Текст книги "Точка росы"

Автор книги: Владимир Степаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

А с Павлом Кожевниковым Шибякин работал в разных экспедициях, пробурили не по одной скважине, стали открывателями многих нефтяных площадей. Прислали бы бригаду Кожевникова, не мучили бы сомнения. Начинать бурение на новой площади надо опытному мастеру, а не молодому парню. Чуть зевнет или не подберет нужный тяжелитель для глинистого раствора, и взлетит вся вышка с трубами кверху. Может оказаться аномальное давление! Да мало ли какие сюрпризы таит земля!

А за каждую аварию на буровой, срыв плана отвечает в первую очередь начальник экспедиции. Вот он и отправился в бригаду, чтобы самому все проверить перед забуриванием.

На второй день пути трактор с санями, на которых везли буровые трубы, застрял в болоте. Шибякин решил добираться до бригады пешком. По его расчетам, осталось пройти километров десять-пятнадцать. Первые шаги напомнили, что шел он по зыбкому болоту. Один неосторожный шаг – и в трясине.

Налетел ветер, нагоняя воду. «Земля пьет воду», – вспомнил объяснение охотника. Пожалел, что нет его сейчас рядом. Ядне Ейка по приметам точно определял погоду. Капельные листочки на крохотной березке и цветы несли ему свои особые сообщения. Он и ходил по-особому: с осторожностью, будто на каждом метре земли находятся птичьи гнезда и он мог раздавить птенцов.

«Однако, ты умнеть начал, – с усмешкой подумал про себя Шибякин словами Ядне Ейки. – Понял, что природу надо уметь слушать, и не только так, как ты ее всю жизнь слушал, чтобы взять то, что надо тебе!»

Шагая вдоль зимнего тракторного следа, Шибякин удивлялся возникавшим картинам. Еще недавно тундра поражала искрящейся белизной снега, а сейчас он лежал черными шапками среди зелени и расплескавшейся кругом воды. След подтверждал, что место ему знакомо, но, хотя смотрел во все глаза, не узнавал его. Вода заливала низины, где островками плыли шапки мочажин. Иногда тракторный след терялся в воде, пока четкие отпечатки гусениц не выскакивали где-то на сером песке. И чем выше подымался начальник экспедиции, песок становился все светлее и светлее, продуваемый ветрами.

Скоро показались низкорослые елки, Шибякин о них совершенно забыл. В редком лесу почувствовал себя спокойнее. Деревья защищали от холодного ветра.

Тракторный след вселял уверенность, что не потерял направление и рано или поздно окажется на буровой. Поймал себя на мысли, что соскучился по рабочим. Представлял, с какими трудностями пришлось им столкнуться.

Вышкомонтажников не прислали. Бригаде своими силами пришлось собирать вышку, монтировать машины и агрегаты. А он точно знал, сколько надо свернуть болтов, перенянчить железок, разных частей, пока дизели, компрессорные насосы, шаровая мельница и решета заняли свои места! Он давно разделил буровую на два цеха: первый – энергетический с дизелями и компрессорами; второй – рабочий, где идет спуск и подъем инструмента, замена долот и отбор керна.

Родившийся где-то далекий, глухой звук дизелей взволновал Шибякина. И по мере того, как он подходил, звук все нарастал и нарастал, словно широкая река принимала в себя вливающиеся ручьи, становился тяжелее. Слышался и звон сталкивающихся наверху свечей около высоких полатей.

Пересекая поляну, почувствовал боковой ветер, и тело от мокрой одежды стало замерзать. Озноб прошел по спине. Подумал, что в бригаде наверняка есть больные. Зря не взял с собой выпускника медицинского училища, худенького парнишку со вздернутым носом, в больших роговых очках. Испугался, что не выдержит дороги, не угонится за ним, испытанным ходоком.

Обогнув маленький лесок, начальник экспедиции сразу увидел буровую, вернее, ее отражение на водной глади. Но налетел ветер, пробежала по воде рябь, и отражение вышки мгновенно как бы раскололось.

Прежде чем шагнуть в воду, Шибякин помедлил. Представил, как через высокие голенища обрушится в сапоги вода и каждая нога станет свинцово-тяжелой.

– Эй-ей-ей! – раздался предостерегающий крик. И тут же с разных сторон понеслись пронзительные разбойничьи свисты.

Шибякин воткнул два пальца в рот и ответил по-мальчишески, с диким озорством звонким свистом. Перед ним неожиданно вырос парень, радостно улыбаясь и поблескивая глазами.

– А мы заждались!

Шибякин нетерпеливо поздоровался. От руки парня, его одежды и от волос пахло свежей смолой. На рукавах куртки и брюках ослепительно блестели натекшие капли.

– Бригадир послал меня, чтобы вы по воде не двинули, – объяснил парень. – Мостки настелили. Досками разживемся, плоскодонку сколотим.

– То-то от тебя смолой пахнет… Забыл, как тебя звать!

– Кличут Александром. Фамилия Лапшин.

– Съедобная фамилия!

– Если разобраться, полный обед можно приготовить по фамилиям в нашей бригаде: я, Лапшин, на второе, Витька Арбузов на десерт. Нет у нас никого на первое – с фамилией Борщ или Суп.

– А похлебать-то найдется у вас чего-нибудь горяченького?

– Как раз к обеду угадали, Василий Тихонович!

Шибякин едва поспевал за веселым буровиком. Если в бригаде все такие жизнелюбы и шутники, больных, может, и не будет. Но и других забот хватает.

Две бригады, кроме глебовской, ведут уже бурение, и долота все глубже уходят в землю. И им всем нужны бурильные и обсадные трубы, цемент, глина и дизельное топливо. И продукты. Голодные люди работать не будут. Вся надежда сейчас на авиацию.

Окинув взглядом производственную площадку со всеми постройками, Шибякин остался доволен. Все определено по местам: на козлах расстелены трубы. Опрессованные помечены меловыми рисками.

Лапшин первым вбежал на мост: на воде лежали металлические бочки из-под солярки, связанные настилом из бревен. Приплясывая, закричал Шибякину:

– Мост сделан по всем правилам саперного искусства! Докладывает ефрейтор запаса, гвардеец Лапшин!

Перед буровой собрались рабочие. Впереди стоял, немного сутулясь, Глебов. Лицо успело потемнеть, ветер и мороз сделали первую запись в трудовой книжке бригадира.

– Здравствуй, Николай Данилович, – сказал Шибякин и с силой пожал клейкую руку. – Гудят дизеля!

– Как положено работают! – ответил неторопливо Глебов. – А ждали вас на тракторе с буровыми трубами.

– Трактор застрял в болоте. Считай, зимника нет!

– Далеко?

– Думаю, километров десять, если не больше.

– Выпейте, Василий Тихонович! – сказал, поднося большую кружку дегтярной жидкости, молодой помбур в зеленой вязаной шапке.

– Бражка?

– Эликсир здоровья, – засмеялся Александр Лапшин. – Рацпредложение бурового мастера. Отваром хвои поят телят в колхозах. А мы хлебаем каждый день для крепости зубов.

– За ваше здоровье, хлопцы! – Шибякин опорожнил кружку, ощущая терпкий запах хвои.

– Василий Тихонович, приглашаем в баню, – сказал Глебов. – После бани обед!

– Соорудили баню? – удивился Шибякин. – Это хорошо. А когда забуриваться будете?

– А мы уже забурились.

Шибякин ничего не сказал, а только крепко сжал бурового мастера огромными ручищами.

3

Шибякин не один раз силился вспомнить, где забыл свой железный сундучок, который таскал за собой много лет. Он важно вышагивал с ним по поселку, и встречавшиеся ему парни и девчонки знали, что торопится на работу помощник машиниста. В сундучке, как у настоящего машиниста паровоза, припасена пара белья, на обед бутылка молока, кусок сала и изрядная горбушка хлеба. С тех пор как Василий начал ездить на паровозе, ему открылся совершенно другой мир, с ключами, гайками, умными частями машин.

Рейсы в депо делились на дальние и близкие. Щ-2 – «Щука», на которой он работал помощником машиниста, – числился маневровым паровозом и, кроме станции, никуда не убегал, так что о дальних рейсах слышал Василий от своего машиниста – Михаила Кондратьевича. Но парень любил пофантазировать и порой в мечтах мчался во Владивосток или спешил в жаркий Ташкент. Подражая машинисту, щурил глаза, как будто в рейсе встречный ветер насек ему глаза, выжимая слезы. А тот, посылая куда-нибудь своего помощника, доставал из кармана на серебряной цепочке часы и внимательно приглядывался к стрелкам, словно предупреждал, что каждый шаг и каждая минута на учете.

Михаил Кондратьевич, потомственный железнодорожник, к разным грузам выработал свое отношение. Считал, что платформы с углем нельзя раскатывать на горке; лес и пиломатериалы терпели все; особого внимания требовали к себе цистерны с нефтью и бензином; повышенным уважением у него пользовались вагоны с зерном. Он прищуривал глаза и назидательно говорил:

– Дары земли!

Однажды Василий заспорил с машинистом: почему только зерно – дары земли? А уголь, нефть, лес, железная руда?

– Спорить ты горазд, – неторопливо, с достоинством ответил Михаил Кондратьевич. – А ты дойди своим умом: кто всему голова? Хлеб! Ты слышал, как пшеница поет? Как пахнет сухое зерно солнцем? Руки положи – тепло!

Переспорить машиниста не удавалось, он, как кремень, твердо стоял на своем.

А еще запомнилась Шибякину особая совестливость Михаила Кондратьевича. Ударив в буфера вагона маневровым паровозом, машинист краснел и целый день потом не находил себе покоя, извинялся перед помощником.

– Василь, видел, как я саданул? Вроде не машинист, а так, балаболка. Ударил цистерну с нефтью! Подводить паровоз надо осторожно, словно хочешь поцеловать. А я саданул!

– Посмотрели бы, как Федька колотит. Ударит в вагон – в поселке звон буферов слышен!

– Федька не пример. Учу я тебя, учу, и все без толку. Федька совесть потерял. А это гвоздь всему. Снимут Федьку с паровоза, он и на другой работе будет хулиганить. В отца пошел. Я покойничка помню. По шабашкам ходил, печным делом занимался. Печку сложит, бутылку выжрет у хозяйки, а потом сидит перед дверцей и фанеркой машет. Дым ест ему глаза, а он, знай, нудит свое: печка за денек пообсохнет и загудит. А сам знает: прибежит к нему хозяйка через день. Печь по-черному топится. Выжрет еще бутылку, покуражится, какой он мастер знаменитый, и выдернет из хода кирпич, который специально оставил. Натурой Федька весь в отца пошел, дня не проживет, чтобы не напакостить. Нас, машинистов, позорит. Без совести живет!

Не случайно Шибякин, вернувшись из бригады Глебова, вспомнил старого машиниста, свою молодость. Было в Глебове что-то и от него молодого, и от его учителя, Михаила Кондратьевича.

На аэродроме оказался вертолет, и Шибякин решил слетать в колхоз попросить продать мясо для экспедиции.

– Вануто, здравствуй!

С первого взгляда понял: председатель встречей недоволен.

– Здравствуй, если хочешь!

– Что стряслось?

– Однако, тогда много оленей пало на Пуре.

– Ты опять за свое. Ведь колхозу заплатили деньги.

– Деньги что? Заплатили, не заплатили. Баба приезжала. Ушел Пирцяко Хабиинкэ и пропал. Однако, он бригадиром был. А теперь бригадира в стаде нет. У бабы мужика нет. Однако, ты думай!

– Я думаю, но ты тоже думай! – первый раз Шибякину захотелось в оправдание сказать, что не имел он понятия, какой глубокий снег на Пуре. Да и председатель колхоза в один голос с председателем поселкового Совета твердили:

– Оленя терпит!

Но тотчас же Шибякин представил, как Михаил Кондратьевич постучал бы согнутым пальцем по голове и назидательно сказал: «Совесть ты потерял, Василий. Зачем же других винишь, когда сам должен был думать».

– Вануто, что надо сделать, говори. Я постараюсь. Нужно, пошлю самолет или вертолет на розыски бригадира.

– Однако, тундра кругом. Самолет, вертолет не знает, куда пошел Пирцяко. Ядне Ейку хочу послать. Пусть бригадира ищет. Бабу жалко.

– Если надо, я охотника переброшу в любую сторону вертолетом.

– Ядне Ейку вертолетом не надо. Пусть так ходит.

Отправляя в очередной рейс вертолет, Шибякин наказал летчикам приглядываться к тундре, искать оленевода. Теперь уже и Шибякину хотелось, чтобы нашелся Пирцяко Хабиинкэ, чтобы понял, почему ему, Шибякину, нужно было выиграть для экспедиции целый год! А это важно! Шибякин не привык тешить себя надеждами. В разведке приходилось по-всякому: выпадали пустые скважины, но приходили и радости: на память помнил все номера удачных буровых! Вдруг и сейчас удастся открыть новое месторождение?

Ядне Ейку Шибякин встретил у реки. Вспомнил, что и утром видел его на том же месте.

– Ты что целый день сидишь на берегу Пура?

– Слушаю, что вода говорит.

– Что же тебе рассказала река?

– Где сетку надо ставить! Ты сказал, однако, рыбу надо ловить!

Шибякин не нашелся, что ответить: как же он забыл, что просил Ядне Ейку заняться ловлей рыбы? Шибякин заговорил о Пирцяко Хабиинкэ. Потом спросил, куда делся Тяпа.

Начальник экспедиции давно уже привязался к черной собаке с белой отметиной на груди. И Тяпа иной раз целыми днями ходил за ним, но не клянчил подачку. И вот уже два дня Тяпы не было на его постоянном месте.

Ядне Ейка сокрушенно вздохнул. Он не понимал, как можно задавать такой вопрос, когда каждый мальчишка знает, что перед охотой собаку сажают на цепь. Тяпе надо набираться сил для зимней охоты. Лето короткое. За Комариным месяцем придет месяц Мошкары. Выпадет снег, и настанет пора гулять по тайге. Охотнику не понравился разговор с Большим Мужиком. Особенно о Пирцяко Хабиинкэ. Найдется бригадир, если не замерз и не попал в «окно» в болоте.

Думая о Пирцяко Хабиинкэ, Ядне Ейка неожиданно ему позавидовал: у него есть баба, есть сын Няколя. А он пропустил время, не женился. «Баба осталась одна, – неожиданно вспомнил он. – Могу я жениться. За меня пойдет. Сразу получу бабу и сына. Из Няколи сделаю охотника. Подарю ему Тяпу».

4

Плотный туман открывался с озера, закручиваясь в тугие кольца. Низкое солнце било в их края, и от золотой подсветки каждое облачко, казалось, несло свое нерастраченное тепло.

Глебов в течение ночи просыпался несколько раз.

С беспокойством посматривал через окно на буровую, прислушиваясь к ровному гудению дизелей. На рассвете открыл глаза, но не поднялся, решил досмотреть сон. Сроду никогда не плавал по реке, а здесь увидел себя на палубе парохода. Силился вспомнить, что произошло после того, как он в тревоге вбежал в рубку и крикнул капитану: «Давайте гудок, на нас прет танкер!» К чему этот сон? Он редко их видел, изрядно наломавшись за долгий день. Электрическая лампочка под потолком заморгала и потеряла свою яркость. Мастер понял, что смена начала опускать бурильную трубу в скважину. Торопливо соскочил с койки и прошлепал босыми ногами к окну. Белое молоко за стеклами закрывало от него вышку и глушило все звуки.

«Надо проплыть как-нибудь до Салехарда на пароходе, – подумал Глебов и сокрушенно вздохнул: планов строил много, а осуществить почти никогда не удавалось. – Около озер в самом деле чувствуешь себя капитаном, а балок становится пароходом». Про себя подумал: к хорошему не приведет его фантазия. Не повзрослел, до сих пор еще мальчишка. Ему доверили бригаду, а разобраться, он все тот же пэтэушник, любитель придумывать для себя немыслимое дело. Забыл взять с собой ящик с деталями, а то бы начал собирать портативный приемник. Первый сделал в мыльнице. Положил в душевой и ошарашил ребят в общежитии. У коменданта не могли выпросить динамик, а здесь музыка гремит, и не понять, откуда несется. Комендантша прибежала: «Прекратите безобразие, сейчас отбой!» В комнаты заглядывала, ни у одного гнезда трансляции нет динамиков, а музыка гремит. А сейчас бы он всем на удивление смонтировал приемник на полупроводниках в спичечном коробке. Сделал бы с сюрпризом: открыл коробок, чтобы достать спичку, а в этот момент музыка. А может быть, он блажит? Несолидно мастеру заниматься такими делами? Так недолго потерять уважение в бригаде. Каждый рабочий – термометр: посмотрел и определил к себе отношение. Мастер должен выглядеть солидно, чтобы одним видом внушать доверие. Павел Гаврилович Кожевников всегда был для него примером. Он начал верховым в его бригаде. Ловил свечи на полатях. Не было ни одного случая, чтобы мастер не нашел решения или не справился в критической ситуации. Встанет к лебедке, и кажется, что по-другому гудят дизели и идет бурение.

«Николай, больше мне тебя учить нечему, – сказал тогда Кожевников. – Рекомендовал тебя мастером в бригаду. На деле докажи, чего стоит рабочий человек. Авторитет завоевывается не словами, а делом. Жизнь прожить – не поле перейти!»

Мысли вернули Глебова к работающей смене. Работал помбур Александр Лапшин. Относился он к нему настороженно, постоянно ожидая какого-нибудь подвоха или необдуманного поступка. Парень вроде складный, но ветер в голове. Между ними разница всего в три года, но разве их сравнить? Александр Лапшин придумал рабочим клички. Дизелист – Обезьянка, слесарь – Буцало. Объяснил, что играл в духовом оркестре, а там у каждого музыканта прозвище. Но кто назвал помбура Помазком, установить не удалось.

«Помазок, смажь графитом соединение!» – кричал верховой без всякого зазрения совести.

Глебова передернуло, когда услышал такое обращение. Предупредил Александра Лапшина, чтобы вел себя достойно, но тот вскипел. Чуть дело не дошло до скандала.

«Мне все равно, как меня зовут, лишь бы в печь не затолкали!»

«Работает смена Помазка!» – сказал Глебов про себя, не замечая, что сам воспользовался кличкой. Сдержал закипающую злость. Совершенно по-другому ведут себя Морозов и Лиманский. Мужики как мужики. Есть своя рабочая гордость. Они бурильщики и не позволят, чтобы их называли Помазками.

Из головы не выходил разговор с Шибякиным. Начальник экспедиции прилетал на вертолете, а не добирался пешком, как было до этого. Вода в озере с края синела, а дальше чернела: задернули тучи. В светлой стороне отражался лес, и зелень добавляла новые краски в осеннюю палитру.

Шибякин ходил, развернув плечи, непомерно высокий. На обветренных щеках, как заплатки, следы обморожения. Привез радостную весть: экспедиция получает радиостанции, и все буровые будут связываться с диспетчером. Смогут передавать заявки на продукты для столовой и на все материалы.

Приглядевшись к начальнику экспедиции, Глебов заметил его озабоченность. Понял: прилетел Шибякин не ради того, чтобы сообщить о получении радиостанций. Поглядывал он на вышку, словно видел ее впервые.

«Воды у вас море. Не хватает лишь парохода, – повернулся к Глебову и, стараясь поймать его глаза, спросил: – А превентор не забыли поставить?»

«Василий Тихонович, вы же сами видели».

«Не приметил. Защитный подход сделали?»

«Посмотрите, если мне не верите», – неожиданно вспылил Глебов.

Подошел Помазок. Геологическая куртка залита глинистым раствором. Остановился рядом, бесцеремонно прислушивался к перепалке. Подмигнул Глебову, словно хотел сказать: «Мастер, ты на меня наседал, а начальник экспедиции тебе рога обламывает! Вот как бывает!»

Глебов почувствовал, что у него загорелось лицо.

«Лапшин, занимайтесь делом!» – сказал он резко помбуру.

Но Помазок сделал вид, что приказание Глебова к нему не относится, он сам хозяин и без подсказки найдет себе дело.

«Глебов, не ерепенься. Если спрашиваю, значит, есть причина, – уже спокойнее сказал Шибякин. – Слышал, что произошло на Пурпее?»

«Был слух об аварии. Григорьев к нам в техникум приезжал, рассказывал, как тушили пожар!» – сказал, оживляясь, Александр Лапшин.

Глебов нетерпеливо посмотрел на Помазка. «Понял, почему ты лезешь на глаза начальству, – подумал он. – Закончил техникум, а работаешь помбуром. Глебов, пэтэушник, – мастер, а он, Александр Лапшин, – лишь помбур! Если он этого добивается, готов уступить ему свое место. Смену отработал – и порядок. А здесь крутись как белка в колесе. Смена работает, а ты около нее как часовой на посту. Электрическая лампочка под потолком и я круглые сутки на работе».

«Я к тому затеял разговор, – Шибякин в упор посмотрел на Глебова, насупил брови, потом перевел строгий взгляд на Лапшина. – В Пурпее могли аварии избежать. А из-за халатности бурового мастера пожар свирепствовал восемь месяцев».

«Совершенно верно, – снова ввязался в разговор Лапшин. – На месте скважины озеро образовалось!» Желая блеснуть своей осведомленностью о делах в других экспедициях, Александр Лапшин напомнил об аварии в Тазу.

«Кстати, авария там произошла тоже по вине мастера – Кожевникова!»

«Неправда, Лапшин! – прервал Шибякин. – Там оказалось аномальное давление! И при опасности Кожевников не убежал от скважины, а сумел закрыть заслонку превентора».

«Так оно и было, – подтвердил Глебов. – Я работал в бригаде Кожевникова».

«Не знал, что вы работали с Павлом Гавриловичем», – сказал Шибякин и перешел на «вы», признав его как равного.

«Так сколько вы прошли, Глебов?»

«Двести метров!»

«Начало есть!» Василий Тихонович, когда остались одни, рассказал Глебову, что авария в бригаде Кожевникова, как ни странно, помогла открыть Пурпейскую структуру, богатейшее месторождение с площадью более тысячи километров. Назвали его Губкинским, в честь академика. Газовый фонтан мобилизовал на новые поиски. Заставил перейти на Пур. Бригаде Глебова и требуется доказать, что скрыто за Уренгойским валом.

«Пройдете пятьсот метров, пришлю инженера, чтобы провел каротаж. Передадите мне по рации».

«Василий Тихонович, вы приказываете, будто у меня стоит рация!»

«Если не стоит, будет стоять. Каждый день жду самолет. Первая рация – ваша! Но еще раз говорю – будь внимателен!»

Утром Шибякин присутствовал при смене вахт. На столе перед ним лежал круглый лист с диаграммой выработки.

«Девять метров прошли за смену, – объявил Александр Лапшин. – На рекорд тянем».

«Выработка по бригаде лучшая», – охотно согласился Глебов и выразительно посмотрел на Морозова.

«Морозов, хочу вызвать тебя на соревнование», – сказал с вызовом Александр Лапшин.

«Поговорю с ребятами!» – прежде чем принять какое-либо решение, Морозов всегда советовался со своими рабочими.