Текст книги "Пророчество Двух Лун"

Автор книги: Владимир Ленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Глава пятая
ЭЛЬФИЙСКАЯ НЕВЕСТА

Эмери очнулся в темноте, и первым, что он ощутил, была чудовищная головная боль. Он попробовал было пошевелиться, но не смог: руки и ноги отказывали ему в повиновении. Наугад он позвал: «Уида!» – и почти сразу получил ответ:

– Я здесь. Не дергай руками, ты связан.

– А ты?

– Я, разумеется, тоже, – со смешком отозвалась она.

– Где мы?

– Полагаю, внутри крепости, – сказала Уида. – Здесь нет окон, так что время суток определить затруднительно.

Эмери закрыл глаза, и тихие золотистые спирали начали медленно свиваться перед его взором.

– Тебя огрели по голове, если ты интересуешься, – добавила Уида. Как большинство эльфов, она неплохо видела даже в полной темноте, так что состояние Эмери не было для нее загадкой.

– Как это вышло?

– Да так и вышло… – Она вздохнула. – Если говорить честно, я восхищаюсь тем, как эти ублюдки нас разделали. Знаю, это свидетельствует о порочности и извращенности моей натуры, но… Искусство заслуживает уважения.

– Ты говоришь о Гае?

– Именно. А что ты помнишь? – полюбопытствовала она. – Мне всегда хотелось знать, как воспринимают действительность люди, оказавшиеся в эпицентре событий. Мой отец утверждает, что непосредственные участники истории, как правило, знают меньше всех.

– Вероятно, твой отец прав. – Эмери с трудом давалась связная речь, но зато спирали перед глазами исчезли, и голова стала болеть меньше.

– Эй, не спи! – в голосе Уиды вдруг промелькнула тревожная нотка.

Эмери встрепенулся и заговорил опять:

– Мы поджигали частокол, а они лили воду. Там где-то внутри крепости есть родничок, и им хватило воды намочить бревна, а заодно и погасить наши костры. На крыше у них стояли лучники, так?

– Да, только стрелять они не умеют. Напрасно стрелы тратили.

– Откуда у них стрелы?

– Это ведь охотничий домик. Тут всегда хранятся запасы стрел и прочего. Если нам повезет и мы выберемся, я покажу тебе портрет короля Гиона. Ты знаешь, что он очень похоже изображен на одной из картин? Большая кавалькада, несколько десятков молодых и удалых красавцев. И никто толком не знает, который из них Гион.

– А ты знаешь?

– Я его на любом изображении узнаю, в любом обличье, – уверенно объявила Уида. – Ладно, рассказывай дальше.

– Я считал, что Мельгос принял верное решение. Время от времени пытаться поджечь частокол, а так – просто сидеть под стенами и ждать, пока эти ублюдки изголодаются и сделают вылазку. Их вдвое меньше, чем солдат; встретиться с противником в открытом бою при таком численном неравенстве для них чистейшее самоубийство! В общем, приблизительно так мы рассуждали.

– Ага, – сказала Уида. – Я ведь говорила: ненавижу, когда люди самые обычные, без завихрений. Никогда не знаешь заранее, чем может закончиться дело, которое ты ведешь вот с таким «самым обычным» человеком. Верно?

– Я не успеваю за ходом твоей легкокрылой мысли, Уида, – поморщился Эмери.

– Постарайся. Если ты сосредоточишься на моей легкокрылой мысли, у тебя и голова болеть перестанет. Проверенное средство. Ты не знал? Глубокие размышления о том, о сем весьма способствуют укреплению здоровья.

– Уида, ты монстр, – сказал Эмери. – Я совершенно не уверен в том, что по определенным дням ты не превращаешься в жабу.

– Я тоже в этом не уверена, Эмери. Но в рассуждениях Мельгоса имелась серьезная ошибка, это точно. И знаешь, в чем она заключалась?

– В том, что Мельгос – нормальный человек.

– Наконец-то ты начал думать, Эмери. Мельгос – нормальный человек. – В тоне Уиды послышалось легкое отвращение. – А Гай – ненормальный. Поэтому Гай дождался темноты и вместе со своими головорезами выбрался наружу. Ни один здравомыслящий повстанец, запертый в надежном укреплении, не стал бы так поступать. По крайней мере до тех пор, пока у него не закончится еда.

– Возможно, у Гая очень мало опыта, – сказал Эмери.

– Не исключено. – Уида быстро покивала в темноте. К счастью, Эмери ее не видел, иначе у него мучительно закружилась бы голова. – Или, наоборот, очень много опыта. Не важно. Важно другое: он поступил неправильно.

– Где они выбрались? – спросил Эмери. – Ты видела?

– Имела случай наблюдать – разумеется, это случилось не в начале атаки, а много позднее, потом, когда меня тащили в крепость, – с удовольствием поведала она. – Естественно, они выскочили не из ворот. У ворот Мельгос посадил нескольких бдительных болванов, которые благополучно проспали начало атаки. Мятежники вылезали по лестнице с противоположной стороны.

– А, дальше я помню, – сказал Эмери.

– Да, подтвердила Уида. Дальше началась свалка. Масса впечатлений! Сразу ясно, что ты редко бываешь на конских ярмарках, Эмери.

– Не могу утверждать, что сильно сожалею об этом обстоятельстве.

– Прискорбно, прискорбно… Ты многое потерял. Кстати, ты погрузился в небытие, когда тебя огрели дубиной.

– О! – выговорил Эмери. – А тебя?

– Меня, пожалуй, тоже. Этого я не помню. Говорят же тебе, участники событий всегда знают о них меньше всего.

Эмери дернул углом рта. Уида замолчала. Неожиданно Эмери услышал, что она всхлипнула, и встревожился:

– Что с тобой?

– Полагаю, мне все-таки немного страшно, только и всего, – призналась она. И тут же вздохнула: – Не дергай руками, ты связан. Только зря кожу испортишь, потом будет болеть.

Эмери произнес:

– Я ведь должен что-то делать. Спасать тебя.

Помолчав, она ответила:

– А ты знаешь, что солдаты отошли в лес? Здесь только пленные и мертвецы.

– И сколько пленных?

– Понятия не имею.

* * *

Пленных было всего двое: Эмери и Уида. Убитых солдат – пятеро. Раненых оставили на месте; Гай не позволил своим людям добивать их. Сказал:

– Выживут – хорошо, помрут – их собственное несчастье. Мы довольно уже набедокурили.

Убийство господина Алхвине и его слуг Гай с готовностью брал на себя: став частью мятежа, его главой, он не посмел отрекаться от тех дел, что творились в его отсутствие.

Он еще раз обошел поле боя. Было темно, свет обеих лун не проникал сквозь полог леса: Ассэ и Стексэ не поднялись еще достаточно высоко; косые же лучи застревали в листве и лишь кое-где наполняли ее бледным зеленым свечением.

В руке Сигана, шагавшего рядом с Гаем, пылал факел. По знаку главаря Сиган то и дело опускал факел и освещал лицо кого-нибудь из лежавших на земле. Гай нашел тех пятерых из своих людей, о ком точно знал, что они погибнут. Последний из них был еще жив, но Гай видел, что осталось ему недолго – час, быть может.

Гай наклонился над ним, провел пальцами по его щеке, затем выпрямился, подозвал одного из бывших крестьян:

– Посиди с ним, пока он не испустит дух.

– А что делать? – встревожился тот.

– Ничего, просто подержи за руку.

– А если смерть на меня перекинется? – спросил крестьянин, округляя глаза.

– Не перекинется, – сказал Гай.

А Сиган прикрикнул:

– Делай, как велят!

Гай снова закружил по поляне. Он не знал, что или кого ищет, просто чувствовал, что дела его здесь еще не закончены. Наконец он заметил человека, лежавшего неподвижно. Судя по одежде, это был не солдат. Скорее какой-то путешествующий дворянин, щеголь.

– Этого связать – и в дом, – распорядился Гай.

Сиган не стал ни обсуждать, ни обдумывать приказ.

Нынешняя ночная вылазка потрясла основательный ум крестьянина. Впервые в жизни им удалось силой сломить другую силу. Вешая беспомощного господина Алхвине они ощущали себя шкодливыми котятами, которые точно знают, что за пакостную проделку им не поздоровится, когда придет хозяин. Сражаясь ночью с солдатами пусть сонными, пусть плохо соображающими и не успевшими толком вооружиться, – люди Гая почувствовали себя воинами. Такого с ними прежде не случалось.

– Девку поймали! – донесся радостный вопль издалека, и Гай побежал на голос. Сиган с факелом помчался следом. Лохматый огонь скакал и дергался, и пятно света вихляло перед бегущим Гаем.

Он увидел, как двое крестьян крутят руки высокой женщине. Она отбивалась молча, яростно. Что-то в ее поведении вдруг напомнило Гаю девочку Хейту. Да и в их внешности имелось неуловимое сходство.

«Должно быть, все дело в сложении, – подумал Гай. Обе тощие и никогда не растолстеют. В старости высохнут как хворостины. Говорят, была одна старуха, которая выжила из ума и иссохла так, что ее считали сухой веткой и держали в углу. Обращались к ней, только когда возникала надобность посечь детей…»

Он и сам не понимал, откуда у него взялось время вспомнить древний анекдот, которым насмешил когда-то мать Талиессина господин Адобекк.

Сиган подбежал с факелом, шумно дыша.

– Погоди, без света не ровен час споткнешься, – пропыхтел Сиган. – Сломаешь себе шею. Говорят тебе, будь осторожнее!

– Не сломаю, – сказал Гай и осекся: он едва не проговорился о том, что хорошо видит в темноте.

Главарь мятежников остановился перед своими людьми. Они почти одолели женщину. Один держал ее за локти, другой тянул за волосы. Покрывало упало с ее головы и смутно белело во мраке.

– Кто такая? – спросил Гай.

Женщина молчала. Ее грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Один рукав красивого платья с меховой оторочкой был порван, в прореху виднелась царапина. На загорелом лице поблескивали светлые глаза, свет факела совершенно тонул в них.

– Связать – и в крепость, – махнул рукой Гай. – Я потом с ней поговорю. – Он обернулся и бросил быстрый взгляд на тех, кто поймал женщину: – Пальцем ее не трогайте! Если она важная дама, мы ее хорошо продадим, а если обычная дура – проучим после того, как она ответит мне на пару вопросов.

– Ясно, – пробурчал один, а другой молча кивнул.

Гай ушел, не оборачиваясь. Женщина пристально смотрела ему вслед, и он чувствовал на себе ее взгляд. Она не вызывала у него ни особенного интереса, ни тем более желания. Сейчас он просто хотел спать.

Наверное, Гай мог бы устроиться на ночлег в какой-нибудь из многочисленных отдельных комнаток охотничьего домика. Здесь имелись недурно обставленные места для уединения. Но Гай предпочел ночевать с остальными, поэтому он просто расстелил плащ под столом, как будто желая скрыться от взоров мозаичного короля Гиона и его развеселой свиты, и растянулся на полу, подложив руки под голову.

Все тело у него ломило, и Гай ощущал, как заботы и усталость минувшего дня переплавляются в его душе в некое необъяснимое веселье. Никогда прежде он не чувствовал себя таким живым.

«Я взрослею, – сонно тянулись в его голове неспешные мысли, – и становлюсь все больше и больше Эльсион Лакар. В эльфах слишком много жизни. Я и раньше не раз думал об этом, но никогда прежде я этим не был… Близость чужой смерти только усиливает чрезмерность моей жизни. Еще одна любопытная особенность. Интересно, она только моя – или так происходит у всех Эльсион Лакар?»

И еще он подумал о женщине, которую крестьяне захватили в лесу. Несомненно, это какая-то знатная дама. Странно, что он никогда не видел ее при дворе. Должно быть, она как раз направлялась к королеве, дабы быть представленной ее величеству.

Загорелая – любопытная особенность. Такой цвет лица бывает у аристократок, которые увлекаются соколиной охотой и верховой ездой. Должно быть, так оно и есть, особенно если вспомнить, с какой бешеной силой она отбивалась от двух мужчин.

Гаю сделалось забавно: он попытался представить себе их завтрашний разговор. Хотелось бы знать, какие мысли бродят сейчас у нее в голове. Можно будет спросить. Наверняка она ответит – она гордая и не станет отмалчиваться. Непременно наговорит ему разных гадостей.

Гай улыбнулся в темноте и провалился в сон.

– Гай! – услышал он знакомый пронзительный голосок.

Крепкие липкие ручки сильно толкали его в бок, тормошили, тянули за волосы.

– Гай! Гай, проснись! Я хочу мое!

Он со стоном приоткрыл глаза.

В темноте, почти совершенно не разгоняя мрак, коптила маленькая масляная лампа. Она освещала только грязную руку: пальцы с черными обломанными ногтями, ссадины, цыпки.

– Что тебе нужно, Хейта? – пробормотал Гай. – Я только что заснул. Давай поболтаем завтра.

– Нет уж, сегодня! – настырно приставала она и, видя, что он снова опускает веки, с силой ткнула его под ребра. – Не спи! Гай!

Он сел, поморгал.

– Поставь лампу на пол, – приказал он. – Из-за этого коптящего уродца я ничего не вижу.

Хейта поставила лампу возле его ноги и растянула рот в плаксивой ухмылке.

– Кто коптящий уродец? Я?

– Нет, лампа.

– Нет, я! Ты меня ненавидишь, да?

– Хейта, я взял тебя в отряд, я не выгнал тебя, даже не заставил умыться. С чего ты вообразила, будто я тебя ненавижу?

– А «уродец»?..

– Я уже сказал, что ты не уродец, – с широченным зевком ответил Гай. – Довольно об этом. Что тебе нужно от меня да еще так срочно?

– Смотри.

Она чуть отодвинулась, и Гай увидел, что среди спящих лежит труп. Хейта, торжествуя, перевернула покойника лицом вверх, и Гай узнал Мельгоса.

– Видишь? – сказала Хейта. – Это их капитан. По одежде понятно и по лицу. Я видала, как он распоряжался: «Вы – сюда, вы – туда, отсюда – стрелять, тут поджигать»…

– Это ты притащила его сюда? – спросил Гай удивленно.

Хейта с торжеством кивнула, и Гай подивился ее немалой силе: Мельгос был человеком довольно крупным. К тому же Хейта принесла его вместе с его оружием и кирасой.

– Скажи мне, девочка, зачем ты приволокла на себе тяжеленного покойника прямо в комнату, где спит полным полно народу? – осведомился Гай как можно мягче. – Дорогая моя, здесь ведь и без того дышать нечем!

– Я твоя дорогая? – быстро спросила Хейта.

– Вообще-то это было вежливое обращение мужчины к девочке, – сказал Гай. – Но в нашем с тобой случае я действительно считаю тебя весьма дорогой.

Хейта подозрительно надула губы.

– В каком смысле? В смысле цены?

– В том смысле, что ты хорошая, Хейта.

– А! – Она просияла. – Ну, я так и думала. Помнишь, ты мне сказал насчет пращи?

– Насчет пращи?

– Если я убью их командира, ты сделаешь меня своей любовницей.

Гай нахмурился: он и впрямь брякнул что-то в таком роде. Вероятно, счел фразу красивой и подходящей моменту.

– Это их командир, и он мертв, – сказала Хейта.

– Многие после этой ночи мертвы, – заметил Гай.

– Гляди внимательнее. – Хейта подняла лампу с пола и поднесла к телу. Она посветила на лицо Мельгоса, и Гай увидел, что висок Мельгоса проломлен.

– Ты уверена, что это не удар от дубины?

– Нет, – сказала она. – И ты тоже будешь уверен, когда рассмотришь повнимательнее. Это от камня из моей пращи. Я тебе нарочно его оставляю, чтоб без сомнений. Ну так что?

Гай взял ее за руку, слабо сжал горячие пальчики.

– Хейта, – сказал он, – мое слово остается в силе. А сейчас давай спать.

– Обещаешь?

– Я же поклялся.

Она счастливо вздохнула, загасила лампу и юркнула к нему на плащ. Он со вздохом обнял ее и почувствовал, как горячее тельце прикорнуло у него под мышкой.

* * *

Талиессин всегда легко засыпал и легко просыпался; поэтому и Гай проснулся первым из всей своей разбойничьей шайки. В комнате, где когда-то пировали друзья короля Гиона, сейчас храпели все, даже бдительный Сиган, даже маленькая Хейта. Молчали лишь двое: Мельгос, потому что был мертв, да вот еще этот непонятный Гай.

Четвертое утро мятежа окончательно похоронило труп изначального бунта. То, что народилось сейчас, больше не имело никакого отношения к возмущенным крестьянам господина Алхвине. Все сделалось серьезней. Этот второй новорожденный был крепче, сильнее, долговечней, и сегодня Гаю предстояло основательно поразмыслить над его судьбой.

Он высвободился из детских объятий Хейты и положил на чумазую ладошку свою застежку от плаща – чтобы девочке не было скучно, если она проснется и увидит, что его нет рядом. Осторожно вышел из комнаты.

Солнце только что встало, оно было прохладным и едва начало набухать жаром. Все запахи в лесу обострились, все краски сделались отчетливыми и на короткое время утратили оттенки: зелень потеряла малейший намек на синеву или желтизну, из красного исчезли воспоминания о лиловом. Все было ярко и строго, все взывало к сосредоточенности.

Частокол местами был закопчен и вонял головешками. Свежая могила бугрилась рыхлой спиной; казалось, там копался огромный крот. Дырявый солдатский котелок по-прежнему валялся у старого кострища. Кажется, единственная вещь, которой ничего не сделалось.

Солдаты ушли. Те, кто смог уйти. Гай огляделся еще раз. Может быть, кто-то и остался. Засел в засаде, наблюдает. Сейчас это не имело значения.

В доме оставалось еще двое пленников. Какие-то знатные люди, муж и жена, брат и сестра, а может быть, любовники. Следовало бы поговорить с ними прежде, чем проснутся остальные. Когда люди Гая захотят знать, как их главарь намерен поступить с пленными, у Гая уже должно иметься собственное мнение.

Он вернулся в дом и взял четыре факела. Не заглядывая в общую комнату, прошел туда, где держали пленников. В маленькое помещение без окон – какую-то кладовку, должно быть. Несколько месяцев назад здесь тоже находился какой-то узник. Точнее, если принять во внимание вещи, найденные Хейтой, какая-то узница. Еще одна загадка.

Талиессин, наверное, заинтересовался бы тайной пропавшей пленницы, но Гаю было не до нее. У него и своих забот хватало.

Он открыл дверь и сразу уловил в темноте легкое движение. Оба пленника не спали. Тревожно шевельнулись, заслышав чьи-то шаги. Гай чуть улыбнулся. Пусть волнуются – это хорошо.

Он расставил факелы по углам, зажигая их друг от друга. От мирного огня комната сразу сделалась обжитой, как будто в ней разожгли камин. Солнечные лучи явили бы царивший здесь разгром во всем его безобразии, но свет факелов скрыл беспорядок и наполнил воздух теплом.

Гай встал посреди комнаты, заложив руки за пояс. Наверное, ему и прежде приходилось решать чью-то судьбу: от принца Талиессина зависело много людей, и он распоряжался их карьерой, даже пару раз просил мать кого-то наказать или поощрить. Но никогда при этом Талиессин не чувствовал, что он на самом деле волен в чьей-то жизни. Тогда это выглядело как игра: королева позволяла сыну командовать, а сын, чтобы сделать ей приятное, раздавал приказы.

Теперь все изменилось. Эти двое действительно находились во власти Гая. Он прислушался к себе: не ощущает ли удовольствия от этого обстоятельства. Несомненно, да. Должно быть, чувство недозволенное. Мать точно не одобрила бы этого.

– Ладно, – вслух проговорил Гай. И повернулся к своим пленникам.

Мужчина находился ближе к двери. Застыл в неловкой позе, губы искусаны, глаза злые. Женщина устроилась у противоположной стены и, судя по всему, не испытывала особенных неудобств, ни физических, ни душевных.

Гай сощурился. Они не муж и жена. И вероятно, не брат и сестра. Посторонние друг другу люди. Попутчики? Нет, и на простых попутчиков не похожи. Скажем так друзья.

Он решил начать с мужчины, но заговорить с ним не успел. Пленник широко распахнул глаза, и на его лице появилось такое глубокое, такое искреннее удивление, что Гай неожиданно смутился.

– Что? – бросил Гай отрывисто. – Что с вами?

Эмери не ответил. В первое мгновение пленник едва не совершил ошибку, спросив у главаря мятежников – уж не исчезнувший ли принц перед ними. Предостережение оказалось слишком сильным: странная мелодия возникла в мыслях Эмери – она напоминала злую вариацию темы Талиессина. Когда-то Эмери, расставаясь с Ренье, сыграл эту тему для брата и попросил запомнить ее. «Напевай, когда будешь плохо понимать происходящее с принцем. Если уловишь странности или несоответствия, знай: творится что-то неладное».

Мысленно Эмери пропел первые несколько тактов, но мог бы и не делать этого. Тема Талиессина звучала не просто странно, как бы мимо нот (что легко могло случиться, если, к примеру, у принца было бы скверное настроение), она перешла в другую гармонию, утратила былую светлую стройность; теперь в ней гремели диссонансы. Но не узнать мелодию, при всех постигших ее искажениях, Эмери не мог. Главарь мятежников был Талиессин.

И лучше бы не напоминать Талиессину о том, кто он такой.

Поэтому Эмери молчал. Ждал, узнает ли его принц.

– Мое имя Гай, – сказал, выждав некоторое время главарь. – Назовитесь теперь вы.

– Эмери, – сказал Эмери. – Я приближенный ко двору ее величества правящей королевы. Надеюсь на ваше благоразумие.

– Эмери? – Брови Талиессина взлетели. – Эмери? Вы ничего не перепутали?

Эмери не моргая смотрел на принца. Талиессин знал Ренье, дружил с ним – насколько Талиессин способен был на подобные отношения. Ренье проводил с наследником очень много времени. Не может быть, чтобы Талиессин не узнал сейчас в пленнике своего придворного.

Но Талиессин действительно не узнавал Эмери. Удивление принца не было наигранным.

Это был первый раз, когда братьев не перепутали. Даже проницательный Элизахар не различал двойников, когда те морочили ему голову в Академии Коммарши.

«Он эльф, – подумал Эмери смятенно. – Настоящий Эльсион Лакар. Мы слишком долго считали его выродком. Даже мы с братом, доблестные племянники доблестного Адобекка. Даже мы. Никто из нас не принимал Талиессина всерьез, и вот мне, похоже, настала пора расплачиваться за наше общее высокомерие. Потому что он видит не внешнее, как обычный человек, а внутреннее. Воспринимает не наружность, а то неуловимое, что делает каждую личность неповторимой».

И Эмери с удивлением понял, что испытывает не страх, а стыд.

Гай спокойно проговорил:

– Некогда я хорошо знал господина Эмери и могу вас заверить: вы с ним совершенно не похожи. Не могли бы вы назваться каким-нибудь другим именем? Иначе я, пожалуй, сочту вас лжецом и шпионом.

Он сделал короткую паузу и просто добавил:

– А мне бы не хотелось вас вешать.

– Мое имя Ренье, – сказал Эмери, опуская глаза. – Простите. Господин Эмери – мой родственник, и он действительно принят при дворе. Некоторые общие знакомые считают, что мы с ним похожи. Называясь его именем, я рассчитывал произвести на вас благоприятное впечатление.

– А, ну тогда другое дело, – беспечно произнес Гай. – Ваше извинение принято. Я хотел бы потребовать денег за ваше освобождение, но у нас, к сожалению, не будет времени ждать, когда ваша спутница вернется с платой.

– Я могу отдать вам то, что у нас с собой, – предложил Эмери.

Гай весело фыркнул.

– А я могу это и так у вас забрать, – сообщил он. – Тем более что руки у вас связаны.

– И ноги, – вставил Эмери.

Гай бросил беглый взгляд под ноги пленнику.

– Какие мелочи! – заметил он. И быстро подошел к пленнице. – А вы? Назовитесь.

– Уида, – отозвалась эльфийка.

В глухом звучании ее голоса Эмери безошибочно уловил обольстительные нотки, едва заметные и оттого еще более опасные.

Гай присел рядом с ней на корточки, взял ее руки в свои и принялся развязывать стянутые веревкой запястья. Уида смотрела, как он трудится. С досады эльфийка прикусила губу. По тому, что Гай не разрезал веревку, а взялся распутывать узел, она догадалась: решение у него уже готово и переубедить его не получится.

– Зачем вы возитесь с этим вервием, если все равно не собираетесь отпускать нас на свободу? – спросила она тихо.

Гай даже не поднял головы.

– Хочу поглядеть, что скрывается под этими покрывалами и плащами.

Уида вздрогнула – как показалось Эмери, от радости. Второй раз за все то время, что Эмери знал Уиду, до него донесся слабый отголосок ее собственной мелодии: внезапно затрепетавшая на ветру паутинка, пронизанная солнцем.

Уида зашевелила руками, скорее выдергивая их из грубых веревочных петель. Тряхнула головой, и покрывало само упало с ее волос. Неуловимое движение рук под горлом – долой пряжку! – избавило ее от плаща. Она осталась в платье. Стремительно встала, прошумев широченной юбкой. Эмери она показалась немного выше, чем Талиессин; вероятно, так оно и было: Уида превосходила ростом многих мужчин.

Несколько мгновений Уида смотрела прямо в лицо Гаю. По сравнению с эльфийкой он выглядел очень светлокожим, но обмануться в разрезе его глаз было невозможно. В расширенных зрачках Талиессина подергивались четкие яркие отражения пылающего факела. Уида замерла, глядя в эти глаза.

– Ну, что же ты? – проговорил он, склоняя голову набок. – Кто ты?

«Кто я? – яростно думала она. – Лошадница, однажды пойманная за конокрадство, вот кто я. Женщина, которая бродит по дорогам и делает, что ей вздумается. А кого ты хотел встретить? Эльфийскую невесту? Ну так вот же тебе эльфийская невеста!»

И с силой дернула шнуровку у себя на груди.

Шелковый шнур выскочил на свободу, обвился на миг вокруг сильного запястья женщины, скользнул по ее пальцам и выпал на пол. И вслед за ним с ее плеч рухнуло платье. Уида предстала перед Талиессином совершенно обнаженной – такой, какой участвовала в скачках на конской ярмарке под стенами Дарконы, на равнине.

Несколько мгновений Гай рассматривал ее, затем взял факел и поднес поближе к девушке. Провел факелом снизу вверх, высвечивая то узкие бедра, то крепкие, резко очерченные над животом ребра, то почти совсем плоскую грудь. Огонь рисовал причудливые тени на смуглом теле Уиды, в капельках пота поблескивали искорки.

Отведя левую руку с факелом назад, Гай протянул правую к девушке и провел пальцами по ее телу, как будто прикасался к шелку из размотанного рулона или к незнакомой лошади, бережно и вместе с тем оценивающе.

В тот же миг по темной коже пробежал огонь: так пламя на миг проступает из трещин черного, почти совершенно сгоревшего дерева, когда порыв ветра неожиданно хлестнет его, налетев издалека. В лицо Талиессину дохнуло жаром. Он улыбался так, словно увидел то, что и ожидал.

В комнате, полной золотистого света, тело эльфийки выглядело черным, и множество пылающих золотых роз проступили на нем, покрывая его, точно одеждой.

Уида смотрела прямо в глаза Талиессину, серьезная, спокойная.

– Эльфийка, – проговорил он, отводя от нее руку. – Вот кто ты такая.

Он отступил на несколько шагов, как будто из опасения находиться слишком близко. Всем своим существом Талиессин воспринимал ее внутренний жар. Впервые после смерти Эйле он согрелся по-настоящему.

Никаких чувств по отношению к незнакомой эльфийской женщине Талиессин не испытал. Просто ему стало тепло. Он даже не был благодарен Уиде за это.

– Они не должны знать, кто ты такая, – сказал он ей. – Скорей оденься и спрячь лицо. Мне было бы жаль, если бы тебя растерзали, как господина Алхвине, – ты слишком красива для этого.

– Вы же не верите в то, что эльфийская кровь причиняет вред земле и людям? – спросила Уида, делая шаг к нему.

Он отошел еще дальше.

– Если бы я знал ответ, ты бы получила его, – ответил Гай. – Но сейчас у меня нет ответов. Я не знаю Может быть, тот шестипалый ребенок родился из-за порченой эльфийской крови, что течет в жилах правящей династии, а может – из-за невежества крестьян и родственных браков. Я действительно этого не знаю. Но мне не хотелось бы видеть тебя мертвой, Уида.

Она молча наклонилась за своим платьем, набросила его на плечи. Медленно принялась шнуровать лиф. Она вся была поглощена этим занятием и не заметила, как Гай вышел и пленники остались в комнате одни.

* * *

Хозяин маленькой таверны, что стояла на перепутье большой дороги на Мизену и проселка, что вел в Медный лес и к границе, увидел своих недавних постояльцев и немало подивился произошедшей в них перемене. Во-первых, они вернулись к нему пешком, а прежде ехали на лошадях. Во-вторых, мужчина был в ярости, а женщина – сильно опечалена. И в-третьих, у них не было с собой денег, чтобы заплатить за ночлег и еду: опытный харчевник заметил это по их походке, уж на такое-то глаз у него наметанный.

Уида почти все время молчала, предоставив Эмери договариваться с харчевником. Казалось, девушке безразлично, где она будет ночевать и удастся ли ей сегодня поесть или придется терпеть голод до самой столицы. Впрочем, так оно и было: как и многие Эльсион Лакар, Уида легко переносила физические лишения. Она была полностью поглощена своим мрачным настроением. Такого с ней давно уже не случалось. Уида постоянно ощущала себя переполненной жизнью и впечатлениями. Все, что она видела и встречала, лишь питало ее внутренний жар. Ей было весело жить. Что бы с ней ни происходило, ей всегда было весело.

Эмери вышел из харчевни и позвал ее к ужину. Она почти не притронулась к трапезе, хотя харчевник и постарался: изготовил наилучший из возможных омлетов, присыпанных зеленью и пряностями. Равнодушно проглотила стакан горячего молока.

Эмери сказал хозяину, извиняясь за поведение своей спутницы:

– Она потрясена увиденным.

– О, можете не объяснять! – Он махнул рукой и скорчил физиономию, которая яснее всяких слов говорила: «Объясните-ка мне лучше все хорошенько, и тогда, быть может, я забуду о том, сколько вы мне задолжали».

Уида поднялась из-за стола, и Эмери поспешно вышел вслед за нею, чтобы проводить ее в постель. Он боялся, что эльфийка выкинет какой-нибудь фокус. Сбежит, например. Само по себе бегство Уиды таило в себе множество неприятностей для ее спутника. Ее умение становиться невидимой могло серьезно осложнить дальнейшие поиски.

У Эмери была хорошая возможность познакомиться с нравом девушки во всех подробностях. Он не сомневался: догадаться, куда направится беглянка, будет невозможно. С одинаковым успехом она может погнаться за Талиессином или, наоборот, скрыться в туманах между мирами, чтобы избыть в одиночестве свое разочарование.

Нет уж. Эмери глаз с нее не спустит.

Она, кажется, догадалась, о чем он думал. Остановилась на пороге спальни такая грустная и юная, что у ее спутника захватило дух.

«Это эльфийские чары, – строго сказал себе Эмери. Что бы там ни говорили о том, что никаких чар не существует, она – женщина и эльфийка, она умеет проделывать с людьми разные штуки… Не поддамся ни за что».

Приняв такое благое решение, он уверенно вошел в комнату и закрыл дверь.

– Боишься, что я убегу? – спросила она негромко.

– Боюсь. – Он не стал отпираться.

– Я не убегу.

Она села на кровать, снова принялась за свою шнуровку. Вспомнила о Талиессине, остановилась. Прикусила губу.

Эмери осторожно подсел рядом. Она повернула к нему голову.

– Ты уверен в том, что это был он? – спросила Уида. – Талиессин?

– Да, – сказал Эмери. – Я ведь встречался с ним во дворце. Точнее, видел его там, а он меня не видел.

– Подсматривал за ним?

– Было дело. – Эмери вздохнул. – Дядя Адобекк считал, что так будет лучше.

– Понятно.

Она с силой дернула шнуровку, шелковый шнур запутался и затянулся вокруг ее пальца.

– Чума! – сказала Уида, на мгновение становясь прежней.

Эмери потянулся к ней:

– Позволь, я распутаю. У меня хорошо получается.

– Большой опыт? – фыркнула она.

– Большой опыт в распутывании узлов, – уточнил Эмери. – Не смешивай меня с моим братом. Это он любитель и любимец женщин. А я просто хроменький музыкантик.