355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Вернадский » Очерки по истории естествознания в России в XVIII столетии » Текст книги (страница 9)
Очерки по истории естествознания в России в XVIII столетии
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 03:13

Текст книги "Очерки по истории естествознания в России в XVIII столетии"


Автор книги: Владимир Вернадский


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Та же судьба – посмертного издания или опубликования через многие годы после получения результатов – постигла и другие картографические труды Нагаева, например его карту Каспийского моря. Нагаев делал съемку Каспийского моря вскоре после выхода карты Соймонова – Фарварсона; он пользовался данными и других исследователей и уже в 1760 г. издал первую карту Каспийского моря на основании всех имеющихся данных. Но его карта была издана только в 1796 г., после его смерти.256 [При его жизни и] еще долго после его смерти видно [было] влияние его работ в безымянных исправлениях издававшихся или составлявшихся в это время гидрографических карт. Но это влияние видно на всех, самых разнообразных, предприятиях, особенно в связи с тем, что при Екатерине II Нагаев, принявший, по-видимому, участие в перевороте,257 занял высокое положение и имел влияние.

Под его наблюдением производились съемки Ладожского озера (1763 – лейтенанты Булгаков, Буковский и Лаптев; 1766 – Д. Селянинов) и Белого моря (1767 и 1773). В его руках скапливались новые материалы, касавшиеся Камчатки и находящихся на восток от нее островов (1770 – карта Медвежьих островов и устья Колымы по описи пятидесятника Лобаткова, 1771 – Камчатки по журналам Креницына и Левашова).

Когда в 1767 г. Нагаев был избран в Законодательную комиссию в Москве, он и здесь занимался съемками. По-видимому, это избрание прервало его работу над составлением карты Белого моря,258 и вместо этого Нагаев со штурманом С. Захаровым снял Москву-реку от Москвы до Рузы и Оку от верховьев до Нижнего (со штурманами Посошковым и Трубниковым). Эти съемки были изданы в виде особого атласа.

Но гидрографические работы Нагаева не были закончены и сведены в единое целое. Выйдя в отставку, он умер глубоким стариком. Часть собранных им материалов погибла при пожаре его дома (1764).259 Но и того, что им сделано, достаточно, чтобы его имя осталось памятным в истории науки в России. Нагаев был первым устроителем реформированной Морской академии – Морского кадетского шляхетского корпуса (1752-1760).260 Произведенный в 1769 г. в адмиралы, он в 1775 г. вышел в отставку и умер в Петербурге в 1781 г. К сожалению, и о нем, как о большинстве русских людей того времени, у нас мало сведений, рисующих его живую личность. По-видимому, он был весь в работе. Женат он не был. Его первый биограф, Веревкин, в 1783 г. набрасывает картинку его внутренней жизни в последние годы: «Жестокие болезни, удручавшие его старость за четыре или пять лет до его кончины, не удерживали его от неусыпного, можно сказать, упражнения в сочинении и поправлении морских чертежей. Во внутреннем его жилище не было почти места, не занятого книгами или бумагами. В часы только сна и беседований с приятелями не имел он в руках своих пера, грифеля, циркуля или книги».261 Нагаев был страстным поклонником Петра I и доставлял материал Голикову для его «Деяний».262 Другими собранными им для истории Петра материалами воспользовались историки XIX в. ...263


ГЛАВА 5.
Начало научных музеев и естественноисторических экспедиций

1. Создание Кунсткамеры и ее положение среди современных ей музеев. – 2. Естественноисторические экспедиции при Петре I. Мессершмидт. – 3. Открытие России для научной работы иностранцев.

5.1  Создание Кунсткамеры и ее положение среди современных ей музеев

Географическая карта была лишь одной из основ естественнонаучного описания России – научной очередной задачи для нового народа, вступившего в культурную международную среду.

Другой основой являлось создание национальных научных музеев, где бы были собраны произведения природы нашей страны. Несомненно, косвенным образом та же задача могла быть разрешена и не раз решалась в истории научной жизни у нас и иным путем – путем отсылки этих предметов в заграничные музеи и снаряжения на русский счет иностранных научных экспедиций в России, как это делалось, например, в царствование императора Николая I в первой половине XIX столетия. Несомненно, этот второй прием научной работы являлся с национальной точки зрения крупной ошибкой, так как государственные средства тратились с наименьшей пользой для населения.

Петр сразу остановился на другом пути. Он положил начало научным музеям в России и русским научным экспедициям, оставившим в нашей стране следы своей деятельности.

Петр начал собирать редкости уже давно. Уже в первое свое путешествие в Голландию в 1698 г. он купил там собрание птиц, гадов, рыб, хранившихся в нескольких стах банок. 264 В Москве уже в 1698 г. сохранялось собрание анатомических препаратов и «уродов». 265 Эти собрания вошли в 1714 г. в состав Кунсткамеры.266

Коллекторская страсть Петра перешла и к его окружающим. Известно, что такие собрания были и у некоторых из его приближенных, например у графа Брюса, придворного врача Арескина. Оба собрания по смерти владельцев перешли в состав академических музеев.

Собрания редкостей, являющиеся началом наших современных музеев, из которых эти последние развились медленным историческим путем начали собираться еще в далекую эпоху Возрождения. По-видимому, и раньше в некоторых монастырях, у отдельных богатых ученых-монахов и врачей, например у Альберта фон Больдштедта в XIII в., хранились довольно значительные собрания естественнонаучных предметов или инструментов, которые позволяли им работать научно в этих областях знания. Однако все эти собрания были случайными, редкими, недолговечными. Эпоха гуманизма XV-XVI вв. выдвинула коллекции древностей, монет, медалей, художественных произведений. Среди них понемногу начали проникать в эти частные музеи и различные редкости из мира животных, растений, минералов, ископаемых. Сюда собирались диковинные кости, странные по форме ископаемые, редкие или красивые раковины, насекомые, экзотические птицы, минералы... Сперва в основе такого музея стояла красота или редкость образчика.

XVII век развил это коллекционерство широко и разнообразно. Впервые в этот век, во второй его половине, выдвинулись как нечто самостоятельное собрания естественнонаучных предметов, причем их каталогизация мало-помалу стала получать научное значение. Начиналось их научное изучение. До нас дошло довольно много печатных каталогов таких собраний, и по ним можно проследить, как постепенно внедрялась научная мысль и научная цель в такие, первоначально имевшие задачей удовлетворение любопытства, чувства красоты или изящества, собрания. От любительских случайных собраний начали отходить научные коллекции.

Для развития описательного естествознания такие собрания имели огромное значение. Это понятно всякому, так как ясно, что без минералогических собраний немыслимо развитие минералогии, без гербариев – ботаники, без зоологических музеев – зоологии. В XVII в. мы не видим государственных собраний; нет почти и собраний университетских. Преобладали коллекции частных лиц, иногда придворные, связанные со вкусами правителя, и лишь в самом конце столетия начали [создаваться] и ученых обществ. Петр, когда путешествовал по Европе, всюду посещал такие частные музеи, которые были открыты для всех желающих, позже он купил некоторые из них и этим положил в 1714 г. начало Кунсткамере, «открытой им для публики и в которую со всех сторон собирались разные редкости.267

В это время петербургская Кунсткамера явилась новаторством. Она является одним из самых старинных больших естественнонаучных музеев, так как начало большинства из них должно быть отнесено к четверти столетия позже – к эпохе Линнея.268 Кунсткамера явилась, однако, не только началом наших музеев – она была и научным учреждением, прототипом современных исследовательских институтов. Между 1725-1746 гг. при ней был Анатомический театр, с ней был связан Физический кабинет [93]. И в этом смысле она являлась совершенно своеобразным новым учреждением будущего.

Нельзя не отметить, что своим устройством она во многом отвечала тому, что пропагандировал в письмах и мемориалах к Петру и его окружающим Лейбниц.269 Однако было бы напрасно думать, что здесь было непосредственное влияние его иди, но очень возможно, что оно до известной степени сказалось.

Кунсткамера – совершенная новинка в народной русской жизни – глубоко проникла в народную традицию, но народная легенда взяла из нее только одну внешнюю ее сторну. В действительности это было собрание, имевшее задачей не пустое развлечение, – оно должно было явиться орудием образования и научной работы. Это видно по выбору тех коллекций, которые были для него приобретаемы уже с самого начала Петром Великим.

Так, в 1717 г. Петр приобрел за 30000 флоринов знаменитый в то время кабинет голландского анатома и врача Ф. Рюйша. Рюйш был уже в это время стариком; это был извстный анатом и врач, сделавший ряд отдельных научных открытий, обладавший огромной работоспособностью, но далекий от каких бы то ни было обобщений. Всю жизнь Рюйш собирал анатомический кабинет, делал препараты, усовершенствовал способ сохранения гибкими и без гниения частей трупов, [изобретенный] Сваммердамом, – задача, которая чрезычайно занимала ученых XVII в. Весь материал Рюйша отвечал в начале XVIII в. научным воззрениям прошлого, однако это еще не быо осознано, и кабинет Рюйша имел мировую известность.270 Только после смерти Рюйша начались резкие возражения научному значению пропагандируемых им методов сохранения анатомических препаратов.271 В то время, когда Петр посетил впервые в Амстердаме Рюйша в 1698 г. занимался у него анатомией, и через много лет, в 1717 г., когда он вторично посетил его и купил его собрание, слава Рюйша и его коллекций была незыблема. Это надо иметь в. виду для того, чтобы оценить значение этого собрания. В XVIII в., в первой его половине, анатомические препараты Рюйша ценились высоко, не только как объекты изучения, но и как продукты научного творчества; им издавались каталоги, 272 ей возбуждали удивление и восхищение ученых.273 Самый способ их приготовления хранился Рюйшем в секрете, и с большим трудом Аресину, который являлся представителем Петра при покупке этого собрание удалось добиться открытия Рюйшем секрета – без права на опубликование, позже, уже после смерти Рюйша, опубликованного, по-видимому при участии Шумахера 274 [94]. Даже в XIX в., в начале его, препарата Рюйша ценились высоко,275 и сейчас это собрание, даже в том виде, в каком оно есть, не может считаться окончательно потерявшим известно научное значение. В течение долгих лет в истории Академии, переживвшей много тяжелого и не бывшей в состоянии из-за недостатка средств и отсутствия сочувствия всегда стоять на высоте, собрания ее попадали иногда в руки людей, не ясно понимавших значение научных объектов. Вместе с тем во главе учреждения становились иногда люди, ситавшие возможным – и может быть, они были правы – уничтожение музейных объектов для научных открытий. Так, по-видимому, прав К. Бэр, указывающий,276 что Вольф воспользовался собранием эмбрионов Рюйша для своих знаменитых работ по истории развития человека; Вольф, не признанный современниками, ушедший из Пруссии, где он встетил непонимание, вел свои работы, производившие революцию в научом мышлении, здесь, в Петербурге, пользуясь привезенными сюда Петром препаратами голландского анатома, собиравшего всякие анатомичекие «курьезы, не понимавшего ясно, но верившего – и в общем правилно – в их значение для [науки] [95].

В Петербург была продана часть собрания, отвечающая каталогам, изданным Рюйшем в 1701-1715 гг. В него, однако, не вошли даже некоторые из описанных там экземпляров (едва ли имевших научное значение). По-видимому, Рюйш не продал все собрание или успел вновь пополнить и собрать новое в течение долгих лет, которые он прожил после 1717 г. По-видимому, в Петербург попала далеко не лучшая часть препаратов Рюйша и в Голландии даже распространилась легенда, что Рюйш не отправил свой кабинет, так как по дороге матросы выпили спирт из бутылей и они [препараты] пришли в Петербург в испорченном виде.277 Однако это, несомненно, было неверно. В 1725 г. кабинет Рюйша был передан в Академию наук, в 1728 г. был помещен и открыт для публики в новом здании Кунсткамеры, – первые академики-анатомы усердно пополняли его, производя ряд анатомических исследований. По-видимому, даже столетие позже, в 1852 г., когда К. Бэр писал свою записку, Кунсткамера сохраняла свой старый облик XVIII столетия и в ее собрании рюйшевский кабинет играл видную роль278 [96]. Чрезвычайно характерно, что анатомический кабинет был тесно связан с анатомическим театром, где могла идти не только демонстрация объектов, но и производство анатомических исследований. И действительно, первые академики – Дювернуа и Вейтбрехт – своими исследованиями, произведенными в Кунсткамере, уже с 1726 г. заняли видное место в истории науки.279 Здесь были, например, произведены важные работы Вейтбрехта по анатомии связок и в его «Sindesmologia (1742) на выставке представлен анатомический театр, связанный с Кунсткамерой.280 Здесь впервые Дювернуа доказал самостоятельность мамонта, отличие его от слона... [97].

К сожалению, это научное учреждение замерло 281 после смерти Вейтбрехта (1747) и пожара в Академии – в тесной связи с тяжелым состоянием Академии наук в 1740-х годах... Но все же нельзя не отметить, что Кунсткамера почти с первых своих шагов не была только научным собранием – она была научным учреждением, ведшим исследовательскую работу.

В купленном собрании Рюйша был не только анатомический музей – в нем было более 1500 зоологических объектов и гербарий. Они пополнили другие приобретения. Несколько раньше, в 1716 г., было приобретено другое голландское собрание – собрание аптекаря А. Себы [98], имевшее главным образом значение зоологическими предметами тропиков. Собрание Себы было научно описано уже после перехода его в Петербург, в 1734 г.282 Научное значение этого собрания может быть поставлено если не наравне с собранием Рюйша, то, во всяком случае, немногим оно было ниже его. Нельзя забывать, что каталог рыб этого собрания, данный П. Артеди [99], должен рассматриваться как основное сочинение в создании современной ихтиологии.283 В это время ихтиологическое собрание Себы было самым большим в Европе, а труд безвременно погибшего Артеди был издан его другом Линнеем.284 К сожалению, судьба собрания Себы была более печальна, чем собрания Рюйша; оно пострадало от пожара 1747 г.. и едва ли сейчас можно его восстановить.

Одновременно с коллекцией Себы в Данциге в том же 1716 г. был приобретен музей И. К. Готвальда – собрание раковин, минералов, драгоценных камней [100]. Эти три собрания положили начало научным русским собраниям. Как мы видим, это не были собрания случайных любителей. Рюйш, один из выдающихся анатомов своего времени, разносторонний, много путешествовавший натуралист, составлял свой музей 40 лет. Себа, богатый аптекарь, жил в Амстердаме, куда в это время стекались диковинки со всего мира: Голландия в XVII в. была не только одной из самых культурных стран Европы, но это был один из центров научного творчества. Наконец, собрание Готвальда в Данциге было составлено при тех же условиях. Данциг, тогда самоуправляющийся город, находившийся под покровительством польских королей, ведший большую торговлю, – узел сношений Восточной и Западной Европы – был ближайшим к Московской Руси научным центром, где шла научная творческая работа. Мы увидим, что отсюда, из гданьских ученых кругов, вышел позже один из сподвижников Петра по исследованию России – Мессершмидт. Музей Готвальда, научный каталог которого был издан в 1715 г.,285 пользовался в это время большим авторитетом 286 и содержал богатое собрание [ископаемых] местного края (Пруссии), главным образом по истории янтаря.

Во главе Кунсткамеры стоял врач Р. Арескип (Эрскин) 287 – широко образованный человек, шотландец по происхождению, член Лондонского королевского общества. Арескин был приближенным к Петру врачом и с 1716 г. стоял во главе медицинского дела в России, влияя па ход его и раньше, так как уже в 1706 г. был президентом Аптекарского приказа. Указывают – и может быть, не без основания – что он играл крупную роль в реорганизации медицины в России, влияя, между прочим, на выбор иностранцев врачей, приезжавших в Россию. Арескин пользовался большим влиянием при дворе Петра Великого, и, может быть в связи с этим, против его присутствия [при дворе] возникло дипломатическое дело, так как Арескина подозревали в приверженности к Стюартам, и Петр, горячо защищая его против этих наветов, заставил его написать письмо королю Георгу,288 хотя после его смерти сторонники Стюартов, бывшие в России, не скрывали нанесенной их делам потери вследствие неожиданной смерти Арескина.289

Деятельность Арескина имела не научный, но чисто организаторский характер: он, однако, интересовался бальнеологией, открыл минеральные воды вблизи Петербурга, в Палюстрове, и умер на новых, покровительствуемых им Олонецких водах. Воспитанник Оксфордского университета, доктор медицины и философии, Арескин имел большие связи в ученом мире Запада.290 Уже будучи придворным врачом и приближенным Петра, Арескин, сопровождая его в Париже, учился новейшим успехам хирургии у тогдашней знаменитости профессора Дювернея.

В связи с Кунсткамерой и библиотекой и личным, частным музеем Петра Великого, которым он тоже заведовал, Арескин вел переписку с западноевропейскими учеными. Сохранилась и издана переписка его с Лейбницем, через которого он добывал разные предметы для музея; ему Лейбниц расхваливал машину Орфиреуса, основанную на perpetuum mobile, которая в это время производила большой шум и которую Лейбниц горячо рекомендовал Петру 291 [101].

Арескин имел и сам большую библиотеку и большое собрание минералов, раковин, азиатских редкостей. Еще при его жизни это собрание было куплено для Кунсткамеры, 292 а после его смерти (1718) поступил в нее окончательно.

После смерти Арескина во главе Кунсткамеры стал другой лейб-медик Петра – Блюментрост, тоже образованный натуралист, который позже был президентом Академии наук.

Начавшееся при Арескине пополнение коллекций продолжалось и [после него] довольно систематично: в 1721 г. в нее были приобретены вещи из медальонного кабинета Людера в Гамбурге, физические и математические инструменты у Мушенбрука 293 [102]. В нее шли присылки редкостей и «уродов. Для ее пополнения предпринимались экспедиции; как увидим, и Мессершмидт и Буксбаум имели своей задачей пополнение Кунсткамеры. В нее поступали пожертвования.

Петр собирал «натуральные вещи и научные инструменты и помимо Кунсткамеры; Арескин и их приводил в порядок, в Кунсткамеру эти личные собрания Петра поступили только в 1725 г.,294 после его смерти.

Смерть Петра прервала эту деятельность. Если бы Кунсткамера не была присоединена к вновь образованной Академии наук, вероятно, она погибла бы в эпоху бездарных правителей, продолжавших дело Петра, в смуты, охватившие русскую жизнь XVIII столетия. В связи с Академией она пережила эти тяжелые годы, развивалась и росла, несмотря на неблагоприятные условия, как развивалась и росла вся русская культура.

Академии наук было суждено сохранить и другое национальное орудие научной работы, созданное Петром Великим, – Императорскую библиотеку, первую ученую большую библиотеку в России, содержавшую и книги в области естествознания. Библиотека эта была основана Петром в 1714 г. [103].

Библиотеки в России собирались давно, и к петровскому времени в нескольких местах России были собрания книг, доступные для ограниченного круга лиц. Самой большой библиотекой была в это время библиотека Киевской духовной академии, которая являлась в это время самой восточной из европейских библиотек.295 Несомненно, она была доступна значительному кругу лиц в Киеве, содержала уже в XVII столетии едва ли менее 3500 томов, усиленно пополнялась в петровское время, но по составу была в общем далека от точных наук и математики, давала материал главным образом для работы по истории, теологии, философии. Но и этот материал был случайный и не отвечавший ходу времени. Киевская академия того времени, находившаяся под сильным влиянием польских школ, главным образом иезуитских, очевидно, не могла являться живым центром научной мысли, ибо эта мысль отсутствовала в начале XVIII столетия и в тех центрах, которые для нее являлись образцами культурного уровня. До Киева не доходили лучшие научные труды, которые в петровское время стали собираться в Петербурге и Москве. По исчислениям Н. И. Петрова, вызывающим, впрочем, некоторые сомнения, в библиотеке Академии к XVIII в. находилось всего до 5% книг по медицине, математике, астрономии. По сравнению с Киевом более закрыты были библиотеки правительственные и общественные в собственно Московской Руси, в Москве. Здесь их было немало – библиотеки приказов, царской аптеки, патриаршая, царская, Славяно-греко-латинской академии. Здесь кое-где можно было достать и книги в области естествознания, например в некоторых приказах (особенно географические) или в аптеке, но все эти книги являлись случайными, малодоступными и немногочисленными.

Одновременно с этим в конце XVII в. были в Москве и частные библиотеки образованных русских людей (например, кн. В. В. Голицына) и иностранцев. Эпоха Петра еще более расширила эти собрания. Сюда стали все больше и больше проникать книги по естествознанию, математике и смежным с ними дисциплинам. Эти книги стали скопляться и во вновь учрежденных центрах обучения – в госпиталях и больницах, навигационных и морских школах, в геодезических училищах.

Но первым собранием книг из области естественных наук, первой живой научной библиотекой, отражавшей не историю, филологию, теологию или юриспруденцию, а математику, физику, астрономию, механику, естествознание и связанные с ними прикладные области знания, была Петровская императорская библиотека.

В основу библиотеки 296 в 1714 г. были положены книги, забранные при завоевании Остзейского края, в том числе библиотека из 2500 томов, захваченная в Митаве. Главная часть книг относилась к философии и теологии. Едва ли много книг можно было найти в это время в Остзейском крае, культурный уровень которого стоял довольно низко. Кое-какие научные книги по химии и медицине были перевезены из Москвы – из Государевой аптеки. Библиотека стала быстро расти. В 1718-1719 гг. в нее поступили собрания Виниуса, Питкерна, Пальмстрика, Арескина. Эта последняя библиотека, состоявшая больше чем из 4000 томов, представляла несомненное значение. Она была богата книгами по медицине и физике [104].

При основании Академии эта библиотека была ей передана и в 1728 г. открыта для публичного пользования. Из дальнейших ее пополнений наиболее важными являются поступившие в нее библиотеки Петра Великого (1727) и гр. Брюса (1735). Рост библиотеки был задержан пожаром 1747 г., когда она не столько пострадала от пожара, сколько от того, что лишилась хорошего помещения. В таком печальном состоянии она находилась все царствование Елизаветы и позже, до 1766 г. За эти годы (1742-1766) она пополнилась всего на 2000 томов.297

Несмотря, однако, на этот временный упадок, создание Петра не погибло окончательно, оно и в это время являлось наиболее ценным учреждением в Петербурге, орудием научной работы. Другого такого орудия работы не было в других городах России долгое время – в старой Москве до основания Московского университета. Здесь в 1720-1730-х годах отец и сыновья Киприяновы – владельцы типографии и издатели 298 – получили разрешение на открытие публичной библиотеки, но совершенно неизвестно, составилось или нет в Москве в это время значительное собрание новых книг, отвечавших новому времени и новой науке. Здесь были только частные собрания, [книги], даже те старые (из Аптеки), которые ближе отвечали потребностям времени, были перевезены, как мы видели, в Петербург.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю