Текст книги "«…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962)"
Автор книги: Владимир Марков
Соавторы: Дмитрий Кленовский
Жанр:
Психология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
37
31 июля 1958
Дорогой Владимир Федорович!
Давно В<ам> не писал – это потому, что над женой опять стряслось несчастье: появилась опухоль на языке, думали, рак; после разных проволочек и колебаний – оперировали, анализ, слава Богу, подозрений не подтвердил. Но исстрадались мы и перетревожились вдоволь…
Очень рад был узнать, что выходит наконец сборник стихов Моршена. Давно пора! Думаю, что литературный успех книги будет значительным, если только «парижане» не напакостят (впрочем, Адамович относился до сих пор к Моршену хорошо). Оно, м. б., даже и лучше, что М<оршен> издает некий концентрат своего творчества – впечатление будет сильнее. Слышал, что книга откроется Вашим предисловием? Что-то пошла на них мода! Вот и новая книга стихов Георгия Иванова выходит с предисловием Гуля[191]191
Иванов Г. Стихи: 1943–1958 / Вступ. ст. Р.Б. Гуля. Нью-Йорк: Изд-во «Нового журнала», 1958.
[Закрыть]. Раньше так «вводили» в литературу новичков. Или Г. Иванова надо еще сперва защитить от читателя?
Читая В<аши> строки о Державине и Фете (в последнем письме ко мне), прежде всего порадовался (и позавидовал) Вашей юношеской способности увлекаться! У меня для этого не только не хватает жизненных сил, но нет хотя бы самой примитивной поэтической библиотечки… Кроме Пушкина, никого из «стариков» не имею. Т<ак> ч<то> мыслить об их стихах могу только по памяти, а ее – увы! – все убывает…
В Сан-Франциско объявилась правнучка Боратынского[192]192
Правнучка Е.А. Баратынского, поэтесса, участница сан-францисского Литературнохудожественного кружка Наталия Николаевна Дудорова (1890—?) жила в университетском городке Пало-Альто, в часе езды от Сан-Франциско.
[Закрыть], и оказалась ею одна из моих эпистолярных знакомых.
Ржевские уехали из-под Мюнхена (где проводят лето) в Испанию – в поисках тепла, но это явное преувеличение, т. к. и у нас очень жарко. Обещали по возвращении нас навестить.
О моих стихах в № 52 «Нов<ого> журнала» был очень хороший (без малейших «но») отзыв Адамовича в «Рус<ской> мысли»[193]193
Адамович Г. Новый журнал. Книги 51–52 // Русская мысль. 1958. 5 июня. № 1221. С. 4–5.
[Закрыть]. Но не обошлось без курьезов: 4 года тому назад тот же Адамович в рецензии об ивасковской антологии (в «Н<овом> р<усском> с<лове>») причислил меня к лику Ходасевича, а теперь – Гумилева![194]194
Рецензируя очередные номера «Нового журнала», Адамович писало Кленовском: «В общем складе его поэзии есть что-то гумилевское: мужественность, стройность композиции, стойкость в раз навсегда принятой литературной позиции. Но гумилевскую манеру Кленовский обточил и развил, от основных ее принципов не отступая» (Адамович Г. Новый журнал. Книги 51–52. С. 4).
[Закрыть] Ох уж эти обязательные поиски литературного родства! Так ли уж они необходимы?
Сердечный привет!
Искренне Ваш Д. Кленовский
38
5 ноября <19>58
Дорогой Владимир Федорович!
Рад был получить от Вас весточку, а то, откровенно говоря, заподозрил уже было Вас в «зубе»! Жаль, что Вы «забыли думать о литературе»! Впрочем, жизни перед Вами еще много и Вы успеете еще сменить Марфу на Марию. Как это странно звучит, что Вам приходится ждать решения «верховной комиссии» «Рифмы». Как могут Терапиано, Маковский и кто там еще, никогда не поднявшиеся сами до уровня Ваших «Романсов», судить об этой книге!? Такие вещи они должны пропускать без всякой «проверки»! Из-за этой «верховной комиссии» я в свое время отклонил предложение «Рифмы» издать моего «Неуловимого спутника». Поэт хотя бы с некоторым именем имеет право свободно «двигаться» в своей книге, без указаний литературного «начальства». Между прочим, Вы могли бы совсем недорого издать книгу сами в Мюнхене. Кстати, если что не помешает, издам вскоре новую книгу моих стихов – те мои заокеанские друзья, что финансировали издание предыдущих, дают деньги в долг и на эту – обычно я довольно быстро рассчитывался с моими кредиторами, надеюсь, что так будет и на этот раз, если только мои литературные друзья в USA по примеру прошлых лет помогут мне в распространении книги. Ведь только это и может окупить расходы по изданию книги. Продажа и в магазинах дает гроши, т. к. они берут себе почти половину выручки и годами не рассчитываются с автором. Кроме того, в Европе книгу приходится продавать ниже себестоимости. В конечном итоге мои книги не давали никакого дохода, но – и это главное – себя окупали. Книгу готовлю сейчас к печати, кое-что захотелось выправить и изменить. В набор (в Мюнхене) сдам в декабре и в свет выпущу после выхода № 55 «Нового журнала», где еще должны пройти мои стихи[195]195
Подборка из пяти стихотворений Кленовского увидела свет в декабре 1956 г. (Новый журнал. 1956. № 55. С. 106–109).
[Закрыть], включенные и в книгу. Будет в ней 40 стихотворений на 50–60 страницах.
Насчет «поздней музы» Пастернака вполне с Вами согласен. Я вообще не такой уж очень большой его почитатель, но за судьбу его тревожусь чрезвычайно. Ведь так его и до самоубийства могут довести: и чего он не уезжает, благо выпускают!? Разве Россия ему родина! Такие люди должны были бы чувствовать себя Weltburger’aми[196]196
Гражданами мира (нем.).
[Закрыть]. Раньше говорили: «патриот своего отечества и подлец собственной жизни». Обжились люди на советчине, как птицы в клетке: выпускают – не улетают, привычной кормушки жалко и на свободе непривычно. Судя по всему, Пастернак не испытывает достаточного отвращения к советскому строю.
Сборника стихов Г. Иванова не имею, но знакомые сообщили мне любопытную цитату из предисловия Гуля: «Даже как адвокату Г. Иванова, положа руку на сердце, мне не пришлось отрицать преступлений (подчеркнуто мною. – Д. К.) моего подзащитного и я только просил о некотором милосердии»[197]197
Кленовский приводит цитату из статьи Р.Б. Гуля «Георгий Иванов» (Новый журнал. 1955. № 42. С. 110), позже напечатанной в качестве предисловия к кн.: Иванов Г. Стихи: 1943–1958 / Вступ. ст. Р.Б. Гуля. Нью-Йорк: Изд-во «Нового журнала», 1958. С. 5.
[Закрыть]. Не странно ли и не многозначительно ли, что даже самые убежденные почитатели Г. Иванова испытывают потребность его оправдывать? Не свидетельствует ли это о том, что и для них в Г. Иванове что-то неблагополучно и это в конечном счете, несмотря на все восторги, не дает им покоя?
Очень понравилась мне книга рассказов Л. Зурова «Марьянка»[198]198
Зуров А. Марьянка. Париж, 1958.
[Закрыть], присланная мне автором. А что с книгой Моршена? Неужели опять поломалось? Жду ее с нетерпением, тем более что она, как я слышал, снабжена Вашим предисловием.
Сердечный привет! Искренне Ваш Д. Кленовский
39
31 янв<аря 19>59
Дорогой Владимир Федорович!
Давно (с ноября, если не считать короткого рождественского привета) Вам не писал – главное: все болел (и продолжаю болеть), даже 2 недели лежал, а кроме того, возился с новой моей книгой: кое-что захотелось для нее переработать, как будто пустяки, а это тяжелее, чем писать новое! Книга напечатана, сейчас брошюруется. Недели через две все будет, вероятно, готово, и я начну ее рассылать.
С интересом слежу за полемикой вокруг статьи Ульянова[199]199
Статья Н.И. Ульянова «Десять лет» была опубликована тремя подвалами в газете «Новое русское слово» (1958.14декабря.№ 16705. С.2; 17декабря.№ 16708.С. 2; 18 декабря. № 16709. С. 2), а затем перепечатана в «Русской мысли» (1959.10 января. № 1328. С. 4–5; 14 февраля. № 1330. С. 4–5; 17 февраля. № 1331. С. 4–5) и вызвала шквал полемических откликов: Аргус <Айзенштадт М.К.>. Слухи и факты // Новое русское слово. 1958.20 декабря. № 16711. С. 2; Максимов С. О «гамбургском счете», о «школе урожайности» и о проч…: (Открытое письмо Н.И. Ульянову) // Там же. 29 декабря. № 16720. С. 2; Струве Г. Дневник писателя: О статье Н. Ульянова // Там же. 1959. 5 января. № 16727. С. 2–3; Самарин В. Литература и политика // Там же. 9 января. № 16731. С. 3; Завалишин В. Где же выход из безнадежности // Там же. 18 января. № 16740. С. 2, 7; Прянишников Б. Сорок лет // Там же. 27 января. № 16749. С. 3; Деникина К. Больше не надо // Там же. 1 февраля. № 16754. С. 3; Михайлов В. О старой и новой эмиграции // Там же. 5 февраля. № 16758. С. 3; Трубецкой Ю. Перечитывая // Русская мысль. 1959. 19 февраля. № 1332. С. 4–5; Терапиано Ю. «Новый журнал», книга 55. Часть литературная // Там же. 28 февраля. № 1336. С. 4–5; Одоевцева И. В защиту поэзии // Там же. 12 марта. № 1341. С. 4–5; Шекаразина З. Ответ на ответ // Там же. 19 марта. № 1344. С. 4; Пеньков А. Отклики читателей: К спору о поэзии и поэтах // Там же. 21 марта. № 1345. С. 6; Злобин В. Литературный дневник. Перед судом: (По поводу статьи Н. Ульянова «Десять лет») // Возрождение. 1959. № 88. С. 132–138; Терапиано Ю. Необходимое уточнение // Русская мысль. 1959.26 марта. № 1347. С. 4; Померанцев К. О поэзии и поэтах // Там же. 31 марта. № 1349. С. 4–5; Ариэль. Услужливый медведь опаснее врага // Тамже.31 марта. № 1349. С. 7; Угрюмое А. Читая стихи… //Там же. 14 апреля. № 1355. С. 5; Ульянов Н. Когда защищают поэзию// Новое русское слово. 1959.10 мая. № 16852. С. 2, 8.
[Закрыть]. Мне присылают вырезки из «Н<ового> р<усского> с<лова>», да и все мои эпистолярные знакомые о ней высказываются. Из их писем вижу, что на многих она произвела впечатление. Не все и не во всем, конечно, с Ульяновым согласны, но решительно все отдают должное смелости и яркости его суждений. В таком духе из числа наших общих знакомых высказался, например, Ржевский – он очень ценит отзыв о себе Ульянова, тем более что раньше последний его не жаловал. Но есть, несомненно, немало и противников и Ульянова вообще, и «тезисов» его статьи. Это в первую очередь те, кто им в статье так или иначе обижены, в числе их почти все «парижане» и их попутчики. Меня больше всего порадовали высказывания Ульянова о критиках, поскольку он, конечно, имел в виду «парижан», против которых ведь и я выступил 2 года тому назад на страницах «Н<ового> р<усского> с<лова>», а также его похвала стихам Лидии Алексеевой, которые и я люблю чрезвычайно. Прочесть щедрое суждение Ульянова о самом себе было, не скрою, приятно, тем более что я и до этого очень ценил Ульянова как талантливого, чистой воды публициста и в литературный вкус его верю. Я, однако, против раздачи писателям порядковых №№. Каждый хороший поэт хорош по-своему, и вообще, при более или менее равных «технических данных» это дело вкуса. Ведь вот Иваск считает сейчас лучшим поэтом эмиграции Чиннова (строки которого, впрочем, и я люблю). Так что уточнять, кто первый, кто второй, а кто пятый – и излишне, и даже невозможно. Мне думается, что Вас как поэта Ульянов пропустил по какому-то недоразумению, м. б., просто забыл об этом, поскольку Вы давно уже стихов не печатали, и счел Вас за прозаика.
Гринберг[200]200
См. о нем в предисл. к разделу: «“… Поговорить с Вами долго и длинно и даже посплетничать…”: Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом (1953–1967)».
[Закрыть] (первый редактор «Опытов») пригласил меня в затеянный им альманах «в честь Пастернака»[201]201
Кленовский принял участие только в первом номере альманаха, опубликовав одно стихотворение (Воздушные пути. 1960. № 1.С. 87).
[Закрыть], в котором будет «немного стихов, немного прозы и множество статей», но мне просто нечего ему дать. Сколько, однако, можно писать о Пастернаке! Я, откровенно говоря, статей о нем читать уже больше не могу!![202]202
После скандала с романом «Доктор Живаго» и Нобелевской премией количество статей о Б.Л. Пастернаке в эмигрантской и зарубежной печати росло лавинообразно.
[Закрыть]
А что слышно о Вашей книжке в «Рифме»? Есть надежда, что она выйдет? Сердечный привет и наилучшие пожелания!
Искренне преданный Вам Д. Кленовский
40
12 мая <19>59
Дорогой Владимир Федорович!
Ваше длинное и интересное письмо вознаградило меня за Ваше долгое молчание[203]203
Длительное молчание Маркова объяснялось, возможно, тем, что он к этому времени начал охладевать к Кленовскому и признавался в письме к Г.П. Струве от 11 января 1959 г: «Мое объяснение “холодка” к Кленовскому (я согласен, что он сейчас – первый поэт – а не Чиннов, как хотят в некот<орых> кругах, – но первый, т. к. нет конкуренции). Я им всегда восхищался, но не мог полюбить. Он “экзистенциально” не бьет в точку, как Иванов. Он нашел себе свой “частный рай" и доволен. Художественно же он акмеист, что в 50-х гг. XX в. все же староверство (я не настаиваю на футуризме, но ведь Иванов, продолжавший традицию до конца, смог же быть в уровень с веком). Если бы не антропософия, Кленовский был бы другим Рождественским – но ведь антропософия – выход сомнительный, что-то вроде “Christian Science” – вот и причина “холодка”. Это же причина и того, что я “как критик” не писал о нем: он бы обиделся, а мне неохота его обижать: его отзыв о моих вещах много для меня значил. Боюсь также, что он не из тех, кто ценит откровенность» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box96. Folder4).
[Закрыть]. Я не «дулся» на Вас, но, откровенно говоря, решил, что книга моя Вам настолько не понравилась, что Вы не хотите о ней говорить. Я не удивился бы этому, т. к. замечаю, что перемена симпатий в эмигрантской литературной среде – явление довольно обычное. Рад, что ошибся. Ваши критические замечания интересны, и с некоторыми из них я согласен. Что касается помазания на поэтическое царство[204]204
29 апреля 1959 г. Марков написал Г.П. Струве о Кленовском: «Разговоры о “престолонаследии” в эмигрант<ской> поэзии – идиотизм, но если уж возводить на трон, то скипетр без всяких споров идет к нему» (Ibid.).
[Закрыть], то я против каких-либо порядковых №№ в литературе. Среди поэтов-эмигрантов есть, на мой взгляд, с десяток хороших, и уточнять, кто кого и на какую долю секунды обогнал – излишне, мы не на стадионе, да и вообще это дело вкуса. К Вашей мне присяге[205]205
В письме к Г.П. Струве от 3 мая 1959 г. Кленовский процитировал фрагмент письма Маркова: «… конечно, скипетр – Ваш, и я первый приношу присягу в верности. Я могу даже, если Вы окажетесь тираном, оказаться на Сенатской площади среди восставших против Вас, но сомнений в вашей помазанности у меня не будет. Прежнему императору я был более предан, но престолонаследие есть престолонаследие» (Ibid.).
[Закрыть] я отнесся, выражаясь немецким газетно-политическим языком, mif gedampftem Optimismus[206]206
С умеренным оптимизмом (нем.).
[Закрыть]. Чувствую, что присягаете Вы мне по традиции, за неимением лучшего, ну, словом, не так, как присягнули бы Петру I, а как, скажем, Александру III. Поскольку тиранство мое неизбежно выразится в отсутствии реформ в моем поэтическом хозяйстве, Ваше появление на Сенатской площади всегда мне угрожает. Об одном прошу: не кидайте бомб в мою похоронную процессию!
Вы называете меня поэтом одной темы и делаете это словно бы и не в порицание, но все-таки слегка в укор. Так же высказался и Моршен, которому хочется от меня «большего разнообразия». При оценке поэзии (именно поэзии!) это очень распространенный критический упрек, который меня всегда удручает. Как будто большинство наших поэтов не были поэтами одной темы! А если тема так объемиста, что она охватывает все то, чем дышит человек, – его отношение к жизни, смерти, Богу, вселенной, – то чем же плоха эта «одна» тема? У каждого поэта есть к тому же своя тематическая нота, и это всегда его лучшая нота, все остальное – попытки с негодными средствами. Поэта узнаешь по «почерку» (почерку не только формы, но и содержания), и именно им-то он и дорог. Почему поэт должен быть универсальным магазином? Это почему-то поэтов всегда попрекают «однотемностью», художнику никто никогда этого упрека не сделает. Ну можно ли посоветовать Левитану заняться батальной живописью или Делакруа писать натюрморты?
Очень порадовал меня выход книги Моршена. Но очень жалею, что она не вышла уже лет пять тому назад и что, не включив в нее многих превосходных стихов последнего времени, он не встает в ней перед читателем во весь рост. Уверен все же, что у него будет хорошая пресса (наверное, напишет Одоевцева). Предисловие Ваше, на мой взгляд, интересно, верно и удачно, только с некоторыми общими Вашими суждениями хотелось бы поспорить. Почему с «легкой руки» Гумилева все пишут теперь «правильно»? Что же, Гумилев шепнул поэтам на ушко рыбье слово и они все так вдруг и пошли писать «правильно»? Кое-чему Гумилев поэтов, конечно, научил (прежде всего, вероятно, ответственности), но процесс повышения стихотворного мастерства, думается мне, и глубже и последовательнее. И в этом «научно» и «правильно» я чувствую какое-то неуважение к Гумилеву, словно он кондитером был или портным… Это неуважение становится даже каким-то распространенным явлением. По Терапиано, например, предположительная похвала Гумилева («это очень понравилось бы Гумилеву», – сказал он иронически об одном моем стихотворении) является для поэта чем-то почти постыдным, никак не лестным. Как будто Гумилеву нравились одни пустые формальные достижения! Кстати о форме: «правильно» пишут многие, но лишь у немногих за этим скрывается подлинное поэтическое дыхание. Пример: Ю. Трубецкой, у которого все «правильно», но дыхания этого, подлинной искры Божьей – нет. «Обвинениями» в поэтич<еском> мастерстве сейчас иные критики просто отмахиваются от неугодных поэтов, если ни к чему другому нельзя придраться.
Вот и в «Мостах» Вы пишете: «кто теперь не может написать “совершенного” стихотворения по всем правилам?»[207]207
Кленовский принял участие только в первом номере альманаха, опубликовав одно стихотворение (Воздушные пути. 1960. № 1.С. 87).
[Закрыть] Ведь Вы тут, дорогой, ради красного словца грех на душу берете! Разве то, что написано «по всем правилам», всегда «совершенно» только в кавычках? Конечно, оно может быть и таким, но оно может быть и просто совершенным, без кавычек, а тогда зачем над ним иронизировать? Разницу между этим словом в кавычках и без кавычек Вы же чувствуете, зачем же убивать его кавычками?
И еще (в «Мостах») Вы пишете: «Для поэмы нужно большое дыхание, и многим астматикам она покажет, что поэзия не их стезя». Я не против предложенной Вами большой формы (хотя и считаю, что она во многом себя изжила), но никак не могу согласиться, что неудача с поэмой есть смертный приговор для поэта вообще! Анненский, Мандельштам, Ходасевич, Ахматова, Г. Иванов и многие другие не только не писали поэм (отдельные, более длинные, стихи некоторых из них никак нельзя отожествлять с поэмой), но никогда и не смогли бы их написать, но разве из этого можно сделать вывод, что «поэзия не их стезя», иначе говоря, что им и поэтами называться нельзя, и писать не следует??
Я чрезвычайно ценю свежесть и талантливость Ваших литературных суждений, но я замечаю, что в последнее время они приобретают иногда какой-то сырой, непродуманный, эпатажный характер, и даже как-то не верится, что Вы сами этого не чувствуете…
Огорчили меня Ваши личные дела: недомогания, перегруженность не всегда приятной работой, а особенно нечто вроде разочарования в своих поэтических силах и возможностях… Вот это уж совсем напрасно! Вы, счастливец, еще молоды, перед Вами еще огромный кусок жизни! Еще как Вы, Бог даст, развернетесь со временем! Паузы в творчестве совсем не смертельны, а иногда и благотворны. Я молчал в России 25 лет, а никто этого по «Следу жизни» не заметил, думали (Ульянов), что я эти 25 лет писал «в стол». Вероятно, без молчания, двадцатипятилетнего молчания, в «Следе жизни» было бы другое дыхание. Почему бы и Вам не помолчать? По другой причине, конечно, но не в причине дело. Когда я молчал, у меня и в мыслях не было, что удастся опять заговорить. Так и Вы в это не верите, а оно, смотришь, придет! Ваши большие поэтические достоинства продолжают в Вас жить, и Вы воспользуетесь ими как привычной ручкой, когда придет тому время. Так что не отчаивайтесь. Ждите.
Что с изданием Ваших «Гурилевских» в «Рифме»? Если безнадежно, следовало бы издать самому! В Мюнхене, если небольшим тиражом и малым форматом, обошлось бы всего в 100 долларов. Очень советовал бы, если есть хоть какая-нибудь материальная возможность! Это помогло бы Вас запомнить как поэта и явилось бы своего рода обещанием дальнейшего. Поднатужьтесь и организуйте это дело!
Я последние месяцы сильно болею (мучительные боли в левой части брюшной полости), лекарства и строгая диета не помогают, и похоже, что дело серьезное и что мне понадобится длительное лечение в больнице, а м. б., и операция. Еду на днях на консультацию к специалисту в Мюнхен, где, вероятно, и решится моя дальнейшая судьба. Плохо, что непрерывно теряю в весе и чувствую себя и больным и слабым.
Получил много хороших откликов на мою книгу[208]208
Кленовский Д. Прикосновенье: Пятая книга стихов. Мюнхен, 1959.
[Закрыть], в том числе и от «парижан», среди этих откликов – от Адамовича, Бор. Зайцева, Берберовой, Чиннова, Присмановой, Прегель[209]209
Прегель Софья Юльевна (1894–1972) – поэтесса, издатель. После революции в эмиграции в Константинополе, с 1922 г. в Берлине, с 1932 г. в Париже, с 1940 г. в США, редактор-издатель журнала «Новоселье» (1942–1950), директор издательства «Рифма» (в 1957–1972).
[Закрыть], С. Маковского, Вейдле, Биска[210]210
Биск А. «Прикосновенье» // Новое русское слово. 1959. 17 мая. № 16859. С. 8.
[Закрыть] и др.[211]211
Аргус <Айзенштадт М.К.> Слухи и факты // Там же. 11 марта. № 16792. С. 2.
[Закрыть] Некоторые из них считают «Прикосновенье» лучшей из моих книг[212]212
См., в частности: Завалишин Вяч. О новой книге Кленовского // Там же. 24 мая. № 16866. С. 8.
[Закрыть]. Не знаю… Продается книга (отчасти с помощью моих друзей в USA) хорошо, и я надеюсь, что и на этот раз я сумею рассчитаться с долгами по ее изданию. В Америке продано уже свыше 150 экз. Появился одновременно спрос на предыдущие мои книги – их продано около 50. Похоже, что полемика в «Рус<ской> мысли» сделала мне рекламу! Статья Одоевцевой понравилась, видимо, лишь очень немногим. Адамович писал мне, что «прочел ее с большой досадой», был удивлен в ней «смесью бойкости и грубости» и считает, что О<доевцева> «берется не за свое дело».
В случае, если кто интересуется моей книгой, имейте в виду, что ее можно выписать, написав по адресу: Mr G. Taskin (Юрий Александр<ович> Таскин) 440 Miller ave
Сердечный привет! Искренне преданный Вам Д. Кленовский
41
10 июля <19>59 г.
Дорогой Владимир Федорович!
Вы правы: если не ответить сразу на письмо, потом как-то не получается, даже если перечтешь. В своем Вы затронули (и как всегда талантливо – перечел с удовольствием!) столько тем, что их вообще не расхлебать. К тому же спорить на расстоянии трудно… Отвечу лишь на некоторые.
Насчет Гумилева. Вы перечислили все варианты любви к нему: и за то, мол, любят, что расстрелян, и за то, что пишет «понятно», и за то, что был мужествен, и даже за то, что царскосел (не в мой ли огород камешек?). Не спорю, что 99 % почитателей Гумилева любят его по одной из этих причин. Но я к ним не принадлежу. Вы забыли единственную причину, по которой его, с моей точки зрения, только и стоит любить. Я имею в виду его попытки прикоснуться к «мирам иным», наметившиеся в 10–15 предсмертных его стихотворениях. Только за них (в сочетании с большим словесным мастерством) я его и люблю, остальное в нем терплю. Я писал об этом очень давно (1948?) в «Посеве», в статье «Подлинный Гумилев», подписанной псевдонимом Карелин, а затем повторил в № 20 «Граней»[213]213
Карелин Д. Подлинный Гумилев // Посев. 1947. № 33 (82). С. 9–10; Кленовский Д. Оккультные мотивы в русской поэзии нашего века // Грани. 1953. № 20. С. 129–137.
[Закрыть]. Для меня вообще именно вот это – в каждом поэте решающее. За это, в частности, дорог мне Ходасевич. Но, конечно, я не был бы человеком близким к поэзии, если бы не любил поэтов и за многое другое.
За фразу «пишите прозой, господа»[214]214
Этот призыв содержался в статье В.Я. Брюсова «Стихи 1911 года», вошедшей в книгу «Далекие и близкие» (М., 1912): «Неужели начинающие поэты не понимают, что теперь, когда техника русского стиха разработана достаточно, когда красивые стихи писать легко, по этому самому трудно в области стихотворства сделать что-либо свое. Пишите прозу, господа! В русской прозе еще так много недочетов, в обработке ее так много надо сделать, что даже с небольшими силами здесь можно быть полезным» (Брюсов В.Я. Собр. соч.: В 7 т. М.: Худож. лит., 1975. Т. 6. С. 366).
[Закрыть] я Пушкина не то что упрекаю, но ему не аплодирую. Я считаю ее признаком наступающей старости (ведь «тогда» она приходила вдвое раньше, чем сейчас) и в связи с этим утраты веры в волшебство поэзии (с которым не поспорит никакая проза), что там ни говорите, но прозой писать легче. Советуя так другим, Пушкин как бы оправдывал себя, это была минута слабости. Как ни хороша пушкинская проза, но он все-таки прежде всего поэт, и это как бы опровергает его же предложение. Оправдание, пожалуй, в том, что в пушкинское время почти не было хорошей русской прозы и было неплохо вызвать ее к жизни. Сколько хороших прозаиков начало с плохих стихов, особенно это заметно у французов (Мопассан) – проза им удалась, поэзия – нет. Мариэтта Шагинян, конечно, не Бог весть какой литературный пример, но все-таки любопытно, что, начав со стихов («Orientalia»[215]215
«Orientalia» (М.: Альциона, 1913) – вторая книга стихов Мариэтты Сергеевны Шагинян (1888–1982), уже к 1918 г. выдержавшая четыре издания и сделавшая автору имя. В библиотеке Маркова имеется третье издание «Orientalia» (М.: Альциона, 1915).
[Закрыть]) и перейдя на прозу, она на вопрос, почему это так получилось, откровенно ответила: стихи требовательней, им подай свободное вдохновение, проза легче «сочиняется», она угодливей. А многогранность Пушкина меня не так уж восхищает, я предпочитаю в каждом авторе лейтмотив, свою ноту.
Вы пишете, что к Терапиано я «не во всем справедлив»[216]216
Марков уже давно пришел к такому выводу и 5 января 1959 г. писал Г.П. Струве: «Неприятие “старыми” “новых” преувеличил первый Кленовский, который тогда неудачно выбрал жертвой Терапиано – человека не злого, по-своему объективного, а потом даже придумал свой облик Терапиано – злобного критика, только и старающегося досадить ему, Кленовскому» (Hoover. Gleb Struve Papers. Box 96. Folder 4).
[Закрыть]. Может быть… но это вызвано, вероятно, тем, что меня отталкивает самая «конструкция» Терапиано – я имею в виду его литературно-критическое приспособленчество к меркантильным своим интересам и выгодам, его уменье поворотить критику как дышло и тем самым сегодня «порадеть родному человечку», а завтра напакостить чужаку. Если бы хватило на это терпения, я мог бы написать целое исследование о том, как Т<ерапиано> обвиняет одного поэта за то же самое, за что он превозносит другого. Тут есть чудесные, прямо классические варианты: о «своем» поэте пишется, например, что он «верен своей теме», а о «чужом», что он «перепевает самого себя» и т. д., и т. д. Это как один театральный критик об угодном авторе писал, что театр был наполовину полон, а о неугодном, что театр был наполовину пуст. Искусство капканов, замаскированных искусственными цветами, Т<ерапиано> постиг вполне. Вот в рецензии о «Прикосновении» он называет меня автором «изящных произведений на простые сюжеты», как то: «об ангелах-хранителях, царскосельской гимназии, статуэтке, клочке морской пены»[217]217
Терапиано Ю. Новые книги // Русская мысль. 1958. 16 мая. № 1369. С. 4.
[Закрыть]. Терапиано прекрасно знает, что это не сюжеты, а трамплины к теме, но он притворяется, потому что так ему нужно. Ведь так можно сказать, что и Лермонтов писал о парусных лодочках и малиновых сливах! Вы совершенно правы, что у Терапиано со мной и у меня с ним в отношении поэзии должно было бы быть много общего. Тем более странно, что он сразу же меня возненавидел. Началось это с того, что он плохо отозвался в «Н<овом> р<усском> с<лове>» о моем «Следе жизни»[218]218
Терапиано в своей рецензии довольно двусмысленно отозвался о книге Кленовского и резко раскритиковал его стихи, напечатанные в журнале «Возрождение»: Терапиано Ю. Новые книги // Новое русское слово. 1950. 26 марта.
[Закрыть], приведя только ряд неудачных, по его мнению, цитат из книги. За это на него тотчас же накинулись Аронсон[219]219
Рецензируя последние тетради «Возрождения», Г.Я. Аронсон, в отличие от Терапиано, очень высоко отозвался о Кленовском, назвав его «одним из лучших поэтов, выдвинутых новой эмиграцией» (Там же. 9 апреля).
[Закрыть], Александрова[220]220
Александрова В. То, что не умирает // Там же. 23 апреля.
[Закрыть] и Аргус[221]221
Аргус (наст, имя и фам. Михаил Константинович Айзенштадт; 1900–1970) – фельетонист, литератор. С 1919 г. в эмиграции в Латвии, сотрудник газеты «Сегодня». С 1922 г. в США, штатный сотрудник «Нового русского слова» (с 1926).
[Закрыть], последний написал даже колкий фельетон. Т<ерапиано> в свою очередь разозлился. С этого и пошло. А когда я выступил в «Н<овом> р<усском> с<лове>»[222]222
Кленовский Д. Поэзия и ее критики // Новое русское слово. 1956. 16 сентября. № 15786. С. 2, 8.
[Закрыть] в защиту новоэмигрантских поэтов от замалчивания их парижской критикой, в частности Терапиано и Померанцевым, отношения между нами стали окончательно непоправимыми[223]223
Вторую точку зрения на сложные литературные взаимоотношения Кленовского и Терапиано см. в письмах Ю.К. Терапиано к В.Ф. Маркову в разделе: «“… В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда”: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953–1966)».
[Закрыть]. Терапиано не пропускает теперь ни одного случая меня лягнуть. Это единственный из эмигрантских литературных критиков, отрицательно отзывающийся обо мне в печати. Даже в «роковом пристрастии к неудобоваримым словосочетаниям» ухитрился он меня обвинить. Конечно, резко против меня он выступить не может, т. к. у меня есть уже определенная репутация и он скомпрометировал бы самого себя, но «тихой сапой» он действует и будет действовать. Любопытно, однако, что вся кутерьма вокруг моего имени в «Р<усской> м<ысли>» послужила мне только на пользу. Знакомый пишет мне из Парижа: «встретил дочь Бор. Зайцева[224]224
Зайцева-Соллогуб Наталья Борисовна (1912–2008) – дочь Бориса Константиновича и Веры Алексеевны Зайцевых.
[Закрыть]. Сказала: а о Кленовском только и говорят, только и спорят». Спрос на мои книги там действительно необычайный, притом не только на «Прикосновенье», но и на предыдущие. Только по заказам книжных магазинов, без всяких запросов и предложений с моей стороны, я послал в Париж за последние два месяца свыше сотни моих книг – для стихов цифра небывалая. Вчера от «Les Editeurs Reunis»[225]225
Об истории этого русского книжного дела в Париже см.: Аллой В. Записки аутсайдера // Минувшее: Исторический альманах. 22. СПб.: Atheneum: Феникс, 1997. С. 144–145.
[Закрыть] пришел опять заказ, четвертый по счету. Да, Одоевцева передала мне через общих знакомых… привет, выразила сожаление, что меня «расстроила», и просит «не сердиться». Совсем в ее духе! Гринбергу я недавно послал два свежих стихотворения – он обратился ко мне вторично, осенью пришлось ему отказать из-за выхода книги. Дал кое-что в последний момент и в № 2 «Мостов»[226]226
Подборка из трех стихотворений Кленовского была опубликована осенью 1959 г. (Мосты. 1959. № 2. С. 99–102).
[Закрыть], который должен будто бы вскоре выйти. А вот «Нов<ый> журн<ал>» как будто агонизирует. Читали SOS’ы Карповича?[227]227
Имеются в виду обращения М.М. Карповича «К друзьям и читателям “Нового журнала”» с просьбой о помощи, опубликованные в № 57 и 58 журнала. Призывы помочь «Новому журналу» печатались также и в газетах, см., напр.: Карпович М. К друзьям и читателям «Нового журнала» // Новое русское слово. 1959.26 мая. № 16868. С. 3.
[Закрыть] К тому же он и сам серьезно болен. Берберова окончательно решила издать будущей зимой стихи Ходасевича[228]228
Ходасевич В. Собр. стихов (1913–1939) / Ред., предисл. и примеч. Н. Берберовой. Мюнхен, 1961.
[Закрыть], страниц 200–250. Честь ей и слава! Получил из Парижа изданный там «любителями поэзии Пастернака» сборник его стихов «Когда разгуляется»[229]229
Пастернак Б. Когда разгуляется: Стихи. Париж: Изд-во любителей поэзии Пастернака, 1959.
[Закрыть]. Есть хорошие стихи, прекрасные строфы, но для меня почти все испорчено неимоверной болтливостью, отсутствием чувства меры, а порой и явной безвкусицей. Что касается «Живаго», то целиком согласен с Адамовичем (статья в «Н<овом> р<усском> с<лове>» от 5 июля[230]230
Адамович Г. По поводу «Доктора Живаго» // Новое русское слово. 1959. 5 июля. № 16908. С. 5, 8.
[Закрыть]). Эту же точку зрения на роман я высказывал в письмах ко многим моим литерат<урным> друзьям. Вы пишете, что я напрасно читаю рецензии. Ну как же их не читать, когда они сами лезут в руки. Но значения им, уверяю Вас, не придаю уже давно, в том числе и восторженным, т. к. ни в одной еще рецензии о «Прикосновении», например, не было сказано ничего дельного. Если я выше написал о терапиановских рецензиях, то просто потому, что Вы затронули этот вопрос, а они меня тоже не волнуют.
Чуть было не забыл порадовать Вас: Березов внял Вашему гласу и пишет поэму «Христос»[231]231
В 1960 г. Березов выпустил стихотворную книгу «Окно в Евангелие» объемом в 576 страниц.
[Закрыть] на 500 (sic) печатных страниц!
Прегель, как я слышал, со средствами и, по-видимому, заступила место Яссен в «Рифме». Недаром появились огромные восторженные о ней отзывы Терапиано и Трубецкого в «Р<усской> м<ысли>», «Н<овом> р<усском> с<лове>» и «Опытах»[232]232
На книгу С.Ю. Прегель «Встреча» опубликовал одобрительную рецензию Ю.К. Терапиано (Опыты. 1958. № 9. С. 95–97). Отзывы Ю.П. Трубецкого выявить не удалось. В «Новом русском слове» были опубликованы рецензии А.А. Биска и К.Д. Померанцева: Биск А. Пятая книга стихов // Новое русское слово. 1958.10 августа. № 16579. С. 8; Померанцев К. «Встреча» // Там же. 12 октября. № 16642. С. 8.
[Закрыть] (лишний пример к тому, что было мною сказано выше). Но она, по крайней мере, талантлива. Мне она тоже прислала свою «Встречу»[233]233
Прегель С. Встреча: Пятая книга стихов. Париж: Новоселье, 1958. В библиотеке Маркова сохранился экземпляр книги с надписью: «Владимиру Федоровичу Маркову, автору чудесных “Гурилевских романсов”. София Прегель. 6 мая 1959 г.» (Собрание Жоржа Шерона).
[Закрыть] с хорошей надписью. Очень, очень буду рад появлению «Гурилевских романсов» отдельным изданием – это совсем другое ощущение – держать их непосредственно в руках. А в Ваше поэтическое будущее почему-то все же верю. Поэзия сидит у Вас в крови и еще даст когда-нибудь о себе знать. Но попытки вызвать ее к жизни все-таки должны быть. Без некоторого нажима на себя нет творчества.
Последнее время в отношении самочувствия мне несколько полегчало (много месяцев я чувствовал себя отвратительно), но не знаю, надолго ли. Были уже разочарования.
Сердечный привет и наилучшие пожелания!
Д. Кленовский
