Текст книги "Дверной проем для бабочки"

Автор книги: Владимир Гржонко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Под тяжёлыми шагами заскрипела лестница, и Билли увидел спускающегося к нему дядюшку Вольфа. Тот невозмутимо пыхтел и, заметив Билли, улыбнулся. В смокинге с белым жилетом и бабочкой дядюшка выглядел необыкновенно торжественным, но при этом деловитым и спокойным. Таким спокойным, что Билли даже усомнился в только что сделанном выводе.

– А, Билли, – сказал дядюшка, – а я искать… э-э… на Эллен?., для Эллен? Тьфу, ну что за блядский язык!

Билли показалось странным, что ругательства дядюшка произносил без запинки, на совершенно правильном английском. И сразу же удивился, что способен сейчас подмечать такие мелочи. Дядюшка подошел поближе и сообщил, что, когда выключилось электричество, он единственный не потерял присутствия духа, отправился наверх, нашёл щит с пробками и всё исправил – о, это пара пустяков! – а теперь ищет тётушку Эллен, у него к ней есть серьёзный разговор. Он заглянул во все комнаты, но тётушку не обнаружил. Только в одной из спален какой-то очень маленький ребёнок, увидев его, забрался под кровать. А он и не знал, что в доме есть дети. Ха! Дядюшка снова длинно, с удовольствием выругался на безукоризненном английском и хитро взглянул на Билли. Уж не сынок ли это фрейлейн Матильды, а?

Дядюшка опустился в кресло, а Билли всё никак не мог решить, что же ему делать. Он ещё раз посмотрел на камин. То ли стул уже прогорел, то ли его там никогда не было, но только угли бледно светились в прилежно раскрытой пасти. Может быть, он, Билли, ещё не пришёл в себя после выступления и голая несчастная Леди ему только привиделась? Но почему он до сих пор во фраке? И где же тётушка Эллен? А Матильда? Куда все подевались? Или это один из тёткиных сюрпризов? Похоже, что в квартире остались только он и этот странный самодовольный старик. Билли посмотрел на говорящего без умолку дядюшку, попытался вникнуть в ставшую неузнаваемой в жестких старческих губах мешанину английских и немецких слов и разобрал, что тот рассказывает о своём героическом прошлом… Дядюшка, оказывается, успел поучаствовать во Второй Мировой войне и даже был в Нормандии, да-да! И тон, и разгоревшиеся глаза герра Вольфа говорили о том, что он почти наверняка врёт, стараясь придать себе больше весу в глазах малознакомых родственников. Но Билли было не интересно слушать дядюшкины истории, ему хотелось разыскать тётушку Эллен и потребовать наконец объяснения всему происходящему.

Но в то же время обыденная болтовня старика, уютно расположившегося в кресле, настолько не вязалась ни с пляшущей на кухне окровавленной Леди, ни со сгоревшим в камине стулом, что Билли никак не мог решиться прервать герра Вольфа, как будто защищаясь его спокойствием и невозмутимостью от подступавшего со всех сторон безумия. А дядюшка всё говорил и говорил. Билли добросовестно вслушался и вдруг сообразил, что герр Вольф обстоятельно объясняет ему устройство печей, способных быстро и без потерь утилизировать сотни, если не тысячи трупов… Билли показалось, что сладковатый запах тлевшей в камине обивки превратился в плотное чёрное облако, мгновенно окутавшее дядюшку так, что Билли остались видны только мясистые, шевелящиеся от удовольствия кисти рук – очень белых на фоне повисшего в воздухе приторного кошмара.

Пузырь страха, то сжимавшийся, то раздувавшийся внутри, вдруг лопнул, и Билли, оставив неумолкающего старика, бросился бежать. Он понёсся вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, стремясь поскорее выбраться на улицу, как ныряльщик, у которого кончился кислород – на поверхность воды. Когда, не обращая внимания на заспанного швейцара, Билли выскочил на тротуар и побежал через дорогу, к парку, ему даже послышался чмокающий всплеск, как в бассейне… И только секундой позже он сообразил, что это визг тормозов.

Глава четвёртая

Отчаянный ужас, который вынес Билли на ночную улицу, так плотно охватил его ледяной ладонью, что, похоже, даже защитил от налетевшей машины. Билли почувствовал только резкий толчок. Ужас немного отступил, и на смену ему пришло совсем другое чувство. Билли не хватило времени разобраться, какое именно, потому что он сразу заговорил с перепуганным водителем ударившего его автомобиля, но догадывался, что чувство это, вопреки всему, приятное.

Когда Карлос в тупом отчаянии загнал разбитую машину в кусты Центрального парка, он ещё не очень понимал свои ощущения – и от непривычки разбираться в себе, и потому, что, похоже, запутался окончательно. В тот момент, когда из багажника, в котором лежал манекен, показалась живая женская рука, он испытал жутковатый восторг человека, падающего во сне в пропасть и осознающего, что это только сон… Мэри, его Мэри снова вернулась к нему! Пусть даже в образе ожившего манекена, Карлос был готов и к этому.

Ни Карлос, ни Билли почему-то совсем не удивились, что они, совершенно незнакомые и такие разные – обеспеченный человек из известной семьи и нелегальный мексиканский эмигрант – вдруг прониклись друг к другу доверием, как, наверное, происходит с людьми в большой опасности или в большой радости. Они почувствовали себя даже не родственниками, не близкими людьми, а как-то по-другому, тоньше и эфемерней, как чувствует хорошего актера и доверяет ему простодушный зритель, плачущий над выдуманной смертью героя легко, искренне, но без страданий. Эта близость не нуждалась ни в представлениях, ни во времени, в течение которого обычно присматриваются к незнакомцу, изучают его. Поэтому Карлос только перегнулся через сиденье, дотронулся до прохладной узкой ладони, а потом легко улыбнулся Билли и сказал:

– Это Она, понимаешь? Она пришла! А я, дурак, ехал за ней в Техас!

Билли сразу понял, что с этим мексиканцем произошло что-то очень важное, хотя и необычное. И тоже улыбнулся ему в ответ. Карлос застыл в неудобной позе, не выпуская из дрожащих рук Её извивающуюся беспокойную руку.

– Слышишь, – сказал он Билли, помрачнев, и упрямо наклонил голову с крупицами пота на узкой полоске лба, – я это… Я тут подержу Её, а ты вылезай из машины и открой багажник, ладно? Она там, ну ты увидишь… Я бы и сам пошел, да вдруг отпущу, а в багажнике окажется манекен…

Карлос понимал, что это глупость, что если Она захочет уйти, то никто Её не удержит, но всё равно пусть лучше так, пусть лучше этот увидит Её…. Карлос почему-то не стеснялся Билли. Может быть, потому, что тот совсем не был похож на толстяка Джо или дурачка Хозе, да и на всех, с кем ему приходилось встречаться в жизни? Да, этому Очкарику в странном костюме он может позволить на Неё посмотреть. Потому что ему нужно было, чтобы кто-то, кому он доверяет, увидел её тоже. Это было очень важно. А Очкарику он почему-то поверил сразу. Карлос попробовал половчее ухватить Её руку, но та неожиданно выскользнула из его горящих мокрых ладоней и исчезла в темноте люка. И как раз в тот момент, когда Очкарик справился наконец с заедающим замком и открыл багажник. «Да что же это?..» – похолодев от нехорошего предчувствия, подумал Карлос.

– Да что же это! – воскликнул Билли, когда в полумраке багажника разглядел туловище манекена с отвалившейся головой и руками, одна из которых, согнутая в локте, высовывалась сбоку, из-под старого автомобильного колеса. Билли хотел было захлопнуть крышку и отрезать от себя это неприятное зрелище, но почти сразу в багажнике что-то зашевелилось: безобразное туловище сдвинулось в сторону и на его месте показалась голова. Живая женская голова с ссадиной на грязном лбу. Потом появилась рука – тоже, совершенно очевидно, живая и гибкая – и прикоснулась к ссадине. «А-а, – подумал Билли, – так это и есть Она!»

– Вы что, мужики, совсем охренели? За такие дела можно… Блин, можно вообще!.. – женщина убрала руку со лба, поморщилась и встала в багажнике на колени. Разглядев обалдевшего Билли в смятом фраке со сбившейся к уху бабочкой и с покосившимися очками на носу, она зыркнула глазами по сторонам и, по всей видимости, решив, что никакой опасности этот придурок не представляет, ухмыльнулась. Испарившийся было от удара и испуга хмель вернулся к ней, и она, высовываясь из багажника и как будто стараясь дотянуться губами до Билли, затараторила привычной цыганской скороговоркой:

– Ну что, сладкий, тогда давай делом займемся! Давай-давай, хорошо будет, я такое умею, что не женишься потом, за мной бегать будешь, за вкусной! Ну чего стоишь? Сам завёз и стоит! Не ты, а он стоять должен, понял, сладкий? Что смотришь? Давай его сюда – если не стоит, так у меня встанет! У меня и мертвый встанет!..

Билли посмотрел на жалкое в своей потёртости лицо проститутки, на тонкие руки с цепочкой синяков, на лёгкую, не по погоде, маечку, чуть прикрывающую жёсткое несвежее тело, и чуть отступил. По его мышцам прошла судорога, но Билли не понял, от чего именно. После пережитого ужаса он ещё плохо соображал. Хлопнула дверца, и появился мексиканец. Он пригнулся и почему-то держался обеими руками за помятое крыло автомобиля.

Карлос увидел стоящую в багажнике женщину и застыл в нелепой позе врача, собирающегося приложить ухо к груди больного. Это была Она. Не совсем такая, какой он Её запомнил, но Она. И Очкарик, конечно, тоже это понимал – и тоже был потрясен. Карлос не мог заставить себя сдвинуться с места, хотя ему очень хотелось дотронуться до неё исстрадавшейся ладонью и ощутить прохладную легкую жесткость её выпуклостей. Он не слышал, что Она говорила, потому что просто не слушал… Потому что в тот, первый раз, Она вообще молчала…

Женщина, ловко выбросив вперед руку, поймала Билли за широкий пояс и потянула к себе, а он теперь тоже не слушал, что она говорит, потому что увидел лицо мексиканца… И, самое главное, когда Она вцепилась грязными пальцами в его брюки, Билли почувствовал, что происходит нечто невероятное: его «железка» – сама по себе, без тётушкиного ключа! – вдруг поползла вниз, легко разламываясь, размыкаясь и давая ему холодящую и беспокойную свободу. Широкий и низкий пролом, оставленный в кустах тяжёлой машиной, осветился так, что Билли бросилась в глаза Её тень на поднятой крышке багажника. А сама Она, вернее, силуэт её раздвинутых тонких ног казался, как ватой, обложенным темнотой, как будто Она зависла над бездонной ямой. И еще он увидел, что Она поворачивается к нему спиной, пододвигая ломкие неровные ягодицы, а бледный мексиканец стоит на коленях, положив чуть светящуюся голову на край этой ямы, и взглядом молит Билли помочь Ей, не дать провалиться куда-то глубоко, откуда Она уже никогда не вернётся.

Карлос видел, как беспомощно развел руками Очкарик, как переступил с ноги на ногу и придвинулся к Ней, висящей над бездной, совсем вплотную. Карлос знал: стоит Очкарику грубо прикоснуться к Ней, и всё будет кончено. Ах, если бы сам Карлос мог сейчас подняться с колен! Но он не мог, и в этом бессилии ему почудилась даже какая-то высшая справедливость – плата за то, что он доверился Очкарику, от которого теперь зависело, удержат ли они Её или потеряют навсегда…

А Билли не понимал, что с ним происходит: его обожгла ледяная волна, сломанная «железка» потянула вниз ставшие вдруг слишком широкими брюки, и он ощутил прикосновение… Потом волна стала горячей до озноба, и Билли почувствовал Её торопливые движения… Сейчас он не видел Её лица, но тело… тело было ему знакомо. Очень знакомо. Неужели это Изабелла?! Да, почти наверное это она, потому что он узнавал эти ходящие вверх-вниз ягодицы… и голос, звучащий как из-под воды, тоже был знаком.

– Ну, сладкий, ну давай! Ну давай же! Давай, черт тебя побери! – рычала женщина, бодая воздух растрёпанной головой. – Какого ж хрена везли, если… Чего время-то тянешь?! Может, хоть ты, мекс, что-то ещё можешь?! Н-у-у!

Карлос вздохнул с облегчением, когда увидел и понял, что Она спасена, что Очкарик крепко держит Её – держит именно так, как надо, как держал бы её он, Карлос, если бы мог, если бы посмел к Ней приблизиться. И что Она сама, понимая, что иначе сорвётся, всё крепче и крепче держится за Очкарика, насаживаясь на него и раскачивая скрипящую машину.

У Билли кружилась тяжёлая недоумевающая голова. Изабелла на его глазах превращалась в тётушку Эллен. Конечно, это тётушка повернулась к нему, улыбаясь жалостливо и нежно. Билли не слышал, что она говорила, но понимал и без слов её жалобу – жалобу на его былую чрезмерную послушность. Билли изумился, но отпустить тётушку не мог: она по-прежнему висела над чёрным смутно знакомым провалом в никуда. Он двинул занемевшими бедрами и тут же почувствовал, что она выскальзывает, мягко уходит от него и, кажется, становится больше в размерах. Или это он уменьшается… Тётушка, в последнем жадном движении, в попытке удержать его, снова обернулась, и Билли сообразил, почему она показалась ему такой огромной: это была уже не тётушка, а Матильда – большая, тяжёлая и радостная.

– Ну! – уже во весь голос азартно кричала женщина. – Ну же! Зря только раззадорил, падла! Дава-ай!

Карлос заподозрил неладное: из только что казавшейся бездонной ямы стали проступать контуры серого запасного колеса, старого домкрата и нелепо лежащей на боку пластиковой куклы без головы. По-прежнему не ощущая силы в вялых ногах, он вытянул шею, чтобы получше разглядеть, и вдруг в ноздри ударил запах. Карлос узнал давно забытый и презираемый им запах пота, разогретого хлюпающего и сочащегося женского тела, жёсткую прогорклую вонь резины, ржавого металла и грязных тряпок. В этот момент Очкарик отшатнулся, нелепо подпрыгнул и медленно опустился на землю, выставив острые колени. Карлос мельком взглянул на него, не понимая, как он мог довериться этому нелепому человечку, бессмысленным выражением лица и жалкой расслабленной позой напоминающему сейчас дурачка Хозе. Сам он, наоборот, подобрался, напружинился и ощутил себя тяжёлым стальным шаром. Однажды он уже чувствовал себя таким шаром – там, дома, в Мексике, когда убивал… И всё вокруг, как и в тот раз, казалось искажённым, как будто отражённым от изогнутой полированной поверхности.

Только когда Билли плюхнулся на траву, он удивился по-настоящему. Удивился всему сразу, но особенно тому, что непривычно ощущает задом жёсткость и влажный холод земли. Потом он взглянул на расстёгнутые и приспущенные брюки и увидел сбитую и покорёженную в петлях «железку». Билли перевел взгляд на потемневшее лицо широкоплечего невысокого мексиканца, застывшего перед распахнутым багажником, и как-то сразу сообразил, что именно этот тип чуть было не задавил его и что удар тяжёлого бампера пришелся скорее всего по «железке». Наверное, именно «железка» спасла его, Билли, от серьезной травмы. Он подумал, что эта, часто мучительная, но необходимая деталь его жизни, похоже, выполнила свою функцию до конца. А что, если сегодняшнее выступление было последним и теперь ему нет никакого смысла прикрывать себя тяжёлой «железкой»? Может быть, потому она и раскололась, что начинается какая-то совсем другая жизнь – не зря ведь он чувствует себя таким свободным и лёгким. Да-да, конечно, новая жизнь! Тем более что возвращаться в старую просто страшно. Он больше не хочет быть гением! Он больше не хочет выполнять предписания тётушки!.. Билли услышал гулкие удары, женский вскрик, поднял голову и увидел, как мексиканец с лязгом захлопнул широкую и тяжёлую крышку багажника.

Карлосу показалось, что щелчок прозвучал мягко и влажно, с короткой сухой точкой в конце, как удар топора по куриной шее. Пусть эта жалкая вонючая баба уберётся из его жизни! Но она протягивала к нему свои тонкие руки и пыталась выбраться наружу. Карлос ударил её, и баба легко запрокинулась обратно, улеглась головой в темень багажника, и только две грязно-жёлтые пятки торчали поверх туловища той идиотской куклы, которую он украл с помойки. Пусть эта тварь, которая обманула его, которая была так похожа на Неё… Пусть она сдохнет, превратится в ничто, в такой же вонючий манекен!..

Карлос повернулся к сидящему на земле растерянному Очкарику. Почти совсем рассвело, и Карлос увидел, что Очкарик вовсе не растерян, а наоборот, кажется спокойным и даже чуточку сонным. Карлосу захотелось ударить и его, с разбегу заехать ногой в грудь, а потом ещё добавить по почкам…

Билли, увидев сосредоточенное злобное лицо, не испугался – просто потому, что был пуст и лёгок и все его ощущения были смутными. Он отбросил остатки «железки» и встал – как раз в тот момент, когда мексиканец подбежал к нему и замахнулся.

Но желание избивать покинуло Карлоса так же быстро, как и появилось. Высокий худой Очкарик в грязном чёрном костюме ни в чем не виноват. Он просто не удержал Её, не смог удержать. Для того чтобы удержать такую, надо быть… Ну, надо быть мачо – вот хотя бы как он, Карлос. Хотя получается, что и сам он не очень-то… Иначе почему бы он доверил общение с Ней кому-то другому, а особенно этому пугалу?

Карлос в нервном недоумении сильно хлопнул себя ладонью по щеке. A-а, какая теперь разница! К нему пришло выработанное полным опасностей, полубездомным житьём трезвое понимание. Он огляделся: совсем светло, пора отсюда сматываться. Машину можно бросить без опаски: она зарегистрирована на поддельное, несуществующее имя, так что его, Карлоса, никто не найдёт. Пусть со всем этим разбираются копы! А Очкарик никогда его не опознает – вон он какой отъехавший. Хотя хорошо бы увести его отсюда. Карлос посмотрел на свою покорёженную машину и вдруг почувствовал себя значительно лучше; ему показалось, что сладкое и тягостное наваждение, преследовавшее его в последнее время, наконец-то прошло. Всё, нет Её а может быть, и не было никогда! Неважно! Все бабы, какого бы цвета и сложения они ни были, одинаково пахнут и под мужчиной, и так, сами по себе. Как он, дурак, не понял этого раньше! А Та, что явилась ему на шоссе… Карлос метнул взгляд наверх, короткий и нескромный, как в детстве, в комнату пыхтящей под клиентом матери, и быстро перекрестился. Иисус Мария! Как он только мог! Но один вопрос оставался нерешённым. Один-единственный…

Мексиканец ухватил Билли за рукав и потащил в просвет между кустами к зеленовато-стальному весеннему озерцу. Его улыбка показалась Билли неожиданно застенчивой…

Карлос заговорил только тогда, когда они выбрались на ещё безлюдную уютную аллею с горбатым мостиком над всё ещё тёмной водой и уселись на скамейку. Ему было немного неловко задавать такой дурацкий мальчишеский вопрос. Он чувствовал в Очкарике что-то новое – спокойную и полную внутреннего достоинства расслабленность, которую вначале принял за слабость. Конечно, у этого можно спросить такое, этот должен понять. Смешно, но ему, Карлосу, обязательно нужно узнать ответ. Иначе… Иначе это будет мешать ему и дальше, всю жизнь, а он… Карлос снова чиркнул глазами по совсем уже светлому небу – он хочет найти себе нормальную, человеческую бабу и… И жить спокойно, без дурацких фантазий.

Билли не очень удивился самому вопросу; он вдруг понял, как сильно устал от всего случившегося с ним со вчерашнего дня, от собственных переживаний. По-настоящему он удивился только тогда, когда сообразил, что, оказывается, совершенно не знает ответа. Он добросовестно напряг память, но так и не вспомнил. Ему стало неловко: мексиканец ждал, они вроде бы играли в одну игру, но… Билли было нечего ему сказать. Никогда специально не обращал внимания. Потому что слишком внимательно следил за другим. Нет, не вспомнить! Лучше уж признаться честно. Мексиканец никак не мог поверить, что такое возможно, и его любопытство оказалось заразительным: Билли почувствовал, что сейчас, в своем новом, освобожденном от «железки» и прочих ограничений состоянии, ему тоже совершенно необходимо выяснить… Он подумал о тётушке Эллен, привидевшейся ему совсем недавно, и хмыкнул. Потому что только эти двое – улыбающаяся тётушка да еще корова-Матильда – и оставались в памяти, начиная с того момента, как он открыл багажник, и до тех пор, когда очнулся на земле и обнаружил, что «железки» больше не существует. Ну уж нет, они прекрасно обойдутся без тётушки! И он простодушно предложил мексиканцу:

– А давай пойдем и посмотрим!

Странно, что Карлос не додумался до этого сам. Действительно, что может быть проще! Он взглянул на Очкарика с некоторым уважением. А тот, расценив его взгляд как поощрение, легко вскочил со скамейки и огляделся. Они находились в Центральном парке. Том самом загадочном переменчивом парке, который Билли так любил разглядывать из своего окна. Билли вдруг показалось, что именно сейчас – как раз на грани между чёрной ночной жутью и обыденной дневной скукой – в этих полутёмных пустых аллеях и должно произойти что-то такое, о чём раньше, в темноте спальни, можно было только мечтать. Билли охватило такое жгучее нетерпение, что он вскочил и оглянулся на мексиканца. Карлос неторопливо поднялся со скамьи. Конечно, если действовать, то только сейчас, потом будет поздно. Иисус Мария! Они вовсе не замышляют ничего плохого, как могло бы показаться! Что-то он стал труслив и набожен, совсем как дурачок Хозе. Этого ещё не хватало!

В гулкой тишине, стоящей над озером, Карлос услышал далёкие голоса, напрягся и схватил Билли за руку. Невидимые из-за горбатого мостика, к ним приближались ранние прохожие. Билли тоже их услышал, но ещё ничего не успел сообразить, а мексиканец уже тащил его в кусты, шепча на ухо что-то азартное и горячее. Ну да, подумал Билли, так это и должно происходить, именно так и должно… Карлос, не выпуская его рукава, пригнулся как настоящий охотник, заставляя и долговязого Очкарика слегка присесть. Он чувствовал горячее любопытство, короткими сильными ударами бьющее в виски и в низ живота, и усмехнулся, когда увидел, что по асфальтовой дорожке бегут две женщины в чем-то тёмном и предельно обтягивающем. Одна была молодой, коротконогой, с большой колышущейся грудью и выпуклым тяжёлым задом. Зато вторая, постарше… Карлос ошеломленно замотал головой. Та, что постарше, была высокой, худой и очень белокожей. Она нелепо держала руки перед грудью, как бы подражая подруге, но придерживать ей было нечего – расплющенная эластиком плоская грудь никак не отзывалась на не слишком ловкие движения тонких ног с большими коленками и длинными ступнями в дорогих кроссовках.

Ну вот сейчас и посмотрим, решил про себя Карлос, и сразу же вслед за этим все звуки исчезли. Во внезапно наступившей тишине он снова почувствовал себя шаром, только не литым и стальным, а лёгким и упругим. Билли тоже услышал, ощутил каждой клеточкой своего тела звенящую тишину и испугался. Но испуг был не тем – тяжёлым и невыносимым, заставившим его бежать из дома, а совсем другим – нетерпеливым, липким и мнимо послушным его воле. Билли понимал, что сейчас должно произойти и что это должно произойти именно здесь, в этом наполовину придуманном им парке и именно сегодня, когда он так чудесно освободился от «железки»… Карлос не обращал внимания на Очкарика, он видел только приближающуюся парочку, их открывающиеся рты: один пухлый и темный от помады и другой, с бледными тонкими губами, чуть выделяющийся на узком бледном лице. Карлос шагнул вперёд. Он внимательно смотрел на этот рот, следил за ним, как будто ждал какого-то непонятного знака. Когда женщина оказалась совсем рядом – так, что Карлос мог бы до неё дотронуться, – её рот дрогнул, потом замер, потом чуть искривился и исчез: женщина, взмахнув пышными, стянутыми на затылке светлыми волосами, отвернулась от Карлоса. Он так и не дождался никакого знака…

Когда бегуньи стали удаляться, Билли перевёл дыхание. Он не понял, что именно произошло с мексиканцем, но только пожал плечами и взглядом попытался сказать, что это ничего, что они же могут… Тут он сообразил, что, вероятно, уже наступило то самое утреннее время, когда… Ну конечно же, всё очень просто! Сейчас они вернутся домой, а там, в бассейне, уже наверняка плещется Изабелла, которую он не успел уволить. И всё решится! Билли как-то позабыл о том, что дома случилось что-то необъяснимо нехорошее. Он только подумал: вряд ли получится провести с собой в бассейн и мексиканца. Но это ничего. Он, Билли, всё внимательно рассмотрит, а потом расскажет ему. И сразу же натолкнулся на тяжёлый, не остывший еще, мутноватый взгляд. Ну конечно, как же это он сразу не сообразил: мексиканцу необходимо убедиться самому. Обязательно самому! Бедный, нелепый в своем фраке, Очкарик никогда не сможет понять, почему для Карлоса это так важно. Или он, мачо, которому нечего терять, решится и сделает это, или… Карлос представил себе, как снова разгорится ладонь, как он будет принюхиваться – на улице или в поезде метро – и гореть, бесконечно гореть изнутри жаром того раскалённого шоссе… Он посмотрел на удаляющуюся узкую спину, снова бросил – как уколол – непонятный взгляд в небо и шагнул за добычей.

Билли показалось, что три тёмные фигуры отпрыгнули от него, и хотел было кинуться за ними, ещё не зная, что собирается сделать в следующую минуту. Но тут на горбатом мостике появилась ещё одна фигура. В лучах восходящего солнца навстречу Билли шла женщина. Она была в длинном вечернем платье и двигалась неторопливо, раскинув в стороны руки и высоко подняв подбородок. Билли не заметил, когда именно мексиканец оказался рядом, только вдруг почувствовал сильные пальцы, сжимающие его локоть.

Теперь Карлос не сомневался: к нему приближалась та самая женщина, которая была ему нужна! Она безмятежно улыбалась. Сейчас он всё узнает, чего бы это ему ни стоило, и навсегда освободится от мучительного наваждения! Карлос отодвинул внезапно ставшего лишним Очкарика и загородил женщине дорогу. Он ожидал, что она испугается, закричит и, может быть, побежит обратно. Он приготовился ловить её, зажимать рот, опрокидывать на землю… Но женщина вообще не взглянула на Карлоса, она не сводила глаз с Очкарика. А Очкарик как-то вдруг съежился, приоткрыл рот и отступил к кустам.

Карлос, уже не думая ни о чём, тяжело катясь вниз по желобу желания и страха, коротко и резко толкнул женщину в грудь. От такого удара, от неожиданности она должна была вскрикнуть и упасть или, наоборот, упасть и вскрикнуть. Но Карлос почувствовал, что ему не хватает сил, чтобы уронить эту большую женщину на асфальт, – он знал это, даже ещё не коснувшись ее. Женщина была высокой – он не доставал ей до плеча – и очень крупной, с тяжёлыми грудями и широкими бедрами. «Да ведь как же это?» – промелькнуло в голове у Карлоса. Но остановиться он уже не мог. Женщина перевела свой светло-ласковый взгляд на Карлоса, как будто только что заметила его, и улыбнулась ему мягкими большими губами. Тогда, скривившись, Карлос отступил немного назад и, подпрыгнув, повис на ней всем телом, сжимая немеющими руками её большую шею. Женщина покачнулась под его весом, но устояла, потом пожала плечами и, обхватив Карлоса за плечи, бросилась с ним в кусты, опрокинув на ходу застывшего Очкарика.

Исцарапав лицо и руки о ветки, Билли упал и остался лежать на грязной земле, прислушиваясь то к себе, то к тому, что происходило в кустах. В себе он по-прежнему чувствовал лёгкую, немного безразличную пустоту, означающую начало и освобождение. Его прежний гений разлетелся вдребезги вместе с «железкой», но его было совсем не жаль, потому что взамен Билли должен получить что-то иное. Если верить тётушке, изменившиеся обстоятельства непременно заставят измениться и сам великий Дар. Любопытно, как именно? В кустах неподалеку слышались хруст веток, возня и сопение. Билли даже казалось, что он слышит треск разрываемой одежды, но ниточка общего приключения уже окончательно оборвалась, и ему стало совсем не интересно, что происходит с этим мексиканцем и смутно знакомой ему грузной теткой. Он уже собирался встать, когда рядом с ним закричали, и было непонятно, кто именно кричал. И тотчас же, споткнувшись о Билли, на аллею вывалился растрёпанный мексиканец.

Карлос не понимал, что происходит. В кустах он повалил большую женщину на землю, совсем так, как и собирался – жестко и безжалостно. Зная, что не может позволить себе пожалеть её, он был намеренно груб. Рывком оголил ей ноги и живот, а женщина, почему-то загадочно ему улыбаясь, покорно раздвинула большие белые ляжки и приподнялась так, чтобы ему было удобней сорвать с нее тёмную неширокую полоску трусов. Карлос в гневной решимости представлял себе этот момент немного иначе, но разбираться со своими фантазиями ему было некогда. Он ухватил рукой тонкую ткань, попутно поражаясь мягкости белого живота, слегка заколыхавшегося от его движения и… И невольно удержал руку. Ему не нужна была эта женщина, наоборот, он хотел раз и навсегда избавиться от наваждения, стать нормальным, как все. И для этого нужно было только рвануть кусок материи и увидеть, убедиться… Но рука почему-то отказывалась сделать последнее движение. Опрокинутая женщина качнула мощными бёдрами и взглянула на Карлоса, как ему показалось, нетерпеливо и насмешливо. Он успел разглядеть приоткрытые пухлые губы, содрогнулся, зарычал и быстро разорвал трусы. И замер. И закричал, не в силах сдержаться. Потом упал на руки, почти уткнувшись носом в приподнявшийся лобок. Ему – мачо, ни во что не верящему тяжёлому металлическому шару – захотелось заплакать и убить эту женщину. Но он знал, что не сможет, что у него ничего не получится. Поэтому он вскочил и в ужасе побежал прочь. Но споткнулся о лежащего дурачка-Очкарика и, не удержавшись на ногах, рухнул на асфальт. Перевернувшись на спину, Карлос хотел снова вскочить, но сил почему-то не было; он обмяк, запрокинул голову и уставился опустевшими глазами в небо, шепча не то проклятия, не то молитву.

Когда Билли прислушался к его бормотанию, то различил полупонятные обрывки фраз, в которых поминалась Дева Мария, белая женщина и – с особым жаром – отсутствие волос. Как у манекена! Как… как тогда! А-а, догадался понятливый и безразличный Билли, у этой не оказалось волос на лобке. Билли как-то упустил, почему, собственно, этот факт так важен для обезумевшего мексиканца, но было видно, что очень важен. А тот все кричал шёпотом в небо, что запутался, что больше ничего не понимает… Она гладкая, совершенно гладкая! Тут снова раздался шорох раздвигаемых веток, кто-то склонился над ними и хихикнул. Карлос вздрогнул всем телом и, увидев нависающую над ним белую грудь, сразу оказался на коленях.

– Не надо, – попросил он, – не надо, пожалуйста! Ты большая и гладкая, но не надо! Я не хочу!

– Солнышко, – сказала женщина, обращаясь к Билли, и тот вдруг, привстав от неожиданности, узнал Матильду. – Солнышко, ну откуда у тебя такие странные приятели? Сначала, вроде, изнасиловать хотел, подлец, а теперь вот дурачится.