Текст книги "Дитя двух миров"

Автор книги: Владимир Контровский

Соавторы: Элеонора Фролова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 2

Прихватило меня, естественно, ночью – закон подлости никто не отменял. Однако дядя Лёша оказался на высоте – привык к ночным тревогам. Пока маманя помогала мне одеться (на улице вовсю падал снег), он быстренько прогрел свою видавшую виды «ауди» (вообще-то машина была не его, а фонда бывших офицеров, где Петрович работал, но он пользовался ею постоянно), помог нам забраться на заднее сидение и дал по газам.

– Лучше я сам тебя отвезу, дочка, – сказал он, поглядывая на меня в зеркальце заднего вида, – знаю адрес. Одного моего сослуживца невестка недавно там родила – проверено. А то по «скорой» попадешь невесть куда, что там да как – кто его знает?

Меня уже вовсю колбасило, но слова дяди Лёши помогли мне больше, чем мамина рука, лежавшая на моих плечах. Дочка… Меня ещё никто и никогда (мама не в счёт) так не называл – по-настоящему, а не мимоходом. «Дочка» – как это, оказывается, приятно…

Водить Петрович умел – Шумахер отдыхает, – но сейчас он мчался хоть и быстро, но не сломя голову. Не то чтобы он опасался ночных охотников из гибэдэдэ – просто не хотел рисковать. Дороги в Питере хоть и привели более-менее в порядок, однако по тому самому закону подлости, который никто не отменял, могла попасться под колесо какая-нибудь особо подлая колдобина.

В общем, мы успели – рожать в машине мне не пришлось.

В приёмном покое крупная рыжая тётка в белом халате окинула Петровича зорким оком.

– А вы кто, собственно, будете? – подозрительно поинтересовалась она.

– Дедушка, – ответствовал дядя Лёша. – Будущий.

– Угу, – неопределённо буркнула рыжая в белом: типа, знаем таких дедушек, охочих до девушек. – Ждать будете?

– Буду, – коротко бросил Петрович, ища глазами, где бы сесть.

Дальнейшей дискуссии я не слышала – отчаянно трусившую меня повели наверх.

Если вам скажут, что рожать – это райское наслаждение, плюньте в рожу такому агитатору. Плющило меня не по-детски – как будто какой-то садюга выворачивал наизнанку. Ну почему природа так несправедлива? Кататься мужики соглашаются с очень большой охотой – сами зазывают, – а как дело доходит до саночки возить, так отдуваться приходится бедным нам. Я прокляла всё на свете, измучилась по самое некуда, и даже не заметила, как всё кончилось – это получилась почти неожиданно.

– Сын у вас, – сказала акушерка, показывая мне крохотное тельце. – Поздравляю!

Я только слабо кивнула, уплывая в сонную дрёму…

Проснулась я уже в палате, где кроме меня было ещё пять штук баб разной масти и возраста. Они успели скорешиться между собой и активно обсуждали свой новый статус. Я разбирала отдельные слова, но вмешиваться в счастливую воркотню этих глупых куриц у меня не было ни малейшего желания. Отвернувшись носом к стенке, я думала, и мысли мои были невесёлыми.

Забирать ребёнка мне никак нельзя – это было ясно как божий день при хорошей погоде. Кто я есть на земле нашей грешной? Ни типа работы, ни как бы мужа – что я буду делать с этой крохой в гордом одиночестве? Родовые муки – это только увертюра (я о них уже и забыла), а вот все эти предстоящие визги-писки-какашки-болячки… На моей молодой жизни можно ставить большой и очень жирный крест – куда я с четырёхкилограммовым камнем на шее? Ни погулять, ни оттянуться, ни развеяться… Конечно, особи мужского пола, желающие забраться ко мне в койку, найдутся – не я первая, не я последняя, – вот только надолго ли? Во всяком случае, рассчитывать на заарканивание бесхозного сироты-дипломата более не приходится – эти сироты весьма разборчивы. И самостоятельную карьеру сделать не получится – какая может быть карьера при ребёнке? Какому работодателю я такая нужна? А денег дитятко требует немеряно… Да, мама и Петрович помогут, я в этом не сомневалась, но не буду же я, великовозрастная девица (да ещё с непонятно откуда взявшимся киндером), вечно висеть у них на шее? Вот ведь жизнь гадская…

От тяжких дум меня отвлекло прикосновение к моему плечу мягкой женской руки и голос:

– Как вы себя чувствуете? Пора кормить вашего малыша.

Я нехотя повернула голову. Возле моей постели стояла круглолицая медсестра, чем-то напоминавшая приснопамятную тётку-ватрушку, обслуживавшую меня у сотника Верта в далёком Ликатесе; на её губах играла доброжелательная улыбка.

«Чё лыбишься, дура» – зло подумала я, а вслух сказала:

– Я хочу поговорить с главврачом.

Врач выслушал меня внимательно и без улыбки. Когда я закончила свою пламенную речь, содержание которой сводилось к тезису «Ну и нах мне сдался этот ребёнок?», он чуть помолчал, потом вздохнул и произнёс устало:

– Это ваше право. Подпишете бумаги, и всё. Уговаривать я вас не буду.

Мне почему-то стало стыдно, и я ляпнула:

– Ну, я не насовсем хочу его оставить. Пусть он немного подрастёт, а я тем временем приподнимусь, и заберу его обратно.

– Нет, девушка, – это слово прозвучало как-то презрительно, – так не получится. Или вы берёте своего ребёнка, или вы от него отказываетесь. Насовсем – со всеми вытекающими.

В висках у меня нудно застучали назойливые молоточки. «Насовсем? Совсем-совсем насовсем?» – растеряно подумала я.

– А… А можно я его покормлю… напоследок? – робко спросила я, стараясь глядеть в сторону.

В глазах у доктора мелькнул странный огонёк.

– Можно. Даже, пожалуй, нужно. Марина Васильевна!

Ватрушка распеленала аккуратный свёрточек, и я увидела игрушечного человечка. Да, игрушечного, но – человечка… Человечек тихо покряхтывал и слегка шевелил ножками и ручками. И глаза у него были… Я слышала, что глаза у новорождённых бессмысленные, но у этого моего игрушечного человечка во взгляде ясно читался вопрос: «Ну что, Активиа? Что мы будем делать?». Я сглотнула засевший в горле комок.

Левая ручка малыша была стиснута в кулачок. Я осторожно разжала тонкие пальчики – на крохотной ладошке лежал маленький клочок ваты.

– Шепоток, – прошептала я. – Ах ты, хапуга…

А когда я приложила его к груди – я всё сделала правильно, хотя меня этому никто не учил, – и губы человечка обхватили мой набрякший сосок, на меня такое накатило – похлеще оргазма (хоть и по-другому, конечно). «Да чтобы я кому-то его отдала? – мелькнуло в моей голове. – А вот хрен вам – не отдам!»

Вслух я ничего не сказала, но главврач, похоже, умел читать мысли (или, что вернее, у него был большой опыт в таких делах).

– Отбой боевой тревоги, Марина Васильевна, – весело сказал он. – Молодая мамаша одумалась – в ней проснулся материнский инстинкт.

И улыбнулся по-доброму.

* * *

Здоровенные хлопья снега падали медленно и торжественно. Голые ветки деревьев обросли белой шубой, а фонари надели на головы пушистые ватные колпаки. Зима…

Я не спеша катила коляску по тополиной аллее, тянувшейся вдоль нашего дома. Мне некуда было спешить: проблемы надо решать по мере их поступления, а на ближайший час моей основной и единственной задачей было выгуливание Шепотка. Я его так и называла: во-первых, папаша его, Шумву-шах, проходил у меня под кличкой Шумок; во-вторых, его отпрыск оказался на диво спокойным ребёнком – диких визгов не устраивал, даже когда был мокрым по уши, а если и возмущался, то как-то негромко – шёпотом. И даже официальное имя сыну я дала по шелестящему созвучию: Шура, то есть Саша. Шепоток безмятежно спал (интересно, что за сны ему сняться, и снятся ли вообще?), а я знай наматывала метры между домами, школой и детским садом. Деревьев у нас в районе множество – целый парк, можно сказать, так что гулять – одно удовольствие, особенно когда не надо никуда торопиться.

На полог коляски шлёпнулась снеговая кучка.

Я смахнула её варежкой и подняла голову.

На ближайшем дереве сидела ворона – та самая. Здрасьте, давно не виделись…

– Ну что, – сказал я, глядя на птицу, – может, познакомимся? Или ты будешь и дальше хранить инкогнито?

Ворона высокомерно молчала, однако её молчание казалось многозначительным.

Вообще-то я не очень верила, что эта пернатая тварь на самом деле не совсем птица, а совсем не птица, но уж больно назойливо она меня преследует. И к тому же у меня не было оснований сомневаться в том, что Эххленд существует – доказательство тихо посапывало в коляске. Шепоток был не простым ребёнком – в этом я уже успела убедиться.

Ворона слегка подпрыгнула, раскачивая ветку, на которой сидела, – снег посыпался прямо на меня миниатюрной лавиной.

– Хорош выпендриваться! – разозлилась я, отряхиваясь. – Или давай знакомиться, или лети куда подальше, не фиг тут мне снеговой душ устраивать. Ну? Как тебя зовут?

Ворона подумала и хрипло выдала:

– Каг-га!

Клёво… Я вспомнила, как года два назад мы с Кристинкой ездили в Хельсинки – ну, искупаться в аквапарке и вообще. А на границе, пока мы ждали, я увидела надпись над типа обменным пунктом (или чем-то в этом роде): «Kassa». Дело было поздно ночью, и я почему-то (наверно, с недосыпу) прочла эту надпись по-русски, повернув третью и четвёртую буквы. Мы потом с Кристой часа полтора не могли успокоиться – ржали на пару, как сумасшедшие: надо же – «Кагга»! Глупость вроде, а запомнилось…

– Кагга, значит, – протянула я, разглядывая птицу. – Очень приятно. Ну, а как меня зовут, ты, наверно, знаешь: Алина я, хотя там у вас меня звали немножко по-другому. Вот и познакомились…

Однако продолжить беседу с вороной мне не удалось – я услышала за спиной чьи-то шаги. Повернулась – и обмерла: Славик, собственной персоной! Ох, бли-и-и-ин…

Испугалась я здорово, врать не буду, – дяди Лёши рядом не было, за широкую спину не спрячешься. Но испугалась я не столько за себя, сколько за свою крохотульку – кто его знает, что у этого идиота на уме? Чувствуя, как у меня внутри всё холодеет, я поспешно загородила собой коляску, готовая защищать моего детёныша зубами и когтями, пусть даже без всякой надежды на победу в неравном бою.

– Не подходи! – прошипела я. – Орать буду на всю улицу!

Славка послушно остановился в трёх шагах от меня, не делая никаких агрессивных телодвижений.

– Не бойся, – проговорил он мятым голосом и замолчал.

Я молча ждала, что будет дальше.

А он тоже молчал, опустив глаза, и ковырял снег носком ботинка. Прям немая сцена какая-то…

– Ну, и что дальше? – не выдержала я. – Зачем пришёл?

– Слушай, Алин, я, это… – выдавил из себя Славик и снова замолчал. Удивительно было наблюдать этого самоуверенного парня в таком состоянии. И какого хрена припёрся, спрашивается? Всё вроде уже сказано, причём в очень доступной и понятной форме…

– Это ведь мой ребёнок, да? – услышала я и чуть не села в снег от неожиданности. – По времени сходится…

Ситуация была пикантной: скажи я «да», и дело в шляпе. Человек сам нарывается, я его за язык не тянула. И сосчитал всё верно, счетовод-любитель, математик хренов… Типа совесть загрызла, или как? А Славка смотрел на меня и ждал ответа.

– Нет, Слава, – я тяжело вздохнула, – не твой. Шёл бы ты своей дорогой, а? Что было, то прошло, ага?

Славка потоптался на месте, потом повернулся движением робота и побрёл прочь. Но не пройдя и нескольких шагов, вдруг резко остановился.

– Выходи за меня замуж, – пробормотал он, набычившись.

– Чего-чего?

– Мне всё равно, чей это ребёнок. Выходи за меня замуж. Я тебя попрекать не 6уду, только… Только ты, это, не делай больше так, ладно?

Отпад – сериал-мелодрама называется. Кто бы мог подумать, что в Славкиных очень прямолинейных извилинах вдруг появятся такие мысли? Он же на девчонок всегда смотрел как на закуску после выпивки, а тут вдруг – замуж, да ещё «мне всё равно, чей ребёнок»…

– Нет, Слава, – я снова вздохнула. – Так будет нечестно – не люблю я тебя, вот в чём фишка. Вот такая я дура, ты уж извини. Понимаешь?

Славик медлённо брёл по аллее, а я смотрела ему вслед и думала: эх, если бы на его месте был… Но это уже фантастика, дети. Ненаучная.

Наверно, я действительно дура…

Глава 3

Без работы я не осталась. Мама пристроила меня к себе на кафедру – использовала, можно сказать, служебное положение в личных целях. Хотя я вообще-то подходила (и даже училась здесь же, в универе), и к тому же человек на кафедре требовался – лаборантка ушла в декрет. И мы с этой девчонкой как бы обменялись эстафетными палочками – круговорот женщин в природе называется. От своей новой работы я не была в диком восторге, но всё-таки на людях – не сидеть же в четырёх стенах с кастрюлями-пелёнками-распашонками, от тоски взвоешь одиноким койотом. Да и нравы здесь были не такие, как в моём незабвенном бизнес-болоте с его чертями да кикиморами – получше, прямо скажем.

Шепотка я отдала в ясли-сад, благо они были у нас прямо под окнами. В девяностые это двухэтажное Н-образное здание почти опустело, потихоньку превращаясь в эдакий «дом с привидениями», на который уже с определённым интересом поглядывали бомжи, однако в последние годы детишек резко прибавилось, и «замок Морисвилль» ожил.

В общем, всё оказалось не так уж сумрачно (несмотря даже на то, что издать мой роман никак не получалось). Сидела у меня где-то внутри глухая тоска-обида, перемешанная со смутным ожиданием чего-то, что должно случиться – непременно! – однако эххийские сны беспокоили меня всё реже и реже. И Кагга не появлялась – я не видела её с того самого памятного разговора со Славкой (кстати, он тоже больше не попадался мне на глаза). Ворон, как я уже говорила, вокруг было много, но Кагги среди них не было. Ошибиться я не могла – было в ней что-то, что отличало Каггу от всех её серых товарок, и я бы узнала эту птицу, зуб даю. Когда весной вороны сели на гнёзда, я как дура разглядывала их часами, пытаясь найти свою типа приятельницу, – хрена. Ну да, конечно, эххийскому магу больше делать нечего, как сидеть на куче веток, задрав хвост наподобие ложечки, торчащей из солонки! Хотя само по себе это зрелище стрёмное: символ самоотверженного материнства, блин горелый. Сидит этакая курица и под ветром, и под дождём – и ведь не улетает! И чтоб спугнуть её – это надо очень постараться (чего я, конечно, не делала – сама как бы молодая мать, у самой птенец).

А птенчик мой был необычным – это я почувствовала очень скоро.

Внешне он ничем не отличался от всех прочих детишек его возраста (хотя для меня он был, понятное дело, самым лучшим). И ушки у него были обычные, а не заострённые – это я проверила в первую очередь. Но всё равно: в том, что это маленькое существо не от мира сего, а от совсем другого мира, сомнений у меня не было – никаких.

Шепоток рос быстро, уверенно пошёл в девять месяцев и внятно заговорил в год с небольшим. И, похоже, он умел общаться с окружающим его миром не только словами. На Сашулю очень странно реагировали собаки, кошки и даже шустрые воробьи: они как будто видели в нём собрата или по крайней мере принимали за своего. А когда мы завели котёнка, я частенько наблюдала такую сцену: сидят эти два малыша на ковре, смотрят друг на друга и проникновенно молчат. Молчат – ни писка, ни вяка, ни мявка, но полное ощущение, что ребёнок и котёнок разговаривают и прекрасно понимают друг друга.

Сказки об Эххленде, которые я ему рассказывала, мой сын слушал так, что мне даже становилось немного не по себе: казалось, он вот-вот прервёт меня и скажет «Нет, мам, это было не так…».

А главное – от Шепотка исходило странное нечто (даже не знаю, как объяснить). Ну, как будто свет невидимый, что ли… Такой тёплый свет, от которого становится хорошо-хорошо. И ещё – этот свет как бы вымывал всю скопившуюся у меня в душе грязь. Да, да, не смейтесь, вымывал! Мне рядом с моим сыном даже дышать было легче: куда-то исчезали и злость, и вечная моя насторожённость, и кое-какие другие заморочки.

Мама и Петрович ничего особенного не замечали, но я-то видела, что они оба словно скинули с плеч десяток лет и помолодели – помолодели, честное слово! В движениях дяди Лёши появилась юношеская гибкость, а маманя после напряжённого трудового дня бегала по магазинам задрамши хвост, осуществляя свою идею фикс: купить любимому внуку игрушку некитайского производства.

В два с половиной года Шепоток полёз к компьютеру, причем интересовали его вовсе не игры. Когда я выходила в Интернет, он уютно устраивался у меня на коленях и задумчиво смотрел на дисплей.

– Там можно встретить знакомых, – объяснил он, когда я спросила, что он там хочет увидеть. Я сначала не поняла, а потом меня как окатило: я вспомнила, что эххи забираются в наш виртуал. Так вот каких «знакомых» искал на мониторе мой сын…

Воспитательницы в детском саду его обожали (даже, по-моему, немножко завидовали мне), а другие дети тянулись к нему, как котята к блюдечку с молоком. Шепоток мог одним своим присутствием на корню загасить любую ссору – типа миротворец трёхлетний. И лишь однажды он сам стал причиной недоразумения.

Когда я в тот раз его забирала, ко мне подошла воспитательница группы Регина – мы с ней уже были как бы подружками – и рассказала, как мой Саша довёл до слёз одну девочку.

– Он не нарочно, – пояснила она извиняющимся тоном, – просто я привыкла к тому, что где твой сын, там слёз не бывает.

А дело было вот в чём.

Эта девочка принесла в садик маленький компас, и детишки увлечённо следили за шевелением его светящейся стрелки. Но тут к ним подошёл мой сын, и… стрелка взбесилась: она начала описывать круги и беспорядочно дёргаться во все стороны. Маленькая хозяйка ударилась в рёв – игрушку сломали!

– А он что? – спросила я Регину, имея в виду Шепотка. – Успокоил её, нет?

– А он только посмотрел на компас, сказал «Примитивно» – по-взрослому так сказал, рассудительно, – и отошёл. Стрелка успокоилась, но Инночка ещё долго хныкала. Ерунда, конечно, просто вокруг твоего Сашеньки всегда было всё спокойно, а тут вдруг…

– Да конечно ерунда, Регин, – сказала я. – Пустяки, не бери в голову. Пока, меня дома ждут!

Взяв Шепотка за руку, я привычно окунулась в исходившее от него тепло, и вскоре забыла всю эту историю.

А зря: я ещё не знала, что тревожный звоночек уже прозвенел…

* * *

– Случай из ряда вон выходящий, – подтянутый человек с военной выправкой, явно не соответствующей его гражданской одежде, был заметно взволнован. – Кажется, на это раз мы столкнулись…

– Если кажется, надо крестится, – брюзгливо перебил его другой человек, сидевший за монументальным столом из числа тех монстров середины прошлого века, которых теперь можно найти разве что в антикварных магазинах. – Излагай суть, а выводы оставь при себе.

– Есть излагать суть! В рамках секретной программы «Дети-уникумы» производилась плановая проверка дошкольных учреждений…

– Короче, майор. Я тебя когда-нибудь расстреляю за твою привычку к словоблудию.

– Есть, товарищ генерал. В одном из детских садов на Большой Охте был обнаружен мальчик, Саша Ф. Возраст – три с половиной года. Общие сведения – здесь, в распечатке.

Сидевший за столом быстро пробежался по бумаге колючими глазками и хмыкнул, агрессивно шевельнув ёжиком седых волос:

– Читать-писать-считать в три года… Не вижу ничего особенного.

– Это ещё не главное. При опросе персонала одна из воспитательниц сообщила, что этот мальчик выделывал какие-то фокусы с компасом – сводил с ума магнитную стрелку.

– И?

– И тогда я проверил его детектором биополя. Результат, – майор протянул шефу ещё один лист бумаги.

– Ого!

– Так точно, товарищ генерал, «ого». Детектор зашкалило. Этот мальчик генерирует огромную энергию непонятного происхождения. Он «светит» так, что…

– Так, – обладатель седого ёжика остановил подчинённого коротким жестом. – Взять под наблюдение. Круглосуточно. Глаз с него не спускать. С мамаши – тоже. Кто отец?

– Неизвестно, товарищ генерал. Уточняем. Может, передать этого мальчишку нашим учёным? Правда, ему нет ещё и четырёх…

– Вот именно. Как тебе известно, детей-уникумов младше пяти лет нельзя подвергать плотному изучению – спецы считают, что это может повредить их психике и вызвать в ней необратимые изменения. А в этом случае расстреляют уже меня, чего мне совсем не хочется. Так что – следить, фиксировать – всё, до мелочей! – но без изъятия из привычной семейной обстановки. И – безопасность объекта и его матери. Головой ответишь. И яйцами.

– Так точно, товарищ генерал! – майор молодцевато щёлкнул каблуками.

Выходя из кабинета начальства, он бросил взгляд на старинный плакат «Т-с-с-с, враг подслушивает!», висевший на стене, и мысленно усмехнулся: чудит старик, всюду ему враги мерещатся. Тяжёлое наследие «холодной войны»…

* * *

– Ну, зачем звал? – деловито спросил человек в тёмных очках, садясь за столик на открытой веранде небольшого уютного кафе на пешеходной улице. Несмотря на близость центра города, людей здесь – особенно в это время дня – было немного.

– Вчера я хакнул наши свежие файлы под грифом «Совсекретно», – ответил ему уже сидевший за столом человек с незапоминающейся внешностью. – Есть товар.

– Покажи, – темноочковый раскрыл лэптоп, жестом подозвал официантку и небрежно бросил ей: – Сто коньяку и кофе, киска.

Неприметный, быстро и как-то воровато оглядевшись по сторонам, вынул из кармана флэш-карту и протянул её собеседнику. Тот вставил флэшку в разъём, с полминуты смотрел на дисплей, потом поднял глаза.

– Покатит. Цена?

– Тройная. Баксами. Доллар за последнее время хоть и похудел, но всё ещё упитан.

– Не подавишься, Шуруп?

– Нет, Монстр. Деньги вперёд – тогда получишь имя, адрес и фото этого малолетнего чуда.

– Лады. Но учти, если ты впаришь нам туфту…

– Куда я денусь с подводной лодки… Я знаю, с кем имею дело: если я солью вам дезу, вы меня закопаете или, что ещё хуже, сдадите моему начальству.

– Мне нравится ход твоей мысли, – кивнул человек в очках, потягивая коньяк. – На, держи.

Хакер по кличке Шуруп заглянул внутрь поданного ему бумажного конверта, сунул туда пальцы и прошёлся по толстой пачке купюр со скоростью банкнотосчётной машинки. Удовлетворённо кивнув, он достал ещё одну флэшку и отдал её Монстру.

– Заплатишь за меня? – спросил он, вставая. – Двойной кофе со сливками, и…

– Не грузись, крохобор. Заплачу – ты у нас на довольствии. Канай себе с богом.

Человек в тёмных очках не стал смотреть вслед человеку с неприметной внешностью – шурупу, плотно ввинченному в программу «Дети-уникумы», – темноочковый предпочитал беззастенчиво раздевать глазами проходивших мимо девушек. И в отличие от хакера, он не чувствовал себя в напряжении, потому что хорошо знал: встречи в людных местах зачастую привлекают гораздо меньше внимания, чем рандеву на глухих пустырях. В таких кафе из рук в руки каждый день переходят крупные суммы денег – город задыхается от автомобильных пробок, и деловым людям не так просто совместить свои извилистые маршруты.

Неспешно допив кофе, Монстр нажал несколько кнопок на сотовом телефоне.

– Мистер Твистер? Вы интересовались редкими насекомыми? У меня есть для вас экзотический экземпляр.

* * *

– Вот так, рыцарь, – Причесах убрал со стола магический шар и сел; деревянное кресло скрипнуло под тяжестью его грузного тела.

– Значит, – герцог де Ликатес задумчиво посмотрел в окно хижины на реку и степь, раскинувшуюся за рекой, – в том далёком мире растёт сын его величества? А ты не ошибся? Хотя что это я: маг твоего уровня и ошибка – понятия малосовместимые. Шумву-шах знает?

– Я не счёл нужным ему сообщать. Умолчать и солгать – это разные вещи. А сам он вряд ли узнает об этом – поток информации огромен, и если специально не интересоваться… А интересоваться его величество не будет: он уже и думать забыл об этой девчонке, к тому же королева Окостенелла сделает всё, чтобы король о ней и не вспоминал. Тревожно другое: вокруг этого малыша закручивается тугой узел – я это ощутил. Похоже, сын Алины многое значит, причём не только для мира Третьей планеты системы Жёлтой звезды, но и для нас, эххов, и даже…

– Этот мальчик кое-что значит и для меня, – перебил стража правитель Ликатеса.

– Точнее, не он, а его мать? – спросил Причесах, внимательно глядя на рыцаря.

– Да, – спокойно подтвердил Хрум. – Но мать и дитя неразделимы, и поэтому…

– И поэтому ты хочешь…

– …и поэтому я хочу отправиться в её мир. В Эххленде спокойно, и мои нобили сами справятся с текущими делами. Ты мне поможешь, страж Рощи?

– Помогу, – Причесах кивнул, – и даже дам тебе свою фантомную оболочку, хорошо знакомую Активии, то есть Алине. Надеюсь, боевому магу твоего ранга не надо напоминать о возможных неприятных последствиях опрометчивых действий в смежных Мирах?

– Не надо, – герцог усмехнулся. – Я знаю.

– Знать-то ты знаешь, но… Слушайся разума, а не сердца, рыцарь!

– Я постараюсь, страж.

* * *

А на Полуночной стороне Эххленда Вам-Кир-Дык, пребывавший в своей обычной ипостаси желчного сухощавого мужчины средних лет, с крючковатым носом и острыми, как у хищной птицы, чертами лица, вызвал для доклада своих ведущих специалистов, носивших знаковые имена Черномор, Черногор, Чернолес и Чернодыр. Владыка был раздражён без меры: хотя мятеж чересчур шустрого сынка ему удалось подавить, и бывший адмирал флота принц Им-Кир-Дык был успешно скормлен вечно голодным летучим гидрам, прощальный привет подлого дитяти давал о себе знать – суровый папаша страдал от подагры, наведённой прощальным заклинанием сыночка. Заклятье оказалось очень запутанным, и потому болезнь с трудом поддавалась излечению, несмотря на все усилия магов, – неудивительно, что Вам-Кир-Дык был зол, как скопище огненных демонов. К тому же во весь рост вставал вопрос о наследнике – ни один из отпрысков, подаренных властелину чёрными нимфами его гарема, не соответствовал высоким требованиям, предъявляемым к наследному принцу. Проклятая подагра мешала Чёрному Владыке заниматься полноценным сексом, а без этого сотворение качественного наследника представлялось весьма трудным делом даже для такого сильно продвинутого колдуна, каковым был властелин тёмных эххов. Поэтому Вам-Кир-Дык молча барабанил ногтями по подлокотникам трона, оставляя на драгоценном дереве выжженные отпечатки своих царственных пальцев. В свою очередь маги тоже помалкивали: они хорошо знали, на что способен владыка в таком состоянии, а также то, что накормить летучих гидр до отвала практически невозможно, и не спешили пополнить собой меню этих ненасытных тварей.

– Ну? – соизволил изречь Чёрный Владыка, не прекращая заниматься выжиганием по дереву. – Я услышу от вас хоть что-нибудь? Неужели нет ни малейшего луча тьмы в светлом царстве?

Маги боязливо переглянулись, мгновенно обменялись мыслями, и вперёд решительно шагнул Чернодыр. Конечно, он не меньше других опасался необузданного гнева повелителя, и вероятность посмертной реабилитации утешала его не больше, чем любого другого, однако Чернодыр владел искусством ныряния в межзвёздные провалы и полагал, что в случае чего сумеет смыться в параллельное измерение прежде, чем на его голову обрушатся (в прямом смысле слова) громы и молнии, и вернуться не раньше, чем владыка остынет. К тому же ему было что сообщить властелину.

– Вы помните эту историю с попаданкой, на которую упала астральная тень горской княжны Активии Отданон? – вкрадчиво начал чародей.

– Которая стала в итоге королевой Полуденной стороны? На память не жалуюсь, – угрюмо буркнул Вам-Кир-Дык, однако перестал выбивать пальцами дробь. – Я ещё хотел склонить её на тёмную сторону Силы…

– Чутьё вас не обманывало, – заметил Чернодыр, грамотно выдерживая соотношение между грубой лестью и информативной составляющей. – Эта девушка могла бы нам очень пригодиться…

– Но не пригодилась! – оборвал его Чёрный Владыка. – К чему ты её вспомнил?

– А к тому, ваше величество, – маг заторопился, косясь на пляшущие по мрачным стенам тронного зала багровые отблески, которые служили точным индикатором настроения повелителя, – что эта псевдо-Активиа, изгнанная из Эххленда решением Шумву-шаха и возвращённая в свой родной мир, стала там матерью – матерью сына эльфийского короля!

– И что из этого? Не уловил…

– А то, владыка, что это её дитя – дитя двух миров – может…

На этот раз Вам-Кир-Дык уловил – мысли куда быстрее слов.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал он с видимым интересом. – Продолжай, продолжай…