Текст книги "Всех видеть счастливыми"

Автор книги: Владимир Красильщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Как живется в новой квартире?..

– Сын выздоровел, в школу пошел?..

– Из Комсомольска-на-Амуре, говоришь? Особенно рад тебя видеть! Особенно рад вам помочь!..

Но сегодня – прямиком к Семушкину. Тот поднимается из-за стола с несколько виноватым видом. И Серго сразу понимает его смущение.

– Зачем глобус мой утащил? – Не скрывает радости от того, что для их общей работы карта уже тесна, глобус им подавай.– Где?

В ответ Семушкин указывает пальцем на Камчатку:

– Пятьдесят три часа летят без посадки!

По-хозяйски забрав глобус, Серго уходит к себе в кабинет. Начинается обычный рабочий день – рядовой прием. Обычный ли? Рядовой ли? Далеко отсюда – на другом конце света – сквозь туманную жуть над Тихим океаном летят три человека в молекуле алюминия и стали, оторванной силой воли и разума от земли, одолевшей, одолевающей земное притяжение. Каждый миг десятиметровые волны грозят поглотить их. Но не погребли же волны Ледовитого океана, льды Арктики, циклоны, антициклоны, обледенения. Пролетели над пашнями и лесами Подмосковья, над лугами и болотами Белозерья, над горами и водопадами Кольского полуострова. Миновали Баренцево море, Северную Землю, простор Якутии... Летят!

Нет. Не молекула алюминия и стали. Сплав гениальности и труда. Ключ от будущего. Ответ на вопрос: удалось или нет? Проживем сто лет за десять или не сумеем, не сможем, не успеем?

Со многими замечательными людьми сдружила подготовка полета. И прежде всего с Александром Александровичем Микулиным, Андреем Николаевичем Туполевым – советскими Леонардо да Винчи, как называет их Серго. Оба – не просто любимые ученики Николая Егоровича Жуковского, но и прямые воплотители его пророчества о том, что человек полетит, опираясь не на силу мускулов, а на силу разума. Оба, в содружестве, выполняют важнейшее задание партии: летать выше всех, быстрее всех, дальше всех.

Туполев – основательный, одаренный. В облике простака и увальня скрыта натура, сочетающая увлеченность Пушкина и рассудительность Ломоносова, бунтарство и покладистость, неукротимую работоспособность и умение отдыхать. Ученый и учащийся, Туполев привлекает Серго тем, что мыслит государственно и в то же время может обиходно беседовать с тобой о делах будничных, повседневных. Говорит об истории великих географических открытий так, точно сам их совершил, о тонкостях засолки огурцов так, точно всю жизнь только и занимался засолкой.

Кажется, сугубо штатский. А не всякий военный заметил бы то, что он успел заметить во время недавней поездки по Германии и преломил в своей конструкторской работе. Послушать его всегда интересно и не бесполезно. Особенно воспоминания о великом учителе – по справедливости, отце русской авиации. Горячо поддержал его Ленин в тяжелое время первых лет революции. Понятно, Владимир Ильич не мог не заметить, не поддержать Николая Егоровича Жуковского.

Еще студентом Московского Высшего технического училища Туполев по заданию Жуковского проектировал и строил первые аэродинамические трубы, без которых невозможна авиация. В собранном Жуковским воздухоплавательном кружке проектировал и строил учебный планер, на котором, с превеликими трудом и отвагой, со многими синяками и шишками, перелетел через Яузу.

Вместе с Жуковским, в восемнадцатом году, Туполев организовал Центральный аэрогидродинамический институт – ЦАГИ.

До прошлого года, пока Серго не назначил Туполева главным инженером авиационной промышленности, Андрей Николаевич был заместителем начальника ЦАГИ. Руководил конструкторским бюро, которое начало с проектирования и постройки деревянного самолета АНТ-1. Но уже вскоре дало АНТ-2, целиком дюралюминиевый.

Как основоположник металлического самолетостроения в СССР, Туполев очень много сил приложил к тому, что теперь наши крылья год от года крепнут, поставлено массовое производство летающих машин, при этом усовершенствованы приемы конструирования и технология постройки самолетов.

Под руководством Туполева созданы и средние и тяжелые наши бомбардировщики.

На одном из них первый Герой Советского Союза Ляпидевский в Арктике спасал экипаж раздавленного льдами парохода «Челюскин».

На другом, по имени «Страна Советов», Шестаков прилетел из Москвы в Нью-Йорк через Сибирь и Аляску.

Потом коллектив Туполева создал самый большой в мире восьмимоторный самолет АНТ-20, «Максим Горький», в конструкции которого исключительно смело решены задачи увеличения размеров и тоннажа, успешно использованы возросшие возможности нашей промышленности.

И наконец – вот оно! – АНТ-25. Его чаще называем РД – «Рекордная дальность»...

И Микулин, можно сказать, выпестован Жуковским. Единственный племянник. Сдружился с дядей в его подмосковной усадьбе. Пристрастился с ним к охоте. Вырастал в атмосфере научных исканий, изобретательства, открытий. Наблюдательный, думающий, Шура Микулин в одиннадцать лет сконструировал и построил котел с турбиной для подъема ведра из колодца. Память о том – шрам на левом ухе от взрыва котла и уверенность: человек все сможет, если захочет и узнает.

В двенадцать лет – зачарованный работой мотора, мальчик изучил немецкий язык, чтобы общаться с шофером соседа-миллионера. Шофер же, в свой черед, выучил Шуру управлять автомобилем.

В девятьсот десятом году пятнадцатилетний Микулин поразил одного из первых наших пилотов знаменитого Уточкина. Уточкин потерпел аварию из-за того, что в воздухе отказало магнето, дававшее электрическую искру запальным свечам цилиндров. А Шура предложил устанавливать на двигателях аэропланов по два магнето вместо одного.

Потом появился лодочный мотор собственной конструкции, благодаря которому Микулина с честью, без какого бы то ни было содействия дяди, приняли в то же самое МВТУ, где учился и Туполев. Оригинальность мотора состояла в том, что он работал без карбюратора. На его покупку не хватило денег. И Саша обошелся без этого обязательного агрегата всех тогдашних бензиновых двигателей, предвосхитив идею впрыска топлива прямо в цилиндры.

Потом – практика на заводе в Риге. Работа эта завершилась триумфом и щедрой наградой за то, что практикант Микулин сбалансировал дизель, не покорявшийся маститым инженерам.

Потом – первый приз на конкурсе изобретателей зажигательных авиабомб. Это уже первая мировая война. В те же поры – конструирование двигателя для танка на фантастически громадных колесах. Танк построили, испытали в лесах под Дмитровом, даже дали прозвище – «Нетопырь». Но на поля сражений он так и не вышел. Что ж... Отрицательный результат – тоже результат.

После революции Микулин усовершенствует штамповку металлических мисок, раз уж в них приспела такая нужда. Строит аэросани для чекистов. Ездит на этих аэросанях с Дзержинским, заслуживает уважение Феликса Эдмундовича к себе, как механику. Работает в одном из первых наших научно-исследовательских институтов. Создает свой первый авиамотор...

Куда бы ни попадал Александр Микулин, что бы ни делал, всюду, во всем сказывается его даровитость, умение заметить то, что скрыто от других, ухватить главное, вытянуть, обнаружить небывальщину, воплотить, применить, запрячь невидаль. Короче – наблюдательность, вдумчивость, изобретательность вечного труженика. Еще короче – талант.

Когда не ладилось с первым мотором, Серго пригласил Микулина. Расспросил. Слушал, слушал да как хватит по столу:

– Дикость! Главный конструктор не бывал за границей! Как же можно без мирового опыта?!

Три месяца по командировке Серго Микулин присматривался, как работают ведущие моторостроительные фирмы в Англии «Роллс-Ройс», во Франции «Испано-Сюиза», в Италии ФИАТ, в Германии БМВ. Когда вернулся, многие авторитетные специалисты резонно советовали Серго и дальше строить наши самолеты с моторами БМВ в шестьсот лошадиных сил.

Ведь что такое авиамотор? Чудо века, вбирающее вершинные достижения науки и техники. Попробуй сделай его! Сравнительно легкий кусочек металла должен вместить сатанинскую мощь, должен поднять громадные тяжести – под облака, за облака!.. Первые авиационные двигатели были всего в девятнадцать сил. А теперь, вот извольте, за полтысячи перемахнули. Вряд ли мы сможем так скоро догнать Запад, при наших условиях, при нашей отсталости...

А Микулин дал свой, тогда еще не прославленный М-34, да не в шестьсот – в семьсот пятьдесят «лошадей». В жестокой – до ЦК – сшибке Серго поддержал: М-34 запустили в серийное производство. Вообще у Микулина не было недостатка в недругах. Поговаривали, будто не сам придумывает – все сотрудники. Отвечал не без ехидства:

– Коль скоро у моих сотрудников есть что взять, значит, я воспитал гениев и сам чего-то стою.

Заметными были его влияние на инженерную молодежь, привлекательность жизненного примера. Он увлекался теннисом – и они увлекались. Он любил мотоспорт – и они любили гонять на мотоциклах. Он дружил с книгой, с музыкой, кинофильмами – и они...

Подобно Туполеву, Микулин ревниво следил за всем, что делали конструкторы Гитлера. Они дали самолетный мотор в 600 лошадиных сил, Микулин – в 750. Они – в 750, он в – 800. У них – 900, у нас – 1200... Полярников спасают микулинские моторы. Бомбардировщики поднимают микулинские моторы. Самые большие в мире машины Туполева летят выше всех, быстрее всех, дальше всех – на микулинских моторах.

Когда Микулину мешают работать, выручает Серго: ободряет, одобряет. Выберет время – и приедет в конструкторское бюро. Выберет время – и позвонит по телефону:

– Приезжай, пожалуйста. И не на мотоциклетке.

– Хорошо. Только долго будет – на трамвае.

– Ничего. Мне не к спеху. Потерплю...

Встречая сотрудника, к которому расположен, Серго выходит из-за рабочего стола. С удовольствием хлопает по литым бицепсам Микулина. Торжественно вручает ключи от автомобиля: премия... Потом из окна с удовольствием наблюдает, как рослый могучий Микулин, словно мальчишка к игрушке, подбегает к новому «газику», склоняет бритую голову, прислушивается к работе мотора...

И вот летит без посадки на Дальний Восток туполевский РД – с наисовершеннейшим микулинским мотором. Нелегко им, шагающим впереди, Микулину так же, как Туполеву. И если не ты им поможешь, Серго, то кто же? Вся жизнь его теперь и их жизни как бы слиты им на этом полете, сплавлены в общий сгусток страстей, забот и тревог. Судьба судеб. Там, над Охотским морем, сейчас пик схватки нашего Хлеба, Металла, Энергии с нищетой, голодом, страхом и ненавистью. Быть или не быть?

Вошел Семушкин, объявил:

– Полетное время пятьдесят два часа тридцать минут.

Будто Серго сам не следил за секундомером самолетных часов, водруженных посреди стола! Будто в последние трое суток не звонил каждые полчаса в штаб перелета! «Наверное, им сейчас, над Охотским морем, спать хочется не меньше, чем мне? Только не засните, ребята! Только не засните!»

За Семушкиным появился Иван Алексеевич Лихачев. Замечательная личность. Потомок тульских крестьян, умельцев. Один из первых шоферов страны. Большевик с семнадцатого. Чекист. Красный директор. Воспитанник Серго, один из его любимцев – за то, что талантлив, опытен, инженерски дерзок. За то, что влюблен в дело, смекалист, умен. За то, что поздно начав учиться, предан культуре, как только могут быть ей преданы люди, идущие из самых низов, собственным горбом вкусившие «прелести» невежества, ненавидящие его, подобно Максиму Горькому.

Самородок Лихачев к самообразованию добавил самоусовершенствование в Америке. Не хуже Форда разбирается в деле. Знает, кажется, всех. Только что видели его в кабинете наркома, ан уже в главке, в отделе снабжения, в цехе завода-поставщика.

Человек неиссякаемой энергии, Иван Алексеевич с ходу определяет главное для успеха и с такой силой ищет наилучший выход, что схватывает на лету любую ценную мысль. Тут же заставляет сотрудников сделаться ее приверженцами, проводить в жизнь, отстаивать. Председатель Автотреста заключил с американцами договор, по которому новая технология, инструмент, оснастка для Московского автозавода должны были поступать из-за океана.

Лихачев встал стеной против этого:

– Привязаться намертво к Западу, закабалиться?! Все, что можем, будем делать сами. А можем многое.– Дошел до самых высоких инстанций, но добился своего.

На месте убогих мастерских поднялся автогигант. Ногатинские пустыри, слывшие бросовой землей, стали скверами вдоль цехов и дворцов Труда. Их наполнили обученные, умелые люди, посвящавшие себя любимому делу – как Лихачев.

За двадцать девятый год АМО дал тысячу триста грузовичков, способных везти по тонне. Через два года, в канун четырнадцатой годовщины Октября, по Красной площади прошла колонна «амошек», открывших эпоху – «25000 машин в год!» Теперь шла битва за вторую реконструкцию – «Даешь 90000 трехтонок в год!»

Часто бывал Серго на заводе Лихачева. Любил сесть за руль машин, сходивших с конвейера. Признаться, в этом не было необходимости, но... Что может быть лучше автомобиля? Только автомобиль.

Всегда Серго принимал Лихачева вне очереди – сам решал его проблемы, сам помогал неизменно. Однако сегодня... Вызывает начальника управления автотракторной промышленности, перепоручает ему Лихачева со всеми заботами. Мысленно уносится к Дальнему Востоку. Но долго полетать там ему не дают.

Возвращает Павел Павлович Ротерт – старейший инженер. До революции строил железные дороги. Потом консультировал в Госплане. Изучал опыт строительства плотин, небоскребов, метрополитенов Нью-Йорка, Парижа, Берлина. Во главе Метростроя Серго поставил его сразу после завершения Днепрогэса.

Да... Немало сил отдано тому, чтобы Метрополитен был. То и дело по участкам мелькает фуражка Серго со звездой, спецовка с «М», нашитой на рукаве. Приедет – и вроде бы дело пошло веселее. Все знают, что «из-за больного сердца» врачи запретили наркому спускаться в шахты. Ан, поди ж ты! Все ему надо увидеть, потрогать, со всеми потолковать, обо всем позаботиться. Уже в тридцать пятом по оснащенности современным тоннельным оборудованием Московский Метрострой перегнал всех в мире. «Ай да ребята!» – смеется Серго.– Ай да девчата! Истинно золотая молодежь!»

В девятьсот втором городская дума похоронила проект Метрополитена. Крупнейший капиталист, яростный сторонник царя Гучков утверждал: «По своей фантастичности проект метрополитена в городе Москве равен только прорытию Панамского канала». Газета «Русское слово» писала о замыслах русского инженера: «От его речи несло соблазном. Как истинный демон, он обещал Москву опустить на дно морское и поднять на облака». «Происки слуг антихристовых,– доказывали в церквах попы,– вредное, греховное, проклятое сооружение! Да не унизит себя человек – спустившись в преисподнюю!»

А наши комсомольцы – сделали. Есть Метрополитен!

Часами мог Серго слушать, как сделали, всегда подходил к людям с радостной уверенностью, что каждый удивит чем-то. Каждый в какой-то области превосходит тебя. И в ней ты готов, ты должен у него поучиться. Но сегодня... Перепоручает разговор о новых проходческих щитах для Метростроя заместителю. Как там, над Охотским морем? Что, если откажет мотор? Ведь он один-единственный...

В кабинете Осипов, заместитель наркома. С ним надо решить вопрос государственной важности: как сделать синтетический каучук не хуже натурального. Можно сделать. Нужно сделать, необходимо. А еще необходимы стране бензин, серная кислота, минеральные удобрения – словом, химия. Привычная работа до того захватывает, что Серго не замечает вошедшего Семушкина:

– Расстояние до Америки перекрыто. Полет продолжается.

– Уф! Никого пока не принимать.– В изнеможении Серго сваливается на кушетку в комнате отдыха. Хорошо бы стянуть сапоги, да сил нету. Может, съездить пообедать? Зина уже напоминала...

От волнения он едва ли не впервые обедает вовремя. Пытается собраться, чтобы завершить рабочий день как следует.

Припоминает читанное где-то... Высший сознательный путь к жизнерадостности, если она нами утрачена,– взять себя в руки, заставить говорить и поступать так, как если бы жизнерадостность была уже обретена. Приосаньтесь, высоко поднимите голову, дышите полной грудью. Пейте солнечный свет, приветствуйте улыбкой ваших друзей и вкладывайте душу в ваше рукопожатие. Не бойтесь быть неправильно понятым и не задумывайтесь о ваших недоброжелателях. Старайтесь сосредоточить мысли на том, что вам хотелось бы свершить, и тогда вы будете двигаться прямо к цели.

Так он и пробует продолжать прием. Прогоняет небритых, неопрятно одетых. С бережностью коллекционера отлепляет марки от конвертов. Помогает харьковчанам, сталинградцам поскорее осваивать гусеничные машины. И торопит гиганты Ленинграда, основу основ энергетики, судостроения, приборостроения. Отдает под суд расхитителя народных денег – и премирует Мастеров отрезами, патефонами, велосипедами, а кого и мотоциклами, и легковыми автомобилями.

Но все же мысли его далеко отсюда. Лишь однажды он по-настоящему оживляется. Директор военного завода приносит образцы товаров народного потребления, которые делают в подсобных цехах из отходов. Серго хватает детский велосипед, выбегает в сквер на площади, не успокаивается до тех пор, пока резвящиеся «потребители» не опробуют новинку.

В который раз входит Семушкин, но теперь... Нарком понимает все по его лицу. Кричит что-то обидное. Срывается, не помня себя от горя, будто из-за Семушкина прервалась связь с самолетом. Кидается к аппаратам прямой связи. Искать! Спасти!..

Кажется, все вложили, что могли, и сверх того, в этот полет. Пятилетки. Усилия партии. Рекорды Стаханова и стахановцев. Чаяния и надежды народа на мир. Жизни многих людей...

Да, к прискорбию, в истории авиации немало трагического. Но человек не перестанет рваться ввысь.

Не хуже любого инженера Серго знал РД еще с полетов Громова. В ходе подготовки не однажды глухой стеной вставали небывалые затруднения. Выручала способность наркома довести начатое до конца во что бы то ни стало. Семьдесят пять часов Громов летал без посадки над страной, установив мировой рекорд. Но одно дело по замкнутому маршруту над своей территорией, где чуть не каждое поле – запасной аэродром. Совсем иное – через полюс в Америку. А именно это собирался сделать на РД один из героев челюскинской эпопеи Леваневский.

Сколько смекалки, дерзости, мастерства потребовалось от всех, кто готовил полет! На автозаводе у Лихачева отшлифовали крылья до ювелирного сияния, чтобы уменьшить трение о воздух. Ведущие институты разработали особую технологию производства горючего и смазки. А еще потребовались средства против обледенения машины в Арктике. А еще приборы...

Вершинное достижение нашей науки и техники, сам РД поднимал многие отрасли. Недаром шутили, что он полетит от имени и по поручению всего народа. Год назад Леваневский, Байдуков, Левченко стартовали. Но над Баренцевым морем потекло масло из мотора. Еле вернулись. Следующим лететь вызвался Чкалов. Однако решили пока через полюс не летать – опробовать РД в Арктике, вдоль берегов Ледовитого океана. С Чкаловым полетели второй пилот и штурман Буйдуков, штурман Беляков – молодой талантливый ученый.

Невольно вспоминается катастрофа восьмимоторного «Максима Горького». Чудо-самолет, флагман воздушного флота, детище гениев Микулина—Туполева, труд тысяч и тысяч Мастеров, восьмидесятиместный летающий дом, с буфетом, киноустановкой, типографией, громкоговорящей станцией «Голос неба»... Развалился в воздухе над Москвой, упал на поселок Сокол... И из-за чего!? Из-за шальной прихоти дурака. Пилот истребителя Благин – имя бы его забыть! Да разве забудешь?.. – сопровождал «Максим Горький» в полете. Решил показать мужество, лихость, искусность – попытался сделать мертвую петлю вокруг крыла гиганта. И петля стала поистине мертвой. Истребитель сопровождения врезался в крыло. И сам Благин погиб, и все пассажиры, и весь экипаж – одиннадцать человек.

Мужество – прежде всего разум. Страшнее всего дураки, дороже всего глупость. Вот бы изобрести такую систему управления, чтобы отфильтровывала глупость и дураков!..

Семь часов вечера...

Восемь...

Девять. Сбились с ног, но по-прежнему ни слуху, ни духу. Эх, зря, обидел Толю. Серго пошел к Семушкину. Ему еще тяжелее: он – ученик Чкалова по аэроклубу, недавно получил права пилота. Не такой уж юный – с гражданской войны Серго с ним вместе, он не избежал повального увлечения нынешней молодежи – небом. И молодец! Хорошо, что подобные увлечения у нас прививаются.

Семушкин встал из-за стола, ссадив с колен Вильку. Верно, и сынишка Чкаловым бредит. Пришел отцу посочувствовать, поддержать отца в трудный час.

– Сиди, Анатолий, пожалуйста... Зря я накричал на тебя. Извини меня.

– Разве не понимаю?.. Отыщутся. Чкалов не пропадет.

Десять часов...

Одиннадцать...

Половина двенадцатого. Серго у прямого провода. На Дальнем Востоке уже рассвело. Серго просит командующего Особой Краснознаменной Армией маршала Блюхера как можно скорее бросить все силы и средства на поиски самолета.

Блюхер отвечает, что погода мешает подняться поисковым самолетам и выйти в море катерам.

Серго злится: что, уважаемый маршал только при солнышке воевать собирается?

Но тут Хабаровск перебивает Москву: последние сведения от коменданта укрепленного района Николаевск-на-Амуре. Серго жадно смотрит на телеграфную ленту. До чего ж лениво ползет! Как жаль, что не знаю азбуки Морзе! Теребит телеграфиста:

– Скажи только: живы?

– Порядок! Сели на острове Удд. Спят.

– Спасибо, дорогой! Теперь – через полюс в Америку...

С Мариупольского завода имени Ильича пришла телеграмма. Такая же, как тысячи приходящих на имя наркома. Но Семушкин – ай, молодец! – сразу выделил ее из общего потока. Сказать, что она взволновала Серго,– ничего не сказать. Он был потрясен, ошеломлен и торжествовал, повторяя про себя на родном языке:

Пусть никто не забывает:

Радость лишней не бывает.

В телеграмме начальника мартеновского цеха говорилось о том, что руководители завода боятся риска и не дают хода дерзкому предложению сталевара – углубить ванну печи и получать с каждого квадратного метра ее пода по двенадцать тонн стали.

Прежде всего Серго посоветовался с Антоном Севериновичем Точинским, главным инженером всей металлургии:

– Возможно ли? Есть ли в мировой практике что-то подобное?

– Пока нет, но думаю, предложение осуществимо. Начальник цеха серьезный инженер, зря телеграммы слать не станет.

Ах, как хочется, чтобы так – только так! – было... Разум подсказывает: нельзя; сердце говорит: надо...

И Серго начал действовать с обычной для него решимостью. Подумать только! Желанные шестьдесят тысяч тонн стали в сутки можем получить, выплавляя на каждом квадратном метре мартеновских печей страны по пяти с половиной тонн, а тут!.. Предлагают по двенадцать – и... не дают ходу!

Немедленно инженер был вызван к аппарату правительственной связи:

– С вами говорит Орджоникидзе. Здравствуйте! Получил вашу телеграмму. Когда сможете приступить к реконструкции печи? Насколько уверены в успехе?

– Идем на технический риск, товарищ Серго. Вступаем в столкновение с некоторыми положениями науки. Однако эти положения кажутся нам устарелыми.

– Действуйте смело! Наша поддержка вам обеспечена. А насчет науки помните: наука – не икона.

– Сделаем все возможное, товарищ Серго.

– Как фамилия сталевара?

– Мазай. Макар Мазай.

– Это как у Некрасова – дед Мазай и зайцы... Он что, тоже старый? Дед?

– Нет, ему двадцать шесть, самый молодой сталевар в цехе, комсомолец.

– Хорошо, что вы, молодые, беретесь за настоящее дело.

Непреклонен, беспощаден Серго с теми, кто мешает внедрению в жизнь достижений передовой науки и техники, кто стоит на пути ученых, изобретателей, новаторов. И директора и главного инженера, которые не давали ходу предложению Мазая, отстраняет от работы.

Снова звонит в Мариуполь:

– Вы Мазай? Комсомолец? Как соревнование? Как ваша бригада? Помогает ли вам дирекция? Вы, наверное, стесняетесь говорить, потому что рядом директор... Не обращайте внимания, сталевар должен быть смелым. Говорите все как есть. Звоните мне каждый день после смены...

Следующую плавку Мазай закончил под утро. И опять телефонный разговор с Серго:

– Почему же ты не позвонил, Макар? Я здесь уже начал беспокоиться.

– Да ведь позднее время. Я думал, вы давно спите, товарищ нарком.

– С тобой уснешь! Чудак человек. Я ждал твоего звонка и не ложился...

И вот наконец есть двенадцать тонн с метра!

– Поздравляю, дорогой Макар Никитович! Сердечно поздравляю. Только ты свои секреты не храни, учи других.

А вслед за тем телеграмма на завод:

«Комсомолец Макар Мазай дал невиданный до сих пор рекорд – двадцать дней подряд средний съем стали у него двенадцать с лишним тонн с квадратного метра площади пода мартеновской печи. Этим доказана осуществимость смелых предложений, которые были сделаны в металлургии.

Все это сделано на одном из старых металлургических заводов. Тем более это по силам новым прекрасно механизированным цехам. Отныне разговоры могут быть не о технических возможностях получения такого съема, а о подготовленности и организованности людей.

Крепко жму руку и желаю дальнейших успехов комсомольцу Мазаю.

Орджоникидзе».

Очень хочется повидать Мазая, пожать ему руку. Да все никак не выберешься к нему на завод: остальные дела не пускают. И среди этих дел вспоминается – каждый день вспоминается Мазай – главный, по мнению Серго, герой нашего времени. «Какой он? Рослый или коренастый? Не знаю. Твердо знаю одно: благороднейший рыцарь, совершающий главный подвиг современности. Нигде в мире никогда не бывало ничего подобного, а у нас есть! А мы подчас наплевательски относимся, не ценим по-настоящему. Часто слышишь: ну, подумаешь, пойду я учиться у какого-то Мазая! Я сам с усами. Усы-то, может быть, у тебя большие, а вот у него – двенадцать, а у тебя – три тонны. Вот и ходи со своими усами...»

Наконец свиделись – на съезде Советов. До чего ж приятно, до чего здорово ощущать в руке тепло его тяжелой, каменно-тяжелой руки:

– Устал, Макар?

– Когда работается добре, от души,– не устаешь.

– Гм. Пожалуй, верно... Расскажи, как вы отдыхаете, какие книги нравятся, фильмы, как семьи устроены.– И тут же Серго обратился к директору завода: – Почему бы не помочь Мазаю выстроить коттедж?

– Не надо мне никаких коттеджей. Учиться хочу.

– Что ж, поступишь в Промакадемию. Прекрасно. Поможем...

На ком земля держится? Да, такие, как Мазай, не подкачают, не подведут...

Доживи Серго до тысяча девятьсот сорок первого года – убедился бы, что не ошибается, так поверив в Мазая, полюбив его, с такой страстью привязавшись к нему.

Начнется война – и Мазай тут же прервет учебу в Промакадемии. Вернется из Москвы в Мариуполь, станет на вахту у своей печи. Потом, взяв винтовку, пойдет сражаться с фашистами в рабочем отряде мариупольских металлургов...

А когда родной город будет захвачен оккупантами, Макар Мазай станет подпольщиком, как когда-то Серго Орджоникидзе стал подпольщиком партии, революции.

Так же схватят Мазая и будут мучить, томить в застенке. Будут уговаривать, и уламывать, и улещивать, грозить и златые горы сулить:

«Стань только к своей печи, дай нам сталь, отрекись».

Рановато и не хочется – ох, как не хочется!– умирать в тридцать один год...

«Я – комсомолец Макар Мазай. Прощайте»,– нацарапает на стене одиночки. И не станет к мартену, у которого так любил работать.

Кто скажет, о чем будет он думать в смертный час? Может, встреча с Серго вспомнится, может, жизненный пример народного комиссара или слова его: «Сталевар должен быть смелым»?..

Да, дух Серго – революционная страсть его и воля, доброта, мудрость и любовь не умрут вместе с ним, не иссякнут – будут и пребудут в потомках, в нас, нынешних. Луч озарения подвигом его труда пробьется в грядущее, поможет приблизить его к нам – сделать настоящим. И, вспоминая о жизни Серго, объединяя ее с миллионами жизней Мазаев, Стахановых, Кошкиных, люди по справедливости скажут: для их славы ничего не нужно, но для нашей всегда нужны они.

Во второй пятилетке оборонная промышленность росла в два с лишним раза быстрее всей остальной, хотя и остальная удивляла мир небывалыми темпами. Особое внимание уделял Серго новейшей боевой технике: орудиям всех видов, самолетам, подводным лодкам, танкам... Ни одна модель не шла в производство без того, чтобы он ее не опробовал, усевшись за рычаги, без того, чтоб не выслушал все «за» и «против» крупнейших военных специалистов, инженеров, академиков. Достаточна ли огневая мощь? Не тяжело ли управление? Совершенны ли смотровые приборы? Каучуковые катки? Гусеницы? Башни? Надежность брони – это жизни людей, наших парней, наших детей...

На испытаниях опытного образца нового танка, над которым работали конструкторы Кошкин, Кучеренко, Морозов, Серго с настороженным интересом сжимал рычаги управления.

Танк шел и шел. С ходу, с лету раздавили, размолотили проволочные заграждения, одолели овраг с незамерзающим ручьем, бетонные надолбы, рельсобалочные «ежи», развалили кирпичную стену, затоптали-перемахнули окопы «противника».

На высотке, в молодом сосняке, Кошкин скомандовал остановить машину, изготовиться к стрельбе. Сочувственно посоветовал:

– Вы, товарищ Серго, рот открывайте на всякий случай.

Будто прокатный стан над головой грохнул и откатился – ушам больно. Спасибо, шлем на голове с наушниками.

От четырех орудийных выстрелов танк наполнился едким, колющим глаза дымом. Кошкин, щадя наркомовы ноздри и легкие, приоткрыл люк.

– Закрой немедленно! – сквозь кашель потребовал Серго.– Пусть все будет, как в боевой обстановке.

И только расстреляв «вражескую» батарею, двинулись дальше.

– Орудие на корму! – командует Кошкин.

В вихревом гуде Серго различает зубчато скребущее завывание над затылком. Понимает: башня отворачивается. Впереди – бурелом. Из бурелома высится выстоявшая ураган сосна. Рука сама подбирает рычаг левого фрикциона. Ноге «хочется» притормозить.

– Куд-да?! – яростно клокочет в наушниках голос Кошкина.– Прямо! Вперед! А форсаж дядя будет включать?

Серго толкает рычажок до упора.

Машина кланяется земле так, что в смотровой панораме исчезает горизонт. Снег, снег, только снег в поле зрения. Но, поддав под спину, танк выравнивается. Словно на волне взмывает, приседая кормой. У-ух! Снег бежит навстречу быстрее, еще быстрее.

И сосна с ним.

Жестко. Тряско. Но кажется, и ты летишь. Рев двигателя переходит в басовитый свист, в сплошной секуще пронзительный выхлоп.

«Вперед! Узнаю тебя, жизнь, принимаю и приветствую звоном щита!.. Как жаль, что эта бешеная «скачка» вот-вот закончится!»

Снег, снег. Синяя бесконечность неба.

– Не замерзли, товарищ Серго?