Текст книги "Памятное лето Сережки Зотова"

Автор книги: Владимир Пистоленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Как бы там ни было, но теперь Манефе Семеновне Сергея на цепь не посадить. В случае чего – можно прямо к Павлу Ивановичу. Да разве у него защита только Павел Иванович? Можно даже в райком комсомола удариться.

Как ни взбадривал себя Сергей, все же сердце всю дорогу тревожно ныло. Была бы дома не Манефа Семеновна, а кто-нибудь из близких, скажем, мать или отец, кто ждал бы его и радовался его успехам на сенокосе... Шуточки – на районную доску Почета определили и газета напечатала... А Манефа Семеновна – что, выговаривать, чего доброго, примется да Страшным судом пугать. Едет он домой, а самому и ехать туда не хочется, будто у него и дома нет вовсе.

Манефа Семеновна не ждала Сергея и, увидев его, даже растерялась.

– Здравствуйте! – нарочито бодро и уверенно поздоровался Сергей.

– Сережка?! Да господи-батюшка... Вот уж не думала. Ну, чего же ты стоишь у порога? Проходи, чай, домой приехал... – Манефа Семеновна засуетилась, забегала по избе.

Скандал не начинался. Или отодвигался.

– Совсем приехал? – спросила Манефа Семеновна, кивком головы указав на Сережкин узел с пожитками.

– На отдых. Все косари приехали. Потом будем хлеб убирать.

– А-а-а! – неопределенно протянула Манефа Семеновна. – И ты тоже?

– А как же! Обязательно.

Сергей почувствовал, что на душе у него стало легче. Главное было сделано, начало для серьезного разговора положено. Но Манефа Семеновна уклонилась от него.

– Хорошо, что в субботу приехал, – миролюбиво, даже с оттенком радушия сказала она. – Я баньку истопила.

– Вот здорово! – обрадовался Сергей.

– Сейчас белье соберу. А ты присядь пока с дороги. Там Степан Силыч моется. Он уже давно ушел, вот-вот придет.

Так вот, значит, из-за кого Манефа Семеновна топила баню! Из-за Силыча...

Старуха забегала из одной комнаты в другую.

Сергей присел на лавку. На столе он увидел большую тетрадь в коричневом ледериновом переплете. Откуда она взялась, эта тетрадь? Раньше у них такой не было. Приятная догадка обрадовала Сергея: должно быть, Манефа Семеновна для него где-нибудь купила... А что? Вполне возможно. Сергей раскрыл тетрадь... Нет, она была уже далеко не новая, около половины листов повырвано. Бумага какая хорошая, белая-белая, с чуть заметной зеленой окантовкой. Он когда-то уже видел такую. Но где? Так это же... Ну да! На такой же бумаге было написано "божье письмо"!.. Он перевернул страничку – на ней знакомый текст "божьего письма", на второй то же... Сергей захлопнул тетрадь. Вошла Манефа Семеновна.

– Баб Манефа, это чья такая тетрадь? – простодушным тоном спросил Сергей.

Манефа Семеновна даже вздрогнула.

– Где? А-а-а! Силыча.

Сергей протянул к тетрадке руку, но Манефа Семеновна опередила его.

Сергей был не в состоянии сдержать того чувства неприязни и ненависти к Силычу, которое сейчас охватило его всего и, казалось, распирает грудь.

– А вы знаете, баб Манефа, что там написано?

– Что бы там ни написано, дело не наше, а хозяина. – Она подала ему узелок. – На-ка бельишко да иди с богом. Пока подойдешь, он, гляди, и выйдет.

Сергей взял узелок.

– Я пойду в поселковую баню.

– Это с какой же радости? – изумилась Манефа Семеновна.

– А с такой, что не хочу мыться после Силыча.

– Да ты что говоришь?! Матерь-дева пречистая... Как у тебя только язык поворачивается... Что тебе плохого этот человек сделал?

Сергей вдруг рассвирепел:

– Пропади он пропадом... И не человек он вовсе, а враг! Натуральный враг. Я знаю, что там написано, в тетради, – "божьи письма"! Чтоб работать бросали...

– Сережа, да ты опомнись!..

– Люди жилы рвут на работе, чтоб помочь фронту, а он... Это, баб Манефа, так ему не пройдет. Сами увидите...

Сергей выскочил во двор, позвал Шарика и двинулся не на огород, а за ворота.

Манефа Семеновна стояла среди комнаты, сжав в руках свернутую в трубочку коричневую тетрадь.

Вошел благодушный, разомлевший после пара Силыч.

– Ну, Манефа Семеновна, поблаженствовал я. Словно в раю побывал.

Но на старуху эти слова не произвели никакого впечатления.

– Беда, Степан Силыч... Ой, беда... Сергей вернулся.

Она торопливо рассказала о только что состоявшемся разговоре. Силыч помрачнел.

– И все из-за этой тетрадки, – сокрушалась старуха.

– А ты убрать не могла... Значит, грозит?

– Грозит...

Силыч хмуро глядел в пол.

– Ну что ж, суши сухари, Манефа Семеновна, дорога нам уготована дальняя, – сказал он не то всерьез, не то шутя.

– Какая дорога? – не поняла Манефа Семеновна.

– Куда Макар телят не гоняет. Если не похуже что-нибудь. Скажут, агитация. А в военное время – особые законы. Я знаю. Словом, пропали мы с тобой.

– Ну, а я при чем?

– При всем. Скажут – одна вина. Да не только мы – других запутают.

Старуха взялась за голову, запричитала.

– Не вой, этим не поможешь. Надо выход искать. В баню, говоришь, пошел? Ну, это значит, не скоро вернется, там всегда очередь, – сипел Степан Силыч. – Часа через два. Не раньше. Пойдем к Никону Сергеевичу...

Старец Никон был дома. Как всегда, он встретил своих постоянных посетителей доброй улыбкой и гостеприимно пригласил садиться.

– Никон Сергеевич, не до сидения. Погибель пришла. Мы с Манефой к тебе за советом.

Силыч торопливо рассказал все, что узнал от Манефы Семеновны.

Губы старца побелели, а лежавшая на столе рука начала чуть заметно вздрагивать. От него ждали ответа, но он молчал, словно потерял дар речи. Затем сорвался со своего места к заметался по горнице.

Силыч и Манефа Семеновна впервые видели его таким растерянным.

– Может, сбежать? – прохрипел Силыч.

Старец шагнул к нему.

– Куда? Бежать некуда! Все дороги закрыты! И под землей не скроешься.

Он снова зашагал по горнице, но уже немного спокойнее. Наконец сел.

– Что же вы наделали?!

– Прости, Никон Сергеевич! – взмолилась почти не перестававшая плакать Манефа Семеновна.

– Не во мне дело, не я должен такое прощать. Вы всё дело наше сгубили, предали на распятие Понтию Пилату все стадо Христово, отдали волкам на растерзание... И нету за это прощения и не будет!

Растерянности в нем не осталось и следа. Он весь кипел от негодования и ярости, и казалось, сам готов был растерзать провинившихся.

– Глотку ему надо заткнуть. Убеди его, сестра Манефа.

– Переменился он. Слово мое не доходит. Все вижу, – вытирая слезы, горестно сказала Манефа Семеновна. – Сама виновата, упустила я его. Ох, упустила.

– Думаешь, за это с тебя не спросится? Сторицею будет взыскано! В Евангелии что сказано? Какой мерой мерите, такой и вам отмерится, – снова напустился старец, но уже только на Манефу Семеновну.

– Не надо было эти листики писать...

– Не греши! – прервал старуху Никон. – Господь сказал – не мир я принес, но меч. И мы, мы его взяли. Против кого? Против врагов господних.

Никон помолчал.

– Сережка-то не больной из бригады вернулся? – спросил он, пытливо глядя на Манефу Семеновну.

– Нет, здоров.

– Может, не заметила, сестра Манефа? Слух такой идет – животами люди страдают по бригадам. Понос и рвота кровавая, – не отрывая от нее взгляда, проговорил Никон.

Манефа Семеновна не понимала, к чему он клонит.

– Вроде как с ним никакой болезни...

– А я говорю – болен... – хмуро бросил старец. Он наклонился к самому уху Манефы Семеновны и что-то тихонько зашептал. Она ахнула и часто закрестилась. – У Силыча есть снадобье, он выручит.

Старуха прижала руки к груди:

– А не дай бог с ним что случится...

– Христос себя не пожалел, на крест взошел... – сурово промолвил Никон.

– Ничего страшного не последует, – зашептал Силыч, – переболеет недельку, ну, другую... А за это время можно ему в голову все вбить, что пожелается.

– Ой, не могу, лучше мне самой помереть...

– Иуда предал Христа за тридцать сребреников. – Никон поднялся и указал Манефе Семеновне на дверь. – Иди, сестра Манефа, может, и тебе дадут.

– Никон Сергеевич, – вскрикнула в отчаянии старуха, – зачем же так...

Силыч извлек из кармана уже знакомую нам синеватую тряпицу и отдал ее Манефе Семеновне.

– В борщик... Вот как придет... Тут же... – просипел он.

– Идите. Время дорого, – стал торопить гостей Никон. – Последи, сестра Манефа, чтоб куда-нибудь не пошел. Ступайте. Я помолюсь за вас. Господь милосердный даст – все обойдется.

...Вернувшись из бани, Сергей плотно пообедал и собрался идти к Павлу Ивановичу, чтобы рассказать все о Силыче. Но сразу же после обеда он почувствовал себя нехорошо: стало мутить, затем появились рези в животе, а немного погодя открылась рвота.

Манефа Семеновна металась из угла в угол, предлагала Сергею то воды, то квасу, но он ни на что не мог смотреть, ему становилось все хуже и хуже.

Старуха проклинала себя за то, что послушалась Силыча, бросалась на колени и начинала молиться, но, услышав стоны Сергея, кидалась к нему, затем, выбежав из комнаты, царапала себе лицо и рвала волосы...

Если бы не заехали к Сергею Павел Иванович и Григорий Лысенко, эта повесть имела бы другой конец. Но они заехали. Бывает же в жизни так, что хорошие люди поспевают вовремя.

Через несколько минут Сергей был в больнице.

Кто-то из ребят видел, как Павел Иванович и Григорий Лысенко везли Сергея, и сказал об этом Тане. Она тут же помчалась в больницу. Врач не смогла выйти, а санитарка сказала, что Сергею очень плохо, у него отравление, а чем – пока неизвестно, анализ получат только к утру. Наверное, что-нибудь съел.

Таня ушла.

Утром, едва стало сереть, она вместе с мамой была уже у больницы, но их опередили Павел Иванович и Григорий Лысенко.

На дальнем крылечке сидела сгорбившись черная фигура: Манефа Семеновна так и просидела здесь всю ночь.

Дежурная сестра сообщила, что больному стало лучше и он уснул.

Гости разошлись, а к обходу врача собрались снова. Но теперь их было уже не пять человек, а двадцать или даже больше.

На крылечке появилась старушка врач, Вера Николаевна.

– Все пришли к Зотову? – спросила она.

– Так точно, к Зотову, – ответил Лысенко.

– Пустить к нему мы никого не можем, он очень, очень слаб. Пусть полежит спокойно.

– А он не помрет? – спросил Володя Селедцов.

– Нет, не помрет.

– Что же все-таки с ним было? – обратился к Вере Николаевне Павел Иванович.

Врач помолчала.

– Отравление. Сулемой. Если бы его доставили к нам на час позже, пришлось бы сегодня хоронить Сережку Зотова. Вот так. А теперь до свидания. Можете спокойно идти по домам.

– В какой он палате? – спросила Таня.

– В третьей. Вон, где открытое окно.

– Можно взглянуть? Хоть одним глазком? – стал просить Володя Селедцов. – В окошко.

– Ну, если что в окошко, – сдалась Вера Николаевна. – Только не все, недолго и не шуметь.

Первая на завалинку вспрыгнула Таня, за ней потянулись другие.

Койка Сергея стояла почти у самого окна. Он лежал с закрытыми глазами. Таня сразу же узнала его. Но как же все-таки изменился Сережка! Нос заострился, щеки провалились, лицо стало иссиня-бледным.

– Сережка! – не выдержала Таня.

Сергей подумал, что ему послышалось. Он открыл глаза, обвел комнату медленным взглядом и, увидев в окне ребят, улыбнулся.

– Ты как живешь? – крикнул Володя Селедцов.

– Ничего.

– Правильно, не падай духом.

– Тебе от Шарика привет, – сказала Таня. – Он внизу.

Сергей снова улыбнулся.

– Ты отдыхай и выздоравливай, а мы пошли, нас только на секунду пустили, – пояснил Витя Петров.

– Мы еще придем, – добавила Таня.

Сергей помахал рукой.

Ребят уже не было в окне, но с губ Сергея все еще не сходила слабая, но светлая улыбка.