Текст книги "Странники между мирами"

Автор книги: Владимир Ленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

Так они и стали настоящими друзьями.

Хозяйка не стала ревновать, заметив, что Ренье привел с собой какую-то девушку. Как и сама трактирщица, эта девица не была благородному господину ровней; к тому же выглядела она ужасно растерянной и несчастной.

– Нашел вот под кустом, – объяснил хозяйке Ренье, показывая на свою спутницу. Хочу размягчить ее сердце твоими оладьями.

Она фыркнула:

– Оладьи – половина дела.

– Остальное беру на себя, – сказал Ренье.

Постепенно Эйле успокаивалась. Она даже принялась вертеться и осматриваться по сторонам.

Ренье, внимательно наблюдавший за нею, заметил:

– Впервые вижу человека, страдающего харчевнебоязнью.

Она быстро посмотрела на него и несколько раз моргнула – совершенно птичья ужимка.

– Но ведь это – обычная харчевня? – сказала девушка.

Ренье кивнул три раза подряд – для большей убедительности.

– Только при хозяйке не проговоритесь, – добавил Он, – потому что её-то я как раз убеждаю в противоположном...

Эйле молча посмотрела на Ренье и опустила голову. Он легонько коснулся ее руки.

– Сперва поешь, отдохни. После расскажешь.

Теперь девушка смотрела на руку Ренье, лежавшую поверх ее ладони. Лицо может обмануть; люди умеют подделывать даже взгляды, но рука – другое дело: у каждой особенные черты, всегда определенные и откровенные. Например, Эйле никогда не польстилась бы хоть на какого красавца с выступающими венами на тыльной стороне ладони и красноватыми тонкими пальцами – особенно при морщинистых подушечках. Ну и все такое...

– На что вы смотрите? – спросил Ренье.

– На вашу руку...

Он растопырил пальцы, прижал ладонь к столу.

– Нате.

Она обвела пальцами контуры его пятерни, приговаривая:

 
Кашу нам вари, ладошка,
Кто, скажи, тебе помощник:
Мизинец ворует,
Безымянный озорует,
Средний отдыхает,
Указательный мешает,
Большой жару поддувает!
 

Если судить, пользуясь методом бабушки Эйле, то ничего особенного в этом господине Эмери не было: простые линии, нитка ляжет по контуру – не сморщится ни разу. Такие руки Эйле называла про себя «чистыми».

– Ну, каков вывод? – осведомился Ренье.

Девушка вздрогнула: ей показалось, что он угадал ее мысли.

– Вы о чем?

– Вы ведь гадали?

– Нет, просто... любовалась.

Репье чуть покраснел, чем немало удивил свою собеседницу.

Положение спасла хозяйка и гора пылающих оладьев; все это заняло молодых людей на некоторое время.

– Сытый человек яснее мыслит, – изрек Ренье. – Если вам требуется десяток мудрых советов на любой случай жизни, то я готов;

Эйле посмотрела на него осоловевшими глазами и вдруг прыснула:

– А теперь я опять хочу спать!

– Не выйдет... Настало время для открытых сердец. Хотите, открою мое?

Она склонила голову к плечу.

– Моё сердце, – торжественно начал Ренье, – пылает, как хозяйкина печка, и так же совершенно, как ее стряпня: простое, вечно обновляющееся, всегда готовое услужить другу. Друг – это вы. Приступайте, голубка, – ваша очередь.

Эйле вздохнула: неизбежное надвинулось.

– Думаю, я убила его! – выпалила она.

– Опять вы за свое, – перебил Ренье. – Давайте о чём-нибудь более интересном.

– Для меня это сейчас самое интересное, – серьёзно отозвалась Эйле. – Когда мы с вами поссорились... – Она отвела взгляд. – Когда я вас обидела, то много думала потом. Про вас, про всех прочих – кто здесь во дворце. То, что вы о них сказали: везде люди похожи. Только все они были скучные. – Она машинально обмакнула палец в остатки соуса и облизала. – Это потому, я думаю, что мне никто не нужен – кроме того парня, которого я любила.

– Пока картина вполне доступна пониманию, – вставил Ренье.

– А потом появился один человек.

– Новый возлюбленный?

Она укоризненно покачала пальцем у Ренье перед носом. Он перехватил палец губами и чуть прикусил.

– Ай! – Эйле выдернула руку. – Что вы делаете?

Ренье выглядел задумчивым.

– Пытаюсь приободрить вас ухаживаниями. Ничего серьезного. Обычная придворная галантность.

– А. – Она сразу успокоилась. – Видите, сколько всего мне нужно еще узнать!

– А вы спрашивайте у меня, – посоветовал Ренье. – Я все объясню и растолкую. Кое-что могу даже показать на деле.

– Погодите, я докончу рассказ. Тот человек, мой новый знакомец, не был похож на прочих. Предложил мне другую работу. Такую, чтобы я могла сделаться потом важной госпожой и заработать много денег.

– Почтенно, – скривился Ренье.

– Почему у вас такое выражение лица? – осведомилась Эйле. – Разве в том, что я сказала, есть что-то постыдное?

– В том, чтобы стать важной госпожой с толстой задницей? – уточнил Ренье.

– О заднице речи не велось, – заметила Эйле. – А вообще мне нравится, как вы произносите это слово!

– Я еще и не такие слова знаю, – похвалился Ренье.

Она улыбнулась.

– Вот теперь мне кажется, будто я вас всю жизнь знаю.

– Это от сытости, – объяснил Ренье. – Здешние оладьи всегда дают такой эффект. Потому я ими и пользуюсь, когда хочу соблазнить женщину.

– И меня?

– Нет, от вас мне нужны лишь доверие и полная откровенность, все остальное – необязательное, хотя и приятное дополнение... Вернемся к тому господину. Что он вам предлагал?

– Работу. Хорошие деньги. У него несколько собственных постоялых дворов...

Ренье вдруг перестал улыбаться и напрягся. Девушка сразу заметила это:

– Мне продолжать? Или он – какой-то ваш родственник, и мы опять сделаемся врагами?

– Родственник? По-вашему, у меня может завестись родственник, который содержит постоялые дворы? – ужаснулся Ренье. – За кого вы меня принимаете?

Она махнула рукой.

– Скажу вам все, а там – будь что будет.

– В любом случае обещаю больше никогда с вами не ссориться. Во всяком случае, пока вы сами этого не захотите... Попросить, чтобы принесли выпивку?

Эйле покачала головой.

– Не знаю, как подействует на меня городское вино.

– Либо у вас отнимутся ноги, – сообщил Ренье, – либо вы перестанете соображать. Оба варианта хороши.

– В гаком случае подождем, – решила она.

Ренье надулся.

– Я хотел вас развеселить, а то вы, кажется, приступаете к самому неприятному...

– Да. – Она сжала кулачок, постучала себя по коленке. – Тот человек. Он дворянин, но произошел из простых – это он сам так сказал, и я ему верю. Очень похоже. И королева, – Эйле понизила голос, – сочла его заслуги достойными. Ее величество вручила ему знак Королевской Руки.

– Вы видели этот знак?

– Нет, но он говорил об этом... Кажется, он должен получить его в ближайшее время.

– Имя этого вашего приятеля, дворянина из простых, – Тандернак?

– Откуда вы знаете?

– Милая Эйле, я знаю все, – самодовольно изрек Ренье. – Ну что, мне удалось произвести на вас впечатление?

– Вы меня испугали...

– Нет, впечатление неправильное. – Ренье махнул рукой, словно зачеркивая все сказанное прежде.

Ему стоило некоторых трудов придерживаться прежнего легкомысленного тона. Эйле ухитрилась связаться с Тандернаком! У этой девушки настоящий дар оказываться там, где лучше бы не появляться.

– Прошу вас, продолжайте, – проговорил Ренье. – Просто я тоже сталкивался с Тандернаком при дворе... Мы очень не понравились друг другу, так что я постарался выведать об этом неприятном господине как можно больше. Вот, собственно, и все. Никакого всеведения. Как, теперь впечатление лучше?

– Теперь лучше. – Она слабо улыбнулась. – Он обещал показать мне, как работают его постоялые дворы. Рассказать о будущей работе. Он сказал, что хочет предложить мне должность управительницы.

– Э... Вас не обидит, если я спрошу: каким образом он собирался уладить вопрос с ее величеством?

– Какой вопрос? – не поняла Эйле.

– Вопрос собственности... Насколько я понял из наших прежних бесед, вы – собственность королевского двора. – Ренье произнес это так просто, что Эйле даже не ощутила горечи. – Если господин Тандернак намеревался увезти вас и устроить на работу в один из своих постоялых дворов, стало быть, ему надлежало решить и проблему вашей свободы или несвободы. Как вы полагаете, согласилась бы королева продать в трактирные служанки одну из своих мастериц?

– Мне и в голову не пришло спросить его об этом, – призналась Эйле. – Я думала только о том, что разбогатею и найду своего парня...

– Расскажите, что вы увидели в том доме, ладно? – Ренье провел пальцем по ее щеке, проверяя, не плачет ли девушка. – Я все-таки закажу выпить. Мое лжевсеведение простирается довольно далеко – я знаю, что Тандернак тайно содержит дома продажной любви. Стало быть, вы побывали в таком доме...

– Если вы намекаете на... ту работу, то я не приступала к лей, и...

– Я не намекаю ни на какую работу, – серьезно ответил Ренье. – Мне нужно знать, как устроен дом, много ли там народу, какая охрана...

– Охрану я убила, – так же серьезно проговорила Эйле. – Сегодня ночью, когда уносила оттуда ноги.

Оба замолчали. Эйле сидела, вся красная, готовая разрыдаться в любое мгновение, а Ренье рассматривал ее, точно ему только что принесли новую шляпу удивительнейшего фасона. Наконец Ренье вымолвил:

– Вот это по-нашему, по-столичному! Да вы – штучка, Эйле! Чем же вы его приложили?

– Держателем для факела...

Она всхлипнула.

– К чему слезы? – бодро осведомился Ренье. – Когда враги мрут, надо радоваться. Улыбнитесь.

Она улыбнулась.

– Отлично. А теперь снова делаемся серьезными. Потому что Тандернак сейчас очень обеспокоен случившимся. Ее величество вручает ему завтра знак Королевской Руки. Для врагов эльфийской династии это обстоятельство может послужить замечательной возможностью опорочить королеву: Эльсион Лакар благословляют своей правящей рукой продажную любовь! Скандал! Кошмар! Долой Эльсион Лакар! Да здравствует принц!

Последние слова Ренье шептал.

Эйле с ужасом смотрела на него.

– Вы это серьезно?

– Нет, – сказал Ренье. – Кажется, вы не успеваете за моей мыслью. Это потому, что вы хоть и штучка, а в политике разбираетесь слабо. В любом случае, Тандернак опасен для королевы – и для принца, потому что Талиессин никогда не выступит против своей матери. И стало быть, мятежники тотчас предложат другую кандидатуру на престол... известно, какую.

– Я не понимаю, – робко сказала Эйле.

– Неважно. Можете не понимать. Главное для вас заключается в том, что Тандернак уже сейчас разыскивает вас по всему городу, чтобы убить.

Глава семнадцатая
ТАЙНОЕ ДОНЕСЕНИЕ

– Я чувствую себя персонажем старинной баллады. Знаешь, такой, когда странствующий музыкант приближается к замку и не знает, что его ждет... И к тому же этот музыкант – девушка, переодетая юношей, которая ищет возлюбленного.

Эти слова произнесла молодая женщина в длинном плаще темно-зеленого цвета, по всей поверхности расшитом пышными птичьими перьями и кусочками пушистого меха. Вместе со своим спутником она стояла на горной дороге: они только что миновали последний поворот перед замком Вейенто и теперь любовались его причудливым силуэтом.

Ее товарищ плотнее закутался в меховое одеяло, которое служило ему накидкой. Высунув наружу нос, он капризно протянул:

– Избыток воображения так же вреден, как и его недостаток...

– У меня нет недостатков, – сообщила она, поворачиваясь в его сторону. – В противном случае твой труп давно бы обгладывали стервятники.

Он содрогнулся.

– Все-таки ты очень злая, Ингалора!

Она демонстративно расхохоталась, хотя на самом деле ей совершенно не было смешно.

– Мне не по душе это поручение, – призналась она минуту спустя. – Лебовера мог бы выбрать для такого дела кого-нибудь другого.

– Лебовера хорошо отдает себе отчет во всех своих действиях, – возразил ее спутник. – Если он счел правильным отправить нас, значит, у него имелись на то причины.

– Разве что наказать тебя, Софир, – сказала Ингалора.

Он пожал плечами:

– Возможно. Он в своем праве. Всем, что мы имеем, мы обязаны Лебовере.

– Кроме таланта, – заметила Ингалора.

Софир взял ее за подбородок тонкими, холодными пальцами, приблизил к себе ее лицо, востренькое, похожее на лицо юного хищника.

– Где был бы твой талант, Ингалора, если бы не Лебовера с его «Тигровой крысой»?

Она не стала вырываться, напротив – прижалась к нему худым, горячим телом. Улыбка ее сделалась шире, глаза затянуло поволокой. Софир опустил руку.

– Ну, продолжай, – сказала девушка. – Мне стало интересно.

– Ты знаешь, о чем я говорю! – отозвался он. – Лебовера взял нас в свою труппу – меня, кстати, на целый год раньше, чем тебя. Лебовера возил нас в столицу на выступления и никогда не возражал против нашего желания немного заработать и для себя лично.

– Ну, ну... – сказала Ингалора.

– В конце концов, разве нам не было хорошо в «Тигровой крысе»?

– Довод убийственный. – Ингалора пронзила себя воображаемым кинжалом. – В «Крысе» очень хорошо. Несмотря на выходки некоторых персонажей.

– Ты сама – персонаж хоть куда, – огрызнулся Софир.

– Сказать по правде, я чуть не упала, когда Лебовера мне заявляет – вот так прямо, без всяких намеков: «А теперь пора бы тебе, дорогая, поработать на королеву: отправляйся в Вейенто. По некоторым данным, герцог затевает покушение на жизнь наследного принца. Постарайся выяснить, насколько серьезна угроза».

– Ну да, – протянул Софир. – Мне он тоже так сказал.

– И как, по-твоему, странствующим фиглярам разжиться всеми этими сведениями?

– Есть только один путь, – скромно молвил Софир, рассматривая кольцо на своей руке. – Через постель.

– По-твоему, я должна забраться под герцогское одеяло? – Ингалора вызывающе вздернула подбородок.

– Возможно, это сделаю я, – утешил ее Софир. – Весь вопрос в его истинных предпочтениях. Его сиятельство до сих пор не женат. Не забывай об этом.

– А ты не обольщайся, – возразила Ингалора. – У него, во всяком случае, имеется любовница.

– Вот видишь – начало твоей шпионской карьеры положено! – обрадовался Софир. – Ты уже начала изучать объект.

– Да брось ты, – отмахнулась Ингалора. – О том, что у герцога есть любовница, знают даже в столице.

– Может быть, он завел ее нарочно, – предположил Софир. – Для отвода глаз.

– Я не понимаю: тебе, что ли, так хочется соблазнить его? – прищурилась Ингалора.

– Я тоже не понимаю: ты готова убить старого товарища ради сомнительного счастья потискаться с этим недотёпой? – Софир сделал злое лицо.

– Поздравляю: ты выяснил о герцоге куда более важную вещь, нежели наличие у него любовницы, – его сиятельство, оказывается, недотепа.

– Да, – важно заявил Софир. – Я выяснил это. По своим источникам.

– По каким, интересно?

– Никогда не пренебрегай кухонными девочками, дорогая.

– Предпочитаю мальчиков, – отрезала Ингалора.

Софир вздохнул:

– Я тоже...

Они обнялись, и Ингалора поцеловала его в губы

Ингалора была очень худой. Ее желтые волосы, заплетенные в несколько тонких кос, удлиненных лентами, постоянно шевелились на ее спине, как будто были живыми змеями.

Лебовера, неустанный собиратель одаренных детей, подобрал ее на окраине Изиохона, где девочка ночевала под брошенной лодкой. Она плохо помнила все, что предшествовало этому. Как будто ее жизнь началась с того мгновения, когда дырявая крыша – пробитое днище – опрокинулась, в логово хлынул яркий свет и перед разбуженной девочкой явилось широкое лицо Лебоверы. Он предстал перед ней, как некое благосклонное чудище, гигантское, жирное, но удивительно подвижное и грациозное.

– Ну, – сказал Лебовера, – пойдем?

Она выбралась наружу и доверчиво пошла за ним следом.

Он мог оказаться кем угодно – насильником, искателем даровой прислуги, сводником. А оказался – Лебоверой, человеком, который научил ее танцевать.

В первые месяцы она ничего не делала – только ела и спала. Она почти не разговаривала, хотя ей было лет тринадцать, когда Лебовера нашел ее. Имя «Ингалора» для девочки придумал тоже Лебовера – прежде у нее не было никакого.

Ингалора, конечно, не знала, о чем думает Лебовера, когда вечерами сидит за столом в опустевшей харчевне «Тигровая крыса» и чертит на листах наброски к очередному феерическому представлению. Лебовера всегда тщательно планировал выступления. «Импровизация должна иметь жесткий каркас, – говорил он. – Иначе она будет как платье, брошенное на пол. Платье без женщины внутри – пустая тряпка...»

А думал Лебовера о своей новой подопечной, и в мыслях его было много безнадежности.

На эту девочку указали Лебовере знакомые рыбаки. «Ты, Лебовера, говорят, подбираешь детей и выводишь в люди – у нас завелась одна девчоночка, пришла откуда-то... Вечерами иногда пляшет на берегу, сама для себя. Напевает что-то и пляшет. А с людьми не разговаривает. Ей еду принесешь – выйдет не сразу, сперва подолгу прячется. Совсем дикая. Ей еще год у нас пожить – а потом все равно пропадет, не так, так эдак».

Лебовера был с этим рыбаком совершенно согласен. И «девчоночку» забрал к себе.

А она ни танцевать, ни петь не хотела. И по-прежнему молчала.

Лебовера начал уже считать ее не вполне нормальной. Однако выставлять за порог, как он делал это иногда с молодыми людьми, которые не оправдали его надежд, Ингалору не хотелось.

«Если она слабоумная, – размышлял Лебовера, поглядывая в сторону безмолвной, замершей в углу девочки, – то будет просто прислуживать в „Крысе“. На то, чтобы подавать кувшины с выпивкой и разносить блюда с закусками, у нее сообразительности хватит».

И больше года Ингалора занималась только тем, что прислуживала в «Крысе». Она почти не выходила наружу. Возможно, боялась, что не отыщет дороги обратно. Или того, что «Крыса» исчезнет, пока девочка бродит по улицам и по морскому берегу.

Она стала бледной, ее волосы отросли и оказались ярко-желтыми – красивый, редкий оттенок. Она часами водила по ним гребнем.

Когда труппа собиралась на репетицию, Ингалора сидела в своем любимом углу и смотрела во все глаза, однако в разговорах не участвовала и ближе не подходила. Ее никто не трогал. Если Лебовера считает нужным держать при себе эту бесполезную девчонку – пусть. Ему видней.

Все изменилось в один вечер. Готовили сложный номер и ждали Софира, которому предстояло танцевать главную партию – морского божества, оказавшегося в плену, в фонтане. А Софира все не было и не было, и вдруг по всему дому разнеслись крики, грохот падающих предметов и возня – как будто на лестнице дрались. В «Тигровой крысе» трудно было удивить кого-либо подобным шумом, но тут послышался гневный голос:

– Дрянь! Воровка! Тебя выгонят!

Эти бессвязные выкрики почти заглушались отчаянным визгом.

На лестнице показался Софир, который тащил за собой упирающуюся девочку. Ингалора была совершенно обнаженной, и ее тощенькое тельце странно блестело при свете масляных ламп.

Лебовера встал и, приглядевшись, понял, что сверкают крохотные блестки, которыми Софир обычно украшал свои крашеные ногти. Сотни этих блесток Ингалора налепила на себя, точно чешую. Слезы катились по ее лицу, но она не боялась – она злилась и все норовила ударить Софира кулаком в бок. Он ловко уворачивался, а вот от его затрещин девочка уйти не могла: быстрая крепкая ладонь танцовщика то и дело настигала ее.

Остановившись перед Лебоверой, девочка вдруг набрала в грудь побольше воздуха и закричала что есть сил:

– Хочу! Хочу! Хочу!

Это были первые слова, которые она произнесла более чем за год.

Лебовера взял Софира за руку.

– Отпусти ее.

Он пожал плечами и отошел в сторону, страшно разобиженный. До Лебоверы донеслось его ворчание: «Возится с этой глупой дурочкой, как будто ему других мало...»

Лебовера пропустил это мимо ушей. Он провел кончиками пальцев по телу Ингалоры.

– Зачем ты взяла это?

– Хочу, – упрямо твердила она.

– Ты хочешь быть красивой?

Она задумалась, видимо не вполне понимая смысл вопроса.

Лебовера спросил:

– Может быть, ты хочешь танцевать?

– Хочу! – сказала девочка.

Лебовера засмеялся и, держа ее за руку, подвел к остальным.

Софир сказал капризно:

– Она хоть знает, сколько стоили все эти блесточки?

– Я заплачу тебе, за каждую в отдельности, – обещал Лебовера, но таким зловещим тоном, что Софир счел за лучшее опустить глаза и не продолжать разговора.

С тех пор Ингалора начала разговаривать. Оказалось, что она многое успела понять – и почти все запомнила из того, что слышала во время своего сидения в углу.

Сейчас ей было семнадцать лет, Софиру – двадцать один, но выглядели они ровесниками. Худенькая, похожая на мальчика, Ингалора нравилась своему товарищу – возможно, это обстоятельство послужило одной из причин, по которой Лебовера отправил их шпионить за герцогом парой.

Прощаясь с обоими, Лебовера был грустен.

Ингалора пыталась утешить своего учителя:

– Мы ведь не навсегда расстаемся... Лично я намерена вернуться. Вот разведаем, что там на уме у его сиятельства...

Лебовера не захотел говорить об этом подробно. Просто обнял ее и поцеловал в глаза, в нос, в губы:

– Будьте осторожны – вы оба.

По дороге они обсуждали поручение.

– Ты знал, что Лебовера выполняет задания королевы? – спросила Ингалора у своего спутника.

Он пожал плечами.

– Во-первых, я не уверен, что задание исходит именно от ее величества. По-моему, королева вообще не снисходит до того, чтобы марать себя подобной грязью...

– Ты не можешь винить ее за это! – с вызовом произнесла Ингалора. Королева была ее кумиром – идеальной женщиной.

Софир вздохнул.

– Никто – ни женщины, ни мужчины, ни королевы, ни танцовщики – не должен себя пачкать. Но это – в мечтаниях... в мечтаниях какого-нибудь глупого Софира. В жизни всегда кому-то приходится чистить отхожие места.

– Ты не похож на человека, который зарабатывает этим на жизнь, – заметила Ингалора.

Он смерил ее уничтожающим взглядом:

– Это потому, что я регулярно принимаю ванну с душистыми травами. В отличие от некоторых.

– А я не пачкаюсь, – сказала Ингалора с вызовом.

– Во-вторых, – продолжал Софир, – я вообще предпочитаю не думать о том, чем занимается на самом деле Лебовера. Меня это совершенно не касается. Он приказывает – репетировать номер. Я репетирую номер. Он приказывает – ехать в столицу или выступать в Коммарши. Я выполняю. А если он велел мне обременить свою нежную персону костлявой девицей со скверным нравом и тащиться в Вейенто, то я...

Ингалора замахала руками:

– Понятно, понятно! Можешь не продолжать. Ты до сих пор не простил мне те блестки, что я украла.

– Естественно, – сказал Софир. – Ты хоть знаешь, сколько они стоили?

– Лебовера тебе возместил.

Софир развернулся к своей собеседнице всем корпусом.

– Он не возместил и десятой части. Мне подарил их один человек. Человек был так себе, поэтому я с ним больше и не встречаюсь, но блестки у него имелись – просто чудо!

Он вздохнул.

– Идем. Довольно болтать – только время напрасно тратим...

– Ты куда-то торопишься? – удивилась Ингалора. – Наше приключение только начинается!

– Я хочу поскорее вернуться обратно в Изиохон – к морю…

* * *

Музыкантов встретили с распростертыми объятиями, я поначалу Ингалору это даже смутило: она не рассчитывала на столь горячий прием. Все объяснялось между тем довольно просто. Возлюбленная герцога, госпожа Эмеше, всерьез вознамерилась придать своему двору некоторый блеск. За годы жизни с герцогом эта дама успела смириться с тем, что он, по всей вероятности, никогда не назовет ее своей женой. В конце концов, ее это начало устраивать.

Эмеше была младше герцога почти на десять лет. Она рано начала полнеть, но все еще оставалась привлекательной: с пухлыми руками, пухлыми щеками, пухлыми, красиво взбитыми светлыми волосами, госпожа Эмеше зыглядела весьма аппетитно. Она была младшей дочерью очень небогатого дворянина. Еще в детстве она поняла, что судьба, которая ее ожидает, весьма незавидна. В самом лучшем случае она сделается супругой такого же небогатого дворянина, каким был ее отец.

Поэтому когда герцог Вейенто обратил внимание на хорошенькую девушку с невинными круглыми глазками, Эмеше не растерялась. Она оказалась для Вейенто настоящей находкой. Она любила все то, что любил он. Она никогда не вмешивалась в его дела, не ревновала, если он пытался увлечься другими женщинами, не изъявляла желания подарить ему наследника. Один ребенок у нее всё-таки родился, но Эмеше сама отдала его на воспитание за пределы герцогства – и никогда не интересовалась его участью.

Теперь, когда возраст Эмеше близился к тридцати годам, она начала скучать, и ей захотелось прекрасного. Она стала собирать произведения искусства, устроила у себя небольшой, но чрезвычайно изысканный садик, возобновила прерванные некогда занятия музыкой.

Появление артистов оказалось как нельзя кстати. Эмеше приказала разместить их со всевозможными удобствами прямо в замке, чтобы при случае взять у них несколько уроков пластики и танцев, а также обсудить программу их выступлений.

– Его сиятельство сейчас очень устал, – объясняла она. – Он нуждается в хорошем отдыхе. Полагаю, легкий балет с простым и ясным любовным сюжетом был бы вполне уместен. Когда вы сможете показать мне первый вариант?

Они переглянулись, и Софир сказал:

– Хоть завтра...

Он успел оценить богатое убранство ее покоев и прикинул, что эта дама может оказаться весьма щедрой.

И весьма болтливой...

* * *

Разнообразие обликов замка Вейенто с самого начала поразило Ингалору. Не выходя за пределы сооружения, можно было существовать в любом из миров, по собственному выбору: здесь были веселый мир изящных развлечений и суровый мир охоты на горных козлов и горных волков, мир конюхов, обихаживающих и выезжающих лошадей, и мир «хозяюшек» – так назывались здесь прислужницы, которые ведали припасами, мир внутренних интриг, связанных с желаниями госпожи Эмеше, и мир интриг внешних, связанных с желаниями самого герцога Вейенто.

Разбираться во всех этих мирах не составляло большой сложности для искушенного человека. Положение артиста имело еще и то преимущество, что позволяло с легкостью переходить из одного мира в другой, не вызывая никаких подозрений.

Где-то, в одном из них, готовилось убийство Талиессина. Воспитанники Лебоверы знали об этом – потому что так им сказал Лебовера.

Новое обстоятельство вторглось в жизнь замка и сильно усложнило задачу королевским шпионам. Через земли Вейеню продвигалась часть войск, возглавляемых Ларренсом. Сам Ларренс находился с другим отрядом – он намеревался выйти к осажденному Саканьясу много южнее, в то время как с севера к той же цели двигалась тысяча пехотинцев с большим обозом: им предстояло подойти чуть позднее.

Замок Вейенто с легкостью разместил в своих стенах тысячу человек. Десятки башен, пристроек, дополнительных стен с казематами – небольшими комнатками внутри собственно крепостной стены, – все эти помещения попросту поглотили солдат, впитали их в себя, точно губка воду.

Но их присутствие резко изменило соотношение между «мирами» замка. Теперь в нем преобладал мир суровых мужчин. Пока подвозили припасы, пока его сиятельство обсуждал с командованием дальнейшие маршруты продвижения войск по территории герцогства, простые солдаты бродили по замку и горным склонам возле него, заводили кратковременные отношения с женщинами и набивали животы лакомствами местного изготовления – кровяными колбасами, жесткой копченой козлятиной, белыми ноздреватыми сырами и мелкими, твердыми яблочками, растущими на горных яблоньках в здешних краях.

В царство госпожи Эмеше этим неотесанным людям, понятное дело, вход был настрого воспрещен; однако этот запрет не имел обратной силы – обитатели замкнутого мирка герцогской любовницы невозбранно покидали его и совершали экспедиции во внешний мир.

Ингалора полагала, что покушение вряд ли готовится там, где обитает нежная Эмеше. Герцогская любовница совершенно не интересовалась внешней политикой. Напротив, если трон перейдет к потомкам Мэлгвина, то есть к ее сиятельному возлюбленному, сама Эмеше навсегда утратит даже тень возможности сделаться его законной супругой. Нет, ее заботы – только о самом герцоге.

Ингалора заговорила о необходимости «вылазки» первая. Софир брезгливо морщился и отказывался:

– Там чересчур много грубых мужчин... Ты женщина, Ингалора, тебе не понять, насколько это отвратительно.

Но его спутница настояла на своем, и они решили дать первое выступление нынешним же вечером, во время большого пиршества, которое герцог задает своим гостям.

«Изысканный балет с легким любовным сюжетом» они отложили для более интимного случая; сейчас же решено было исполнить два танца и спеть пару баллад.

Главный пиршественный зал замка использовался по этому назначению довольно редко. Обычно низкое просторное помещение, занимавшее весь второй этаж башни, было перегорожено плотными занавесями, которые служили здесь внутренними стенами. В многочисленных комнатках, возникавших таким образом, обитали «высшие чины» замка: кастелян, старшие «хозяюшки», начальники замковой стражи.

Устраивая грандиозные пиршества – а случалось это довольно редко, – герцог распоряжался убрать все занавеси, вынести в подвальные помещения все личные веши своих придворных и установить в пустом каменном пространстве длинные разборные столы, которые ради подобных случаев хранились в тех же подвалах.

– Ого! – сказала Ингалора Софиру, когда они вдвоем пришли посмотреть место своего будущего выступления. – Здесь еще просторней, чем на Лебовериной площади в столице!

– Зато голос не потеряется, – он махнул на голые стены, – здесь хорошая акустика.

– Ну да. И чавканье наших почтенных слушателей тоже, несомненно, будет усилено этой самой хваленой акустикой, – добавила девушка, кривясь.

Софир покровительственно похлопал ее пониже спины.

– Такова участь артистов.

– Лучше скажи – шпионов. Приходится заниматься разной ерундой.

– Например, стоять на голове перед сворой пьяных солдат, – задумчиво проговорил Софир. – И петь при этом... Надеюсь, ее величество оценит наши старания.

– Её величество вообще ничего не должна знать о наших стараниях, – возразила Ингалора. – Лебовера очень настаивал на этом условии.

– Вот в чем истинный героизм, Ингалора: умереть за владычицу так, чтобы она даже не проведала о твоей кончине.

– Не говоря уж о том, что ты вообще когда-то существовал на свете, – добавила девушка, лукаво поглядывая на своего огорченного приятеля.

– Ох! – вскрикнул Софир. – Лучше не говорить об этом!

– Ты действительно огорчен?

– Да! – горячо сказал он. – Мне почему-то всегда легче, когда я думаю о том, что королева знает обо мне. А ведь она действительно даже не догадывается...

Ингалора обняла его.

– Зато я люблю тебя. И Лебовера.

Софир вдруг рассмеялся и оттолкнул от себя девушку.

– Думаешь, я этого не знаю? Давай репетировать.

Они попробовали голоса, нашли удобное место для танца, настроили инструменты и ушли, предоставив слугам и дальше таскать блюда и кувшины, раскладывать обеденные ножи и прикалывать к скатертям большие желтые банты.

* * *

Замок Вейенто оказал на Аббану странное воздействие: девушку внезапно охватила глубокая печаль. Это было непонятно – даже для нее самой. Слезы выступили у нее на глазах, когда она вместе со своим отрядом ступила на последний участок горной дороги и впереди показалась вычурная твердыня герцогов Вейенто.