убедиться, что наши приключения закончены, – сказал Фимка, нахмурившись. – Все эти ужасы, лично у меня, уже поперек горла стоят! Надоело.

– Для меня – закончены. Я стал боконистом, – сказал Макаров.

– Ага. И я тоже, – решительно поддержал его Фимка. – Передо мной встал вопрос, весьма похожий на тот, что в одном кинофильме задали маленькой девочке: "Что ты хочешь, детка, поехать на дачу или,чтобы тебе оторвали голову"? Она ответила: "На дачу". А я отвечаю: "Стану боконистом".

Омлет поедали молча. Каждый думал об одном – кому идти в кабинет. Не было сил поверить, что наваждение окончательно разрушилось. А узнать это, не заходя в кабинет, нельзя.

Макаров решил, что идти должен он. Что там ни говори, а все затеял именно он. Все эти странные приключения были вызваны всего лишь его погоней за сюжетом очередной книги. Особой уверенности, что в следующий раз его участие в делах чужих миров закончится столь же благополучно, не было. Первый опыт оказался не слишком удачным. Макаров, как и его друзья, был на волосок от гибели. Но почему-то это мало его трогало. Любопытство оказалось сильнее.

Макарову захотелось немедленно отправиться в новое путешествие по удивительным и опасным мирам. За порогом кабинета Кларкова его могло поджидать по-настоящему жуткое приключение, кошмарная катастрофа, которая, не исключено, закончится трагически... Впрочем, поверить в это было очень трудно. Он уже понял – печальный исход подкарауливает только людей с изначально печальным мироощущением. Кипучая натура Макарова исключала подобный исход. Он был потомственным оптимистом. Его дед был оптимистом, отец был оптимистом, и ему на роду было предписано быть оптимистом...

Макаров попытался подняться. Он рассчитывал встретить в комнате самого Виктора Кларкова. Вот с кем стоило обсудить случившееся. Но глаза его стали сами собой слипаться, конечности словно бы налились свинцом, и он заснул, бухнувшись, как подбитая птица, в ближайшее кресло.

* * *

Он открыл глаза, посмотрел на часы. 11-53. Однако! Давно Макаров не позволял себе спать одетым в кресле. Он вспомнил, что провел беспокойную, бессонную ночь невесть где, на каком-то пустыре возле костра. Осталось только ощущение остроты ночных переживаний. Из этого материала можно было сделать неплохую книгу.

"Неужели это единственное, что мне удалось вынести из всей этой истории? – подумал Макаров. – Ах, да! Я же стал боконистом..."

– Эй, Макаров, ты уже проснулся? Я тебе кофе заварила, – выкрикнула с кухни Ксения.

– Я сначала под душ...

Через пять минут Макаров вернулся свежий и подтянутый. Он выпил кофе и съел три бутерброда с ветчиной.

– Что-то я не то делаю, – пошутил он. – Вроде бы сегодня я уже завтракал...

– До обеда еще целый час, – в тон ему ответила Ксения.

– А где ребята?

– Ушли. У каждого нашлись неотложные дела.

Макаров немедленно вспомнил, что ему пора в кабинет Кларкова. Почему-то ему не хотелось смириться с тем, что приключения в чужом мире закончились.

– Кстати, Макаров, где ты научился строить такие потешные рожи? – спросила Ксения. – Меня смех разбирает, когда удается поймать твой взгляд. Хочу сказать тебе сразу – я не настаиваю на том, чтобы ты непременно женился на мне. Ты же у нас писатель, а потому лучше других должен знать, следует ли нам заходить так далеко. Мне не хочется давить на тебя. Решай сам. Какое бы решение ты не принял, мои чувства к тебе не изменятся. Но знай, решишься – я тебя от себя не отпущу.

– Спасибо, – ответил Макаров и сразу понял, что сморозил глупость.

В дверь позвонили.

– Забыла тебя предупредить, – сказала Ксения. – Вчера целый день тебе звонили из издательства – они ждут не дождутся, когда ты им передашь рукопись книги о Викторе. Думаю, они прислали человека, чтобы заключить с тобой договор.

Ксения оказалась права. Молоденький представитель издательства был вежлив и приветлив. Миссия, которую он осуществлял, ему явно доставляла удовольствие. Может быть, это было его первое задание подобного рода. Покончив с формальностями, он сконфуженно попросил:

– Не могли бы вы дать мне автограф?

– Извольте, молодой человек, – окончательно вспомнив, каково это быть литературным мэтром, – сказал Макаров. – Но сначала мне бы хотелось расписаться в ведомости на получение гонорара.

– О, с этим все в порядке, никаких проблем! Так я зайду за автографом, когда все получится?

– Мы уже договорились. Через пару недель рукопись будет в редакции. Теперь я знаю, что надо добавить в текст, чтобы все получилось.

– Доволен, писатель? – спросила Ксения, когда они остались одни.

– Скажем так – приятно удивлен.

– Но я вижу, что тебе опять хочется влезть в какую-то неприятную историю?

– Ничего подобного. Я хотел бы встретиться с Виктором.