Текст книги "За рубежом и на Москве"

Автор книги: Владимир Якимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

XI

На другой день Яглин вплоть до вечера был занят работой у посланников. Он даже отчаивался, что и вечером ему не удастся освободиться. Эта мысль гвоздём буравила ему мозг, и он был рассеян в работе.

– Да ты что, Роман? – заметив это, спросил Потёмкин. – Совсем не ту грамоту подложил мне.

– Прости, государь, – виновато ответил Яглин. – Нездоровится что-то. Не оправился ещё от болезни. И теперь порой как будто голова дурная какая-то делается.

– Да ты бы пошёл отдохнул, – произнёс посланник. – Тут дела-то не ахти как много осталось. Мы это с Семёном да с Прокофьичем покончим.

– Спасибо, государь, – еле скрывая свою радость, ответил Яглин и, поклонившись, вышел из комнаты. Затем, войдя к себе, он закричал Баптисту, сидевшему у окна и чинившему свой широкий ремень от шпаги: – Идём, Баптист!

– За мною дело не станет, – ответил солдат, перекидывая через плечо портупею и пристёгивая к ней шпагу.

Яглин надел было свою шапку и двинулся к двери, когда Баптист сказал:

– Что же, неужели вы в этой своей одежде пойдёте? – И он указал на русский кафтан, надетый на Яглине. – На вас все на улице обратят внимание. Надевайте лучше это! – И он, сняв со стены свой старый камзол, шаровары и шляпу с отрёпанными краями, подал их Яглину.

Последний признал справедливость слов Баптиста и переоделся в поданные ему вещи. Затем он пристегнул к поясу шпагу и засунул за пояс нож, и они вышли из дома.

Сумерки быстро надвигались над громадным городом, и когда оба наши знакомца дошли до той улицы, где находился нужный им дом, наступила уже ночь.

– Всё-таки ещё рано, – сказал Баптист. – Надо немного переждать. А то, видите, здесь прохожие ещё попадаются.

– А где этот дом? – нетерпеливо спросил Яглин.

– Нет уж, простите, а я раньше времени вам его не укажу. А то вы сейчас же вломитесь в него. Ведь до полуночи ещё далеко, а раньше в этот дом нечего и соваться. Пойдёмте пока куда-нибудь. А, вспоминаю… тут невдалеке есть трактир под вывеской «Серебряный тигр». Пойдёмте туда! – И он повёл Яглина в другой конец улицы.

Напрасно Роман Андреевич вглядывался во все дома: все они были похожи друг на друга, и Яглин не мог догадаться, который же из них – нужный ему таинственный дом и какая в нём заключается тайна.

– Ты думаешь, Баптист, что там находится она? – дорогой спросил он спутника.

– Ничего верного об этом сказать нельзя, – ответил тот. – Я знаю, что в этом доме находится капитан и Рыжий, а кто ещё там – мне неизвестно.

Они дошли до кабачка «Серебряный тигр». День был праздничный, и в кабачке толпилось много народа, так что они с трудом нашли себе место. Они потребовали вина и стали молча пить его, посматривая на разношёрстную толпу.

– Ах, чёрт возьми! – тихо воскликнул Баптист, устремляя взор на дверь. – Рыжий тут, – указал он глазами на высокого солдата с рыжей бородой и головой, входившего в трактир. – Как бы он не увидал меня! – И Баптист низко наклонился над своей кружкой с вином, чтобы Рыжий не узнал его. – Ну, теперь ждать нечего, – произнёс он затем. – Рыжий здесь засядет надолго. Там одним человеком будет меньше. Пойдёмте скорее! – И он встал из-за стола, быстро вышел из кабачка.

Яглин бросил деньги на стол и последовал за ним.

Через несколько минут они остановились у каменного домика с небольшой решёткой и тёмными окнами, через которые ничего не было видно.

– Что же будем теперь делать? – произнёс в раздумье Баптист, вопросительно взглянув на молодого русского.

– Что? А вот что!.. – ответил последний и, подойдя к решётке и ухватившись за верхний край её, перескочил на другую сторону.

– Святой Денис! Ах, эти московиты!.. Какие отчаянные! – голосом, в котором слышались и удивление и ужас, воскликнул солдат, однако, не долго думая, сам последовал примеру Яглина.

Они очутились на небольшом дворе, в котором стояло два здания. Одно из них было большое, с окнами на двор, другое поменьше, без окон, и стояло в глубине дворика.

– Ну и что же дальше? – шёпотом спросил Баптист, пробуя, на всякий случай, легко ли вынимается его шпага.

Яглин и сам хорошенько не знал, что же делать дальше, и, подумав, ответил:

– Во всяком случае, нужно осмотреть эти здания.

– Осмотреть так осмотреть, – согласился Баптист.

Они подошли к большому зданию, отыскали в нём дверь, и Баптист тихо нажал её. Но дверь не подавалась. Тогда Баптист приложил ухо к ней и услыхал внутри как будто неясные удары маленьким молоточком по какому-то металлическому предмету.

– Там есть кто-то, – шёпотом сказал он.

– Да, – согласился с ним Яглин.

– Постучим и, если кто выйдет, повалим его и свяжем, – предложил солдат, вынимая из кармана взятую дома на всякий случай верёвку.

Яглин кивнул головой в знак согласия.

Тогда Баптист громко постучал в дверь рукояткой своей шпаги. Удары молоточка по металлу тотчас прекратились, и изнутри послышался голос:

– Кто там? Это ты, Рыжий?

– Я, – изменяя голос, ответил Баптист.

– Как же ты попал во двор? Постой, я отопру тебе, – произнёс тот же голос, и через секунду за дверями послышался звук отодвигаемого засова. – А капитана всё ещё нет, – продолжал говорить тот же голос. – Должно быть, не найдёт подходящего судна, чтобы увезти отсюда свою птичку.

Дверь отворилась, и показалась чья-то фигура со свечой в правой руке.

Баптист одним прыжком очутился около, выбил у неё из руки свечу и повалил на землю.

– Помоги… – закричал было поваленный, но Яглин в ту же минуту сунул ему в рот тряпку, а затем с помощью Баптиста связал его по рукам и по ногам.

Покончив с ним, Баптист поднялся и зажёг свечу, а затем, поднеся её к лицу лежащего на земле связанного человека, воскликнул:

– Вот тебе и раз! Тебя ли я вижу, дружище Жан?.. Вот где пришлось нам встретиться! А я думал было, что мне и не удастся рассчитаться с тобою. Помнишь, как благодаря тебе меня в Байоне чуть было не повесили? Ну, я тогда же поклялся, что ты не минуешь моих рук за ту скверную историю, а вот теперь и пришлось нам встретиться. Что же, посчитаемся, старый приятель.

Лицо лежащего на земле человека выражало ужас. Он уже чувствовал на себе дуновение смерти. Сделав усилие, он попытался освободиться от связывавших его верёвок, но без успеха.

– Не ворочайся, не ворочайся, приятель! – произнёс Баптист. – Всё равно это ни к чему не приведёт.

Между тем Яглин уже успел проникнуть во внутренние комнаты и осмотрел там всё. Но ничего подозрительного там не оказалось. Видно было, что это помещение было занято только временно.

– Ты что хочешь сделать с ним? – спросил он, вернувшись в ту комнату, где оставались Баптист и связанный человек, и видя, что солдат делает какие-то приготовления.

– Да вот хочу посчитаться с этим старым приятелем, – ответил тот. – Если судьба так удачно привела меня к встрече с ним, то не надо упускать удобный случай.

– Оставь пока, – сказал Яглин. – Он от нас не убежит. Пойдём сначала осмотрим тот дом.

Они оба вышли на двор и направились к одиноко стоявшему в глубине последнего деревянному зданию. К их удивлению, дверь в это здание не была заперта; они вошли в какое-то тёмное помещение, стали шарить руками в темноте и вскоре напали на какую-то дверь. Но, несмотря на их усилия открыть её, она не подавалась.

Вдруг за дверью раздался чей-то тихий, полусдавленный крик. Оба пришельца насторожились.

– Кто там? – раздался затем из-за двери чей-то женский голос.

Горячая волна прилила к сердцу Яглина. Он узнал этот знакомый, столь дорогой для него голос.

– Элеонора!.. – крикнул он, надавливая плечом дверь, которая уже начала трещать. – Это я!..

За дверями раздался радостный крик.

– Я ведь нюхом чувствовал, что она должна быть здесь! – в радостном возбуждении произнёс Баптист и тоже налёг на дверь.

– Спасите меня! Спасите!.. – кричала за дверью Элеонора.

Дверь трещала.

Вдруг на дворе послышался крик нескольких голосов, замелькали огни.

– Ах, чёрт возьми! Попались! – в отчаянии вскрикнул Баптист и схватил за руку Яглина. – Бежим!..

– Ни за что! – воскликнул Роман, обнажая оружие.

– Да вы с ума, что ли, на самом деле сошли? – рассердился солдат. – Не удалось сегодня, так пойдём завтра к властям и заявим им…

– Бегите!.. Бегите!.. – крикнула им Элеонора. – Они вас убьют!..

– Я не могу расстаться с вами! – возразил Яглин.

– Ради вашей любви ко мне – бегите!..

Баптист схватил Яглина за руку и увлёк его на двор. Это было сделано как раз вовремя, так как к ним уже бежали несколько человек с факелами и с оружием в руках.

– Вот они! – закричал кто-то, размахивая шпагой и бросаясь им наперерез.

Яглин узнал голос: это был Гастон де Вигонь. Последний бросился на молодого русского и чуть было не нанёс ему удар шпагой, но его удачно отпарировал Баптист.

– Бежим скорее! – крикнул последний.

Оба молодых человека устремились к ограде, которую перескочили без затруднений.

– А теперь направо! – вполголоса сказал Баптист. – Я тут знаю такие переулки, что никто нас не найдёт…

И оба они исчезли в ночной тьме.

Преследующие остановились перед оградой и, видимо, не решались гнаться за ними дальше, боясь, по всей вероятности, произвести переполох на улице.

XII

Через полчаса бегства Яглин и Баптист остановились. Они оба страшно устали и еле держались на ногах.

– Давайте присядем, – предложил солдат, указывая на ступени крыльца, – и будем держать военный совет.

Они оба сели.

Злость и бешенство душили Яглина за неудачу, которая постигла их. Баптист как будто угадал, что делается в душе молодого русского. Он положил свою руку на его и произнёс:

– Отчаиваться нечего. Право, было бы хуже, если бы мы вздумали драться с этими разбойниками. Вышло бы только то, что они нас прикололи бы, а ваша красотка по-прежнему осталась бы в их власти.

– Но что же теперь делать? – в отчаянии воскликнул Яглин. – Я готов сейчас же опять вернуться туда и или умереть, или освободить её…

– И выйдет только первое. А что из того пользы? Нет, больше ничего не остаётся, как завтра же рано утром идти к властям и заявить им обо всём. Они тогда произведут обыск и освободят вашу Элеонору. Другого исхода нет.

– Но каким образом она попала в руки этих негодяев? – задал вопрос Яглин.

– Кто это знает? Вот освободим её, тогда вы всё узнаете. Однако нам пора идти. По правде сказать, я ни в одном сражении так не боялся за свою жизнь, как сегодня.

Они пошли домой.

Несмотря на то что Яглин был крайне измучен всем происшедшим этой ночью, он заснул только под утро.

На другое утро Романа Андреевича разбудили. Он открыл глаза: пред ним стоял Прокофьич.

– Вставай, Романушка, скорее: посланник тебя зачем-то зовёт, – сказал он.

Яглин тотчас же вскочил, и сразу же происшедшее вчера пришло ему на память. Он взглянул в угол комнаты, где спал Баптист: последний ещё не проснулся. Роман некоторое время колебался, что ему делать. Идти к посланнику – значило терять время, а тогда негодяи могли упрятать Элеонору в другое место. Но и не идти на зов посланника нельзя. Он решил идти наверх, но отделаться как можно скорее.

Потёмкин продержал его очень долго, так как работы всем в посольстве было немало, ввиду того, что через день-два предстояли деловые переговоры с французскими министрами относительно миссии посольства.

Когда часть дела была приведена в порядок, Яглин сошёл к себе. Баптист ещё спал. Роман насилу разбудил его, и когда тот пришёл в себя, то всё ещё не мог сразу понять, чего от него хочет молодой русский. Когда же он всё сообразил и вспомнил, то заторопился, и вскоре оба они вышли за ворота.

– Надобно идти к начальнику городской стражи и рассказать ему всё, – решил солдат.

К начальнику городской стражи их не скоро допустили. Когда же они увидали его и Яглин рассказал ему, что какие-то негодяи похитили и насильно держат в заточении молодую девушку, то он с сомнением покачал головой. Вернее говоря, в рассказе Яглина он не видал ничего удивительного, так как хроника тогдашнего времени изобиловала подобными происшествиями. Но ему не хотелось сознаваться в этом перед чужеземцем.

– Едва ли это так, – сказал он. – Во владениях нашего короля таких происшествий не бывает. Это возможно в каких-нибудь азиатских странах, но не у нас.

Впрочем, в конце концов он согласился дать троих стражников, с которыми Яглин и Баптист отправились на знакомую улицу.

На их стук вышла какая-то кривая старуха и тотчас же начала ворчать, зачем попусту тревожат добрых людей.

– Про какую молодую девушку вы говорите? – сказала она. – Здесь никакой молодой девушки не было, и никто здесь, за исключением меня со стариком, не живёт. Что было вчера? Да ничего не было. Вы были? На вас напали? Пресвятая Мария! В первый раз слышу это! Мы со стариком спокойно спали эту ночь, и никто никого здесь и не думал убивать. Быть может, вы были пьяны и вам всё это померещилось или вы во сне это видели?

Однако Яглин настоял, чтобы стражники обыскали весь дом. Он узнал обстановку большого дома, однако там никого, кроме дряхлого старика, не было. Затем перешли в одинокий дом, но он оказался пустым.

– Видите, никого нет, – с усмешкой сказал старший из стражников.

Роману и Баптисту пришлось уйти ни с чем, что они и сделали, провожаемые ироническими взглядами стражников и ворчаньем старухи. «Птичка» исчезла…

XIII

Через три дня русское посольство снова отправилось в Сен-Жермен. На этот раз цель визита была чисто деловая: предстояли переговоры с министрами Людовика XIV относительно торговых договоров, которые хотел заключить московский царь с французским королём.

Короля посланники видели не более двух минут и без всякой пышной церемонии, а затем прошли в зал совета. Здесь их ожидали Льон, министр иностранных дел, и Кольбер, министр финансов.

Посланники и министры обменялись взаимными приветствиями и сели вокруг стола. Первый заговорил Кольбер:

– Наш король прочитал письмо, которое прислал ему ваш царь. Чего же ещё хотят посланники царя?

– Прежде всего установить дружественные отношения и братскую дружбу между нашим царством и вашим, – сказал Потёмкин. – А для этого следует вашему королю и вам, его советникам, послать посольство в наше царство, и будет оно там с почётом принято.

– Мы доложим об этом нашему королю, – сказал полный и одутловатый Льон.

– А затем следует нам и вам завести промеж себя торговые дела, – сказал дальше Потёмкин.

– Какое же облегчение вы сделаете нашим купцам, если они отправятся в ваше царство? – спросил Кольбер. – И есть ли у вас торговая регламентация?

– Распорядка торгового у нас нет, и делать его с вами не заказано, – ответил Потёмкин.

– Так какую же торговлю можно с вами вести? – возразил Кольбер. – Какие товары можно у вас купить, какие к вам переслать и в какой порт?

– В Архангельске ваши купцы могут всё покупать и продавать, уплатив пошлину, – ответил Потёмкин.

В дальнейших переговорах французские министры говорили, что всё, что предлагает русское посольство, так неясно, что требует определённых положений.

– Напишите о своих предложениях. Мы их рассмотрим, обсудим и дадим вам ответ, – сказал Кольбер.

– Не дано нам такого права, – осторожно ответил Потёмкин. – А должно вашему посольству отправиться на Москву, а вам доверить ему определить и назначить условия.

Потёмкин недаром настаивал на том, чтобы было отправлено в Москву французское посольство, так как у себя дома русские могли торговаться с иноземцами из-за каждой мелкой статьи до бесконечности, что здесь они сделать не могли. В этом сказывалась целая система.

– Мы потому желали бы скорее получить от вас какие-либо положительные предложения, – сказали министры, – что наш король скоро отправится в Шамбор.

– Если так, то пусть ваш король напишет нашему царю ответное письмо, – сказал Потёмкин. – И титло царское выпишите вы все, полностью, не спутывайте его. И дайте мне его загодя посмотреть, нет ли ошибок.

Льон обещал Потёмкину исполнить его просьбу, а Кольбер ещё сказал, что ему будет возвращена вся сумма, которую он уплатил байонской таможне.

Этим закончился первый деловой разговор русского посольства с французским правительством. Затем опять был подан, как и в первый день, хороший завтрак, и русские отбыли, причём французская гвардия опять отдавала им честь.

XIV

С Яглиным сделалось что-то страшное: он как будто окаменел. Ему ничего не хотелось, ничего не было жалко. Образ Элеоноры порой мелькал в его воображении точно виденный много лет тому назад во сне. На душе ощущалась какая-то пустота. Им овладела апатия.

– Романушка, что с тобою, дорогой? – спросил Прокофьич, видя, что Яглин не отвечает на дважды заданный ему вопрос. – Болен ты, что ли, опять?

– Нет, ничего, – неохотно ответил Яглин, очнувшись как бы от сна.

– Так что же ты?

– Ничего, – опять так же апатично ответил Яглин.

– Али по Москве соскучился?

– Да… соскучился… – не сознавая сам, что он говорит, ответил Яглин.

– Это ты, братец, верно, – согласился подьячий. – Коли бы не служба царская, так, кажись, никогда не поехал бы в эти басурманские страны. И я страсть как соскучился по Москве! И когда только отделаемся мы от этих нехристей, чтобы им пусто было!..

– Разве тебе, Прокофьич, скучно здесь? – спросил Яглин. – Ведь, кажись, Париз – город весёлый, хороший, получше нашей Москвы будет.

– Ну, уж сказал! – недовольно ответил Прокофьич. – Разве можно сменять Москву на какой-нибудь другой город? Там у нас одни храмы Божии – загляденье, от звона колокольного воздух стоном стонет. А здесь что? Ничего такого нет. А что жрут здесь? Ни поросёночка тебе в сметане, ни гуся с кашей, ни бараньего бока с печёнкой, ни пирогов с белугой, ни квасу никакого – ничего!.. Хоть с голоду подыхай. Как тут не пожалеть о матушке-Москве, – чуть не со слезами в голосе закончил он. – А всё же будет тебе никнуть-то головой! Пойдём-ка лучше с посланниками город смотреть. Авось свою тоску избудешь…

– И в самом деле, пойдём!

Весь этот день посольство посвятило осмотру Парижа.

Через день они отправились в экипажах осматривать Венский замок, а на обратном пути – Тюильри. Потёмкин очень мало говорил о виденном, не желая попасть впросак своим мнением о вещах, которые он мало знал.

После того посетили фабрику гобеленов, где Лебрен показывал и свою мастерскую, в которой он набрасывал сюжеты, особенно нравившиеся в ту эпоху, то есть похождения богов, пасторали, любовные сцены и тому подобное. Потёмкин смотрел на рисунки сдержанно; Румянцев целомудренно отворачивался, и лишь один Прокофьич чуть не облизывался, глядя на рискованные сюжеты, причём то и дело подталкивал Яглина.

– Гляди-кось, Романушка, как этот лебедь на жёнку-то наскочил!.. А этот пастух как девку-то облапил, а мальчонка с крылышками стрелу в них пущает. Ах, греховодники!.. Как хорошо всё это они изображают!..

Оттуда посольство направилось в Лувр и между прочим осмотрело королевские кладовые, где хранилась мебель короля, которой французы хотели похвастаться.

Потёмкин холодно выслушал эту похвальбу и произнёс: «У его величества нашего государя есть много таких же хороших вещей», – и пошёл дальше.

Пятнадцатого августа отправились в Версаль, где любовались колоссальным дворцом, выстроенным Людовиком XIV. Русских приводили в восхищение тянувшиеся на громадное расстояние фронтоны дворца с бесчисленными окнами между громадными колоннами и бюстами под высокими мансардными крышами. Всех поразила великолепная лестница, ведшая в залы верхнего этажа. Но более всего привели в восхищение Зеркальная галерея, где Лебрен увековечил деяния Людовика XIV, и сады, где группы деревьев, прямолинейных аллей и дорожек были не чем иным, как продолжением дворца, зелёной архитектурой, подражавшей каменной и дополнявшей её. Этот сад был созданием гениального Ленотра и послужил образцом для устройства резиденций всех владетельных лиц той эпохи.

«А на конюшнях у короля стоят до тыщ лошадей хороших, и арабских, и перских, и турецких, – записал в своих заметках Румянцев. – А в сараях двести карет золочёных. И тысяча двести слуг, и восемьдесят красивых юношей, все в бархате и шёлке, ходят за королём. Роскошь зело изрядная».

На обратном пути из Версаля посольство возвращалось через Сен-Клу, где остановилось в замке герцога Орлеанского и любовалось на фонтаны.

На следующий день посетили французскую Комедию, где труппа квартала Маре дала для них два представления.

Между тем за всеми этими удовольствиями не позабылось и дело. В скором времени Берлиз привёз посланнику проект коммерческого регламента, составленного Кольбером и состоявшего из пятнадцати статей. В этом регламенте, после обещаний «союза и соглашения, совершенного единомыслия, братской любви и согласия», могущих в будущем соединить обоих государей и их наследников, говорилось далее об обеспечении купцам обеих стран свободы въезжать и находиться в данном государстве, покупать и продавать, подчиняться общему праву, строить, нанимать, быть судимым консулами своей нации, а также исполнять религиозные обряды по своей вере. При этом Кольбер настаивал, чтобы французские купцы платили половинную, против англичан, пошлину.

– Нам не дано права заключать какие-либо договоры, а о сём надлежит вам послать к нашему государю вашего посланника, – ответил на это Потёмкин.

На следующий день к Потёмкину, по приглашению Кольбера, явилось много купцов; они стали спрашивать посланников: какой товар можно посылать в Москву и в какой порт. Говорили об Архангельске, что там лёд стоит целые полгода.

Потёмкин не согласился на провоз водки и табака и указал на белое и красное вино, различные материи и подобное. Относительно же вывоза из Москвы он указал на меха, кожу, сало и пеньку. Купцы ушли, обещав в следующем году прислать в Архангельск корабль.