Текст книги "Тайна леса Рамбуйе"

Автор книги: Владимир Катин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава девятая
Двойная игра Клода Сен-Бри

Прошла неделя. Клод каждый день заглядывал в «Мистраль», но Бернар молчал. И только примерно на десятые сутки было передано, что Крафт встретится с ним в Люксембургском парке.

Стоял солнечный осенний день. Флегматичный пожилой полицейский дремал у золоченых, ажурного литья ворот. Оранжевые листья каштанов застилали дорожки.

Крафт стремительно шел навстречу Клоду по центральной аллее и, поравнявшись с ним, взял под руку, увел на узкую тропинку под сень японских сакур.

– Слушайте меня внимательно, месье Сен-Бри. Все это время после смерти Боля мы, как вы понимаете, не спали. В известном вам списке депутатов Соседней страны есть некий Карл Дорт, помните?

– Разумеется.

– Карл Дорт, депутат и мэр, выбран нами не случайно, как, впрочем, и все остальные. В границах его мэрии намечено построить шахты для основного контингента ракет. Я выражаюсь понятно?

– Вполне.

– Местность там очень удобная по техническим, стратегическим и прочим соображениям. Но Карлу Дорту не нужны деньги.

– Так вы что – уже предлагали?

– Да. Предлагали. Месяца два назад.

– Продолжайте, месье Крафт.

– Буду откровенным. Наше руководство решило вас испытать на Дорте. Дальше посмотрим. Конкретная задача: повернуть Дорта, который не нуждается в деньгах, в обратную сторону, ясно? Действуйте, месье Сен-Бри.

– Хорошо. Прежде всего мне хотелось бы знать, кто такой Карл Дорт. Надеюсь, вы собрали на него досье?

Американец засмеялся, похлопав Клода по плечу.

– Вы – деловой человек! Неплохо бы завести досье и на вас, а?

– Заводите. Исходные данные: прошлого – нет, судимости умело избежал.

– Немного. Но это уже другая тема… Вот подробное досье на Карла Дорта и чек на предъявителя на первые расходы. А это – моя визитная карточка с прямым телефоном. Услуги связного Бернара больше не понадобятся. Мы ждем ваших предложений относительно Дорта. Всего хорошего.

Крафт быстро направился к золоченым воротам и едва вышел из парка, как к тротуару подкатил черный «кадиллак», распахнулась задняя дверца, он проскользнул внутрь, и машина умчалась.

Клод повертел в руках заклеенный прозрачной лентой пакет, сунул его в карман плаща. В половине второго он пересек парк, вышел на улицу Распай и толкнул красную лакированную дверь восточного ресторана. Скуластый официант провел его к крохотному столику, подал меню, раскрыл блокнот и замер, ожидая заказа.

– Суп из ростков бамбука, утка в черном соусе и жасминовый чай.

Официант поклонился и исчез.

Вошел седой продавец газет с пачкой вечернего выпуска «Фигаро». Клод взял резко пахнущий краской номер, протянул деньги, сказав, что сдачи не надо.

– Мерси, месье, – поблагодарил старик громким голосом.

«Целая жизнь за плечами, – вскользь подумал Клод, – и вот тебе – газеты вразнос. На что же он потратил свою жизнь, бедный старик? Интересно бы узнать».

Официант принес еду.

– Приятного аппетита. Месье не желает вина?

– Спасибо, нет.

– Еще раз приятного аппетита, месье.

Закончив обед и выпив жасминовый чай, Клод раскрыл пакет с пачкой машинописных листков и принялся внимательно читать, время от времени задумываясь и делая на полях заметки.

…Карл Дорт, 46 лет, рост 166 сантиметров, внешность – некрасивая, скорее уродливая; сутулый, с небольшим горбом, непропорционально длинные руки.

Холост и женат не был. Обожает женское общество, но страдает комплексом внешней неполноценности и физического недостатка. Успеха у женщин никогда не имел.

По характеру – добр, отзывчив, чем, видимо, заслужил уважение и даже любовь местного населения. Красноречив. С чувством юмора.

Мэром и депутатом избирался подавляющим большинством. Поглощен делами своего округа – заботится о благоустройстве.

Против ракет, как заявил журналистам, голосовал по экологическим взглядам: дескать, ядерное оружие опасно для окружающей среды.

Достатка никакого, кроме жалованья мэра.

Ван Кларк – крупнейший землевладелец в округе – два месяца назад, а именно 12 августа, был принят Дортом но его просьбе. Состоялся разговор, тайно записанный Кларком на пленку:

«– Мэр, я пришел к вам с большой личной просьбой. Мы знаем друг друга давно. Я всегда поддерживал вашу кандидатуру.

Дорт засмеялся.

– Милый мой Кларк, ну, а кого же вам еще было поддерживать, если вы отлично знали, что Карл Дорт вне конкуренции? Так о чем же ваша просьба?

– Я хочу и могу очень хорошо заработать. It тому же мне нужны деньги.

– В таком случае ваш мэр желает вам удачи.

– Мэр мне должен помочь.

– Охотно.

– Я получил интереснейшее предложение – выгодно продать кусок абсолютно никчемной земли.

– Продавайте, Кларк, продавайте.

– Но вы же в парламенте голосовали против!

– Против – чего?

– Да против ракет, мэр. Против американских ракет.

– Ничего не понимаю, Кларк. При чем тут ваша земля и ракеты?

– Сейчас объясню. Американцы хотят приобрести или арендовать часть моих земель, чтобы построить шахты для своих ракет…

– Американская ядерная база! В моем округе? Да вы не в своем уме, господин Ван Кларк!

– Ну, вот вы и вспылили, господин мэр. Выслушайте сначала меня. Да, американцы хотели бы расставить где-то здесь эти свои штуки. Ну и что? Ведь в случае войны, если русские на нас нападут, мы же с вами окажемся защищенными лучше других. Ракеты, против которых вы бунтуете, будут прикрывать вас, меня, наш округ. Разве не выигрыш спрятаться под американским зонтиком, да еще нам же за это и заплатят хорошие деньги, а? Как вы считаете, мэр?

– Простите, Кларк, но я, видимо, чего-то не понимаю… Они, американцы, нас вроде бы защищают, так?

– Именно.

– И за это они нам же еще и платят? Как же это так получается?

– Но это уже их забота… Не умею я всего объяснить, простите, не умею… Здесь, похоже, начинается политика, а я – всего лишь предприниматель и знаю, что нам с вами хорошо заплатят.

– Не нам, господин Кларк, а вам.

– Я не оговорился – они заплатят нам. Мне и вам тоже, мэр. Вы в таком случае…

– В каком случае?

– В случае, если вы, государственный человек, при повторном голосовании о ракетах позаботитесь о безопасности нашей страны, то вы получите сумму, равную двадцатилетнему заработку мэра и депутата, вместе взятых.

– Господин Кларк, сожалею, но у меня нет больше времени на беседу с вами.

– Я не услышал ответ, мэр.

– Мне не нужны деньги.

– Подумайте хорошенько. Я вас не тороплю. Мы вас не торопим. До очередной парламентской сессии еще есть время.

– Мне деньги не нужны – ни те, которые вы предлагаете, ни вообще. Как таковые. Прощайте, господин Кларк.

– Я к вам еще наведаюсь, мэр.

– Милости прошу, но не по этому делу».

Прочитав текст разговора, Клод задумался. Рассеянно собрав листки, он заметил в глубине конверта еще один: «К. Дорт собирается уехать в отпуск, намерен провести его в Нормандии, в курортном городе Кобур, где уже заказал номер в гостинице «Гранд-Отель».

Забавный парень этот Дорт, думал Клод. И вспомнил, с каким негодованием прошипел в парке американский атташе: «Дорту, видите ли, деньги не нужны!» Звучало и презрение, и недоумение.

Да, стало быть, деньги ему не нужны. В таком случае, рассуждал Клод, надо создать ситуацию, чтобы деньги Дорту вдруг потребовались. И в большом количестве. И чтобы он взял их у американцев, грубо говоря – чтобы продался. А в последний момент, перед голосованием в парламенте, все карты перепутать и вернуть Дорта на «круги своя». Но как это сделать?

Драматургические ситуации роились в голове Клода; он уже нащупал едва заметную пока линию будущих событий, но его отвлек официант, осторожно поставивший на край столика лакированную шкатулку, разрисованную цветами и драконами. Внутри лежал счет за обед. Клод вложил в шкатулку деньги и направился к выходу.

– Вы забыли газету, месье.

– Не трудитесь. До свиданья.

– Большое спасибо, месье, что вы у нас пообедали.

Клод не спеша шел по Елисейским полям, думая об одном – о Дорте.

Итак, через неделю мэр и депутат Соседней страны Карл Дорт приедет в Нормандию, в город Кобур. Неженатый Дорт собирается отдыхать на престижном курорте Франции. Это уже хорошо. Там с ним будет легче познакомиться… Познакомиться? А возможно, и познакомить Дорта с какой-нибудь молодой, ну, может быть, не очень молодой, но неотразимой особой. А? И чтобы Дорт – увлекся! И связать увлечение с деньгами, которые ему не нужны! Да, вот они, эти два конца – женщина и деньги. Соединить их в один узел!

Клод купил «Перископ» – недельную программу развлекательных заведений Парижа. Демонстрация новых зимних мод Пьера Кардэна начиналась через полчаса неподалеку от Елисейских полей, в театре «Мариньян», и вскоре Клод был в зале. Звезды экрана и спорта, жены и любовницы миллионеров и дипломатов уже сидели в первых рядах и ложах. Возле увядающих, но отчаянно молодящихся дам угодливо суетились сопровождающие их, как пажи, элегантные кавалеры. Девицы из богатых семей держались надменно, с подчеркнутой неприступностью, как бы стояли на страже отцовских капиталов. Знаменитые актрисы беспрестанно меняли отработанные позы и очаровательно улыбались неведомо кому.

Размашистым шагом, напомнившим Клоду строевой, из-за кулис появлялись манекенщицы со сверкающими глазами, и жестами фокусниц сбрасывали и молниеносно надевали жакеты, шубы, пальто, меховые накидки. Все они были миловидны, с безукоризненными фигурами. Но Клод остался недоволен – ни одна из моделей не подходила для задуманной им роли.

Свой день Клод начинал теперь и кончал поисками женщины, которую сам себе придумал и которая должна была, по его расчетам, привлечь Карла Дорта. Не юная, но обязательно красивая, умная, умеющая держаться в обществе и влюблять в себя. Клод уже встречался с ней во сне, разговаривал, но никак не мог наяву восстановить ее облик – он был размытый, зыбкий.

Робер сначала посмеивался над ним, но вскоре и сам включился в охоту за незнакомкой и водил друга к художникам – смотреть натурщиц, приглашал в кабаре – на стриптиз, танец живота и прочие представления.

– Всё не то, – сокрушался Клод. – Пойми меня, она должна быть такой, что ей может легко увлечься любой полноценный мужчина, а для горбатенького уродца – это уже Эсмеральда, предел мечтаний, недосягаемость. И вдруг моя богиня, а она должна быть богиней, оказывает ему знаки внимания, выделяет из других, ну как? По-моему, Дорт должен сойти с ума. В этом гвоздь моего сценария.

– А потом что?

– Там видно будет. Как говорится – импровизация по ходу развития событий. Важно заинтересовать беднягу Дорта, втянуть в игру.

– Но игру нужно будет еще и выиграть, Клод.

– Да, конечно. Если я проиграю с Дортом, то американцы пошлют меня очень далеко. Ставка велика.

Через несколько дней Робер объявил, что героиня найдена. Идеал, за которым они гонялись по всему Парижу, появился в редакции его журнала в образе новой машинистки.

– Какая еще машинистка! Мне нужна леди, манеры, все такое.

– Она леди, Клод.

– Откуда же вдруг?

– Точно не знаю. Но вот уже два дня как редакцию лихорадит. Никто не работает, все крутятся возле нее, как волчки, вздыхают и судачат в коридорах. Ей лет тридцать пять. Вдова.

– Поехали, представишь.

В огромной, как вокзальный зал ожиданий, редакционной комнате было человек двадцать. Здесь писали, спорили, стучали на машинках, курили, слушали радио, стригли телетайпную ленту – каждый занимался своей работой, не обращая внимания на других.

Клод оглядел всех и сразу узнал ее, хотя она и не сидела за пишущей машинкой, а стояла у распахнутого настежь окна и ему был виден только профиль.

…Темно-коричневые с вишневым отливом волосы собраны в прическу, открывающую длинную шею Нефертити.

Выпуклые губы.

Тонкий прямой нос.

Серый костюм, высокие каблуки.

Когда, наконец, она повернулась и они встретились глазами, то Клод смутился. Глубокий, внимательный взгляд этой женщины, как удар колокола, поднял в нем волну тревоги. Вдруг стало грустно и стыдно. Захотелось уйти, плюнуть на затеянную комедию, на американцев и Дорта и жить по-другому – чисто, открыто и радостно.

Но Робер подталкивал вперед, навстречу женщине.

– Ну, проходи же. Ты, похоже, догадался, которая…

Когда Клод увидел совсем близко неотрывно смотрящие в него внимательные глаза, то потерялся окончательно.

…Большие. Темные. Теплые. Печальные. Вопрошающие. Куда-то уводящие глаза. Она уже разговаривала с ним своими гипнотическими глазами: промелькнувшее любопытство сменила подбадривающая улыбка зрачков.

Робер что-то говорил, но Клод не вникал, а словно завороженный утопал, тонул в ее взгляде.

– Вы тоже журналист? – спросила она, и Клод догадался, что Робер его уже представил.

– Нет, я не журналист, мадам.

– Мадам Перро. Шанталь Перро.

– Я не журналист, мадам Перро. У меня такое впечатление, мадам, что и вы в этом зале тоже, как я, посторонняя. Как будто ошиблись дверью и попали не туда, куда вам надо.

Она засмеялась и длинными пальцами поправила прическу, взглянув на свое отражение в окне.

– Похоже на то.

– Я к вам по делу, мадам Перро.

– Вот как?

Она подняла брови и прищурилась. На Клода мгновенно повеяло стужей, и не было уже улыбки в глазах, и взгляд сделался размагниченный, без настроения.

– Я пришел сюда для того, чтобы вас увидеть и убедиться, что вы именно та, кто мне нужен. Увидел и убедился. Нет, я не режиссер, ищущий типаж, не рекламный агент нижнего белья или туалетного мыла. У меня к вам серьезный деловой разговор.

Она кивнула.

– Хорошо. Поговорим.

В ближайшем кафе они заняли столик в самом углу. Долговязый официант принес пиво и чашку черного кофе и встал, скрестив руки, поодаль с явным настроением послушать, о чем будет говорить броская парочка. Клод понял его хитрость и попросил принести сигареты «Житан».

– Вы курите только крепкие? – спросила Шанталь, доставая из сумочки «Кент».

– Я курю любые, мадам, но мне неприятен этот тип, который включил свои локаторы.

– Ах, вот как! У нас секретный разговор?

– Совершенно верно. Начну с вопроса: почему вы, – он сделал ударение на «вы», – оказались за пишущей машинкой? Вы что, профессиональная машинистка? Не верю!

– Почему же? Представьте себе, да! Правда, за последние пятнадцать лет я не напечатала ни строчки.

– Что же вас заставило?

Она прикурила от золотой электронной зажигалки «Дюпон», и Клод подумал, что такая зажигалка стоит не меньше годового заработка редакционной машинистки.

– Обстоятельства, месье Сен-Бри. Последние пятнадцать лет я жила в Швеции. Мой муж был швед. А потом его не стало. И вот я снова здесь, в вечном, нескончаемом Париже… В редакции я пробуду недолго. Но там мне лучше всего акклиматизироваться, войти в ритм здешней жизни. Вот и вся моя история.

Невольно или умышленно, но собеседница уходила от вопроса, к которому ее осторожно подводил Клод – нуждается ли она в деньгах?

Гарсон принес сигареты и не спеша отсчитал сдачу. Они молчали, выжидая, когда он уйдет.

– Прежде чем предложить вам одно важное дело, мадам, я хотел бы знать – как у вас с деньгами? Правильнее сказать – нуждаетесь ли вы в них?

– Да, месье Сен-Бри.

– В этом ключ всей моей затеи.

– Чтобы вы знали, я пошла машинисткой в редакцию не из-за мизерной зарплаты. Я владею тремя языками и ищу хорошо оплачиваемую работу. Но у меня нет абсолютно никаких связей, знакомств. Все утрачено. Найти приличное место по объявлениям в прессе можно, но очень трудно, потому что через час после выхода тиража на одно предлагаемое место бросаются десятки безработных. Но я схитрила и поступила в редакцию – где занимаюсь чем? Перепечатываю объявления о работе еще до их публикации. Понимаете? Получается, что я могу первой, не страшась конкурентов, позвонить по объявлению и предложить свои услуги.

– Пока ничего привлекательного?

– Пока нет.

– В таком случае, мадам Перро, слушайте меня внимательно.

Клод устроился поудобнее.

– Дело такое… В Соседней стране проживает один немолодой, но и нестарый человек. Он некрасив, горбат и холост. Через несколько дней приедет в нормандский курортный город, чтобы провести там свой отпуск. В том же отеле живет молодая пара – супруги Сен-Бри, то есть мы с вами.

– Я несколько старше вас.

– Арифметика здесь ни при чем. Слушайте дальше. Итак, супруги Сен-Бри. Она – обворожительна, женственна, но печальна, задумчива. Что-то ее гложет, терзает. Он – беспечен, легкомыслен, богат. Предположим, он владелец конного завода, держит чистокровных лошадей на ипподроме. Словом, делает хорошие деньги. Живя в одном отеле в мертвый сезон, нельзя не познакомиться. Дальнейший сценарий таков: наш герой, естественно, влюбляется в мадам Сен-Бри, к тому же она дает повод. И, что самое удивительное, она отвечает взаимностью! Такого в жизни горбуна не было и быть не может! Большое разделенное чувство!

Клод по-режиссерски увлекся, заговорил громко, жестикулируя.

– Тсс! – Шанталь улыбалась, приложив палец к губам. – Не кричите.

Он откинулся назад.

– Вот, собственно, и все, что от вас требуется. По завершении операции или спектакля, называйте как хотите, вы получаете сумму, на которую без труда приобретете собственную кондитерскую или, по желанию, химчистку, бистро, пансионат.

– Вы увлекли меня. Ну, а что же дальше – влюбилась я в него, он в меня, а потом?

– Вы не только полюбили его, но и готовы бросить своего мужа и связать свою жизнь с депутатом.

– Он депутат?

– И депутат, и мэр, но это сейчас не имеет значения.

– Простите, месье Сен-Бри, мне кажется, в вашей авантюре пахнет мошенничеством или чем-то в этом роде.

– Ничего подобного! Любовная мелодрама, которую вам следует разыграть, и все.

– С какой целью?

– С политической.

Она облегченно вздохнула.

– Слава богу, это неопасно. В политике я ничего не понимаю. Но позвольте вам задать один вопрос.

– Слушаю и обязательно отвечу.

– Каков финал вашего сценария, чем все должно кончиться?

Клод развел руками.

– Сам не знаю… События подскажут. Сейчас нам нужно решить наш вопрос: да или нет? Итак, мадам Перро?

Она улыбалась теплыми бархатными глазами.

– Нет…

– Нет?!

– Нет, не мадам Перро, а мадам Сен-Бри.

Клод встал и поцеловал ей руку.

– Нам пора собираться в дорогу, дорогая моя Шанталь.

– Да, Клод, вы правы.

Он удивленно поднял брови.

– Мы так и будем на вы?

– Да, Клод, мы так и будем на вы. В знак взаимного глубокого уважения. И еще. Когда станете заказывать номер в гостинице, позаботьтесь об апартаментах с двумя спальнями, хорошо?

Он сделал нарочито унылое лицо и хотел сказать что-то шутливое, но получилось сдавленно и печально:

– Хорошо, мадам Сен-Бри.

В октябре на побережье Ла-Манша холодно, ветрено и дождливо. Но осень придает особую прелесть нормандским прибрежным городам – нет полчищ туристов, вырвавшихся к морю семейств, проезжего люда. И те, кто любят отдыхать уединенно, едут на побережье в мертвый сезон. Как правило, это люди пожилые, которым вредно солнце и необязательно купанье. Пасмурные дни они проводят в прогулках, чтении, в воспоминаниях о прожитой жизни. Поэтому отели и пансионаты в осенне-зимнее время в Нормандии не пустуют.

Клод и Шанталь сильно выделялись среди публики, жившей в «Гранд-Отеле». Поджарые старики и сухонькие старушонки с утра до заката, как на дежурстве, сидели в просторном холл гостиницы с видом на клокочущий лиловыми волнами Ла-Манш, пили чай с печеньем и шуршали газетами. По вечерам постояльцы чинно рассаживались за карточные столы и допоздна играли в бридж. Все они как на подбор были молчаливые, словно глухонемые. Молча ели, гуляли, сдавали карты.

Если и Карл Дорт окажется таким же диковатым, думал Клод, наблюдая за угрюмыми соседями в ресторане, то с ним будет трудно.

Дорт приехал в пятницу вечером на «вольво» цвета майского жука. Клод видел этого человека на фотографиях, и он, что и говорить, не казался ему красавцем. Но когда Дорт появился в фойе гостиницы, где в кресле с журналом в руках его давно уже поджидал Клод, у того застучало в висках. «Шанталь соберет чемоданы и уедет», – подумал он, разглядывая свою жертву.

Перед ним был щуплый человечек, как все горбуны высоко и прямо державший голову. С короткой, словно одежная щетка, стрижкой, с крупным удлиненным носом, большим лягушачьим ртом и оттопыренными ушами он был уродлив и неприятен. При встрече с такими людьми хочется побыстрей разойтись и стараться на них не смотреть.

За Дортом шел рослый розовощекий швейцар в красной ливрее с двумя чемоданами. Они остановились у конторки портье.

– Карл Дорт! – очень громко и как-то задорно и весело сказал приезжий. – Я письмом заказывал номер с видом на море.

– Добрый день, месье Дорт. Ваш номер выходит окнами на Ла-Манш. Вот ключ, горничная вас проводит.

Пышная нормандка в национальном костюме с кружевами, похожий на обезьяну Дорт и атлет-швейцар двинулись к лифту.

– Это на каком же этаже? – опять громко спросил Дорт.

– На втором, месье.

– Великолепно!

Кажется, общителен, заключил Клод, держится просто – уже хорошо.

Первое впечатление оказалось правильным. В тот же вечер, проходя мимо стола, за которым ужинали Клод и Шанталь, Дорт поклонился и пожелал приятного аппетита. Дальше события развивались стремительно и точно по сценарию Клода. На следующий день, оставив Шанталь одну в вестибюле отеля, через час он нашел их оживленно беседующими.

Дорт быстро встал и протянул руку, растянув, как резиновый, свой невероятный рот.

– Карл Дорт, в некотором роде политический деятель Соседней страны. Мадам Сен-Бри рассказала мне о ваших лошадях. Я обожаю лошадей и с радостью ездил бы верхом.

Дорт широко растопырил длинные руки, сделавшись похожим на паука. Своим жестом он, видимо, хотел выразить сожаление, что не может ездить на лошадях.

– Но, увы и ах! Скажите, месье Сен-Бри, а какую породу…

«Этого еще не хватало!» – воскликнул про себя Клод.

– А не выпить ли нам чего-нибудь? – пришла на выручку Шанталь, не отводя своего пристального гипнотизирующего взгляда от Дорта. – Что вы предпочитаете, месье Дорт?

Горбун был откровенно польщен ее вниманием.

– Мы в Нормандии, в стране кальвадоса, мадам.

Они прошли в бар, и Клод по привычке направился было к стойке, где любил удобно расположиться на высоком табурете, упершись ногой в приступок. Но Шанталь взяла его под руку и повела к низкому мраморному столику. Когда расселись, Дорт с трогательной благодарностью проникновенно посмотрел на Шанталь – за этим столом, в кресле с высокой надежной спинкой, он чувствовал себя уверенно и был с ними на равных.

– Мы только что говорили с мадам Сен-Бри о Марселе Прусте. Я вполне согласен с ним в том, что наша внутренняя жизнь есть некий поток сознания. Помните, как в «Обретенном времени» он анатомирует своего героя?

Клод понюхал ароматный кальвадос и снисходительно улыбнулся.

– Месье Дорт, очень и очень извиняюсь, но никогда не держал в руках Марселя Пруста.

Дорт часто-часто заморгал.

– Вы не читали Пруста?

– Ну и что тут такого? – вмешалась в их разговор Шанталь. – Есть вещи, которые Клод не знает, он ведь всегда занят лошадьми, жокеями, скачками. У него свои интересы, свой круг имен.

– Да, моя дорогая! – Клод поцеловал ей руку. – У каждого свой круг, месье. К тому же сейчас столько развелось литераторов, что за всеми не уследишь.

– Но Пруст умер более полвека назад…

– Тем более, месье Дорт. Тем более!

Подошел портье.

– Месье Сен-Бри, вас к телефону.

И Клод надолго оставил их вдвоем.

– Вы не удивляйтесь, месье Дорт, – ласково говорила Шанталь присмиревшему вдруг собеседнику, – мой муж славный парень, но не больше. Хомуты, уздечки, седла, стойла – вот его мир, стихия и страсть. Простите уж его за Пруста. Ну что делать – не читал.

– У вас, извиняюсь, есть дети?

– Нет, месье Дорт.

– Тогда, я еще раз извиняюсь, что же вас связывает? Какие интересы?

– Никаких.

– Но как же так можно?!

– Итак, на чем же мы с вами остановились в творчестве Марселя Пруста, месье Дорт?

На следующий день Клод наблюдал из окна спальни, как они долго гуляли по набережной. Дорт что-то без умолку говорил, смешно вертел большой головой над маленьким туловищем, размахивал руками и был похож на рассерженную ворону. Шанталь слушала задумчиво, молчала, иногда кивала головой.

День был хмурый, ветреный. Косматые волны с воем набегали на безлюдный пляж, рыскали по нему, рвались к набережной, но перепрыгнуть гранитный барьер не могли и, глухо урча, откатывались назад. Эти двое, поглощенные беседой, похоже, не замечали ни тусклого дня, ни бушующей стихии. Без устали ходили они взад-вперед по мокрому розовому асфальту набережной, забыв про обеденный час.

– Мадам Сен-Бри простит мою нескромность, – театрально обратился к ней вечером Клод, – если я полюбопытствую – о чем с ней так увлеченно беседовал депутат?

– Об английских поэтах «Озерной школы».

Клод встрепенулся.

– О, мои любимые поэты! Вордсворд, Колридж, Саути. Жаль, что приходится разыгрывать невежду-лошадника, а то бы я прочел депутату познавательную лекцию о лейкистах и их влиянии на младшее поколение – Байрона, Шелли, Китса.

Шанталь покачала головой.

– Нет, Клод, познавательная лекция не требуется. У Дорта свое и весьма оригинальное видение жизни, искусства. К людям, к явлениям, словом, ко всему он подходит с болезненным состраданием, с жалостью, очень по-доброму. Право, странно как-то… Казалось бы, его надо жалеть, а жалеет он. Щедро жалеет, искренне. И стремится всем помочь, что-то исправить. Он и меня жалеет, что я с вами, и вас, как оказалось, тоже – за бедную конюшенную жизнь. Себя только не жалеет. Странный человек.

В другой раз, вернувшись из кинотеатра, куда Клод не пошел под предлогом срочного разговора с Парижем, Шанталь рассказала:

– Сейчас мы шли по улицам и молчали. Фильм был тяжелый. Даже не столько тяжелый, сколько жестокий и с доброй порцией мистики. Главный герой одержим предчувствием, что черные силы, ну, сатана, что ли, дьявол, которые против него, заключены в маленькой девочке, играющей в мяч. Почему – объяснить не может, но чувствует это и панически боится девочек с мячом. И вот однажды он едет с кем-то в открытой машине но проселочной дороге, и на пути предупреждение: «Впереди опасный мост – может рухнуть, проезд не рекомендован». «Даю голову на отсечение, что проеду, – говорит он, – у меня сильная машина и на скорости я буквально перепрыгну через этот мосток». Нажимает на газ и летит. Но он не заметил тоненькую стальную проволоку, натянутую через мост на уровне его шеи, и срезанная голова летит в пересохшее русло ручья. И тут откуда-то появляется маленькая кукольная девочка с бантом, берет голову за волосы и, прыгая, играет ею, как мячом. Прощаясь со мной, Дорт сказал: «Мой дьявол – это вы, мадам Сен-Бри. Как у того, который боялся девочку с мячом». Я удивилась, но он не стал объяснять.

– А где мы находимся, Шанталь, на какой стадии?

– Дорт влюблен. Это бесспорно.

– Влюбленный всегда стремится еще и влюбить в себя. При всех своих внешних недостатках Дорт не из робкого десятка. Он вас обволакивает по принципу Наполеона, говорившего: «Дайте мне ухо женщины, и она будет моя».

– Возможно. Но разница между Дортом и Наполеоном в том, что он не держит в голове расчета добиться победы своим красноречием. Когда он часами говорит со мной, то я вижу: нет ни игры, ни позы. Он чистосердечен и искренен.

Утром Клод объявил о своем отъезде в Париж по срочным делам.

– Надеюсь, вы не дадите скучать моей супруге? – сказал он на прощанье Дорту.

Через несколько дней по возвращении Клод нашел полную идиллию – влюбленный мэр и Шанталь обедали за одним столом, были веселы, держались по-дружески. При его появлении сконфузились и умолкли.

– Дорт объяснился, – сообщила вечером Шанталь. – Но очень хитро, полушутя-полусерьезно, как бы проверяя мою реакцию, – если отвергну, то, мол, буффонада.

– Но вы, надеюсь, не отвергли?

– Я ему тоже ответила в шутливом тоне и, кстати, совершенно искренне призналась, что мне будет недоставать наших прогулок и бесед. И тогда он отбросил наигранный тон и пошел напрямик, объявив, что все зависит от меня, – если захочу, то наша дружба не прервется никогда. Я, естественно, напомнила, что замужем, он возразил: «Вы и месье Сен-Бри не пара». И так далее. Одним словом, Дорт готов объясниться с вами, если я на то согласна. «Вы с ума сошли! – воскликнула я. – Вы не знаете Клода, он убьет и вас, и меня, обоих, в одну минуту».

– Очень правильная реплика, – похвалил Клод. – Хотя и не предусмотрена в моей пьесе.

– Тогда он приуныл, сказав, что своя жизнь ему недорога, но моей гибели не желает. На том все и застыло.

– Но, как вижу, вы оба весьма оживлены и в прекрасном настроении.

– Внешне – да. Однако я знаю, как страдает Дорт. Он буквально ломает голову над тем, как бы меня спасти.

– А вы?

– Смеюсь, говорю ему: «Разве я похожа на несчастную, которую нужно спасать? От кого, от обожающего мужа?» – «А если бы вдруг он исчез, пропал ваш супруг, – спрашивает он, – что бы вы стали делать?»

– Он убьет меня, Шанталь!

– Не дурачьтесь, Клод. Я ответила, что оставшуюся жизнь провела бы тогда здесь, в этом нормандском отеле, бродила бы с ним, с Дортом, по набережной, дышала ветром Атлантики и слушала стихи поэтов «Озерной школы».

– Великолепно! Он согласен?

– Ну, как вы думаете?

– Итак, Шанталь, кульминационный момент настал.

В гостиничном ресторане все трое теперь были за одним столом. Дорт приходил всегда раньше, ждал их и ничем не выдавал ни своей ревности, ни неприязни к Клоду, которого жалел и щадил за неумение поддержать литературную беседу. В тот решающий, по замыслу Клода, день они пили за обедом вина больше обычного. Клод волновался и подливал себе, а заодно и им; Шанталь была рассеянна и пила то, что ей наливали, машинально, Дорт – заодно со всеми, чтобы не отстать.

В конце обеда появился величественный, как английский лорд, метрдотель и на серебряном подносе подал Клоду телеграмму. Раскрыв ее, он побледнел, попытался встать, но как подкошенный рухнул в кресло.

– Что случилось, дорогой?

– Конец.

– Что случилось, месье Сен-Бри? Неприятности?

– Пропало все. Сгорел конный завод. Сгорели мои конюшни, лошади, рысаки. Не осталось ничего.

– Но они же застрахованы, месье Сен-Бри?

– Застрахованы. От несчастного случая и стихийных бедствий. А это, как сообщают, умышленный поджог. Страховка не полагается.

Шанталь, забыв о роли жены разорившегося коннозаводчика, с живым любопытством зрителя наблюдала за спектаклем.

– Мы разорены? – с деланным испугом спросила наконец она и вдруг рассмеялась. – Это нервное, простите меня.

И вытерла настоящие слезы.

– Полностью разорены. И в долгах.

Клод встал из-за стола и, пошатываясь, вышел из ресторана.

Дорт вскочил и бросился вслед за ним.

– Простите, мадам, я скоро вернусь.

Догнав в фойе Клода, он с силой взял его под руку.