Текст книги "Странники между мирами"

Автор книги: Владимир Ленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

* * *

Талиессин заглянул в покои, где, как ему доложили слуги, находился Эмери, но придворного там не оказались. Несколько секунд принц стоял в дверях, прислушиваясь: нет, тишина. Хотя мгновение назад ему показалось, будто он улавливает чье-то дыхание. На всякий случай Талиессин позвал:

– Эмери!

Ответа не последовало.

Принц вошел, бросился на кровать. Заложил руки за голову.

– Разбежались! – проговорил он, слушая, как голос вязнет среди множества крошечных предметов бывшей детской. – Все разбежались! Впрочем, я сам виноват – зачем распустил их... Но покататься верхом хочется. Поеду один.

Он шевельнулся, с силой ударил обеими ногами разом по кровати, изогнулся и вскочил.

Прямо перед ним сидела на полу кукла.

Принц удивленно посмотрел на нее.

– Вот это да! – сказал он. – Эмери переодел ее...

Он снова уселся на кровать. Воззрился на игрушку.

– Странный он человек, этот Эмери, не находишь? – обратился Талиессин к безмолвной кукле. – Я думал, что это я один тут странный, но он меня превзошел. Нехорошо, когда придворный превосходит своего господина. Это нужно решительно пресечь! Молодой мужчина играет в кукол... Может быть, он такой молодой мужчина, который предпочитает быть молодой женщиной?

Принц замолчал. Кукла из последних сил старалась не моргать.

Талиессин рассмеялся.

– Да нет, что я говорю! – произнес он. – Сам-то я не лучше – сижу тут и болтаю с куклой. С кем не начнешь болтать, если все кругом – болваны. Куклы по крайней мере не лезут со своим мнением.

Он наклонился вперед и взял Эйле за талию.

– Теплая, – сказал он.

Эйле виновато улыбнулась.

– И живая, – добавила она.

Талиессин отдернул руки так, словно обжегся.

– Ты живая! – вскрикнул он. – Что ты здесь делаешь? Ты любовница Эмери?

– Нет...

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Прячусь...

– От кого?

– От врагов.

– Разве у кукол бывают враги? – поинтересовался принц.

– У таких кукол, как я, – да, – сказала Эйле.

– Ого! А какая ты кукла?

– Живая.

– Это я уже понял. А еще какая?

– Глупая.

– Не такая уж глупая, если понимаешь это, – заметил принц. – Ну, что еще добавишь?

– Я узнала ваш голос, – сказала Эйле.

– Где же ты слышала мой голос? – удивился Талиессин. – Не помню, чтобы я недавно посещал тряпичника.

– Не там.

– В лавке диковин? Там я тоже не был.

– И я там не бывала.

– Интересная игра, кукла. Может быть, ты дочка часовщика? По слухам, у него заводная дочка, и он по утрам вкладывает ключ в скважину у нее на спине.

– У меня нет скважины.

– Повернись, – приказал Талиессин.

Эйле встала, затем подняла одну ногу и ловко повернулась на второй. Она медленно развела руки в стороны и застыла. Правой рукой Талиессин обхватил ее за талию, чтобы она не упала, и ладонью левой провел по ее спине.

– И вправду – нет, – объявил он, оборачивая девушку лицом к себе.

Он слегка надавил на ее лодыжку, понуждая куклу опустить ногу. Эйле послушно замерла перед ним в новой позе – ножки в шелковых башмачках чуть расставлены, руки прижаты к бокам, ладони растопырены.

– Ну так где же мы виделись? – спросил Талиессин.

– Мы не виделись, а слышались, – ответила Эйле.

– Ты говоришь загадками, а я не могу понять, нравится мне это или раздражает... Должно быть, я слышал твой голос в буфетной. Это ты воровала сладости?

– Нет.

– Вероятно, это я их воровал... Ты уверена, что Эмери не твой любовник?

– Он мой друг.

– Вот еще одна странность: он не только играет с куклами, но еще и дружит с ними...

– Вы тоже, – сказала Эйле.

– Возможно, – не стал отпираться принц. – Что ты умеешь делать?

– Танцевать.

– Покажи!

– Хлопайте, – попросила Эйле. – Вот так: раз – раз-два – раз-два-три!

Он принялся отбивать ритм – то топая в пол, то стуча кулаком в стену, то насвистывая, а Эйле принялась танцевать: шажок влево, шажок вправо, поворот и три быстрых прыжка из стороны в сторону.

 
Как
резвый
жеребец
тут
лошадь
увидал,
как
боров
удалец
тут
свинку
повстречал,
что
скажет
молодцу
та
девка
молода?
«Нет»
девке
не к лицу,
ей
надо
молвить «да»!
 

– Ну и песенка! – сказал Талиессин, переставая хлопать. – В первый раз такое слышу.

Эйле остановилась, застыв в той позе, в которой застала ее пауза: подбоченясь, отставив одну ногу и чуть присев на другую.

– Ты можешь сесть на пол, кукла, – позволил Талиессин.

Она уселась, как и прежде, вытянув ноги и сложив ручки на коленях.

– Хорошая кукла, – задумчиво молвил Талиессин. -Какие же могут быть у тебя враги?

– Я ночевала у вас в комнате, – сказала Эйле.

Он так и подскочил.

– Так вот где я тебя видел! Ты ворвалась в сад сама не своя и с ног валилась от усталости.

– Я сбежала, – сказала Эйле.

– Одна загадка за другой. – Талиессин вздохнул. – Пожалуй, мне это перестает нравиться... Хочешь быть моей куклой? Или ты лучше останешься куклой господина Эмери?

– Разве кукла может выбирать?

– Пожалуй, ты права, так что я тебя забираю... Мне нравятся куклы, которые поют глупые песни, танцуют нелепые деревенские танцы, говорят загадками и носят такие смешные панталоны с оборочками...

Талиессин встал и протянул к Эйле руки:

– Иди сюда.

Она поднялась, сделала шажок, другой, и тут Талиессин подхватил ее за талию и взял на руки.

– Можешь болтать головой, как будто у тебя тряпичная шея, – сказал ей принц. И когда она подчинилась, добавил с легким подозрением в голосе: – А ты уверена, что не сшита из тряпок?

– Нет, – ответила Эйле. – Я больше ни в чем не уверена.

Глава двадцатая
ОСВОБОЖДЕНИЕ

– А как это было в тот раз? – спросил Хессицион. – Не могла же ты ничего не почувствовать!

– Не знаю, – ответила Фейнне. – Просто шла по саду и вдруг оказалась в каком-то другом месте.

– Шла? Шла? – забормотал Хессицион. – Ты уверена, что именно шла?

Фейнне схватилась за голову. За время плена ее волосы свалялись. Девушка даже перестала их расчесывать и теперь под пальцами ощущала какую-то чужую сальную паклю, меньше всего напоминающую тот чудесный волнистый шелк каштанового цвета, который так пленял ее однокурсников по Академии.

– Я ни в чем не уверена, господин Хессицион! -закричала Фейнне сипло. Она успела сорвать голос, пока они со старым профессором спорили и пререкались, сидя взаперти в охотничьем домике, посреди леса. – Не знаю. Может быть, я и не шла, а просто сидела под каким-нибудь кустом. Не помню,

– Почему ты, дура и идиотесса, не запомнила важнейшие составные элементы эксперимента? – наседал Хессицион.

– Потому что... Скажите, господин профессор, вам нарочно приплачивали за глупость?

– Что? – взревел он. – Как ты смеешь? Дура! Дура! И в третий раз – дура!

– Сами вы – дура. Я понятия не имела о том, что происходит какой-то эксперимент. Во всяком случае, лично я никаких опытов не ставила. Ни над собой, ни над другими людьми.

– И напрасно, – проворчал Хессицион. – Нет ничего забавнее, чем опыты над живыми объектами. Сидит такой вот молодой кусок одушевленной говядины, пьет пиво и даже не подозревает о том, что он – объект. И тебя даже краем глаза не замечает. Думает – ну, мельтешит тут какой-то старикашка. То ли дело я, думает этот болван, я-то пун вселенной и центр бытия. Ан нет, голубчик! Ты – раздавленное насекомое, зажатое между двумя приборными стеклами, разрезанное на образцы, препарированное и помещенное в раствор... А я – сверху, Созерцаю, делаю выводы. И, кстати, совершаю ошибки. И, осмыслив свои ошибки, беру другой объект, дабы поставить новый эксперимент и проанализировать новые результаты. Вот у меня – настоящая жизнь! А у объектов – только существование, призванное обеспечивать меня материалом для изучения.

Поначалу Фейнне содрогалась, слушая подобные рассуждения, но через неопределенное время сидения взаперти вместе с Хессиционом даже реагировать на них перестала. Напротив, приобрела собственное мнение и начала его высказывать.

– Между прочим, – заявила она, – нам, кускам молодой говядины, плевать и на вас, и на ваши эксперименты! Мы – живем, потому что ощущаем жизнь. В нас так много жизни, что остается даже для вашего изучения. Изучайте, на здоровье! Нам не жалко! Нас хватит и на себя, и на вас, и на ваши опыты – и еще останется для любовника!

– Можно подумать, у тебя есть любовник, – проскрипел на это Хессицион,

Фейнне торжествующе завопила:

– Ага! Проняло! Уже начал ехидничать! У вас, между прочим, тоже любовницы нет.

– Моя возлюбленная – наука, – отрезал Хессицион.

– Ну да, конечно.

– Ты не веришь? – Он тряхнул ее за плечо. – Не веришь? Ну и дура!

– Конечно не верю! Вам сколько лет? Двести? Триста? И за все эти годы вы ни разу не любили женщину? Ха!

Она вдруг почувствовала, как ее старый собеседник поник, но жалеть его не стала.

– То-то же, – проговорила Фейнне, успокаиваясь. – И нечего выплескивать на меня свою злобу за то, что вы уже старый сморчок, а я еще молодая.

– Посидишь в кутузке еще пару месяцев без еды и питья – и тоже будешь старым сморчком, – предрек Хессицион мрачно.

И погладил девушку по тому же плечу, за которое только что тряс.

– Не огорчайся. Давай лучше вспоминай, как тебе удалось перейти из одного мира в другой. Ты шла или сидела под кустом? Вспоминай. Сосредоточься.

Фейнне задумалась. Ужасно хотелось есть. Это отвлекало. Она неуверенно проговорила:

– По-моему, я все-таки шла...

Хессицион не ответил. Он вдруг сделался таким бесшумным, что Фейнне испугалась: не исчез ли старик, пока она копалась в воспоминаниях и пыталась вызвать в мыслях тот волшебный день – бесконечно далекий, счастливый день в Академии...

Она застыла, прислушиваясь. Ни отзвука дыхания, ни шороха одежды – ничего. Хессицион словно растворился в воздухе.

Когда его голос зазвучал почти над самым ее ухом, девушка вздрогнула.

– А знаешь что, – проскрипел Хессицион, – пожалуй, это неважно, шла ты или сидела. Гораздо существеннее – фазы обеих лун и конкретное место пересечения лучей. Имеет значение баланс между кривизной земной поверхности и углом преломления невидимых лучей... Ты уверена, что ничего не чувствовала?

– Ничего болезненного или неприятного, – повторила Фейнне.

Хессицион вновь погрузился в безмолвные расчеты.

* * *

Герцог Вейенто не был жестоким человеком. Скорее напротив: его подданным жилось гораздо лучше, чем многим из южан. На землях герцогства не существовало крепостного права. Правда, имелись другие ограничения личной свободы простолюдинов, однако формы и срок действия этих ограничений человек мог выбирать самостоятельно, без принуждения со стороны властей. К примеру, любой имел возможность приобрести в собственность дом с садом или мастерской, и в зависимости от размеров и ценности приобретения с рудниками заключался контракт – на десять, пятнадцать, двадцать, сорок лет. Если человек умирал, не успев расплатиться за приобретение, наследники получали выбор: либо продолжить выплаты, либо утратить имущество, не выкупленное до конца. А можно было и не приобретать имущества вовсе и до конца дней своих снимать угол в общем бараке.

Вейенто поддерживал при своих рудниках систему образования: у него почти не было неграмотных рабочих, и даже многие женщины в его владениях умели читать и писать.

Система наказаний в герцогстве также отличалась от той, что применялась во всем остальном Королевстве: ни одно преступление, кроме особо тяжких, подлежащих личному суду ее величества, не каралось таким образом, чтобы виновный чувствовал себя униженным. Здесь никого не подвергали публичной порке, не обривали наголо, не выставляли у позорного столба, не изгоняли из дома, обрекая на нищенство, – словом, не делали ничего из того, на что бывали горазды бароны-самодуры в южной части Королевства. Очень вежливо виновному называли по очереди, в порядке убывания, его проступки, после чего тщательнейшим образом начисляли сумму штрафа и предлагали наилучшую схемы выплат.

Герцог до сих пор не был женат. У него имелась официальная любовница, но о брачном союзе с нею он никогда не заговаривал. Впрочем, с женитьбой Вейенто мог пока не торопиться, поскольку был еще сравнительно молод. Многое зависело от того, кто из знати Королевства будет признан им наилучшим союзником на следующем этапе борьбы за власть. У Вейенто имелись на примете по крайней мере двое таковых, и оба располагали дочерьми на выданье.

Но прежде чем приступать к активным действиям, Вейенто должен был завершить начатую интригу, а именно: лишить противника главного преимущества – эльфийской крови. Талиессин, как доносили герцогу, уже почти ни на что не годен, обычный выродившийся потомок древней семьи, типичный «последний в роду», после которого фамилия попросту исчезает – навсегда.

Вейенто чувствовал странное удовлетворение, когда думал о принце.

Странный. Людям такие не нравятся.

Безвольный. Настроение у него так и скачет. Сегодня хочет одного, завтра – прямо противоположного. Читает много, но бессвязно. Ненавидит учение. Фехтует яростно, иногда недурно, но чаще – берет слишком быстрый для себя темп и мгновенно выдыхается. И весь он – в этом.

Избегает женщин. Об этом говорят уже открыто. Скоро Талиессин сделается предметом общих насмешек, и Вейенто приложит руку к тому, чтобы это произошло как можно быстрее.

И если принц случайно погибнет на охоте или во время верховой прогулки – или даже в ходе учебного поединка на шпагах, – никто по нему особенно убиваться не станет. Разве что его мать, которую печаль по сыну скоро сведет в могилу.

И тогда настанет пора переходить к завершающей стадии долговременного плана...

Только одно обстоятельство могло разрушить эту четкую схему. Если Талиессину найдут невесту чистейших эльфийских кровей и совершат обряд обручения новой королевской четы с Королевством прежде, чем Талиессин умрет. В таком случае друзьям принца (если таковые еще существуют) следовало бы поторопиться.

Известие о том, что обнаружилась девушка, способная совершать переход в мир Эльсион Лакар, прозвучало для Вейенто как гром среди ясного неба. Магистр Алебранд был не на шутку встревожен, когда отсылал сообщение, это чувствовалось в каждой фразе его письма. У сторонников Талиессина появился живой ключ к другому миру! Нельзя допустить, чтобы этим ключом завладела королева. Фейнне из Мизены должна исчезнуть.

Но будет еще лучше, если Фейнне из Мизены перейдет на сторону герцога и передаст ему бесценный дар своего умения перемещаться за невидимую границу.

В общем и целом Вейенто рассчитал все правильно. Такая девушка, как Фейнне, внезапно вырванная из привычной для нее жизни и помещенная в незнакомые условия, неизбежно должна была утратить привычные представления о людях и жизни, сломаться и перейти под покровительство первого же человека, который проявит к ней доброту.

Он не понимал причин ее упрямства. Не понимал, почему она с самого начала решила видеть в нем своего врага и упорно держалась первоначального мнения. Он ведь не предлагал ей предать любимого человека или изменить Королевству – перейти на сторону кочевников, например, атакующих сейчас северно-западные границы. Он лишь хотел, чтобы эта девушка признала в нем союзника, доброго друга, в конце концов.

У него были вполне рациональные причины поступить именно так, как он поступил: похитить девушку, ничего не сообщив о ее местонахождении ни в Академию, ни в Мизену. Что ж, если бы Фейнне не была такой упрямой, ее родителям даже не пришлось бы волноваться: они получили бы известие о дочери еще прежде, чем закончился бы учебный семестр.

Но Фейнне продолжала вести себя необъяснимо. И Вейенто пошел на крайние меры: он ужесточил условия ее содержания.

У герцога больше не было времени ждать, пока девушка согласится с его доводами и начнет помогать ему. Вейенто и так слишком задержался в охотничьем домике. Разумеется, он не сомневался в том, что и без него дела на севере идут как надо: управление заводами остается на высоте, в рудниках за порядком совместно следят союзы рабочих и местная администрация, а связи с дружественным подземным народом вряд ли ухудшатся за столь короткий срок: гномы – существа медлительные; что бы ни произошло, они сперва десять раз поразмыслят и сделают дюжину-другую взаимоисключающих выводов, прежде чем начнут действовать каким-либо новым для себя образом.

И все же чересчур затянувшееся отсутствие герцога может вызвать нежелательное внимание. С Фейнне следовало заканчивать.

Сперва исчезла нянюшка. Девушка отнеслась к этому с поразительным равнодушием. Она несколько раз спрашивала тюремщиков – где старушка, но, не получая ответа, спрашивать перестала. Перестала она и следить за собой. Больше не требовала ни воды для умывания, ни свежего белья. Не прикасалась к гребню.

Вейенто понадеялся было на то, что внезапная неряшливость пленницы – некая форма протеста. «Очень хорошо, – говорил герцог, потирая руки, – протестующий узник обычно желает вступить в диалог со своим тюремщиком. Он надеется на то, что ему начнут задавать вопросы и делать предложения. Протест – способ обратить на себя внимание».

Однако Алефенор, начальник стражи, держался иного мнения. «Полагаю, вы ошибаетесь, ваше сиятельство, – возражал он, – она и не думает протестовать. Ей все сделалось безразлично. Ей неважны теперь даже запахи, а ведь для слепых обоняние играет чрезвычайно важную роль. Она и без всяких протестов не обделена нашим вниманием. Нет, ваше сиятельство, эта особа просто-напросто махнула на себя рукой. Теперь ее не пронять ничем, даже пытками».

Алефенор оказался прав. Фейнне все больше замыкалась в себе. Она как будто исследовала свой внутренний мир и по мере этого исследования погружалась в него все глубже. Звуки извне почти не достигали ее сознания.

И тогда Вейенто решился на новый шаг: он заставил внешний мир стать агрессивным. Лишенная общества, питья, еды, девушка не могла не высунуться из той жесткой, непроницаемой скорлупы, которую создала вокруг себя, чтобы не поинтересоваться: что происходит? Не собираются ли тюремщики попросту уморить ее голодом?

Вейенто не верил в то, что Фейнне всерьез решилась умереть.

И здесь Алефенор поддержал его: «Полагаю, вы правы. Она еще не готова. Ей безразлично почти все – но не собственная жизнь. Она до сих пор на что-то надеется, и пока мы каким-нибудь неосторожным словом не убьем в ней последнюю надежду, она будет доступна управлению извне».

Они оставили в ее комнате воду. Не слишком свежую не слишком чистую, но все же пригодную для питья. Пяти дней без пищи и денька без воды будет достаточно, чтобы Фейнне кинулась в объятия своих избавителей и начала наконец относиться к ним с доверием.

Им оставалось только ждать.

– Она бросится к вашим ногам, ваше сиятельство, – утверждал Алефенор, – будет плакать от радости просто потому, что услышит живой человеческий голос. Она молода, избалована. Она умеет быть упрямой, потому что, видимо, именно таким способом добивалась от родителей желаемого. Дети из богатой семьи отличаются иногда довольно сильной волей. Но – только до тех пор, пока рядом с ними взрослые. Оставшись наедине с собой, они теряются.

Вейенто кивал, однако в глубине души испытывал страх: что будет, если Фейнне окажется еще более крепким орешком, нежели предполагает Алефенор? Сейчас Вейенто не был уже уверен ни в чем.

На второй день лесного житья ему доложили о том, что пропала нянюшка.

– Старуха куда-то ушла, – сообщил солдат, – и до сих пор не вернулась.

– Должно быть, и не вернется, – сказал герцог безразлично. – Это не имеет значения. Кто упустил ее?

– Я, – сказал солдат и опустил глаза.

– Лишаешься жалованья за два дня. – Герцог махнул рукой. – Невелика потеря. Она, мне кажется, была немного не в себе.

– Может совсем пропасть, в лесах-то, – заметил солдат, несколько опечаленный наложенным на него штрафом. – Не поискать ли?

– Не надо, – велел герцог. – Суждено ей пропасть – пускай. Я не буду тратить силы на какую-то старуху, которой давно уже пора на покой. В любом случае она ничего не сможет связного рассказать. Ступай, дурак.

И солдат удалился.

Вторая пропажа оказалась серьезней первой. Тут уж герцог не на шутку встревожился.

Без всякого следа исчез Хессицион.

За стариком отправили весь отряд, и сам Вейенто тоже принял участие в поисках. По мнению Алефенора, безумного профессора хватились довольно быстро. За такой короткий срок старичок не смог бы уйти далеко. Рассыпались по лесу веером, каждый в своем направлении, и рыскали до вечера, пока не стемнело. Тогда собрались у старого костра, в лагере, разбитом в стороне от охотничьего домика.

– Никого.

– Никого.

– Ни следочка.

Вейенто кусал губы с досады. Старуха – ладно. Кому она нужна! Ни толку от нее, ни особого вреда. Но Хессицион... Если Фейнне представлялась Вейенто «ключом» от незримых ворот в мир Эльсион Лакар, то Хессицион обладал «замочной скважиной», подходящей для этого «ключа».

– Завтра я уезжаю, – объявил Вейенто. – Алефенор остается. Если будет результат – доложить.

– Я доложу о любом результате, – сказал Алефенор.

Вейенто глянул на него с нескрываемым раздражением: невозмутимый вид начальника стражи выводил герцога из себя. Еще бы! Алефенору, по большому счету, наплевать – получится у него сломать волю пленницы или нет, узнает герцог способ, которым Фейнне перешла незримую границу, или же останется в неведении. Алефенор перенес за свою жизнь достаточно много испытаний, чтобы еще одна удача или неудача могла повлиять на его отношение к миру и себе. Этому человеку не важен результат его деятельности. Он получает удовольствие просто от того, что добросовестно и отчасти творчески выполняет приказы.

Хотел бы герцог позволить себе то же самое! Быть таким же невозмутимым. Относиться к жизни с той же отрешенностью.

Невозможно.

Спать устраивались возле костра, на голой земле, по-походному. Только для герцога натянули полог – Алефенор предположил, что ночью может пойти дождь (кстати, не ошибся).

Вейенто уже погружался в сон, когда рядом с ним очутился тот солдат, что упустил девушкину няньку.

– Я вот подумал, – зашептал солдат, наклонившись к уху Вейенто, – что этого сумасшедшего старикана можно и не разыскивать.

– Что ты себе позволяешь? – вскинулся герцог. – Что за наглый тон?

– Простите, ваше сиятельство, – солдат заговорил еще тише, теперь он почти шелестел, – только вот какая мысль у меня...

Герцог сел. Он сам поощрял инициативу у подчиненных. Что ж теперь жаловаться, если они мешают ему спать!

– Говори, болван.

– Ходил такой слух, что старик придет, если позвать его трижды.

Герцог в темноте уставился на солдата. Тот переступал с ноги на ногу, ежился – чувствовал себя неуютно; однако желание угодить его сиятельству пересиливало даже страх.

– Хочешь выслужиться? – спросил герцог.

– Ради общего дела, – пробормотал солдат.

– Штраф все равно с тебя не сниму, – предупредил герцог.

– Я не ради штрафа... – сказал солдат.

– Ну ладно тебе. – Голос Вейенто чуть смягчился. – Откуда ты знаешь, что профессора нужно позвать трижды?

– Слух...

– И ты веришь слухам?

– Господин Алефенор так говорит: проверь да убедись, а после уж утверждай.

– Ну а если ошибка?

– И что мы потеряем, если это ошибка?

– Ничего, кроме твоей репутации, – сказал Вейенто. – Впрочем, какая репутация у солдата! Зови.

И тихий голос трижды произнес:

– Хессицион, Хессицион, Хессицион!

И наступила тишина, которую вдруг нарушил чей-то громкий храп.

Ничего не произошло.

– Ступай, – молвил герцог, – ложись спать. Благодарю тебя за попытку помочь. И не буди меня больше, хорошо? Я желаю отдохнуть перед завтрашним.

Герцог снова улегся. Дождик тихо зашелестел по навесу. Было очень спокойно вокруг, уютно, безмятежно. Вейенто давно не ощущал такого покоя. Странно, подумал он. Еще вчера он думал о своей пленнице, о юной девушке, которая сейчас испытывает муки голода и полна невыразимого страха. Ему казалось, что он улавливает ее ужас даже через стены, через разделяющее их расстояние. Не то чтобы Вейенто сильно сочувствовал дочке владельца мануфактуры, Но юность, красота и увечье делали Фейнне странно притягательной. Она ни в чем не была виновата! Только в своем непонятном упрямстве, к которому ее никто не принуждал.

«Неужели она умерла? – подумал вдруг Вейенто, и его окатила волна жара. – Итак, я уморил молодое существо, которое ни в чем не погрешило против меня. Вот откуда этот покой. Никто больше не страдает».

Он с трудом совладал с волнением и начал размышлять дальше.

«Если она действительно мертва, то следует избавиться от трупа. И что-нибудь сделать со свидетелями. Разумеется, убивать оставшихся солдат и Алефенора не следует. Не такой уж я злобный бессердечный зверь, каким меня рисует дражайшая кузина – ее величество. Довольно с меня одной невинной жертвы. Солдаты завтра же отправятся на поиски старухи. Объявлю ее опасной для нашего дела. Алефенор останется со мной и поможет похоронить тело...»

Вот как все просто разрешилось. Вейенто удовлетворенно вздохнул и повернулся на другой бок.

И тут совсем близко кто-то чихнул.

– Дрянь погода! – произнес ворчливый голос. – Что я тут делаю? Сидел бы в Академии, вертел бы пальцем глобус...

– Хессицион! – Вейенто подскочил, едва не своротив шест, к которому крепился навес над его спальным местом.

– Когда только вы оставите меня в покое... А ты кто, глупый дурак? – Хессицион плюхнулся на одеяло, как был в мокрой одежде. – Мне так хорошо... – продолжал старый профессор. – Он растянулся, вытеснив герцога, заложил руки за голову. – Ты недурно устроился. Ты сдал зачеты?

– Сдал, – хмуро отозвался Вейенто.

– Ну и молодец... Кому сдавал?

– Кому надо.

– Не груби! – Хессицион показал ему кулак. – Иначе устрою тебе в следующем семестре... Ты у кого на практических семинарах?

– У вас, – сказал Вейенто.

– Ну и молодец...

Неожиданно старик погрузился в сон, чуть приоткрыв рот и слегка похрапывая. Вейенто посмотрел на него искоса. Спать расхотелось. Странным образом сумасшедший профессор явился на троекратный зов. Свалился неизвестно откуда. И ничуть этим, кстати, не удивлен. Вейенто вышел под дождь, на середину лагеря, и закричал:

– Подъем!

Кругом зашевелились, начали просыпаться. Алефенор пробудился мгновенно и побуждал к активности прочих, подходя к лежащим и с силой ударяя их ногой под ребра.

Подъем, ленивые скоты! Подъем, животное, тебе сказано!

Наконец он приблизился к герцогу, держа в руке зажженный факел.

– Каковы распоряжения, ваше сиятельство?

– Идем в домик. Хессицион нашелся. Я должен поговорить с Фейнне напрямую. Полагаю, она готова к подобной беседе.

– Старика берем с собой?

Алефенор оглянулся на навес, под которым безмятежно, несмотря на поднятый шум, храпел профессор.

– Нет, теперь я знаю, как его вызвать в любой момент.

Произнося эти слова, Вейенто нарочно не смотрел на солдата, который подсказал ему «волшебный» способ. И все равно уловил блеск его глаз. Ладно, пусть радуется, что угодил своему герцогу. Возможно, это станет лучшим воспоминанием его жизни.

Охотничий домик встретил их тишиной, и Вейенто как-то сразу ощутил, что тишина эта – мертвая, не притворная. Алефенор, похоже, думал о том же самом, потому что сказал:

– Вы уверены, что она еще жива, ваше сиятельство?

– Хочу убедиться в этом, – сквозь зубы отозвался Вейенто.

Они отворили дверь в комнату Фейнне. Алефенор отпрянул, едва лишь заглянул внутрь. Помещение не имело окон, и воздух там был таким спертым, что с непривычки сразу начинала кружиться голова. Все вещи девушки валялись как попало, многие были разломаны или разорваны. Гребень с клоком волос, сломанный пополам, лежал на постели. Черепки разбитой посуды хрустели под ногами. На некоторых виднелись следы крови. Платья, простыни – все изодрано в клочья. И тоже кое-где коричневые пятна старой крови.

Девушки в комнате не было.

– Что здесь произошло? – прошептал Вейенто, озираясь. Взгляд его остановился на Алефеноре. – Ваши соображения. Любые!

– Она не могла отсюда сбежать, – пробормотал Алефенор. – Дверь была заперта, окон нет.

– Почему все вещи испорчены? По-вашему, она сумела вызвать сюда адского духа?

– Единственный, кого она могла бы вызвать, – сказал Алефенор, – это старый профессор Хессицион. Если он действительно отзывается на свое имя.

– Практика показала, что это так, – заметил Вейенто.

– Возможно, простое совпадение, – указал Алефенор. – Не следует чересчур полагаться на солдатские бредни.

– Бредни в данном случае не солдатские, а студенческие, – возразил Вейенто. – Впрочем, от этого они не перестают быть бреднями... Хессицион, Хессицион! – позвал он и добавил: – Подождем. Может быть, придет и что-нибудь объяснит.

– Не проще ли вернуться к нему под навес? – предположил Алефенор. – Вряд ли Хессицион что-либо услышит во сне. Да и хорошо ли это – будить старика, гонять его, сперва к нам в лагерь, потом сюда, в домик?

– Лично я не намерен таскаться взад-вперед, да ещё под дождем, – заявил герцог. – Рано или поздно наш ученый сподвижник расслышит свое имя и явится. Подождем здесь. Устроимся в охотничьем зале. Кажется, здесь ещё оставалось вино – вот и выпьем, чтобы скрасить мрачные ночные часы. Я желаю докопаться до истины. Девчонка не могла пропасть просто так.

Вслед за герцогом все вышли из комнаты Фейнне и расселись за длинным столом в охотничьем зале. Здесь ещё сохранялись старинные мозаичные картины с изображением охотничьих сцен. Согласно сентиментальной легенде, на одной из картин – впрочем, неизвестно, на какой именно, – был изображен король Гион, самый первый владелец этого уединенного домика в лесу.

Вейенто поймал себя на том, что совершенно не беспокоится. Так или иначе, скоро вся история перестанет быть для него загадкой.

Им пришлось просидеть здесь довольно долго, под осуждающими стеклянными взорами двух искусственных оленьих голов с настоящими рогами. На мозаичных картинах вспыхивали и гасли красноватые огоньки, отраженные отполированными кусочками разноцветных камней. Дождь то переставал, то вновь принимался шелестеть за закрытыми ставнями; иногда ветер вдруг менял направление, и тогда капли начинали стучать прямо в ставни, и этот звук был таким недовольным, как будто ночь была капризной женщиной и время от времени принималась демонстрировать все неприятные извивы своего нрава.

Вейенто не то задумался слишком глубоко, не то задремал. Он очнулся от голоса Алефенора – как показалось герцогу, чересчур громкого:

– У двери скребутся, ваше сиятельство!

– Ну так пусть отворят, – откликнулся герцог. – Здесь полно здоровых мужчин, способных выполнить столь нехитрую операцию. – Он указал пальцем на первого попавшегося солдата: – Ты! Встань! Ступай к двери и впусти того, кто за ней.

По лицу парня герцог видел, что тот боится. Вейенто криво улыбнулся.

– Мне почудилось, или ты испытываешь страх?

Солдат опустил голову и, не отвечая, побрел к выходу.