Текст книги "Мой первый опыт в нерикоми (СИ)"
Автор книги: Владимир Титов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
– Всё в порядке, ребята, – спокойно сказал Виктор.
– Колюще-режущие предметы, огнестрельное оружие, наркотики?
– Только то, что ты подкинул.
– Шутничок? – Старлей незаметно, но сильно ткнул Виктора пальцем в правый бок. – Дошутишься. Ты при свидетелях обвинил сотрудника милиции в должностном преступлении. Счас впишем это в протокол, и считай, что на двуху уехал… Стой смирно, тварь, а то…
Что «а то», старлей не придумал.
Чужие руки сильно и умело, притом не слишком усердно, а как-то брезгливо, охлопали Виктора.
– Так. Встаём. Руки за спину!
Виктор почувствовал холод стальных браслетов на запястьях, отсекающий его от диплома, клубов, «Слобо», Алины, новенького «камри» и всего мира свободных людей.
Он понял это, но не почувствовал ни страха, ни горечи.
– За что вы его? Что он сделал? – донёсся с другой стороны отчаянный крик Алины.
Старлей не соизволил ответить, а двое в штатском уже усаживали Виктора в полицейскую легковушку. Один из двоих пересел на водительское сиденье, рядом разместился старлей, над головой ревнула мигалка, и Виктор поехал в самое длинное приключение.
* * *
– …имеются основания полагать, что обвиняемый может скрыться, уничтожить улики, оказать давление на потерпевших и свидетелей, а также иным способом воспрепятствовать объективному расследованию уголовного дела, на основании чего суд не усматривает оснований согласиться с доводами обвиняемого и его защитника о возможности избрания обвиняемому меры пресечения, не связанной с лишением свободы…
Виктор слушал судейское бормотание вполуха. Он знал, что его ждёт. Адвокат (ребята молодцы: не выходя из похмелья, подсуетились и наняли ему хорошего адвоката – не эффектного краснобая из голливудских фильмов, а старого, совковой выделки, бывшего следака, имеющего выходы на других следаков, экспертов, прокуроров, судей и прочие винтики карательной системы) откровенно сказал: закроют до суда. Статья двести тринадцатая, часть вторая, «хулиганство группой лиц» – считается тяжкой. Виктор недоумевал, откуда взялась группа: его друзья в стычке с «гомсомольцами» участвовали только в качестве зрителей. Но потом он узнал, что борцов за нравственность побили фаерщики – кулаками и палками-стаффами, из которых они делали факелы для жонглировки. Самый зрелый фаерщик был моложе самого юного нагаечника, однако на стороне неформалов был численный перевес. «Гомсомольцы» в беспорядке отступили, но тут явилась кавалерия из-за холмов – полицейский патруль. Они схватили двух поддатых фаерщиков, а найти Виктора, который засветился на камере у оператора, не составило труда.
Он равнодушно смотрел перед собой, думая о том, что прежняя жизнь закончилась. Родительский дом – старинная крестовая изба на перекрёстке Автопромышленной и Щорса, с огуречным парником и портретом прапрадеда Аристарха Платонова в гостиной, который материнская родня берегла весь бурный двадцатый век. Пот и азарт тренировок, лекции в гулких аудиториях и уксусный запах институтских лабораторий, детский восторг при виде шестизначной цифры недельного дохода в админке. Девушки – их было немало, можно сказать – много. Большинство он помнил отрывочно. Смазливые юные личики, европейские или с монголинкой, пепельные, блондинистые, чёрные с кудрями, крашеные (на рыжих ему не везло, о чём он очень жалел: говорят, рыжие страстные и прикольные), груди, ноги, попы… Алина, конечно, была на особом счету, но она – свой парень. Всё это осталось там, позади, отсечёное холодными наручниками и равнодушным бормотанием судьихи, для которой Виктор и его мир был очередным делом в папке. Начинается новая жизнь, и в ней следовало разобраться…
Покорной и вязкой глины ком
– Кого-нибудь ещё ждём? – спросил длинноволосый усатый парень неопределённого возраста – между четвертаком и сорокетом.
– Да нет, наверное, – ответила Лидия. – Давайте начнём. Для начала познакомимся. Если кто-то забыл, меня зовут Лидия Энгельгардт, мы с вами будем заниматься керамикой. Я научу вас всему, что знаю и умею сама. Все необходимые материалы – керамические массы, инструменты, формы, глазури, ангобы, пигменты – обеспечу я. Обжигать буду здесь, у меня тут в подвале установлена муфельная печь. Если у кого-то возникнет желание посмотреть, как она работает – милости прошу. От вас же ничего не требуется, кроме хорошего настроения и желания создавать. Оплачивается каждое занятие в отдельности, хотя, если кому-то удобно, можно оплатить сразу несколько занятий. И ещё… Если кто-то после нашего курса решит заняться керамикой всерьёз – это будет для меня лучшим подарком.
Будущие керамисты – пять дам от пятнадцати до пятидесяти с лишним лет и волосатый парень – слушали её и рассматривали расставленные на полке вазы, кружки, свистульки и скульптуры, которые когда-то обрели форму под её руками.
«Расслабься, – в сотый раз напомнила она себе. – Ты не училка, не лектор, не тренер, и не студентка на защите диплома. Люди пришли, чтобы посидеть, пообщаться и полепить всякие безделушки в своё удовольствие. Ты не обязана рвать задницу, чтобы они действительно чему-то научились. Учатся в школах, в институтах и на всяких дурацких курсах, а у тебя – гончарные посиделки»…
– Здесь, в клубе, мы будем лепить вручную и с помощью некоторых инструментов. Желающие попрактиковаться на гончарном круге могут записаться на индивидуальное занятие у меня дома.
– Сколько это стоит? – спросила коротко стриженая блондинка.
– Полторы тысячи за два часа. Чуть больше, чем групповое занятие. Дело в том, что гончарный круг у меня только один, а нас уже шестеро…
– Уже семеро, – перебил её хрипловатый баритон от двери. – Здравствуйте. Простите за опоздание…
При появлении опоздавшего две девицы непроизвольно поправили причёски и загадочно улыбнулись, а лектор судорожно сглотнула.
Это был мужчина лет тридцати, роста достаточно высокого, чтобы не производить впечатление дылды, с широкими плечами, размах которых зрительно подчёркивал синий пиджак – вновь прибывший носил его с белой рубашкой и модно потёртыми голубыми джинсами. У него были густые тёмно-русые волосы, уложенные на прямой пробор, а глаза скрывали очки с дымчатыми стёклами.
Лидия усилием воли отвела взгляд от ямочки на подбородке вновь прибывшего и вернула себе управление.
– Здравствуйте, – сказала она. – Не беспокойтесь, мы пока ещё ничего не делали. Я – Лидия.
– Дмитрий, – представился синий пиджак.
– Очень приятно. Простите, Дмитрий, в следующий раз советую вам одеться попроще.
– ???
– Будет жаль, если вы запачкаете свой костюм. У нас, керамистов, грязная работа.
– Да-да, конечно. Я просто прямо с работы. Должен был заехать домой и переодеться, а тут нас сорвали на срочное заседание. Два часа переливания из пустого в порожнее…
– Ну, наверное, не совсем их пустого в порожнее…
– Увы, – Дмитрий развёл руками. – Именно так.
– Ничего. Берите стул, подсаживайтесь, вливайтесь в наш маленький союз.
Она рассказывала и показывала, как разминать керамическую массу, как раскатывать её на столе скалкой, как вылеплять из бесформенного комка чашечку, и ловила себя на том, что постоянно смотрит на Дмитрия. Да не просто смотрит, а пялится. Дмитрий тоже замечал её взгляды, но, кажется, относил внимание преподавательницы на счёт своей неловкости. Глина в его руках то и дело пересыхала от усердного катания и трескалась, он добавлял воды, но единственное, чего добился – это изгваздал рукава, хотя предусмотрительно засучил их по локоть. Лидия усилием воли заставляла себя не уделять внимание Дмитрию больше, чем остальным.
В группе быстро выделились лидеры: длинноволосый и коротко стриженая полноватая блондинка, чуть старше преподавательницы. У них довольно быстро получились кружечки с претензией на изящество. Лидия показала, как скатать колбаску из керамической массы, которая станет ручкой будущей кружки, как сделать шликер, как нанести его на место, где ручка примыкает к кружке, где нужно сделать деревянной спицей тонкую насечку.
– Йес-с! Готово! – воскликнула блондинка, любуясь своим творением.
– Отлично! – похвалила Лидия. – Хотите что-то ещё попробовать?
– Конечно. Время ещё есть?
– Ещё час, – сказала Лидия. – Можно попробовать лепку из шнурков. Друзья, если кто-то хочет кушать – там, в коридоре, кулер и пакетики с чаем, а я прихватила коробочку рханого печенья.
– Ржаного? – удивился волосатый усач.
– Да. Я сама пеку, – с тонкой ноткой гордости отметила преподавательница.
– Хм. Забавное совпадение. Я тоже, – сказал длинноволосый.
– О, ещё один домашний кондитер? Приветствую, коллега! – откликнулась стриженая блондинка.
Дмитрий, отчаявшись вылепить что-то вменяемое, тоже решил перекинуться в «шнуровую керамику», но и здесь ему не повезло. Тонкие шнурки пересыхали и рассыпались на катышки напоминавшие известное вещество кишечного происхождения. Немолодая дама, которая освоила лепку из «шнурков» быстрее всех, вызвалась помочь ему, но духи кремнезёма были неумолимы к неофиту: за два с половиной часа он кое-как вылепил кособокую пиалу.
– Что, Данило-мастер, не выходит каменный цветок! – усмехнулся незадачливый керамист.
– Дмитрий, не расстраивайтесь! – воскликнула Лидия. – У вас сильные старательные руки, вам просто нужно чуть менее усердно катать. Вы пересушиваете массу.
– Друзья! – сказала она, когда занятие подошло к концу. – .Все прекрасно поработали, все молодцы. Если вам кажется, что у вас что-то не получается, не переживайте: ваши руки овладевают новым навыком, и скоро вы увидите, что глина стала вам послушной, как в поговорке. К следующей среде я высушу ваши работы, и мы будем раскрашивать их ангобами и покрывать глазурью. Всем спасибо, всех жду через неделю! Мужчины, если вы поможете мне отнести всё в подвал, я буду очень, очень благодарна!..
Через двадцать минут она выходила из дверей городского ДК, прокручивая в уме цифры. По пятьсот рублей с семерых – итого три с полтиной. Тысячу двести отдать за месячную аренду подвального закутка, триста – за класс на сегодняшний вечер. Билет на электричку до дома – шестьдесят четыре в один конец, итого сто двадцать восемь. Неплохо. Если удастся довести поголовье учеников до десятка, будет ещё лучше Можно и дюжину а вот больше – вряд ли: и тесно будет, и забегаешься между ними, а вот сейчас в её кружке тёплая приятельская атмосфера. Оказывается, вести настоящий мастер-класс совсем нетрудно, хотя с непривычки голова кружится, и от волнения неприлично хочется есть. Нет, не есть, а жрать: звучит, конечно, некрасиво, но точно отображает суть явления. Электричка через полчаса, а следующая – через час двадцать пять. Может, зайти в кафе, отметить наедине с собой любимой преподский дебют?
– Лидия! – окликнул её знакомый баритон, и она едва не подпрыгнула от неожиданности.
В нескольких шагах стоял Дмитрий. Несмотря на прохладный сентябрьский вечер, он был в одной рубашке, а пиджак держал за петельку через плечо. Ну да, он же извозил рубашку в глине…
– А, Дмитрий! Кого-то ждёте?
– Вас, – спокойной сказал ученик. – Я на колёсах, вас подвезти?
«Подкат на отличненько, – подумала Лидия. – А нужно ли мне это?»
– Я еду в Лихогородск, – сказала она.
– Ну и что? Бешеной собаке сто вёрст не крюк. К тому же тут не сто, а самое большое тридцать…
– Нет, спасибо. У меня уже куплен обратный билет на электричку. Зато я сейчас собиралась зайти куда-нибудь перекусить, если хотите, составьте мне компанию
– С удовольствием! – сказал неспособный ученик.
– Только вот мои условия: никаких ресторанов. Там нужно полчаса ждать, когда принесут заказ, а я хочу успеть на поезд. Тут через два дома есть приличная пирожковая, зайдём?
Через несколько минут Лидия с аппетитом поглощала мясной пирог, купленный её внезапным кавалером: тот решил оплатить перекус для двоих, а она не стала ломаться.
(Почему бы нет? Если у него лишние деньги, она не против спонсорской помощи, а чай с пирожками ни к чему не обязывает!)
– Отличные пирожки. Я перед вами в долги, Лидия, – с улыбкой сказал Дмитрий.
– За что? Вы заплатили за урок и даже за ужин.
– Вы открыли мне отличное заведение. Буду знать, куда заглянуть, если окажусь поблизости и захочется перекусить.
– У них можно заказать доставку! – заметила Лидия – с гордостью, будто пирожковая была её предприятием.
– Да? Отлично! Надо будет взять у них контакты.
– Вот, на столе пачка визиток.
– А ведь я вас помню, Лидия! – снова заговорил Дмитрий. – Вы были пять лет назад в Москве на «Ладье». – Он достал из кошелька малость потрёпанную визитку с надписью «Лидия Энгельгардт. Авторская и традиционная керамика».
– Вау! Какой раритет! – воскликнула Лидия.
– Я, как только увидел вашу рекламу, сразу вас вспомнил. У нас дома до сих пор стоит ваша пирамидка.
– Йольский светильник, – поправила Лидия.
– Что, простите?
– Йольский светильник. Обрядовый. Его ставят на праздничный стол на Рождество и на летнее солнцестояние, зажигают в нём свечу. Это германский обычай, но у нас тоже появились любители… Я привезла тогда квасники, кружки и три чайных сервиза, а ещё скульптуры и несколько таких, как вы говорите, пирамидок..
Она улыбнулась, вспоминая эту авантюру. Малявка, только-только расторговавшаяся и вышедшая в плюс по доходам, она решила во что бы то ни стало засветить свои глиняшки в первопрестольной. Перевозка контейнера с изделиями стоила ей немало нервов – и денег. В первый день она чуть не плакала от досады – у неё купили всего-навсего пару обливных кружек, а во второй день как прорвало плотину: расхватали почти всё, остался только огромный квасник, она «отбила» все затраты и вернулась с небольшой выручкой.
– Я в этом пока слабо разбираюсь, – с улыбкой, которую называют обезоруживающей, признался Дмитрий. – Но надеюсь, вы меня просветите.
– Обязательно! – улыбнулась Лидия.
Она попивала каркаде, рассказывала своему собеседнику об исторических разновидностях кувшинов, и уже без стеснения рассматривала его. Она разбиралась в особях противоположного пола не хуже, чем в керамике, и понимала, что перед ней сейчас находился роскошный образец мужчины. Именно мужчины, а не мужика, парня или мальчика. Уже переросший щенячество, но ещё не успевший отвратительно заматереть. Рослый и широкоплечий, но не гигант, в меру мускулистый, но не перекачанный бройлер. Ухоженный, но не из «метросексуалов», которые торчат перед зеркалом едва ли не больше, чем девицы. Размеренные движения, уверенная речь, то и дело взблёскивающие в летучей улыбке крепкие белые зубы…
И кольца на безымянном пальце нет, машинально отметила она и тотчас одёрнула себя. Так нельзя. Даже если парень тебя заинтересовал, это смешно – сходу примеривать на него роль спутника жизни.
– Лидия, можно ли задать вам странный вопрос?
«Началось в колхозе утро…», – подумала она, но вслух сказала:
– Хм, прямо заинтриговали! Задавайте!
– У вас такая фамилия… Вы не из тех самых Энгельгардтов?
Лидия рассмеялась.
– Не знаю, Дмитрий, про каких «тех самых Энгельгардтов» вы говорите. Мой папа в молодости был уверен, что мы «из блаародных», всё искал у себя баронские корни, но не нашёл. Насколько удалось выяснить за несколько лет ковыряния архивов, его предки – курские, харьковские и слобожанские мещане. Ну, а мамина бабушка до смерти балакала на слобожанском суржике. Так что я – простушка, чёрная кость. Разочарованы?
– Ничуть. Я и сам из плебеев. Мы друг дружки стоим.
Он улыбнулся – и в этот момент Лидию пронзило острое чувство тревоги. Как будто треснувший при обжиге кувшин на щелчок по боку отозвался дребезжанием. Что-то в нём было надломлено, надорвано; казалось, за успешным внешним обликом он скрывает какую-то мучительную тайну. Эти объединяющие «мы» и «друг друга» прозвучали до жалости фальшиво. Как будто он и хочет завлечь симпатичную девушку (а в том, что ученичок запал на учительницу, сомнений не было), и что-то его останавливает.
«Побаивается женщин. И в первую очередь – тех, которые ему нравятся. Наверное, был травматичный опыт. Тяжёлое расставание, или даже развод».
Лидия решила прийти на помощь:
– Дмитрий, а который час?
– Двадцать два семнадцать, – машинально отчеканил Дмитрий.
– Ой… мне пора. У меня электричка. Как раз успею добежать до вокзала…
– Вас подвезти? – без особой надежды спросил ученик.
– Нет, Дмитрий, благодарю, я лучше сама. Приходите на следующее занятие.
– Обязательно!
Письмо первое
«Привет!
Не напрягай память – мы прежде не встречались, ты меня не знаешь. И я тебя, честно говоря, тоже. Но я давно читаю твой сайт, а недавно узнала из новостей (да, ты знаменитость, обо мне вот так в новостях не скажут!), что тебя арестовали.
Можно, не буду писать, будто я ужаснулась и всё такое? Хотя, наверное, это нелегко: нормальному человеку, который далёк от криминала, оказаться в тюрьме.
В общем, я зашла на твой сайт (как бы его не прихлопнули под горячую руку), нашла там твой адрес и решила написать.
А почему бы и нет? Ты прикольный, а – молодая интересная мадемуазель (женщин о годах не спрашивают, но тебе, так и быть, скажу: мы одного возраста). Поможем друг другу. Мои письма помогут тебе скоротать дни за решёткой (надеюсь, их будет не очень много), а я пообщаюсь с интересным человеком, героем нашего времени и выпусков новостей. А потом, если не успеем надоесть друг дружке, можем и встретиться.
Наверное, много расписывать не буду. Пока. Будь здоров и не тоскуй. Тебя на воле ждёт прекрасная незнакомка».
Самоубийство луковицей
Продольный грохнул ключом по железной двери.
– Гуляем?
– Да, да! – в два голоса закричали Виктор и Славян.
Когда зовут на прогулку – надо реагировать быстро. Менты ленивы, чем меньше зеков предстоит выводить из камер и распределять по прогулочным дворикам на крыше – таким же камерам, только без мебели, без окон и без потолка, отделённых от неба решёткой – тем им проще. Если моментального ответа не будет, продольный просто пойдёт дальше.
– Готовность минута, – отозвался мент и потопал к следующей двери.
– Потом доиграем, – сказал Виктор, кивая на картонку с кустарными шахматами, которые их неизвестный предшественник выплавил из пластиковых коробок.
– Лучше заново, эту партию я вчистую слил, – ухмыльнулся Славян.
– Ну, я бы так не стал говорить… с потерей ферзя не потеряна партия. Ладно, как скажешь. Этих, ночных телезрителей, будем будить?
– Пускай дрыхнут, – скривился Славян. – А то один встанет, второго не добудимся, а менты заведут шарманку: «одного не ведём, одного не оставляем».
– Пускай, – согласился Виктор.
Они успели переобуться и взять бутылки с водой, когда дверь распахнулась, и здоровенный конвоир с обманчиво-добродушным лицом гаркнул:
– Сто шестая, на выход!
Через минуту за ними захлопнулась дверь прогулочного дворика.
– Нормально, – сказал Виктор. – Сегодня хоть не будем носами сталкиваться. Но вспрыснуть надо, а то пыли наглотаемся
Он свинтил крышку с бутылки и стал поливать бетонный пол, Славян последовал его примеру.
По соседству грохало железо – дворики заполнялись гуляющей публикой.
– Какая хата гуляет? – гортанно крикнули по соседству.
– Сто шестая, – отозвался Виктор. Гортанный сосед продолжать общение не захотел: наверное, ждал других.
Гуляющие перекликались, над двориками погромыхивали железные трапы под ботинками конвоиров, китаец из камеры для иностранцев распевал песню собственного сочинения на мотив «Восточные сказки»:
– Россия закон надо изнасиловати,
А судия, прокурору, следователь убити!
Под эту музыку Виктор и Славян скакали на месте, вращали кулаками и махали руками, как мельницы. После разминки они натянули рабочие нитяные перчатки, подпрыгнули, ухватились за решётку потолка и стали подтягиваться, то подгибая голову к груди, то притягиваясь всем корпусом к решётке.
– Что, спортсмены, в побег собрались? – окликнул их конвоир.
– Готовимся к пляжному сезону, – ровным голосом ответил Виктор.
Оба подтянулись по двадцать раз, но ни один не хотел спускаться первым. Наконец, они переглянулись, Славян прохрипел «Хорош!..», и они спрыгнули на пол.
– Бёрпи? – полувопросительно сказал Славян.
Виктор покачал головой.
– Давай две минуты перекур.
– Ну, ладно.
Через полчаса они закончили зарядку, вылили на обритые головы остатки воды из бутылок и уселись на скамейке.
– …И заметь, – говорил Славян, продолжая начатый в «хате» разговор. – В былинах – ни слова о войнах с Западом. Богатыри ходят на Царьград, воюют со кочевниками, и бьются со Степью реально насмерть – «руби старого и малого, не оставь поганых на семена». А про войны с европейцами – ни слова. Хотя в истории славяне воевали и с франками, и с саксами, и с норманнами, и с балтами, и между собой резались только в путь…
– Ну так почему? – спросил Виктор.
– А подумай. Ты ведь не станешь гордо рассказывать направо-налево, как вы с братом нажрались водки и друг другу морды квасили?
– Хмм…
– Не станешь. И ни один нормальный человек не станет этим хвастаться. Другое дело, если набил морду пьяному уроду, который до твоей девушки домогался. Так и в былинах… У Руси был враг, сильный и опасный – Степь. Со Степью воевали веками и поколениями. Проигрыш в войне со Степью – это конец всему, истребление или плен, который ещё хуже смерти. А на Западе – там пусть дальняя, но родня. И, если с ней были какие-то распри, то лучше это забыть.
– «Налетели ветры злые, да с восточной стороны…» – вполголоса речитативом напел Виктор.
– Вот! – с жаром подхватил Славян. – С восточной, а не с западной! То есть смотри… спустя тыщу лет после того, как были сложены былины, помнили, что самый злой враг – там, на Востоке. – он усмехнулся. – Об этой стороне былин у нас не распространяются, и при совке, и сейчас. Нетолерантно, панимаиш. А Прозоров об этом прямо пишет…
…Вот уже третью неделю они соседствовали: Виктор и странный юнец, который только-только дорос до «взрослого» СИЗО. Однажды поздним вечером их завели в маломестную камеру, где сидели двое мелких магазинных воришек, или, как принято было говорить в этой среде, «крадунов». Сперва они сошлись на почве увлечения спортом: оба фанатично тренировались во время прогулок и не пропускали ни одной. В остальное время Славян – так звали молодого Викторова сокамерника – если не спал, то читал что-то из своей обширной библиотеки. Он притащил с полпуда книг, мало похожих на затрёпанное тюремное чтиво. В его мешке соседствовали русские былины и «Старшая Эдда», «Стратагемы» и Сунь-цзы, Ницше, Алексей Толстой и Николай Гумилёв, из современных – Алексей Широпаев, Александр Асов, Лев Прозоров и Сергей Алексеев. Виктор, снедаемый тюремной скукой, попросил что-нибудь почитать, и с того дня они проводили долгие часы в беседах.
Славяна можно было бы принять за мальчика-ботаника, увлечённого историей, философией и тому подобными непрактичными глупостями, если бы не уголовное дело, где мелькали цифры «105», «111», «162», «282» и тому подобное. О своей «делюге» Славян, по понятным причинам, не распространялся, а Виктор, просвещённый в тюремном этикете, не расспрашивал. Тут бы со своими проблемами разобраться, а в чужие дела влезать – только лишнюю головную боль наживать…
…За спортом и беседами время, отведённое на прогулку, пролетело незаметно. Виктор и Славян вернулись в камеру, где в ноздри привычно ударил многолетний тюремный смрад, особенно ощутимый после свежего воздуха, который они глотнули на крыше.
Сокамерники уже проснулись и пребывали в привычном агрегатном состоянии, то есть курили и смотрели телевизор.
– Борь! – окликнул Славян за обедом одного из крадунцов – парнишку лет двадцати, слегка приторможенного из-за родовой травмы.
– А?
– У тебя ведь послезавтра срок кончается, так?
– Ага! А чё?
– Завидую, чё! Мне бы так! Слушай… – он заговорщически подмигнул, – надо тебе, как говорят в армии, дембельский аккорд…
– Это как? – насторожился любитель чужой колбасы.
– Счас расскажу. Доведём мусора продольного до инфаркта… Тебе ничего не сделают, ты ж почти свободный гражданин…
Злодейский план Славяна обсуждали шёпотом, давясь от смеха. «Почти свободный гражданин», которому в розыгрыше отводилась главная роль, согласился удивительно легко. Виктор и Славян, видя в великовозрастном дурачке существо низшего порядка, не гнобили его, но покровительствовали ему и стремились приохотить к литературе: двадцатилетний мужчина до сих пор читал по складам. Второй «крадунец» – пожилой бомж – заметно трусил, но, задавленный совместным интеллектуальным превосходством Виктора и Славяна, возражать не стал.
Утренней поверки ждали, как дети ждут первого январского утра, когда под ёлкой материализуются подарки от Дедушки Мороза.
В полседьмого на этаже одна за другой загремели двери: сидельцев выгоняли в коридор, один из конвоиров заходил в камеру, стучал деревянной кувалдой по оконной решётке и по стенам, заглядывал под шконки, сбрасывал на пол пару матрасов, распахивал шкафчик, вытряхивал содержимое одного-двух баулов на выбор и выходил. Утреннему осмотру не придавали серьёзного значения: конвойные знали, что зеки успели надёжно попрятать все «запреты». Добычей утренних осмотров становился самодельный кипятильник из обрывка провода, бритвенных лезвий и спичек, или моток верёвки, сплетённой из ниток, добытых из свитера и мешка из-под сахара – «дорога» для нелегальной арестантской почты.
Позёвывая, Виктор, Славян и пожилой бомж вышли в коридор – «на продол», как говорили в этих кругах. Молодой «крадунец» Боря лежал неподвижно, с головой укрытый одеялом.
– А четвёртый где? Ему особое приглашение? – спросил немолодой капитан с залысинами над морщинистым лбом.
– Не знаю, с утра не вставал, – постным голосом отозвался Виктор.
Капитан зашёл в камеру и сдёрнул одеяло с Бори.
В следующий момент он вылетел «на продол» с матерным воплем.
– Сука! Тварь! – отдельные человеческие слова прорывались сквозь нескончаемый поток матерщины, как сквозь помехи при радиосвязи. – В моё дежурство, козлина, зарезался! – Капитан схватил рацию. – В сто шестой труп! Носилки и усиление сюда!
– На пол! Все трое на пол! – рявкнул другой конвойный, замахиваясь деревянной кувалдой. – Не дёргаться!
– В чём дело, старшой? – сощурился Славян.
– На пол, уроды, башку раскрою! – заорал конвойный.
Трое арестантов полегли на пол: от обозлённых конвойных можно было ожидать всего.
Гремели железные ступени лестницы – к сто шестой бежало «усиление» и двое зеков из хозбригады с носилками. В соседних камерах колотили в дверь и орали, спрашивая, что произошло. Продольный грохнул кувалдой в ближайшую дверь и попросил заткнуться.
Носильщики в тёмно-серых родах переложили на носилки тело с торчащим из окровавленной кофты заточенным черенком ложки.
– Шевелись! – покрикивал капитан. – Может, ещё живой! Врач где? Где врач? – рыкнул он в рацию
– Счас будет, – проквакала рация.
– Выносите! Этих троих в браслеты!
Прибывшее усиление с усердием, точно на состязании на первенство УФСИН, завернуло лежащим на полу узникам руки за спины и скрепило их запястья наручниками.
– На допросе, уроды, костями срать будете, – не унимался капитан.
– Старшой, эт-та… – промычал не на шутку напуганный бомж. – Он, по ходу, наложил себе на руки…
– И кончил с собой, – постным голосом проговорил Славян.
Виктор подавил неуместный смешок.
Капитан наклонился к молодому бандиту:
– Пюо ходу, ты его и грохнул, а?
Хозбригадные тем времене протопали с носилками в коридор. В этот момент лежащее на них «тело» потянулось и поднялось, как гоголевская панночка в гробу. Прямо с торчащей из груди заточкой.
От неожиданности зеки выронили носилки; «тело» упало и с проклятиями поднялось.
– Эт-то что? – заорал капитан. Он подскочил к «восставшему из мёртвых», рванул кофту и футболку
На пол со звоном упал обломок ложки и половинка луковицы, в которую «самоубийца» воткнул её. На коже, конечно, не было никаких следов «смертельного ранения».
Капитан машинально понюхал свои пальцы, испачканные бутафорской «кровью».
– Кепчук это, старшой! – счёл своим долгом пояснить артист самоубийственного жанра.
Лицо капитана пошло камуфляжными пятнами. Он схватил молодого дурачка за шиворот и тщательно обтёр пальцы об его жёсткие рыжеватые кудри, на мгновение уподобив коридор централа пиршественному залу, где утончённые патриции вытирали руки об волосы красивых мальчиков, а потом швырнул «самоубийцу» в стену.
– Всех в карцер, клоуны! – рявкнул он. – Хату перетряхнуть! Найду полметра верёвки или ещё какую херню – всем срок добавят за подготовку к побегу, твари!
– Этого завтра на волю, – сказал один из продольных, кивая на Борю.
– С карцера откинется. Всё! Поднялись, уроды!..
* * *
Через несколько часов Виктор, переодетый в застиранную робу, мерял шагами карцер.
Розыгрыш удался. Целевая аудитория получила массу впечатлений и отблагодарила потешников, как сумела. Их не стали даже заводить обратно в камеру, сразу после проверки повели куда-то и рассадили по ячейкам, напоминавшим вертикальные каменные гробы. Потом, отобрав всё, кроме трусов и носков, выдали бледно-серое тряпьё и отправили отбывать трёхдневный срок.
«Что ж, я, по крайней мере, знаю, когда кончится этот срок», – решил Виктор. Следствие по его делу шло неторопливо. Самого Виктора не допрашивали: в день, когда его арестовали, он отказался говорить без адвоката, а потом, по его совету, взял «пятьдесят первую». Он был готов к тому, что на него начнут давить, но следователь только пожал плечами. «Зря упираешься, – сказал он. – Себе хуже делаешь. Нормально бы всё рассказал – я бы тебя отпустил на подписку. А так полгода просидишь только до суда».
«Не верь улыбке прокурора», – вспомнил Виктор советскую народную мудрость. Вслух он, конечно, этого не сказал.
…Сейчас в ожидании скромного карцерного ужина он мерял шагами камеру и сочинял письмо «прекрасной незнакомке».
«Привет! Спасибо за письмо. Оно пришлось очень кстати. Не поверишь, но самое паршивое в этом месте – скука и однообразие. Здесь неделями ничего не происходит…»
Он усмехнулся. Не стоит писать про сегодняшний розыгрыш. Лучше рассказать об этом при встрече – если, конечно, она состоится…
«А письмо от прекрасной незнакомки – это как кружка эля в жаркий июльский полдень…»
…Чеховым повеяло. «Женщина с точки зрения пьяницы». «Письмо в тюрьму от прекрасной незнакомки – кружка эля жарким полднем». Наверное, она не обидится за сравнение с кружкой эля. Вроде бы девица не из обидчивых.
«Надеюсь на скорую встречу, но понимаю, что будет она нескоро. Я могу тут задержаться на пару лет. Или подольше».
Интересно, кто она? Дама печального образа, о которых жлобки говорят «столько не выпью»? Мать-одноночка с двумя прицепами, готовая несколько лет таскать баулы в зону ради статуса замужней дамы? Или экзальтированная юная революционерка? Виктор не жаловал ни «оппов», ни «охранителей». Впрочем, какая разница, какие речи произносит прелестный ротик, если ты надеешься найти ему более приятное употребление…
