Текст книги "Повесть о красном Дундиче"
Автор книги: Владимир Богомолов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
Пуд соли
На станции Бахмут были соляные шахты. Когда туда ворвалась конная разведка Дундича, бойцы забыли обо всем на свете и начали набирать соль во что попало и сколько можно было увезти в седле.
Дундич не ругал своих конников, только поторапливал их. Дело в том, что в Красной Армии, да и во всей Советской республике, не хватало соли. Редко видели ее и буденовцы. Вот почему они так жадно накинулись на белые кучки, разбросанные возле складов и железнодорожных путей.
Иван Антонович набил торбу и теперь стоял с подветренной стороны старого каменного дома, вглядывался в тихие улицы Бахмута и вспоминал, как полтора года назад приехал сюда со споим отрядом. Тогда с солью тоже было плохо, по решению местного ревкома его товарищи и сам он были направлены на шахту, где буквально в поте лица кирками и лопатами добывали драгоценную соль. Красные торопились отправить ее в центральную Россию, пока еще железнодорожная ветка находилась в руках Советской власти.
А с запада и юга на Бахмут уже напирали гайдамаки, поддерживаемые немецкими войсками. Белые рвались в Донбасс. Армии Ворошилова и Сиверса с огромным трудом сдерживали их натиск. И еще вспомнил Дундич, что именно здесь его однополчанин Благомир Джолич позорно предал отряд и то святое дело, верой и правдой служить которому до последней капли крови клялись он в лагере военнопленных… С тех пор он ничего не знал о Джоличе, забывать стал, а сегодня все проявилось в памяти, точно произошло вчера.
Неожиданно из ближайшего переулка показались всадники. Дундич резко свистнул. Это был сигнал опасности. Его бойцы тут же приладили погоны, вскочили в седла.
Подъехавший офицер представился начальником патруля и распорядился: отряду есаула помочь обозникам генерала Улагая, которые едут на погрузку соли.
– Его превосходительству мы никогда не отказываем в помощи, – озорно подмигнув своим товарищам, согласился Дундич и попросил поторопить обоз.
Как только белые отъехали, Дундич сказал:
– Придется задержаться. Не будем же мы с плотвой возвращаться, когда можем доставить к корпусному столу стерлядку.
Скоро у ворот шахтоуправления стояли двое часовых в погонах ставропольского казачьего полка, над входом появилась фанерная вывеска: «Комендатура», а на дверях кабинета бывшего управляющего трафарет: «Комендант».
В кабинете сидело несколько человек, одетых в белоказачьи мундиры. Дундич, довольно потирая руки и хлопая по плечу Казакова, приговаривал:
– Привезем целый-целый обоз соли. Хлеб – соли, борщ – соли, чай – соли. Красота!
Со склада шахтоуправления бойцы принесли несколько кусков мороженого мяса, пару буханок хлеба, кочаны капусты, и сейчас же в кабинете жарко затрещала круглая железная печь «буржуйка». Где-то достали кастрюлю. Заварили щи.
Во дворе ординарец Дундича готовился к встрече гостей. Чтобы сразу же поразить воображение приезжающих, Шпитальный развесил на веревке на самом видном месте два кителя с полковничьими погонами.
Через час к шахте подъехали легкие сани с двумя офицерами. Увидев вывеску, белые спросили, где можно найти коменданта.
Дундичу доложили о первых охотниках до соли. Он послал Казакова навстречу офицерам. Казаков, в накинутой на плечи черной венгерке, отороченной белым мехом, и надвинутой на затылок белой высокой папахе, похожий на только что испеченного прапорщика, выскочил на крыльцо и хлебосольным хозяином начал приглашать господ офицеров на шулюм из телятины. Белые поблагодарили прапорщика, но спросили, где же соль, которую они должны срочно погрузить, пока на станцию не ворвались буденовские головорезы.
– Не волнуйтесь, господа, – успокоил их Казаков. – Соль под вами. Мы стоим на соли.
Офицеры недоверчиво поглядели себе под валенки, но, кроме снега, ничего не увидели. Николай начал им разъяснять, что это он выразился фигурально. Но соль действительно есть. Она в шахте. Если господам поручикам угодно спуститься в шахту, они увидят несметную кладовую.
– Но, – предупредил гостей Казаков, – прежде всего разрешите ваши полномочия.
Офицеры, задетые недоверчивостью молодого голубоглазого прапорщика, предъявили удостоверения и распоряжение на отпуск соли.
Прапорщик ввел их в кабинет коменданта, у двери которого стоял гвардейского телосложения казак. Дундич неторопливо протянул руку за документами, которые передал ему Казаков. Посмотрев их, поднялся и оглядел вошедших.
– Двести пятьдесят пудов соли, – сказал Дундич, кладя в папку распоряжение, – это много господа. У нас есть пудов сто, не больше.
– Но это приказ его превосходительства, господин комендант, – возразил поручик. – Кроме того, нам велено взорвать шахту после загрузки обоза.
– Это мы сделаем без вас, – жестко сказал Дундич, приглаживая широкой ладонью светлые волосы. – Где такой приказ?
– Это устный приказ господина Улагая. Вы разве не знаете, что красные уже рыщут вокруг станции?
– Кто это вам сообщил? – недобро усмехнулся Дундич.
– Наша разведка.
– А наша разведка что сообщает, товарищ Казачок? – повернулся к Николаю командир.
Услышав слово «товарищ», поручики потянулись к оружию, но на них уже смотрело несколько стволов. Дундич приказал им положить пистолеты и вести себя благоразумно, выполнять приказы не генерала Улагая, а командира буденовской разведки.
– Первое, что я вам прикажу, – сказал Дундич, – спуститься в шахту и добыть своими руками по одному пуду соли. Потом вы дадите расписку, что теперь и во веки веков не будете воевать против Советов. Только тогда я обещаю вам сохранить жизнь.
– Еще едут, – доложил Казаков, глянув во двор.
– Проводи господ офицеров в шахту, – приказал Дундич Николаю, а сам снова сел за стол. – Скирда, – позвал он бойца, стоящего у двери, – зови сюда всю охрану обоза, а пропускать будешь по одному. И чтобы документы готовили, они нам пригодятся.
Пока Дундич принимал солдат и младших офицеров из охраны обоза, во двор въехало десятка два саней.
Всех возниц тоже пропустили через кабинет коменданта.
Каждого вошедшего обезоруживали и приказывали тихо, без шума спуститься в шахту и добыть мешок соли.
Когда было поднято на-гора около сотни мешков, Казаков сказал, что к шахте скачет тот самый начальник патруля, который направил их сюда.
– Встретим как лучшего друга, – весело сказал Дундич. – Но на всякий случай всем быть готовыми.
– Что за ерунда, господин есаул? – с порога начал возмущаться начальник патруля, за которым вырос, как гора, Иван Скирда. – Кто вам разрешил именоваться комендантом? Я приказал убрать всю эту декорацию, но ваши люди не подчиняются. Я вынужден арестовать вас и препроводить в комендатуру.
– Господин капитан, одну минуту, – спокойно сказал Дундич, удобно усаживаясь на край стола.
Возмущенный наглостью есаула, начальник патруля потянулся за пистолетом, но Скирда так сдавил его руку, что офицер застонал.
– Что все это значит? – грозно спросил капитан, глядя, как Дундич играет маузером.
– А то, господин золотопогонник, что не вы меня, а я вас арестовал. И быть тут комендантом мне разрешил Буденный. Он же приказал мне поступать так, как я найду нужным. Особенно это относится к пленным. Вы понимаете, господин капитан, что всех пленных мы не можем увезти с собой. А оставлять вас здесь опасно.
Офицер стал клясться, что он не доброволец, его мобилизовали деникинцы.
– Хорошо, – принял решение Дундич. – Положите оружие. Вы поедете с нами. На заставах будете называть пароль. Помните, малейшая неточность в поведении может до срока оборвать вашу жизнь. А сейчас вы отправите весь патруль в обратный конец города.
Уже стемнело, когда к последней заставе подъехали два всадника. Один – молодой энергичный есаул, другой – немного растерянный медлительный капитан. За всадниками тянулась длинная вереница саней, охраняемая полсотней казаков.
На требование часового капитан назвал пароль. Есаул предъявил разрешение на вывоз соли, подписанное генералом Улагаем. Часовые пожелали всадникам счастливого пути, и скоро обоз скрылся в ближайшей лощине, а затем растаял в заснеженной безбрежной степи.
Даешь Ростов!
Четвертой кавдивизии во взаимодействии с шестой было приказано первой войти в Ростов. Едва ускакал порученец Буденного, комдив-четыре Ока Иванович Городовиков стал советоваться со своими штабными: кого послать в разведку?
– Для этого дела лучше Дундича не подберешь, – сказал начальник штаба.
– Знаю, знаю, – согласился Городовиков и с сожалением добавил: – Но Дундич теперь назначен командиром дивизиона для особых поручений при командарме. Да к тому же он еще из госпиталя не вышел.
– Уже вышел, – раздался радостный окрик с порога.
Все повернулись к двери. Там стоял улыбающийся Дундич.
После ранения под Воронежем, когда он в густом тумане напоролся на казаков из охраны генералу Шкуро, Ивана Антоновича не видели в штабе четвертой дивизии.
…В то утро улицы освобожденного Воронежа, словно реки в половодье, бурлили от шествий ликующих горожан, а Иван Шпитальный с группой бойцов в тревоге и тягостных раздумьях переезжал от полка к полку, от лазарета к лазарету, надеясь что-то узнать о своем командире.
Дундича они нашли в беспамятстве на узкой аллее парка, сбегающей к Вороне. Он привалился к заиндевелому карагачу, очевидно пытаясь подняться. Но сил не хватило. Шпитальный еще издали узнал огненно-рыжего Мишку. Верный конь, продрогший за ночь, продолжал стоять над недвижным Дундичем, согревая его своим дыханием. А вокруг, пугаясь людских голосов, понуро бродили длиннохвостые лошади, чьи хозяева еще вчера лихо гарцевали перед генералом и господами офицерами, клянясь не пустить красных кавалеристов в Воронеж. И вот сегодня они бездыханно лежат на припорошенной колючим снегом жесткой земле. Шпитальный с товарищами насчитали двадцать четыре трупа. Это было невероятно, сказочно. Они знали, что их командир вступал в бой с пятью, шестью, даже с десятью кадетами, но чтоб один против двадцати четырех – в такое не верилось.
И тем не менее, это было так.
А через день, когда в госпитале побывал корреспондент губернской газеты «Коммуна», о подвиге легендарного серба узнали все.
Но молодой закаленный организм все выдюжил, превозмог. И вот Иван Антонович вновь уже в боевых порядках родной конницы. Узнав, что штаб Городовикова разместился в двухэтажном особняке, недалеко от собора, Дундич поспешил туда, надеясь услышать, где сейчас его полк, его друзья-товарищи.
Городовиков встретил Дундича по-отечески. Пошел ему навстречу, крепко обнял, облобызал.
– Ну рад. Ну рад я, Ванюша! – тихо и ласково говорил Ока Иванович. – Вовремя ты пришел. Идем на Ростов!
То ли от мороза, то ли от волнения бледное лицо Дундича порозовело. Он крепко пожимал руки товарищей и говорил:
– Ростов – красота! Даешь Ростов!
Когда волнение немного улеглось, Городовиков спросил:
– Командарм тебя видел?
– Нет. – Большие глаза серба наполнились грустью. – Лучше пока не надо.
– Почему? – не понял Ока Иванович.
– Я сбежал из госпиталя. Надоело в кровати отлеживаться.
– М-да, – задумчиво протянул комдив, решая, как ему теперь поступить.
О том, что Дундич появился в дивизии, через несколько минут будут знать все. Значит, и командарм. Узнает – взгреет, прежде всего Городовикова. Чувствовал такую опасность и Дундич. И потому решил попросить своего комдива скорее отправить его в разведку.
– Лучше бы тебе разыскать Семена Михайловича, – заколебался Ока Иванович.
Давая такой совет, комдив где-то в глубине души чувствовал, что Дундич, уйдя из штаба, скорее всего, будет искать свой полк, хотя он теперь формально не числится в нем. Штабисты, видя нерешительность комдива, тоже начали просить Городовикова разрешить Дундичу принять участие в разведке.
– Ох, отчаянная ты голова! – говорил Городовиков; вроде бы укоряя, но и с нежностью в голосе. – Случится с тобой что, мне ведь прощения не будет.
– Теперь не случится, – уверенно сказал Дундич, словно он действительно был заговорен от грядущих несчастий.
Через несколько минут во дворе особняка собрались все разведчики. Городовиков оглядел эскадрон и, поднявшись на крыльцо, сказал:
– Дорогие товарищи! На вас возложена большая задача. Вы должны подойти к городу и разведать, сколько там беляков. Помните, в Ростове нас ждет рабочий народ, там есть подпольные организации большевиков, постарайтесь найти их. Расскажите, что мы несем раскрепощение и свободу трудовым людям.
Разведка направилась в сторону поселка Берберовка. Сразу за околицей лошади начали глубоко проваливаться в снег, порой по самое брюхо. Каждый шаг вперед давался с трудом. Кони храпели, соря ошметками пены.
Едва выбрались на пригорок, увидели внизу огоньки.
– Казачок! – повернулся Дундич к Николаю.
– Я здесь! – откликнулся Казаков.
– Иди тихо-тихо. Смотри и слушай. Если нет ничего подозрительного, стучи в окно.
Скоро темная венгерка Казакова растворилась во мгле. Только было слышно, как режется сапогами снег. Наконец и этот звук стих, Прошла минута, другая. Дундич тоже спрыгнул с коня, передал повод Шпитальному.
– И я с тобой! – видя намерение командира, сказал ординарец.
– Я быстро! – решительным жестом остановил Дундич Шпитального.
Но тот сделал прыжок и оказался перед своим командиром.
– Не пущу одного, – вспомнил ординарец строгий наказ Городовикова: «Смотри, Иван, случится что с Дундичем, – голову сниму, не посмотрю, что ты самый мой дорогой боец».
Они быстро спустились с пригорка. Подошли к саду, за которым едва тлел огонек. В это время у хаты залаяла собака и раздался ласковый голос Казакова:
– Кутек, молчи. Мы же свои!
Пес словно понял человека, умолк.
Казаков аккуратно постучал в окно. И тотчас, будто там ждали стука, в сенях раздался старческий голос:
– Кто там? Я больной. У меня тиф.
– Папаша, – позвал Казаков. – Выйди на минуточку.
Звякнул откинутый крючок, и в дверях показался человек в валенках и полушубке, наброшенном на плечи.
– Папаша, здесь какие-нибудь части есть?
– Да кто тут будет, на окраине-то. А в городе есть. Но я больной и ничего не знаю.
Дундич приблизился к старику и сказал:
– Но бойся, отец, мы – буденовцы.
Старик вдруг засуетился, приговаривая: «Ах ты, господи!» Он в нерешительности потоптался и спросил:
– А правду ли вы говорите? Не обманываете?
– На, дед, читан мою красноармейскую книжку, – протянул ему документ Казаков. – А это видишь, – показал он звезду на папахе.
– Родненькие! – задрожал голос хозяина, – А мы уж и не чаяли. Сейчас! Сейчас! – Он суетился, не зная, то ли приглашать гостей в хату, то ли идти вместе с ними дальше. Потом, что-то вспомнив, сказал: – Господи, да что же я. Может, вы кушать хотите?
– Пег, отец, – дотронулся до его полушубка Дундич. – Нам некогда.
– Ну да, понятно, – пробормотал старик. – Я сейчас. Внучок только что вернулся из города.
Но внук, не ожидая зова, уже стоял за спиной деда.
– Дедушка правду говорит – тут никого нет, – обратился он к Дундичу. – А вон там, на Второй Сквозной, в каменном доме, гармошка играет, офицеры гуляют. Вы подождите, я сейчас сбегаю, узнаю: не разъехались они?
Паренек хотел шмыгнуть к калитке, но Дундич остановил его:
– Подожди, юнак! Ты можешь дело испортить.
– Да что вы, – обиделся парнишка. – У меня батя тоже в Красной Армии. Я вам помогу. Я уже и стрелять умею. Я этих гадов – вот так, – он выразительно рубанул рукой по воздуху.
Дундич добродушно усмехнулся, оглядел исхудавшего мальчишку, в чунях, замасленной, не по плечу куртке, драном малахае, и успокоил его:
– Еще успеешь.
В это время подошли остальные бойцы сотни. Дундич тут же направил двоих в штаб дивизии с донесением о том, что на окраине города белых нет. Коноводы подвели лошадей. Быстро вскочили в седла. Дундич протянул руку подростку:
– Садись. Покажешь тот дом.
Возле дома с резной парадной дверью остановились. Ворота открыты. Кругом ни души. «Ушли», – обожгла сердце догадка. Дундич поглядел на парнишку, тот недоуменно выпятил губы, соскочил с холки на землю, побежал к крыльцу. По панели дошел до окна. Что-то увидев внутри дома, призывно замахал рукой.
Въехали во двор. Дундич взвел курок нагана и толкнул ногой дверь. Она с шумом распахнулась. Из большой залы летели в холодную ночь звуки вальса. Навстречу вышла разгоряченная вином и весельем женщина. Увидев странных пришельцев, она крикнула в комнату:
– Господа! Какие-то солдаты!
Но ее крика никто не услышал, или на него не обратили внимания. Дундич легко отстранил женщину, стремительно вошел в залу и приказал:
– Руки вверх!
Офицеры медленно поднимали руки. Прапорщик с двумя георгиевскими крестами на кителе, шатаясь, подошел к Дундичу, всмотрелся в его папаху и тут же подавленно произнес:
– Господа, даруйте мне жизнь. Я вам пригожусь.
– Кто такой? – спросил Дундич.
– Начальник сторожевого охранения.
– Вот это сазан, – пошутил Казаков.
– Добре! – согласился Дундич. – Поедешь с нами. Но помни!
Под конвоем офицеры были отправлены в штаб, а отряд Дундича в сопровождении начальника караула двинулся дальше. На первой же заставе Новочеркасской дороги часовой потребовал остановиться.
– Не видишь, кто едет? – зло спросил прапорщик.
– Виноват, не угадал! – взял солдат под козырек.
Часового тут же обезоружили. В это время возвратились первые гонцы и сообщили, что наши полки уже вошли на окраину Нахичевани.
Впереди показалась базарная площадь. Над ее приземистыми лабазами, ларьками, шинками, крытыми рядами возвышалась колокольня. В чуткой тишине рассвета за церковью раздалось несколько выстрелов, и в ответ им с колокольни застрочил пулемет. Пули прожужжали над головами разведчиков. Дундич взмахом руки велел всем укрыться за углом. В это время из ворот соседнего дома вышли двое. Один – высокий, худой, с винтовкой, другой – низкий, толстый, идет вперевалку, держа в левой руке большой крест, а в правой – наган. Наткнувшись на конников, толстый спросил:
– Вы кто, миленькие? За царя-батюшку, за Русь святую аль за кого?
– Не видишь, что ли? – спросил Казаков.
Человек поднял высоко крест и хорошо поставленным голосом пропел:
– С рождеством Христовым вас, соколики! – Он широко перекрестил кавалеристов и спросил: – Что новенького в городе?
– Ничего, батюшка. Все идет по-старому, – входя в роль, ответил Казаков.
– А что там за стрельба?
– Так это наши бьют врагов.
– Споспешествуй вам бог в делах, – пожелал священник и только тут заметил красную полосу на папахе всадника. Кажется он сообразил, с кем встретился: обе его руки медленно начали подниматься вверх.
– Брось эту штуку, – потребовал Дундич, показывая на наган. – Не к лицу тебе, святой отец, ходить с пистолетом. Лучше пойдем богу помолимся. Веди нас на колокольню.
Спешившись, Дундич подтолкнул онемевшего попа. Только они вышли из-за угла, вновь загрохотал, ослепляя вспышками, пулемет Священник было попятился, но Дундич, держа его за шиворот толкал вперед. Тот воздел руки кверху и во всю мощь легких закричал:
– Окаянные! В кого… В кого стреляете…
Не прошло и пяти минут, как с колокольни был сброшен пулемет, а затем раздался резкий короткий свист.
Из-за церковной ограды выехала группа всадников. Присмотрелись – лошади куцехвостые. Оказалось, это разведка двадцать второго полка, шедшая с севера. Не успели перекинуться короткими сообщениями, к ним подбежали двое парней в рабочих спецовках Казаков спросил:
– Кто такие?
– Рабочие с табачной фабрики Асмолова.
– Куда бежите?
– Домой.
– Белых здесь много?
Рабочие переглянулись и промолчали.
– Не бойтесь, товарищи, – пришел им на помощь Казаков. – Мы красные. Из Первой Конной. Слыхали про такую?
И вдруг, не сговариваясь, парни сорвали с головы шапки и ликуя, начали кричать:
– Ура! Ура!
Что за шум? – подбежал Дундич. – Не надо так громко. Но рабочие, приплясывая и обнимаясь, продолжали кричать «ура». Из-за низких ларьков показалась целая толпа мужчин и женщин. Со слезами начали они обнимать и целовать разведчиков и их коней. Пожилой мужчина прерывисто говорил Дундичу:
– Не теряйте время. Скорее к кафешантану. Там у беляков совещание…
– Какой шайтан? Где он? – нетерпеливо натянул повод горячий Негош.
– Не шайтан, голубок, а кафешантан. Это клуб такой, где собираются буржуи, чтобы повеселиться, – охотно объяснил рабочий.
– Где это? – поднимаясь в седло, спросил Дундич.
– Мы вас проводим. Тут недалеко.
Через два квартала остановились, окружив большой дом с высокими ярко освещенными окнами. Часть бойцов спешилась и вместе с Дундичем устремилась к двери. Настойчивый стук не пробудил тишину в доме.
– Именем Красной Армии! – громко потребовал Дундич.
Но там словно все вымерло.
– Ничего, – успокоительно сказал пожилой рабочий. – Мы знаем другие ходы в здание.
Но в это время дверь внезапно распахнулась, и буденовцев ослепил залп. Вслед за тем на крыльцо выбежало несколько офицеров. Стреляя перед собой, они кинулись к сараю, где стояли оседланные лошади. Раздался треск и звон разбитого стекла: белогвардейцы начали прыгать из окон в сугробы. Но их быстро и ловко обезоруживали и отводили в сторону.
Через несколько минут во дворе все стихло. Десятка два беляков лежало возле крыльца, на заснеженной клумбе, около коновязи. Остальные, злые и перепуганные, плотно жались к стене длинной конюшни.
Когда вышли на Боготяновский проспект, услышали беспорядочную стрельбу впереди, в стороне Садовой. Поспешили туда. Но не проехали и сотни метров, как увидели большую черную автомашину, устремившуюся к железнодорожному вокзалу. Автомобиль, буксуя, шел тяжело, словно вез не пассажиров, а ящики со свинцом. Объехав квартал, Дундич с бойцами перекрыл дорогу и, нацелив наган на водителя, крикнул:
– Стой! Стреляю!
Слабо взвизгнули тормоза. Шофер повернул голову к сидящему рядом офицеру, укутанному в дорогую меховую шубу. Тот сдвинул со лба папаху и высокомерно спросил:
– Кто такие? Что вам нужно? Кто приказал нас задерживать? Не видите, машина командования?
Офицер кивнул шоферу, давая этим понять, что разговор со встречными всадниками окончен и они могут следовать дальше. Мотор взревел, машина дернулась и тут же застряла в сугробе.
И сразу же зло и решительно клацнули затворы карабинов.
– Стой! – властно потребовал Дундич. – Ну-ка, господа офицеры, вытряхивайтесь к чертовой матери, раз не понимаете слов.
Кроме водителя, в автомашине было три офицера и две женщины. Сидевший впереди офицер сбросил шубу, и разведчики увидели погоны полковника. Его усталое, и глубоких складках лицо теперь выражало наигранную радость.
– Зачем же столько шума, господа? – начал он несколько укоризненно отчитывать стоявшего перед ним Дундича. – Мы же сами едем к вам. Учли, так сказать, обстановку, поняли, что продолжать борьбу бесполезно, и решили перейти на вашу сторону добровольно.
В это время одна из женщин, выпростав руки из меховой муфты, возмущенно крикнула:
– Что вы говорите, Дмитрий Петрович! Это же хамы, голодранцы, босяки. Они убьют нас.
В окружившей машину толпе загудели, кто-то насмешливо произнес:
– Ничего, барыня, мы скоро оденемся.
Но женщина, не замечая ничего вокруг, продолжала истерически кричать:
– Да что же это такое? Караул!
Под смех бойцов Дундич сказал:
– Вы угадали, мадам, перед вами караул красных конников. И он сопроводит вас в целости и сохранности до места назначения.
– И чем скорее, тем лучше, – настоятельно попросил полковник. – Мы дадим вашему командованию ценные сведения.
Пока полковник усаживался, набрасывая на плечи шубу, один из офицеров, прикрывавший лицо меховым воротником, резко выпрямился. В его руке блеснуло дуло маузера. Но выстрела не последовало – шашка Негоша, молнией скользнув из-за плеча белогвардейца, выбила оружие в снег. Тот с повисшей рукой откинулся к спинке сиденья, и Дундич без труда узнал в офицере Благомира Джолича.
Почему-то он всегда верил, что когда-нибудь их пути-дороги сойдутся. И Джоличу придется ответить за предательство в Бахмуте. Но встреча рисовалась ему где-то в отдаленном будущем, а тут вдруг – как выстрел в заповеднике. Какие-то две-три секунды бывшие однополчане успели посмотреть друг другу в глаза, но сколько было сказано!
– Петро, – поразительно спокойно обратился Дундич к Негошу, – дай ему свою шашку.
Негош и другие бойцы удивленно взглянули на командира.
Серое, почти землистое лицо Джолича дернулось.
– Я выше твоего великодушия, – сказал он. – И не принимаю твой вызов. Дуэли не будет. И эффекта, на который ты надеешься, тоже не будет.
Джолич, зажав левой ладонью рану, вышел из машины и, не глядя ни на кого, направился к двухэтажному особняку.
Дама, только что визжавшая о помощи, оцепенело смотрела в спину Джоличу, будто умоляя его оглянуться, сказать, что надумал. И он оглянулся. Посмотрел сначала на нее, потом на Дундича. Тот спрыгнул с коня и, слегка прихрамывая, пошел за бывшим однополчанином. Двое бойцов двинулись за ними, но Дундич жестом велел им оставаться на месте.
– Я не хочу, чтобы она это видела, – сказал Джолич, понуря голову.
Так и шли они, один поглаживая пораненную руку, другой – холодную сталь нагана.
Через несколько минут из-за угла раздался одиночный выстрел, который был похож на треск сухой сломанной ветки.
Дундич возвращался к машине, заложив руки за спину. Глядя на его лицо, можно было без труда догадаться, что он сейчас далеко от этой площади, от Ростова, от всего, что окружало его. Невидящими глазами он посмотрел на пассажиров, и те опустили взор. Они понимали; от желания этого человека зависит их судьба.
– Скирда, – подходя к своему коню, распорядился командир. – Препроводи господ в штаб.
– Надо узнать, кто они такие, – посоветовал Казаков. – Может, зря возимся? Пустить их в расход.
– Я начальник артиллерии западного фронта, – поднялся и четко доложил первый офицер. Он рассчитывал на милость победителей.
– Графиня Делимбовская, – с вызовом открыла свою фамилию недавно истерично кричавшая дама, надеясь этим удивить окружавших ее всадников.
Третий пассажир, едва-едва приоткрыв отекшие от длительной попойки веки, отрекомендовался:
– Майор Чернов, адъютант его превосходительства Голубинцева.
– А я педикюрша его превосходительства, – сказала вторая дама и, уловив недоумение на лицах красноармейцев, вспыхнула.
– Это що це таке? – спросил Казакова сосед.
– Личная полюбовница, должно быть, – ответил тот, не задумываясь.
Напряжение разрядилось негромким смехом. Дундич сказал:
– Отвезите их в штаб. Там разберутся.
Слева из прилегающих к проспекту улиц плотными рядами вылетели конармейцы. В морозном воздухе над сверкающими клинками, над трепещущими красными знаменами покатилось слитное с конским топотом: «Да-а-ешь Рос-тов! Да-а-ешь!» Редкие выстрелы тонули в пучине голосов.
Первые полки Красной Армии ворвались в город. Навстречу им бежали толпы рабочих с красными повязками на рукавах, на шапках, на папахах. Люди бросались к лошадям, хватали бойцов за полы шинелей, обнимали кавалеристов. И что-то говорили, показывая в разные стороны.
А заставы белых, уже не оказывая сопротивления, откатывались к железнодорожному вокзалу. Оттуда доносились частые разрывы снарядов и то короткие, то длинные пулеметные очереди.
Но судьба города уже была решена. Ничто не могло остановить наступательного порыва буденовцев. И порукой тому было по-прежнему несмолкаемое грозное и решительное «Даешь Ростов!».
Еще раздавались там и сям вспышки ружейной перестрелки, еще на донской круче в районе моста бойко стучали пулеметы, а в центре города толпы жителей радостными криками приветствовали освободителей, улюлюканием и озорным смехом сопровождали каждую колонну пленных.
Только на опустевшей привокзальной площади Дундич обратил внимание на необычно ярко-оранжевую стену. Он повернул голову на восток, и на его лицо, усталое, осунувшееся от бессонной ночи, ласково прыгнул зайчик январского восхода.
