Текст книги "Светлые аллеи (сборник)"

Автор книги: Владимир Ладченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

О, спорт!

Со спортом у меня отношения так и не сложились, как я их не складывал. Они скорее вычитались. Посудите сами, ни бегать не могу, ни прыгать, ни упражнения на бревне сделать. А учителя физкультуры меня ненавидели с первого взгляда на мою вызывающе антиспортивную внешность – иллюстрацию к брошюре «Рахит у детей и его течение». Потом начинались веселые старты и я в полном блеске оправдывал их худшие ожидания – уверенно плёлся в самом хвосте.

Не понимаю я физкультуры. Смысла не понимаю. Бегать, прыгать, приседать – безрезультатно расходовать свою и так небольшую энергию в непонятных целях. Все говорят – гиподинамия. Это сколько денег нужно иметь, чтобы она была? Ведь постоянно крутишься, шустришь – какая гиподинамия?

Многое приходит в голову, много воспоминаний, как дерьмо всплывает в памяти… Как год не ходил на физкультуру, потому что тяжело болел. Такая была у меня справка. Учитель физкультуры, видя мой постоянно жизнерадостный вид, полагал, что я умелый симулянт и что с такой счастливой мордой люди не болеют. И что вы думаете? Через 25 лет выяснилось, что моя болезнь была врачебной ошибкой докторов – вредителей и я в то время был здоров, как гладиатор. И учитель-то оказался прав! Ан прошлого уже не вернёшь. И хотя давно уже этот педагог безобразно спился и в отношении меня было ещё много всевозможных ошибок, а вот поди ж ты, всё вспоминается этот далёкий и глупый случай.

Или построение. Прекрасный осенний денёк. Всюду солнце, ликующая свежесть и курлычат, направляясь отдыхать на юг, перелетные птицы.

Но всегда находился в предыдущем школьном выпуске один, не побоюсь этого слова, гандон, которому было больше всех надо и который писал учителю физкультуры из армии. Смысл письма – хорошо вы нас гоняли на физ-ре, Илья Ильич, но мало. Побольше надо. В армии, мол, это удивительно как пригодится. Добрейший Илья Ильич гордо зачитывал письмо перед строем, сморкался и говорил:

– Так что, ребята вместо пяти кругов сегодня восемь.

И мы, высунув языки и давая себе страшную клятву начистить этому писуну рыло, бежали восемь кругов. Стоит ли говорить, что всех дальше язык был высунут у меня.

С омерзением вспоминаю, как я бежал лыжный кросс… Я в принципе и до этого бежал этот кросс. Но тогда всё было замечательно. Идёшь на лыжах, идёшь, чувствуешь – слегка утомился. Заехал за куст, выкурил сигаретку, а потом срезал лыжный круг наполовину. Но с этими срезаниями я все-таки погорячился и поэтому пришёл к финишу с результатом мастера спорта и даже не вспотел. Награды мне, конечно, не дали, а поставили двойку. И вот я и ещё 4 залётчика вроде меня бежали этот кросс повторно. Чтобы мы не срезали углы, вокруг были выставлены дозорные из школьных жополизов. А уже весна, а на трассе уже частично не снег, а чернозёмы. И ты на лыжах по этим чернозёмам прокладываешь, как трактор, первую борозду. Тяжело шли. Одного снега вдоль трассы я наверно съел килограмма два. Прямо жор напал. Как я не умер на дистанции, до сих пор не пойму. Уцелел просто чудом.

Игра ещё такая спортивная есть. Футбол называется. Участвовал пару раз. Странная она какая-то. Там главное метко пинуть мяч и забить пресловутый гол. Я долго и истово носился по полю, но мяч ко мне не попадал. И я этому тихо радовался. Если бы он попал ко мне, то обнаружилось бы моё полное бессилие его укротить и стреножить. Он такой небольшой и отскакивающий под произвольными углами. Для моих бестолковых ног, у которых плохая связь с головой, задача архисложная. Я уже надеялся, что всё закончится благополучно – мяч сам по себе, я сам по себе и мы с ним так и не пересечёмся. Однако пересеклись. К концу первого тайма мяч всё – таки попал ко мне. И даже не ко мне, а в меня. Защитник противника изо всей своей огнедышащей силы вдарил по мячу, а в двух метрах от него суетился, изображая активность и волю к победе, я. И прямо в мой неумный лоб. Очки прыснули в разные стороны, но и они не смягчили удара. Я лежал в глубоком нокауте. Меня взволнованно обступили со всех сторон. Одни предлагали сделать мне искусственное дыхание, но не знали куда.

Более прагматичные предлагали оказать не первую, а последнюю помощь, т. е. добить. Всё равно, мол, не жилец. Наконец мне обрызгали лицо водой из лужи и за ногу отволокли в сторонку, где я лежал и медленно приходил в себя. И даже не приходил, а приползал.

Хоккей мне нравился больше. Это более прыткая и юркая игра. Шмыг, шмыг и гол. Но моя спортивная карьера складывалась очень трудно.

Меня преследовали травмы. Как это у Хэмингуея написано: «По ком звонит колокол? Колокол звонит по тебе». По твою смуглую душу. А куда летит шайба? Правильно. Тоже к тебе. В этот момент ты падаешь, коньки чрезвычайно скользкие, поднимаешь своё доверчивое лицо и тут шайба и прилетает. Искры из глаз такие, что хоть прикуривай. Всё это, конечно, расшатывало мои нервы, не говоря уже о зубах. Но как спортивная оздоровительная игра хоккей очень хорош. Эти броски, когда они не в мою сторону, обводки, скоростные комбинации… Но потом меня стали больше интересовать комбинации женские и я ушёл из большого и малого хоккеев. Тем более мне всё труднее было найти дураков, которые бы взяли меня в свою команду. Кому охота проигрывать?

Боксом я принципиально не занимался. Ехать на секцию через весь город, чтобы там тебе набили морду? Ты выйди вечером из подъезда, зайди в подворотню и получишь то же самое. И ехать никуда не надо. В лёгкой атлетике я также бесповоротно разочаровался после того, как она разочаровалась во мне. И, кстати, ничего лёгкого я в ней так и не обнаружил. Про лыжи я уже рассказывал. Про волейбол тоже, а если нет, не беда – там тоже не получилось. Единственная игра, в которой я мало-мальски преуспел – это шахматы. Однажды я даже выиграл у мастера спорта. Вот так. Мы тоже не лыком шиты. Правда, как потом выяснилось, у мастера спорта по самбо. Ах, если бы я знал это раньше!

Я бы конечно тогда не стал воровать с доски ту злополучную ладью… Но зато теперь я умею безошибочно предугадывать сырую погоду благодаря вывихнутой во время того шахматного поединка ноге.

В общем как я не дружил со спортом, спорт со мной дружить категорически отказывался. Но сдаваться не в моих правилах. Сейчас я занимаюсь спортивной охотой и спортивным браконьерством. Правда, что здесь спортивного, я ещё не выяснил. Но сам процесс мне нравится. Особенно привалы с приёмом допинга. На охоте тоже соревнуешься, только со зверями, а также с грубыми животными, которых называют егерями и лесничими. Нужно добыть зверя и при этом не попасться самому. Но травматизм, конечно, существует. Например, охота на медведя. Как уже отмечалось правее и выше, бегаю я из ног вон плохо, а на охоте на медведя, если промахнешься, быстрый бег по пересечённой местности – незаменимая вещь. В общем сходил я на медведя, а потом целых три месяца ходил только на «утку». Но даже когда медведь ломал и мял меня, как падшую женщину, я не утратил присущего мне удивительного мужества и хладнокровия и продолжал бороться. Резко провёл ему один удушающий приём. Штаны, правда, потом пришлось выбрасывать, но медведь стал ощутимо задыхаться. Носом он дышать не мог, а рот его был занят… Тут к счастью слезли с деревьев другие охотники и застрелили зверюгу, а потом мёртвого добили прикладами.

В основном же я охочусь на зайцев, из-за мяса. Но в последнее время не хожу. Стыдно. С деньгами стало полегче и вопрос с питанием потерял свою остроту. А убивать зайцев просто ради терпкой романтики убийства как-то неловко. Поэтому не хожу. Пускай живут. Если и мне на земле нашлось место, то им и подавно найдётся. Так что бога ради. Тем более что бегают они лучше меня. Спортивные такие.

Анджело

Люди без чувства юмора будут наверно смеяться, но я почему-то убеждён, что если человека, как какого-нибудь породистого графа, посадить лет этак на 25 в одиночку и ограничить культурную программу в этой одиночке до нуля, то даже и в этом форс-мажорном случае он может написать о своей жизни в камере увлекательный роман. Я не имею здесь ввиду полубезумного Ленина, который «вечерял» в камере чернильницами. Я про другое. Сюжет, навскидку, о своей например верной и трепетной дружбе с пауками, живущими в каземате. О милых солнечных лучах, раз в день простреливающих камеру. Или о клопах там, вшах. Чем не тема? Если, допустим, писать о вшах, то сюжет можно в прямом смысле брать из головы – их непосредственной среды обитания.

Так что при наличии таланта и выкованной воли можно начирикать. А при наличии связей даже и издать. Найти своего благодарного и близорукого читателя. Или чужого найти – всё равно.

Я, конечно, в одиночке не сижу, а живу, увы, среди так называемых людей и скажу откровенно – они не менее интересны пытливому взору, чем пауки и мокрицы. Особенно в период размножения и брачных игр. И вокруг столько невероятных и загадочно – порочных людей, что возникает даже оторопь, как от кислого яблока. Как о них не написать? Умрут ведь и никто не вспомнит их особинку. А сколько красивых до жути женщин с натруженными половыми органами? А сколько «синих чулков», погибающих от одиночества?

Взять ту же работу, которая сама по себе до изумления противна, но соратники – то, соратники! О каждом можно, не задумываясь, накропать повесть, а о некоторых даже небольшой роман. Я, правда, не пробовал, но нутром чую, что можно. Роман ведь не штаны – материала хватит. Один из нас отчаянный рассказчик, очернитель реальности правдой. И каждая его история, как сказка с «жили – были» начинается с роковых слов «нахуярился я один раз». И дальше следует фейерверк апокалиптических и неизбежных событий. Другой с точностью до градуса предсказывает, как пифия, погоду. К ненастью и измороси у него нездоровится левой ноге, к вёдро у парня свербит, тянет и топырит правую… Когда же грядёт неустойчивая погода, у него, как вы уже догадались, ломят и отнимаются яйца. Такой вот своеобразный барометр.

Или взять Анджело… О Анджело! Утешение моего сердца, летящее на общипанных, но белых крыльях утра!

Этот смуглоликий итальянец из пропахшей зноем и не нашей эрой далёкой Сардинии. Ему уже 54 года, но несмотря на это, он сохранил гибкость ящерицы, юношескую стать и крепкий разум ребёнка. Время не отчеканило на его лице морщин, а в голове извилин. Как он жил, что годы не оставили на нём своих печальных улик?

Жизнь, крупно говоря, театр и даже балаганное представление и у каждого из нас, как у актёров и шутов есть своё незримое амплуа, которому мы, как ни бесимся, а покорны. Нас окружают пылкие импотенты и тоскливые дятлы, роскошные идиотки и горькие мечтатели, вдумчивые дегенераты и скромные сволочи, восторженные простофили и ненасытные мозгоклюи, гнойные доброжелатели и кипучие лентяи, волки в овечьей шкуре и овцы в волчьей, честные «давалки» и нечестные «бралки», Спинозы стоеросовые и породистые выродки… Одним словом, всех не перечесть. Амплуа Анджело я понял относительно быстро. Этот тип людей я для себя обозначаю как «неувядаемый долбоёб». Конечно, ни один живой человек не укладывается в мёртвую схему, но всё же…

Выпивка и женщины – вот его главные ориентиры в ласковой, но беспощадной действительности. Энергия Анджело кипуча, как шампанское и неиссякаема, как человеческие беды. Я никогда не видел его уставшим. Английского и русского он знать не знает, но как – то общаемся, понимаем друг – друга по выражению лица. Ключевые слова «джаги-джаги» и «чупа-чупс». Кто говорит ему это «джаги-джаги», что значит волшебное «потрахаться», или «чупа-чупс», что значит милый его сердцу оральный секс, сразу становиться для Анджело верным другом.

Блокнотик Анджело, как с похмелья опух от телефонов проституток и различных кокоток. С проститутками, пропахшими, как ямщики, водкой Анджело легче – те работают по тарифу и ты просто берешь их некрасивое тело в прокат. С так называемыми порядочными женщинами всё безнадёжней. Кроме своего тела они ещё пытаются всучить вам свою мерзкую душу и называют всё это истасканным по постельным пружинам словом «любовь». Они потаённо циничны, сказочно хитры и ненасытны, как больной селитёром. Они ведут себя, как лошадиные барышники и не дай бог вам попасть в их руки.

А стоило пообщаться с Анджело 5 минут (проницательным хватало и 5 секунд), как все понимали – такого лоха грех не использовать. И у порядочных женщин обнаруживалась масса проблем – нечем кормить детей, неудачи с жильём, вусмерть больная мама и т. д. и т. п. И Анджело «раскручивали», как юлу. А он был доверчив и относился к людям, как говорится «с восторгом первой любви». Так что, кто угодно мог внушить Анджело что угодно. Кроме того, эти женщины постоянно воровали его мобильные телефоны, деньги и документы. И у Анджело отнималась нижняя челюсть от наших чистосердечных волчьих нравов. Обворовывали его и люди незнакомые. Когда Анджело появлялся на местном рыке, карманники бежали к нему гурьбой – кто первый успеет.

А однажды в ночном ресторане к Анджело подошла щепетильная девушка в белых носочках и очках, с томиком Гегеля под мышкой. Она попросила у Анджело телефон, мол нужно позвонить умирающему папе. Анджело растрогался, как старый еврей на пасху и дал. Стоит ли говорить, что больше ни своего телефона, ни этой девушки он не видел.

И в лексиконе Анджело кроме «джаги-джаги» и «чупа-чупс» появилось ещё одно слово «али – баба», что значит вор.

Опошляя шантажом чистые и отчасти целомудренные отношения с клиентом – пользователем, не упускали своего и проститутки. Проплатит Анджело, как честный человек, за окаянную ночь, полную земных восторгов, с продажным телом, а у прокуренной путаны утром появляется татарский блеск в свинцовых от бесстыдства очах и она заявляет – давай мол ещё 100 $, а то пойду в милицию и накатаю на тебя, что ты меня, напоив, изнасиловал туда – то и туда – то. А для Анджело проблемы с милицией – это лишение визы и самолётами, пароходами и поездами депортация в родные пределы. И он, испуганно ругаясь, платил.

Анджело в сущности был большой ребёнок, хотя и с увесистой пиписькой. И ещё, что отличало его от ребёнка, так это ослепительная, как свет звезды, и какая – то даже праздничная тупость во всём, что касалось работы. Эта тупость была фундаментальна и чиста, как храм и ничто, вроде проблесков логического разума не оскверняло её. Она была изумительна в своей первозданности и даже внушала лёгкое уважение. Анджело и фамилию носил под стать уму, что говорило о том, что малокровный интеллекту него наследственное. Сеньор Мелони. Если перевести с певучего итальянского на шипящий, как автобусная дверь, русский, то это означало Сеньор Дыня. В принципе нормальная крестьянская фамилия, но как не крути, овощ есть овощ.

Впервые я догадался (хотя и раньше несмелые предпосылки были) с каким светильником разума имею дело, когда, отработав неделю, Анджело, заседлав свой кургузый нос дальнозоркими очками (единственная дань возрасту), воззрился на компьютер и гордо признался, что он всё прекрасно, хотя и не совсем понял – и схему завода и процессы парообразования и возврат конденсата, даже одну формулу… Единственное, что он никак не может понять, в чём основная загвоздка – это как переводить килограммы в тонны и наоборот. Он, мол, привык работать с тоннами, а тут всё в килограммах, и по логике между ними должна существовать какая – то связь и зависимость. Или он ошибается? Килограммы и тонны каждые сами по себе? «Дуру включает» – пришла ко мне ошалелая мысль, но я заблуждался. Анджело был простодушней папуаса. И как он мог «включить дуру», если она у него никогда не выключалась?

– Ну как? – промямлил я – Как обычно, делишь на тыщу и получаешь тонны.

– Нет, – с лучезарностью в голосе сказал Анджело – ты мне формулу напиши.

Всё ещё отказываясь верить, я нацарапал ему на листочке «1 т = 1000 kg». На следующий день история повторилась – Анджело успешно потерял листочек, а его голова по устройству напоминало сито и не могла удержать никакой мелкой информации.

Шесть недель Анджело работал, сидел за компьютером, тупо вдохновлялся над схемами, стараясь что – то запомнить и внедрить в хилую память, а потом уезжал отдыхать и релаксировать в свою Сардинию. И всё. Чем он там занимался и что пил неизвестно, но за это короткое время он всё, чему учился здесь, до малейших подробностей благополучно забывал. И по приезду он опять учил с нуля, потому что в его голове было снова безмятежно – чистое и невозделанное поле. И даже вековая целина, ликующая цветами.

Но потом он даже в Сардинию перестал ездить, видимо не к кому. Жена выставила под зад коленом, дети большенькие, друзья отвернулись, как от неудачника… На отдыхающую вахту Анджело оставался здесь у нас, заинтригованный дешевизной шлюх и алкоголя.

А как он охотился на зайцев! Когда мы ехали багровыми вечерами на работу по пропахшей одиночеством степи, на одном и том же повороте всегда мистическим образом сидел заяц и делал вид, что его не видно. Нам молодым был по барабану этот заяц. Мы бы и на жирафа не обратили внимания. Но только не Анджело… Изловить зайца была его горячечная мечта и даже дело чести. Завидя сидящего зверя, Анджело со стоном хватал шофёра за рукав. Шофёр как копытом, бил ногой по тормозам. Таясь, с судорогами азарта на лице, Анджело вылезал из «газели» и на вкрадчивых шпионских цыпочках начинал подкрадываться к грызуну, заранее вытянув для поимки руку. Заяц, недоумевая от этих наивных помыслов, естественно убегал. Тогда Анджело стал возить с собою камни, но попасть было невозможно. «Порка мадонна!» – горестно стонал Анджело, поражённый в самое сердце стрелой неудачи. На работе он нашёл поясной фотопортрет зайца в Интернете, долго его разглядывал. Размышлял. И наконец его осенило. Потом он гордо поделился своим зоологическим открытием. Он понял, что благодаря врождённому косоглазию, заяц видит только то, что по бокам, а что перед его носом нет. Поэтому надо подходить к нему спереди, где он не видит, и просто брать его за уши. И Анджело горячо, пенясь гневом, защищал свою революционную теорию от нашего смеха.

И даже поделился ею с нашим боссом, тоже итальянцем. Хотел, видимо, козырнуть своей смышленостью. Босс, услышав такие новости, надолго загрустил, а потом распорядился не оставлять Анджело на пульте управления одного, а только со старшем – как бы он не натворил бед.

Со своими задатками Анджело лучше всего было лежать под сухим и страстным солнцем Сардинии в тени апельсинового дерева, в белой праздничной рубахе, с весёлой жопастой девкой, с бурдюком вина и верной гитарой. И распрягая душу от скрипучей телеги невзгод, перемежать выпивку, песни и интимные близости. Жить здоровой человеческой жизнью без этих адских излишеств типа работы, нехватки денег, выволочек начальства. Каких-то липких интриг…

Впрочем и у Анджело иногда случались кратковременные, как порыв ветра, плохие настроения. Но надолго зафиксироваться на этом состоянии он просто не мог физически. В такие минуту Анджело начинал бурчать себе под нос. Что то про своего соотечественника Джан-Франко, который методом большого кнута безуспешно пытался его чему-то научить. А также про одного зловредного серба, который его постоянно «закладывал» начальству.

Правда Джан-Франко уже четыре месяца как уволился из нашей шараги, но в мозгу Анджело сей факт ещё не успел запечатлится и поэтому он об этом постоянно забывал, а может помнил, просто всё не мог успокоится. Ну а насчёт серба Анджело как в воду глядел. Именно этот серб, как Иуда Христа, в последствии продал Анджело и ему пришлось уезжать в Сардинию навсегда.

А так Анджело глядел на мир просто. Все люди у него делились на «фашисто», «комунисто», «мафиози» и «педерасто». Себя он относил к борцам за независимость Сардинии. Примерно раз в месяц он смотрел по телевизору новости, после этого очень любил поговорить о геополитике, о соотношении сил на международной арене, о других берегах. Во всём этом он ни черта не смыслил. К алкоголю Анджело относился тоже безрассудно. Так к шоколадным конфеткам относятся дети. Сидим, допустим, в кафе, разливаем водку. Анджело свою рюмку, не дав поверхности успокоится, молниеносно выпивает. Тут тост, а у Анджело уже неналито. И ему наливали снова. А когда жажда пронзала его пятки, он поступал совсем бесхитростно – приводя в трепет других посетителей, Анджело брал со стола бутылку и раскрутив её против часовой, пил водку прямо из горлышка.

Все очень любили Анджело, его открытое солнечное сердце. Да и как его не любить – всегда что – то поёт, никому не делает и даже не планирует зла, никаких даже мелких камушков за благородной душой. Когда ты с Анджело, мир становился интересным, как порнографический журнал и отчасти сказочным. И даже каким-то нежным. И Анджело глядел на этот мир без этих взрослых предвзятостей и популярных извращений – «жизнь не удалась», «как жить дальше», «я так одинок». У детей таких грустных мыслей никогда не бывает. Это потом с ростом воспитанности начинается. А Анджело застрял в силу неизвестных причин на отметке 5 лет. Все его ровесники давно обзавелись сытыми животиками, мудрыми лысинами и респектабельными хроническими болезнями. Эти уроды давно остепенились на милость приличиям, жизнь их укротила. А Анджело, казалось, только начинает жить и в его груди ещё полыхали все зори этого мира, созданного для любви, улыбок и танцев вприсядку.

Я редко завидую людям, но Анджело я завидовал. А как ещё прикажете относится к единственному нормальному человеку среди моих знакомых. Нормальному – значит счастливому.