Текст книги "Памятное лето Сережки Зотова"

Автор книги: Владимир Пистоленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Испытав, каково работать на скидке, и думая о том, что Павлу Ивановичу тоже приходится там несладко, Сергей решил изредка давать ему передышку, он отпускал вожжи, и лошади сбавляли шаг. Иногда, заметив, что машина замедлила ход, Павел Иванович покрикивал:

– Гоняй, гоняй, что они плетутся, как сонные. Давай подстегивай.

Сергей подстегивал.

Вечером Павел Иванович и Сергей приехали на стан после всех.

Первой им повстречалась Таня. Она только что искупалась в пруду и с полотенцем в руках бежала на стан.

– Здравствуйте, Павел Иванович, здравствуй, Сережа! А я тоже здесь.

– Значит, сбежала из правления? – пошутил учитель.

– Не сбежала – отпросилась. Мне замену дали. А я теперь на конных граблях, – не переводя дыхания, выпалила Таня.

Пока Сергей распрягал лошадей, Таня поведала, что о нем очень скучает Шарик, бегает по селу, ищет. Вчера к Тане дважды прибегал. И сегодня утром тоже. Скулит.

– Ты почему не взял его с собой? – недовольным тоном спросила она.

Сергей пояснил, что обязательно взял бы, но, когда они с Павлом Ивановичем уезжали, Шарика почему-то не оказалось дома.

– Я сегодня совсем было увела его за собой, – сообщила Таня, – но он с полдороги вернулся. Вот какой. И ты обязательно возьми его.

– Как только попаду в поселок, может, в баню повезут или еще зачем, без Шарика сюда не вернусь. Я так и знал, что он будет скучать, – грустно ответил Сергей.

– Он так тебе предан...

– Я знаю.

...На длинном столе – два фонаря "летучая мышь". Тетя Груня собирала ужин.

У деревянной будки горел третий фонарь, подвешенный к крыше. Он освещал прибитый к стене лист бумаги. У листа столпились несколько косарей и о чем-то оживленно разговаривали или спорили.

"Видимо, Аня вывесила лист учета", – догадался Павел Иванович.

– Пойдем, Зотов, посмотрим, кажется, лист учета заполнили. Там должно и для нас местечко найтись.

Увидев Павла Ивановича, косари расступились, пропуская его вперед.

На листке крупным почерком были выведены фамилии всех работающих во второй бригаде. Против каждого черным карандашом была проставлена дневная норма, а красным – выработка за день.

Павел Иванович читал фамилию за фамилией и не мог удержаться, чтобы вслух не порадоваться за ребят:

– Хорошо! Молодцы! Огородникова – две нормы! Киреев – тоже две нормы. Ну и копнильщики! Пырьев на сенокосилке шесть гектаров! Больше нормы!

Павел Иванович прочитал весь список – у всех перевыполнение!

Только в конце листа, против двух фамилий – Павла Ивановича и Сергея – было отмечено отставание: четыре с половиной гектара вместо пяти.

Девушки, работавшие на второй лобогрейке, скосили тоже четыре с половиной... Но они начали работать после завтрака!

Хотя Павел Иванович и дочитал весь список до конца, но все еще молча смотрел на него. Вот оно, значит, как получилось! Думалось, все идет хорошо... Чего бы сейчас не дал Павел Иванович, чтобы и у него с Сергеем были записаны не четыре с половиной гектара, а пять. Хотя бы норма! Но что поделаешь?

– У-жи-нать! Иди-те ужи-нать! – донесся голос тети Груни. – Кондёр остынет!

Повторять приглашение не пришлось.

Во время ужина бригадир Лукьян Кондратьевич Семкин предупредил, что у него есть объявление, и попросил не расходиться. А когда чашки у всех опустели и начался оживленный разговор, Лукьян Кондратьевич постучал ложкой по алюминиевой чашке и, поднявшись со скамьи, сказал:

– Товарищи, минутку внимания! Сейчас Аня Селина проведет политинформацию.

Аня придвинула к себе фонарь, развернула газету и стала читать.

Читала она негромко, но если бы читала даже шепотом, то ее все равно слышали бы, потому что каждый, как только она произнесла слова: "от Советского Информбюро", забыв обо всем и затаив дыхание, старался не пропустить ни одного слова.

В сводке сообщалось, что вчера наши войска, продолжая наступление, преодолевая сильное сопротивление отступающего врага и отбивая его контратаки, продвинулись вперед и заняли ряд населенных пунктов. Что за истекшие сутки уничтожено семьдесят два танка противника, сбито в воздушных боях и зенитной артиллерией более ста вражеских самолетов. Противник потерял несколько тысяч убитыми и ранеными, двенадцать тысяч солдат и офицеров взято в плен. Наступление наших войск продолжается.

Едва Аня дочитала сводку, все громко захлопали.

И когда аплодисменты утихли, Аня сказала:

– Товарищи, среди нас находится учитель Павел Иванович Храбрецов. Он бывший фронтовик, офицер Советской Армии. Участвовал во многих боях с гитлеровскими фашистами. Давайте попросим Павла Ивановича рассказать что-нибудь из фронтовой жизни.

Снова захлопали в ладоши.

Павел Иванович поднялся:

– Я бы с удовольствием рассказал, но... как-то сразу, даже не знаю о чем.

– О боях, – подсказал чей-то мальчишеский голос.

– Павел Иванович, а там... страшно? – тихо спросил Костя Жадов.

Павел Иванович помолчал.

– Страшно. Даже очень. Жить-то ведь каждому хочется. Но, между прочим, страшно только сначала. Потом это чувство проходит. Может быть, притупляется. Когда увидишь – упал один твой товарищ, другой стонет, а на тебя ползут чужие танки, а за ними бегут автоматчики, бегут по твоей земле, и знаешь – бегут, чтоб убить тебя, забываешь обо всем и живешь только чувством ненависти, желанием бить без промаха... Вот даю слово, в это время ничего не страшно.

– Павел Иванович, а в тылах вы не бывали? У партизан? – спросил Ваня Пырьев.

– Нет, не довелось. Но в селах, где хозяйничали гитлеровцы, бывал. Вот я расскажу об одном случае, который запомнился мне на всю жизнь. Да и не только мне. Дело было в Белоруссии. После упорного боя мы отбили у фашистов одно захваченное ими село – все дома или разрушены, или сожжены. Население ушло в лес. И вот, когда мы вступили в село, я увидел на улице небольшую девочку, лет семи или восьми. Как сейчас ее вижу – одета в старенькое ситцевое платье, синее в белый горошек. Босая. Волосы светлые, почти белые. Заплетены в две небольшие косички. Девочка лежала на улице, видимо у своего двора. Я удивился – кругом ни живой души, а тут – девочка.

Подбежал к ней – она была мертва. Вы думаете, девочка была убита шальной пулей или, может быть, осколком? Нет. Ее закололи штыком. – Павел Иванович тяжело опустил руки на стол. – Вы понимаете? Значит, нашелся человек, у которого поднялась рука на ребенка! Девочку закололи в спину! Должно быть, она бежала, кричала, а он гнался за нею со штыком в руках и...

Свет от "летучей мыши" слабо освещал Павла Ивановича, но все видели, что нижняя губа его подергивалась.

– Мы похоронили ее. И дали клятву отомстить этим двуногим зверям, чтоб никогда больше...

Павел Иванович замолчал, сел на скамью. Потом он встрепенулся, словно сбрасывая оцепенение, застеснялся и, через силу улыбнувшись, сказал, указав на газету, которую читала Аня:

– Мои фронтовые друзья крепко держат слово, а вот я... – Он кивнул в сторону будки, где, залитый светом фонаря, висел бумажный лист. – Как видите, сплоховал.

– Ничего, Павел Иванович, впереди еще не один день, наверстаете. Была бы охота, – сказал бригадир. – Успехи-то не сразу приходят.

– То, что упущено сегодня, Лукьян Кондратьевич, не наверстать ни завтра, ни через месяц. Никогда! И получается, что этот день прожит не так, как должно. Выходит, он потерян.

– Павел Иванович, – обратилась к учителю Аня, – тут наши девушки-лобогрейщицы хотят с вами поговорить. Предложение у них есть.

Павел Иванович не успел ответить Ане, как у дальнего конца стола поднялась высокая, стройная девушка и сказала:

– Я старшая на лобогрейке, вроде звеньевой. Зовут меня Галина Загораева. Мы решили вызвать вас и Сережку Зотова на соревнование – кто больше скосит. И договор уже составили. Вот я прочитаю. Можно?

Она подвинула к себе фонарь и, склонившись над листком бумаги, принялась читать. Договор был коротким и в основном сводился к тому, что лобогрейщики обязуются скашивать каждой машиной не менее шести гектаров в день.

– Вот и все. Согласны? Подпишите.

– С удовольствием! – ответил Павел Иванович и обратился к Сергею: Как ты думаешь, Сережа, выполним такое обязательство?

– Они хитрые, Павел Иванович, их трое, – ответил Сергей таким тоном, по которому трудно было понять его отношение: "за" он или "против".

– Но машина и у них одна, и у нас тоже.

Сергей молчал, собираясь с мыслями.

Сидевшая напротив Павла Ивановича Наташа Огородникова подняла руку:

– Павел Иванович, мне можно сказать?

– Говори.

– Чего ты молчишь? – обратилась она к Сергею. – Или забоялся? Конечно, шесть гектаров – это не четыре с половиной, прохлаждаться некогда будет. Если он так мнется, пошлите, Павел Иванович, Зотова копнить, а погонщика возьмите другого. Я первая пойду. Вы не смотрите, что я девчонка. Я с любыми лошадьми управлюсь.

– Я тоже могу и, вот честное слово, не подведу, – взмолился Костя Жадов.

Но Павлу Ивановичу не пришлось ответить – ребята подняли шум, заговорили сразу.

– А почему это ты? – возмутился Коля Копытов.

– Подумаешь, какой стахановец нашелся! – насмешливо скривив губы, сказал Володя Селедцов.

– Пускай Павел Иванович сам скажет, кого возьмет, – предложила Наташа Огородникова.

– Павел Иванович, назначайте. Кого выберете, тот и пойдет. Мы без обиды, – заверил Витя Петров.

– А мне кажется, ребята, что переводить человека с одного места на другое, когда он еще только начал работать, не следует, – возразил Павел Иванович. – Потом, я не думаю, чтобы Зотов договора напугался.

– Чего же ты молчишь, словно язык проглотил? – толкнув Сергея в бок, накинулась на него Таня. – Тебя спрашивают.

И Сергею вдруг стало ясно, что от этого ответа зависит многое в его судьбе. Он поднял голову, глянул направо, налево – за столом сидело, может быть, около пятидесяти человек, и не только школьники, но и взрослые. Все они внимательно смотрели на него. Ждали.

– А я не против договора, я – как Павел Иванович. И нечего тебе, Костя, лезть на живое место. Ты даже совсем и не подходишь на лобогрейку, потому что ты бессильный. Вот. И еще скажу, что буду не только лошадей гонять, а и сменять Павла Ивановича на скидке.

– Вот это настоящий деловой разговор, – одобрил бригадир.

– Вопрос ясен, – согласился с ним Павел Иванович и обратился к лобогрейщицам: – Вызов принимаем.

– А я бы по-другому сделала, – сказала мать Наташи Огородниковой. – Я бы предложила написать один договор для всех, кто работает здесь на сенокосе. И лобогрейщиков сюда включить, и копнильщиков – словом, всех переписать. А то одни соревнуются, другие – нет.

Предложение было принято единогласно.

Через полчаса все разошлись по своим местам. Спать.

Когда начали стелить постель, Павел Иванович спросил:

– Ну, как у тебя настроение, Зотов?

– Ничего, – ответил Сергей и тут же поправился: – Хорошее.

Павел Иванович похлопал его по плечу:

– Молодец ты, Сережа, правильно выступил. Мы с тобой еще поработаем. По-ра-ботаем! А теперь – на боковую.

Сергей нырнул под одеяло. Рядом опустился классный.

...Нет, что ни говори, а Павел Иванович хороший человек.

Лежит Сергей, и на душе спокойно, даже маленько вроде бы как весело. Все Павел Иванович.

А вот Манефа Семеновна не хвалит его. Да, ведь она говорила, что Павел Иванович не зря старается для колхоза, что ему за это большие доходы будут. Интересно бы узнать... Может, спросить? Неловко, еще обидится Павел Иванович. А узнать бы надо. Вот как надо!

– Павел Иванович! – негромко позвал Сергей.

– Ну? – уже полусонным голосом отозвался Павел Иванович. – Ты чего?

– Павел Иванович, а за то время, как вы будете работать в колхозе, вам зарплата идет?

– А как же? Обязательно.

Значит, права Манефа Семеновна. Выходит, что классный из-за заработка старается? Сергею стало немного обидно.

– А ты почему спросил об этом? – поинтересовался Павел Иванович.

– Просто так.

Павел Иванович догадался, что вопрос задан не "просто так", и решил объяснить Сергею все, как есть.

– У меня сейчас отпуск. За него я получил отпускные. Слышал такое слово?

– Слышал. У меня папа получал.

– Ну вот. Во время отпуска человек может отдыхать, читать, в общем, заниматься чем хочет. Это его личное время. Я, например, решил поработать в колхозе.

– А в колхозе вам идет оплата?

– Вообще-то должны начислять трудодни. Как всем, и тебе в том числе. Но мне трудодней не нужно. Я обхожусь зарплатой учителя... Да разве в трудоднях дело? Помочь людям хочется.

Вот он, значит, какой, Павел Иванович. Выходит, Манефа Семеновна зря на него наговорила.

Сергей больше ни о чем не спрашивал. Он повернулся на бок и сладко заснул.

БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЙ

Сергей уснул спокойно и ночью не просыпался, но сон его был тревожным. Рассказ Павла Ивановича об убитой белорусской девочке настолько запал в его душу, что она даже приснилась ему.

Он увидел ее такой, как рассказывал Павел Иванович: и платье такое же, в белый горошек, и светлые волосы, заплетенные в две небольшие косички. Только лицом девочка была похожа на Таню Ломову. Лежит она на улице, бледная-бледная, косы разметались в разные стороны, а над ней склонился Павел Иванович и его друзья-фронтовики. И все они стоят молчаливые, суровые, а по щекам Павла Ивановича текут слезы. А девочка, только это будто уже и не Таня Ломова, а именно Наташа Огородникова, вдруг поднялась, закрыла лицо руками и, всхлипнув, убежала.

Сергей знает, почему она плачет, – у нее убили фашисты отца, и Сергею жаль ее, как и белорусскую девочку, и себя тоже жаль, потому что и у него... И так он ненавидит фашистов, так ненавидит, что чувствует, как по телу проходит дрожь; и ему хочется только одного: чтобы советские бойцы, друзья Павла Ивановича, взяли его сейчас с собой...

Потом снилась черная лохматая собака. Такой вроде бы Сергей и не видел. Но голос у нее знакомый, старый, сиплый, как у Силыча.

Сергей хочет спрятаться от нее, а ноги ни с места.

Тут, откуда ни возьмись, Павел Иванович. Размахнулся своей палкой рраз! Взвыл лохматый и кинулся прочь...

В это утро Павлу Ивановичу не пришлось будить своего напарника. Едва раздался сигнал, Сергей тут же вскочил на ноги, торопливо надел штаны и, натягивая на бегу рубашку, помчался на пруд умываться. Он раньше других кинулся запрягать, и на этот раз лобогрейка Павла Ивановича укатила со стана первой.

Кони сегодня шли дружно, крупным и быстрым шагом.

Когда лобогрейка закончила первый круг, Сергей сменил Павла Ивановича на скидке. Затем снова взялся за вилы Павел Иванович, потом опять сбрасывал Сергей.

И так они косили до самого обеденного перерыва, на каждом кругу сменяя один другого. Классный с неохотой уступал свое место – боялся, как бы не перегрузить напарника, и все выспрашивал – не трудно ли ему, но Сергей уверял, что хотя и не легко скидывать траву, но он уже наловчился и устает не так уж сильно. До перерыва они скосили гораздо больше, чем за то же время вчера. Павел Иванович не скрывал хорошего настроения, весело поглядывал на Сергея, а когда поехали на стан обедать, сказал:

– В эту смену мы с тобой, Сережа, поработали неплохо. Если и дальше так пойдет дело – не напрасно мы сюда приехали.

На стане лобогрейку поджидали ребята. Пока Сергей распрягал, Павел Иванович рассказал, что Зотов сегодня хорошо поработал на скидке. И много, никак не меньше самого Павла Ивановича.

Сергею не трудно было догадаться, что разговор идет о нем, но он делал вид, что занят только своим делом.

Павел Иванович пошел умываться, а ребята окружили Сергея. Посыпались вопросы: трудно ли сидеть на скидке, сколько кругов скидывал Сергей, очень ли устал... Сергей не хвалился и не прибеднялся, рассказывал обо всем так, как было на самом деле.

Сергей видел, что отношение ребят к нему нисколько не похоже на вчерашнее. Все охотно заговаривают, расспрашивают его.

Витя Петров, никогда не расстававшийся со своим плетеным ременным кнутом, даже на ночь клавший его себе под голову, решил сделать Зотову подарок.

– Зотов, тебе нравится мой кнут? – спросил он Сергея.

Сергей по-хозяйски осмотрел кнут, затем взмахнул им раз, другой...

Да, это был по-настоящему хороший кнут, и многие ребята не зря завидовали Вите Петрову. Взять хотя бы кнутовище: длиной около метра, ровное-ровное и настолько гладкое – проводишь по нему рукой, кажется, под пальцами стеклышко. На конце ременная кисть, а внутри ее медное колечко, к нему-то и привязана круглая плеть, сделанная из тончайших ремешков. Плеть заканчивалась наконечником, но каким! Длинный, круглый ремешок, у самой плети толщина его примерно в полмизинца, а свободный конец совсем тонкий, как нитка.

Сергей два раза взмахнул кнутом, и оба раза послышалось резкое и громкое щелканье.

– Кнут что надо, – глубокомысленно заключил Сергей, не без сожаления протянул владельцу понравившуюся ему вещь.

Но Витя Петров кнута не взял.

– Бери его себе, – сказал он, – водовозу-то любой кнут без надобности, лошадей гонять не приходится. Порожняком сами бегут, а воду везешь, погонишь – с пустой бочкой на стан приедешь. В общем, я без кнута обойдусь.

Сергей от такой царской щедрости Вити Петрова растерялся и промямлил что-то неопределенное.

– Бери, бери, – подбодрил его Витя Петров, – тебе на лобогрейке он больше пригодится.

Сергею было жаль расставаться с этим редкостным кнутом, но и обижать товарища тоже не хотелось.

– Если на время, – сказал он и щелкнул кнутом еще раз. – А потом отдам.

Витя Петров охотно согласился.

– А воду вы с собой на делянку берете? – спросил Володя Селедцов.

– Берем, – ответил Сергей. – Без воды разве можно. В ведре.

– Греется? – полюбопытствовал Володя Селедцов.

– Ага. Прямо в один момент теплеет.

– Я тебе дам свою баклажку. Чего уставился? У меня знаешь какая баклажка? Алюминиевая. В два слоя обшита шинельным сукном. – И приврал: Офицерская. Ясно? Вода в ней почти не греется, всю смену ледяной остается.

– А ты как же?

– Что я? Обойдусь как-нибудь. На сенокосилке можно и теплой выпить, работа – не бей лежачего. Вот скидывать с лобогрейки – другой сорт. Взопреешь, загорится внутри, хлебнешь глоток холодного – и лады. Только ты смотри и Павлу Ивановичу давай пить. Словом, на двоих вам.

...Во время обеденного перерыва Антонина Петровна рассказала, как идут дела в остальных двух бригадах. В общем, получалось, что работают везде дружно. И если недельки две продержится хорошая погода, то сенокос и прополка в основном будут закончены. Но из области передавали метеорологическую сводку – предполагаются дожди. Семибратова просила еще крепче подналечь на косовицу.

Перед отъездом она отозвала Павла Ивановича в сторону:

– Мне показалось, что вы вроде сильнее прихрамывать начали. Смотрите не наделайте беды.

– Не беспокойтесь, со мной – ничего особенного, – заверил Павел Иванович. – Немного ноет нога. Она у меня как барометр, перемену погоды предсказывает.

– Ну, а работается как? Лошади как будто хорошо ходят.

– Вчера немного не клеилось, а сегодня все идет нормально. Меня Зотов порадовал. До обеда работал на скидке ровно столько, сколько и я; правда, видно, устал, но настроение приподнятое. Стал веселый, жизнерадостный, даже петь пытался. Словом, мальчишка впервые отличился и почувствовал, что он не хуже других. После обеда не пущу на скидку, дам передышку.

Семибратова распрощалась со всеми, пожелала дальнейших успехов, села в свой древний тарантас и уехала.

Стан быстро опустел. Если бы не веселый шум у пруда, где купались школьники, не равномерное жужжание наждачного точила, на котором Петр Александрович Дьячков оттачивал косы для лобогреек, да не звенящий стук молотка о стальную пластинку – бабку, где Лукьян Кондратьевич отбивал притупившиеся ручные косы, полдень здесь был бы совершенно беззвучен.

В эту пору знойного южноуральского дня, когда солнце стоит почти над головой, все живое прячется в тень. Птица сидит под кустом, опустив крылья и приоткрыв клюв, бабочка прицепилась к тыльной стороне листа подорожника и кажется неподвижной, сверчки забились в щели и не подают никаких признаков жизни. Освеженная ночной прохладой и умытая утренней росой, трава, весело тянувшаяся навстречу первым лучам солнца, сейчас сникла, поблекла и клонится к земле. Далекие степные холмы, утром щеголявшие веселым бирюзовым нарядом, сейчас кажутся мутновато-серыми.

Проводив Семибратову, Павел Иванович хотел было пойти к пруду посмотреть, как купаются ребята, но из-за ноющей боли в ноге переменил решение и, слегка опираясь на вилы, направился к ближайшему стогу. Воздух и в тени был накаленным, и Павел Иванович с наслаждением растянулся на отдававшей прохладой земле. От стога тянуло сладковатым запахом свежего сена; полевые цветы хотя уже и высохли, но еще не потеряли аромата.

Павел Иванович лежал, закрыв глаза, и думал о том, что вот здесь, в бесконечной степи, где незнакомому легко заблудиться, сейчас так тихо, как в сказочном сонном царстве, и трудно поверить, что в это же время далеко на западе идет небывалая война. А ведь не так давно ее не было! Ну, что может быть ужаснее – человек убивает человека! Врывается к соседу в дом и убивает хозяина, чтобы забрать себе все, что тот нажил своим трудом...

На стане раздался удар в рельс, и Павел Иванович заторопился.

Когда он подходил к стану, копнильщики и женщины с ручными косами на плечах во главе с Лукьяном Кондратьевичем уже направились к месту работы. Ребята запрягали. Лошади же Павла Ивановича мирно жевали под навесом. Павел Иванович глянул сюда, глянул туда – Сергея не видно.

– Где ваш напарник? – спросил Петр Александрович Дьячков. – Все погонщики разобрали лошадей, а ваш не идет.

Павел Иванович пожал плечами.

С кнутом в руках мимо пробежал быстрый Володя Селедцов.

– Селедцов, ты не видел Зотова? – окликнул Павел Иванович.

– Видел. Купались вместе. А меня он еще плавать учил.

– Сюда вы не вместе шли?

– Нет. А что, разве его нет?

– Не видно.

– Ребята! – закричал Володя. – Кто знает, где Зотов? Павел Иванович ищет.

Никто из ребят не видел Сергея возвращающимся с пруда. Все уверяли, на стан он не приходил.

Павел Иванович забеспокоился.

– Не утонул ли он? – смущенно спросил Костя Жадов.

– Чего выдумываешь, – возмутился Володя Селедцов. – Пруд-то неглубокий, в нем и захочешь, да не утонешь. А Зотов к тому же и плавает как рыба.

– Ребята, – крикнул Петр Александрович Дьячков, – а вы не заметили, Зотов в одежде шел купаться?

– А как же, – ответил Ваня Пырьев, – и в брюках, и в майке, он возле меня раздевался.

– Если человек купается да утонет, на берегу одежда его остается. А мы не посмотрели да сразу давай искать утопленника. Пырьев, вы в каком месте раздевались?

– Вон там, – показал Ваня Пырьев, – возле кустов щавельника!

Павел Иванович и Петр Александрович подошли к щавельнику и, убедившись, что здесь никакой одежды нет, пошли вдоль пруда. Потом перебрались на другую его сторону, обшарили все кусты, но одежды Сергея не обнаружили.

– Дело тут такое, – в раздумье поглаживая усы, сказал Петр Александрович, – он, должно, спит где-нибудь в копне, а возможно, ударился домой. Только вроде как и уходить человеку не с чего. Скорее всего, заснул. Мы поищем здесь, а вы все на работу! – приказал он ребятам.

Сергея поискали у копен, у ближайших стогов сена и, не найдя, сошлись на том, что он, должно быть, двинулся в поселок. Просто решил наведаться, побывать дома... Но почему тайком?

Тане не верилось, что он мог уйти из бригады вот так... А все же на стане его нет!.. Где он? Но ведь где-то он есть? Все это очень странно... А что, если Сергей пошел за Шариком? Может ли быть такое? Вполне! Он очень расстроился, когда узнал о своем друге. Конечно, так оно и есть. Но зачем убегать? Зачем вся эта никому не нужная таинственность? Или боялся, что не отпустят? Интересно, отпустил бы Павел Иванович или нет? Вот потому, наверное, Сергей и ушел тайком, что не был уверен. Нехорошо, ой как нехорошо получилось! И всегда у этого Сергея бывает не так, как у людей...

Вместо Сергея с Павлом Ивановичем поехал на лобогрейке Петр Александрович Дьячков. Павла Ивановича не покидало беспокойство: Зотов со стана исчез. Что же случилось с Сергеем? Где он?..

А произошло с ним вот что.

Обрадованный сегодняшними успехами, приободренный похвалой Павла Ивановича, Сергей решил еще раз отличиться и сделать, так сказать, Павлу Ивановичу сюрприз: угостить холодной водичкой. Он знал, что недалеко от пруда, вверх по балке, есть небольшой родничок. Вода в нем не только вкусная, но такая холодная, что зубы ломит. Для стана оттуда воду не брали потому, что родничок был очень мал. Сергей решил сбегать туда, наполнить баклажку и, когда Павел Иванович захочет пить, дать ему отведать холодной, настоящей родниковой воды. Пусть напьется, такой водички в степи не везде можно найти.

Сергей купался недолго. Когда ребята, разделившись на два отряда, завязали водный бой – кто кого сильнее забрызгает водой, он вышел на берег, быстренько оделся и, схватив баклажку, помчался к роднику. Родничок оказался загрязненным, почти совсем затоптанным. Сергей принялся руками расчищать его. Он вырыл небольшую воронку, подождал, пока она наполнилась, затем вычерпал воду. Еще раз вычерпал. Напился – вода действительно ледяная. Сергей попробовал набрать в баклажку, но воронка оказалась настолько маленькой, что баклажка поднимала со дна ил и в ее горлышко текла мутная вода. Надо расширить воронку. Побродив вокруг, Сергей нашел небольшую щепку и принялся ею рыть. Скоро воронка была готова, но наполнялась очень медленно. Он прилег рядом на траву, с удовольствием потянулся. Да, сегодня он, конечно, поработал... Сергея будто кто-то толкнул, и он тут же вскочил на ноги. Неужто заснул? Воронка была наполнена чистой прозрачной водой. Вода прорвала с одной стороны край запруды и медленно струилась по дну овражка. Сергею казалось, что он вроде и не спал, а только успел закрыть глаза и тут же открыл их. Но то, что из воронки уже тек ручеек и что солнце намного склонилось вправо, вызвало у Сергея беспокойство – не опоздал ли. Он торопливо наполнил баклажку и со всех ног пустился по балочке к стану. Заметив, что на стане нет ни людей, ни лошадей, ни машин, он понял все и побежал еще быстрее. Минуя стан, ударился прямиком на свою делянку.

Увидев подбегавшего Сергея, Петр Александрович остановил лошадей.

– Вон оно, пропавшее золото. Нашлось, – улыбаясь в усы, сказал он. Глядите, запыхался как!

– Па... Павел... Иванович, – еле переводя дыхание, заговорил Сергей.

– Передохни. Вернемся, расскажешь.

Машина укатила. Пока она обошла круг, Сергею казалось, что время идет небывало медленно...

– Ну, так что же с тобой случилось? – сходя с машины, спросил Павел Иванович.

– Я... на родник ходил. Вот баклажка. За водой.

– Долго же ты путешествовал, – подшутил Петр Александрович и уже с упреком добавил: – Из-за тебя почти час все машины простояли.

Сергей молчал.

– Этот родник далеко? – поинтересовался Павел Иванович.

– Какое там далеко – рукой подать. По-мальчишески – пять минут ходу, – пояснил Петр Александрович.

– Почему же так долго был?

– Я... проспал... – чистосердечно признался Сергей.

– Проспал?!

– А я разве не говорил об этом? Прилег, говорю, где-нибудь парень и завел глаза. Долго, что ли? – добродушно заметил Петр Александрович.

– Я нечаянно заснул. Сам не заметил. Вот честное слово, – чуть ли не со слезами на глазах доказывал Сергей. – Хоть верьте, хоть нет, Павел Иванович. Я же не обманываю.

И Сергей, торопясь и сбиваясь, начал рассказывать всю свою историю с родниковой водой. А Павел Иванович внимательно слушал его и, видя, как Сергей волнуется, понял, что тот говорит правду.

– Павел Иванович, я никогда больше... и если что – то хоть прогоните, хоть что хотите делайте...

Павел Иванович заметил, что глаза Сергея повлажнели и вот-вот из них брызнут слезы. Нет, Зотов не врал. Он прервал его и уже совсем миролюбиво сказал:

– Хорошо, Сергей, оставайся. Сейчас некогда заниматься разговорами. Спасибо вам, Петр Александрович, выручили.

– А за что спасибо? Дело общее.

– Садись, Зотов, бери вожжи.

– Я бы скидывать...

– Нет. Садись гонять лошадей. На скидку я тебя сегодня не пущу. Это тебе наказание за нынешнюю историю. Гоняй.

Павел Иванович напряженно работал вилами и думал о Сергее.

Интересное происходит с мальчишкой. Просто-таки на глазах меняется человек. Еще несколько дней назад Сергей старался избежать работы или, во всяком случае, не проявлял к ней особого рвения, а сейчас со слезами на глазах упрашивает, чтобы его не прогоняли...

В этот день обе лобогрейки – Павла Ивановича и Галины Загораевой скосили по шесть гектаров.

После ужина бригадир тут же отправил всех спать. У стола остались только члены редколлегии боевого листка: Павел Иванович, Аня, Витя Петров и Володя Селедцов как поэт и художник.

КЛЯТВА

Но не сразу заснули в будках. В будке, где жили мальчики, сначала долго шептались, а потом стали по одному выходить наружу. Выскользнет из двери, чуть пригнется к земле и, стараясь быть незамеченным, тихонько прокрадывается мимо пруда в балочку.

Всем распоряжался Ваня Пырьев. Он каждого напутствовал словами: "Смотри не нашуми, чтоб незаметно было". Провожая последнего, а это был Колька Копытов, Ваня наказал:

– Девчонки обо всем знают, я Таньке прямо с вечера все рассказал, а она остальным, только они сами не пойдут, я обещал, что за ними зайдем. Вызови Таньку Ломову, и пусть сразу все трое выходят. И побыстрее. Придете – разжигайте костер. Только небольшой, а то со стана заметят. А я немного погодя зайду за Сергеем.

– Вань, ну, а что, если он не согласится?

– Не играть зовем, а по делу. Двигайся, а то время уходит.

Вскоре из будки вышел и Ваня Пырьев.

...Сергей уже начал дремать. Он не сразу узнал Пырьева и подумал спросонья, что пришел Павел Иванович, чуть подвинулся, освобождая место. Пырьев слегка потеребил его за плечо.

– Зотов, встань. Да не шуми.

Сергей поднялся на локте:

– Это ты, Пырьев? А я подумал – Павел Иванович. Почему так долго не спишь?

– Потому что дело есть, – сухо ответил Ваня. – Ты не баси, шепотом-то умеешь разговаривать? Одевайся, и пойдем со мной, – строго, тоном, не допускающим возражений, добавил он.

– Куда?

– Говорю – дело есть.

– Какое?

– Там увидишь. Только побыстрее собирайся. Времени мало.

– Никуда я не пойду.

– Как – не пойдешь?! Или думаешь, я один зову? Там все ребята из нашего класса собрались, тебя ждут. Попробуй только не пойти – покаешься.

– А что еще у вас за дело? Сказать-то ты можешь?

– Нет, не могу. Там узнаешь.

Сергей нерешительно стал натягивать штаны.

– Куда идти?

– Давай за мной, – и тут же Пырьев добавил: – Только, смотри, осторожно, чтоб никто не заметил.

Когда миновали стан и впереди блеснула вода пруда, Сергей забеспокоился сильнее. Кто знает, что они там придумали? В одиночку он с каждым справился бы, да и двоих не страшно, а их ведь вон сколько. Сергей начал догадываться, что причиной для этого ночного путешествия послужило его сегодняшнее опоздание на работу, но он не мог понять, почему ребята собрались именно ночью и где-то вдали от стана.