Текст книги "«Искал не злата, не честей»"

Автор книги: Владимир Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Зависеть от царя, зависеть от народа-

Не все ли равно? Бог и ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…

Да, Пушкин не хотел тратить свой гений на суетные и корыстные дела вокруг трона. Он подпитывался от Ломоносова, про которого написал, что Ломоносов « не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей». А ответ Ломоносова влиятельному сановнику И. И. Шувалову привел Пушкина в восхищение «Я, ваше превосходительство, но только у вельмож, но ниже у Господа моего Бога дураком быть не хочу». Впоследствии Пушкин не редко приводил слова Ломоносова, чтобы ясно выразить свою позицию.

Всякое развитие человеческой природы есть прежде всего новая ступень свободы – свободы чувствовать себя и выражать себя. В стихах Пушкина свобода – не безжизненность и не аморальность, это проявление четкой национальной идентификации и национальной гордости: «Я числюсь по России»:

Эта неумолимая тяга духа к свободе проистекает из источника – от неуемной жажды существовать, жажды «Быть». Этот источник питает любое вещество и существо на свете. Вся человеческая мысль пропитана гальваническим элементом «Быть». Агрессивная, гильотинная, не знающая пощады и жалости, воля природы заложена в таковом неиссякаемым, неистребимом свойстве, как характер и дух человека. Сила их – не в экстракте, не в колоде верных карт.

Они авангард человеческой личности. В них и смелость, и дерзость, и твердость.

Поэзия Пушкина сеет добро каждой строчкой, каждым словом. И наше сердце растет в этом упражнении добра, становясь более милосердным, утонченным, менее эгоистическим личным аппаратом:

Пускай увижу милый взор,

Пускай услышу голос милый

Базальтовый профиль Наполеона– молодые задорные глаза, сверкающие жаждой побед, лоб чистый, без единой морщины, кожа на нем натянута, ровная как поверхность тихой речки, губы налиты соком, речь увлекательная как прекрасный танец. Живой как ртуть.

Душой Мефистофеля – острый, дерзкий, горячий, испепеляющий, умещающий в себе и ад, и рай, и само небо, и всю землю, весь род людей и весь мир… поднимающий без робости и содрогания пестрый покров познания, чтобы увидеть его глубинный смысл – тайну египетской богини Изиды.

Позволю авторский рефрен к данному надвременному персонажу:

– Сказано – сделано, таков мой девиз – (Мефистофель)

– Вы меня извините, род человеческий, за такую щепетильность, но я привык считать время на столетия. Меньший вариант времени мне не выгоден. – (Мефистофель).

Пушкин – живое и видимое воплощение доктора Фауста – дерзновенный, могучий ум, который поставил перед собой цели, «чтоб равным стать отныне божеству» —

«Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!

О как прекрасно ты, повремени!»

В. Гете (по легенде, подаривший Пушкину перо, которым был написан «Фауст»)

Позволю откровение Пушкина в своей интерпретации: «Все дело обстоит с идеалом, а он вечен, пока живет человек. И вечно будет стремиться он к своему идеалу, к познанию себя и мира, побеждая душевные скорби и муки, побеждая раздираемые его сомнения. И будут говорит про него: «В нем живет дух Фауста! Дух Познания! Всепобеждающий дух познания! «О, верь словам моим. Властью высшей облечено отныне мое слово!».

Греческий мифологический Аид – обладатель волшебного шлема, делающего его невидимым, но осязаемо присутствующим в мыслях, эмоциях и настроениях.

Как– то само по себе поэтическое слово, сакральный голос Пушкина, звучащие с тех незримых рубежей, становятся частью человека, частью его сознания, частью его совести, частью счастливой и достойной жизни, не допускающей превращения личности в посредственность, ординарность, в экзистенционально трагическую фигуру, несущую в себе образ жалкого кондотьера и коллаборациониста: «Велик на малые дела»– лат.

Детство и юность Пушкина – это годы скитаний и лишений, сродни юным годам венецианского кондотьера Коллеони Бартоломео, ставшего впоследствии главой Венецианской республики, его гипсовая голова сегодня украшает исторический фасад Венеции.

Пробившийся на литературный Олимп России с низов, с «нуля» он в чем-то повторение доблести и подвигов итальянского кондотьера Эразмо да Нарни по прозвищу Гаттамелата («сладкоречивая кошка»), конная статуя которого украшает Падую: «То, чего не можешь получить, всегда кажется лучше того, что имеешь. В этом и состоит и романтика, и идиотизм человеческой жизни».

«Жить – значит мыслить». Эти слова Цицерона взял себе девизом Вольтер.

В творчестве Пушкина чувствовалось нечто вулканическое, чудесное сочетание страстности и мудрости, чарующей любви к жизни и резкого осуждения ее пошлости, его трогательная нежность не боится сатирической улыбки, и весь он – чудо.

Все, что выходило из -под пера Пушкина, становилось сияющим зерном, перлом. Он – сын гармонии. Он никогда не находился на поводке у Провидения: ни у умалишенных сановников и помешанных на интригах светского бомонда, ни у хвастливых собратьев по промыслу, ни у льстивых медиа – князей.

В поэзии же Пушкин – «божественная» капелька подлунного мира, великолепное творение Божьего мира, конспект мудрости и сердца и, как ребенок, искренний и чистый, а потому природная самость проливается в нем «лукулловым пиром», потрясающим великолепием, роскошью и обворожительностью поэтического литого слога, в котором комфортно чувствуют себя и ноктюрн страданий, и сюита покаяния, и окисленный банальностью ум, и полет орлиной души; в котором крышей дома выступает свод небесный и в его хрустальный сосуд Пушкин наливает напиток прозрений, искушений и воспоминаний своего века, больного неверием.

Накал страстей, полных душевного огня – этого пьяняще-шипящего словесного изобилия, – поневоле сам читатель начинает думать образами и выражаться стихами. Пушкина невозможно повторить, как невозможно поймать парусиной свет или поднять тень с земли. Это нужно принимать целиком. Или же не принимать вовсе.

Контрастный, ироничный. Сильная, ритмически выдержанная, победительная поэтическая речь, как безудержный галлопирующий клинч, на всём скаку врезающийся в постную унылую явь, ярмарку человеческого тщеславия, сбивающий её с ног и топчущий копытами своей «божественной» радости, проникновенной и трогательной.

Вновь взвинтивший накал страстей до страшного нерва и поставивший ребром проклятые вопросы принца датского: быть или не быть, любить или убить, простить и отпустить или же покорно умереть-уснуть.

Цокающее стокатто каблучков-слов порождает нервную дрожь, такую тонкую и грустную, местами – до горечи.

Весёлый – напоказ – стоицизм и сдержанная мужественная грусть, и деликатная рассудительность, признающая константу бытия: «голые амбиции лучше пышных одежд уныния и богатой глупости».

Возвышенный романтизм и бездна падений – все вместе и рядом, способы поэтического оформления пороков и добродетелей современности под личным, пушкинским, бинокулярным присмотром, обнимающие целые области жизни во всех ее поразительных и предельных контрастах. И, утверждающего, в отличие от мизантропа З. Фрейда и иудейских заклинателей, что задача сделать человека счастливым все – таки входила в план сотворения мира:

И забываю мир – и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем,

И пробуждается поэзия во мне:

Душа стесняется лирическим волненьем,

Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,

Излиться наконец свободным проявленьем —

И тут ко мне идет незримый рой гостей,

Знакомцы давние, плоды мечты моей.

В таком блистательном поэтическом пафосе Пушкина нет места черно-магическим неврастеническим ритуалам, сластолюбию умалишенного, индюшиного хвастовства и отсутствует напрочь некий конспирологический комплот. Его душа представляет собой поле битвы, где непреодолимая тяга к языческой обнаженности, нескромной наготе вещей купируется евангельским целомудрием. На таком распятном ристалище протуберанец его мистической, колдовской воли купажирует карамельку Солнца в радугу с разноцветными камнями и каждый обращенный им адепт видит в ней свой камень – индивидуальный проект под названием «Ты».

В том проекте клокочет буйный призыв Пушкина к «слабым детям рода человеческого» сбросить с себя ярмо корысти, обузу тщеславия, вырваться из аркана зла и обид: «Ведь все равно в тот мир предстанешь неимущим» (О. Хайям); с толком истратить наличность – вашу жизнь, чтобы радость свою не потушить и горю вас не сокрушить: «…ибо в черную глину превращает людей небесный свод» (он же): ваша жизнь должна быть слаще славы и прекрасней молитвы ханжей: «Счастье редко снисходит до того, чтобы стать ступенькой жизни»; и не в постах и молитвах, бабских заговорах и приворотах вы ищите спасенья, а в любви, возбуждая очень основательную зависть: «Словно птица небесного рая – любовь» (О. Хайям); пусть другие строят себе хрупкие жилища из глины, а вы должны жить в замке, и ваша задача – добыть для него камни; столько стоишь, сколько сделал, действуйте без промедления и избавитесь от страха.

Стихи – диалектика, центральное состояние в которых – гегелевское развитие мысли в восходящем потоке, обновление души («цивилизации» человека) заключенной в клети отупляющей действительности, обвитой жестким «змеем золотым» и избитой в кровь батогами лицемерия, что «близ него мне всегда казалось, что я слышу серный запах и в голубых глазах его я вижу синеватое пламя подземного мира» ( фраза немца Вигеля о русском патриоте Чаадаеве); ответ на гламурное масштабирование современных» геростратов и иуд искариотов».

Стихи воодушевления, в них пульсирует, сверкает, искрится жизнь, долгая одиссея человека. Стихийные формы Вселенной наполняются замечательным балансом между контрастными оттенками небесного и земного, за счет чего создается ощущение равновесия, активным продуманным предложением «Читай свиток мой…», от которого нельзя отказаться тому, кто хочет достигать внутренней гармонии.

«Поэтический Тициан», волнорез и маяк на огромных пространствах душевного океана.

Сила стихов поэта – это сила подлинности, сила достоверности, сила души, которая, как у Радищева, «страданиями человеческими уязвлена стала», с полной верой сердца в бытие Бога и бессмертие души: «Все великое ходит по земле голубиными шагами…» (Из Ницше), то есть бесшумной сердечной верой…

Поэзия, помогающая читателю преодолеть вегетативное Бытие, не превратиться, в конце концов, в муравьев, которые при встрече узнают друг друга не иначе как на ощупь.

Поэзия бьет у него из всех недр духа, зачастую его собственная воля подчинена «поэтическому бунту», не совладевает с ним и оттого перед нами – вся глубина аполлонийской радости от самого факта Жизни.

Стихи – эстетическая и духовная квинтэссенция «погоне за выгодой», безудержному материализму: «На земле весь род людской // Чтит один кумир священный. // Он царит над всей Вселенной. // Тот кумир – телец златой» – «Фауст» – слова беса Мефистофиля.

Творчество поэта унаследовало четкую линию общенациональных славянских ценностей… любви к Родине… традициям.

Он воспринимал жизнь как невольное сожительство Веры и Знания, дуалистическим сбором всеядных Иерусалима и Афин, а потому наполнял емкость жизни страстью, драмой и трагедией:

Я тайности свои и небеса отверзу,

Свидения Ума Священного открою.

Я дело стану петь, несведомое прежним!

Ходить превыше звезд влечет меня охота

И облаком нестись, презрев земную низкость.

Он переносил на свои страницы куски этого ристалища, как их преподносила жизнь, ничего не смазывая, не причесывая и не сглаживая. Не стесняясь, тут же на страницах, плакал и восхищался, бичевал и весело хохотал, любил и негодовал, клялся и отрекался:

…я еще

Был молод – но уже судьба и страсти

Меня борьбой неравной истомили…

И бурные кипели в сердце чувства

И ненависть, и грезы мести бледной.

То поляна, вся в цветах и солнце, и вдруг лунный свет сгустился и вместо росы упал на траву и листья… и «тень лесов Тригорских»:

…Вздыхать о милой старине

И сельской музе в тишине

Душой беспечной предаваться…

…Я буду мыслию всегдашней

Бродить Тригорского кругом,

В лугах, у речки, под холомом,

В саду, под сенью лип домашней.

И выражал это в произведениях – потрясениях, книгах – пробуждениях, книгах пророческих: «талантом, знаньем и умом» давал примеры обществу, «служил его пользе», побеждая душевные скорби и муки, побеждая раздираемые его сомнения:

На лире скромной, благородной

Земных богов я не хвалил

И силе в гордости свободной

Кадилом лести не кадил.

И трепетал, и осуждал, и обличал, но пером водило главное – желание трезво взглянуть на народ и Россию, бесстрашно разобраться в запутанности народной жизни, в невероятной сложности характеров и мировосприятия миллионов.

«Вращается весь мир вкруг человека»

И одновременно нес светлую стихию веры в нетленную мощь русского уклада и русского характера, связывал свой диагноз исцеления страны с надеждой на ее гальванический прорыв, чтобы не допустить высыхания мозгов до размеров в горошину, а примитивное, пресное и безразличное не залило темным чернилом душу. Делом всей его жизни стала битва на душевном поле русского человека, где языческое чистое начало покрывалость роковыми трещинами и язвами нового века, помутненного аспидными разрушительными парами клятвоотступничества, оборотничества, алчности: «…На святой Руси не было, нет и не будет ренегатов, то есть этаких выходцев, бродяг, пройдох, этих расстриг и патриотических предателей…»

В. Белинский

На взгляд автора, Пушкин подсознательно адресовал нам, современникам, следующее послание:

– «Живите всегда влюбленными в возвышенное, страстное и недоступное вам. И чтобы этот приворот оказался стойким, откажитесь воспевать сладость трясин, дебрей и болот, прельщаться этой гламурной славой; обращайтесь к разуму, а не свахам – чтобы довести бриллиант до алмаза, усилий надо больше, чем таланта и наследственности.

Не смейте умалять своих заслуг! Не превращайте себя в гражданина Геенны, отбывающего пожизненное наказание, а жизнь не называйте печкой – местом вечных мук.

Носите в себе ум первого, а не последнего разбора; не кряхтите под тяжестью жизненных поленниц и не обременяйте богов стенаниями и бабскими всхлипами. Лучше быть подстреленной птицей, которая хочет подняться, но не может, чем мечтателем на костылях Уныния – так называемое явление плода ума лукавого.

С костылем времени уйдешь дальше, чем с окованной палицей Геркулеса. Сам Бог карает не дубиной, а кручиной».

Великий мирянин России, ее поэтический пророк, вечно присутствующий в нашей жизни: « Святая Русь мне становится не в терпеж… что до славы, то ею в России мудрено довольствоваться… но клянусь честью, ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков такой, какой Бог ее дал» – Пушкин:

«Благословляя колеи

И рвы Отеческой земли»

Он вызывал споры, восхищение многих и раздражал отдельных – одни признавали Пушкина ветхозаветным Авелем, духовным маяком в вопросе о смысле бытия, другие – архетипом Каином, первым библейским порицателем несправедливости:

Мощное символическое наполнение его души – «житницы двух миров» на этой райской планете под названием «Земля»: звездного, идеального, и земляного, пыльного, в болотцах, дебрях:» …

Он шел к вершине и по вершине. Поэтикой утверждал духовно – нравственный ориентир. Мир человека в его стихах – это не лужа и грязь, а высота полета, манящая и увлекающая. Он, образно, «У мысли стоял на посту» (Тютчев).

Ты словно бежишь по облакам, а не врастаешь в землю, настолько энергетическая заряженность пронизывает каждое художественное слово поэта.

Нет России без ее великих патриотов. Нет России без ее великих властителей дум. То и другое вместе – явление русского духа. Имя которого – Пушкин. Сродни духовному началу – Национальной идее: «Мое имя принадлежит России».

Через Пушкина мы чувствуем и русскую землю, и небо, под которым родились и живем. Он возвращается к нам из своего отсутствия, живой и видимый, всматривается в нас своими всепонимающими голубыми глазами и говорит открыто:

«Соберитесь иногда читать мой свиток верный…

А я, забыв могильный сон,

Взойду невидимо и сяду между вами,

И сам заслушаюсь, и вашими слезами

Упьюсь… и, может быть, утешен буду я

Любовью…»

***

«Так жизнь тебе возвращена

Со всею прелестью своей;

Смотри: бесценный дар она…»

Размышления о гражданине русской Державы, приведшей ее к поэтической славе, однажды замолкнувшем, однажды ушедшем, но много дум и дней оставил он под небом мира и на земле России, ибо в нем одном отразилась мудрость большой человеческой мысли гражданина легендарной державы:

«Ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал». – Пушкин. Письмо П. Я. Чаадаеву 19 октября 1836 г.

В «глухонемом пространстве» времени у автора появился жгучий интерес оттенить удивительную провиденческую зоркость Пушкина о том, что: «Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности […] Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие». – А. С. Пушкин, из «Опровержение на критики». 1830.

Втуне автор имеет желанием заставить мыслящих читателей переболеть глубиной мыслей поэта, у которого мечта и сказка, и реальность – все в одном, у которого нет интереса «… средь юношей безумных», дополним Мандельштамом – «…разменивать последний грош души,», а всегда присутствовало желание быть Прометеем, а не Терситом, и понимать: есть цель – есть дорога. Кто стал доверителем Солнца и Луны, чтобы разбирать смысл снов, загадок и ликов России, не обрезая позолоченных краев ее истории и не создавая имитацию золотого фасада, как некогда монахи для убранства бедных церквей придумали квиллинг.

И, не без тайного умысла, возбудить у вас воображение, будто Александр Македонский посещает мастерового Пушкина, дабы выразить ему свой восторг за поэзию дивную. Как некогда царь посещал ателье художника Апелла, чтобы быть изображенным на картине с молнией в руке.

А чрез лик мудреца, коим «Сиракуз спасался», явить образ «Сердец и душ смиренного повелителя», властителя дум Отечества нашего.

В конечном, реперном накале, вызвать у вас восторг от красивых и содержательных текстов, язык поэтический которых поистине превосходен – мелодичен, богат и лёгок, ибо мир давний, седой и мудрый, изрек: «Слово есть образ дела» -Солон:

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

 Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

Именно в таком свете автор увидел блистательную лирику носителя «Дара Божия», поэта Пушкина, постарался четко и ясно изложить свой концепт понимания его поэтического мира, в отличие от Данте не «…сбиваясь с верного пути», а в лермонтовском акценте – «свободы для заблуждения» не отдавая.

Время отбрасывает все случайное и наносное в истолковании поэзии Пушкина, о его поэзии уже не спорят, без нее уже современник словно тютчевский безропотный» тростник…»; она уже органическая часть думающего гражданина, приходящая сладкой негой в его мысли, чувства, суждения,

Великий мирянин с пронзительной силой вглядывался в душу русского человека, стремясь к разгадке сокровеннейшего в ней.

Он так возвышал душу собрата по человечеству, так окрылял ее тонкими наблюдениями, умными обобщениями и образами, удалял от тягот и скорбей земли, помогая достигать полного согласия между ритмом мирским и ритмом божественным, что явил себя практикой служения высокой человеческой духовности. Ибо было подмечено, что «Всякое искреннее наслаждение изящным само по себе источник нравственной красоты».

Живое земное создание, подарившее нам новый поэтический язык и новые поэтические миры, облекший их в простое и ясное русское слово, чистое и прелестное в своем звучании.

Он собирал камни, которые в него бросали век и империя. И, как архитектор, возводил из них основание будущего пьедестала:

Я пил и думою сердечной

Во дни минувшие летал

И горе жизни скоротечной

И сны любви воспоминал…

А знания свои снимал, будто с портика Соломона и трудов литератора и историка Карамзина Н. М.:

…ничто не ново под луною:

Что есть, то было, будет ввек.

И прежде кровь лилась рекою,

И прежде плакал человек…

Человек неповторимой исторической миссии, которая явилась высшим смыслом его жизни, высшей ценностью. Добровольно обрекший себя на служение миру и людям. Власть, богатство, слава не значили ничего для него. Он «прошел по Земле без них», поразив все грани воображения, принес русскому и вообще «другам человеческим» свет Цивилизации:

О, сколько нам открытий чудных

Готовит Просвещения дух,

И опыт, сын ошибок трудных.

И гений, парадоксов друг,

И случай – Бог изобретатель.

Свет так ярок, что рассеивает тьму столетий, расплывчатой и загадочной, и приближает нас к Пушкину. И он предстает перед нами, современниками, как человек своего времени, – живой, исполненный противоречий и подлинного величия.

Колючие и злые насмешки, сплетни – катком грубым катится по внутреннему миру Пушкину злорадная инквизиция толпы «бессмысленной и беспощадной» – «бесконечны, безобразны в мутной месяца игре закружились разные бесы». Неужели им грезилась кровь поданного российской империи? Неужели их не смущало как Самозванца: «Кровь русская, о Курбский, потечет»?

Его осаждали доносы, и ждала тюремная камера… но, конечно, без сломанных ребер, отбитых почек, пыток бессонницей и голодом.

И разве может хранить многомерный эмоциональный мир поэта, экспрессивный и огненный, спокойствие? Всеядно, глумливо, с каким – то милитаристским безумием спесивый и надменный Петербург, этот «кровожадный Нерон» полоскает имя поэта и его жены, его «Натали» – от выспренных вельмож и знатных бездельников до толстощеких купцов и мордатых лавочников.

«… не яко Иуда, но яко Разбойник — Романтик» – Пушкин о себе.

Предполагают, что поэт был масоном как Моцарт, как Гете, царедворец, управляющий Веймарским герцогством. Не отступился от декабристов и не выдал их, не проронил ни слова о своей масонской деятельности, унес в могилу: «Лучшим местом на земле я считаю холм под стеной Святогорского монастыря в Псковской области, где похоронен Пушкин. Таких далеких и чистых далей, какие открываются с этого холма, нет больше нигде в России». – К. Паустовский

И жил он по – конфуциански: мечтал так, как будто с Грядущим дружил:

Запомните же поэта предсказанье:

…Исполнится завет моих мечтаний;

Промчится год, и я явлюся к нам…;

Жил так, как будто ему и в аду было бы хорошо, не скверно:

Быть может, …для блага мир,

Или хоть для славы был рожден.

И любил так, что отрекшихся от него прощал, и чувствовал так, как будто русская земля – это край его рая: «Дикость, подлость и невежество не уважает прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим». – А. С. Пушкин, 1830.

Все ночи и дни его наплывают на нас, современников века настоящего, чтобы сердцу все открыть – увидеть, услышать, почувствовать, как «Память и сердце человечье» есть истинная Судьба твоя. И как по – Пушкину, ты равен богам:

И сладострастные прохлады

Земным готовятся богам.

Пушкин – это дар земной, дар истории предков, шестисотлетнего рода Пушкиных, «приложивших руку» к созданию Государства Российского (избранию первого царя из рода Романовых) и всегда державшихся независимо по отношению к его правителям (за что не раз попадали в немилость) и проявляющих свое собственное вольнолюбие и независимость.

В общем и целом – Пушкин как явление новорожденное для России.

«В творчестве Пушкина чувствуется нечто вулканическое, чудесное сочетание страстности и мудрости, чарующей любви к жизни и резкого осуждения ее пошлости, его трогательная нежность не боялась сатирической улыбки, и весь он – чудо» – родоначальник русской литературы XX века М. Горький так писал о родоначальнике русской литературы XIX века А. Пушкине.

И безмолвное небо над нами, и душа земная, которая под ребром человечьим мается – во всем поэт находил открытия, диво, грацию:

Душа не вовсе охладела,

Утратя молодость свою.

Стал великим и первым поэтом России, как некогда Апеллес, по легенде – единственный живописец, расписавший гробницу А. Македонского и первым создавший шедевр мира, картину «Афродита Анадиомена»

И может быть, еще задолго до века 18, за тысячелетие до него, «слышащая» будущее гомеровская Кассандра предсказала гибель Пушкина? А лира над могилой сладострастия мудреца Анакреона оживилась только в имени Пушкин?

Жизнью дайте ж насладиться;

Жизнь, увы, не вечный дар!

Это он, Пушкин, который «на кивере почтенном //Лавры с миртом сочетал» – К. Батюшков, нежно выводит перед читателем свои образы, как учитель своих детей; он берет только то, что близко ему, но это близкое так нам знакомо – это и аристотелевское «бытие Ума», и платоновский «мир идей» и тертуллианское «…свидетельство души, по природе христианки!»… и тютчевское грациозное «… одной с природой жизнью дышал, // Листка понимал трепетанье».

Властитель русского слова, источника небесного и земного в природе человека; поэту в высокой степени доступна передача эмоционального ощущения, вызываемого в человеке явлениями внешнего мира.

Он черпает свою мудрость и свою энергию из одной своей души, простой и ясной, много познавшей, но не ожесточенной жизненным опытом. Все человеческое главенствует у Музы российского поэта. Оно – сюзерен в его вотчине ума и чувств; глубокая полноводная река, размеренно протекающая вдоль многоликих берегов:

Сильна ли Русь? Война, и мор,

И бунт, и внешних бурь напор

Ее, беснуясь, потрясали —

 Смотрите ж: всё стоит она!

Таким увидел автор книги Александра Пушкина и предлагает читателю поразмышлять о великой силе пушкинского духа, о его несгибаемой воле, о резервах его сил и возможностях ума. О пламенеющей любви к Родине, Отчизне, России!

«Так жизнь тебе возвращена

Со всею прелестью своей;

Смотри: бесценный дар она…»

И с такой данностью, дарованной Александру богами, будет связан на всем протяжении своих размышлений и повествований…

И не будем забывать, что время и жизнь – мудрый осторожный врач заблуждений, пороков и ошибок.

Беги с толпой обманчивых мечтаний.

Не сожигай души моей,

Огонь мучительных желаний.

Глава 3

«Мое намерение ты поймешь по мере чтения

Я знаю, век уж мой измерен,

Но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днем увижусь я.

Великодушный Читатель, мы впервые свидимся с тобой на страницах этой книги. Я представляю тебя истинным собеседником, человеком думающим и больше всего – добродетельным. Ты же поверь, мысли автора не лгут, слова не обманывают, ибо «О стыд, ты в тягость мне! О Совесть…» (Б. Пастернак).

Мое намерение, с которым предлагается тебе текущее словесное собрание, ты поймешь по мере чтения… На этот случай используем древнее суждение: «Стучите, да откроется вам» – Библ. Прибегнем к мысли Пушкина о том, что приятны те, кто разделяет твои чувства…:

О нет, мне жизнь не надоела,

Я жить люблю, я жить хочу,

Душа не вовсе охладела,

Утратя молодость свою.

Но скажу одно, в книге нет прославления, важности и нравоучения. Она не исчисляет погрешности и пороки, горести и несчастья, ей неуместно исправлять грубые нравы. Она лишь рекомендует спасительную опеку разума, равнонаправленная против безнадежной усталости духа и заведомому «принижению» человеческого порыва к знанию. И ходатайствует о восстановлении авторитета Художественного Слова и его благотворном влиянии на мир, рассеивающим туман пагубного неверия и лицемерия, чтобы человек был «…ко всякому доброму делу приготовлен» -лат.

Она не озарит тебя молниеносным словом и не потрясет силой шекспировского вдохновения. Однако, не будет тесно связана с «Похвалой глупости» Эразма Роттердамского и «Кораблем дураков» Себастьяна Бранта.

Тем не менее, речь идет о деяниях громких, сильных и перспективных, культивирующих идеал личности безустанно деятельный, творческий, «фаустовский»…

Того самого идеала, который в борьбе эгоизма и любви, бушующей в нашем сердце, на стороне последней, ибо слабый человек думает о себе, а сильный и мудрый – о мечте.

Хотя это сокровище – «Идеал» – хранится в «земных сосудах» (в человеке), несовершенных по своей природе, оно остается духовным свидетельством роста и развития, сильным и глубоким впечатлением самости и цельности личности: «Я с вами во все дни до окончания века» (Матф.) – говоря языком христианской аскетики.

Был в истории пример тому разительный, когда некий завистник Антифил обвинил художника Апелла в соучастии в заговоре против царя Птоломея. Разобравшись с делом, правитель выдал невиновному Апеллесу огромную сумму в 100 талантов, и самого Антифила в рабы Апеллесу.

И был другой, когда римская поговорка: Ne sutor ultra crepidam (Да не судит башмачник выше обуви) послужила источником для стихотворения (притчи) А. С. Пушкина «Сапожник» (1829):

Картину раз высматривал сапожник

И в обуви ошибку указал;

Взяв тотчас кисть, исправился художник.

Вот, подбочась, сапожник продолжал:

«Мне кажется, лицо немного криво…

А эта грудь не слишком ли нага?»…

Тут Апеллес прервал нетерпеливо:

«Суди, дружок, не свыше сапога!»

Есть единственное, пребывающее в ладу ума и чувств, показать тебе зримый окоем, русского поэтического Одиссея, по -мужицки работающего топором, чтобы построить собственный плот – личность, всяким размышляющую и разрабатывающую себя исключительным сюзереном мыслей, идей и которая не возводит «Сион кровью и Иерусалим – неправдою» (библ.).

Писал А. Экзюпери: «В основе всякой цивилизации лежит поразительный парадокс: человек уравновешивает могущество толпы». Дополним советом Тибулла: «В одиночестве будь сам себе толпой».

Понимая, что изменить ход Судьбы нам не дано: «мы в жизнь приходим по ее всевластвующему закону». Все будет так, как нужно собственной Судьбе:

Два пути нам не пройти,

Жизнь непременно возьмет свое.

Мы не властны остановить рассвет,

Вернуться назад.

– Т. Снежина.

Ледяные ветра сомнений купажируют наш рассудок, мы насыщенны под горло, живот, позвоночник пертурбациями призрачных надежд, «Как мыши ботвой заскорузлой шурша…// И каждый персональным гвоздем прибит». Колокола прошлого звучат в наших сердцах… и вдруг временами они превращаются в набат – а он, как известно, предвещает потери и падения, потому как « …смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе» – англ. поэт Д. Донн (эпиграф к роману «По ком звонит колокол» Эрнста Хемингуэя).