Текст книги "Точка росы"

Автор книги: Владимир Степаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Иногда хозяин пропадал на несколько дней, и Пирцяко Хабиинкэ оставался один со стадом. Избегал смотреть в выпуклые глаза оленей. Не забывалась картина бегов по заснеженному Пуру, загнанные хоры и важенки, которых он прикалывал ножом. Нарастала тревога, и он уезжал от гостеприимных хозяев.

Пирцяко Хабиинкэ не знал, что впереди него бежала весть: в тундре появились «Бегающие нарты». Ездит на них странный и неразговорчивый ненец. Никто не знает его имени. Глаза у него добрые. Он не шаманит, не приносит вреда. Не насылает мор на оленей. И снова пришла весна. Весной началось каслание, и оленеводы погнали свои большие стада к Карскому морю.

Пирцяко Хабиинкэ двигался следом за стадами. Не торопил своих оленей, и они подолгу кормились. Смотрел и радовался, что животные поправлялись. Шагая рядом с нартами, находил в траве гнезда птиц. Из каждого гнезда брал себе только по одному яйцу.

– Серый гусь, ты, однако, не сердись. Я тебя не хочу обидеть. Есть мне надо!

Иногда он взбирался на мочажину и ловил налетавший с моря ветер. Рассуждая сам с собой, Пирцяко Хабиинкэ старался представить море. Он его никогда не видел.

По-прежнему он тоскливо встречал ночи. Со всех сторон тявкали звонкими голосами щенки песцов, перекликались летящие гуси и селезни. В тундре не знали, что он был Лапландером – многооленным человеком. А кто он на самом деле? Куда стремится, куда держит путь? Зачем ему море? Давно надо повернуть обратно! Мысли замучили, и он не находил для себя успокоения.

После ночи наступало утро, но и оно не приносило облегчения.

Олени дошли до горной реки и остановились. Ветер играл легкими шариками пушеницы.

Река грозно ревела, перекатывая по дну большие обтертые камни.

– Надо переправляться! – сказал громко Пирцяко Хабиинкэ и обрадовался, что нашел для себя дело. С крутого берега смотрел на реку. Съезжать по гальке к воде не стал, решив выбрать более подходящее место. Оставил упряжку и направился вверх по течению.

С широкой заводины поднялась пара чирков. Он проводил их с сожалением: не было с собой ружья, чтобы снять на лету. Дошел до глубокой ямы. Над ней нависал тяжелый красный камень. Пирцяко Хабиинкэ сразу представил, что более удобного места для рыбалки не найти. Около камня нашел намотанную на кусок рога леску с большой блесной. Находка обрадовала. Раскрутил леску и бросил блесну в воду. Не успел протянуть леску, как тяжелый удар пришелся по руке. Рыба поволокла его со скалы, готовая каждую минуту сдернуть в воду.

Пирцяко Хабиинкэ развернулся и упал на живот, тормозя выставленными вперед локтями, как будто боролся с заарканенным оленем.

– Кто меня тащит? Поборемся! – закричал Пирцяко Хабиинкэ. – Ты вызвал меня на борьбу? – С трудом он удерживал леску в руке. Толстая струна разрезала ладонь. Почувствовав запах крови, оленевод разозлился: – Все равно я тебя одолею! Вытащу на берег. Пирцяко Хабиинкэ сильнее тебя! От меня не убежал еще ум!

Рыба упорно тащила в глубину. Прокатившись еще немного по камню, Пирцяко Хабиинкэ упер локти в трещину и почувствовал себя спокойнее. Чуть разжал пальцы, и кусок рога завертелся, отдавая леску. Рыба пошла в глубину.

– Хватит тебе длинных вожжей! – сказал он. – Теперь по-настоящему померяемся силами. – Приподнялся и двумя руками потянул к себе леску. Показалось, что никакой рыбы не было, просто крючок зацепился за камень. Неожиданно почувствовал, что в глубине что-то произошло. – Го-го-го! – закричал от радости Пирцяко Хабиинкэ, торжествуя победу. – У it, однако, не успел еще убежать! – Он пошел от берега, вбивая пятки тобоков в гальку.

Рыба несколько раз бросалась из сторону в сторону, уходила на глубину, но не в силах была освободиться от крючка.

– Однако, зря ты стараешься! – громко выкрикнул оленевод. Замучив рыбу, он выволок ее на берег. – Тальма! – Оглушил тяжелым камнем и принялся измерять пятерней. Четырнадцать раз растопыренные пальцы пробежали по серебристой спине рыбы в красных пятнах. – Однако, такой большой я еще никогда не ловил!

Можно было еще раз попытать рыбацкое счастье, но Пирцяко Хабиинкэ подумал о другом человеке, который у камня должен поймать себе на еду рыбу. Достал блесну, внимательно осмотрел крючки. Проверил остроту каждого жала. С сожалением покачал головой. Достал камень и озабоченно принялся подтачивать. Старательно смотал леску на обломок и с блесной положил на место.

Переправившись с оленями на другую сторону реки, Пирцяко Хабиинкэ медленно шел рядом с нартами. Первый раз вспомнил о жене и Няколи. Не попробуют они рыбу, не будут знать, какая подвалила ему удача. Раньше он обязательно бы сочинил песню об удивительной рыбалке, но давно не пел и растерял все слова. Минутная радость прошла: одному рыбу не съесть. Придется оставить песцам. Присел на нарты и погнал оленей. Скоро ухватил горьковатый дым костра.

Послышался лай собак, щелканье оленьих копыт. Пирцяко Хабиинкэ издали увидел острый треугольник чума. Остановил оленей, захватил рыбу и вошел в чум. На железном листе тлели угли, покрываясь сероватым пеплом. Он подбросил веток яры, и огонь жадно накинулся на корм. Пригревшись у костра, бригадир заснул. Разбудили его визжащие щенки. Сшибая друг друга, они карабкались на лежащую лайку, чтобы ухватить сосок с молоком.

Молодая скуластая женщина, хозяйка чума, возилась у костра. Рыба лежала разрезанная на куски в глубокой миске.

– Однако, ты хороший рыбак! – сказала она и протянула гостю чашку со спиртом.

Пирцяко Хабиинкэ быстро опрокинул чашку. Давно ему не приходилось пить, и спирт обжег горло.

Женщина тоже выпила. Достала из миски кусок рыбы и начала жадно есть.

Пирцяко Хабиинкэ понравилась жирная рыба. В Пуре такая не попадалась.

Глаза стали закрываться, и он вытянулся перед порогом. Но женщина бесцеремонно разбудила его и заставила лечь на оленьи шкуры. С сонного стащила малицу, потом тобоки. Она действовала настойчиво и бесцеремонно.

Утром бригадир проснулся. Женщина поставила к постели маленький стол на коротких ножках. В миске лежало горячее мясо. Приезжий нехотя поел. Потом вдоволь напился крепкого горячего чая.

Женщина сидела перед открытым пологом чума и ремонтировала малицу.

Прошел еще один день.

– Вставай, – сказала женщина. – Однако, ты, мужик, забыл, что за оленями надо смотреть! Я устала одна каждую ночь караулить. Мужик мне нужен, я давно себе его ищу. Тебе пора охранять олешек!

Пирцяко Хабиинкэ ничего не сказал. Снял карабин, натянул малицу и отправился в стадо. Собаки признали в нем хозяина и, подвизгивая, бежали впереди него.

Два дня пробыл Пирцяко Хабиинкэ в стаде. Женщина пришла к нему в праздничной расшитой ягдушке.

– Ты почему не приходишь в чум? Я заждалась тебя, – сказала она отрывисто, не спуская черных глаз с мужчины. – Я достала тебе новую малицу. Старая совсем изодралась. Почему ты молчишь?

– Не знаю, что сказать!

– Иди отдыхай, я подежурю.

Ночью Пирцяко Хабиинкэ почувствовал рядом с собой горячее тело женщины.

– Однако, ты обними меня, – сказала она громко. – Хоры бегают за важенками. Селезни и куропачи поют свои свадебные песни. Почему ты глухой?

– Я обнимаю тебя. – Но, даже лаская женщину, Пирцяко Хабиинкэ чувствовал тоску. Старый Лапландер – многооленный человек умер, а новый не имел имени, не радовался простым человеческим чувствам, не мог заставить себя быть самим собой. В сумраке чума ему виделись не горящие черные глаза женщины, а глаза страдающих оленей, которых он закалывал.

Три месяца сумела женщина продержать его около себя. Она гладила его рукой свой твердеющий живот и говорила:

– Куда ты уходишь, «Бегающие нарты»? У нас будет сын. Я не знаю, как его назвать. Мой муж утонул, а мне нужен сын. Оставайся со мной.

– Ты хорошая баба, но я должен ехать.

– Запряги в свои нарты белых оленей, – сказала женщина. – Помни, у тебя будет сын. Ты до сих пор не сказал, как тебя звать. Откуда ты пришел?

– Зовут меня Пирцяко. По отцу – Хабиинкэ. Пришел с Пура. Река далеко-далеко. Там стоит Уренгойская фактория.

– Ты пойдешь к своей бабе?

– Я давно потерял чум. Потерял жену и сына. До моря не дошел, может быть, поверну к Камню!

6

За время долгой дороги пали олени, подаренные Марией. Пирцяко Хабиинкэ тяжело опустился на нарты и долго сидел, раскачиваясь из стороны в сторону. Надо уходить, а нет сил подняться. Нарты связывали его с прошлым, напоминали о счастливой жизни, когда он объезжал огромное стадо, имел доброе имя Пирцяко Хабиинкэ, и все считали его бригадиром.

Хотел назвать себя Лапландером – многооленным человеком, но не стал им. О жене он старался не вспоминать, словно забыл, что рос Няколя, веселый черноволосый мальчуган.

Уехал от Марии, а она тоже обещала родить ему сына. Не знала, как его назвать.

Наконец он поднялся. До самого горизонта тянулась зеленая тундра, упираясь в край неба, светлый, голубой. На возвышавшихся мочажинах, на каждом круглом островке тянулись к свету капельные листочки ивок и березок. Напрасно Пирцяко Хабиинкэ приглядывался к высокой траве, не виднелись следы нарт – не было заломленных стеблей и сбитых листьев. Трава ходила под ветром, валясь то в одну, то в другую сторону, и, как рябь но воде, пробегали раскачивающиеся белые шарики пушеницы.

– Здесь мое Хальмер-Ю! – тихо сказал Пирцяко Хабиинкэ и в последний раз оглянулся на брошенные нарты и последнего упавшего белого оленя. Пройдет он еще немного по тундре и свалится. Останется на съедение комарам. Потом прибегут росомахи, раздерут его малицу и доберутся до тела. Остатки растащат песцы и приведут за собой крикливых халеев. Вздыхай, не вздыхай, а все заранее определено.

Черным столбом висели над бригадиром комары. Пирцяко Хабиинкэ перестал отмахиваться. Лицо распухло. Когда становилось особенно невыносимо, он рукой отрывал нависший клубок комаров, удивлялся, сколько они высосали крови. Если ничего не случится, протянет еще день-другой. Почему он задержался на земле? Где-то в стороне потявкивали песцы, и в их голосах чувствовался голод.

– Песцы, подождите еще немного, я скоро упаду, и вы получите мясо! – сказал он громко. В одиночестве он привык разговаривать сам с собой и никогда не таил мысли. – Слышите вы меня? Подождите еще немного!

Пирцяко Хабиинкэ поднял изгрызенный песцами ременный тынзян. Обрадовался находке, Не одинок он в этом огромном мире тундры, где до него проходил оленевод. А может быть, ставил свой чум? Но когда это было? Весной, сейчас, летом, или прошлой зимой? Ему захотелось узнать, как жил неизвестный ему человек. Был ли он счастлив? Имел ли жену, детей? Вот бы им встретиться! И в первый раз захотелось с кем-то перекинуться словом, рассказать о своем несчастье, о хорошей бабе Марии, которая не хотела отпускать его из чума, предлагала стать хозяином олешек. А он ушел от нее. На Пуре у него есть жена Набине, есть сын Няколя. Они, наверное, уже потеряли надежду, что он живой. Решили: утонул в какой-нибудь реке или болоте. Надо кого-то встретить и рассказать, что живет на свете Пирцяко Хабиинкэ.

– Слышишь, Великий Нум, я подожду пока шагать к тебе. Хочется мне еще увидеть свою бабу, увидеть Няколю. Пусть они знают, что я живу. Дышу воздухом, хожу по земле! – Пирцяко Хабиинкэ споткнулся и упал в выбитый след вездехода.

Геологи вовремя вспомнили, что забыли на последней стоянке планшет с аэрофотоснимками. Помчались по старому следу на вездеходе. Широкие канавы были уже залиты водой. Сверху плавали срезанные стебли травы и обитые листья березок.

Шофер первый заметил лежащего человека. Остановил машину. Подняли Пирцяко Хабиинкэ. Поднесли нашатырный спирт, и он сразу пришел в себя. Отупело смотрел на окруживших его бородатых людей. Не мог понять, где он: на земле или у Великого Нума? Геологи в энцефалитках бывали гостями в его чуме. Значит, он еще на земле. Узнал он и железную машину на длинных бегающих ногах. Сразу не мог сообразить: огорчаться ему или радоваться, что Великий Нум не взял его к себе?

– Очухался? – спросил бородатый парень и подергал Пирцяко за руку. – Где твои олени? Нарты?

– Там. – Бригадир широко развел руками, все еще не понимая, где он находится.

– Мы купили бы двух оленей. Но нам некогда ждать. Мы едем в Салехард. Ты поедешь с нами?

– Однако, мне все равно.

Высадили геологи Пирцяко Хабиинкэ на Ангальском мысу. Вручили буханку хлеба и банку тушенки.

– Будь здоров, мужик, мы едем дальше!

Остановился бригадир на середине улицы. Долго стоял и приглядывался к домам. Широкие окна слепили блеском солнечных лучей. Сошел с дороги и оказался на деревянном тротуаре. Немного прошел по доскам и отбил пятки.

За домами открывалась река. Первый раз увидел Пирцяко Хабиинкэ Обь. Долго стоял. Решал трудную задачу: смогут ли сильные хоры переплыть широкую реку во время каслания?

Если бы ему пришлось перегонять стадо, поискал бы другое место, где не такое сильное течение. Зря терять оленей не собирался Лапландер – многооленный человек.

Пароходный гудок напугал Пирцяко Хабиинкэ. Снова подумал, что, может, он уже переселился в Новую Тундру. На земле он не встречал таких больших рек, где неизвестными голосами ревут звери, куда громче, чем медведи-шатуны.

Долго сидел на берегу. Отломил кусок хлеба и начал медленно жевать. Хлеб понравился. Такой выпекали на Уренгойской фактории. Снова зашагал посередине улицы.

Шофер тяжелого самосвала настойчиво сигналил, а Пирцяко Хабиинкэ не сворачивал с дороги. Шофер выскочил из кабины и затряс оленевода за шиворот.

– Ты что, заснул, мужик? Я тебе сигналю! Вот выбью пыль монтажной лопаткой из твоей шубы! – И показал огромный кулак.

Пирцяко Хабиинкэ замотал головой. Понял, что он остался на земле, – Великий Нум снова не взял его к себе.

– Ну, смотри!

Самосвал укатил. Дорога пошла под уклон. По-прежнему под ногами Пирцяко Хабиинкэ, гулко позванивая, вздрагивали доски тротуара. Он боялся их рассерженного гудения и старался ступать как можно тише. Потягивал носом и безошибочно по дымам определял, в каком чуме парили суп, где жарили мясо.

– Салехард! – несколько раз подряд называл Пирцяко Хабиинкэ, пока не вспомнил, что слышал о таком городе. По дороге несколько раз останавливался и старался как следует разобраться в большом количестве чумов. Мысли от него убегали, как испуганные олешки. Не понимал, что с ним происходило. Не было никаких желаний. Вспоминал бородатых людей около вездехода. Разве он им помешал? Почему они его высадили? Он мог с ними ехать, ему некуда спешить, нет у него никаких дел. Он разучился есть. Буханки хлеба хватит на несколько дней.

Проносившиеся тяжелые машины обдавали его угарным дымом. Он долго чихал и задыхался. И хотя машины до него не доставали, он каждый раз отскакивал в сторону, втягивал голову в плечи.

Так Пирцяко Хабиинкэ дошел до окружкома. Собрался присесть, чтобы отдохнуть, и остолбенел: на него смотрел в упор Ядне Ейка.

– Ядне Ейка! – Пирцяко Хабиинкэ не удержался от восклицательного возгласа. Отошел в сторону, но глаза с портрета не отпускали его.

Пирцяко шагнул ближе к доске и увидел своего пастуха Хосейку. Он тоже смотрел на него в упор, с вызовом.

– Хосейка, а ты как сюда попал? – удивился Пирцяко и вспомнил, что еще при старом бригадире делали с Хосейки портрет, посчитали его лучшим молодым пастухом. Он ходил вдоль развешанных портретов и неторопливо их разглядывал. Хотел увидеть свою бабу Набине, сына Няколю. Не отказался бы поглядеть и на Марию.

Глава вторая

1

Зима пошла на убыль. После долгих месяцев темноты показалось солнце, и, хотя оно не поднималось высоко над горизонтом, четко обозначалась граница дня. Света становилось все больше и больше, темно-синий снег начал набирать белизну.

Ядне Ейка первым из охотников фактории вернулся из тайги в поселок. Сдал свою пушнину и начал шастать из избы в избу, чтобы узнать последние новости. Поход свой закончил у Фильки. Сел около двери, закурил, поджидая, не придет ли кто из охотников.

Филимон Пантелеевич сортировал пушнину: пересчитывал и укладывал в брезентовые мешки белку к белкам, куницу к куницам, песца к песцам.

Песцов сдали меньше всего. Приемщик ждал Пирцяко Хабиинкэ. Малоразговорчивый и серьезный оленевод всегда больше всех вытряхивал белых шкурок. Набирал боеприпасы, продукты, покупал подарки жене и сыну и уезжал, чтобы появиться на следующий год. Но в этот охотничий сезон Пирцяко Хабиинкэ так и не появился.

– Видел, какую тряпку полосатую на Пуре повесили? – растягивая слова, громко сказал Ядне Ейка.

Филимон Пантелеевич слышал вопрос, но не захотел ввязываться в разговор. После появления высокого мужика, Шибякина, Филимону стало как-то жалко самого себя. Показалось, что он зря копил столько лет деньги, перевязывал пачки крепким шпагатом. Что из того, что накопил пятьдесят тысяч? Кому он может об этом сказать, кого удивить? Ядне Ейку? Сероко – председателя поселкового Совета или бригадира Пирцяко Хабиинкэ? Деньги для них бумажки. Много их, мало – все равно. Богатство в их представлении – олени, хорошая и теплая одежда, пристрелянные ружья и карабины, хорошие лайки и дети. Дочка расшила ягдушку узором – радость, сын поймал тынзяном бегущего оленя – радость. А была ли какая радость у него, у Филимона Пантелеевича?

Оказывается, была. И хочет он, чтобы осталась эта радость для него, чтобы он, приемщик фактории, снова стал бы главным человеком на Пуре.

Но каждый новый день доказывал, что прошлого уже не вернуть. Рушился привычный уклад, устоявшиеся понятия. Шибякин словно распахнул в тундру широко ворога. По неведомым дорогам, через замерзшие болота, которых Филимон Пантелеевич и не знал, пришел с огромными санями трактор. А потом по выбитому следу шли я шли один за другим тракторы. Приемщик потерял им; счет.

Тракторы возвращались в поселок без тяжелых грузов – огромных труб, цемента. Трактористы отсыпались но нескольку дней и снова уезжали. Изба около Пура пропиталась запахом керосина, машинного масла.

Шибякин, назначенный начальником разведочной экспедиции, в одном лице объединял много должностей: начальника, главного инженера, механика, главного геолога, завхоза, бурового мастера, а порой заменял и всю бригаду, состоящую из механиков, дизелистов, электриков, бурильщиков и верховых. Он знал по прошлому опыту, что пройдет время и экспедиция получит всех специалистов по штатному расписанию. Так бывало даже в войну. Обещали прислать вальщиков леса и в окружкоме партии, хотя первый секретарь круто разговаривал с Шибякиным: действия его на Пуре расценил как самоуправство. Хорошо, что завершилось все частичным возмещением убытков, нанесенных колхозам.

Шибякин, по совету начальника салехардского летного отряда, на длинном шесте прикрепил полосатый мешок – указатель направления ветра.

Мешок на высоте ловил круглым обручем прилетавшие потоки воздуха и громко хлопал. После пурги и снежной коловерти Шибякин с Сероко выходили расчищать снег на реке крышками от фанерных ящиков.

И вдруг без всякого предупреждения прилетел тяжелый самолет. Выбросил колеса и пошел на посадку. А через минуту катился по крепкому льду Пура.

Шибякин почувствовал, что его начала бить лихорадка. Колеса напомнили ему, что есть другая земля, где стоят в зелени деревья, пересвистываются птицы, снуют машины, люди раскатывают на велосипедах, купаются в морях и реках. Ему захотелось подержать руку на фюзеляже самолета, ощутить далекое уходящее тепло, немного погреть пальцы озябших рук.

– Аэродром стоящий! – сказал летчик, тяжело топая меховыми унтами. Не доходя до начальника экспедиции, остановился и озабоченно постучал ногой по льду.

Шибякин не стал рассказывать, как олени выбивали снег на Пуре. Это было его совестью и болью. Но жестокость была вызвана необходимостью: аэродром на целый год ускорил начало работы экспедиции. Только поэтому, наверное, Шибякин сравнительно легко отделался: из его зарплаты удерживали часть денег, уплаченных колхозу управлением геологии.

Первую точку для скважины топографы выдали по результатам сейсморазведки. Как они прошли по тундре среди болот, Шибякин не представлял. Тайну знал один начальник Тюменского геологического управления, волевой и сильный человек, а попросту «папа Юра». Шибякин помнил до сих пор его крепкое рукопожатие, по которому безошибочно угадывался бывший буровой мастер. Сильные пальцы, как накидной ключ, захватили руку.

Шибякин чуть было не ойкнул, хотя и сам был не; слабак. Пришлось испытать много разных специальностей: работал слесарем, водил паровозы, был буровым мастером, затем кончил вечерний институт. Инструмент и железки знал не понаслышке, перепробовал своими руками, невольно прикидывал вес.

Требовалось – он сам становился к лебедке, извлекал потерянный инструмент из скважины, обходился без лишних криков и паники. Потому бурильщики не пытались над ним подшучивать, как иногда поступали с молодыми инженерами.

Самолет привез только продукты: аэродром на Пуре испытывали и не хотели подвергать пассажиров опасности. А Шибякину не терпелось встретить бурильщиков. Обычно сам подбирал бригаду. Сейчас же положился на «папу Юру», Тот обещал прислать самых лучших и надежных рабочих. Шибякин в это верил и не верил. И в то же время радовался, что бурильщики задерживались: пока негде их размещать.

При свете керосиновой лампы или свечки Шибякин принимался вечерами изучать карту. Натыкаясь на густую паутинку синих линий речек и ручейков, терялся в замысловатых названиях. За Пуром на северо-востоке начинались озера и болота. Изредка их пересекали тонкие полоски леса, отмеченные на карте черточками.

Уренгойская фактория находилась в глухомани. Основным средством передвижения считались олени. На партах отправлялись в тундру врачи, учителя, геологи, инструкторы окружкома партии и комсомола. И Шибякин первые объезды делал на оленях. Потом на вездеходе и вертолете. Обследуя намеченную для изучения площадь, позабывал напутственные слова «папы Юры»: «Открытие газа в Березове заставит самых отъявленных скептиков поверить в то, что за 62-й параллелью лежат перспективные площади. Ваша первая буровая должна ответить на многие вопросы, связанные с уточнением месторождений в центральной части Уренгойского вала. А он, как ты знаешь, является структурой первого порядка в пределах северо-западной части Пуровского маганрогиба».

Всматриваясь в карту, Шибякин понимал, что она не предупредит о грозящих опасностях и трудностях. Стал зазывать к себе на чай ненцев.

Председатель поселкового Совета Сероко пришел, как всегда, важный. Скользнул глазами по расстеленной на столе карте.

– Сероко, скоро нам выходить в поле. Перетаскивать нею технику. Расскажи о ваших, реках, озерах. Как лучше преодолеть болота?

Сероко закивал головой. Никогда не надо торопиться с разговорами, когда на плите кипит чайник. Он уселся на стул и спокойно ждал, когда хозяин пододвинет к нему чашку с блюдцем, банку с сахаром и коробку с печеньем. Поискал глазами щипчики для сахара, но их на столе не оказалось. Он запомнил, как председатель колхоза Вануто, перед тем как приступить к чаепитию, накалывал в блюдце кусочки сахара, а потом ловко забрасывал их в рот, запивая глотками кипятка.

– Будем пить чай! – сказал Шибякин и пододвинул чашку с крепкой заваркой.

Сероко заулыбался. Пил одну чашку за другой, разогреваясь.

– Сероко, – нетерпеливо сказал Шибякин, показывая рукой на карту. – Посмотри. Узнаешь Пур? Где лучше его переходить? Тяжелые грузы придется перетаскивать сцепом тракторов. Вот сюда смотри: в сторону озер.

– Озеро – нет, – испуганно сказал Сероко. – Дед мой туда олешек не гонял, отцу запрещал. Кто уходил к озерам, никогда не возвращался. Там Хальмер-Ю!

– Что такое Хальмер-Ю?

– Там люди уезжают в другую тундру. Великий Нум зовет к себе олешек гонять. Дед там мой каслает с оленями, отец с матерью третий год на другой работе!

– А кто ходил туда – знаешь?

– Охотники. Они шатуны, как медведи. Никогда не знают, куда забредут!

Занятый разгрузкой прилетающих самолетов, Шибякин на некоторое время забыл о состоявшемся разговоре. Вспомнил, когда случайно столкнулся с Ядне Ейкой.

Ядне Ейка сидел на берегу и глазел на работающих людей. Большинство вещей, которые выгружали из самолета, он видел впервые и не мог представить их назначение.

Начальник экспедиции зазвал охотника к себе в избу и, так же, как Сероко, начал расспрашивать об интересующих местах, где предстояло работать бурильщикам.

Ядне Ейка держался с достоинством, как и подобает настоящему охотнику. Не торопился с ответом, выжидал, словно тщательно прицеливался. Внимательно осмотрел карту и не мог скрыть удивления: бумага знала все реки, ручейки и озера. Словно проверяя свою память, начал водить пальцем по изгибам рек и многое вспоминал. Не забыл, где пришлось ему удачно охотиться: добыл ли выдру или застрелил куницу.

– Однако, ты больше меня знаешь, – сказал охотник и с суеверным страхом посмотрел на Шибякина. – Ты сам рисовал?

– Карту много людей составляли.

– Арка-Яха. – Ядне Ейка ткнул черным ногтем. – А вот Яредей-Яха. А на Ямсавее я больно много белок колотил.

Долго говорил Ядне Ейка. По его рассказу выходило, что нет дорог среди болот. Зимой он отважился там гулять, но хорошей добычей похвалиться не мог. Если Шибякин хочет пострелять белок или погонять норок, то дальше Пура ему не надо уходить. Хорошая охота на Ево-Яхе, но до нее три дня пути на оленях. А на лыжах он доходил за неделю.

– Мне охотиться некогда. Тракторами надо буровую перетаскивать за Пур. Ты понял?

Ядне Ейка недоуменно уставился на Шибякина. Неужели он ничего не уразумел из его рассказа? Нет дороги за Пур. Одни болота. Провалятся тракторы. Оленей за Пур не гоняют. Ему не верит – пусть спросит Пирцяко Хабиинкэ. Пожалуй, теперь не спросить: пропал куда-то бригадир!

Филимон Пантелеевич заметил, что Ядне Ейка зачастил к начальнику экспедиции, и при встрече сказал:

– Повадился ты, видно, спирт лакать у приезжего мужика. Любишь на дурницу выпить!

– Спиртом не угощает.

– В карты играете?

– Чай пьем. Говорим. Я рассказываю о местах, где охотился. Интересно ему знать, на какой реке я убивал белок и норок.

– Врал, поди?

– Я не вру. Ты врешь и обманываешь. Моих белок, однако, ты запихал в мешок с первым сортом, а мне заплатил за второй! Кто врет? Я или ты?

– Что ты раскричался? Обо мне Большой Мужик спрашивал?

– А на что ты ему нужен? Что ты знаешь? Печку да еще четыре стороны! Скоро мы пойдем с Большим Мужиком на охоту.

– Ври больше, – сказал недоверчиво Филимон Пантелеевич, злясь на охотника. Нашелся специалист судить о сортах белок! Он сам знает, где первый сорт, а где второй! Иной раз, правда, и схитрит. Но не все же Ядне Ейке быть лучшим охотником, как в тот год, когда фотограф приезжал делать с него портрет и висит он, говорят, в самом Салехарде.

2

Тракторный след убегал в тундру. По глубоким колеям, по самые края залитым водой, ветер гнал срезанные стебли травы и листья. Вода плескалась по всей низине, на гребешках волн пенились белые барашки. Лишь на высоких мочажинах островками поблескивали остатки синеватого снега, истолченное, лапками куропаток.

«Весна – земля воду пьет!» – объяснял Ядне Ейка Шибякину, и тот не впервой поражался точности народной мудрости.

Стаи уток и гусей тянулись над водой, шарахаясь от непривычного гула тяжелых дизелей, бывало, что и разбивались о высокую вышку буровой.

За четыре месяца в поселок несколько раз прилетали тяжелые самолеты. Появлялись новые люди. Но они долго не задерживались, уходили и уезжали на оленях, на тракторах и вездеходах в разные стороны; в тайгу, и тундру.

Однажды, когда Ядне Ейка чаевничал у Шибякина, тот спросил у охотника, умеет ли он ловить рыбу.

От обиды у Ядне Ейки перехватило дыхание. Он может рассказать, как на фронте выручал всех своей смекалкой. Рядом озера, а рыбу не взять: не было сетей. Сделал он из ложки блесну и научил ловить окуней и щук. Появился приварок, и солдаты повеселели. Просить его не надо: поймает рыбу и поделится своим уловом. Так испокон веков заведено ненцами. Много ли ему самому надо рыбы? Одну-две, и сыт. Готов хоть завтра поставить сеть к реке. Для собак пока ему ловить не надо, займется осенью, когда пропадет дурная муха.

– Хочешь, поймаю рыбу на двести человек? – спросил Ядне Ейка и стал ждать, что Большой Мужик захохочет: откуда возьмется здесь столько людей? Но Шибякин смеяться не стал.

– Вот это дело, – похвалил он ненца и сказал, чтобы готовил сети и ждал его.

Зачинив все дырки в сетях, Ядне Ейка начал беспокоиться: куда пропал Большой Мужик? Обошел избу, заглянул в окна. Разозлился на самого себя: не спросил, когда ждать Большого Мужика? Направился к председателю поселкового Совета рассказать, на сколько человек он взялся ловить рыбу. Пусть Сероко посмеется вместе с ним. Сидит дома и скучает. Раньше он бегал на охоту, промышлял белок. А как посадили за стол, совсем мужик испортился. Очки на нос надел. Забыл, наверное, когда ружье чистил последний раз. Шляпу купил у Фильки, чтобы большим начальником быть! И сейчас Ядне Ейка настал Сероко в правлении в шляпе. Но не стал смеяться над ним. Хотел узнать у председателя Совета про Василия Тихоновича. «К бурильщикам уехал», – важно сказал Сероко.

Первую бригаду бурильщиков Шибякин встретил два месяца назад. Он ожидал, что прилетит, как обещал «папа Юра», Павел Кожевников – давний друг. А сошел с самолета неизвестный молодой парень. По белому скуластому лицу можно прочитать лучше, чем по трудовой книжке: на Севере первый раз, иначе ветер и мороз задубили бы кожу, доведя ее до крепости кирзы. Робко представился, словно не верил в себя:

– Мастер Глебов!

Шибякин тогда едва сдержался, чтобы не сказать: «Посмотрим, какой ты мастер!» С трудом скрыл досаду. Перечертил всех начальников отделов в управлении. Досталось заодно и «папе Юре». Потом, приглядевшись к рабочим, немного успокоился. Бригада подобралась из рослых парней, по их одежде и спальным мешкам догадался, что они поработали в разных партиях и опыта им не занимать. Не справится мастер с работой, назначит руководителем кого-нибудь из бурильщиков.

По коротким запискам бригадира Шибякин знал, как в бригаде налаживались дела. Удивился, когда получил известие, что вышку поставили одним трактором. Опробовали дизели и начали готовиться к забурке. Новость воспринял как успех бывалых парней, которых помнил всех до одного, исключая Глебова, как будто того и не существовало. Несколько раз собирался написать в управление, но все откладывал. Злость постепенно притупилась. «Папа Юра» – по прозвищу, а на самом деле начальник управления остается начальником. Всыплет по первое число. Церемониться не станет, хотя они давно знакомы и даже дружат после открытия газа в Березове.