Текст книги "Очерки по истории естествознания в России в XVIII столетии"

Автор книги: Владимир Вернадский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

5.2  Естественноисторические экспедиции при Петре I. Мессершмидт

Создание Кунсткамеры оказалось тесно связанным с другим предприятием Петра Великого – с организацией естественнонаучных экспедиций, давших материал для естественноисторического изучения России, положивших начало нашему познанию национальных природных богатств.

Эта последняя цель была главной побудительной причиной таких предприятий. Сохранение предметов в Кунсткамере, изучение практически малоценных вещей было делом попутным – главной задачей и здесь, как и при составлении географической карты, была задача государственная.

Но исполнена она была новыми в истории нашего племени средствами – на почве науки и техники того времени. Ее вели люди, которым были близки научные интересы, которые стояли на уровне науки того времени. Главным образом это были горные деятели и врачи, те категории профессиональных деятелей, которые проносили научные искания в государственной и общественной жизни XVIII в., еще только привыкавшей к сознанию обязанности государственной помощи чистому знанию.

В это время описательное естествознание только что зарождалось Накопленный в XVI и в XVII вв. материал только что начинал слагаться в системы.

Однако несомненно, что даже с точки зрения научных требований того времени в описательных отделах знания – физической географии, геологии, минералогии, зоологии, ботанике – область Русского государства Петра Великого являлась почти terra incognita.

Для Сибири об этом нечего и говорить, но даже области Европейской России были населены легендарными растениями, неизвестными животными, несуществующими горами, небывалыми климатическими явлениями. Правда, в таком положении была не только Россия, но и значительная доля европейских стран, к ней примыкавших. Не говоря уже об областях, подчиненных Турции, северные области Скандинавского полуострова, вся Польша и Литва являлись немногим в лучшем положении. Достаточно сравнить добросовестный труд Г. Жачиньского по естественной истории земель Польской короны петровского времени (1721) 299 с тем представлением о естествознании России, какое было добыто к этому времени, чтобы оценить шаг, сделанный в это время ходом истории. Жачипьский серьезно писал в это время о хвостатых четырехпогих морских конях («Hippopotami) Балтийского моря, сводил в одно целое все басни и точные указания писателей XVI-XVIII вв.! Но его труд правильно отражал состояние знаний о естествознании Польши в этот период упадка духовной жизни польского народа. Упадок этот продолжался до второй половины XVIII в. Еще в 1777 г. книга Жачиньского рекомендовалась польским новатором Коллонтаем 300 [105]. В первую половину XVIII в. научное познание России обогнало знание земель Польского королевства.

Сведения о естественноисторических условиях и богатствах России получались из описаний иностранных путешественников, приезжавших или живших в России. Но среди них редко встречались лица, интересующиеся вопросами естествознания или бывшие натуралистами. Главная масса естественноисторических сведений, ими даваемых, получалась ими попутно, путем расспросов и переложения на современный научный язык коллективного опыта русских людей. Несомненно, всякое путешествие фиксирует этот вековой безличный опыт: нравы животных, их распространение, местоположение рек, характер климата, рек или озер, этнографические указания; очевидно, только так могут быть получены [эти сведения] исследователем, недолго находящимся в новой стране. Но больше того, только указания местных жителей позволяют ему найти научно интересное. Задача исследователя заключается в правильной постановке запросов коллективному опыту населения, в критической оценке получаемых сведений, правильном отыскивании сведущих лиц, в дополнении этих указаний теми данными и наблюдениями, которые позволяют ввести коллективный опыт местных людей, живущих в изучаемой стране, в общую схему науки.

Ученые путешественники по России XVI-XVII столетий давали в своих описаниях почти исключительно только такую фиксацию векового наблюдения русских людей. При этом огромная часть работы делалась бессознательно или полусознательно. Проезжавшие лица стояли обычно вдалеке от интересов естествознания или точного знания. Они приезжали в Россию как купцы, дипломаты, врачи. Их главное внимание было направлено в сторону выяснения политических, экономических, социальных условий новой нарождающейся христианской державы. Поэтому главное внимание было направлено на картографию, общие физико-географические условия и продукты природы, поскольку они отражались на явлениях быта или в экономической жизни.301

Исключением среди этих путешественников являлись немногие точные научные исследователи, производившие в России научную работу. Таков был, например, в начале XVII столетия английский [ботаник и] врач Традескант, первый ученый, занявшийся изучением русской фауны и флоры. Но его работа явилась небольшим случайным фрагментом и касалась только русского Севера302 [106]. Точно так же значительно позже, в 1683 г., только случайно коснулся России и ее естественной истории в своем путешествии в Персию немецкий врач, находившийся тогда на шведской службе, Энгельберт Кемпфер. Но работы Кемпфера, пользовавшиеся в XVIII столетии большим уважением, были напечатаны уже в петровское время, а частью остались в рукописи.303

Среди других путешественников, дававших более яркое понятие о русской природе, сведениями которых пользовались еще в петровское время, должны быть выделены два исследователя – австрийский дипломат С. Герберштейн [107] и голштинский дипломат А. Олеарий в XVII столетии [108]. Это не были натуралисты, но их внимание было направлено на природу России больше, чем внимание других старых путешественников.

Работы их разделены почти столетием. Герберштейн напечатал свой труд на латинском языке сперва в Вене в 1549 г.,304 но работа его обратила на себя внимание, не раз переиздавалась в XVI столетии, была тогда же переведена на итальянский и немецкий языки. Олеарий был в России в 1633 и 1636 гг. и выпустил свой труд, сперва на немецком языке, в 1646 г.305

За это столетие, с 1549 по 1646 г., не заметно никакого прогресса в изучении природы России. Может быть, даже сведения Герберштейна более точны и полны.306 А между тем и они ничтожны даже не только с точки зрения нашего времени, но и середины XVII столетия. Герберштейн знал всего 40 видов животных в пределах Московского царства и об их быте, строении и т. д. сообщал много неверных и выдуманных данных. Наибольшего внимания заслуживают его данные по географии животных.307 В это время несомненные успехи сделала только картография России. А между тем еще в середине XVIII столетия – вплоть до великих путешествий, организованных в это время Академией наук, – приходилось считаться как с реальными фактами с указаниями этих старомодных исследователей.

Другую группу лиц составляли иноземцы, находившиеся на службе у московского правительства, но среди них, кроме придворных врачей, очень редко попадались лица, стоявшие на уровне образования того времени. В Москву тянулся целый ряд разных искателей приключений, шарлатанов, авантюристов. Как редкое исключение попадались среди них талантливые неудачники или идейные люди, вроде Ю. Крижапича [109]. Даже техники, к которым обращалось московское правительство, были нередко полуграмотными невеждами, игравшими роль лишь благодаря отчужденности московского правительства от европейской культуры того времени. В этом отношении очень интересны печальные попытки московского правительства найти знающих «горных людей – его обманывали самым смешным образом.

Петр обратился непосредственно на Запад и старался выбрать лучших людей-техников. Несомненно, [начало научной работы] в России очень подняло в это время цену знающих людей и заставило и на местах, главным образом вблизи России, в мелких германских государствах того времени, внимательнее отнестись к таланту и знанию. «Рыночная цена ученого повысилась. Нередко им повышали содержание, чтобы не отпустить их в Россию. Так, например, в 1713 г., когда были приняты на русскую службу – по посредничеству Лейбница – врачи братья Шейхцеры, несомненно одни из самых крупных натуралистов этого времени, Цюрихский магистрат не только не дал старшему Шейхцеру отпуска, но увеличил ему жалованье. [И. Я.] Шейхцер писал Лейбницу: «Правда, оно не равняется тому, что предлагал мне царь, но оно выше обычного в здешней республике. Мне назначено 100 гульденов жалованья и 10 модий хлеба с соответствующим количеством вина.308

Первые естественнонаучные исследования России связаны с потребностями горного дела и целебных источников. Кажется, впервые в начале XVIII столетия Петр отправил для отыскивания руд саксонского пробирного мастера И. Ф. Блюэра.309 Блюэр прибыл в Россию в конце 1699 г. – он изъездил Урал (1713 и позже), Кавказ (1715-1716), Олонецкий край (Сибирь?) [110], и ему и другому сотруднику Петра – гораздо более талантливому голландцу генералу В. И. Геннипу 310 [111] обязано главным образом русское горное дело мощным расцветом, который наблюдается в петровское время. Блюэр и Геннин много содействовали правильной постановке горного дела в России. Составленный в 1712 г. Блюэром «Мемориал с некоторыми пунктами об устроении рудокопного дела, каким лучшим учреждением и способом против европейских государств строить и управлять лег в основание петровской реформы 1719 г. Блюэр и особенно Геннин оба были людьми образованными и тонкими наблюдателями; это видно уже по тем успехам, которыми сопровождалась их деятельность по началу рудного дела в России, – впервые открылось рудное дело на Олонце и стал на ноги Урал. Неизвестно, вели ли они записи. Кое-что из любопытных донесений Геннина напечатано лишь через столетие позже, а труды Блюэра и его сотрудников, если сохранились, лежат в рукописях,311 но во всяком случае и Блюэр и Геннин впервые ознакомили русское правительство с горными богатствами России и собранный ими материал не пропал для науки бесследно. Мы имеем в этом отношении прямые указания [112].

Значительно большее непосредственное значение имели в петровское время врачи-путешественники. Начало им, кажется, положил Л. Блюментрост, посланный в 1717 г. в Олонецкий край для описания Кончезерских минеральных вод. Это исследование привело здесь к созданию курорта, заглохшего, впрочем, вскоре после смерти Петра.312

Среди этих исследований два должны быть выделены – путешествия Шобера и Мессершмидта. Можно сказать, что с них начинается естественнонаучное изучение России, они являются родоначальниками того великого коллективного научного труда, который беспрерывно и преемственно продолжается с 1717 г. до наших дней, все более разрастаясь как по своей силе, так и по ширине захваченных интересов. Шобер и Мессершмидт были немцами, но отдали России всю свою жизнь и были почти совершенно неизвестны у себя на родине,313 где не было приложения их силам. Их имена должны быть запомнены нами – продолжателями начатого ими дела.

Судьба этих исследователей во многом была схожая. Их работы не были закончены и никогда не увидели света в полном виде. Однако они вошли в жизнь – хотя и после их смерти – еще в XVIII в. и не исчезли бесследно.

Шобер и Мессершмидт не были равноценными лицами. Оба были точными наблюдателями-врачами. Но в то время как Шобер представлял из себя довольно ординарного точного и добросовестного работника, лишенного широких идей, Мессершмидт имел все данные сделаться великим натуралистом. Это был великий неудачник.

Готлиб Шобер 314 родился в Лейпциге в 1670 г. Он рано ушел из Германии и получил научное образование в Голландии, в Утрехте. Отсюда он перешел на шведскую службу и жил в Нарве и Ревеле. Вернувшись позже в Саксонию, он в ней не ужился и в 1713 г. перешел в качестве лейб-медика на службу в Россию. Позже – недолго – он был в числе пяти врачей членом высшей Медицинской коллегии, заместившей архиатера (1730-1731),315 заведовал аптеками в Москве, но конец жизни провел частным врачом, женившись па местной немке. Он умер в Москве в 1739 г., не успев издать свои работы. Шобер был впервые послан Петром в 1717 г. по Волге к Каспийскому морю, и одной из его задач было исследование теплых источников на Тереке. Но попутно Шобер собрал большой материал по естественной истории Волжского бассейна, обратил внимание и первым исследовал серные воды около Самарской Луки – теперешний Серноводск, занимался изучением рыб и растений Поволжья. Это были первые сведения о растениях средней России. Род Nitraria до сих пор сохраняет память открывшего его Шобера.316 Кроме этого первого путешествия, Шобер сделал и другое в качестве врача для исследования эпидемической болезни, охватившей Московскую и частью Нижегородскую губернии. Шобер объяснил ее употреблением пораженного головней хлеба.317 Несомненно, Шобер вел и другие работы – так, ему принадлежит оставшаяся неизданной работа по флоре Москвы (1736), бывшая в руках Линнея.318 Это, кажется, первая работа в области флоры Москвы, сделанная до Буксбаума.

Шобер работал всю жизнь над сведением в одно целое своих наблюдений над природой Поволжья – бассейна Волги и Северного Кавказа. Он собрал материал для этого лично и получил ряд данных путем расспросов. В Москве это была первая научная работа, шедшая за тридцать лет до основания Московского университета.

После смерти Шобера рукопись его «Memorabilia russico-asiatica была послана наследниками в Голландию для печати, но напечатана не была.319 Лишь в 1760-1763 гг., больше чем через 20 лет после его смерти, Миллер напечатал на русском языке отрывки из этой работы и дал по-немецки подробное извлечение Шлецера из главного труда по рукописной копии, снятой приятелем Шобера врачом Лерхе.320 Уже в это время работа Шобера, кроме географических и этнографических указаний, в своей естественноисторической части была в значительной части устарелой, а через несколько лет, с появлением академических путешествий, потонула в забвении... Уже при издании его работы издатели сократили и частью выбросили многочисленные описания новых при жизни Шобера растительных и животных видов, так как в это время они уже были описаны лучше. Характеристикой состояния естественнонаучного познания России может служить то, что Шоберу приходилось возражать против существования мифического растения «баранец, которое [якобы] водилось в юго-восточных степях России и доставляло шерсть. О нем толковали ученые с XVI в. вплоть до середины XVIII столетия.321 Толстые неподвижные курдючные бараны в русских степях дали начало этой легенде, пущенной в науку, кажется, А. Кирхером. Она исчезла после Палласа.

Совершенно иным человеком явился Мессершмидт, попавший в Сибирь одновременно с Блюментростом и Шобером. Это был молодой, страстно преданный науке человек, далекий от искательства, от практической жизни, ученый.322 Даниил Готлиб Мессершмидт родился в 1685 г. в Данциге, в пределах Польского королевства. Он был молодым врачом в этом городе, когда он был рекомендован Брейниусом, музей которого осматривал царь Петр, царю как человек, который может отправиться в Сибирь для естественноисторических исследований. В 1717 г. Мессершмидт приехал в Петербург и в 1719 г. был уже в Сибири.

По заключенному с ним контракту, Мессершмидт был обязан ехать в Сибирь для занятий ее географией, натуральной историей, медициной, лекарственными растениями, заразными болезнями, памятниками, древностями, описанием народов, филологией и «вообще всем достопримечательным. За это он получал 500 рублей в год; хотя рубль был тогда фактически дороже нашего, по все-таки эта сумма была ничтожно мала по сравнению с тем, что получали другие ученые иноземцы. Но Мессершмидт ехал в Сибирь из любви к науке. Разносторонние обязанности, взятые им на себя, не были результатом легкомысленного отношения к своим силам: Мессершмидт действительно обладал энциклопедическим образованием того времени – это был врач и натуралист, талантливый рисовальщик, латинский поэт, филолог, знавший восточные языки и быстро научившийся по-русски. Помимо того, это был человек огромной работоспособности – это видно по тому, что Мессершмидту удалось сделать. Он делал чучела, рисовал птиц и растения, вел метеорологические наблюдения, определял высоту полюса. Он ездил один, без постоянных помощников. Выехав из Петербурга в 1719 г., он вернулся из своего путешествия назад в Петербург в 1727 г., через 8 лет. Большую помощь оказали ему различные пленные шведские офицеры, которые были тогда рассеяны по всей Сибири. Один из них, Филипп Табберт,323 был к нему прикомандирован в Тобольске [и] долго был его помощником. Табберт сам занимался изучением Сибири, проведя в ней в плену 13 лет [113]. В 1722 г. он расстался с Мессершмидтом; по возвращении в Швецию он получил дворянство, переменил свою фамилию на Страленберг и в 1729-1730 гг. выпустил сочинение и карту о Сибири «Das Nord und Ostliche Theil von Europa und Asia. Сочинение это, о котором я уже упоминал, содержало много данных, сообщенных Страленбергу Мессершмидтом... 324

Едва ли будет ошибочным считать, что путешествие Мессершмидта являлось совершенно исключительным по широте поставленных им задач и по массе привезенного им материала. Но Мессершмидт не мог и не успел обработать собранного. При возвращении в Петербург он не сумел поладить с начальством, с Медицинской коллегией, которой был подчинен. Он вернулся из экспедиции нервный и больной, как он пишет, «претерпевая великие труды и поездки, лишился здравия своего от нетерпимых многократных болотных и протчих вод, сбирал в Сибири старинных мамонтовых костей, всяких каменьев и протч.325 Материал Мессершмидта должен был быть доставлен в Кунсткамеру, осмотрен и изучен академиками только что устроенной Академии наук по соглашению с исследователем. По-видимому, на этой почве у Мессершмидта происходили постоянные столкновения – он не доставлял вовремя описей, у него задерживали приходившие ящики, захватывали и пересматривали вещи, удерживали и из его собственных вещей те, которые могли быть полезны для Кунсткамеры, и т. д. А главное, не выдавали жалованья и вознаграждения за поездку. Мессершмидт бился в Петербурге два года, женившись здесь на местной немке, которую, полагал он, он видел в одном из видений во время путешествия. Наконец его отпустили за границу, и в 1731 г. он уехал в Данциг. Но судьба его преследовала. Корабль потерпел крушение, и Мессершмидт вернулся на родину, потеряв имущество и свои записи. Мессершмидт не выдержал долго в Данциге, в мрачной меланхолии он вернулся вновь в Петербург, где, однако, при его независимом характере он не сумел добиться заслуженного к себе отношения. По словам Бакмейстера, передающего, по-видимому, рассказы современников, это был «человек мягкий (du meilleur charactere), но сумрачный (humeur sombre) и малообщительный, который считал унижением добиваться заслуженного вознаграждения.326 Он умер в нужде в Петербурге, поддерживаемый немногими друзьями (в том числе Ф. Прокоповичем). Часть его библиотеки была куплена Академией наук, часть оказалась в Московском университете.327 Его дочь осталась жить в России и жила в достатке.

Несомненно, труд Мессершмидта прошел не бесследно. Хотя о его путешествии своевременно появилось очень немногое,328 но оставшиеся в рукописи его дневники и привезенные им из Сибири научные коллекции были использованы. Так, его растения были описаны и использованы – уже после его смерти – в Петербурге Буксбаумом и Амманом, ими пользовался Гмелин. Лишь немногие были описаны им самим в «Мемуарах Парижской академии наук, куда их доставил Петр Великий в 1720 г. [114]. Его картографические открытия и многочисленные сибирские наблюдения были использованы Страленбергом. Позже Георги и Паллас сделали экстракты из его открытий и напечатали их через 60-70 лет после его путешествия.329 Здесь даны, между прочим, определения широт (32 пункта по Нижней Тунгуске), которые были новы не только в эпоху Палласа (1782), по и во времена Миддендорфа (1860) являлись основою карты. Ошибки в его определениях достигают 1-5 (???) – для его времени и средств допустимая ошибка.330 Дневниками Мессершмидта, хранящимися сейчас в рукописях в Академии наук,331 пользовались все экспедиции в Сибирь, ездившие в XVIII и XIX вв.332 И сейчас эти дневники имеют не только исторический интерес: Мессершмидт посетил такие места, где после него не была нога ученого. Георги и Паллас напечатали из них небольшие отрывки, но значение этого первого ученого – путешественника по России до сих пор недостаточно оценено. Надо надеяться, что письма и дневники Мессершмидта дождутся издания и правильной оценки [115].

При Петре ученые-путешественники направлялись не только в Россию. Всякое посольство или военная экспедиция сопровождались геодезистами и, когда можно было, учеными-наблюдателями. Так, в 1724 г. при посольстве Румянцева в Турцию был послан врач-ботаник Буксбаум, который не только собрал богатый разнообразный материал для Кунсткамеры, но в то же время издал научное описание целого ряда растений, встреченных как на пути в Россию, между прочим в окрестностях Петербурга, так и в областях европейской и азиатской Турции, которые он объехал. Буксбаум был работником точным, но не выдающимся. Им описано около 500 растений, в том числе две сотни описаний изданы были после его смерти [116]. Изданные им описания не являются равноценными, но все же это были первые точные данные по ботанике России после работ Традесканта, совершенно устаревших даже к началу XVIII в.333 Буксбаум давал впервые понятие о флоре Петербургской губернии, но надо иметь в виду, что это было новостью не только для Ингерманландии. На ближайшем балтийском Поморье, в областях скандинавской и немецкой культуры, [изучение] флоры было в это время – До Линнея – несколько намечено только в Финляндии. Остзейский край был в это время в этом отношении terra incognita.334 Буксбаум открывал новые виды в окрестностях Петербурга.

Начатые в 1717 г. научные экспедиции не прерывались. Они без перерыва тянутся через XVIII и XIX столетия и составляют вековую колоссальную работу по исследованию природы нашей страны.

Немедленно после основания Академии они оказались тесно с ней связанными. Во второй половине XVIII в., при Екатерине II, эти исследования вылились в ряд больших экспедиций, охвативших всю Россию тогдашнего времени. Но еще раньше, в 1733 г., началась Великая Сибирская экспедиция, длившаяся целое десятилетие и сыгравшая большую роль в истории естествознания нашей родины. Натуралисты этой экспедиции не только изучали природу Сибири: они исследовали по пути и Европейскую Россию, изучали ее флору, фауну, геологию, этнографию, собирали коллекции и отсылали их в Академию. Так, в 1733 г. Гмелин изучал флору Волхова, Делиль де ля Кройер делал в Новгороде и около Новгорода астрономические наблюдения, Миллер изучал древности Великого Новгорода.335 Великая Сибирская экспедиция, о значении которой еще придется говорить позже, была по методу работы предшественницей великих академических экспедиций.

Наряду с ней до 1750 г. известны и другие научные экспедиции. Можно вспомнить Т. Гербера (1739-1741),336 исследовавшего флору Волги, Дона, Черного моря; И. Я. Лерхе (1731-1770), собиравшего растения по всей территории России и посылавшего свои растения в Медицинскую канцелярию в Петербурге, Линнею и т. д.337 В руках Линнея была его «Flora Persica in confinibus maris Caspii.338

Уже с этого времени связанные с Россией натуралисты перешли границы тогдашнего государства. Области соседних стран сразу захватывали их внимание. Близкий и дальний Восток, отчасти позже вошедший в состав Русского государства, был в это время изучаем теми же натуралистами, которые исследовали и Россию. Очевидно, этому способствовала великодержавная политика русского правительства, начиная с Петра Великого. Буксбаум изучал Турцию и Малую Азию того времени, Гербер и Лерхе – Кавказ, Закавказье, Персию. Очень ценны были посольства Петра в Китай, куда, например, четыре раза ездил Л. Ланге, – все эти данные публиковались раньше больших изданий Дюгальда 339 [117].

Первое время такими натуралистами-исследователями были или иноземцы, или обрусевшие иностранцы. [Один] из первых петровских посланцев, Блюментрост, изучавший минеральные воды Олонецкого края, хотя и родился в России, в Москве, был сыном иноземного доктора, придворного врача царя Алексея Михайловича. Шобер, Мессершмидт, Буксбаум были иноземцами, из них Буксбаум вернулся назад в Германию, где и умер.340 Иностранцами были Гербер и Лерхе. Русские уроженцы среди натуралистов-исследователей появляются лишь позже – уже под влиянием деятельности Академии наук, учениками которой они являлись. Но эти первые русские уроженцы натуралисты-путешественники, среди которых выделяются Крашенинников, образованные геодезисты и моряки, как А. Красильников [118] или X. Лаптев [119], учителя-наблюдатели метеорологи появились лишь после Петра, во время Великой Сибирской экспедиции. Но они были созданы русской жизнью в эпоху Петра.