Текст книги "«Искал не злата, не честей»"

Автор книги: Владимир Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Поклонение волхвов, Альбрехт Дюрер, 1504

При жизни Пушкина (а в наше время – тем очевиднее) в общественном сознании авангардным становится вызывающая, безумная роскошь, сладострастный всеохватный разврат, глумливая и бесстыдная до ужаса демонстрация вседозволенности, всепозволительности, когда естественной целью бытия – единение и согласие людей – брезгуют, игнорируют, а средства удовлетворения простейших инстинктов и похотливых вожделений приобретают статус самоценности.

И более внятнее, и вразумительнее – водворяется во всех тайниках души моего современника всеядная кладбищенская мораль, одержимая эосфорическим духом («нищие духом»), процветающая на постоялых дворах и в мелких лавочках. И так как эти привязанные к земле души большею частью простейшего прямолинейного развития, ум человеческий у них в подмастерье – он для них «дурачок», «простофиля» ((le dupe) – самоуверенность их, «апломб нижегородского шулера» (Чехов), пропорциональна их невежеству, и весьма узкий круг своего опыта они выдают за весь человеческий мир: «Они мнят, что галденье их захолустного городка является говором всего мира».

Лицемерное Я, «артистически» хитрое и многоязычное тщеславие» ( по Ларошфуку) как сущность свиноподобного бытия их , которое все честное и моральное отрицает, во всем видит материальность, которое искусно рядится в восхваляемые «добродетели», ничему не верит, весьма часто пребывает в прострации и апатии, влечет простолюдина к нищете или к отрешенность от жажды жизни ( как пример, сладкоусыпляющая нирвана Гаутамы Будды): «покрывается тиной похотей и вожделений, ржавчиной страстей, окутывается туманом плотскости, чувственности и сладострастия… это означает «вторую смерть» (Откровение Иоанна).

Паралич сознания и каталептическое сознание, если использовать язык психологи; смешение бытия и быта, неразборчивость и безразличие добра и зла. Сформулируем так – план богов эзотерического (а вполне допустимое – и обыденного) Зла, полный элементов энантности (сопротивления, враждебности): знание без веры и вера без знания; более образно – падение с атмического (духовного, божественного) плана на маназический, змеиный (как пример, библейский, когда происходит сакрализация змея в Эдеме у дерева познания добра и зла; когда Адам познал «мудрость богов», но богом не стал…:

Со славы, вняв ее призванью,

Сбирай оброк хвалой и бранью —

Рисуй и франтов городских,

И милых барышень своих,

Войну и бал, дворец и хату,

Чердак, и келью, и харем..

И в эпоху николаевской России, и в наше парадоксальное время, свитое из светлых надежд и горечи забвений совести, наигранность и прикрытое пренебрежение к простому человеку распространяется как яд рептилии. «…изгнаны навеки//Надежда, мир, любовь и сон…» (Пушкин). Глумливое, и так угнетающее личностное, извращение в сути понятий «Свобода», «Вера», «Справедливость». Броское и искрящееся в своем «Сатанинском смехе» (из Пушкина) предательство духа нации. И не только из алчности, и похоти, а как референтность, доказательство до очевидного, осязаемого некой властной силы ее решимости возвести данное всенипочемство (спесь, надменность, лицемерие) как редкие Величие и Подвиг, как самодостаточную иллюзию ( из расчета на «слабоумие народа») спаянности, слитности, цельности нации:

Вдали тех пропастей глубоких,

Где в муках вечных и жестоких

Где слез во мраке льются реки,

Откуда изгнаны навеки

Надежда, мир, любовь и сон,

Где море адское клокочет,

Где, грешника внимая стон,

Ужасный Сатана хохочет . . .

Мы точно знаем, взрослые и зрелые, стоит только пойти по пути манипулирования дыркой от бублика – повторения чужих мыслей, чужих слов и чужих поступков – и вскоре душа пустеет, становится ленивой и какой – то трухлявой: лишь из телевизора узнавать, что ты думаешь; ты думаешь… но это не так…; думать – это тяжело, поэтому и рассуждаешь…Наша душа, наше сознание, все наши чувства, краски мысли берутся у других, органически чужеродны нашей сущности, нашему характеру. Мы завоеваны другими. Покоренный, данник чужой силы, раб прихотей иных, пленник завоевателей других. Нас нет как силы, создающей собственные овины и табуны молниевидных коней – радости и счастья: "Пил, ел, скучал, толстел, хирел…// Среди плаксивых баб и лекарей» – Лермонтов.

Этот принцип нарастания эмоциональной значимости и возвышенности жизни отразил поэт, душу которого разбудил пистолетный выстрел киллера, убивший Пушкина:

«Я тайный замысел ласкал,

Терпел, томился и страдал.

Он был похож на ветер ясный…»

М. Лермонтов.

Понимал это и чувствовал тлеющий, тусклый огонь жизни поэт гомеровского ощущения Ф. Тютчев, написавший такие горькие бесстрашные слова:

«На самого себя покинут он —

Упразднен ум, и мысль осиротела —

В душе своей, как в бездне, погружен,

И нет извне опоры, ни предела».

С пронзительной весенней свежестью о жажде жизни, об этой самой сильной страсти, поведал поэт импрессионистического своеволия А. Фет:

«Не жизни жаль с томительным дыханьем.

Что жизнь и смерть? А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданием,

И в ночь идет, и плачет, уходя».

В. Маяковский чувствовал это, понимал и говорил: «Не беда, если моя новая вещь хуже старой. Беда, если она на нее похоже».

И чтобы мы, по образному сравнению поэта Анненского, не обрыдались ледяными слезами и не стали овдовевшей лазурью, должны допускать только один сценарий своей судьбы – лишь в собственном саду цветут все права красоты и счастья; лишь за высоким ревнивым забором – яркие слезы радости, ярче горит огонь удовольствия.

Об этом и пишет Пушкин– это смелая чувственная архитектоника в динамичных, живых и ярких образов. Как раз поэзия Пушкина предлагает и предлагает так ненавязчиво, силой мягкой и сердцу любезной, изменить ваши взгляды на понятия «человек», «разум», «цивилизация». Где-то незначительно, а в чем – то кардинально. Но это – право выбора каждого, как некогда было сказано в садах Гефсимании, что я оставляю вам право не на грех, а на выбор.

И помните, помните всегда слова Мефистофеля: «…оставь свои недомогания, свои упреки!» И иногда оглядывайтесь. Вдруг там, где – то – та или тот, кто помнит и ждет…:

О нет, мне жизнь не надоела,

Я жить люблю, я жить хочу,

Душа не вовсе охладела,

Утратя молодость свою.

Автор книги с напряжением и волнением нырнул в концептуальный интеллект пушкинского андеграунда с его отличительной магистральной эстетической самодостаточностью и пронизанный духом фрондизма, направленным против вульгаризированной массовой культуры, обывательского мейнстрима и официального искусства:

Как быстро в поле, вкруг открытом,

Подкован вновь, мой конь бежит!

Как звонко под его копытом

Земля промерзлая звучит!

Тонкие узоры поэтических контуров и линий. Анатомическая точность композиций, без растерзанности и клочковатости. Образы и сюжеты размещены внутри поэтического каркаса стройно и соразмерно, линии и контуры художественной баталии исполнены мягко, задушевно, превосходно. Без преувеличения можно сказать, что достойные и талантливые поэты мира составляют его свиту, а само небо «пожаловало ему красную шапочку кардинала поэзии».

Цельное лирическое полотно, «Симфония души» во имя легендарного мира по имени Россия со своим прошлым и настоящим, взлетом, славой и полетом, с переливами разных оттенков чувственной биосферы, в центре которой система поэтической ценности – красивая и емкая русская словесность, где слова, образы, объекты и понятия несут точное и ясное описание:

Жизни мышья беготня…

Что тревожишь ты меня?

Что ты значишь, скучный шепот?

Укоризна или ропот

Мной утраченного дня?

Пушкин – мастерски создает многофоновые, многокаскадные и многофигурные композиции, органически заключает свои произведения в оконные и более широкие, дверные проемы пространства и времени. Он так тонко и ювелирно отточено составляет свои поэтические конструкции, что архитектура слов и словосочетаний приобретает осязаемое явление, становится для читателя вдруг самостоятельной душой, жизнью, смыслом, сущностью – видимым рисунком, в котором играют яркие краски:

Была пора: наш праздник молодой

Сиял, шумел и розгами венчался,

И с песнями бокалов звон мешался,

И тесною сидели мы толпой.

Тогда, душой беспечные невежды,

Мы жили все и легче и смелей,

Мы пили все за здравие надежды

И юности, и всех ее затей.

Густой коктейль, словесное богатство в эмоциональной оправе с насыщенной характерной ноткой РУССКОСТИ. Этот дискурс в подаче слова стряхивает пыль с вашего ума и знаний, обновляет, систематизирует, информирует, откапывает внутренние ресурсы и стимулы; преобразовывает пространство представлений в пространство переживаний, придает лирике поэта звучание и осмысление под стать души русской, простое и теплое для восприятия, позволяют текстам сверкать ярче, выразительнее и убедительнее.

Единая сквозная компиляция, один прекрасный пассаж чувств и духа, объединенных единым замыслом, а внутри этих частей – чувств и духа – Пушкин создает выразительные, обладающие своей особой красотой, притягательностью и динамичностью индивидуальные сцены, сюжеты и характеры. Описаны мягко и гармонично, дополняя и оттеняя друг друга в последовательности, разнообразии и контрастах. Каждую деталь поэт рифмует и по воображению, пользуясь некоторой идей, которая приходит ему на мысль, и с оригинала природы, тем самым добиваясь анатомической точности, а также легкости, изящества и пластической гибкости строк, а в итоге – соответствия воплощаемого своему замыслу, партитуры Творца – партитуре землянина, в котором Творец и зажег свою «небесную» искру.

И ты, читатель, понимаешь, что его душа с малолетства полна и красотой и мудростью той силы, которую мы называем Родиной, которая в каждом сердце и слове русского человека, от краев и до самой бездны – и у героя и у блудного сына. И что золотые купола России есть милосердие и любовь к тебе на земле и на небе:

Два чувства дивно близки нам —

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Кажется, он нашел в себе волшебный камень Алатырь из древних русских сказаний, и как бог Сварог ударил по нему своим поэтическим жезлом и извлек из него искры слов, словосочетаний, связав их в единый самобытный поэтический сноп. Сошлюсь на Гоголя, ассоциация непосредственная: «Ничего он не заканчивал, чтобы не поверить себя…он не входил в шумные беседы и споры, он не стоял ни за пуристов, ни против пуристов. Он равно всему отдавал должную ему честь, извлекал из всего только то, что было в нем прекрасного…»» (Гоголь, повесть "Портрет).

Душевное настроение читателя от встречи с прекрасным поэтическим миром о можно передать строками Пушкина:

…Так исчезают заблужденья

С измученной души моей.

И возникают в ней виденья

Первоначальных, чистых дней….

Без пиета, как воздух для легких, так и пища для души – поэзия Пушкина. Она – питатель Красоты слова и смысла. Великодушное, невесомое изящество:

«Поэты же особенно должны иметь острую память любви и широко открытые глаза на весь милый, радостный и горестный мир, чтоб насмотреться на него и пить его каждую минуту последний раз…» – предисловии Михаила Кузмина к сборнику А. Ахматовой «Вечер» (1912.)

Поэзия Пушкина призывает охватывать окружающий мир во всей бездне падений и взлетов, не опускаться на дно Вселенского подвала, чтобы видеть жизнь лишь в темноте, не замыкаться на одной теме или одной эмоции собственной души; не каменеть сфинксом, используя один и тот же реестр слов, образов, метафор, а всегда расти, идти вперёд – в новые области бытия и быта, иные предметы и вещи просвечивать неугасимым вожделением; не бояться измениться, быть готовым как Диоген жить в глиняной бочке, радоваться как Демокрит, печалиться как Демосфен, по–дантенскому грустить, проходя вместе с Вергилием "круги ада" и, как Тия (орфическое имя Таис Афинской) призвать А. Македонского предать огню дворец Ксеркса, убедив полководца, что из всех дел, совершенных Александром в Азии именно этот смелый поступок будет самым прекрасным; плакать как А. Македонский, узнав, что есть еще не открытые миры; нести евангельскую ноту смирения Иовы, взращивать бунт лермонтовского Демона; смотреть на лужу и видеть в ней отражение звезд, и «слезы девочки родной» воспринимать как свою боль: «Все, что до тебя касается, я неравнодушна…»

Просто нести в сердце кусочек солнца – словом, уметь соединять в своей личности то, что кажется несовместимым, невероятным, необъяснимым. Образно, быть скупцом злата, но не чахнуть над ним:

Мы больше в этот мир не попадем,

Вовек не встретимся с друзьями за столом.

Лови же каждое летящее мгновенье –

Его не подстеречь уж никогда потом.

О. Хайям.

Стихи, способные изменить каждого, кто оказался на страницах пушкинских книг. Применяя библейский мем: «И дам вам сердце новое». Предельная простота и аккуратность, ясная гармония поэтической мысли и ее композиций:

Царей потомок, Меценат,

Мой покровитель стародавный!

Флиртующие стихотворные сентенции, предназначенные быть, друг для друга, сочетаясь в нескончаемых вариациях смысловых совпадений. Строки поэта пропитаны будоражащими эмоциями, потому они яркие и выразительные, изумительные, влезают в самые отдаленные уголки души. В них и язык, и душа, и свобода. В них – «Привилегия Феникса» – всегда возрождаться и обновляться, тема вечно возрождающейся жизни, торжествующей любви. В них истоки, откуда берут начало ручейки душевной восприимчивости и чувствительности. Мы учимся в стихах Пушкина смеяться, мечтать, и мы влюбляемся там. И звезды там в руки собираем.

Поэзия, которая говорить на языке любви к миру и играет только на одной лире – добродетельной.

Оттуда, из этих поэтических тропарей – мечты и дерзания, романтичность и наивность, вдохновение и пылкая страсть. Прозрачные – как южная ночь после восхода луны. Яркие – как вишневые сады, овеянные первой оттепелью. Обволакивающие негой – как восточная музыка. Красивые и нежные – как цвет черемухи по весне. Мучительно томительные – как предчувствие и неразгаданный намек перед вратами во взрослую жизнь:

Я думал, сердце позабыло

Способность легкую страдать,

Я говорил: тому, что было,

Уж не бывать! уж не бывать!

Прошли восторги, и печали,

И легковерные мечты…

Но вот опять затрепетали

Пред мощной властью красоты.

Переосмысления, развороты, опыт и интуиция, экспозиции размышлений выстроены по аналогии с барокко, подобно Караваджо, выхватывают издалека лица и объекты, заливают ярким светом. Они вплотную придвинуты к читателю, глубоко и поэтично прочувствованы, в них естественное жизнеутверждающее бытие: суровая красота и трогательная нежность, подчеркнутая монументальность и пластическая, на уровне тактильного, ощутимость.

Цельно и вкусно. Глубоко и внезапно. Ярко и жизненно. Резко и четко. Будто снимаются все оттенки мира с флейты Аполлона

Это не «проприированная любовь», не горечь обманчивого забвения, не страсть собственника, не материальное, не расчетливое алчное. Не пустоцвет и не пустозвон, а «лен, елеем осыпанный» (Пушкин) Поэзия, которая не поносит и не хулит. Поэтика, над которой не тяготит вечное бедствие истории, «Толозское золото Сервилия», а рожденная под явным впечатлением красоты родного края, с его тростниками, болотцами, осокой у воды и серебристыми туманами, белоствольными березами на фоне холмистой гряди и вечереющего сизого июльского неба:

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия 

Ты словно въявь видишь нежные ромашковые поля, чистейшие родники и голубые озера, прелестные березовые и сказочные хвойные леса, снегов пушистых ковры – и вкупе с яркой последождевой радугой и соловьев звонкой трелью равно с поэтами очарован дивной природной красотой

Собственная искренняя воля поэта, ничего общего не имеющая с бунтарским стремлением к сомнительному и скверному, разрушительному. Простота мудреца, знающего о возможности достичь идеала реальности и высшего духовного порядка – это когда в красоте мироздания слиты и рождение звезды, и склеп Иисуса, «Распятого при Понтийском Пилате» (Еванг.) и гробница святого Петра, и жемчужные опоры врат рая.

И когда Иисус является одновременно и Божеством, которому возносится Жертва, и самой Жертвой, приносимой за грехи мира, и Архиереем (жрецом), приносящим Жертву.

Писал Пушкин:

Забыв и рощу, и свободу,

Невольный чижик надо мной

Зерно клюет и брызжет воду,

И песнью тешится живой.

Уверяю тебя, читателя Пушкина, ты приобретешь столь замечательное познание в области природы и человека, истории, культуры и языка своего народа, которым говорит само величество Время, что оно причинит тебе величайшее удовольствие. Возврат ценностей, растоптанных в крошево, ибо в поэзии Пушкина всегда баланс, гармония – будущее уравновешивается прошлым!

«Память– великая духовная культура народа, которую мы собираем по крохам, и через нее раскрывается перед нами тысячелетняя история народа». – А. Н. Толстой.

Пушкин строит свои индивидуальные композиции, создает торжественный и простой лирический колорит, выводя его из многообразии жизненных проявлений, как авангардных, так и периферийных, выделяет фон событий, едва ли не до мегавзрыва, или приглушает его и делает почти нейтральным – во всем этом проявляется с полной силой зрелое мастерство поэта , в нем нет словесной небрежности и диссонансов, навязчивости и неуместности, раздражающих ум и чувства, все размеренно, имеет свое конкретное место в композиционной структуре, точно согласовано с анатомией жизни, мастерски моделировано, обыграно словом, интонацией.

Прибавим к этому воображамый срез, усиливающий магнетическое восприятие Поэта – стол с книгами, чернильницей и бумагами, на которой, задумавшись, собирается писать мирской человек, землянин…но с переложением на божественный клавир. Поэзия Пушкина суть одушевленные предметы, во всех его строках трепещет, дышит плоть жизни, сдержанно и неброско проявляется подлинная душа, одухотворенность, мужество. Как бы рядом с нами, – фолиант с изысканными цветными миниатюрами, которые переливаются, играют в складках истории перламутровыми нотами. Он – рядом с Державиным по благородству и грации выражений, по той же строгости и конкретике очертаний. Ему – родня Лермонтов по впечатлительности душевной:

Таков поэт: чуть мысль блеснет,

Как он пером своим прольет

Всю душу: звуком громкой лиры

Чарует свет, и в тишине

Поет, забывшись в райском сне.

Вас, вас! Души его кумиры…

– Лермонтов

Если твое сердце открыто познанию, добру и любви – это твои стихи; светлые, поднимающие человека, дающие силу. В них проявляются самые тонкие и неуловимые движения твоей собственной души.

В них – и глубокая мудрость человечества: в минуты тягостных раздумий и раздирающих душу сомнений – как поступить и что сделать – среди мирской суеты, открыв страницы Пушкина, ты получишь и ответы и тот самый, теплый душевный настрой, в комфорте зеленого домашнего абажура наслаждаясь полюбившимися текстами. И консервативная сфера бытия, каковым является чтение, вдруг откроется тебе в ином мерцании, точно магия…, и ты перестанешь думать о подошвах, ибо у тебя начнут расти крылья за плечами…

Ты явственно начнешь слышать, как расталкивая израненные душевные струны, сквозь скрип умственных недомоганий и пушистый шорох нежной лени, ломая стан пустоте желаний и хребет застывшему разуму, вторгается в твой микрокосмос, чувствительный эфир, свежий ритм жизни. Словно ты на велосипеде едешь по зубчатым дугам. Или ловишь тигра в чаще, а птицу – в небесах.

Будут всплывать в сознании видения древних цивилизаций, затонувших, увядших материков, картины увлекательных жертвоприношений, династических цепей разрушительного безумия…

Тех времен, когда мистический Моисей сошел с горы Синай, прижимая к сердцу Скрижали Завета и призыв «Возлюби ближнего, как самого себя», а Голгофский Страдалец, пришедший спасти мир от проклятого греха, был отвергнут Иерусалимом… И прочие, не поддающиеся разумному истолкованию явления и формирования, желающие утвердиться, назвать и воззвать «для изучения, для обличения, для исправления, для наставления и праведности» – Библ. Новый Завет.

«И положил с вечера мысль на сердце, а утром выдал решение» (хроники персидские). Пушкин именно кладет мысль на сердце – нигде иначе мысль не может преобразиться, стать силой духовной, как на престоле сердца поэта. Его поэзия стоит как Наос, как Храм, близкое к миметическому подобию «Образ человека», заполняет эфирную безликость и безначалие, подсказывает, что мысль когда– то поселилась в душе человека.

Их слава – им же стыд; творенья – смех уму

И в тьме возникшие низвергнутся во тьму.

На страницах – всплески настроений: веселых, грустных, решительных…и море любви к живущим на земле людям, как будто их сердца целуются. Каждая лирическая строка – очарование, откровение, открытие, разрешая людям лучше понимать свои мысли и чувства и становиться благороднее и милосерднее. Она точно пласт земли, обозначающий просто и, естественно, меру добра и зла, любви и доброты. Как поворот астрального мира, и ты чувствуешь на себе проекцию звездного неба, прелестной малой родины с крепкими русским духом и крепкими русскими избами. Слышишь голос мамы, и тебе хочется лететь к «родным пепелищам», как когда – то летал маленький принц Экзюпери без крыльев:

Что в имени тебе моем?..

Но в день печали, в тишине,

Произнеси его тоскуя;

Скажи: есть память обо мне,

Есть в мире сердце, где живу я…

* * *

Если принять, что «Книга Велеса» имеет хотя бы минимальное право на существование в истине.... И что ее предполагаемый автор Ягайло Ган действительно ее написал и на самом деле существовал (с Авраамом, Иосифом и Моисеем хотя, все эти имена тоже на грани реалии и вымысла), то поэзия Пушкина вполне себе тянет на летопись , проходящую по линии священного предания. Тексты стихов активизирует нашу родовую память. Они вынимают нас из ложного разделения на субъект и объект, и делает нас снова цельными существами. Таковы художественные, стилистические, структурные особенности поэзии Пушкина: «…побеждать, чтобы восхищать» -протопоп Аввакум.

И как любое священное предание, текст у Пушкина имеет огромный исторический смысл. И не важно, происходили события, описанные в нем на самом деле. А очень, очень важно – преодолеть вегетативное Бытие, не превратиться, в конце концов, в муравьев, которые при встрече узнают друг друга не иначе как на ощупь. Языковая и родовая идентичность – это когда ты в полудреме сладко сопишь под сказки, а в душу врастает любовь к запахам сенокосов. Первоцветов на троицу. Убранной пшеницы. Меда на пасеке. Парного молока от ласковой коровы. К лесу. К полю. К людям и их постперестроечным тревожным и радостным судьбам. А главное, – к древним преданиям о силе русского языка и русского слова, о величии предков и их подвигах во имя Руси. И поняв Откровение русского начала, вы перемещает в чудный поэтический мир вместе с персонажами Пушкина.

Вот когда ты формируешься как часть народа, впитываешь его мета-образы и многомерные смыслы. Всю многоликость этноса великого.

Все мы знаем о Моисее, Давиде и Соломоне, а о себе? Много ли? Но ведь у нас были свои. И были, и есть. У нас свой «сосново-березовый род». Гордый, сильный, благородный… С душевной трепетностью Пушкин посвящает нас, современников, в таинственный и загадочный мир наших предков… Перед лирой Пушкина почтительно склоняют головы Кольцов, Есенин, Маяковский… и мифические Арион и Орфей…

Пушкин не хочет, чтобы человек потерял сказку, ибо когда – то Рене Декарт фатально и трагически разделил человека и природу, провозгласив свое «Когито эрго сум». Отныне субъект и объект подменили собой единую природно-мифологическую ценность.

Главное то, что Пушкин сделал, реализовал, добыто им из нашего Логоса. Добыто со всей серьезностью и чуткостью философа и поэта. Перед нами, и это не приукрашение и не елейное благоухание, резкий протестный перфоманс, серьезный программный документ русского морального традиционализма, созданная интеллектуальная концепция вечности Руси в художественном, поэтическом жанре. В наших реалиях идея Руси как Изначально созданной по законам мира – это политическая манифестация, это сильно, это протестно «против них», это клинч, выпад и удар по гламурной физиономии, этому воробьиному премодерну, возомнившему себя соколом эпохи; по лицу российского капитала с оттенком некроканнибализма, и либерал-вампиризму, правда у которого находится под феназепом…

Писал Н. Рерих: «Как прожить жизнь? Как пройти по канату, натянутому над бездной: красиво, бережно и стремительно»:

Его поэзия о тех и для тех, кто многое вынес, пережил, научился драться, защищаться и защищать близких; по – мужски сострадать и жалеть, по – мужски держать слово. Кто любовь к Родине встроил как внутреннюю ценность, как внутреннюю обязанность беречь традиции, дух, преемственность и опыт, быть сопричастным ко всему происходящему на родной земле и оживлять ее пространство верой, интересом и делом.

Она категорична и жестока к лицемерию и бездарности, надолго и всерьез. И в тех веках давних, эпохи пушкинской и сегодняшнем веке – третьем тысячелетии от Рождества Спасителя. Она не подвизается в роли присяжного – моралиста и патриота. Для этого в нашем хлопотливом суетном мире хватает бойких проповедников в политике и многословных литераторов в печати, самоуверенных советников всякого рода, «принцев бесславной фронды» в футболке или кафтане – при дворах и в салонах. Где главенствует один довод, ораторствует партийный и личный клинч страстей – консервация власти: «Лужи гордятся тем, что они всегда выше моря» – лат.

Все слова кажутся ненужными и неправильными. «Страна милосердия и доброты» действительно непостижима. Но главное – не разучиться сопереживать, не очерстветь: «Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей все свои дни».

И очень красивые и добрые миры преданий и сказок живут в ней, и мы видим, что мир, окружающий нас, и впрямь прекрасен, и удивителен. Да и мы сами прекрасны и удивительны, и линии наших судеб вплетены изящными узорами в его полотно…

И читается так неумолимо мысленное послание Пушкина:

«Откажитесь ходить в овечьей отаре, быть овцой, покорной и трусливой, слепо следующей на гибель под флейту Панурга (бог стада – греч.) Перестаньте стонать и жаловаться.

Никогда не думайте о поражении.

Трудитесь, даже когда отчаяние. Надейтесь, даже когда надежды нет.

Не думайте о препятствиях, стоящих перед вами. Думайте о цели, сверкающей у горизонта, Ойкумены.

Ваш меридиан, «Терра Счастья» – «Поле Куликово» Дойдите и пройдите «Мелькартовы столпы» (также – Геркулесовы).

И тогда выдержите все испытания. И психологическое аутодафе, образ которого чеканно отлит русским писателем Короленко, никогда не приведете в исполнение: «Рыцарь, выбитый из седла жизни, и поверженный в прах» – Короленко (Слепой музыкант)

Вы путник, идущий по пустыне. Туда, где родники с водой, цветущие травы и деревья.

Оазис Вашей судьбы. Пик Ваших наслаждений: «Кто хочет съесть ядро, тот должен разбить орех»

Станьте редкой и безупречной жемчужиной в горе устриц – ведь жемчужина олицетворяет свободное волеизъявление, озарение и познание. А еще – изумрудом из рода ада, например из короны Люцифера – ведь изумруд ассоциируется с верой и надеждой. Сейте мир, прибегая к легендарному Акту разума и слова, великой силе этого союза: «Слова поучают, примеры увлекают»– Лат.

«Из всех возможных счастий

Мы выбираем лишь одно,

Лишь то, что синим углем страсти

Нас опалить осуждено»

Н. С. Гумилев»

Ослепительной звездой засверкал два века назад на небе николаевской империи мирянин и гражданин Пушкин, вспыхнул, в образном прочтении, как яркий свет первой месопотамской цивилизации, покрытой вокруг бездонным черным небом. Душа его ворвалась как непостижимый мир. Им он умиротворял род людской, водворял его везде:

Отрок милый, отрок нежный,

Не стыдись, навек ты мой;

Тот же в нас огонь мятежный,

Жизнью мы живем одной.

Не боюся я насмешек:

Мы сдвоились меж собой,

Мы точь-в-точь двойной орешек

Под единой скорлупой.

И вряд ли по – случайности , а по дару Поднебесья, но в день его рождения по всей России звенели церковные колокола, а добрые монахи и кроткие иноки молились за блага многих рожденному (в тот день, день Вознесения, у императора Павла родилась внучка).

И сегодня на Тверском бульваре стоит ясноглазый кудрявый отрок. Стоит одинокая задумчивая фигура среди нашего суетного житейского моря, среди анафем, суесловий и славословий, зубоскальства, лукавства и слабостей, соловей -разбойничьего посвистывания Отечеству.

Острый, дерзкий, горячий, испепеляющий: «и угораздило меня черт родиться в России!»:

Напрасно я бегу к сионским высотам,

Грех алчный гонится за мною по пятам…

И здесь же… Ахиллес, вонзающий кинжал в толстую шею Боагрия, тех, кто «сладостно отчизну ненавидит и жадно ждет ее уничтожения» – ведь звуками его пленительных слов была изумлена вся Русь:

Иные, лучшие, мне дороги права;

Иная, лучшая, потребна мне свобода: …

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

Кудрявый       ясноглазый патриарх русской словесности, который выше всех достоинств почитал в человеке чувство чести ( слова, однокоренного с чистотой) и сам обладал этим чувством в высшей степени, честью русского человека: « И слезы лью…//Но строк печальных не смываю».

И без сомнений, априори принимаемое, творчество Пушкина есть явление глубоко русское, которое Белинский определил как "лелеющую душу гуманность", это есть капиллярное сердечное выражение Бытия как творения Неба и мира человеческого духа, которое Пушкин осуществил исключительно художественным образом. Своим неуемным и дерзновенным непосредственным могучим движением мысли к истине, признаваемой в равенстве «божественному благу» и вразумительной в добре и красоте, что нам внятно знакомо по Святой Троице Андрея Рублева.

Феномен Пушкина по данную пору очевиден, прочно и глубоко связан с судьбами России, с историческим предназначением России, ее отношениями с окружающим миром и ее ролью в его судьбах. Верно разглядел русский мыслитель Иван Ильин:» …до какой степени общественное мнение Запада настроено против России и против Православной церкви: западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства: нашего душевно-духовного уклада: и для самоуспокоения внушают себе, что русский народ варварский, тупой, привыкший к рабству, к бесправию и жестокости; что религиозность его состоит из суеверия и пустых образов».