Текст книги "Искатель. 2009. Выпуск №10"

Автор книги: Владимир Марышев

Соавторы: Сергей Саканский,Михаил Федоров,Юрий Достовалов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Юрий Достовалов
ИЗ ЛЮБВИ К ИСКУССТВУ

Старший эксперт-криминалист одного из столичных управлений внутренних дел Всеволод Лобов вернулся с работы около десяти часов вечера. Октябрьский день выдался хлопотливым, пришлось выезжать на три преступления. Вдобавок погода стояла жуткая – дождь, ветер. Неудивительно, что после такого денечка тупой болью начинала трещать голова.

Лобов знал: если срочно не принять две таблетки пенталгина, уснуть не удастся, а наутро он встанет весь измученный, с жуткой головной болью и практически не способный к работе. Он принял горячий душ, улегся в постель, попросил жену подать ему лекарство и стакан воды.

Ирина присела на край кровати, подала таблетки и воду. Лобов приподнялся, выпил и ласково погладил жену по руке:

– Ты мой спаситель…

– Не святотатствуй, Лобов! У нас один Спаситель. Но это не я. Я всего лишь врач, – ответила она и поцеловала его.

– Но какой врач! – Лобов в который раз с гордостью подумал о том, что его жена, психотерапевт, недавно согласилась работать в группе известного в столице профессора-психоневролога Адамцева, который, в противовес модным психоаналитическим направлениям в психиатрии, настойчиво и весьма результативно разрабатывал православную методику лечения больных. Ирина знала, что работа будет не очень денежной, но тем не менее согласилась работать с Адамцевым: очень ценила и уважала его как принципиального ученого и честного человека.

– Врач как врач. – Ирина поднялась и направилась на кухню. – Отдохни, я помолюсь за тебя. – И закрыла дверь комнаты.

Лобов знал, что Ирина сейчас встанет на кухне перед иконами, откроет какой-нибудь акафист (скорее всего – целителю Пантелеймону) и начнет читать – всем сердцем, как умела только она. И это непременно поможет, вот только надо полежать спокойно с полчасика, закрыв глаза…

Он даже заснул на какой-то миг, по крайней мере, в мозгу успели пронестись какие-то отрывочные, бессвязные сны.

…И вдруг раздался резкий, пронзительный телефонный звонок. Лобов вздрогнул и проснулся. «Сколько раз собирался установить другой сигнал», – подумал он и потянулся к трубке. Вошла Ирина и сказала:

– Тебя Сырцов к телефону.

Лобов скривился в мучительной гримасе и шутливо простонал:

– Ну что за работа, Ирина! Они меня сделают инвалидом.

– Я тебя вылечу. – Она подошла к нему и погладила по голове: – Поговори, работа есть работа. Относиться к ней надо с послушанием.

– Ну, если ты так считаешь… – И снял трубку: – Лобов слушает.

Через секунду-другую он понял, что поспать этой ночью вряд ли удастся. Положил трубку, поднялся и, скорчив кислую детскую рожицу, указал на телефон:

– Вот! Говорил ведь, доведут!

– Как твоя голова? – спросила Ирина.

– Спасибо. Твоими молитвами, – и поцеловал жену.

– Что случилось?

– Самоубийство. Писатель Купцов повесился.

– Купцов?!

– Да, он самый, – Лобов указал на книжную полку, где выстроились в ряд около двадцати книг его любимого автора. – Сейчас Сырцов заедет за мной. Это, видимо, надолго. Извини. В который раз говорю тебе это. Не знаю, простишь ли…

– Да уж, придется ложиться в холодную постель, – хитро улыбнулась Ирина.

– Ничего подобного! Она согрета моим горячим сердцем!

– Собирайся, балабошка! – Жена распахнула платяной шкаф и протянула ему костюм…

Когда Лобов вышел из подъезда, он увидел резкий свет автомобильных фар – подъезжала оперативная бригада.

– Готов? Хорошо, садись побыстрее, – кивнул ему с переднего сиденья следователь Сырцов. – Ехать недалеко. Писатель не любил центр и жил поблизости.

Лобов открыл дверцу салона «Газели» и протиснулся на свободное место. Кроме него, на место происшествия ехали оперуполномоченный, врач-судмедэксперт, два милиционера.

– Это случай наверняка простой, так что мороки для тебя не будет, – обернулся к Лобову Сырцов. – Осмотрим, подпишем заключение о самоубийстве, отправим труп и вернемся баиньки.

«Дай Бог, чтобы так и было», – подумал Лобов и стал смотреть в окно на непрекращающийся нудный, мелкий осенний дождь…

Они поднялись в грузовом лифте на пятый этаж обычного панельного двенадцатиэтажного дома. От лифтовой площадки квартиры были отделены массивной металлической дверью, обитой красивым коричневым дерматином с золотистыми заклепками. Они позвонили в нужную квартиру.

Когда дверь открыла заплаканная женщина в бархатном домашнем халате, Лобов чуть не вскрикнул от удивления: перед ним стояла известная актриса Ольга Веснянская! Несмотря на отсутствие на ней грима и весьма непрезентабельный вид, Лобов сразу узнал ее. Еще две недели назад они с женой видели ее в премьере шекспировского «Макбета» в роли леди Макбет. Удивительно: на том спектакле Лобов, пожалуй, впервые столкнулся лицом к лицу с откровенным, неумолимым злом. По роду своей работы он сталкивался лишь с последствиями зла, а тут – на тебе! Откровенное зло собственной персоной! Конечно, и в его почти полувековой жизни были свои горести и встречи с малоприятными людьми, но чтобы вот так откровенно…

Он помнил, что всем нутром почувствовал тогда, как по зрительному залу разлилась леденящая оторопь. Это произошло, когда Веснянская жутким, загробным голосом выбросила в лицо зрителям: «Руки у меня того же цвета, что твои, но, к счастью, не столь же бледно сердце…» И потом: «Победе грош цена, коль не дает нам радости она. Милей судьбой с убитым поменяться, чем страхами, убив его, терзаться!»…

И вот перед ним эта великая актриса! У нее горе, но она настолько сильна, что сумеет преодолеть его, обязательно сумеет… Но только почему она здесь?

– Проходите, – пригласила Веснянская и словно ответила на немой вопрос Лобова: – Я жена писателя Валериана Константиновича Купцова. Покойного писателя… Так что вернее – вдова… – Ее голос дрогнул, она поднесла к глазам носовой платочек, который, как заметил Лобов, уже был изрядно влажным. – Простите меня…

Оперативники вошли в прихожую квартиры. Они, конечно, видели всякое, но даже то, что увидели сейчас, заставило многих потупить глаза. Лобов не потупил и внимательно рассматривал висящего на толстом электропроводе, прикрепленном к крюку люстры, писателя Купцова. Он много раз видел его по телевизору, дважды был на творческих встречах Купцова с читателями и сейчас едва узнал его. Язык вывалился и посинел, руки свисали вялыми плетьми, все тело обмякло и замешковело как-то. Лобов прикоснулся к руке покойного – холодная.

– С вашего позволения пройдемте на кухню, Ольга… – запнулся Сырцов.

– Ольга Леонтьевна, – подсказала ему вдова. – Конечно, прошу вас.

– Ребята, приступайте, – сказал коллегам следователь и прошел за хозяйкой на кухню. Сотрудники разбрелись по комнатам и принялись за работу. Врач готовился к осмотру трупа, оперуполномоченный осматривал квартиру, два милиционера встали у двери: один – внутри, другой – снаружи, на площадке. Лобов извлек из кофра фотоаппарат и сфотографировал висящее тело. Потом помог врачу и милиционеру вынуть труп из петли и положить тело на полу в спальной комнате. Врач склонился над покойным и начал осмотр.

Лобов внимательнее осмотрел прихожую и увидел в дальнем ее углу табурет – он, видимо, служил опорой Купцову, которую тот в последний момент оттолкнул от себя. Лобов сфотографировал табурет и часть стены и пола возле него. Какое-то смутное чувство на секунду-другую отвлекло его внимание, но он не отдал Себе в нем отчета и принялся снимать отпечатки пальцев.

На кухне тем временем Сырцов слушал Веснянскую.

– Я вернулась домой в половине одиннадцатого, – рассказывала она, время от времени поднося платочек к оплывшим глазам. – И увидела такое… такое… – она судорожно всхлипнула и вновь уткнулась в платочек.

– Я вам искренне сочувствую… – начал было Сырцов, но Веснянская преодолела себя и по возможности спокойно остановила его:

– Благодарю… Я актриса, умею владеть собой… Сейчас это пройдет. – Она еще несколько раз провела платочком по глазам и даже попробовала улыбнуться. Правда, улыбка получилась вымученная, неестественная.

– Извините, я закурю, – она вытянула сигарету из пачки «Бенсон энд Хеджес», чиркнула зажигалкой и глубоко затянулась.

– Вы вернулись после спектакля? – поинтересовался Сырцов.

– Нет, сегодня спектакля не было. Я навещала друзей. Мы люди открытые, общительные, у нас много знакомых… У нас… – горько усмехнулась она. – Теперь – только у меня…

– И увидели мужа, – не давая ей возможности вновь расчувствоваться, продолжал Сырцов. – Что вы сделали первым делом?

– Первым делом я, разумеется, остолбенела, как вы понимаете. Все мысли вмиг покинули меня. Кажется, я прислонилась к косяку, забыв даже закрыть дверь. Потом, помнится, мелькнула мысль: «А как же теперь? Столько лет вместе – и что?» Потом опомнилась, поняла: надо что-то делать. Схватила Валериана за руку – она уже остыла. Попробовала нащупать пульс – какой там пульс… Провела сеанс аутотренинга – знаете, каждый актер должен уметь это делать… Понемногу пришла в себя и позвонила в милицию.

– Ольга Леонтьевна, скажите, какие причины были у вашего супруга так поступить? – спросил Сырцов.

– Причины? – удивилась Веснянская. – Неуместно говорить о причинах. Хотя бы потому, что их нет. И никогда не было. Купцов – знаменитый, хорошо оплачиваемый писатель, любимец миллионов читателей. Можно сказать, Сименон нашего времени! Какие могут быть причины!

– Ну хорошо, тогда такой вопрос. Не замечали ли вы у него в последнее время каких-либо… ну, как бы это помягче…

– Я понимаю, – кивнула актриса. – Психических отклонений, хотите вы сказать?

– Да, что-то вроде этого, – согласился Сырцов.

– Существует, конечно, точка зрения, что все гении немного чокнутые, – возразила Веснянская. – Но к покойному это никак не относилось. Просто потому, что Купцов не был гением. Он был большим талантом. И вполне здоровым, нормальным человеком. Как вы думаете, под силу помешанному написать такую кипу мастерских книг? А ведь он так и кипел идеями. Не успев окончить книгу, набрасывал план другой, третьей…

– М-да, – промычал следователь. – Ну, одним словом, вы позвонили в милицию. А потом?

– Потом… Как чувствует себя мать, на глазах которого убили ее ребенка? Примерно это же испытывала я. Купцов был для меня и отцом, и ребенком одновременно. Он был для меня всем… Что я делала? Да ничего не делала. Курила, плакала… Ничего из вещей не трогала, все оставила как есть…

– Успокойтесь, Ольга Леонтьевна. – Сырцов поднялся и добавил: – Мне нужно опросить соседей…

– Соседей? – удивилась вдова. – А они-то здесь при чем?

– Мало ли… В данных обстоятельствах мы обязаны опросить соседей хотя бы по этажу.

– Тогда только ближняя по площадке квартира. В дальней никого нет, они уехали в длительную заграничную командировку, – пояснила Веснянская.

– А квартиру не сдают?

– Нет, они не нуждаются, – попробовала улыбнуться она.

– Благодарю вас. – И Сырцов вышел из кухни.

– Пойдем со мной, – обратился он в прихожей к Лобову, внимательно рассматривавшему какой-то тюбик. – Что это?

– Вазелин, – ответил Лобов. – Им была смазана веревка.

– Я-а-а-сно, – протянул следователь. – Ну ладно, оставь пока. Опросим свидетелей. И ты с нами, – кивнул он оперативнику.

* * *

Они вышли на площадку. Милиционер топтался возле входной двери в холл. Позвонили в соседнюю квартиру. Никакого ответа. Постояли, позвонили еще раз. За дверью послышалось покашливание, потом громко спросили:

– Кто?

– Откройте, пожалуйста, милиция, – отчетливо выговорил оперативник.

Дверь, казалось, отпирать не спешили. По крайней мере, следователь, оперуполномоченный и эксперт ждали еще какое-то время и уже хотели было звонить в третий раз, как металлическая дверь подалась им навстречу. Они отступили на шаг назад, и к ним вышел высокий человек средних лет в домашнем халате и ночном колпаке. Выглядел он заспанным и уставшим, а потому приветливостью не отличался.

– Что угодно? Чем обязан в столь поздний час? – резко и суховато спросил он.

– Пройти не позволите? – поинтересовался оперативник, показав удостоверение.

– Не вижу необходимости, – отрезал хозяин. – Что случилось?

– Понимаете, – поначалу растерявшись от такого ответа, оперуполномоченный все же пришел в себя, – в соседней квартире самоубийство…

– А я здесь при чем?

– Мы обязаны опросить соседей.

– На предмет?

– На все предметы… Может, все-таки позволите войти?

– Извините, не позволю. Что надо – спрашивайте так.

Трое перед дверью смущенно переглянулись, и к хозяину обратился уже Сырцов:

– Я – следователь майор Сырцов, – предъявил он удостоверение. – А вас как зовут?

– Ильичев, Ростислав Викторович.

– Сколько лет, где работаете?

– Сорок два года. Работаю в хозяйственном управлении Администрации Президента. Слесарем.

Гости еще раз переглянулись, на этот раз понимающе: им стала понятна причина такого поведения Ильичева.

– Скажите, сегодня вечером вы не слышали ничего подозрительного, неестественно громкого у ваших соседей? – Сырцов кивнул на дверь писательской квартиры.

– А что там может быть подозрительного и неестественного? У них, наоборот, все мирно и ладно. Творческие люди, одним словом. – Ильичев старался говорить спокойно, но ни от кого не укрылось просквозившее в его голосе злорадство.

– Значит, ничего не слышали?

Ильичев отрицательно покачал головой.

– И не видели никого постороннего здесь, в холле? – провел ладонью Сырцов.

– В наш в холл постороннему попасть весьма затруднительно, – улыбнулся Ильичев. – Трудно, видите ли, общую дверь постороннему открыть. Я сам ее устанавливал. И замки моей работы, особенные. Так что просто так не войти никому… Извините, мне завтра рано вставать… Впрочем, я и спал уже, вы меня разбудили.

– Простите нас. И наше вам сочувствие. – И Сырцов повернулся к Ильичеву спиной.

– Пошли, – кивнул он своим.

Они даже не услышали, как закрылась тяжелая дверь за Ильичевым.

Оперуполномоченный развернулся и на цыпочках еще раз подошел к двери квартиры слесаря, подергал за ручку – плотно, крепко.

– Во дает! – удивленно прошептал он. – И замки неслышные…

– Ну, что у вас? – спросил Сырцов у врача.

– Я закончил, – ответил тот. – Смерть наступила около двадцати двух часов. – Точнее – между двадцатью одним тридцатью и двадцатью двумя пятнадцатью.

Сырцов кивнул: врач был опытный, и следователь доверял ему. Потом уточнил:

– Следы? Побои? Ссадины?

– На шее четкая странгуляционная полоса. Следы насилия на теле отсутствуют. Все указывает на самоубийство.

Лобов прошел на кухню.

– Простите, Ольга Леонтьевна, сколько вам лет?

– Сорок пять, – вымученными глазами посмотрела она на него.

– А покойному?

– Шестьдесят три должно было исполниться через месяц.

Лобов вернулся в спальную комнату. Труп уже заворачивали и готовили к отправке.

– Ну что? – поинтересовался Лобов.

– Дело ясное – самоубийство, – отрезал Сырцов.

– Отойдем на минутку, – Лобов взял следователя за локоть и увлек его в ванную.

– Что еще? – недоуменно воззрился на него Сырцов.

– Ты меня извини, конечно, ты следователь, – начал Лобов. – Но я думаю, что выводы делать преждевременно.

– Ты уверен? – удивился Сырцов. – По-моему, картина ясная!

– Гм-гм, – откашлялся Лобов. – Ну, тогда конкретнее. Это не самоубийство…

– А что же это? – перебил его следователь.

– Самое обыкновенное убийство, – договорил Лобов.

* * *

Лобова хорошо знал каждый оперативник столицы. Во многих затруднительных случаях он делал такие ошеломляющие экспертизы, что следствие, придя к определенным выводам, вдруг меняло их на совершенно противоположные, а то и вовсе заходило в тупик. Жена Ирина называла его «мой Сева Крутолобов» или «мой Сева Высоколобов». А еще «Крутолобов-Семипядьев».

Был у него свой секрет, о котором знала только жена. Зачитываясь мастерски сделанными романами Купцова, Лобов и сам стал грешить писательством. Именно грешить, потому что ничего путного из этого не выходило. В издательствах ему неизменно отказывали: много логики, рассуждений, мало погонь, крови, насилия. А ведь все это, убеждали его, привлекает читателя, делает книгу популярной (читай, продаваемой). Лобов же считал, что в детективном романе должна преобладать мысль, а не действие, иначе, мол, достаточно посмотреть зарубежные (да теперь и наши) боевики. Ему в ответ понимающе и сочувственно улыбались, но как один советовали попробовать предложить книгу другому издательству.

Ирина утешала его:

– Твои экспертизы – вот самое настоящее искусство. Тебя знает вся Москва. Разница лишь в том, что твои дела не записаны на бумагу и не растиражированы. Беда тут одна: ты не получаешь за свое искусство денег. Но успокойся, это даже никакая не беда: деньги – вещь наживная. И скоропреходящая, смею тебя уверить.

– Да я ведь не ради денег, – оправдывался Лобов. – А из любви к искусству!

– Милый мой Семипядьев, – нежно обнимала его жена, – я знаю, что ты великий, просто потрясающий искусник! И не только в криминалистике, – лукаво улыбалась она. – Чего тебе еще надо, а?

Лобов успокаивался и… продолжал мечтать о писательской славе. А сам ежедневно, кропотливо, день за днем проводил удивительные экспертизы. Каждый оперативник мечтал работать именно с подполковником Лобовым, верил только ему, как последней инстанции при раскрытии преступлений. А их, как это ни печально, хватало всегда…

Наверное, именно потому и в этот раз Сырцов не отмахнулся от сказанного Лобовым в прихожей квартиры Купцова, как от чепухи какого-нибудь практиканта, а доверительно зашептал ему, оглянувшись на врача:

– Ты понимаешь, Сева, ситуация-то какая неловкая… Врач-то – он тоже не лыком шит… Не первый год в органах. И как я должен поступать, по-твоему? Игнорировать явные доказательства и полагаться на твои… предчувствия?..

– Это не предчувствия, Вадик! Пойдем-ка. – Лобов подвел следователя к лежащему трупу, откинул ткань и поднял повыше руку покойного. – Смотри, под ногтями нет следов вазелина. Вот этого, – он поднял с пола тюбик.

– А почему эти следы должны там быть?

– Руки у него не были связаны? – Лобов был уверен, что «вопросом на вопрос» – один из самых веских приемов полемики. Сработало и на сей раз.

– Не-ет, – недоуменно протянул следователь. – Ну и что?

– Видишь ли, Вадик, – начал Лобов, – все повесившиеся всегда бессознательно хватаются за веревку у шеи, чтобы ослабить асфиксию. Во всех случаях картина именно такая. Ослабить никому, конечно, не удается, но, наверное, едва ли не каждый из повесившихся в последний момент понимает, какую глупость он совершил. Да, и еще – на веревке вокруг шеи нет ни следов эпителия, ни отпечатков его пальцев. Но на вазелине они должны были бы прекрасно сохраниться. То есть я хочу сказать, что он непременно хватался бы за шею, если бы его руки не были связаны.

– Но они и не были связаны! – усмехнулся Сырцов. – Ты, видимо, не слышал слов доктора о том, что на теле никаких следов, никаких!

– Слышал, – ответил Лобов. – Прекрасно слышал. И тем не менее, убежден, что руки покойного были связаны.

Сырцов, казалось, перестал что-либо понимать

– Но ты же сам видел картину, когда мы вошли… – бормотал он. – Да и вдова подтвердила.

Лобов хитро прищурился, но выжидающе промолчал.

– Ну, допустим, – горячился Сырцов. – А еще что у тебя имеется? Ведь не все же выложил мне, знаю я тебя!

– Смотри дальше. – Лобов прошел в дальний угол прихожей, где лежал табурет. Сырцов подошел следом. – Может ли самоубийца отшвырнуть табурет так далеко, что он летит метров пять и врезается в стену с такой силой, что откалывается кусок бетона? – спросил Лобов. – Гляди-ка. В стене выбоина величиной как раз с угол табурета. – Лобов поднес табурет к выбоине, и размеры совпали.

– Та-ак! Интересненько! – оживился Сырцов. – И что сие означает?

– Только одно – его убили!

– Ага. Вот так спокойненько сказали: вставай, мол, на табурет? А тот безропотно встал? Как овца? И разрешил себя повесить? Без всяких побоев, без единого?

– Вот видишь, как много неясного! – ушел от ответа Лобов.

– Слушай, тебе бы Конан Дойлом быть! – уже серьезно сказал Сырцов, задев больную струнку души Лобова. – Ты ведь понимаешь, мне либо самоубийство объявлять, либо дело заводить, преступника искать…

– Заводи, Вадик. Ищи, – кивнул Лобов. – Я не шучу.

– Ты имеешь в виду того?.. Соседа, что ли?

– Все может быть, – вновь избежал ответа Лобов.

– Ладно, – вздохнул следователь. – Из уважения к твоим профессиональным ручкам и голове – слышишь, только ради тебя! – заведу дело. Но ты ведь понимаешь, что за два-три дня ты должен доказать, что ты прав. Понимаешь? Иначе у меня будут проблемы. Будет еще один висяк!

Сырцов нечаянно споткнулся о лежащий на полу труп и в ужасе отпрыгнул в сторону:

– Тьфу ты! – И успокоившись: – Висяк уже есть, впрочем… Ну, ты сам понимаешь, о чем я… Эй, Мишуков, – крикнул он милиционеру, – вызывай труповозку!

Из кухни медленно вышла вдова:

– Ну, зачем вы так… грубо?..

– Извините, – замялся Сырцов. – Не волнуйтесь… Я уверен, театральная общественность поможет вам с похоронами…

– И писательская, думаю, тоже, – почти шепотом добавила Веснянская и вернулась на кухню.

– Да, несомненно. – Сырцов отвел Лобова в сторону: – Одним словом, мне нужны самые веские доказательства! Нарой мне десять таких, как ты мне показал, – и я возьмусь за дело. Иначе – прости…

– Понял, – кивнул Лобов и прошел на кухню.

Вдова курила одну сигарету за другой. Пепельница была полна окурков – недокуренных, докуренных до самого фильтра, зажженных со стороны фильтра и тут же смятых…

– Ольга Леонтьевна, покажите мне, где у вас мусорное ведро? – поинтересовался Лобов.

– Как и у всех – под мойкой, – показала актриса в угол кухни.

Лобов открыл дверцу, заглянул в ведро – пусто.

– А где находится диспетчерская служба?

– Какая служба? – не поняла вдова.

– Ну, сантехники, слесари, электрики…

– А-а-а… Ясно. Как выйдете из подъезда – налево, вход с торца здания.

– Спасибо, кивнул Лобов, выскочил в прихожую, распахнул дверь и выбежал на площадку.

– Ты куда? – крикнул вдогонку Сырцов.

– Сейчас! – только и успел бросить криминалист, а сам уже бегом слетал по ступенькам вниз. Завернул за угол дома, увидел табличку с надписью «ОДС» и распахнул дверь. За пультом сидела пожилая женщина-диспетчер. Она удивленно воззрилась на него:

– У вас что?

Лобов предъявил удостоверение и выпалил:

– Дворники на месте?

– Сейчас нет, они начинают работать утром…

– Мне нужно попасть в мусоросборник или как это называется… во второй подъезд…

– Ну хорошо, – согласилась диспетчер. – Возьмите ключ. Только верните.

– Непременно! Благодарю! – И Лобов выбежал на улицу.

Открыв замок, он вошел внутрь помещения. Пахло плесенью, было сыро и темно. Посветил фонариком, увидел огромный бак, нависающий над полом, и наудачу рванул выступающий сбоку рычаг. С грохотом и пылью мусор вывалился на цементный пол. Лобов отступил на два-три шага, подождал, пока пыль осядет, и подошел к куче. Надел резиновые перчатки и стал копаться в отбросах. Через несколько минут, удовлетворенно улыбнувшись, он нашел то, что хотел. Вынул из кармана пластиковый пакет и аккуратно положил туда находку.

– Но кому же понадобилось подобрать ключики? – задумчиво произнес он…

* * *

Домой Лобов вернулся около трех часов. Ирина уже спала. Стараясь не разбудить ее, он умылся, разделся и примостился рядом с кроватью на маленькой кушетке, укрылся пледом. И сразу уснул, будто провалился в глубокую яму.

Проснулся он поздно, когда солнечный лучик яркого дневного солнца, пробившись сквозь неплотно сдвинутые шторы, коснулся его лица. Он встал, раздернул шторы и посмотрел в окно. Стоял погожий солнечный день.

«Ну и климат у нас, – проворчал Лобов. – То дожди, а то вот солнце разъярилось, как из печки!»

Он прошел на кухню и увидел на столе записку жены: «Будить тебя не стала. Твой мобильник и городской выключила, чтобы выспался. Успеют еще надоесть. Завтрак на плите. Целую. И.».

Лобов посмотрел на часы – половина одиннадцатого. Он покачал головой и включил мобильный телефон. Не успел он открыть сковородку, положить на тарелку три блинчика и поставить ее в микроволновку, как зазвонил мобильный. В непринятых вызовах три раза высветился телефон Сырцова. Следователь начал искать Лобова уже около восьми.

«Успеется, – пробурчал Лобов. – Хоть поесть нормально», – выключил телефон и начал жевать горячие блинчики с хрустящей корочкой. Потом помыл посуду и снова включил мобильник. Разумеется, он тут же дал о себе знать.

Звонил Сырцов:

– Ты куда пропал? Мобильник твой выключен, по городскому не отвечаешь!..

– Я на ночь городской отключаю, мобильник тоже, – спокойно отреагировал Лобов.

– Сейчас, по-твоему, еще ночь? – не унимался следователь. – Ты не забыл, что у тебя всего три дня, чтобы доказать мне все ярко и убедительно?

– Помню, конечно.

– Ну и когда докажешь?

– Сам же сказал, что у нас три дня. Вот через три дня и докажу. Вадик, ты ведь меня знаешь. Я не трепло. Докажу.

– Ладно, – смягчился Сырцов. – Работай. Я дело уже завел, так что не подведи.

«Не подведу, – бурчал Лобов, направляясь в свой кабинет и по пути включив городской телефон, – еще как не подведу!»

Он сел в кресло и достал из портфеля фотоаппарат. Включил компьютер и перекачал снимки в отдельную папку. Потом записал их на диск, взял фломастер и поверх зеркальной поверхности написал: «Дело об убийстве Купцова». Убрал диск в конверт и начал просматривать снимки на мониторе.

Вот фотография прихожей. Вот табурет. Вот выбоины в стене. Вот следователь на кухне беседует с вдовой. Вот полочка для обуви – вся обувь чистая, все пары одна к одной. И еще. Когда они вчера уходили от Веснянской, Лобов сфотографировал и дверь квартиры Ильичева. Зачем? Он вчера и сам не знал. А сегодня? Рассматривая прочную дверь и ее крепкую, толстую обивку, Лобов задумался. Что-то показалось ему странным, но он не мог понять, в чем эта странность: то ли в реальных фактах, то ли в его ощущениях, в его восприятии этой реальности.

«Ключики подобрать – не проблема, – думал он. – Однако неужели интуиция на сей раз изменяет мне?» – И содрогнулся от этой мысли.

Вернулся в кабинет, снял трубку. Был у него знакомый частный детектив, бывший подполковник ГРУ Егор Бушмин. Ему-то он сейчас и звонил.

– Привет, Егор, не беспокою? – поприветствовал он приятеля. – Я тоже рад тебя слышать… Да, дел всегда хватает. Вот сегодня вернулся уже к утру… Да, думаю, серьезное, хотя на первый взгляд вроде обычное… Слушай, Егор, по этому поводу я хотел тебя попросить об одной услуге… Спасибо. Надо проследить за одним человеком. Связи, знакомства, вообще как провел день… Нет, день-два, больше времени у меня, к сожалению, нет… Найдешь возможность?.. Если бы ты знал, как я тебе признателен! Тогда записывай…

– А тем временем, а тем временем… – распевал Лобов через пару минут, набирая служебный номер Сырцова.

– Вадик? Лобов говорит. Слушай, сделай одолжение. Мне надо снова попасть в квартиру Купцова… В прошлый раз мне не удалось побывать в кабинете писателя. Хочу осмотреть… Ну, бумаги, записи, в компьютере покопаться… Ты же потребовал от меня доказательств, а я еще не все окончательно прояснил… Когда проясню? В общем-то уже почти прояснил, но ведь говорю, что надо прояснить окончательно… Чтобы все утряслось и легло один к одному… Да нет, ты мне не нужен, я один справлюсь… Ну с какой стати я ей позвоню? Кто я такой? А ты – следователь, имеешь полное право напроситься в гости, мягко говоря… Нуда, меня напросить… Есть соображения, есть. И даже больше. Есть гипотеза. Думаю, что интуиция меня и сейчас не подводит… Спасибо, Вадик. Жду звонка.

Зазвонил мобильный.

– Да, Ириша! Уже на ногах… Пока не дергают, а потому начинаю дергаться сам… Думаю выбраться к вечеру по делу. Но приду вовремя, не волнуйся. Целую.

«Ключики подобрать… Ключики подобрать… – как заведенный, вполголоса бормотал Лобов. Он всегда работал так – проговаривал все вслух, будто текст читал. Это помогало мыслить четко, логически неуязвимо. – Интересно, в каких отношениях был Ильичев с Купцовым и его женой? Надо непременно поинтересоваться у Веснянской, если увижу ее… А если не увижу?.. Ерунда, увижу, – успокоил он себя. – На похороны схожу, в конце концов…»

Позвонил Сырцов:

– Веснянская до шести принимает друзей с соболезнованиями. Но в семь она ждет тебя… Нет, спектакля у нее сегодня нет. Да и какой спектакль в ее-то состоянии! Тело в морге, привезут завтра. Похороны послезавтра, после отпевания. Удачи.

* * *

Веснянская встретила Лобова приветливо. Она старалась держать себя в руках, хотя события минувших суток явственно отразились на ее внешнем виде: лицо осунувшееся, кожа потемневшая, движения неуверенные и замедленные.

– Проходите, пожалуйста, – жестом пригласила она Лобова в квартиру.

– Спасибо, Ольга Леонтьевна. – Лобов перешагнул порог и снял пальто. – Если вы позволите, я бы осмотрел кабинет Валериана Константиновича. Знаете, чисто профессиональное любопытство. Может, найду что-нибудь, объясняющее мотивы его самоубийства… Простите, – прошептал он, заметив, что на глазах у вдовы сверкнули две слезинки.

– Ничего, – грустно улыбнулась она. – Ничего не попишешь. У вас работа. А его… Его уже не вернуть… Проходите, вот его кабинет, да вы знаете… Я, простите, буду в спальне…

Лобов вошел в кабинет. С первого взгляда его поразил прямо-таки лощеный порядок, царивший там. Все было аккуратно расставлено по своим местам. Аккуратные стеллажи с книгами, полки над письменным столом. В углу кабинета мягкий старинный диван с валиками. Около него, на большом столе, компьютер.

– Валериан любил порядок.

Лобов вздрогнул и обернулся – на пороге стояла Веснянская.

– Порядок был его маникальной идеей…

– Ольга Леонтьевна, не могли бы вы включить компьютер? Вы ведь наверняка знаете пароль, – попросил он.

Актриса подошла к столу и нажала кнопку системного блока. Компьютер мягко заурчал, загорелся монитор.

– Я плохо разбираюсь в этой технике, – сказала она. – Но пароль помню, конечно.

Веснянская набрала на клавиатуре нужную комбинацию, нажала кнопку «enter» и отошла от компьютера, уступая место Лобову. Вскоре он увидел заставку монитора – смерть в белом саване с косой за плечом. От неожиданности он вздрогнул и снова оглянулся. Некоторое время Веснянская горящими глазами рассматривала картинку, потом вздохнула и промолвила едва слышно:

– Как это кстати… – Перевела взгляд на Лобова и сказала: – Валериан вообще был большой выдумщик. Ну, вы это можете знать по сюжетам его книг… Так вот, он периодически менял экранные заставки… Однако этой, – она чуть двинула рукой в сторону монитора, – этой я еще не видела… Она приходит, не предупреждая…

– Кто она? – не понял Лобов.

– Она, – актриса кивнула на монитор. – Смерть… Но он, видимо, думал о ней… Ах, Валериан, Валериан, – она всхлипнула и поднесла к глазам платочек.