Текст книги "Точка росы"

Автор книги: Владимир Степаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

В палатке продолжали спор два выпускника Башкирского политехнического института: Сулейманов, высокий, черноволосый, и Лавчуков – крепыш с глубокими залысинами на лбу.

Вышагивая по берегу, Викторенко угрюмо смотрел в темную воду. Время от времени на быстрине закручивались глубокие воронки. Перехлестывались и разносились быстрым течением по сторонам.

– Иван Спиридонович, есть решение! – сказал убежденно Сулейманов, догоняя Викторенко. От него не отставал Лавчуков. – Надо отсыпать дамбу! – Для подкрепления своей мысли начал быстро чертить прутом на песке.

– А вы что скажете? – спросил Викторенко и в упор посмотрел на второго инженера.

– Дамба не годится… Решение, может быть, правильное, но у нас лимит времени.

– Скажите проще – нет времени…

– Иван! – раздался из палатки сиплый голос Виктора Свистунова. – Звонит диспетчер с Урала. Спрашивает, когда дадим газ?

– Не знаю. – Викторенко передернул плечами. – Пока не знаем! – Резко оборвал продолжавших спор Сулейманова и Лавчукова: – Хватит митинговать. Эдисон говорил, что два болтуна могут своей энергией вращать швейную машинку. Мы за ночь истратили энергии на целую швейную фабрику, а дело ни с места. Вы слышали когда-нибудь о кессоне?

Лавчуков, еще не остывший после спора, удивленно посмотрел на Викторенко.

– Иван Спиридонович, – оживился Сулейманов и звонко хлопнул себя ладонью по лбу. – Кессон хорошо, но я лично его никогда не видел.

Николай Монетов все время держал Викторенко в поле своего зрения. Он уже знал, что на Ивана свалилось горе, что погибшая девушка не просто оператор, а любимая их командира. Николай давно прислушивался к спору Сулейманова и Лавчукова, которых окрестил «молодыми петушками». Услышав о кессоне, решил вмешаться в разговор инженеров.

– Мне приходилось строить мосты. Нехитрая штука кессон. Простой ящик. Опустив в реку, отгородим трубу от воды.

Лавчуков, прикрыв глаза длинными ресницами, прикинул, возможен ли в их случае предложенный вариант:

– А вода не хлынет в дырку, когда насадим ящик на трубу?

Острый прут в руках Монетова пришел в движение:

– Это ящик. Это труба. Надо блокировать вход и выход.

Никто не заметил, как подошел Касьян Лебедушкин. Он притопал из столовой, держа в руке ведро с гуляшом. Добровольно взялся кормить аварийную бригаду. Приглядевшись к чертежу на песке, сказал:

– А трубу надо с двух сторон канатом обмотать.

– А ведь Касьян прав, – согласился Сулейманов. – Если с веревками не получится, что-нибудь еще придумаем.

Неподалеку внимательно прислушивался к спорящим, стараясь не попадаться на глаза Викторенко, Пядышев. Он уже понял, что оказался для этого человека вестником несчастья.

– Есть решение, – сказал он. – Камеры от автомашин можно надеть бубликами.

Викторенко сразу оценил предложение, хотя посмотрел на оператора недобро.

– Заметано!

Лавчуков восторженно потер ладонью об ладонь. Они скрипели, как будто наждаком полировали одна другую.

– Точно. Вода сожмет камеры. Ни одна капля не вольется, – сказал Монетов и приятельски похлопал Пядышева по плечу. – Головастый ты мужик, Серега! Давайте размеры – и начну варить!

Звонкий гул авиационного мотора достиг берега. Ан-2 с висящими поплавками, легко пробежав по воде, подрулил к берегу.

Первым на поплавок спрыгнул бригадир водолазов – крепыш в черной мичманке. Он неторопливо здоровался – рывком тискал руку, как будто кровельными ножницами отсекал куски жести, и басил:

– Будем знакомы, Сашко, он же Черномор. Сверху – цыганский табор у реки. Испугала водичка? Все путем. Поглядим что к чему!

Длинноногий парень в высоких резиновых сапогах, подвязанных веревками к поясу, смело шагнул в воду, то и дело втыкая перед собой мерный шест.

Сашко Черномор не спускал взгляда с парня.

– Какая глубина, длинный?

– Берег подмыт. Пока по шесту три метра, дальше не дотянуться.

– Нужен плот, мужики. С лодки работать не сможем! – Черномор вопросительно посмотрел на Викторенко, признав его за старшего.

Викторенко покраснел. Не мог понять, почему допустил такую промашку.

– Большой плот нужен? – Лавчуков засопел простуженным носом.

– Метров на пять! – пробасил Черномор. – Должен выдержать компрессор и все наши железки. Надо прогуляться вдоль трубы, поглядеть что к чему. Все будет путем!

– Сварим из труб. Танковую роту грузи – выдержит! – словно боясь, что его опередят, сказал Пядышев.

– Роту выдержит, – усмехнулся Сулейманов. – Пока трубы подвезут – пропала неделя!

Загорелся спор, как быстрее построить плот, какой выбрать материал.

Водолазы выгружали на берег свое имущество: медные скафандры, свинцовые пояса, резиновые сапоги и перчатки. А Черномор принялся рулеткой вымерять разнос трещины до самой воды.

В палатке разрывался телефон. Викторенко делал вид, что не слышит. Убедил себя, что снова звонит Лунев. Будет спрашивать, не повышая голоса: «Как дела?» Можно ответить бодрой однословной фразой: «Стараемся!» Но Лунева не обманешь.

Еще немного позвенел телефон и замолчал. И тотчас раздался голос Пядышева:

– Иван Спиридонович! Вас спрашивают. Не пойму кто?

– Какого черта вы всюду суете нос? – не сдержался Викторенко. – Кто вас просил подходить к телефону? Я уже сыт по горло этими звонками.

– Иван Спиридонович, – пришел на выручку Лавчуков. – Да скажите вы им всем – работаем. Ну жили же люди без газа. А тут двое суток не перебьются? – И уже по-деловому доложил: – Плот делаем из пустых бочек. Из-под метанола. Их у нас хоть завались! Серега придумал. Ходил-ходил по бережку и придумал.

– Из пустых бочек? – Викторенко заставил себя успокоиться и внимательно посмотрел на Пядышева.

3

На бугре сидел Егор Касаткин. Не первый раз он убеждал себя, что приходил на берег отдохнуть от семейной жизни, но на самом деле ему не терпелось посмотреть, как шла работа на трубе. Ругал последними словами Викторенко. Это он не допустил его до работы – лучшего варилу. Злился и на Надьку. Два раза отбивал об нее кулаки, но не мог отучить от кошачьих повадок: врать и изворачиваться. Жена каждый день задерживалась допоздна в магазине: как объясняла, проводила ревизию. Но он замечал, что она не прочь покрутить с парнями и подторговывает ночью водкой. «Сучка, посадить хочешь!» – грозно ревел он от ярости и принимался по-своему учить уму и разуму.

«Тюрьма по тебе давно страдает, – огрызалась Надежда, плакала, размазывая тушь по лицу. – Молись за хохла, бей лбом пол, что он еще не продал тебя с дружками. Загремели бы, как миленькие, на пятнадцать лет. Статья двести шестая, пункт шестой!»

Егор Касаткин не понимал, почему его до сих пор не вызывали в милицию, и от этого злился еще больше. Жил в постоянном страхе. С минуты на минуту ждал ареста. Участкового милиционера старался обходить стороной. Уговаривал Надьку смыться из поселка, но она обзывала его дураком. Держалась за свой магазин. Он не знал, кто предложил варить ящик для кессона, но понимал, что делали все по уму.

Сашко Черномор выбивал в песке около стального ящика дорожку каблуками резиновых сапог. Иногда останавливался около, простукивал его молотком.

– Черномор, а ты профессор, – заметил сварщик в фетровой шляпе с обрезанными полями. Он только что кончил варить и с трудом раздирал слипающиеся глаза. – Двое суток не кемарил. – Подхватил ведро с водой и вылил на себя.

Сашко посмотрел на склоненную фигуру второго сварщика. Его работу он не проверял: убедился в мастерстве.

Тракторами привезли железные бочки из-под метанола для плота. Раскатившись по берегу, они сразу придали индустриальный вид пейзажу.

– Иван Спиридонович! – К Викторенко, гремя штанинами брезентовых брюк, подошел сварщик в фетровой шляпе. – Дурную затеяли работу. Варить бочки нельзя. Металл тонкий!

Измученный двумя бессонными ночами, постоянными звонками из Березова и с Урала, Викторенко удивленно уставился на сварщика. Подошел к бочке, со злостью ударил по днищу кулаком.

– А ты что предлагаешь?

– Я-то? – Сварщик удивленно вскинул вверх голову с опаленными бровями. – Раму надо варить. Бочки набьем, как в пенал.

Через три часа в раму из тонких труб с обрешеткой набили полезные бочки. Плот по мокрому песку скатили в воду.

Сашко с разбега прыгнул на бочки и лихо начал выбивать чечетку.

– Не плот, а эстрада для ансамбля песни и пляски Северного флота, – весело выкрикивал плясун.

Оказавшись вслед за бригадиром на плоту, один из водолазов прибил на корме шест. И когда вверх поплыл красный флаг. Черномор гаркнул:

– На флаг, смирно!

Демобилизованный с Северного флота, бывший боцман Сашко любил морской порядок.

Водолазы без лишней суеты, с ловкой сноровкой затащили на плот тяжелый компрессор. Его огромное колесо с ручками напоминало колодезный ворот. Бочки сразу осели, зарываясь в воду.

Раскатистый голос бригадира водолазов промчался по реке и затерялся где-то в лесной гари. Викторенко еще глубже вжал голову в плечи. Напрасно тешил себя надеждой, что начнется спад воды и откроется труба. Видно, в верхнем течении реки дождь продолжал хлестать, размывая землю потоками воды.

Все ждали, когда кончит варить Николай Монетов. Пот он устало выпрямился. Отбросил назад забрало щитка и, разминая ноги, медленно обошел сваренный ящик, похлопывая его рукавицей.

Два трактора, вспарывая мокрый песок стальными гусеницами, стащили ящик в воду.

Поддавшись порыву, Егор Касаткин побежал к Сосьве, но вовремя остановился. До боли зажмурил глаза, представляя до конца предстоящую работу. Вода будет плескаться за бортами стального ящика, а сварщик начнет вырезать разорванный кусок трубы. Потом ящик передвинут на другой край трубы, и работа повторится. Вварят новый кусок катушки, и газопровод восстановлен.

Набычив голову, Егор Касаткин круто развернулся и направился в магазин. С тех пор как Надежда встала за прилавок, любил он покуражиться на зависть приятелям. Хозяином заходил за прилавок и выдергивал бутылку водки. «Надюха, подсыпь шоколадных конфет на закусь!» Сейчас чувствовал: ни одна бутылка не заглушит обиду.

– Сволочь, хохол! – крикнул он и, повернувшись к реке, погрозил кулаком.

А в это время на берег реки с бугра скатился бортовой грузовик. Из окна кабины выглядывала Надежда, размахивая шелковой косынкой. Шофер не успел толком разогнать машину, как оказался перед глубокой канавой. Он резко затормозил, и в кузове зазвенели в ящиках бутылки.

– Недоделанный, – услышал визг Надежды Егор. «Стерва, сюда прикатила!» – подумал он со злостью и пошел в поселок. А Надежда ударила шофера по руке: – Стой, если не умеешь ездить! – Выскочила из машины и с удивлением уставилась на водолаза в мичманке.

– Где Викторенко?

– Двинул к палатке. Торопись, пока не упал. Заснет, пушками не разбудишь!

Продавщица, прыгая по-воробьиному, добежала до большой палатки. Со всей силой хлопнула ладонью по тугому брезенту.

– Кто здесь живой?

Викторенко вышел.

– Здравствуйте, Иван Спиридонович. Получила вашу записку и сюда! Колбасы привезла. Два ящика водки.

– Две бутылки могли передать с шофером. Водка нужна как лекарство.

Надежда не уходила.

– Иван Спиридонович, все хочу спросить вас, почему вы не выдали Егора участковому? – Надежда не понимала поведения Викторенко. В его отступлении от обычных правил крылась какая-то хитрость. И она хотела понять ее.

– А надо было выдать? – спросил Викторенко.

– Да вы что? Это же он вас с дружками молотил!

– Да? – не узнавая своего голоса, жестко произнес Викторенко.

Надежда оторопела и, зло сверкнув глазами, пошла к машине.

Ветер переменил направление, и снова с пожарища потянуло запахом угля и пепла. Горе снова навалилось на Викторенко. Спасаясь от преследовавшего запаха, он шагнул в остроносую лодку, оттолкнулся. Размашисто стал грести, преодолевая течение, словно хотел, убежать от самого себя и страшной действительности.

Весла терли ладони, но он не думал их перехватывать.

Лодка ткнулась в стальную стенку кессона. Викторенко не ожидал удара и чуть не вылетел из лодки. Волны били в высокую стенку, раскачивали тяжелый ящик.

На дне работал Сашко. Пламя освещало склоненную фигуру.

– Как дела? – перегнувшись вниз, крикнул Викторенко, чтобы успокоить самого себя. Голос ударился о стальные листы и вернулся к нему, усиленный стенками, как динамиком. – Помощь не нужна?

– Все идет путем! – отрывая лицо от щитка, бросил бригадир. – А тебе не терпится взглянуть?

– Оператор здесь сгорела! – сказал, не скрывая боли, Викторенко. По лестнице спустился в ящик. Вода била в стенку, и от каждого нового удара ящик рассерженно гудел.

Сашко продолжал прерванную работу. Острое копье пламени резало металл, и с круглого, заиленного бока отрывались расплавленные капли стали.

На берегу Викторенко поджидали два сварщика. Выдергивая лодку на песок, Монетов сказал:

– А ты ловко обхитрил нас, Иван. Нам спать, а сам резать трубу.

– Какое там резать. Дед Черномор из рук не выпускает резак.

Викторенко ушел, а на плоту сцепились Черномор с Монетовым. Бригадир ссылался на большой опыт, а молодой сварщик давил смекалкой.

А спор возник, когда выяснилось, что разрыв трубы намного длиннее самого кессона. Никто не мог предположить, что это пятнадцать метров. Как ни соображай, одним кессоном не обойтись. А если ящик передвигать по трубе, то первый отрезанный кусок окажется в воде.

– Мерекай не мерекай, Николай, – сказал напористо Черномор, – а надо резать посудину и растягивать ее.

– При всем старании за день не управиться, – возразил Николай.

– Какой же выход?

– Надо мерекать, как ты сказал! – Николай недовольно смотрел на реку. Неожиданно вспомнил, как однажды варил лестницу для перехода через шлейфы. Два стояка вверх и ступенька. Может, и теперь надо варить переходное колено? Первый конец вырвется из воды. Потом они передвинут ящик и сварят второй стояк. А сама труба окажется сверху воды.

Монетов быстро пересказал свою задумку бригадиру водолазов.

– Молоток ты, Монетов, – бригадир похлопал зардевшегося парня по плечу. – Пойду доложу начальству.

Сашко подошел к палатке. Постоял, прислушиваясь к громкому храпу.

– Кого ищешь, царь Нептун? – спросил Пядышев.

– Ваш Викторенко назвал дедом, а ты царем, – заметил с усмешкой Сашко и объяснил, зачем ищет Викторенко.

– Царь отменяется. Будешь Дедом Черномором. Тоже хорошая личность, – сказал для начала Пядышев. – Будить начальство не будем. Ответственность беру на себя. Варите, – приказным тоном закончил Сергей.

Тяжелый гул тракторного мотора и громкие голоса людей разбудили Викторенко. Он оторопело смотрел на появившийся трактор, раскатанные катушки.

– Звери, что тут делается? Почему меня не разбудили?

– Иван Спиридонович, – сказал Пядышев. – А зачем каждую минуту дергать начальство?

– Сейчас у нас такой случай, когда начальству не положено спать. Докладывайте, Пядышев, обстановку.

– Завтра все будет путем, – ответил за Пядышева Черномор. – Все будет путем!

Викторенко вместе с Пядышевым пошли к месту работ, прикидывая сроки возможной задержки.

4

Закрутила Викторенко работа. Не заметил, как в полную силу вошла зима и прибавились новые заботы. Снег щедро выбелил тайгу и тундру. Сугробы завалили подходы к сосновому бору около реки, скрыв следы пожара и разыгравшейся трагедии. Но память все настойчивее возвращала Ивана к страшному воскресенью. «В воскресенье мы встретимся! Ты слышишь, в воскресенье!» – до сих пор он ловил срывающийся шепот Ларисы. Она становилась ему все дороже и любимее, и все острее чувствовал свое одиночество.

Лебедушкины давно уже обжили свой балок. «Теремок счастья» – так окрестили в поселке комсомольский подарок. Чаепития теперь устраивали не в столовой, а у молодоженов. Приходили с пакетами конфет или печенья, хотя знали, что у Юли Зимницы есть что подать к столу.

– Славик!

– Юрка!

– Николай! – радостно встречала хозяйка. Для каждого хлопца у Юли находилось приветливое слово и добрая улыбка. Молодая женщина оказалась на редкость мастерицей. Борщи варила с затолочкой старого сала, а особенно славилась пирогами. В последнее время на ее лице появилось что-то новое. Изменились заметно походка и движения. Губы припухли, и сама она заметно округлилась.

Касьян Лебедушкин сиял от радости, но тайну жены не выдавал.

В каждый приход к Лебедушкиным Викторенко убеждался, что у молодых все сладилось. Юля все больше привязывалась к мужу, словно открыла в нем что-то совершенно новое. И что бы она теперь ни делала, разговаривала ли со знакомыми, принимала ли гостей, накрывала на стол, изумление не сходило с ее лица. Стараясь выразить свою радость, она ловила пальцы мужа, заглядывала ему в глаза.

Вернувшись от Лебедушкиных, как всегда, поздно, Викторенко засел за чертежную доску. Высокий край ее упирался в стену балка. Подымая голову, он видел перед собой карточку Ларисы. Фотографу удалось поймать улыбку, которую девушка часто прятала. А теперь вот осталась от нее одна улыбка.

За стеной пела пурга. Балок раскачивало, и он тихо стонал. В завывании ветра слышались безысходная тоска и скорбь. От раскалившейся чугунной печки несло теплом, но Викторенко знобило. Он с трудом добрался сегодня до балка, торя сугробы унтами. А утром снова пробивать тропу по целине, и так каждый день, пока пурга не прекратится.

От дрожания чертежной доски ломались карандаши. Иван нетерпеливо затачивал их и продолжал работу. А успеха не было. Он смотрел на фотографию Ларисы, мысленно разговаривал с ней. «Проклятая тропа!» – твердил он теперь, ругая себя за мальчишество, ненужную романтику: хотел повторить первую встречу. А она не стала даже последней. Он не мог видеть обгоревшее тело любимой девушки. Не было и похорон. Гроб с телом Ларисы увезли родители.

Золя Железкина жалела Викторенко. Но верная памяти подруги, боялась оскорбить его проявлением заботы. А что в заботе он нуждался, Золя чувствовала. Но не знала, как вести себя.

Из-за снежных заносов вахтовые автобусы едва пробивались на комплекс, и смены меняли не вовремя, с опозданием. Викторенко не тянуло в пустой балок и он часто оставался ночевать у себя в кабинете. И сегодня вышел поутру встречать вахтовый автобус.

– Здравствуйте, Иван Спиридонович, – услышал голос Железкиной. – Вы снова раньше нас. Как это вам удается?

– Ночевал здесь! – неожиданно признался Викторенко.

– Зачем вы изматываете себя?

Золя Железкина была для Викторенко одним из трех операторов. Она же была и подругой Ларисы. Потому, наверное, он не обращал на нее внимания как на женщину. Но сейчас ему было приятно слышать в ее голосе участие, и заботливость.

– Любимая работа не в тягость, – не без иронии сказал Викторенко. – Так что все в порядке, товарищ оператор. – И тут он заметил, что глаза девушки наполнились слезами. – Золя, что с тобой? Ты обиделась на меня?

– Ничего, ничего, – торопливо ответила она. – Мне пора в диспетчерскую.

Позднее, обходя цеха, Викторенко заглянул в диспетчерскую. Железкина строго-деловито доложила обстановку и спокойно ответила на его вопросы. Ему пришлось еще раз убедиться, что он плохо знает своих помощников.

В кабинете на столе лежала ленинская работа «Развитие капитализма в России». Когда-то Калерия Сергеевна сказала, что это исторический курс по геологии.

Викторенко раскрыл книгу, отыскал на странице очерченную ногтем риску:

«В основе „организации труда“ на Урале недавно лежало крепостное право, которое и до сих пор, до самого конца 19-го века, дает о себе знать на весьма важных сторонах горнозаводского быта. Во времена оны крепостное право служило основой высшего процветания Урала и господства его не только в России, но отчасти и в Европе».

На комплексе было тихо, и Викторенко углубился в чтение.

Обдумывая ленинскую мысль, Викторенко не без гордости восстанавливал в памяти славу Магнитогорска, который возродила Советская власть, такие гиганты, как «Уралмаш», без которых не выиграли бы войну с фашистами. А до этого? В течение двухсот лет Россия пахала, ковала, косила и рубила изделиями уральских заводов. Носила кресты из уральской меди, ездила на уральских осях, стреляла из ружей уральской стали, пекла блины на уральских сковородках, бренчала уральскими пятаками в кармане! А теперь за Уралом открыты нефть и газ. Размах огромнейший.

Часть третья
МЕДВЕЖЬИ ТРОПЫ

Глава первая

1

Телеграмму из окружкома вручили Луневу дома рано утром. Текст уместился на двух строчках: «В поселке Таз разорвало нитку газопровода тчк Просим обеспечить теплом». Начальник объединения не успел добриться и озабоченно тер колючий подбородок с пышными бакенбардами из мыльной пены. По скулам заходили тугие желваки. Беспощадный к себе, когда дело касалось работы, он требовал от подчиненных полной отдачи сил и не терпел рядом лодырей и разгильдяев. Зря он в свой недавний прилет поверил Семерикову, бригадир обещание не выполнил: трубу не подняли со дна озера.

Звонкий бой стенных часов напомнил, что через два часа лететь в Тюмень на партийную конференцию. В Таз надо посылать энергичного человека. Мысленно принялся перебирать начальников отделов и тут же по разным причинам отвергал одного за другим. Взгляд случайно наткнулся на шахматную доску. Фигуры расставлены для решения задачи. Память вернула в Таз. Спасаясь от полчищ комаров, он из темной комнаты диктовал Викторенко свои ходы. Викторенко тогда без стеснения заявил, что бригада схалтурила: вместо того чтобы обойти озеро, трубу через него перекинула. Неужели в этом причина разрыва? Впрочем, причин здесь хоть отбавляй.

Сейчас двадцатидюймовая труба от разведочной скважины к поселку Таз волновала Лунева больше, чем магистральный трубопровод на Урал. Лунев не забыл, с каким удивлением и восторгом ненцы рыбацкого поселка встретили голубой огонь. Как дети, они шумно выражали свой восторг, хлопали самозабвенно в ладоши. А Сэвтя протягивал ему навстречу своих малышей и говорил: «Никипор, Сэвтя рыбак, а мой Хосейка капитаном будет. Хосейка, однако, летчиком будет. К нам прилетит на вертолете». И так он говорил про каждого. А их у него пятеро! Лунев рывком снял телефонную трубку.

Трубка принесла далекий треск, свист ветра, пока наконец не раздался приглушенный голос:

– Слушаю, Викторенко!

– Здравствуй, Иван… Иван Спиридонович… Как слышишь?

– Трохи чую.

– Оставишь за себя Сулейманова. Собирай мигом варил и умельцев. В Тазе трубу снесло. На термометр смотрел?

– Бачил.

– Сорок пять мороза… Вылетать сегодня… Самолет высылаю!

По привычке Викторенко жадно вглядывался в землю. Под снегом озера и реки. Солнце очертило с поразительной точностью их русла и водоемы синими обводами теней, повторяя изгибы каждого берега, залива, омута и старицы. Острые заструги не задерживали снег, и, гонимый ветром, он струился тонкими косичками.

Отрываясь от окна, Викторенко натыкался глазами на Егора Касаткина. Рыжая борода его ослепительно горела. Викторенко до сих пор не мог решить, правильно ли он поступил, включив его в бригаду. Сыграло желание убедиться, что его воспитательный метод без наказания тюрьмой даст положительный результат. «Начальник, сам посмотришь, что стоит настоящий варило. Шестой разряд – это тебе не бантик с кисточкой! Поумнел Егор Касаткин после одной ночной драки. В грязь своей сковородкой не ударю!»

Взгляд Викторенко теплел, когда он смотрел на своих хлопцев. Николай, Монетов, Гордей Завалий и Славка Щербицкий не подведут. Заявит о своем мастерстве первоклассный сварщик, пригодится смекалка плотника, и найдется дело электрику.

Рядом с хлопцами сидел Сергей Пядышев. Уткнув голову в полу меховой куртки, сладко похрапывал после ночной смены.

Викторенко старался представить, где разорвало трубу. Осенью, когда прилетал с Луневым, прошагал по тундре до скважины все пятьдесят километров.

Из кабины вышел второй пилот и объявил:

– За бортом пятьдесят три градуса!

Сообщение не вызвало радости. Пятьдесят три градуса имеют разное измерение: в поселке или в открытой тундре! Каждый из летящих в самолете ощущал глухие удары ветра и судорожное дрожание расчалок между крыльями. Если трубу разорвало недалеко от поселка – это еще подарок. А если в тундре – беда! А если на дне озера?

Ан-2 подбрасывало вверх, потом швыряло вниз. Летчики с трудом удерживали машину. За окнами густела темнота, и снег медленно синел.

Викторенко несколько раз посматривал на часы. Летчики не укладывались в расчетное время. Невольно подумал: не сбились ли с курса? Хватит ли горючего до Таза? Наверное, радист рыбозавода уже отбил не одну тревожную телеграмму, сообщая о пропавшем Ан-2 с ремонтной бригадой. Иван пока никому не высказал свои сомнения, чтобы зря не волновать парней. Завидовал безмятежному сну Пядышева.

– Морозец будь-будь, – сказал глухим голосом Егор Касаткин, обращаясь к Викторенко. Ему хотелось расположить к себе начальника комплекса, но он не знал, как продолжить разговор, и хмурил лоб. С дружками проще. Можно болтать о закуске, показать, как зубами легко поднять стакан с водкой. Или начать ругать бормотуху. По привычке вытащил из пачки сигарету, поймав настороженный взгляд Викторенко, виновато улыбнулся. Размял сигарету в пальцах.

– Морозец будь-будь!

– Злой мороз!

– Не то сравнение, – в разговор вмешался Николай Монетов. – Дурной мороз!

– В тундре даст нам чертей, – Гордей Завалий зябко поежился.

Ан-2 зашел на посадку в кромешной темноте. Снежный наст как зеркало отражал сверкающие созвездия. Звезды накрыли землю рыболовной сетью, и каждая ярко горела, как вбитая навечно круглая шляпка большого гвоздя.

Горящие костры помогли летчикам определить землю.

Ремонтников встречал директор рыбозавода. Он был простужен и то и дело шмыгал синим носом.

– Заждались мы вас. Не поселок, а госпиталь. Все расхворались. Завод остановили.

– Когда разорвало трубу? – спросил нетерпеливо Викторенко.

– Три дня, однако, – сказал, протискиваясь, Сэвтя. Он начал обходить прилетевших рабочих и здоровался. – Ань-дорова-те! Однако, прилетели. А где мой приятель Никипор? Башка-мужик! – Обрадовался, когда узнал Викторенко. – Иван, ты? Сегодня, однако, чаи гонять не будем. Газ убежал!

– Директор, а мороз будь-будь! – Егор Касаткин решил обратить на себя внимание. – В такой мороз вы любой день сактируете, а нам придется работать. Без горючего долго не выдюжим!

– Не беспокойтесь, распорядился. Уходил – повариха пельмени лепила.

– Порядок, – обрадовался Егор, сбивая с бороды сосульки. – Всосем по стакану водки и поиграемся с пельмешками. А разобраться, при таком закусе и двух стаканов мало!

– Где трубу разорвало? – Викторенко плечом отодвинул сварщика, мысленно обругав себя: Касаткина, видно, могила исправит. – Придется перекрыть скважину. На чем добираться?

– Трактор есть, но, боюсь, его не завести. С осени стоит. Тракторист улетел на Большую землю. Оленей дадим. Две мерки надо пробежать!

– Две мерки? – удивился Монетов. – Это что же – сорок километров?

– Когда сорок, а в другой раз – пятьдесят. Сэвтя с вами поедет за каюра. Он у нас специалист по газу.

Аварийную бригаду разместили в клубе. Около круглой бочки из-под солярки лежали нарубленные покрышки. Ими топили, как березовыми поленьями. Пахло резиной. В воздухе хлопьями летала сажа.

Сдвигая лавки к стене, Сергей Пядышев заметил:

– Печка есть, ну чем не санаторий, и спать ляжем но отбою!

Наступило утро, но света за окнами не прибавилось. Небо было затянуто тучами, снег не слинял, оставался по-прежнему синим.

Сбивая с кисов снег, вошел Сэвтя.

– Ань-дорова-те, мужики! Однако, газ ловить пора!

– Не ловить, а загонять в трубу, – поправил Викторенко. – Сэвтя, а ты здорово подрос. Был маленький-маленький, а сейчас вон как вымахал. Выше меня стал!

– Загонять, – захохотал рыбак. – Пусть загонять. Однако, надо ехать, олешки стынут!

Уселся Викторенко на нарты. Сэвтя взмахнул хореем. Понесли олени. В центре хор с ветвистыми рогами, а по сторонам впряжены важенки. Не узнал Викторенко знакомый поселок. Не узнал и знакомую тундру. Осенью все здесь выглядело по-другому. Дома казались выше, собранные из крепких бревен, а тундра тогда поразила его своими щедрыми цветами и позолотой листьев на березках и ивках.

Сейчас дома по крыши утопали в сугробах, похожие на огромные кочаны капусты. Над трубами, завиваясь кольцами, вились черные дымы. На снег летела липкая сажа.

В серых сумерках Викторенко не заметил, когда кончился день и наступила ночь. Сэвтя останавливал нарты. Олени кормились и снова мчались вперед, взвихривая снег. Несколько раз Викторенко засыпал и снова просыпался. Сначала он обо всем спрашивал каюра, а потом замолчал: у него смерзлись губы. Не помнил, когда добрались до скважины и им удалось закрыть заслонку.

В клуб Викторенко ввалился под утро. Валенки стучали, как железные. При каждом шаге с меховой куртки, шапки и бровей срывались искрящиеся снежинки. Говорить не мог, только мычал.

Из-за спины Викторенко выглядывал Сэвтя. Малица и черные волосы в снегу. Иней от тепла начал таять, и волосы заблестели.

– Однако, сегодня мороз кусался! – сказал Сэвтя, осторожно оттаивая налипший иней с ресниц. – Однако, трубу закрыли! – Начал стучать кисами, стараясь согреть замерзшие ноги.

– Иван, ней скорее чай! – Со всех сторон потянулись к Викторенко кружки с черной горячей заваркой.

– Сэвтя, и ты грейся. Держи кружку!

Викторенко выпил подряд, не отрываясь, три кружки.

Начал немного согреваться. Лицо покраснело, над верхней губой заблестели капельки пота.

– Промерзли до костей. Хорошо, Сэвтя помог закрутить заслонку, а то бы один не справился. Трубу порвало как раз на озере. Новую нитку надо тянуть! – сказал Викторенко.

– А трубы где? – спросил Гордей Завалий.

– Сэвтя обещал показать.

– Сэвтя сам трубы возил. Место Сэвтя найдет! – с достоинством сказал ненец.

– А разве нельзя вварить кусок? – спросил Монетов, вспомнив случай на Сосьве.

– Новую нитку надо тянуть. Весной вспучит лед, и снова будет обрыв, – заключил Викторенко. Посмотрел на красную, раскаленную печку. Подвинулся ближе.

– Начальник, в виде авансика надо бы всосать, – заискивающе произнес Касаткин.

Викторенко сделал вид, что не слышал. А Сэвтя тихо сказал:

– Пьяный рыбак плохо, пьяный ясовей – плохо. Однако, газ давай. Бабам совсем плохо. Однако, ребятишкам беда!

– Касаткин, слышал, что сказал Сэвтя? – озабоченно спросил Викторенко. Посмотрел на рыбака. Тот едва держался на ногах, пальцами рук раздирая слипшиеся глаза. – Сэвтя, спать. А вам, мужики, досыпать. Подыму на работу раньше, чем у нас в Андреевке пастух выгонял стадо!

2

Не меряны километры в тундре, а особенно в месяц Большого обмана. Сколько бы ясовей ни вглядывался в небо, ему не увидеть ни солнца, ни звезд. Даже объезжая свое стадо, оленевод может заблудиться. Безмолвна снежная пустыня. Тяжелые облака придавили землю, концами зарываясь в снег.