Текст книги "Тайна леса Рамбуйе"

Автор книги: Владимир Катин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Не раскисайте, вы же мужчина, месье Сен-Бри. Это не конец вашей жизни.

Клод вздохнул, подумав: «Ой-ой-ой! Он меня снова жалеет и утешает».

– Что вы собираетесь делать?

– Когда?

– Вообще и в частности, после краха вашего предприятия.

– Газеты буду продавать. Вразнос. В кафе и барах. И Клод вспомнил старика разносчика газет, у которого недавно покупал вечерний выпуск «Фигаро» в каком-то ресторанчике в Париже.

– Я серьезно спрашиваю, что вы намерены делать теперь? – Он выделил голосом «теперь».

– Вы так спрашиваете, будто хотите мне предложить…

– Хочу! И предлагаю. Сколько вам нужно, чтобы все восстановить?

Клод посмотрел на горбуна, поднял глаза к лепному потолку, пошевелил губами и назвал сумму.

– Вы получите эти деньги.

– Да? С неба или из-под земли?

Дорт с силой ткнул себя пальцем в грудь.

– Я вам их дам!

– Вот как! Да вы, оказывается, миллионер и к тому же филантроп.

– Нет, месье Сен-Бри, не филантроп, не альтруист, а, как и все в нашем мире, человек корыстный. Я предлагаю сделку. Вы получаете деньги, а взамен – оформляете развод.

Клод сделал страшные глаза.

– То есть как развод, месье Дорт?

Дорт очень волновался и походил на отчаянного игрока, идущего ва-банк: лицо человека, одержимого идеей-фикс, глаза требовательные, даже злые.

– Как это так – развод? – уже мягче, чтобы не пугать Дорта, переспросил Клод. – Вы, должно быть, спятили.

– Официально – вот как, месье Сен-Бри. Со всеми формальностями. Я вам плачу деньги за развод. И все ваши лошадки, стойла, конюхи – снова при вас. А Шанталь – свободна. И поступит она со своей свободой так, как ей заблагорассудится. Таковы мои условия. Я не сумасшедший. А может быть – сумасшедший. Но раз в жизни – пусть!

Клода подмывало поломаться, поиграть комедию или несильно дать горбуну по физиономии. Но вдруг разом сделалось скучно и противно, хотя все случилось так, как хотел, как рассчитал, к чему вел.

– Хорошо, – сказал он утомленно и почувствовал, что на самом деле устал. – Я согласен. Давайте чек и забирайте жену.

– Я ее отнюдь не забираю, месье Сен-Бри! Просто она будет свободна от вас и пусть поступает, как ей угодно.

– Бросьте вы это, Дорт. – И Клод заговорил резко, с вызовом. – Не считайте меня дураком больше, чем я есть.

Или я не вижу ваши ужимки, домогательства? Мне бы давно пора вздуть вас, как следует, а я руку жму.

– Вы возбуждены, месье Сен-Бри. Понимаю ваше состояние.

– Еще бы! Потерять и конный завод, и жену.

– Но все в жизни поправимо. Считайте, что уже обрели потерянное имущество, а утрата женщины, как писал один поэт, непременно обещает обретение другой.

Но тут уж Клод не мог отказать себе в удовольствии поставить на место депутата Соседней страны, мэра и знатока английской поэзии.

– Писал это не «один поэт», месье Дорт, а Шелли, но совсем по другому поводу. Писаны эти строки о любящей женщине, которая жертвует собой ради счастья ее любимого с другой – настолько она его обожала и боготворила. Чувствуете разницу, месье?

Дорт был ошеломлен, и Клод даже забеспокоился, что его неожиданно прорвавшиеся познания могут расстроить сделку.

– Пишите же чек, месье Дорт. Дело есть дело.

Дорт покачал головой.

– Нет, нет! Чека не будет. Я привезу наличными. Мне так удобнее. Я должен съездить кое-куда, чтобы достать деньги.

– Езжайте. И возвращайтесь побыстрее, пока я не передумал.

«Как бы он сам не одумался!» – промелькнуло у Клода.

Шанталь не расспрашивала, зачем понадобилось жечь несуществующие конюшни и почему внезапно исчез Дорт.

Оставшись, наконец, вдвоем, они много гуляли по окрестностям и, как старые добрые друзья, которые не виделись много лет, рассказывали друг другу о себе. И Клод узнал, что муж Шанталь страдал нервным расстройством и покончил с собой, выбросившись из окна.

Они наобум, бесцельно бродили по узким безлюдным улицам Кобура, и Клоду казалось, что идут они по вымершей Помпее. И на душе было пусто. Как в самом городе, как в безлюдных кафе и чайных салонах.

– Вы очень любили своего мужа, Шанталь?

– Если скажу «да», то получится банальный односложный ответ, и вы ничего не поймете. Лучше я расскажу вам что-то о нем.

Она застегнула верхнюю пуговицу пальто, взяла Клода под руку.

– Жили мы в небольшом двухэтажном домике с множеством торшеров, светильников, бра. Одним словом, у нас всегда было светло и уютно. Дом мы снимали. И когда мужа не стало, я легко рассталась с домом, потому что вся мебель, картины и прочее были тоже арендованы.

Мой муж служил в государственном учреждении. Он был старше меня, гораздо старше, и имел выслугу лет.

Шанталь замолчала, остановилась, повернулась лицом к Клоду и, не выпуская его локоть, требовательно спросила:

– Скажите, в чем вы видите смысл жизни?

– Вообще или моей?

– Вашей!

– По-разному, Шанталь…

– Что значит – по-разному?

– В разное время по-разному. Юношей я видел смысл моей жизни в свершении великих подвигов. Но я чрезвычайно жестоко наказан за свои заблуждения… Есть такое явление природы – шаровая молния. Происхождение ее еще не выяснено. Огненный шар нежданно врывается в ваш дом – через открытое окно, форточку, дверь – и взрывается, испепеляя все внутри. Так было и со мной.

Клод помолчал, сам удивляясь точному сравнению, которое получилось экспромтом.

– После удара шаровой молнии обитель моих грез и мечтаний выгорела дотла. Но я, как видите, уцелел. Смысл моей жизни отныне не в том, чтобы отстроить новую, а разобраться в этом непознанном феномене – шаровая молния…

Шанталь разочарованно вздохнула. Она ждала другого ответа.

– Мой муж считал, что все на свете сущая чепуха – деньги, вещи, явления природы, служебная карьера. Он называл это мишурой. Смыслом жизни для него была я. Это была даже не любовь, не обожание в общепринятом смысле, а философия, религиозный культ. Муж был неистощим на выдумки доставлять мне радости, выражать свое преклонение. На службу он уходил очень рано, когда я еще спала. А в час пробуждения звонили в дверь и вносили корзину цветов. И так каждый день.

– Но вам не наскучила монотонность?

– Вы знаете, нет! Цветы не повторялись – всегда приносили разные.

Клоду сделалось весело. Он увидел Шанталь в ином ракурсе, который был скрыт заданной ей ролью. И, словно подхваченное ветром с Ла-Манша, уносилось, исчезало беспокоившее его сожаление, что навсегда расстается с неповторимо красивой женщиной. Как бы подбрасывая хворост в огонь, пристрастно расспрашивал ее о прошлой жизни, чтобы еще и еще убедиться в том, что она совсем не та, за кого принял ее, кем вообразил.

– По вечерам, – охотно вспоминала она, – мы смотрели фильмы, спектакли, ходили в гости или принимали у себя. «Тебе понравилось манто героини американской картины?» – спрашивал меня муж, и если я отвечала «да», то назавтра такое манто висело в моем гардеробе.

– Шанталь, дорогая моя Шанталь! Дорт – тот самый, кто вам нужен! Он двойник вашего покойного супруга. Он будет его продолжением, уверяю вас.

– Вы думаете?

– У-ве-рен! Он осыплет вас цветами, по воскресеньям станет возить в гости и показывать как произведение искусства, в будни по сто раз на день звонить и справляться о здоровье, вечерами сидеть у ваших ног, как верный спаниель.

– Похоже, вы правы… И я вновь обрету себя, свою прежнюю жизнь, не так ли?

– Конечно же!

– Все снова будет, как в Швеции… Мне так не нравится суматошный Париж. Хемингуэй сказал, что это вечный праздник. А по-моему – вертеп. Клод, я вам очень благодарна и признательна.

– Да, каждый из нас получит то, что хотел, а вы – еще и мужа в перспективе.

– Я прекрасно понимаю, что при моем участии вы делаете какие-то свои аферы. Ну и с богом! Меня они не касаются. Я, кажется, вас ни в чем не подвела, верно?

– Совершенно верно, Шанталь!

– Ваши аферы меня, повторяю, не тревожат. Но если у вас возникнут какие-то неприятности, то на меня, пожалуйста, не рассчитывайте. Отныне я вне игры.

Клод улыбнулся и впервые несколько фамильярно обнял ее за плечи.

– Я вам подарил Дорта, мадам. А Дорт, помнится, не входил в наш уговор. Дорт – премия за безукоризненно сыгранную роль моей любящей, по не очень преданной спутницы жизни.

На перекрестке сильный порыв ветра упругим мячом ударил им в лицо, и оба, защищаясь, крепче придвинулись друг к другу. Неожиданно для себя Клод поцеловал ее долгим поцелуем. И когда почувствовал, что и она целует его, отстранился и тихо сказал:

– Пойдем отсюда.

И была ночь – долгая и сумбурная, как запутанная кинолента. Но после, когда Клод вспоминал, она казалась ему короткой, словно вспышка молнии.

Впервые они завтракали не в ресторане, а у себя в номере, как все супружеские пары, жившие в отеле. Шанталь была весела, выглядела свежей и бодрой.

Они болтали о пустяках, когда в дверь постучали. Шанталь запахнула халат, на ходу поправила перед зеркалом волосы и повернула ключ.

– Боже мой!

На пороге стоял портье с корзиной белых, едва распустившихся роз. Цветы были артистически собраны в массивный веерный букет.

– Боже мой, у меня кружится голова от аромата! Как они пахнут, и как я люблю розы!

– Где прикажете поставить, мадам?

Шанталь показала на круглый столик у зеркала. Портье осторожно опустил благоухающий сугроб цветов.

– Клод, это ты?

– С вашего позволения, мадам.

– Какую радость ты мне доставил, Клод! Я хочу тебя поцеловать. Нет, нет, сиди, не вставай.

Она подошла к нему, нежно поцеловала в щеку и, прижав его голову к себе, гладила волосы, слегка покачиваясь, словно баюкая, говорила ласковые слова. И у Клода навернулись слезы. В один миг он пронзительно ощутил свое одиночество и неизбежность расставания с этой неожиданной в его жизни женщиной.

Он резко встал и отошел к окну. Ла-Манш кипел крутыми белыми волнами.

– Теперь слушай меня внимательно, – заговорил Клод, не оборачиваясь к Шанталь.

И она как-то очень покорно ответила:

– Да, да, слушаю тебя, Клод.

– Наша инсценировка завершается. Предстоит последний акт. Влюбленный Дорт поехал за деньгами, чтобы выкупить тебя у меня. Он привезет деньги на восстановление моего конного завода. В обмен на наш развод. Сколько нужно времени, чтобы развестись?

– Право, не знаю, Клод.

– Скажем, недели две. Через две недели сообщишь ему, что ты уже не мадам Сен-Бри. Вот, собственно, и все.

– Хорошо, Клод, хорошо.

– С этого момента мадам Шанталь Перро вольна располагать собой, как ей хочется. Может выйти замуж за Дорта и жить с ним в доме с массой светильников и абажуров. Может поступить и по-иному. Это ее сугубо личное дело. Все понятно?

– Да.

– Ты хочешь о чем-то спросить?

– Нет, Клод, не хочу. Мне все ясно и понятно.

– Тогда я хочу тебе сказать еще вот что. Не подумай, будто эта история затеяна для вымогательства денег у Дорта. Деньги, которые он привезет, не его и мне не нужны. Они – лишь необходимый реквизит в очень серьезной политической операции. Еще раз повторяю – деньги не Дорта. Со временем, возможно, ты узнаешь и больше.

Косматые волны за окном, урча и повизгивая, все яростнее набрасывались на изваяния пляжных дюн, обдавая набережную шипящей липкой пеной. Ла-Манш бушевал.

Глава десятая
Капкан для Кларка

Джордж Крафт появился в «Гранд-Отеле» как снег на голову – без предупреждения. Клод подумал было, что американец хотел застать его врасплох.

Влетев в бар, где Клод, поджидая Дорта, коротал время у телевизора, Крафт бросился к нему с сияющим лицом.

– Мистер Крафт? Как говорят в вашей стране, вы выглядите на десять тысяч долларов. Что стряслось?

– Вы превзошли все наши ожидания, месье Сен-Бри!

– Вы о чем?

– О Дорте, о Карле Дорте.

– Ах, вот оно что…

– Да, он у нас в кармане, и мы вынем его, когда будет нужно.

Клод подозвал бармена.

– Два виски. Нет, пожалуй, два двойных виски за счет этого джентльмена.

– Мне, пожалуйста, без льда и без воды. Я с дороги и сильно продрог. Представьте, в машине испортилась печка.

– Так давайте же выпьем, месье Крафт.

– Давайте выпьем за вас, месье Сен-Бри. Вы просто молодец!

И Крафт поведал о фантастическом превращении бессребреника Дорта в алчного вымогателя. Прервав отпуск, явился к себе в мэрию и потребовал Вана Кларка. Когда тот переступил порог кабинета, Дорт запер дверь и даже зачем-то зашторил окна. Диалог был коротким и деловым.

– Я принимаю ваши условия, Кларк.

– Ну и давно бы так.

– Мне нужны деньги.

– Слава богу, что образумились, господин мэр.

– Ваше мнение меня не интересует. Несите деньги!

– Вы хотите сказать, чек на ваше имя, господин мэр.

– Нет! Наличные деньги. Я не собираюсь вызывать кривотолки у банковских служащих.

– Понял, господин мэр, и удаляюсь.

От двойной дозы неразбавленного виски Крафт становился разговорчивым и, фамильярничая, хлопал Клода по плечу.

– Но каков ваш Дорт? Откуда вдруг в нем проснулась такая алчность? Что вы тут с ним сотворили, а? Вы знаете, сколько он запросил?

Клод, конечно, знал. Но сумма, которую сообщил американец, вызвала у него неподдельное изумление – она оказалась ровно вдвое больше названной им Дорту на «восстановление сгоревших конюшен».

– Так, так… Вы говорите, Дорт потребовал…

– Не только потребовал, но уже и получил всю сумму.

– Вот как! И даже получил.

Клод быстро прикидывал, зачем Дорту понадобилось столько денег – вдвое больше, чем он запросил. «Здесь какая-то загадка, – думал Клод. – В мой сценарий кто-то влезает без спросу со своими импровизациями».

Захмелевший Крафт уже обнимал Клода, бормоча:

– Вы молодчина, Сен-Бри. С вами можно делать дела.

Внимательно посмотрев на американца, Клод сделал знак бармену – еще виски.

– Итак, месье Крафт, вы прибыли в пасмурный Кобур исключительно для того, чтобы поздравить меня с успехом, в котором сомневались?

– Нет же, я возвращаюсь из Соседней страны, от Вана Кларка, и по пути заглянул к вам.

– Очень мило. Так, стало быть, вы прямиком от Кларка?

– Да, от него. И везу с собой расписку Дорта за полученные им деньги. Теперь-то он наш, в кармане, а? Можно было бы, конечно, поручить всю эту передачу денег Кларку нашему посольству в Соседней стране, но мой босс в Париже не захотел. Он говорит, что тогда все заслуги припишут себе наши коллеги в Соседней стране, а ведь работали-то мы с вами, Сен-Бри?

– Постойте, Крафт, дайте-ка мне взглянуть на расписку Дорта.

Американец расстегнул пиджак, затем жилет и рубашку и извлек из висевшей под мышкой пластмассовой планшетки вдвое сложенный лист писчей бумаги.

– Документ что надо! – балагурил Крафт. – Писан под диктовку Кларка. Теперь этот Дорт у нас в кармане.

Крупным четким почерком было написано:

«Настоящим я, Карл Дорт, обязуюсь отдать свой голос в интересах нации за то, чтобы американские ядерные ракеты были установлены в моей стране.

За оказанные американскому правительству услуги получил вознаграждение в размере указанной цифрами и прописью суммы.

Карл Дорт.

Дата».

Все было так, как хотели американцы, – деньги взяты, компрометирующая расписка в их руках. Все было, как задумано. Кроме одного – расписку писал не Дорт. Клод знал его бисерный почерк – Шанталь каждый день получала открытки, в которых Дорт извинялся за срочный отъезд по важным делам, писал о погоде и цитировал «по памяти» Уильяма Вордсворда:

 
Забывшись думал я во сне,
Что у бегущих лет
Над той, кто всех дороже мне,
Отныне власти нет.
 

Клод вернул бумагу и попросил у бармена зеленых оливок. Американец все говорил и говорил о чем-то, но Клод не вникал в его слова, жевал соленую мякоть и старался собрать воедино новые факты.

«Ловко же он их надул, паршивец Кларк, – думал он. – Настоящую расписку Дорта на сумму вдвое меньшую, чем отхватил, Кларк держит у себя. А эту, которая под мышкой у Крафта, состряпал сам. Собственноручно. Кому ж еще можно доверить такое, как не самому себе?»

– Месье Крафт, значит, денежки уплачены сполна?

Клод ткнул пальцем в грудь, где была спрятана планшетка.

– Разумеется, Кларку передана вся названная Дортом сумма. Копия расписки будет предъявлена тем, кто делает ракеты, кто заинтересован в их сбыте. Для оплаты. Для них это капля в море, тьфу, пустяк. Американское правительство, как вы понимаете, получает от установки ракет в Европе лишь стратегический выигрыш. Ведь если их запускать в Россию из Соединенных Штатов, то и лететь они будут дольше, и ответ придется по нашим городам.

– А но нашим городам, значит, можно?

– Но кто-то должен чем-то жертвовать ради спасения западной цивилизации от коммунистических гуннов! Наш вклад – ракеты, которые обходятся американскому народу отнюдь не дешево.

– А наш, так сказать, вклад – брать огонь на себя?

– Мы, американцы, не виноваты, что географически оказались далеко от России, а вы, европейцы, у нее под боком. Потому нам и приходится вас защищать. Иначе – крышка, проглотят Советы Европу, как устрицу.

– Это еще вопрос. Во Франции многие считают, что если русских не трогать, то сами они не полезут в драку.

Крафт широко улыбнулся своей натренированной улыбкой.

– Месье Сен-Бри, оставим глобальные проблемы войны и мира, их все равно не решить, да и никто нам не поручал. Вернемся к нашим баранам, как говорят у вас во Франции.

– Ну, что же, попробуем.

– Вы сделали большое дело. Но это лишь начало. Остаются еще два упрямца в парламенте Соседней страны, не понимающих, что мы желаем добра, и только добра. Мне поручено передать, чтобы вы занялись депутатом Эдди Локсом. Ему тридцать восемь лет. Самоуверен и строптив.

– Вы уже пытались на него влиять? Имею в виду доллары.

– У него их миллионы. Семейство Локсов владеет большей частью акций электронной промышленности всей Западной Европы.

– Стало быть, Локса не купишь?

– Да. В жизни бывают исключения.

– Позвольте узнать, почему же Локс оказался в вашем черном списке кандидатов на предательство?

– Месье Сен-Бри! Не на предательство, а на переубеждение.

– Допустим. Дело не в терминах, а в сути.

– А потому, что Локс фантастически богат. Значит, по крови, по интересам он – наш. В нашем лагере.

– Но почему же тогда этот Локс против ракет?

– Вот тут несуразица, которую надо исправить. Локс заблуждается. Но у миллионера и убеждения должны быть под стать состоянию. Выбрав его, мы исходим из этой простой логики, месье Сен-Бри.

Клод вздрогнул от повелительного голоса Крафта; ему почудилось, что говорит кто-то спрятавшийся сзади, он даже заглянул через плечо американца.

– Локс оказался странным человеком, – продолжал дипломат развинченным голосом подвыпившего человека. – Он не желает смешивать бизнес с политикой, хочет, чтобы деньги – отдельно, убеждения – врозь. Так не бывает!

– Еще виски, Крафт?

– Нет. Хватит.

– Но вы же не за рулем. Надеюсь, у вас свой шофер.

– Да. Свой шофер. И два сопровождающих. Крафт качнулся в сторону и чуть не упал. Только тут Клод понял, что американец приехал к нему уже сильно пьяным.

– Так что же Локс?

– Он все, все от-тверг. С негодованием. Его ничем не пронять. Ничем Локса не возьмешь. Но! Переубедить его необходимо. Ясно? Миллионер не может быть в толпе горлопанов, орущих: «Долой американские ракеты!» Каждый должен знать свое место. Как в шахматах – конь ходит углом, пешка едва-едва, а ферзь – по всей доске. И если какая-то фигура сделала ложный ход, то наш долг – поставить ее на место.

– Остроумно. Кто бы мне указал, где мое место.

– Простите, вы о чем?

– Да ни о чем. Итак, есть Эдди Локс, миллионер, который не хочет ваших ракет в своей стране и который должен осознать этот просчет. Так?

– Да, месье Сен-Бри. Вы правильно поняли.

– Задача потруднее, чем справиться с горбатым Дортом, месье Крафт.

– Но вы же сами вызвались заняться всеми тремя кандидатами на… На переубеждение.

– Хорошо. Буду думать.

– Думайте. А я двинусь дальше, в Париж.

– Не забудьте, что в вашей машине не работает печка.

– Ну и что?

– Давно у вас эта машина, кажется, «кадиллак»?

– Шесть месяцев.

– За шесть месяцев в американских машинах печки не перегорают.

– Не понимаю.

– Кто-то копался в машине, установил подслушивание и в спешке выключил печку.

– Да?

– Похоже на то.

Крафт засмеялся.

– Не беда. Я не веду откровенных разговоров в машине. Передатчик – не взрывчатка.

– Вы правы, месье Крафт. Взрывчатка в автомобиле намного хуже. Может убить. И даже не того, кому предназначается.

– Почему вы так сказали?

– Потому что так случается.

Клод понял, что сболтнул лишнее, вспомнив некстати соседа капитана Курне, подорвавшегося в его машине. И он показал рукой на телевизор.

– Насмотрелся детективных фильмов, вот и мерещится разная чушь. Счастливого пути и до скорой встречи. Видимо, и я завтра буду в Париже.

– До свиданья, месье Сен-Бри. – Крафт крепко, до боли сжал ему руку. – Но как же вам удалось переиначить Дорта? Не расскажете?

– Нет!

– Ха-ха! Скрытничаете? Ну, будьте здоровы.

Клод видел через стеклянную дверь, как Джордж Крафт влез в черную машину с дипломатическим номером, и она выехала на шоссе, ведущее в Париж.

Дорт объявился в отеле на следующий день и сразу же пригласил Клода к себе в номер.

– Вот деньги. Все, что вам обещано.

И поставил на журнальный столик новенький коричневой кожи чемоданчик, щелкнул замками. Внутри плотно лежали пачки банкнот.

Но Клоду, как кошке, поймавшей мышь, не хотелось так скоро расстаться. Вспыхнуло желание поиздеваться над влюбленным горбуном, продавшим свой депутатский мандат за благосклонность женщины.

– Вы, я вижу, деловой человек, месье Дорт. Хотите от меня расписку, что, мол, я, Клод Сен-Бри, в здравом уме и твердой памяти получил от достопочтенного мэра сумму, за которую уступаю свою законную и любимую жену? И подпись разборчиво.

– Вы пошляк, месье Сен-Бри!

– Никогда им не был. Всю жизнь – циник. Это вовсе не одно и то же, месье мэр.

Клод прошелся по комнате, придумывая, чем бы еще досадить. Но не придумал.

– Так нужна вам моя расписка или нет?

– Не нужна.

– Как? Вы мне верите на слово? В наше время?

Дорт молчал. Маленький, ушастый, большеротый, болезненно-самолюбивый, он с первого знакомства был неприятен Клоду. И в этот момент особенно.

– А вдруг я не разведусь с Шанталь? Возьму ваши купюры и был таков, как тогда?

– Никак. Мне все надоело. Пойдите, пожалуйста, вон.

– Н-да, месье мэр и он же депутат и любитель изящной словесности, вот оказывается, что делают с человеком любовь и деньги.

Клод пристальней вгляделся в Дорта и увидел в нем большие перемены. Осунулся, побледнел, постарел. И страдальческие глаза утопающего, который гибнет, а схватиться не за что.

Сразу же расхотелось валять дурака. Клод взял чемоданчик с деньгами и в дверях сказал, что через неделю оформит развод.

В тот же вечер Клод и Шанталь экспрессом отбыли в Париж. Всю дорогу молчали и со стороны казались совершенно чужими людьми, очутившимися в одном купе.

Они простились на Аустерлицком вокзале. Была уже ночь. На стоянке такси маслянисто блестели в электрическом свете фонарей политые дождем крыши автомобилей.

– Месье с вами не едет? – спросил шофер, оборачиваясь к Шанталь.

– Нет, не едет.

И черный «мерседес» уплыл в ночной влажный город.

Наутро Клод, Жан-Поль и Робер держали совет.

– Расписка Дорта, которую прячет Кларк, – вот что мне нужно, – взволнованно говорил Клод. – Этой детали не хватает в закрученной нами операции. Поймите, если мы добудем подлинную расписку и перед голосованием в парламенте вернем Дорту, то ему будет нечего бояться, и он снова скажет американцам свое «нет». Но как ее извлечь из сейфа Кларка? Наверняка он хранит ее в своем несгораемом шкафу, как ты думаешь, Робер?

– По всей вероятности, да. Сейф – единственное надежное место, куда можно спрятать лист бумаги.

– Мой дорогой дядя, что скажешь ты?

– Давайте выпьем по чашке хорошего кофе. Сейчас сам сварю.

Жан-Поль ушел на кухню, гремел оттуда посудой.

– Э, Робер, я знаю характер моего родственника. Если бы у него была хоть какая-то мало-мальски оригинальная идея, он не пошел бы готовить кофе, а начал опробовать ее на нас. Может, ограбить Кларка и выкрасть бумагу?

– Хлопотно. К тому же мы не умеем грабить.

Кофе пили молча.

– Прекрасный кофе, дядя Жан-Поль. «Мокка»?

– Нет, «арабик».

– Да? Пил я «арабик» в Джибути, в Чаде. Там только этот сорт и разводят. Но вкус его в тех местах совсем другой.

Так они разговаривали ни о чем, но каждый тем временем думал о расписке Дорта. Первым заговорил Робер.

– Клод, ты предложил ограбить Кларка. Нужно придумать – как? Ведь иного выхода нет.

Оба посмотрели на Жан-Поля. Старик прохаживался по просторной гостиной, рассеянно прикасаясь к попадавшимся на глаза предметам. Потрогал глиняный карфагенский светильник, смахнул пыль с испанского веера.

– Нет, друзья, грабить нельзя. Это уже серьезное нарушение закона, а значит, и риск провала всей нашей работы. Не грабить Кларка, а каким-то манером выманить у него бумагу, извлечь…

– Милый мой дядюшка Жан-Поль, как извлечь? Может быть, в присутствии самого Кларка?

Жан-Поль вертел в руках турецкий кинжал. Подняв его торжественно вверх, он воскликнул: «Эврика!» И принялся кружиться по комнате, напевая: «Эврика! Эврика! Эврика!»

– Слушайте меня, молодые люди! Бумагу надо извлечь, как сказал шутливо Клод, именно в присутствии Кларка и при его помощи.

– Ага, понял, – засмеялся Клод. – Паяльником по пяткам, и Кларк нам выложит все секреты.

– Нет! Нам нужен гипнотизер!

Жан-Поль рубанул воздух кинжалом.

– Гипнотизер! Вы поняли мой замысел или пока еще нет?

– В принципе да. Но…

– Никаких «но»! Ищите гипнотизера.

У Робера был один знакомый по имени Геллер, студент медицинского факультета, который гипнозом мог заставить бросить курить и даже спас одного запущенного наркомана. Вопрос в том, согласится ли он провести сеанс с Кларком в необычных условиях – в его рабочем кабинете, скажем, во время интервью. Робер пообещал все выяснить.

Жан-Поль загорелся своей выдумкой и тут же набросал план операции. Под каким-то предлогом Кларка приглашают выступить по французскому телевидению, и к нему прибывает съемочная группа – Робер, Клод и гипнотизер. Во время интервью Кларка усыпляют, дают команду открыть сейф и забирают расписку, если, конечно, она хранится именно там.

– Безусловно, друзья, – говорил Жан-Поль, – во время операции возникнут какие-то неожиданности, непредвиденные обстоятельства, и решать их придется не мешкая. Но суть ясна, а ваша находчивость скорректирует мой план по ходу дела.

Замысел понравился – дерзкий, но остроумный. Робер считал, что Кларка легко можно завлечь в ловушку, предложив высказаться по телевидению об американских ракетах в Европе. Тема была его коньком, а выступление – бесплатной рекламой. Кстати, и американцы будут довольны.

– Ты и правда собираешься выпустить его на экран? – спросил Клод.

– А почему бы нет? Дадим минуты на две в вечерней программе новостей под рубрикой «Те, кто за ракеты». Есть у нас такая рубрика. А вслед пустим массовую демонстрацию в той же Соседней стране с нашим комментарием: «А это те, кто против». И все получится сбалансировано.

Вечером Робер позвонил Клоду: Геллер за хорошее вознаграждение согласен провести сеанс с Кларком, не интересуясь, что к чему и зачем. Вопрос об интервью Кларка был также улажен с директором телевизионной программы.

Через три дня съемочная группа отправилась в Соседнюю страну.

Машину вел Робер. Клод приглядывался к новому компаньону. Геллер был небольшого роста, с грустными иудейскими глазами, пухлыми негритянскими губами, которые постоянно чуть-чуть улыбались. Контраст печальных глаз с улыбкой приводил в замешательство – в разговоре было трудно попять, серьезно он настроен или иронизирует. Это раздвоение лица гипнотизера, манера изрекать двусмысленности или отмалчиваться делали его загадочным, таинственным.

– Вы слыхали что-нибудь о том человеке, к кому мы едем? – спросил Клод.

Геллер пожал плечами и отвернулся к окну.

Долго ехали молча. Вдруг сосед Клода потянул его за рукав и шепнул:

– Закройте глаза. Плотно, плотно.

Клод подчинился.

– А теперь скажите – какого цвета руль нашей машины?

Клод ответил, что не знает, и, открыв глаза, увидел темно-зеленый в дырочку чехол на обруче руля.

Геллер тихо смеялся.

– Чудеса! Мы ничего не замечаем вокруг себя. Смотрим, но не видим.

– Полбеды! – отозвался Робер. – Мы порой живем, по не чувствуем жизни. Как роботы. Это хуже.

А Геллер все над чем-то посмеивался, но в глазах таилась тоска и даже скорбь.

Кларк принял их в своей загородной вилле, объявив, что интервью будет проходить на пленэре. Так возникло первое непредвиденное обстоятельство, о чем и предупреждал Жан-Поль.

Робер профессионально взялся за Кларка.

– Прекрасно, месье Кларк. Но здесь мы снимем лишь часть нашего репортажа, так сказать, фрагмент. Ведь мы решили, учитывая значимость и общественный вес вашей персоны, снять вас, как говориться, крупным планом, то есть сделать небольшой документальный фильм. Мы вас отснимем и здесь, в домашней обстановке, и с вашей любимой собакой. Надеюсь, у вас есть любимая собака?

– А как же! Кижу, Кижу! Найдите мне Кижу.

– Короче говоря, месье Кларк, сценарий таков: вы – в своей семье, вы – с собакой Кижу, в розарии, словом – в непринужденной обстановке. Но прежде всего вы – деловой человек, не так ли?

– Безусловно!

– Вы предприниматель, к тому же со своими оригинальными политическими взглядами. Есть у вас такие взгляды, месье Кларк?

– О!

– Я так и знал. И вы, я уверен, выразитель настроений большинства привилегированных людей Европы.

Кларк млел.

– Поэтому мы обязательно должны показать вас в рабочей обстановке – в вашем кабинете.

Кларк не возражал.

Долго позировал перед камерой в своем поместье: нюхал розу, ласкал Кижу, блаженно брел по просеке и даже, переодевшись в теннисный костюм, попросил снять себя на корте. После лирической увертюры все поехали в его канцелярию, где был накрыт обед. Съемочная группа с аппетитом ела утиный паштет, спаржу и кроличье рагу. Клод тихо спросил у Геллера – справится ли он с подопечным.

– Без проблем. Натура вспыльчивая, легко возбудимая. Такие быстро устают. С самого начала интервью Кларка надо чем-то раззадорить, взвинтить, и он скоро выдохнется и будет готов для опытов.

Наконец, Кларк пригласил их в свой рабочий кабинет. Массивный несгораемый шкаф стоял рядом с письменным столом.

– Черт возьми! – не удержался Клод и отвел Геллера к окну. – Замка в сейфе нет, значит, без ключа. Я нервничаю. Не нравлюсь себе. Как же без ключа? Тут какая-то другая система.

– Не беда. Не волнуйтесь. Дайте вашу руку. Зря нервничаете. Слушайте меня: раз есть дверца, то, значит, бронированный сундук открывается.

Клод в миг обрел спокойствие и уверенность. Сделалось даже весело и захотелось громко пошутить. Но Геллер сильно сжал ему руку и шепнул: «Спокойно, без лишних эмоций». И принялся расставлять осветительную аппаратуру.

– Слишком яркий свет, – пожаловался, жмурясь, Кларк, когда вспыхнули юпитеры. Свет убавили, и съемка началась.