Текст книги "Весёлый Роман"

Автор книги: Владимир Киселев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– В чем вся загвоздка с этими автобусами? – говорил я Николаю. – Я проверял: они ходят по городу со скоростью до шестидесяти километров. Все задержки на остановках. Пока люди войдут и выйдут. И у меня идея. Сделать вдоль всего кузова одну дверь. Понимаешь, подъемную, чтоб она вдвигалась в крышу. Крышу можно сделать из двух слоев металла или даже пластика, с промежутком между ними. Для этой двери. Скамьи только по одной стороне против входа. Для стариков и детей. Остальные могут постоять. Больше поместится.

– Интересно, – сказал Николай.

– Автобус будет меньше задерживаться на остановках. Я посчитал. Выходит, раза в два быстрей. И колеса нужно поставить по-другому. Ромбом. Одно впереди, два по бокам и одно сзади. Автобус сможет разворачиваться на месте. Будет лучше вписываться в узкие улицы. Сократится пробег. Попробуем?

– Попробовать, конечно, стоит, – улыбнулся своей виноватой улыбкой Николай. – Только тебе одному. Ты в этом лучше разбираешься, а у меня своей работы… То есть идея, по-моему, очень интересная. Особенно насчет двери. Колеса ромбом – я не очень разбираюсь в этом, – но, по-моему, уменьшат устойчивость.

– Площадь опоры будет та же самая, – возразил я. – И центр тяжести…

– Дело тут не только в площади опоры… Ну, в общем, тебе самому в этом надо разобраться.

Цветная ленточка на авторском свидетельстве, которая мне только что так ярко представилась, сразу померкла. Я не сумею все это сам сконструировать. Я могу пока только идею выдвинуть.

После работы я затащил к нам Николая. Мне очень хотелось привлечь его к соавторству. Но вот не получилось.

– Ты не обижайся, – сказал Николай. – Дело это, по-моему, вполне стоящее. Просто я занят сейчас совсем другим.

Николай рассказал, что весь их академический институт помешался на серендипити. Я узнал еще одно жаргонное слово. Но уже из языка ученых. Открытие в науке можно сделать тремя путями: в результате обдуманных, заранее запланированных исследований, путем «проб и ошибок», как чаще всего и бывает, или в результате серендипити, когда происходит случайное открытие, мгновенное озарение.

По словам Николая, название «серендипити» произошло от цейлонской сказки о принцах Серендипа. Так когда-то назывался Цейлон. В сказке говорилось, что эти принцы имели способность совершенно случайно делать важные открытия. Ну, например, искать одно, а находить совсем другое, более важное и нужное.

– Компьютеры наши работают, – говорил Николай, – эксперименты проводятся… Но нужны новые, самобытные идеи, нужны новые теории. А мы только экспериментируем.

Николай рассказал ходившую у них по институту шуточку о разнице между теоретиком и экспериментатором.

Экспериментатор ловит муху, сажает ее на стол и говорит: «Лети!» Муха летит. Экспериментатор записывает в свой журнал: «Такого-то числа, в такое-то время я сказал мухе «лети!», и она улетела». Затем он снова ловит муху, обрывает ей крылышки, сажает на стол и говорит: «Лети!» Муха не улетает. Тогда экспериментатор записывает в свой журнал: «Такого-то числа, в такое-то время муха в результате того, что у нее были удалены крылья, перестала слышать».

– И так как наши эксперименты кое в чем похожи на эту историю, – говорил Николай, – целый институт ведет свою плановую и производственную работу и одновременно ждет серендипити.

Я пошел проводить Николая. Когда я вернулся, батя уже был дома. Он сегодня ходил на сессию. Он депутат горсовета. Сейчас они с мамой сидели перед телевизором.

Показывали концерт. Выступал ансамбль Вирского. И батя и мама от «Гопака» не отрывали глаз. Удивительный танец. Трудно усидеть на месте. Особенно, когда – есть там такой танцор с усиками, – когда он чешет вприсядку, сложив руки на груди. Совершенно непонятно, как он держится. Вроде состояние невесомости.

Однако, когда начался «Ползунок», батя потянулся выключить телевизор, оглянулся на меня, смутился, покраснел – батя вообще легко краснеет – и ушел на кухню. Ему было противно смотреть, как танцоры изображали людей, которые все делают ползком, не разгибаясь. Непонятно, к чему такой танец.

– Рома, – позвал меня батя.

Я пошел на кухню. Мама за мной. Батя сидел за кухонным столиком и медленно поворачивал в ладонях недопитый стакан чая. Мама стала у двери, оперлась спиной о косяк.

– Кто такой этот Троян? – не поднимая головы, спросил батя. – Что он делает на заводе?

– Работает, – ответил я настороженно. – От Академии наук. Занимается автооператором на бесконтактных логических элементах.

– Так… А ты его знаешь?.. Кто его отец? Кто мать?

– Не знаю. Он живет с теткой.

– Ты никогда не спрашивал, где его родители?

– Зачем бы я это спрашивал?

– Как его по отчеству?

– Как и меня. Алексеевич. Батя переглянулся с мамой.

– Пускай он к нам не ходит, – сложив руки на груди, сказала мама. – Нашел товарища. Он старше тебя, и вообще незачем ему к нам таскаться.

– Он ко мне приходит, – обозлился я. – А не к вам.

– Вот когда у тебя будет своя квартира – можешь говорить, что ходят к тебе одному.

– Чем он вам так не понравился?

– А это уже не твое дело, – повысила голос мама.

– Его отец расстрелян, – сказал батя медленно, с паузами. – И я участвовал в этом деле. В суде, значит. Заседателем…

– Нечего тебе перед ним отчитываться, – оборвала батю мама.

Я ничего об этом не знал. Все это было слишком неожиданно. Но если даже это так, при чем здесь Николай? Что он, будет мстить за отца? Кровная месть?

– Сын за отца не отвечает, – сказал я резко.

– Перед судом. А перед людьми отвечает, – непреклонно сказала мама. – На чьи деньги он жил?

Жизнь меня уже научила! что с товарищем есть только один способ разговаривать: сказать прямо то, что думаешь. Иначе потом все это боком вылазит.

На другой день после тренировки – мы готовились к кроссу – я сказал Николаю:

– Поедем домой вместе. Вдвоем. Есть разговор.

– Хорошо, – согласился Николай.

Мы поставили свои мотоциклы возле автодорожного, там, где торчит «Пушкин на палочке», пешком прошли мимо памятника Вечной славы и сели на склоне прямо на траву.

– Это правда, – сказал Николай, глядя перед собой. На Днепр. – Я уже учился в восьмом классе. Но ничего тогда не понял. И до сих пор не понимаю. Я до сих пор думаю, что это просто редкий и глупый случай. – Лицо у Николая посерело. – Случайностью определяется очень многое в жизни человека. В какое время ты родился, в какой стране, в какой семье, к чему у тебя способности, какое здоровье – это все случайности. И закон Гаусса, при котором случайная величина зависит от большого числа факторов, способных вносить с равной вероятностью положительные и отрицательные отклонения, касается и людей. Их жизни. Так этот закон коснулся и меня.

Это действительно была непонятная история. Отец Николая, Алексей Кириллович Троян, был учителем, затем директором школы, заведующим районо, а потом его выбрали председателем райисполкома. Жили они очень скромно. Мать, как и прежде, работала учительницей. Отец ни разу не разрешил Николаю или жене поехать куда-нибудь на казенной машине. Он был молчаливым, суровым человеком, и, когда мама Николая сказала однажды, что хочет поехать куда-то по делу, он ответил, что машина предназначена совсем не для этого. Он учил Николая быть правдивым, скромным, честным, верным слову. Отец не пил, не курил, допоздна сидел на работе, дома читал газеты и книги, но не художественные, а главным образом по лесоводству. В школе он преподавал ботанику, и его привлекал лес. Иногда он вечером ставил на свой стол спиртовку, брал в рот металлическую трубочку с загнутым концом и, выдувая узкий язычок пламени, лудил и паял блесны. Изредка он ездил на рыбную ловлю. Но всегда один – друзей у него не было. В Староселье. У них там была небольшая дача. Деревянный домик. Одна комната. Даже без веранды. На участке ни одного фруктового дерева. Несколько сосен и лох, который посадил его отец. Дикая маслина. Колючие кусты, через них не продерешься.

И вдруг отца Николая арестовали. Сделали обыск. Обстукивали стены, потолки. Дома ничего не нашли. Но, как узнал Николай впоследствии, в Староселье, на этой заброшенной даче, между кустами лоха, в земле нашли металлическую банку, заполненную золотыми монетами, пластинками, кольцами, браслетами, серьгами с драгоценными камнями. Там было почти десять килограммов золота. Следствие выяснило, что отец Николая брал взятки. За квартиры, которые получали всякие проходимцы. При этом дело было поставлено так хитро, что они не знали, кому идут эти взятки. У него была целая организация подставных лиц, которые все это проворачивали. Их тоже судили вместе с отцом Николая, но дали им сравнительно небольшие сроки. Отца Николая приговорили к высшей мере наказания потому, что взяточничество со стороны человека, занимавшего важную государственную должность, вызвало всеобщее возмущение.

– Я не могу понять, – говорил Николай, – зачем он собирал золото? Что он думал с ним делать? Почему он так сурово и требовательно относился ко мне, к маме, так хотел, чтобы я был честным, верным слову? Если он сам…

Мама Николая умерла. Еще до суда. Инфаркт. Он перешел жить к тетке.

– Давит меня все это, – глядя на Днепр, сказал Николай. – До сих пор давит.

По Днепру мчались «Ракеты» на подводных крыльях – много их теперь стало, прыгали по оставленному ими следу моторные лодки.

Мы молчали.

«В самом деле, зачем ему нужно было это золото? – думал я. – Может, он не верил, что мы удержимся в будущей войне? Но чем оно могло бы помочь? У нас оно ни к чему. Бежать за границу? Если бы у него был даже центнер золота, он там никогда бы не достиг такого положения, как у нас. Шутка сказать – председатель райисполкома. В Киеве. В столице сорокапятимиллионной державы. Как вся Франция.

Так зачем оно ему нужно было? Так нужно, что он брал взятки. Но, может быть, он был просто сумасшедший? И его следовало в Кирилловку, а не расстреливать?.. Хорошо, а остальные? Посредники, которые передавали ему эти взятки. Не бесплатно же они это делали. И в универмаге золотые монеты не продаются. Кто-то их продавал. Кто эти люди? Тоже сумасшедшие? Нет ведь. Обыкновенные люди, которые ходили рядом с нами и разговаривали, как мы, и так же, как мы, не знали выражений из словаря, который составил Виктор. Может быть, в самом деле следовало, как советовал Виктор, идти работать в угрозыск, чтоб хватать таких гадов за их потные руки, когда они лезут в государственный карман? Конечно, не очень симпатичная работа. Но нужная.

Наш талмудист говорит – виноваты пережитки. Какие «пережитки»? Дореволюционного прошлого. Или влияние капиталистического окружения. Но как объяснить пережитки у людей, которые родились и выросли в советское время? Которые никакого капитализма не видели? Да и неизвестно, кто теперь в окружении – мы в капиталистическом или они в социалистическом.

Вот говорят, что у нас нет никакой базы для преступлений, убийств, предательств, бюрократизма. Но раз они существуют, значит, есть и причины. И всегда они будут, пока будут на нашей земле люди глупые, жадные или просто безответственные. И всегда с этим будут бороться. А закон Гаусса тут ни при чем. Это все не случайности».

В самом центре города Кировограда стоит памятник Кирову. Скульптор изобразил Сергея Мироновича в странной позе. Он почему-то указывает бронзовой рукой в землю. Но, в общем, даже не очень выдающиеся произведения искусства иногда оказываются провидческими.

Стоял в Кировограде памятник год за годом, никто не обращал особого внимания на то, куда нацелен палец Кирова, а потом покопались в этой земле и нашли там очень ценные ископаемые. Во всяком случае, в городе сейчас нет прохода от горняков. Все они болельщики, все приехали на кросс. И вообще Кировоград известен как город любителей мотоциклетного спорта. Поэтому здесь и проводятся так называемые традиционные республиканские кроссы на приз имени С. М. Кирова.

Нас поселили в гостинице «Ингул». Она была доверху начинена горняками и мотоциклистами. Как самка малярийного комара – плазмодием, по выражению моего брата Феди.

Пожилая женщина в сапогах, в суконном черном жакете и ярко-желтом платке, надвинутом на брови, что-то говорила администратору.

Внезапно я прислушался.

– …А его не было в списках ни убитых, ни пропавших. И вот в газете прочли про мотоциклетные гонки – и Логвиненко Иван Николаевич. Муж говорит – подожди до завтра. А я говорю – нет, сегодня. И на самолет. Это второй раз. Все точно – и фамилия, и имя, только люди другие… Мне б только переночевать…

Столько лет! А она все ждет чуда… Я подошел поближе. Может, мы как-то… у себя пристроим, – сказал я.

– Уж как-нибудь без вас пристроим, – ответила неприступная администраторша.

Недалеко от гостиницы «Ингул» прямо через город протекала река Ингул. Я о таком только в «Крокодиле» читал. Если бы сам не увидел – не поверил бы, что реку можно довести до такого состояния. В ней текла грязь, а не вода. Черная. И все равно какие-то пацаны сидели с удочками. Среди пацанов попадаются немыслимые оптимисты.

У меня перед кроссом, как всегда, был страшный мандраж. Первый раз в жизни я выступал на таких крупных соревнованиях. Моя звучная фамилия черным шрифтом была напечатана в книжечке – программке республиканского кросса. Хотя, конечно, участие в этом кроссе было с моей стороны немыслимым оптимизмом, как у пацанов с их удочками.

В жизни можно играть в прятки с самим собой. В спорте это невозможно. Ты приходишь первым или семнадцатым. И ты знаешь, почему так получилось. Ты многое узнаешь о самом себе.

В обычной жизни ты можешь сказать человеку: «Дурак». А он тебе ответит: «Сам дурак». Или ты можешь сказать: «Жмот». А он тебе скажет: «Сам жмот». В спорте все это иначе. Кросс покажет, не дурак ли ты. И уж не жмот ли.

Во время кросса тобой движет какое-то особое чувство, совсем не знакомое людям, которые никогда не занимались настоящим спортом.

Мотоцикл – штука опасная. Даже дорожный. «Смерть в рассрочку». Если опрокинется автомашина, водителя и пассажиров все же защитит кузов, которого нет на мотоцикле. В автомашине руль, конечно, отзывается на неровности дороги, но червячная передача ослабляет эти толчки во много раз.

Мотоциклист держит в руках руль, который непосредственно принимает от переднего колеса все толчки. Попал под колесо камень, не объехал выбоину на большой скорости, и тебя вместе с мотоциклом может швырнуть за обочину или бросить под идущий навстречу лесовоз, и ты навсегда лишишься возможности извлечь урок из своей ошибки.

Будь бдителен, мотоциклист! Будь собран, весел и удачлив! И помни, что у человека есть потребность преодолевать опасности. Может быть, наши волосатые предки удовлетворяли эту потребность просто в борьбе за существование. А нам остается спорт. Вот почему мне противно, когда спорт превращают в способ борьбы за существование, в профессию. Поэтому я не люблю Борисова. Поэтому, а не потому, что завидую ему, как думает Виля.

Борисов. Заслуженный мастер спорта. Неоднократный чемпион. У него собственный уникальный кроссовый чешский мотоцикл «Чезет», Ценою в четыре тысячи рублей. С двигателем, который развивает мощность в тридцать четыре лошадиные силы. Магний, алюминий, титан. Как в современных ракетах. Покрышки фирмы «Барум» с такими умными грунтозацепами, что можно удержать мотоцикл, даже когда идешь наискосок по крутому глинистому склону. Как говорит мама, «Багатому чорт дiти колише». [5]5
  5 «Богатому чёрт детей укачивает»


[Закрыть]Куда нашим кроссовым ИЖам до его уникального «Чезета»!

Говорят, что в кроссе только половина успеха зависит от гонщика, а половина – от мотоцикла. Мотоцикл Борисова – это не половина, а три четверти успеха, а гонщик… Борисов гонщик экстра-класса, хладнокровный, расчетливый, с большим опытом международных соревнований. Тренируется он круглый год, потому что тренер по профессии.

Подготовлен ли ты к кроссу физически, определить нетрудно. Можешь присесть на одной ноге пятьдесят раз, на двух – тысячу, пятьдесят раз отжаться от земли двумя руками и при весе шестьдесят килограммов толкнуть штангу в сто двадцать килограммов – значит, ты годишься.

Борисов среди нас – старик. Тридцать лет. Худенький, маленький. С узкими и прочными мышцами кроссмена. Не понимаю, как он все это выдерживает. Два заезда. Каждый – десять кругов по двухкилометровой трассе. Как бы ты ни был физически закален, если взвесишься после кросса, обязательно недосчитаешься шести или семи килограммов.

Я сказал Виле и Николаю, что решил идти за Борисовым. По его колее. Не отрываясь. Рискуя. И на последнем круге попробовать обойти. Не знаю, как на международных соревнованиях, а на наших он осторожничает. К черту на рога не лезет. Нужно попробовать.

– Бабка за дедку, – сказал Николай.

– Дедка за репку, – подхватил Виля, – тянут-потянут и… в завал попали.

Завал. Столкновение. Самое страшное из всего, что бывает во время кросса.

– Смотри сам, – сказал Виля серьезно. – И, как правильно нам указывал древнегреческий философ Хилон Лакедемонянин, не желай невозможного.

Мы разговаривали обо всем этом перед гостиницей «Ингул», где ребята собрались вокруг эффектной, цвета слоновой кости «Волги» Борисова.

Борисов не ездит, как мы, на дорожном мотоцикле. У него собственная «Волга». Мотоцикл ему нужен только для соревнований. К машине был прикреплен небольшой легкий прицеп такого же цвета, как «Волга», а на нем два кроссовых мотоцикла. Ребята рассматривали противоугонные устройства, которые им демонстрировал Борисов. Впечатление было такое, будто «Волга» состояла из одних противоугонных устройств.

– Что вы сделаете прежде всего, – говорил Борисов, – если у вас появится нездоровое влечение к чужой машине? Попробуете открыть дверь, поднять капот или крышку багажника. Давайте попробуем.

Он открыл дверь, и сейчас же завыла сирена такого типа, как на машинах «Скорой помощи», затем прикоснулся к чему-то под сиденьем, и сирена замолчала.

– Но предположим, вы не станете рвать когти, как поступил бы всякий нормальный человек, а найдете сирену и заткнете ей глотку. После этого вы разобьете стекло или откроете дверь отмычкой. Тут вы натолкнетесь на то, что у меня одновременно заблокированы руль и переключатель передач. Замок с цифровым шифром. Предположим, что вы запаслись ножовкой и перережете замок, хотя придется попотеть – сталь у меня подходящая. Тогда вы попробуете вставить отмычку в замок зажигания. Это у вас не получится. Вот он, мой ключик – фигурная прорезь и такой же штифт в замке. Вы теряете терпение, взламываете панель, вырываете провода и замыкаете их. Вам кажется, что все в порядке, вы даже запустили двигатель. Но как только вы переключите вторую или третью передачу, мотор остановится. Разорвано электропитание.

Ребята с интересом рассматривали все эти штуки. Их радовало решение всякой технической задачи. Вообще слишком много стало на земле людей, которых волнует только техника.

Но Борисов на этом не остановился. В его «Волге» был еще электромагнитный клапан, перекрывающий бензопровод. Машина только тронется и сейчас же остановится: не идет бензин.

– А подвести бензин окольным путем, – поучительно заметил Борисов, – гораздо труднее, чем вырвать проводку и восстановить зажигание.

Самую интересную штуку Борисов приберег на конец. Если перекрыть выпускную трубу, двигатель, понятное дело, работать не может. В специальном патрубке, после глушителя, Борисов поместил заслонку, которая управлялась тросом, соединенным с рычагом под передним сиденьем. Пока не открыта заслонка, двигатель можно даже завести. Некоторое время он будет работать на малых оборотах. Но при попытке тронуться он сразу заглохнет.

– Это все? – спросил Виля. Ему явно хотелось еще чего-нибудь необыкновенного.

– А мало? – сказал Борисов.

– Тут есть еще одна штука, – вмешался я. – Похититель приезжает с мощным самосвалом и автокраном. Грузит машину на самосвал. Отвозит на авторемонтный завод. Там собирается технический совет, который находит электромагнитный клапан, заслонку в выхлопной трубе, соединяет электропитание. Похититель пишет благодарность в Книгу жалоб и предложений, выезжает за ворота и едет по улице. Но ровно через семь минут тридцать секунд срабатывает реле времени, дверцы открываются, под сиденьями раздаются взрывы, пассажиры летят на мостовую, а машина сама разворачивается и возвращается в гараж. Там она вместе с хозяином сочиняет акт о хищении, сама отвозит его в автоинспекцию, где на равных разговаривает с самим полковником Клебановым.

Я не только рассказал это. Я еще и изобразил, как все это происходило. Ребята смеялись. Но больше всех смеялся сам Борисов. А ведь мне хотелось, чтоб смеялись над ним, а не над тем, кого я изображал.

Как и полагалось, за день до кросса мы осмотрели трассу, «прокатали» ее, но к началу соревнований она здорово изменилась. Ночью прошел дождь. Так всегда бывает перед кроссом. Я, да что там я, кроссмены намного опытней, многократные участники соревнований, не вспомнят случая, чтобы перед кроссом или во время соревнований не было дождя. Глина в овраге, по которому нам предстояло ездить, намокла. В одном месте образовался ручеек. Его придется проходить прыжком.

Николай еще до начала соревнований сошел с трассы. Кроссовый мотоцикл не терпит людей с расстроенным желудком. А у него что-то такое случилось. Что-то такое он съел. Даже температура поднялась. Виля посоветовал ему выйти на соревнования с плакатом: «Каков стол – таков стул». А пока что я и Виля забрали у Николая его свечи, Виля переставил карбюратор на свою машину, и мы дружно спели дурацкую песенку, которую всегда поют наши мотогонщики перед кроссом:

 
Сидела птичка на лугу,
Подкралась к ней корова,
Схватила птичку за ногу,
И птичка – будь здорова!
 

Соревнования, как всегда, были назначены на воскресенье. С утра на окраину города двинулись толпы людей. Как на первомайскую демонстрацию. Изношенные покрышки, зарытые до половины в землю и окрашенные белым, были похожи на спасательные круги. Покрышки и красные флажки на кольях обозначали трассу. Внизу на дне оврага стояли новенькая, сверкающая красной эмалью пожарная машина с полным экипажем и три «Скорые помощи» с врачами и санитарами на боевом посту. Это не пустая предосторожность. Кросс – такой спорт.

Недалеко от финиша была трибуна с судьями и почетными гостями, на трассе – судьи счета кругов с красными повязками на рукавах.

Мы ввели мотоциклы в «закрытый парк» – огороженное место перед стартовой площадкой. На наших машинах номера были написаны белым по синему фону. Такое сочетание цветов обозначает класс – 350 кубических сантиметров. Треск моторов напоминал храп здорового мужика. Вдох – выдох, вдох – выдох. И горьковатый, терпкий запах выхлопа.

Я наклонился к Виле, который стоял рядом со мной.

– Как это писал П. М. Егоров о смысле жизни?

– Ты брось, – ответил Виля довольно мрачно. – Не так уж он глупо писал. – По-видимому, в Виле заговорила профессиональная солидарность. – Только коряво и темно. А в принципе материальные условия счастья могут, конечно, получить люди, потерявшие совесть. Но это не значит, что тот, кто не отхватил от пирога, не чувствовал счастья. В конце концов можно быть несчастнейшим человеком при самом справедливом строе и счастливейшим в самом черном государстве. Многое зависит от того, как ты сам живешь.

А вокруг ревели мотоциклы. Гонщики прогревали моторы и выводили свои машины на старт. И были в этом и смысл и счастье.

Я следил за Борисовым. Он жевал шоколадку. Он всегда перед стартом жует шоколадку. Судья-стартер опустил стопорный рычаг. Но Борисов опередил судью и успел перепрыгнуть похожий на невысокий заборчик металлический барьер, пока тот еще не опустился до конца. Иногда судьи считают это фальстартом. Выигрыш десятая, а может быть и сотая доля секунды. Но Борисов уже ушел вперед.

Толпились зрители за натянутыми на колья веревками. Что-то кричали – за треском двигателя не было слышно. Я ничего не видел, кроме спины Борисова. Он жал вовсю, и мне казалось, что, если я не сяду к нему на колесо, все потеряно.

У ручейка он сделал оттяжку, и его «Чезет» пролетел над канавой. Ездит он, конечно, как бог. У него, правда, не увидишь смелых, красивых прыжков, когда мотоцикл птицей взвивается вверх, а гонщик, вцепившись в руль, взлетает над мотоциклом. Нет, он прыгает лишь когда это необходимо, и при этом полностью используя возможности своей мощной машины – низко и далеко. Это меня швырнуло вверх, и зрители, которым именно такой неудачный прыжок кажется наиболее эффектным закричали что-то восторженное, но у меня чуть не вырвало руль, мне пришлось сбросить газ и переключить передачу, и я еще больше отстал.

Дальше дорога шла под гору, и был там такой резкий поворот влево. После дождя трасса превратилась в глиняное месиво. Мой ИЖ стал неуклюжим и непослушным, норовил занести меня за колья, огораживающие трассу. Меня заливало брызгами грязи. Но Борисов уверенно уходил, и тогда я сделал то, чего делать не полагалось. Ни в коем случае. Я крутанул до конца ручку газа и просто полетел вниз. Неровными, нелепыми прыжками. Я чуть не сбил гонщика, который шел передо мной. Даже не заметил, кто это. Я видел только Борисова.

Такой спуск не мог сойти безнаказанно. Но почему-то обошлось. И я уже знал, как пройду его в следующий раз. У меня словно появилось какое-то новое зрение.

Борисов оглянулся и прибавил скорость. Он не любит, когда его догоняют. Но я уже не отставал.

При кроссе в основном стоишь на подножках мотоцикла, потому что все время на дороге бугры, впадины, выступы. Сидишь на подушке седла только на поворотах, когда необходимо слиться с мотоциклом, чтоб лучше ощущать его малейшее движение. При этом ногой, которая у тебя со стороны поворота, балансируешь – выносишь ее вперед, вбок или назад, поддерживаешь ею равновесие. Иной раз ногой и отталкиваешься, хоть этого не полагается делать. И непрерывно, на протяжении всего заезда меняешь положение, загружая то переднее, то заднее колесо.

Борисов приехал на соревнования со своим механиком – инженером Заседой. Заседа стоял у трассы с секундомером в руке. Под плакатом, который повесили на дереве какие-то местные юмористы: «Выбегать на трассу строго запрещается. Кто останется жив – будет оштрафован».

Механик показал на пальцах левой руки, за сколько пройден первый круг, и закрутил правой рукой так, словно подталкивал колесо, – понятный поощрительный жест – давай, мол, давай!

Я уже вырвался вперед, но тут начался подъем, и Борисов снова обошел меня. Легкий, худой мастер, каждое движение которого было так целесообразно, как целесообразно было все в двигателе его мотоцикла.

У меня был только один шанс. Перейти меру допустимого риска. Борисов лучше, чем кто бы то ни было, знал эту меру. Он никогда не переступал ее. Он помнил слишком много случаев переломов позвоночника у гонщиков.

А я решился. Даже не сознанием. Мышцами. Мотоциклом. Трасса словно сама меня подталкивала.

Мы на полкруга оторвались от остальных. А к середине заезда на круг.

Виля сошел на обочину и начал возиться с мотоциклом.

– Цепь! – крикнул он мне.

Я так и знал. Николай где-то вычитал, что московские профессора Гаркунов и Кригельный сделали интересное открытие. Они заметили, что, если в масло добавлять порошок меди или бронзы, при трении крошечные частички – группы атомов иди даже отдельные атомы – прочно прикрепляются к стальным деталям и создают тончайший слой, который потом переходит с одной поверхности на другую.

Виля с его склонностью к экспериментам решил добавить в масло бронзовый порошок. Тот самый, который идет в краску. В статье не указывалось, сколько надо порошка. Виля написал письмо в Москву этим профессорам, но ответа не получил. Тогда он запузырил в масло просто целую горсть бронзы. Уверен, что поэтому у него и полетела цепь.

Хотя в конце заезда мы с Борисовым обошли всех остальных на целый круг, я его так и не догнал, и Борисову первому махнул своим клетчатым флагом судья на финише – пожилой толстый дяденька с двумя подбородками.

Я заглушил мотор, и сейчас же меня окружили фоторепортеры. Они поздравляли меня и фотографировали мою ошалевшую, забрызганную грязью физиономию. Борисов их раздвинул, подошел ко мне и перед нацеленными на нас фотообъективами пожал мне руку.

– Молодец, – сказал он. – Поздравляю. С первым призом.

– Брось, – сказал я.

– Я вне конкурса, – недовольно пояснил Борисов. – Перед самым стартом судьи решили, что результат будет засчитываться только отечественным машинам.

Мне вручили первый приз. Оркестр играл туш. Мне дали точную бронзовую копию памятника Кирову, который стоит в центре Кировограда с рукой, указывающей на землю.

– Ты совсем спишь, – сказала Вера. – Приляг на полчасика.

– Не хочу.

– Приляг, приляг. Закрой глаза.

Я закрыл глаза, и она тихо, чуть хрипловато запела со странной вопросительной интонацией колыбельную песню. Она, должно быть, сама ее и сложила. А может быть, в детстве слышала?

 
Все кошки спят,
И собаки спят,
И медведи спят,
Все на свете спят.
Только Рома не спит,
На тахте он лежит…
 

Кошки и собаки, может, и спали, а мне спать не хотелось, и мысли с горьким и кислым привкусом подгнившего яблока медленно и трудно ворочались в мозгу.

Виктор, Вера, я. Это невозможно решить. Это так же не поддавалось решению, как трисекция угла, квадратура круга и удвоение куба.

Но так дальше не могло продолжаться. Нужно было это сказать. Мне ее было жалко немыслимо. А, кроме того, она чувствовала, если я что-нибудь замышлял. Я даже ничего не говорил, а она чувствовала. И сразу становилась такой ласковой, такой нежной, что я просто не мог решиться.

– Куда-то исчезла эта мысль, это чувство, что жить – хорошо, – сказала Вера.

Я открыл глаза.

– Вот кино. Мне не нужно кинокрасавцев и кинокрасавиц и сплошного их благополучия. Но я не могу смотреть на то, как им нудно живется. И дело даже не в том, что в этом много неправды, хотя в действительности людям живется лучше, чем это изображают в кинофильмах и некоторых повестях. Я просто не понимаю, почему в них такая скука, такое неудовлетворение работой, людьми, реками, фруктами, что хочется повеситься. Даже солнце для них всего лишь незаметная звезда в ничем не примечательной Галактике, относящейся к небольшой и не слишком интересной части вселенной. Почему им все так не нравится?

– Кому?

– Тем, кто ставит эти фильмы. И пишет повести. И тем, кто в них изображен.

Я сел на тахте рядом с Верой.

– Что это у тебя голос, как у волка, который уже побывал у кузнеца.

– Какой? – удивилась Вера.

– Тоненький. Из сказки про семерых козлят.

– Хочу тебя съесть.

– Когда люди знают, как все должно быть, – сказал я, – имеют, так сказать, идеал, они становятся нетерпеливыми. Им немило все, что не отвечает этому их представлению. Они хотят сейчас же, немедленно, как говорит мама, «вынь да положь», получить этот свой идеал в его полном виде. Отсюда и получаются эти нудные кинокартины.