Текст книги "Памятное лето Сережки Зотова"

Автор книги: Владимир Пистоленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

А все же нехорошо на душе у Сергея, запутался, совсем изоврался за последние дни. Будь жив отец – не похвалил бы. От него Сергей не раз слышал, что ложь – большой порок, а со лгуном не только разговаривать встречаться неприятно. И Манефа Семеновна говорит, что ложь – самый большой грех и что за него человек рано или поздно будет строго наказан.

А Павел Иванович, видно, и вправду очень хороший и обходительный человек. С ним и работать будет приятно.

Вдруг Сергея огорошила мысль: как же оно так, Манефа Семеновна за обман пугает наказанием, а сама-то?.. Ведь это она заставила его обманывать Павла Ивановича, и Семибратову, и ребят... Как же это понять?..

Когда Павел Иванович поздним вечером пришел в правление колхоза, кроме Семибратовой, там уже не было никого.

Увидев учителя, Антонина Петровна закрыла блокнот, из которого что-то старательно переписывала на чистый лист бумаги, отложила в сторону карандаш и, поднявшись со стула, протянула ему загорелую, твердую руку.

– Ну к ребята у вас! Сегодня я весь день пробыла в поле. Как-то на душе спокойнее стало – вижу, поля ожили, вроде надежды прибавилось, что с работами справимся. Эх, война, война... – Она махнула рукой, надолго замолчала, задумалась. А потом резко наклонилась через стол к Павлу Ивановичу и почти шепотом заговорила: – Ведь они же детишки, им же отдыхать после ученья нужно, купаться, рыбачить, сил набираться, а тут... Вот всей своей душой понимаю – не надо бы этого допускать, жалко ребятишек, а что еще можно придумать, Павел Иванович? Травы стоят до пояса, косить, косить нужно, время упускать нельзя, а оно не ждет, торопится. Тут еще сорняки душат. Хлеба-то нынче какие буйные! Спасать надо, сорняки выпалывать. А рук рабочих нехватка. И взять негде. Хоть в землю заройся!

Семибратова снова замолчала.

– Сегодня я заезжала на просо, взрослых там мало, полют, можно сказать, одни ребятишки, в третьем они, в четвертом учатся. Малыши, а не отстают от взрослых. А работа проклятая, осот растет, колючка, молочай, у привычного человека и то ладонь распухает. Я полдня с ними траву дергала. Ну хотя бы один захныкал, работают – спин не разгибают. А главное – их никто не понукает. Сами! Даже есть которые поют. Верите? А руки-то все уже в занозах. Да, детишки не хуже нас все понимают.

Часы натруженно пробили двенадцать. Антонина Петровна слегка качнула головой.

– Время бежит. Вроде только было утро, а уж полночь. Так о чем вы хотели поговорить со мной, Павел Иванович?

– Хочу степным воздухом подышать, – чуть улыбаясь, сказал он. – Вчера отчитался на педсовете и – свободный казак. В поле тянет.

– Понятно. А где бы вы хотели поработать?

– Откровенно говоря, я пришел договориться, чтобы вы закрепили за мной лобогрейку. Ведь вы собираетесь пускать их на сенокос?

– Завтра отправляем, по две в бригаду. Правда, это первый опыт, раньше лобогрейками убирали только хлеб, а сено не косили. Все-таки лобогрейка – тяжелая машина, не то что сенокосилка. Но никуда не денешься, в нынешнем году сена в два раза больше потребуется, чем в прошлом. Без лобогреек не справимся.

– Значит, перед вами лобогрейщик.

– Нет, Павел Иванович, – возразила Семибратова, – уж коли вы решили работать на косовице, то кого-нибудь из школьников пересадим с сенокосилки на лобогрейку, пускай лошадей погоняет, а вы берите сенокосилку. Вот так.

– Ни за что! Мне только лобогрейку.

– Павел Иванович, вы же недавно из госпиталя.

– Не принимайте в расчет этого факта. Сейчас я, можно сказать, здоров. Нога не болит. Да и работать-то на лобогрейке не ногами... А кстати сказать, я уже и напарника себе подобрал. Вернее, погоняльщика.

– Вон как? – удивилась Антонина Петровна. – Кого же это?

– Ученика моего, Сергея Зотова.

Умная женщина сразу поняла, что не в одной уборке тут дело.

– Пусть будет по-вашему, – согласилась она.

Павел Иванович попрощался и закрыл за собой дверь. Было безветренно и тепло. Он выбрался на середину улицы и неторопливо зашагал домой.

Глаза постепенно освоились с ночным полумраком, и темь уже не казалась такой непроницаемой, как прежде. Небо было усыпано звездами, они как-то нехотя мигали, словно сонные. Павел Иванович шел и думал о Семибратовой. Большая и хорошая у нее душа. Ведь на человека свалилось столько горя, на ее ответственности огромное колхозное хозяйство, везде нужно успеть, дать вовремя полезный совет, а она ухитряется находить время, чтобы подумать о каждом человеке.

Он обернулся назад. Окна кабинета председателя по-прежнему были ярко освещены.

"Она, наверное, и спит всего лишь два-три часа в сутки", – решил про себя Павел Иванович.

А во всем громадном селе ни огонька. Уснуло село. Да и спать-то, собственно, почти некому, разве только станционные рабочие да старики с малолетними. Остальные в поле.

НА РАССВЕТЕ

Неторопливо шагая вдоль улицы и невольно вслушиваясь в таинственные ночные шорохи и неясные звуки, Павел Иванович вспомнил рассказ Семибратовой о ребятах, работающих на прополке. Наверное, все уже спят после утомительного дня просто под открытым небом.

А возможно, какой-нибудь мальчишка или девчонка еще не уснули, смотрят в высокое небо и пытаются сосчитать звезды. Ребята любят эту игру. И Павел Иванович улыбнулся, вспомнив, как и он, бывало, принимался за это бесплодное занятие. Так незаметно дошел он до своих ворот.

Спать не хотелось, и Павел Иванович опустился на скамью. Скамья была низкая, и как он ни приноравливался, не мог сесть поудобнее – беспокоила несгибающаяся нога. Тогда он лег, подложив под голову руки. Вспомнился Сергей. В его поведении есть что-то настораживающее. Он какой-то замкнутый, необщительный. И хотя с виду рослый, но все же он еще мальчик-подросток. По всему видно, и друзей у Зотова нет. А без друзей мальчишке жить очень грустно на белом свете. Ну ничего, приедет в бригаду, успеет подружиться с ребятами.

Думая о своем будущем напарнике, Павел Иванович не заметил, как заснул. Проснулся от зябкого предрассветного ветра, потянувшего от речки Самарки.

На востоке небо чуть порозовело. Светало. Уже отчетливо были видны на фоне побледневшего неба очертания домов, чернели купы деревьев. Словно по линейке был прочерчен далекий степной горизонт. Все предметы казались покрытыми легкой, прозрачной синевой, которая будто бы струилась с неба на землю. Хотя утро еще не наступило, но село уже пробуждалось. Где-то скрипел колодезный журавель, мычала корова. Нехотя тявкала дворняжка.

Павел Иванович уже вошел во двор, как вдруг заметил на дороге быстро идущего человека. Одной рукой он придерживал на плече какой-то длинный предмет, утренний полумрак не позволял рассмотреть, что это было – жердь или связка удилищ. В другой руке он нес не то узел, не то кошелку. Немного позади бежала собака.

Павел Иванович внимательно всмотрелся. Нет, обмануться он не мог.

– Зотов! – зычно крикнул Павел Иванович.

От неожиданности тот замер на месте.

В том, что это Сергей, а не кто-нибудь другой, Павел Иванович уже не сомневался.

– Иди сюда.

Понуро опустив голову, Сергей медленно подошел к учителю.

Павел Иванович разглядел на плече у него длинные удилища и даже сосчитал их – четыре. В другой руке Сергей держал большой сверток, перевязанный веревкой.

– Здравствуйте. Вы звали? – спросил наконец Сергей.

– Да, звал. – Павлу Ивановичу было понятно, куда идет Сергей, и им начал овладевать трудно сдерживаемый гнев. – Ты куда это направляешься в такую рань?

Сергей не ответил.

– Почему же ты молчишь? На рыбалку?

– На рыбалку, – еле выдавил Сергей.

Павел Иванович приблизился к нему вплотную, стараясь заглянуть в глаза мальчика.

– Сережа, мы же договорились с тобой, – тихо, но внятно сказал он. Или успел забыть? – Тут Павел Иванович не сдержался. – Ты знаешь, что ты сделал? – тяжело дыша, зашептал он. – Если бы на фронте боец поступил так, как поступил сегодня ты, его бы считали...

Учитель не закончил своей мысли, круто повернулся и, тяжело припадая на больную ногу, скрылся во дворе.

РАННИЙ ГОСТЬ

Сергей понял, чего недосказал Павел Иванович. Он немного постоял на месте, растерянным взглядом провожая учителя. Он видел, как Павел Иванович, ни разу не оглянувшись, поднялся на крылечко, закрыл за собой сенную дверь. Тогда Сергей повернул от калитки и, сгорбившись, побрел прочь. Последние слова Павла Ивановича больно хлестнули его. Очень обидные слова. Настолько обидные, что других таких, пожалуй, и нет. Ну, а кто виноват, что с ним так разговаривают? Никто. Сам виноват. Давал слово? Давал. И опять обманул, сказал – иду на рыбалку. Кто за язык дернул? Надо было пояснить, что не на рыбалку, а, наоборот, домой. Всю ночь, мол, зря просидел. Павел Иванович и слова бы тогда против не сказал. Моя ночь? Моя. Хочу сплю, хочу рыбачу. А теперь – рассердился. После такого к нему и не подступишься. Бывает же так, что человеку не везет: не успела случиться одна неприятность, как за ней уже другая нагрянула.

В минувшую ночь с Сергеем действительно случилось много неприятного.

Все началось вчера. Вскоре после ухода Павла Ивановича домой вернулась Манефа Семеновна. Она, как всегда в таких случаях, пересчитала деньги, вырученные за картошку, спрятала их в сундук и, встав перед образом, несколько раз истово перекрестилась. По всему этому Сергей понял: картошка продана выгодно и настроение у Манефы Семеновны хорошее. И он не ошибся.

– Сереженька, а чего я тебе принесла!..

Бесцветные губы ее сложились в добрую, чуть хитроватую улыбку. Она достала из узла серый пиджак на шелковой подкладке, подняла его обеими руками за плечи и протянула Сергею.

– Ну-ка прикинь. Это в подарок за хорошее ученье.

– Купили? – обрадовался Сергей.

– Купила. Одним словом, бог послал. Сирота-то – ох, да о сироте бог. Ну-ка, застегнись. Как на тебя сшито! – заключила Манефа Семеновна, оглядев Сергея со всех сторон. – Шерстяной. И почти новенький.

Сергею пиджак тоже понравился. Главное, и не велик, и не тесен. Прямо-таки впору. И сшит на городской манер: чуть приподняты плечи, нашивные карманы – целых четыре, сзади хлястик, а внизу небольшой разрез. Другого такого пиджака в Потоцком, пожалуй, и нет.

– Дорогой? – полюбопытствовал Сергей.

– Да прямо почти дарма достался. Дорогое-то нам с тобой не по карману. Пришел, значит, поезд, ну, все пассажиры на базарчик. У кого деньги есть – покупают, а другой только поглядеть может. Ох, жаль, за сердце берет смотреть на людей: иной, видно, такой голодный, что и не приведи бог. Смотрит на твою картошку – ну, думаешь, кинется. Даже трясется весь. Вот как бывает. Больше все из этих, эвакуированных. Одним словом, дожили. Да только не нам судить. Божья воля. Ну, так вот. Подбегает ко мне парень, как бы твоего возраста. Может, чуть повыше. Уставился на картошку. Потом спросил почем. По рублю, мол. Взял одну, подержал в руке, понюхал даже, обратно кладет. Понятно – денег у человека нет. Сразу видно. "Возьми, говорю, за так. Милостыньку за ради Христа". Как сверкнет на меня глазищами: "Я, отвечает, не побирушка, милостыньку собирать. Я, говорит, комсомол, и ваш Христос мне без надобности". Снимает с себя этот пиджак и говорит: "Сколько дашь картошек?" У меня, веришь, Сереженька, даже сердце зашлось с его таких слов. А потом думаю: не ведает, что творит! Господь его, безбожника, за грехи сам осудит. А я ему картошки отсчитала. Тебе как пиджак-то, ничего? По душе?

– По душе. И в самую пору, – улыбнулся Сергей и, сняв обновку, повесил на спинку стула.

– В моленную станешь надевать. За столом сидеть придется, у всех на виду. Нехорошо быть каким-нибудь оборвышем.

Тут Сергей, пользуясь хорошим настроением старухи, возьми да и расскажи о приходе Павла Ивановича. Все-все! А самое главное, что завтра должен вместе с учителем уехать в бригаду.

Манефа Семеновна вдруг сорвалась с места, схватила с конька полотенце и, как оно было вдвое, стала яростно хлестать им Сергея. Он не уклонялся, а только вздрагивал после каждого удара и старался ладонями прикрыть лицо.

Манефа Семеновна так же быстро остыла, как и вспыхнула. Она швырнула на стол полотенце, бросилась на лавку и, покачиваясь из стороны в сторону, запричитала.

Хотя Сергей и не ощущал вины перед бабкой, но, видя, как сильно расстроилась она из-за него, чувствовал себя все же неловко.

– Нету в тебе никакой сердечности, никакой благодарности. Нету! За что меня бог наказывает? – запричитала старуха. – Чем я согрешила?

– Так я разве что? – спросил Сергей.

Объяснение между ними на этот раз было коротким. Манефа Семеновна решительно заявила, что она сама скажет учителю и Семибратовой, будто отправила Сергея в город, а он тем временем посидит несколько дней дома или на той же рыбалке.

Сергей понимал, что, нарушая свой уговор с Павлом Ивановичем, он поступает нечестно, ему было совестно, он даже боялся представить себе, как после всего этого он встретится с учителем...

Это было в тот день, когда Сергей и Иван Егорыч условились встретиться на Самарке. Видя, что Манефа Семеновна немного поуспокоилась, Сергей сказал ей об этом. Старуха охотно отпустила его и тут же принялась собирать еду, предупредив, что он может не показываться дома два-три дня.

Сергей засветло связал все необходимое в один большой сверток, отобрал четыре лучших удилища и, дождавшись, пока стемнеет, вышел со двора.

Иван Егорыч был на месте. Он сидел у костерика и деревянной ложкой помешивал булькавшее в котелке варево. Приходу Сергея он обрадовался.

– Садись к огоньку, Серега, – ответив на приветствие, пригласил старик. – А я сегодня выбрался пораньше. У меня уж и варево поспело. Что-то клев нынче не совсем важный, – задумчиво глядя на огонь, говорил Иван Егорыч.

Он был ласков и внимателен с Сергеем, но мальчик заметил, что сегодня старик выглядит не совсем так, как при первой встрече. Говорил он мало и все о чем-то думал. За ужином Иван Егорыч так задумался, что даже перестал есть.

– Вы не заболели, дедушка? – несмело спросил Сергей.

– Я? Нет. – Он положил ложку и поднялся. – Ты ешь, Серега, ешь...

Иван Егорыч сел неподалеку на берегу. Пламя костра слабо освещало его согнутую спину. Костер-то чуть светит, Ивана Егорыча почти не видно. Сергей подбросил охапку сухой травы, огонь сразу же набросился на нее, маленькие языки пламени заплясали, разрастаясь, потянулись вверх, в темноту. Взметнувшееся пламя костра словно разбудило Ивана Егорыча. Он снова подошел к Сергею и сел рядом.

– Ты что же не ужинаешь?

– Не хочу. Наелся.

– А у меня, брат Сергей, внук помер, Петька... – тяжело вздохнув, сказал старик. – В госпитале. В городе Томске. Вот оно как бывает. Помер Петька... помер... от ранения. Мы с ним, так же как вот с тобой, рыбачили вместе... И нету... А? Подумать только!..

Легли спать. Сергея не тянуло в сон. Не спал и Иван Егорыч. Думая, что Сергей уже заснул, он тихонько вздыхал, боясь, как бы не разбудить соседа.

– Ты не спишь? – спросил Иван Егорыч, заметив, что Сергей то и дело ворочается.

– Никак не засну, – пожаловался Сергей.

– Вот и я так, – сознался Иван Егорыч. – Сегодня мне совсем не хотелось идти сюда, пришел из-за тебя, договорились – надо слово держать. И дома не сидится. На людях жить интереснее, просто сказать – легче. С одним поговоришь, с другим побеседуешь, вроде в тебе бодрости прибавляется. Правда, и люди разные бывают. Иногда такой человек встретится, не то что говорить с ним – глядеть не хочется. Есть и такие. Сегодня на базарчике у вокзала дело было. Одна базарница у эвакуированного парнишки за два десятка картошек новый пиджак взяла. Ну? Видно, паренек голодный, весь исхудалый и денег ни копейки. А она, змеюка подлая, и воспользовалась. Да еще и перекрестилась, будь ты проклята!

Иван Егорыч весь кипел от нахлынувшего возмущения.

Сергей почувствовал, как по телу его побежали мурашки. Он-то знает, кто эта базарница и для кого куплен пиджак! Сергей не то чтоб надевать, дотрагиваться до него больше не станет. Накинется Манефа Семеновна – он и ей так скажет. Все, все скажет и слова Ивана Егорыча передаст.

Утром поднялись задолго до рассвета. Когда готовили удочки, Иван Егорыч опять рассказывал про своего внука Петьку.

Старик все больше находил сходства между Сергеем и внуком, потому Ивану Егорычу хотелось еще повстречаться с этим славным парнишкой.

Он спросил Сергея, будет ли дома в субботу, чтобы выехать на Самарку в ночь под воскресенье, а вернуться в понедельник.

Сергей ответил, что он со всем своим удовольствием придет в субботу. Вот только бабка бы отпустила. Ну, да он отпросится. Бабка знает, что Сергей не один на реке и вообще не с мальчишками, а с Иваном Егорычем.

Ивана Егорыча обрадовали слова Сергея:

– Значит, до субботы не поедешь в поле?

Сергей был доволен тем, что у него все больше налаживается дружба с хорошим человеком.

– А я никуда не поеду, – с готовностью ответил он. – Все лето буду дома.

– Или отменили работу в колхозе? – поинтересовался Иван Егорыч.

– Нет, не отменили. Ребята уже в поле... – охотно пояснил Сергей и, осекшись, замолчал. Он понял, что сказал лишнее, но было уже поздно.

– А ты? – удивился Иван Егорыч. – Или не взяли?

– Нет... Я... меня брали... только я... не пошел, – спутавшись, промямлил Сергей.

– Сам не пошел?

Сергей хотел было все свалить на Манефу Семеновну, но не посмел.

– Это почему же? – допытывался старик.

– Дела всякие... дома. Огород поливать, – нашелся он.

– Понятно.

Иван Егорыч раскурил трубку, задумался. Затем не спеша начал наматывать на удилище лески. Значит, решил уйти.

– Нет, – снова заговорил он, – мой внук Петюшка рос не таким. Тот был настоящий человек. И на войне геройски сражался. Плохи у тебя дела, Серега, – с грустью добавил он.

Сергей и сам понимал, что дела у него, конечно, не блестящие.

– Отца хорошо помнишь? – спросил Иван Егорыч.

– Помню, – несмело ответил Сергей.

– Плохо помнишь, – не то с упреком, не то с сожалением сказал старик. – Плохо. А он не того заслужил. И знаешь, Серега, что я тебе скажу, а ты на ус мотай: был бы жив твой папаша, не порадовался бы за сына. Ну, как же оно так, мил-человек, у тебя получается? – Не дождавшись ответа, старик снова вздохнул. – А бабка что говорит?

– Ничего, – снова соврал Сергей.

– Если так, то сам себе будь хозяином. В твои годы я себя и кормил, и поил – словом, обрабатывал. Рыбалка после работы хороша. А чтоб лето проводить с удочкой, когда другие люди жилы рвут за ради, как бы тебе сказать, всего человечества... – Иван Егорыч недовольно махнул рукой. Не-хо-ро-шо! Стыдно. Да. Давай мы так порешим: рыбалке нашей сейчас шабаш. Пойдем по домам. Я сегодня уеду с поездом сверх графика. А тебе знаешь что посоветую? Иди-ка, Серега, работай. Не откладывай. Ты все собрал?

– Собрал.

– Если так, то двинулись.

Сергей кликнул Шарика и, не осмеливаясь идти рядом с Иваном Егорычем, поплелся следом, чуть приотстав. Но старик подождал, и они зашагали рядом. Иван Егорыч словно забыл о неприятном разговоре и не спеша стал рассказывать о своих поездках, о тех краях и городах, где ему приходится бывать, о разных интересных встречах.

Сергей молчал и внимательно слушал, но сам думал все об одном: сердится ли на него Иван Егорыч и как ему быть дальше.

Вот и село. У переулка, где нужно было сворачивать домой, Иван Егорыч остановился. Остановился и Сергей.

– Ну, Серега, будь здоров, – на прощанье сказал старик и протянул Сергею руку. Сергей несмело подал свою. – Парень ты вроде как совестливый. Отца у тебя нет, так что я хочу совет дать. Не отставай, Серега, от товарищей. Без людей жить человеку нельзя. Просто невозможно. Тянись за хорошими людьми, худого в том никогда не будет.

Старик крепко пожал Сергею руку и ушел. Сергей зашагал по улице. А куда идти? Домой? Манефа Семеновна накинется. Может, пойти в другой конец села да там поискать на реке нового места?

Когда окликнул Павел Иванович, Сергей еще не решил, куда ему направиться.

...Теперь же, когда классный ушел, не захотел больше разговаривать, Сергей двинулся домой. Конечно, бабка рассердится, такое поднимет – хоть из дому беги... Оно и понятно: получается не так, как она задумала... А что делать? Куда податься? А может, еще ничего и не будет, должна же понять Манефа Семеновна? Нет, не поймет! А ведь бывает же она хорошая. Да, бывает. Она хорошая тогда, когда дело не касается религии, а чуть что, даже если просто слово не так сказал, она сама не своя становится. Как бы там ни было, а на рыбалку Сергею не надо было идти, зря он послушал Манефу Семеновну. После разговора с Павлом Ивановичем нужно было уговорить бабку и собираться в колхоз. А так получилось совсем плохо. Главное, Павел Иванович больно крепко рассердился. И Иван Егорыч тоже... А узнала бы все Таня? И узнает. Если же Володька Селедцов, да тот же Витька Петров...

Когда он подошел к своему дому, было совсем светло. Во дворе его встретила Манефа Семеновна.

– Сереженька! Вот тебе на! – удивилась она. – Ты чего же это вернулся?

– Передумал, – нехотя ответил Сергей.

– Передумал? То, бывает, всю неделю мог на речке просидеть, а тут передумал.

– Ну ее и речку, – ответил Сергей, прилаживая удилища под крышу сеней.

– Может, случилось что? – пыталась дознаться Манефа Семеновна.

– Ничего не случилось, – коротко ответил Сергей. – Лета еще вон сколько впереди, успею порыбачить.

Эти ответы встревожили Манефу Семеновну.

– Ты не вертись, Сережка, а сказывай, в чем дело, – потребовала она.

– А я и не верчусь, – огрызнулся Сергей и нехотя добавил: – Павла Ивановича повстречал, вот и вернулся.

Манефа Семеновна только руками всплеснула.

– Это как же тебя угораздило? – накинулась она на Сергея. – И что же ты делаешь со мной! Господи-батюшка!

– А я нарочно, что ли? – стал оправдываться Сергей. – Шел по улице, а он увидел, закричал. Вот и все.

– Вчера?

– Вот только.

– Чего же тебя погнала нелегкая, прости господи! – забушевала Манефа Семеновна. – Ушел на два дня, ну и сидел бы там. А его носит то сюда, то туда, как неприкаянного. И что же мне с тобой делать – ума не приложу. Зачем вернулся?

– Спичек не взял. И Иван Егорыч не пришел, – солгал Сергей. – А без огня ночью холодно. Совсем задрог.

– Тоже мне рыбак. Горе одно, – недовольно пробурчала Манефа Семеновна, но ругать Сергея перестала, потому что действительно ночью было свежо, а возле реки и того свежее. – Умойся маленько да ступай на лежанку, теплая. Согрейся там, а то, чего доброго, и захворать недолго.

Едва успел Сергей забраться на лежанку, как в дом вошла Таня. Она вежливо поздоровалась с Манефой Семеновной и сказала, что ей нужен Сергей.

– Зачем он тебе спонадобился? – строго спросила старуха.

– Антонина Петровна велела ему вместе со мной идти в правление.

– А насчет чего, не знаешь? – допрашивала Манефа Семеновна.

– Не знаю. Должно быть, насчет работы.

Старуха насторожилась.

– Я сама пойду. А с ним нечего разговоры заводить. Прихворнул, всю ночь маялся. Вот только заснул, – таинственно шепнула она и кивком головы указала на лежанку, мол, там он. – Идем-ка вместе.

Сергей слышал весь разговор. Он боялся, как бы Таня не подошла и не заговорила с ним, и лежал под одеялом не шевелясь, крепко зажмурив глаза.

Таня и Манефа Семеновна ушли.

Сергей еще немного полежал, затем решительно сбросил одеяло, спрыгнул с лежанки, торопливо оделся, еще раз умылся и заспешил к Павлу Ивановичу.

Учитель сидел за столом в своей горенке, завтракал. Сергей несмело шагнул через порог и остановился, перебирая в руках фуражку.

– А, приплыл, рыбак, чует кошка, чье мясо съела, – увидев ученика, добродушно сказал Павел Иванович. – Ну говори, зачем пожаловал?

К своему удивлению, ни на лице, ни в голосе учителя Сергей не обнаружил ни малейших признаков неприязни.

– Павел Иванович... я это... не на рыбалку шел...

– Как? – удивился учитель. – Ты же сам сказал.

– Ну... маленько спутался, – опустив глаза, объявил Сергей. – Я ночью рыбачил.

– Вот оно что!.. – протянул Павел Иванович. – Тогда дело совсем другое. А мне, откровенно сказать, даже обидно за тебя стало, – уже совсем по-дружески заговорил Павел Иванович. – Садись завтракать. Будь моим гостем. У меня есть молоко, хлеб... Садись.

– Спасибо, – ответил Сергей, – я уже завтракал.

– Ничего, молоко не помешает. Садись, садись, не стесняйся. Мы ведь с тобой будущие напарники, как боевой расчет противотанкового ружья. А у них знаешь какая дружба бывает, у бойцов? Последним куском делятся, пьют и едят из одного котелка.

Павел Иванович налил по стакану молока, разделил на две равные части лежавший на тарелке небольшой кусок хлеба:

– Бери хлеб. Правда, не так его много, но ничего, обойдемся. Подкрепимся немного и отправимся за снаряжением.

НАЧАЛО ПОЛОЖЕНО

Павел Иванович и Сергей застали Семибратову во дворе правления, когда она собиралась сесть в тарантас, чтоб уехать на поле.

– Пришли? – не скрывая удивления, спросила она.

– Пришли, – ответил Павел Иванович, – напишите, пожалуйста, направление в бригаду.

– Ничего не понимаю, – сказала Антонина Петровна, разводя руки в стороны.

– А что случилось? – встревожился Павел Иванович.

– Полчаса назад ко мне приходила Манефа Семеновна и наотрез отказалась пустить внука в поле. Говорит, что вчера и третьего дня он лежал больной. И что с неделю, пока он совсем не поправится, никуда его не отпустит. Я хотела послать к тебе, Зотов, врача, чтоб посмотрела да лекарства нужного выписала, а сейчас гляжу – ты с виду совсем молодец. А теперь, Сергей, скажи, кто же из вас виноват: Манефа Семеновна меня обманывает или ты обманул бабку насчет болезни?

Семибратова пристально смотрела на Сергея в ожидании ответа.

Щеки Сергея пылали со стыда.

– Ну, что же ты молчишь? – точно издали донесся до него голос Антонины Петровны.

И тут совсем неожиданно заговорил Павел Иванович:

– Мне кажется, произошло небольшое недоразумение, Антонина Петровна. Зотов действительно болел, но уже вчера днем ему было лучше, а сегодня он совсем здоров. Так ведь, Зотов?

У Сергея словно гора свалилась с плеч. Он облегченно вздохнул, молча кивнул головой в знак согласия и благодарно взглянул на Павла Ивановича.

– А может быть, все-таки сходил бы к врачу? – предложила Семибратова.

– Нет, не надо. Я совсем уже здоровый, – заверил Сергей.

Семибратова и Павел Иванович понимающе переглянулись.

– Ну, смотри. Значит, ты хочешь работать вместе с Павлом Ивановичем?

Сейчас Сергей рад был говорить и делать что угодно, лишь бы скорее прекратился этот неприятный разговор, и потому он решительно сказал:

– Мы насчет наряда пришли, в какую бригаду пошлете?

– В какую бригаду? Во вторую, где весь ваш класс. Не возражаете, Павел Иванович?

– Посылайте туда, куда считаете нужным. А если правду сказать, то нам действительно интереснее работать со своими. Верно, Зотов?

– Вот и хорошо, – поддержала Семибратова. – Вы когда же собираетесь выехать?

– Сегодня, – сказал Павел Иванович.

– Правильно, – согласилась Семибратова. – И давайте сделаем так: вы, Павел Иванович, садитесь со мной, я подвезу вас до кузницы, там примете лобогрейку, а ты, Сергей, беги на конюшню за лошадьми. Скажешь конюху, что для Павла Ивановича. Бери упряжь и тоже приезжай к кузнице. И можете двигаться.

– А как найти полевой стан бригады? – спросил Павел Иванович.

– Надо ехать на Цветную лощину. Сергей, ты, случайно, не знаешь туда дорогу?

Сергей наморщил лоб, задумался.

– Сначала по грейдеру, а потом свернуть влево за вторым колком.

– Правильно, – одобрительно кивнула головой Семибратова. – Дальше прямо, до самого стана. Ну, а на покосе бригадир растолкует все, что надо.

Когда Сергей ушел, Антонина Петровна посоветовала:

– Не уезжайте, Павел Иванович, не повидав бабку. А то она может такое наплести, что не скоро и распутаешь.

– Обязательно заедем. Я тоже так планировал, – согласился Павел Иванович, – да и собраться парнишке надо.

– И разговор их чтобы при вас был. А то характер у нее строгий, может прикрикнуть – и нет у вас напарника.

– Ничего, справимся, – садясь в тарантас, сказал Павел Иванович.

...Манефа Семеновна шла из правления колхоза, довольная своим разговором с ненавистной ей Семибратовой. Теперь опасаться за Сергея было нечего. Ну, пускай пришлют врача, а что он сделает? Ничего. Болит голова, и все. Внутрь не заберешься и не посмотришь, что там и как. Словом, теперь уже никто не помешает ей, Манефе Семеновне, определить Сергея в помощники к Никону. Только уберечь бы его от мирских соблазнов. И она убережет. Жизни не пожалеет, а убережет! Тогда будет свой печальник, заступник перед богом.

С такими мыслями вернулась Манефа Семеновна домой. Она была уверена, что Сергей еще спит. Но на лежанке его уже не было. Не было нигде и во дворе. Манефа Семеновна забеспокоилась. Где же он? Собиралась вынести к утреннему поезду картошку (еще с вечера был приготовлен полный чугун), но не пошла. Решила дождаться Сергея.

Время бежало, но Сергей не появлялся.

Увидев у ворот остановившуюся лобогрейку, а в ней учителя и Сергея, Манефа Семеновна поняла все и так сжала пальцы, что они даже захрустели. Нет! Такого она не ждала. Значит, ее провели, оставили в дураках! И виноват тут, конечно, мальчишка... Хорошо! Разговор еще будет... Но своего состояния Павлу Ивановичу старуха не выдала. Ради приличия она задала два-три вопроса, потом собрала Сергею все, что нужно было, и, провожая до ворот, строго наказала ему остерегаться простуды. Павлу Ивановичу в который раз напомнила, что отпускает Сергея не на все лето, а на недельку. Может, на две. Надо будет ехать в город.

Сергей был рад, что все складывалось так благополучно. Но когда выходили в сени, Манефа Семеновна выбрала удобную минутку, ткнула его в бок сухим кулаком и прошептала:

– Бога помни!

Сергей знал – разговор с Манефой Семеновной еще впереди.

...На полевой стан приехали во время обеденного перерыва. Лошадей тут же забрал конюх, сухонький старичок Петр Александрович Дьячков.

– Значит, маленько на степном солнышке поджариться решили? – весело прищурив добрые голубые глаза, спросил он.

– А чем мы хуже других? – отшутился Павел Иванович.

– Словом, в нашем полку прибыло, – довольно поглаживая рыжеватые с проседью усы, сказал Петр Александрович. – Обедайте, отдыхайте, – сказал он. – А как лошади поедят – запрягать.

Кашеварка, полная и улыбчивая тетя Груня, усадила новых косцов за стол и подала им обед.

Павел Иванович лапшу съел, а от кислого молока отказался. Сергей последовал примеру учителя.

– Вы кислого молока-то испейте, – посоветовала тетя Груня, – оно против жажды помогает. Без него водой опиться можно. Жарынь-то вон какая стоит. Сомлеть недолго на солнце.

За то короткое время, как приехали на стан, Павел Иванович успел уже не раз приложиться к ковшу с водой. Пил он усердно, но едва отрывал губы от ковша, снова начинала томить жажда. Он послушался совета кашеварки, глотнул кислого молока раз-другой и облегченно вздохнул. Та горячая сухость во рту, что заставляет тянуть руку к ковшу, сразу же пропала.