Текст книги "Крылья Севастополя"

Автор книги: Владимир Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Ночью будем пробиваться в горы, к партизанам. Но для этого надо продержаться еще один день.

Раненые рассказывали, что это был день ада. Фашистские самолеты пикировали, бомбили и обстреливали безнаказанно, потому что наших истребителей в воздухе уже не было. Артиллерия врага «перепахивала» каждый метр аэродрома. Но когда гитлеровцы в очередной раз кидались в атаку, их встречал дружный огонь.

Выстояли севастопольцы и в этот день! А когда наступил вечер, Михайлов с автоматом в руках повел группу на прорыв. Дважды моряки бросались врукопашную, но пробиться не могли – слишком неравными были силы.

Оставив раненых в землянке, вырытой в высоком обрыве берега, Михайлов повел бойцов на прорыв в третий раз. Падали убитые на каменистую землю, но живые пробивались вперед. В последнюю минуту, когда уже брешь была пробита, у ног комиссара разорвался снаряд. Он успел крикнуть:

– Вперед, братцы!

А может, он произнес эти слова еще до того, как разорвался снаряд… [132]

Враг в Севастополе. Мы понимали это, но примириться не могли. И вот сообщение Совинформбюро: «По приказу Ставки Верховного Главнокомандующего наши войска оставили город Севастополь…» Слова падают, как тяжелые камни, болью отзываются в сердце.

Мы стоим у репродуктора тесной группой, объединенные общим горем, слышим знакомый голос Левитана: «Сколь успешно выполнил Севастопольский гарнизон свою задачу, это лучше всего видно из следующих фактических данных. Только за последние 25 дней штурма Севастопольской обороны полностью разгромлены 22, 24, 28, 50, 132-я и 170-я немецкие пехотные дивизии и четыре отдельных полка, 22-я танковая дивизия и отдельная мехбригада, 1, 4-я и 18-я румынские дивизии и большое количество частей из других соединений. За этот короткий период немцы потеряли под Севастополем до 150 тысяч солдат и офицеров, из них не менее 60 тысяч убитыми, более 150 танков, до 250 орудий. В воздушных боях над городом сбито более 300 немецких самолетов. За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 тысяч своих солдат убитыми и ранеными. В боях за Севастополь немецкие войска понесли огромные потери, приобрели же – руины»…

…Прошли годы, десятки лет. Многое стерлось из памяти, но тот горестный день остался со мной навсегда. Словно это было вчера, вижу бледное, с дрожащими губами лицо Дмитрия Кудрина, окаменевший взгляд Евгения Акимова и слезы Николая Астахова. Балагур и острослов Астахов стоял онемевший, из его глаз одна за другой катились по щекам крупные слезы, он не замечал их…

Каждый по-своему прощался с Севастополем. Но даже в эти горестные минуты никто из нас ни на йоту не сомневался, что мы вернемся в этот город и поклонимся его священным руинам.

Ожидание

Осень 1942 года. За короткий срок фашистская бронированная армада проползла от Донбасса к берегам Волги, черной чумой разлилась по Дону, Кубани, Ставрополью, захватив огромную территорию юга нашей страны. И уперлась в стены Сталинграда.

Гитлеровские стратеги не скрывали своих намерений: после захвата Сталинграда двинуть войска на север, по правому берегу Волги, в обход Москвы с востока и на юг, [133] на захват бакинской нефти. Их манило Закавказье, выход к границам Турции, которая все еще соблюдала нейтралитет – шаткий, очень ненадежный, выжидательный, но соблюдала.

Над Сталинградом нависла смертельная опасность. Немцы сбрасывали листовки, в которых бахвалились: «Сопротивление бессмысленно. Судьба Сталинграда решена. Падение города – вопрос нескольких дней!»

Так думали немцы. А защитники Сталинграда отвечали все более стойким сопротивлением, с каждым днем оно крепло. Вся страна, весь мир следили за этой битвой, следили с болью и надеждой.

Все больше осложнялось положение на Черном море. Севастополь был уже в глубоком тылу врага, противник стоял в Новороссийске, под Туапсе, немецкие альпийские части лезли на кавказские перевалы. База Черноморского флота переместилась в Поти – в самый юго-восточный угол Черного моря. Дальше кораблям отступать было некуда.

Перебазировалась и наша отдельная авиаэскадрилья особого назначения, которой командовал майор М. В. Виноградов. Как уже упоминалось, эскадрилья была создана из целого 116-го авиаполка, который до этого воевал в Севастополе. Теперь же самолетов осталось мало, летать практически было не на чем. Мы стали «безлошадными». Только иногда один-два экипажа вылетали на разведку в море, на поиск караванов и подводных лодок противника. Но по-настоящему боевыми эти редкие полеты мы не считали.

Особое же назначение эскадрильи заключалось в том, что перед нами была поставлена задача: готовиться к перегонке самолетов из Америки через Дальний Восток. Мы с энтузиазмом засели за карты и книги: изучали маршруты, рельеф местности, новые способы навигационного обеспечения дальних полетов в незнакомых районах, материальную часть самолетов.

Но время шло, а командировка за новыми самолетами все откладывалась и откладывалась.

Мы по– прежнему оставались в положении «безлошадников». А другие летали. И хорошо летали. Добрые вести шли с соседнего аэродрома, где базировались пикирующие бомбардировщики Пе-2 40-го авиаполка. Там были Василий Мордин, Андрей Кондрашин, Иван Корзунов, Иван Филатов, Дмитрий Лебедев, Слава Богомолов, Анатолий Коваленко, Федя Волочаев и другие наши друзья-севастопольцы. [134] О их боевых делах мы знали из рассказов знакомых летчиков, из очень редких писем, которые присылали друзья, а больше всего -из заметок в газете «Красный Черноморец».

Однажды из штаба ВВС сообщили: на перевале Санчаро, от которого идет путь на Сухуми, сложилось угрожающее положение, вражеские автоматчики по узкой тропинке просочились на южный склон гор. Необходимо найти эту тропинку и закрыть ее. Эту задачу поручили Андрею Кондрашину со штурманом Вячеславом Богомоловым (на счету Кондрашина уже было 200 боевых вылетов, грудь его украшали 2 ордена Красного Знамени). Ведомым пошел экипаж лейтенанта Михаила Плохого.

Кондрашин и Богомолов не раз уже ходили на этот злополучный перевал, бомбили его северные склоны, знали там каждый выступ. Но искать с воздуха узкую тропинку им еще не приходилось. И все же они нашли ее: вилась она по краю крутого обрыва, а над ней, надежно прикрывая сверху, нависал огромный «козырек» скал. Они пролетели так низко, что отчетливо увидели, как один за другим, прячась под «козырьком», карабкались вражеские автоматчики, собираясь на небольшой площадке под скалой.

Набрали высоту, зашли на боевой курс, прозвучала команда Богомолова: «Пошел!» Бомбы понеслись навстречу земле. И на этот раз Богомолов не промахнулся: взрывы перечеркнули тропинку, «козырек» рухнул, отрезав путь автоматчикам.

В тот же день из штаба 371-й стрелковой дивизии пришла радиограмма: «Командиру 40-го авиаполка подполковнику Морковкину. Благодарим за поддержку. Все бомбы легли в цель».

Через несколько дней – новое задание. На аэродроме Майкоп враг сосредоточил более 50 новейших истребителей, представлявших большую угрозу для наших самолетов. Командование ВВС ЧФ решило нанести по аэродрому удар одновременно с воздуха и с земли. Операция разрабатывалась тщательно. Особенно ответственная задача ставилась перед десантниками: уничтожить самолеты на аэродроме, а затем отойти в горы.

23 октября в 22 часа одиннадцать бомбардировщиков легли курсом на Майкоп. Через несколько минут следом вылетели два истребителя И-15 бис. В точно назначенный час бомбы посыпались на аэродром и железнодорожную станцию, истребители начали «гасить» прожекторные [135] установки. На аэродроме вспыхнули пожары, осветив летное поле.

В это же время к аэродрому подошли два транспортных самолета Ли-2 и один четырехмоторный гигант ТБ-3 с 40 парашютистами-десантниками на борту. Командира роты капитана Михаила Орлова и его «хлопцев» мы уже успели хорошо узнать – больше месяца жили бок о бок, когда они готовились к своему ответственному заданию (мы не знали, к какому) в нашей части. И вот настал их час. Несмотря на основательную «обработку» аэродрома, враг встретил транспортников плотным зенитным огнем. Снаряд попал в бензобак ТБ-3, самолет тотчас охватило пламя. Десантникам пришлось прыгать из горящей машины в лучах прожекторов, под градом пуль и снарядов. Самолет упал недалеко от аэродрома и сгорел. Из экипажа чудом спасся один командир корабля С. П. Гаврилов, который присоединился к парашютистам.

В этой необыкновенно сложной обстановке моряки-парашютисты захватили аэродром и начали термитными гранатами уничтожать истребители. Когда вспыхнули две зеленые ракеты – сигнал к отходу, – на аэродроме уже пылало более двадцати самолетов.

Отход был трудным. Отряду пришлось пробиваться через кольцо оцепления. Прорваться удалось не всем, но большинство участников десанта все же ушло в горы. Двадцать парашютистов за отличное выполнение задания были награждены орденами Красного Знамени.

В те дни разлетелась весть о подвиге младшего лейтенанта Михаила Борисова. В 62-м истребительном авиаполку шло партийное собрание, когда прозвучала команда: «На вылет!» На Новороссийск шло пять Хе-111. Пара истребителей ЛаГГ-3 взмыла в воздух. Ведущим был командир звена Михаил Борисов, ведомым Василий Холявко. Борисов в полк прибыл всего месяц назад, но уже сбил три самолета.

Воздушный бой разгорелся на подходе к Цемесской бухте, на виду у всего полка. Чтобы сбить врага с боевого курса, Борисов атаковал ведущий самолет. Атака была стремительной, дерзкой. Хе-111 начали разворачиваться в море, бросая бомбы куда попало. Холявко в это время атаковал замыкающего «хейнкеля» и сбил его. А у Борисова случилась беда: во время атаки вспыхнул самолет. Нужно было немедленно выбрасываться с парашютом. Но коммунист Борисов принял другое решение… Все, кто был на аэродроме, увидели вдруг, как горящий ЛаГГ-3 врезался [136] в стабилизатор вражеского самолета. Обе машины полетели вниз. И тут произошло небывалое: падая, истребитель врезался еще в один «хейнкель», летевший ниже, и сбил его.

Так в одном бою Михаил Борисов таранил два самолета врага. Отдал свою жизнь, но не пропустил врага к городу. Товарищи поклялись отомстить врагу за гибель героя. И клятву свою сдержали: в этот день еще 19 самолетов врага нашли свою гибель на подходах к Новороссийску. Летчик 2-й эскадрильи лейтенант Константин Егоров сбил четыре вражеских самолета.

Трудное время переживала черноморская авиация. Не хватало новых истребителей, совсем мало было современных бомбардировщиков, а перевооружение гидроавиации и вовсе затянулось: новые гидросамолеты не поступали, а на колесные машины нас не сажали. О Ту-2 и американских «бостонах», которыми уже вооружали армейскую авиацию, мы знали только понаслышке, даже бомбардировщик ДБ-3ф, основной серийный в нашей авиации, нам был недоступен пока.

Изредка летали на разведку в море все на тех же МБР-2. И нередко теряли друзей – опытных летчиков, верных товарищей. Не вернулся из полета Кудрин, дорогой наш Митрич. Я потерял чудесного товарища – внимательного, чуткого, надежного, прекрасного летчика. Три года мы летали то в одном экипаже, то рядом. До войны дружили семьями. И вот теперь Митрича нет. Погиб и штурман Василий Дыбко.

Но все наши беды затмила великая радость: Сталинград! Теперь это слово было у всех на устах. 19 ноября 1942 года мощный грохот артиллерии возвестил миру о начале контрнаступления советских войск. С северо-запада и юга наши войска пошли на соединение, встретились у Калача и замкнули кольцо вокруг Сталинграда, окружив 330-тысячную вражескую группировку.

В эти дни меня приняли в ряды ленинской Коммунистической партии.

Очень скоро произошли коренные изменения и на юге. Войска Южного и Закавказского фронтов перешли в решительное наступление и к середине февраля 1943 года освободили Северный Кавказ от гитлеровских захватчиков.

Враг думал отсидеться за сильно укрепленной «голубой линией» на Таманском полуострове. В его руках еще находился Новороссийск – крупнейший порт на восточном [137] побережье Черного моря. Наши войска при поддержке кораблей Черноморского флота вели наступление севернее города, но операция особого успеха не имела. Тогда было принято решение высадить морской десант западнее Новороссийска.

Несколько наших экипажей, у которых еще сохранились МБР-2, срочно перебазировали в Геленджик. Среди них были и мы с Григоровым. Вновь будто повеяло севастопольским духом: мы делали по 3-4 боевых вылета за ночь на бомбоудар в районе Абрау-Дюрсо и Южной Озерейки.

Неожиданно пришла срочная телефонограмма от флагштурмана ВВС ЧФ Бушмакина: мне, Ивану Мухину и Петру Родионову – трем штурманам – немедленно явиться на КП ВВС. Утром мы уже были на КП, а оттуда нас перебросили на аэродром, где стоял 5-й гвардейский минно-торпедный. И никаких разъяснений: приказ есть приказ. Только вечером 2 февраля нас вызвал начальник штаба ВВС генерал Савицкий и объяснил задачу: вечером 3 февраля в районе Новороссийска предстоит выброска воздушного десанта. Цель – помочь морскому десанту высадиться западнее Новороссийска. Три транспортных самолета ПС-84 с десантниками уже ждали нас, штурманов-ночников, хорошо знающих район высадки.

Нам вручили карты крупного масштаба, где были обозначены не только населенные пункты, но каждая сопка, каждая тропка. Главное условие: выбросить десантников в точно обозначенное место и в точно назначенное время с интервалом в одну минуту между группами. Первым выбрасывает Мухин, вторым – я, третьим – Родионов.

За ориентировку мы не беспокоились – район этот знали хорошо, да и синоптики обещали приличную погоду. Впрочем, даже в ненастье место высадки найти было нетрудно благодаря отличному ориентиру – горе и озеру Абрау-Дюрсо, от них до места выброски рукой подать. Надо только точно рассчитать время полета.

Днем познакомились с десантниками. Чудесные ребята! Молодые, здоровые, сильные – все как на подбор! И ни тени смущения перед смертельно опасной операцией. Шутят, веселые истории рассказывают.

Вечером собрались на аэродроме. Десантники – при полном вооружении, с парашютами. На этот раз притихшие, сосредоточенные, словно совсем другие парни. Прозвучала команда: «По самолетам!» Руководит посадкой знакомый нам капитан Михаил Орлов. О храбрости его [138] воспитанников среди черноморцев ходили легенды, ведь именно они осуществили дерзкий налет на аэродром Майкоп.

Один за другим взлетели самолеты. Ночь – темная, облачная.

Идем вдоль побережья. К Новороссийску подошли на две минуты раньше расчетного времени. На траверзе Абрау-Дюрсо пришлось сделать небольшую «коробочку» – погасить избыток времени.

Когда приблизились к точке сбрасывания, впереди увидели вспышки зенитных снарядов – немцы встречали самолет Мухина. Значит, мы пришли вовремя.

Все внимание на землю.

– Приготовиться! – даю команду.

Распахивается дверца самолета. Холодный воздух врывается в фюзеляж, вихрит пыль. Слышны даже хлопки зенитных разрывов. Но сейчас не до них.

Вот знакомый ориентир.

– Пошел!

Проваливаются в бездну парашютисты. Что там, на земле, мы не видим. Надеемся на лучшее.

Счастливого вам возвращения, ребята!

В тот же вечер 3 февраля 1943 года началась героическая эпопея Малой земли, которая сыграла важную роль в освобождении Новороссийска и всего Таманского полуострова.

Успешный ход событий на юге положительно отразился и на судьбе нашей эскадрильи: наконец-то и нам дали самолеты – настоящие, боевые ДБ-3ф! Я снова оказался в одном экипаже с Миней Уткиным. И уже надолго – почти до конца войны.

Ждали решения своей судьбы: в какую часть вольют? Поговаривали, что в 5-й гвардейский минно-торпедный полк, которым командовал Герой Советского Союза Токарев. Полк знаменитый, на его счету много славных боевых дел. Но попасть в гвардейскую часть нам не суждено было: на Черноморском флоте создавался новый авиаполк – разведывательный, и наша эскадрилья в полном составе вливалась в него. [139]

Глаза флота

Наступала весна – щедрая южная весна. Горы Крыма покрылись сочной зеленью, в долинах зацветали сады, безбрежным зеленым морем расстилалась степь. Все это было близко и дорого нашему сердцу.

А жестокий враг еще держался на Кубани, сидел в Крыму, бродил по дорогам Украины. Зажатый на Таманском полуострове, он не собирался оставлять последний рубеж на Кубани, гитлеровская пропаганда трубила о новом; «окончательном» летнем наступлении, о новом секретном оружии, которое решит исход войны в пользу Германии.

Нас ждали Керчь, Севастополь, Одесса. С приходом весны активизировались действия на фронтах, и командованию Черноморским флотом необходимо было знать обстановку на огромном Черноморском театре. Знать постоянно, ежедневно. Для этой цели и был создан 30-й разведывательный авиаполк ВВС ЧФ, основу которого составила наша эскадрилья.

До этого дальнюю разведку вели отдельные экипажи бомбардировочной авиации. Существовала и отдельная разведывательная эскадрилья, но она была вооружена самолетами Пе-2, для которых даже полет на Севастополь был проблемой; о дальней, тем более – систематической разведке и говорить не приходилось.

Теперь же нашему полку предстояло днем и ночью, летом и зимой, в ясные дни и непогоду проникать в глубокие тылы противника, разведывать его морские базы, аэродромы и коммуникации, следить за всеми его действиями, разгадывать его замыслы. Ни один конвой, ни один корабль не должен пройти незамеченным! Полк призван был стать глазами флота – зоркими и неутомимыми, неусыпно следящими за огромным театром боевых действий, раскинувшимся на многие тысячи километров.

Для успешного выполнения этой задачи требовались опытные летные кадры. В работе разведчиков есть одна существенная особенность: каждый экипаж выполняет задание самостоятельно, один по многу часов находится над территорией врага, и от его опытности, умения разобраться в любой обстановке порой зависит успех нескольких частей, а иногда всей ударной авиации или целого флота.

Особенно большая ответственность при разведке ложится на штурманский состав. Если при полете на бомбоудар большой группы самолетов успешное выполнение задачи [140] зависит от умения штурмана ведущего экипажа построить противозенитный маневр, точно выйти на боевой курс, рассчитать угол сбрасывания в зависимости от высоты полета и скорости самолета, от силы ветра и точности исполнения ведомыми команды ведущего, то в разведке – совсем иное дело. Полет на дальнюю разведку всегда продолжителен, нередко – на пределе возможностей. Штурман ведет расчет всего полета, определяет время прохождения над каждой целью, обеспечивает надежную ориентировку в воздухе, рассчитывает расход горючего, чтобы обеспечить благополучное возвращение на аэродром. Он ведет фотографирование всех объектов, определяет обстановку над каждым портом, аэродромом, подсчитывает количество и классы кораблей и типы самолетов, данные радирует в свой штаб. При необходимости осуществляет наведение бомбардировочной или торпедоносной авиации на обнаруженный в море караван, чтобы обеспечить точный и неожиданный удар по кораблям. Штурман – мозговой центр разведывательного экипажа. Он выполняет основной объем работы по добыче разведданных, по точности и качеству информации. От его квалификации в основном зависит успех воздушной разведки.

А кроме того, штурман отвечает еще и за переднюю полусферу, чтобы не прозевать появление истребителей противника (за заднюю полусферу отвечают стрелок-радист и стрелок). И все это на большой высоте – 8-9 тысяч метров, где без кислородной маски не обойтись, а температура воздуха за бортом даже летом выше 50 градусов мороза не поднимается.

В общем условия работы достаточно трудные.

В нашей эскадрилье летный состав был опытный, получивший боевую закалку в осажденном Севастополе. Но воздушную разведку нам пришлось осваивать по существу заново. Особенно – дальнюю, поскольку именно нашей эскадрилье дали самолеты с большим радиусом полета – ДБ-3ф, а несколько позже – американские «бостоны». Надо было учиться. Командир полка подполковник Христофор Александрович Рождественский, штурман полка майор Иван Михайлович Панчишный, начальник оперативного отдела штаба полка Николай Иванович Климовский учебе придавали особое значение. Да и мы понимали, что за каждый промах придется дорого расплачиваться, возможно, жизнью всего экипажа.

Нам повезло, поскольку рядом летали Владимир Скугарь и штурман Владимир Василевский, имевшие большой [141] опыт воздушной разведки на Пе-2. Теперь они перешли на новые машины, и каждый их полет был настоящей школой для нас.

Известно, что основа разведки – фотографирование. По качеству фотосъемок можно судить о том, насколько разведчик овладел своим сложным искусством. Сфотографировать небольшой объект сравнительно просто, но гораздо сложнее заснять маршрут в несколько десятков километров, особенно, если этот маршрут имеет отклонения, изгибы.

Впервые над разрешением этого вопроса Василевский призадумался при фотографировании порта Мариуполь, расположенного полукольцом в 30 километров. Порт прикрывался большими силами зенитной артиллерии, в воздухе почти непрерывно барражировали истребители противника. Чтобы произвести фотосъемку, нужно было сделать несколько заходов, находиться в районе цели продолжительное время, непрерывно подвергаясь атакам истребителей. Василевский стал думать: как сфотографировать порт за один заход? И нашел неожиданное решение – использовать при съемке крен самолета. Машина, находясь в крене, делала мелкий вираж, и весь необходимый маршрут при монтаже выглядел красивым, аккуратным полукольцом. Очень скоро «крены» вошли в повседневный обиход разведчиков.

Летчик капитан Скугарь, с которым Василевский летал с начала 1942 года, так характеризовал его: «Володя – бог разведки. Иногда заставляет меня держать самолет в таком положении, что становится страшно. А он только повторяет: «Так, так. Еще кренчик. Правый, правый. Придержи, придержи». Легко сказать – придержи! Зато уж снимки всегда получаются отличнейшие. А видит он все – и на земле, и на воде».

Действительно, Василевский с поразительной быстротой и точностью успевал запечатлеть все мелочи, даже, на первый взгляд, незначительные. Вылетая, скажем, на разведку порта, он никогда не пренебрегал возможностью «мимоходом» выведать и откуда бьют зенитки, и сколько вагонов стоит на железнодорожных путях, и какое количество эшелонов сосредоточено на разъездах, и куда они следуют, и какие самолеты базируются на аэродроме, и сколько их.

Двести боевых вылетов на дальнюю разведку – таков был к моменту нашего знакомства боевой счет одного из лучших воздушных разведчиков Черноморского флота. [142]

К тому времени грудь Владимира Василевского уже украшали три боевых ордена – это ли не убедительное доказательство его мастерства?

Ну а мы пока учились. Ловили каждое его слово, старались использовать его опыт в новой для нас работе. Правда, не всегда все получалось так, как хотелось.

Летчик Александр Рожков и штурман Иван Ковальчук до прихода в разведывательный полк уже успели пройти большую боевую школу. Еще в первые дни войны они со своей группой осуществили налет, поразивший дерзостью даже бывалых летчиков: днем, без прикрытия истребителей, повели группу МБР-2 на бомбоудар по военно-морской базе Сулина, проявив при выполнении задания хладнокровие, выдержку и мастерство. Удар был точным: потоплены транспорт, два сторожевых катера, несколько других судов. Наши самолеты без потерь возвратились на свой аэродром.

А тут едва ли первый их полет на разведку чуть не закончился катастрофой.

Экипаж получил задание: произвести воздушную разведку с фотографированием вражеского порта. Вначале все шло благополучно: быстро набрали заданную высоту и еще издали заметили четкие контуры порта. Легли на боевой курс. Видимость была хорошая, и штурман, глянув налево, где был расположен аэродром противника, ясно увидел две пары истребителей, идущих на взлет. Безусловно, на перехват разведчика. «Невелика беда, – решил он, – пока наберут высоту, мы успеем сфотографировать и уйти далеко в море, в безопасную зону».

Вот уже порт. Пора включать фотоаппарат. Ковальчук нажал на рычажок, но лампочка не загорелась! Аппарат не работал! Как же так, перед взлетом он лично проверил аппаратуру, она работала безотказно, а теперь… Что же случилось?

– Саша, фотоаппарат не работает, веду визуальное наблюдение, – доложил он Рожкову.

Самолет уже над портом. Ковальчук внимательно смотрит вниз, запоминает расположение судов у причалов, а в голове одна мысль: «Что с аппаратом?» Вспомнились веселые слова Василевского: «Аппарат не работает – стукни его, может, испугается, замигает. Не замигает – хватайся за предохранитель, это он, гад, сгорел, заменить надо». Ребята тогда смеялись, но на ус мотали. И Ковальчук тоже. «А вдруг?» – мелькнула мысль. [143]

Порт прошли.

– Отворот! – скомандовал Ковальчук. А сам с тайной надеждой стукнул кулаком по коробке управления. Лампочка не реагировала. Он торопливо выдернул предохранитель, отбросил в сторону, не разглядывая, поставил новый. И лампочка весело замигала!

– Аппарат работает! – крикнул он Рожкову.

Самолет уже проскочил береговую черту, уходил в море.

– Что будем делать? – спокойно спросил Рожков. – Пойдем на новый заход?

– Взлетело две пары истребителей.

– Черт с ними, авось проскочим, без фото возвращаться нельзя.

И Рожков, как заправский истребитель, заложил головокружительный вираж: надо спешить, чтобы успеть проскочить порт до подхода истребителей.

Снова внизу порт.

– Аппарат включен, работает, – доложил Ковальчук.

Еще несколько секунд – и порт позади, можно выключать фотоаппарат, задание выполнено. И в этот момент раздался голос стрелка:

– Сзади, на нашей высоте восемь «Фокке-Вульф-190», идут на сближение.

Восемь «фоккеров»! Новейшие истребители с самым мощным вооружением! Если догонят, разведчику не отбиться. Спасение одно – подальше в море. Рожков до отказа отжимает сектора газа, моторы с визгом набирают обороты, самолет дрожит от напряжения. На максимальной скорости, со снижением Рожков начал уходить в море, за ним – вражеские истребители строем фронта.

Двадцать долгих напряженных минут длилась эта бешеная гонка, двадцать минут летчик находился в величайшем напряжении, призывая все свои силы и умение, чтобы выжать максимальную скорость – от нее теперь зависела жизнь всего экипажа.

Берег остался далеко позади. Но и истребители подошли совсем близко. Ведущий – уже на дистанции огня. Стрелок поймал его в прицел, и самолет задрожал от длинной очереди крупнокалиберного пулемета. «Фокке-Вульф-190» резко отвернул от устремившихся к нему нитей трассирующих пуль и, помахав крыльями, лег на обратный курс, к берегу. Остальные последовали за ним.

– Уходят! Видно, горючее поджимает, – доложил стрелок. [144]

Рожков облегченно вздохнул, убрал газ и только теперь вытер холодный пот, выступивший на лбу.

Через час они приземлились на родном аэродроме. В баках оставалось горючего на десять минут полета…

Но не всегда у разведчиков исход был таким счастливым.

В разведывательном полку мы снова встретились с Васей Мординым – его назначили командиром 1-й эскадрильи. Вася уже капитан, имеет два ордена Красного Знамени, орден Александра Невского. Немного посуровел внешне, а в остальном все такой же… «Авиа-Топтыгин» – так когда-то назвала его одна милая девушка Катюша. Но, думаю, что она просто не разглядела его как следует. Действительно, по виду Мордин несколько неуклюж. Всегда спокоен, сдержан, немногословен. Но в глубине души его постоянно таится скрытый огонь, и когда он вспыхивает, замкнутое сосредоточенное лицо Васи меняется. Летает он с новым штурманом – Дмитрием Грималовским. Прежний – Федя Волочаев – остался на Пе-2.

Теперь мы встречаемся часто, ежедневно, а то и по нескольку раз в день, и все же найти время, чтобы посидеть рядом, поговорить по душам, вспомнить общих друзей, – не получается. Новая работа поглощает целиком.

В одном из полетов с Васей случилась беда. Предстояло на «бостоне» разведать аэродромы и порты противника. Значит, пять часов напряженного труда. Но командир полка знал: у Мордина «железная рука», поэтому на самые ответственные задания по авиаразведке посылал именно его.

…Экипаж сфотографировал вражеские объекты в заданном районе, передал по радио результаты наблюдения, и вдруг неожиданно обнаружил караван вражеских судов.

– Вызывай бомбардировщиков! – приказал Мордин радисту Калинину.

Горючего оставалось мало, пора было уходить, но Мордин упорно ждал подтверждения, что радиограмма принята. И в тот самый момент, когда Калинин наконец сообщил, что бомбардировщики поднялись в воздух, раздался тревожный голос стрелка Колодяжного:

– Слева четыре «мессера»!

Один против четырех! Мордин бросил самолет вправо, стал уходить подальше от берега, в скопление облаков. Спасительные облака были уже недалеко, когда «мессершмитты» догнали их самолет и открыли огонь. [145]

– Товарищ командир, я ранен, – услышал Мордин изменившийся голос Калинина.

– Крепись, дорогой! – ответил капитан.

Машину вновь сильно тряхнуло, и Мордин услышал в наушниках стон тяжелораненого штурмана. Еще взрыв – и острая, жгучая боль свела ногу. Брызнули стекла на приборной доске. Чем-то обожгло правый бок. Вздрогнул и захлебнулся правый мотор. Самолет бросило вправо, но Мордин удержал его…

Вот и облака, теперь уже бесполезные. «Мессеры» отстали, но до своего аэродрома – сотни километров. От перегрева может выйти из строя второй мотор, а внизу – берег, занятый врагом.

Но другого выхода нет, придется идти к родным берегам на одном моторе. Левую ногу летчик уже не чувствовал. Что с экипажем?

– Дима! Дима! – позвал он Грималовского. – Ты меня слышишь?

Штурман не отзывался. Не ответили и стрелки-радисты.

Превозмогая боль в боку, Мордин переставил правую ногу на левую педаль и сразу облегченно вздохнул: «Теперь дотяну!» Перебираясь от одного скопления облаков к другому, самолет упрямо шел в сторону Кавказа, к своему аэродрому. Мордин подумал было о парашютах и Крымских горах, где хозяевами были партизаны, но сразу же отбросил эту мысль – его друзья ранены.

Неожиданно откликнулся Грималовский:

– Вася, стрелки не отвечают, – простонал он, – наверное, ранены. Тяни до аэродрома… Курс сто градусов…

И замолк. А Мордин, истекая кровью, повел самолет дальше.

Почти два часа вел он израненный самолет через все Черное море к кавказским берегам. Управлять машиной с одним мотором было невероятно трудно: немели руки, самолет все время тянуло вправо, а силы неумолимо таяли. Я не видел лица Василия в ту минуту, но хорошо могу представить его: бледное, с испариной на лбу, упрямо сжатые губы и сталь в серых глазах. Он шел с небольшим снижением, чтобы не перегружать мотор, но и высоту старался сохранить: в критическую минуту, при посадке, каждый десяток метров может спасти от гибели.