Текст книги "Крылов"

Автор книги: Владимир Липилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Что ж, вот и затуманьте ее выполнением предлагаемых проектов, адмирал, – пошутил царь.

В царском шутливом наказе морскому министру таилось много горькой правды. То, что составляло Опытовый бассейн, от того, что творилось в нем, голова могла не только затуманиться, пойти кругом, но и вовсе потеряться.

Кроме того, опыт войны с Японией расширил крыловскую теорию непотопляемости судов. Возник, например, «вопрос от обратного». Вот как один из его аспектов осветил в дальнейшем Л.В. Ларионов, корабельный механик, участник Цусимского сражения, в работе «Авария царского флота»:

«Умение сохранить военный корабль связано с умением топить его в случае необходимости. Превосходно изучив дело спасения корабля от гибели, А.Н. Крылов, конечно, знал, какими мерами можно предотвратить переход военного судна в руки противника. Вернувшись из Порт-Артура, офицеры уверяли, что все потопленные в гавани корабли разрушены взрывами внутри них, представляют собой лом железа и не могут быть восстановлены японцами как боевые единицы. А. Н. Крылов расспрашивал артурцев, как они взрывали корабли. Те подробно описывали полную непригодность затопленных судов. Выслушав все это, Алексей Николаевич сказал: «Большинство кораблей японцы поднимут, так как эти корабли не утратили своей крепости, а утратили лишь частично водонепроницаемость. Пробоины от взрывов в различных частях могут быть заделаны, а дальше подъем не составит затруднений. Надо было рвать корабли в одном сечении, так, чтобы перешибло днище и корабль как бы перерезало на две части. Этого легко было достигнуть, сосредоточив весь наличный взрывчатый запас преимущественно около середины корабля, например в машине, с расчетом разрыва дна и далее по всему поперечному сечению судна». Предсказания А.Н. Крылова скоро сбылись».

Да, многие русские корабли японцы подняли и восстановили. Такой участи подвергся, например, легендарный «Варяг», который затем был откуплен у Японии.

Ученый, как всегда, оказался прав, ибо любое дело изучал досконально.

А вот другая сторона той же проблемы. Популярно ее представил сам Крылов в отзыве на новое сочинение Ларионова «Русско-японская война на море»: «Следовало несколько подробнее остановиться на потоплении владивостокскими крейсерами за несколько дней перед тем (бой 1 августа 1904 г.) двух японских транспортов, перевозивших войска, и повреждении третьего, «Садо-мару», который потопить не сумели; сперва выпустили мину ему в один борт, а когда транспорт получил чрезвычайно опасный или гибельный крен, то вторую мину ему пустили в другой борт; этим его спрямили и спасли от гибели, а вез он, помимо целого полка войск, всю осадную артиллерию под Артур. Не сумев потопить беззащитный вражеский транспорт, не сумели потопить накануне сдачи Артура и свои корабли, сделав это так, что их затем легко было поднять и исправить; при этом было проявлено полное непонимание того, чем обеспечивается крепость корабля, как трудно ее восстановить для подъема корабля и как просто заделать отдельные пробоины, нарушающие лишь водонепроницаемость… Ошибки прошедшего показывают, чего надо избегать в настоящем и будущем».

Но – к Опытовому бассейну.

«Много было в старой России людей, недовольных существующим строем, – писал Крылов. – В детстве я встречался с известными революционерками – сестрами Фигнер. Они приходились нам свойственниками и бывали у моих родителей вместе со своими друзьями. Я приду домой с вечера на воскресенье, а мне говорят:

– Ты ступай ночевать в корпус, потому что у нас будут Фигнер ночевать».

Если уж в невинном желании юношей эксплуатировать ресурсы Севера чудилась великому князю крамола, то дача ночлега завтрашним государственным преступникам – а сестры Фигнер были заметными фигурами в русском революционном движении – явно подпадала под уголовно наказуемое действие.

Но семья Крыловых не преследовалась царской охранкой. Алексей Крылов не стал революционером в прямом смысле, но вольнолюбство, так не одобряемое самодержавием, в котором он рос и воспитывался, вдохнуло в пего поистине революционную непримиримость ко всему рутинному. Встреченные на своем пути косность, несправедливость, бюрократизм, стяжательство, ложь – любое зло – он сокрушал направленным взрывом своей энергии, мало заботясь, кто таится за ним – нечистый ли на руку высокопоставленный правительственный чиновник, или иноземный авантюрист – изобретатель секретного оружия, или тот и другой, вместе взятые.

Примеров тому – несть числа. Один, составленный из множества, – начало деятельности Крылова в качестве заведующего Опытовым бассейном. Первые шаги в этой должности по отданным административно-хозяйственным распоряжениям весьма созвучны с теми, что предпринял великий Менделеев, вступая в директорство над Главной палатой мер и весов, приведшими к расцвету русской метрологии.

Значительна возрастная разница между Менделеевым и Крыловым, но стиль их деятельности однороден, ибо беспредельна у обоих наступательная энергия, подчиненная одной цели – служению Отчизне.

А.И. Менделеева, супруга ученого, писала: «Хорошо помню Крылова, по прозванию Эзоп (теперь академик), Дмитрий Иванович позволил пригласить и его на лекции».

По случайности ли, по счастливому совпадению на мальчика, юношу, молодого офицера Алексея Крылова обращали свое заинтересованное внимание такие выдающиеся русские творцы и созидатели, как Сеченов, Ляпунов, Титов, Макаров и, наконец, Менделеев?

Можно с полной уверенностью сказать, что приглашение в семью великого ученого на домашние лекции, устраиваемые для узкого круга лиц, было не только честью для гардемарина, но и кладезем познаний для его будущего.

Не случайно, конечно, упомянула Анна Ивановна Менделеева и второе имя Крылова, данное ему друзьями-моряками и сообщенное семье ученого, безусловно, Владимиром Дмитриевичем Менделеевым, сокурсником, как мы теперь говорим, Алексея Николаевича: Эзоп – олицетворение мудрости и внутренней силы.

В чем же общность стилей Менделеева и Крылова?

В письме почетному академику Д.П. Коновалову от 8 марта 1928 года есть такие крыловские слова: «Без малого 40 лет тому назад Дмитрий Иванович Менделеев был назначен управляющим Главной палатой мер и весов. До его назначения это было скромное учреждение, хранившее устарелые образцы мер, не имевшее почти никакого оборудованпя… Дмитрий Иванович со свойственной ему горячностью и гениальным предвидением отстаивал необходимость придать Главной палате характер не просто учреждения для надзора и проверки торговых мер, весов и инструментов, а первенствующего научного учреждения, главными задачами которого являются: разработка методов точных измерений и доведение этой точности до наивысшей степени, осуществление необходимых для этого приборов, использование этих приборов не только для целей метрологических, но технических и научных в смысле возможно точного определения физических постоянных…»

А вот выдержка из письма адмирала Макарова Крылову от 23 января 1900 года, в котором главный командир Кронштадтского порта, поздравив Алексея Николаевича с новым назначением, а бассейн – «с предстоящим ему деловым периодом деятельности», с убеждением отмечал также: «Вы в это живое дело внесете правильные основания, и работы Бассейна потеряют их теперешний случайный характер».

Сам же Крылов, определяя и одновременно отстаивая суть работы Бассейна в будущем, в рапорте от 5 ноября 1899 года писал, в частности:

«…такое направление деятельности Бассейна, как изложено выше, есть то, как я его понимаю. Оно находится в резкой противоположности тому, которому эта деятельность следует ныне, и, может быть, противоречит взглядам на это дело Морского технического комитета или высшего морского начальства. Научная работа только тогда может доставить определенный результат (положительный или отрицательный), когда производящий ее руководствуется определенной идеей и собственным убеждением…»

Идентичность в практической постановке вопроса у Менделеева и Крылова не вызывает сомнений. Как же у них проходило вступление в должности?

Менделеев, приняв в ведение Главную палату мер и весов и выдвинув программу ее научной организации, столкнулся с острой нехваткой помещений для развертывания намеченных работ. Молва донесла до нас, и не верить ей нет никаких оснований: осмотрев вверенную его началу палату, новый управляющий вопросительно произнес пушкинскую строку: «Суждены нам благие порывы, но исполнить их нам не дано»?»

Обычный порядок заполучения внеочередных субсидий от правительства был очень долог и ненадежен. Необходимо было предпринять что-то срочное, неординарное, без вовлечения в процесс бюрократов-чиновников от министерства финансов, готовых даже в рвении за дело окончательно провалить его.

Все тот же упоминаемый Крыловым великий князь Константин Николаевич опекал одновременно с флотом и русскую науку, выдавал себя, разумеется, за поборника и радетеля ее.

На фигуре этого августейшего шефа и остановилась вполне озорная мысль великого химика. При докладе великому князю Менделеев повернул дело так, что его императорское высочество соизволило пожелать посетить отданную его радению Главную палату мер и весов.

Нужно заметить, что распорядители государственных учреждений, департаментов, казенных заводов как огня боялись подобных посещений. А если уж визита невозможно избежать, то готовились к нему загодя, как говорится, во все тяжкие: все чистилось, мылось, драилось, прибиралось, подкрашивалось – на все живое и недвижимое наводился глянцевый лоск.

Не так пошла подготовка к приему в палате. По приказанию управляющего, действительного статского советника Менделеева в палате, строго говоря, все шло как раз наоборот: понеже возможно, скученность оборудования, агрегатов, механизмов неимоверно возросла, особенно же на пути предполагаемого следования его высочества. К недоумению и даже некоторому ужасу палатных служащих, в коридоры и прихожие выдвигались лабораторные шкафы, обшарпанные столы, угарные тигельные печи, давно и навсегда, казалось, остывшие и вдруг задутые по личному указанию управляющего. А он, рассыпая налево и направо столь же нелепые, с точки зрения помощников, распоряжения, озорно, но непреклонно подтверждал отданные приказы: «Исполняйте, коль сказано, н-да, чай, я не захмелевший дьячок-поминальщик, а генерал статский!»

– Да тут… – произнес великий князь, едва переступив порог палаты.

– Именно-с, именно-с, ваше императорское высочество, вы абсолютно верно изволили заметить – тут черт ногу перешибет, какое уж точные опыты проводить, изволите видеть, ваше императорское высочество, – опуская долу полные иронии глаза, выражая готовность во всякий момент немедленно поддержать под высочайший локоток собеседника, говорил управляющий, увлекая меж тем высокородного визитера к безостановочному движению…

Результат этого своеобразного маскарада превзошел расчеты и ожидания даже самого его устроителя: средства на строительство не только без волокиты были отпущены, но и обеспечены скорейшим освоением.

Действия капитана по Адмиралтейству столь же решительны. Правда, вступив в заведование Опытовым бассейном, Крылов не стал загромождать ни главный его зал, ни вспомогательные помещения. Напротив, прежде всего он приказал провести самую тщательную очистку их от всякого рода изобретений, особенно «секретных», имевших весьма высоких покровителей из числа морских, так и неморскпх чинов – выплачиваемые бассейном деньги ведь не пахли. "Например, изобретателя одной из обнаруженных Крыловым подводных лодок, которая, как только ее отвязывали от стенки бассейна, немедленно шла ко дну, патронировал министр путей сообщения Кривошеин.

Нажив таким образом немало недоброжелателей, если не тайных врагов, новый заведующий бассейном убедился, что сооружение возведено в бытность начальником управления заказчика его, вице-адмирала В.П. Верховского. Последний же, как было известно Крылову, «имел тот взгляд, что всякий подрядчик – мошенник, что цену надо сбивать как можно ниже, что все чиновники – взяточники, поэтому все постройки, при нем возведенные, были чисты и красивы снаружи и весьма непрочны по сути дела. Чиновники и инженеры его боялись, правду от него скрывали и во всем поддакивали, и получилось не «дорого да мило, а дешево да гнило».

Организовав работу при минимальных возможностях, Крылов продолжил хозяйское обследование бассейна на прочность: «Затем, при строжке парафиновой болванки, я обратил внимание, что машинист возится целый день над выверкой рельсов, подбивая их клинушками и кусочками латуни, чтобы сделать рельсы строго параллельными, ранее чем приступить к строжке.

Я приказал раскопать брус, на коем рельсы закреплены; оказалось, что нижняя его грань сгнила и что этот брус лежит не на сплошной стенке, а на тумбочках высотою около 60 см, возведенных на насыпном грунте… Оказалось, что насыпного грунта со сгнившей щепой – около 3 м толщины, и неизвестно, брусья ли покоятся на тумбочках, или тумбочки висели на брусьях, когда щепа сгнила».

Было также установлено, что из главного бассейна утекало 80 кубических метров воды ежесуточно, что ложе бассейна дало основательную усадку, и многое другое, препятствующее нормальной постановке опытов, обнаружилось. Пока бассейн не будет подвергнут кардинальной реконструкции, о развертывании намеченных научно-исследовательских работ не могло идти речи.

Срочно была составлена смета, перечни первостепенных работ и необходимого оборудования. Выведенные в документах суммы на намечавшиеся расходы помощники заведующего, зная манеру Верховского сокращать оные в три раза, советовали ему ровно на столько же увеличить.

«Я представил ему ведомость, – вспоминал Крылов, – со словами:

– Может быть, вашему превосходительству угодно будет рассмотреть копии счетов, на основании которых ведомость составлена?

– Ничего не надо, я знаю, что вы мне докладываете истинную правду. – И написал на ведомости: «Отпустить немедленно просимую сумму».

Мои помощники не хотели верить своим глазам».

Итак, Крылов на пороге великого дела, определенного ему самой судьбой России. Нелегка будущая ноша, выдюжит ли ее пусть и сильная его одаренная натура?

Вспоминая 1878 год, Крылов писал: «В то время паруса еще были живы, парусное дело во флоте процветало, хотя и были полуброневые крейсеры: «Генерал-адмирал», «Минин», «Пожарский» и «Герцог Эдинбургский», но все они несли громадный корабельный рангоут, и считалось, что они будут целыми месяцами крейсировать в океане и даже, не имея баз, сумеют истреблять морскую торговлю Англии.

В газетах шла горячая полемика между сторонниками крейсеров и сторонниками линейного флота.

Само собой разумеется, что мы, 15-летние юноши, в своих мечтаниях стояли за легкие, изящные, красивые деревянные клипера, у которых паруса были главным двигателем, а не за броненосные уродливые «утюги».

За прошедшие 22 года полемика не утихла. Наполнившись лишь другими исходными техническими данными, она стала еще горячей, то и дело вынося в крупные заголовки газетных полос все тот же вопрос: «Каким быть кораблю?»

Возглавленный профессором-математиком Крыловым Опытовый бассейн и должен был разрешить эту коренную флотскую проблему XX века.

Забегая несколько вперед, заметим, что советская метрология располагает мощным арсеналом ВНИИМ имени Д.И. Менделеева, а наш флот – ЦНИИ имени А.Н. Крылова. Правда, фасад первого украшает памятник его основателю, а у фасада второго лишь зарезервирована площадь для столь же благодарного дела, видимо.

Глава шестая

Ноев ковчег, построенный, как шутливо говорил Крылов, «по непосредственным указаниям промысла божьего, был разделен на три просмоленных, то бишь водонепроницаемых, жилья».

Корабль XX века, возводимый человеческим разумом и руками, делится на сотни переборок. Корабль должен обладать заданной скоростью, грузоподъемностью, формами, остойчивостью, непотопляемостью, определенными габаритами, мощностью машин и многими другими качественными показателями.

Опытовый бассейн и призван был заранее ответить, какими должны быть технические параметры у замышляемого корабля. В противном случае, то есть тогда, когда что-то в корабле исполнено без предварительного точного осмысливания, он, как мы знаем из признания английского судостроителя, ведет себя неуправляемым диким зверем. Спущенный на воду, он может лечь на бок, переломиться надвое от небольшой волны, встать на дыбки или взбрыкнуться, уподобясь бычку-однолетке.

Итак, в январе 1900 года капитан Крылов встал во главе первого в России научно-исследовательского морского центра – Опытового бассейна. Несмотря на известный консерватизм тогдашнего главного инспектора кораблестроения генерала Кутейникова, последний, представляя капитана Крылова к новой должности, сумел преодолеть и консерватизм, и личную неприязнь. Слишком памятны были для генерала и его собственные отзывы об инженерных способностях мичмана, проходящего стажировку на Франко-Русском заводе, и последовавшие вскоре от англичан подтверждения его отзывам. Стоило ли не замечать слов о мичмане Крылове и его докладе в Лондоне, сказанные вице-президентом общества, знаменитым судостроителем В. Уайтом: «Я интересуюсь проблемой математического выражения движения корабля в море уже тридцать лет. Я изучил все статьи, посвященные этой проблеме… и я должен признаться, что мне еще не приходилось сталкиваться с такой ясной разработкой этой проблемы, какую мы видим в данной статье…»

Сале неплохой судостроитель, генерал Кутейников знал истинную ценность признания В. Уайта. Не менее красноречивы были в отчете общества и слова профессора Бойлса: «Для тех, кто занимается изучением проблем судостроения и военного кораблестроения, связанных с практикой, такие пособия имеют очень большое значение при применении их непосредственно на практике».

Новый руководитель Опытового бассейна начал с его коренной модернизации и насыщения оборудованием и приборами, устанавливающими скорость, сопротивление материалов, их прочность при давлении, растяжении и т. д. В Опытовом бассейне начали производиться эксперименты с учетом горького поражения русского флота при Цусиме. Там формировались технические требования к новым эскадрам броненосцев, миноносцев, к новой боевой единице флота – подводной лодке. Опытовый бассейн – это колыбель, в которой зарождался новый русский флот, в принципе отличный от старого.

Направлен строгальный станок, расплавлен воск, натянут на каркас брезент – модельщик закончил последние приготовления к созданию миниатюры будущего боевого корабля; разложены на гладком столе орудийные башни, мачты, трубы, палубные надстройки, даже якоря, в том числе и адмиральский. Идет сборка выверенного по масштабу, весу, по другим размерам и показателям завтрашнего берегового броненосца. Наконец, собранный корпус одевают и спускают в воду, уравновешивая до требуемой по условиям испытаний ватерлинии. Над моделью появляется самодвижущаяся по рельсам тележка, снаряженная фиксирующими приборами, с которыми соединен прообраз корабля. Снятые при движении показания, в частности, динамометра устанавливают, какое сопротивление воды испытывает модель. Эти показания служат исходными моментами для расчета мощностей будущей машины, что, в свою очередь, влечет разработку данных на сопряженные с ней механизмы и несущие конструкции. Другими словами, мореходные качества будущего корабля – скорость хода, маневренность, осадка, поворотливость, дальность плавания, живучесть – увязываются здесь с его строительной механикой. Во главе последней стоял Иван Григорьевич Бубнов, незаурядный помощник Крылова по бассейну, впоследствии видный русский кораблестроитель и ученый, наряду с руководителем внесший много изобретательства в научно-исследовательскую программу опытов и экспериментов.

Практически все корабли военного флота России, проектировавшиеся и строившиеся в те годы, получили свою путевку в жизнь из Опытового бассейна, руководимого Крыловым. Немало кораблей из этого числа донесли свою боевую вахту до Великой Отечественной войны, немало положений в кораблестроении, выработанных тогда, актуальны и сегодня.

Много сделано Крыловым в этот период и в прикладном кораблестроении, и в областях, сопутствующих ему.

Так, отмеченный премией крыловский прибор для обучения наводке при стрельбе с качающегося корабля в 1900 году был принят на вооружение флота.

Оптическими артиллерийскими прицелами системы Крылова, недорогими в изготовлении в сравнении с немецкими и чрезвычайно простыми в обращении, была вооружена артиллерия 2-й Тихоокеанской эскадры. Горечь поражения затенила урон, нанесенный русскими японской эскадре. Между тем она буквально напоминала смертельно раненного зверя, уползающего умирать в пору. Этот смертельный урон нанесли ей орудия погибших русских кораблей.

В 1902 году Крылов предложил изобретенный им рычажный прибор для измерения напряжения корпусных частей корабля, пребывающего в плавании. Этому оригинальному прибору, испытанному самим изобретателем в плаваниях на крейсере «Аскольд» и учебном корабле «Океан», была суждена большая и многополезная жизнь. Как, впрочем, и всему тому, что выходило из-под рук великого мастера. Его оригинальнейший, равно как и простейший – он сооружался из подручных материалов в течение 2–3 часов, – прибор для установления вибрации корабля послужил не только практике, но и обеспечил исходными данными теорию. В основе фундаментального труда Крылова «Вибрация судов» лежали показания этого незатейливого деревянного сооружения.

Впрочем, человек часто представляет простым, что предстает его глазам, забывая, что, когда мечталось о том, оно казалось невероятно сложным, невыполнимым в таком сочетании простых деталей.

Поэтому в названии следующего прибора Крылова мы опустим качественное прилагательное «простой», тем более что самим изобретателем он окрещен довольно сложно для того времени – «телефот».

В этой композиции – фотоаппарат, подающий пленку механизм и светонепроницаемый картон с прорезью в 0,1 миллиметра посередине. Наведенный на видимый горизонт, телефот фиксировал качание корабля относительно его. Просто, не правда ли?

Но среди изобретений этого, бассейнового периода деятельности профессора Крылова есть еще одно, не относящееся к разряду упрощенных. Это крыловский барьер всякого рода никудышным, авантюрным, свояческим, бездарным или тем и другим, вместе взятым проектам, потоком шедшим от нечистых дельцов с единственной целью – поживиться из золотого кармана русского флота. Этот барьер начинался твердым крыловским «нет», от кого бы это стремление поживиться или прославиться ни исходило. Бывало, что, не меняя смыслового содержания, крыловское «нет» окрашивалось в саркастическую насмешку над неуклюжими потугами, а то и в гневные заключения тем, кто своей властью пытался способствовать этим устремлениям побольше урвать.

Буквально с первых же шагов по бассейну Крылов наткнулся на «новый вид оружия» – подводную лодку, без спуска на дно и, естественно, без подъема с него простоявшую у боковой стенки более трех лет. Подобная исходная позиция этой «боевой» единицы поддерживалась дружеским расположением министра путей сообщения к ее строителю пензенскому помещику Пукалову. Понятно, что достаточно красноречивым распоряжением нового заведующего бассейном единица была выведена из секретного дозора, а ее строителю немедленно прекращена выплата помесячного содержания в размере 500 рублей.

Другим, не менее дорогостоящим экспонатом, освещенным Иоанном Кронштадтским, была сборно-разборная и переносная лодка нахрапистого авантюриста Колбасьева. Правда, отшвартованная по приказу заведующего бассейном, она пропала в неизвестном направлении, а затем всплыла около базы Севастополя и несла полезную службу – была пристанью устричного завода.

Третья подводная лодка оплачивалась на несколько порядков выше предыдущих, но это не мешало ей быть такой же беспомощной, как и они. Ее изобретателем был обер-инженер Глас, безнациональный подданный Австро-Венгерской империи. Точнее, обер-плут Глас настолько задурил головы чиновникам морского министерства обещаниями взорвать со своей лодки японский флагман «Микадо», что новый министр, боевой и прямолинейный адмирал Бирилев, прознав прогласовское авантюрное обещание, хлопнул по столу и сказал:

– Черт знает что, куда это годится. Никаких испытаний не делать. Сказать, чтобы Глас уезжал.

Это весьма разумное восклицание-распоряжение последовало тогда, когда министру доложили мнение командира корабля, который должен был обеспечивать и подстраховывать испытание гласовского изобретения. Командир произнес следующую тираду:

– Эта посудина только от корабля отойдет – потонет, я таких испытаний допустить не могу.

Но не так-то просто было выполнить, как могло показаться, министерское распоряжение: за технически неграмотного авантюриста, которого в нарушение контракта якобы обижало русское правительство, вступилось правительство австро-венгерское.

Тогда, зная умение заведующего Опытовым бассейном обходиться с подобными любителями легкой наживы, министр попросил его по возможности скорее уладить дело. Попав в опытные руки, Глас выторговал три тысячи рублей наличными, и «франко-вагон» был переправлен за границу вместе со своим ненужным изобретением.

Среди подобных изобретателей были, так сказать, и надводники, барьер для них выставлялся такой же жесткий и непреклонный.

В отличие же от мнимых истинным изобретателям и людям, предлагающим то или иное усовершенствование, Крылов оказывал всяческое внимание и помощь.

Ознакомившись с проектом минного подводного заградителя, который представил техник М.П. Налетов, Крылов рекомендовал Бубнову, занимавшемуся тогда подводным судостроением, рассмотреть предложенный проект самым тщательным образом. В приложении к направляемой документации Крылов писал: «Расчеты г. Налетова произведены правильно, подробно и обстоятельно. Проверить численные результаты я не имел возможности, но все они представляются рациональными и правдоподобными». Поддержанный словом и делом, талантливый изобретатель довел свой проект в 1915 году до воплощения в жизнь. Подводный минный заградитель под названием «Краб» конструкции Налетова сыграл немаловажную роль в охране важных черноморских портов и морских коммуникаций.

Показательна в этом смысле и крыловская настойчивость при внедрении в практику минного дела торпедного замыкателя, изобретенного машинистом бассейна Александром Евгеньевым. Несмотря на то, что замыкатель Евгеньева был одобрен испытательной комиссией как показавший наиболее верный принцип действия, чем иностранный аналогичный замыкатель Матиссена, был проще и лучше, артснабженцы продолжали заказывать последний. Тогда Крылов обратился с рапортом к главному инспектору минного дела, в котором не только отстаивал изобретение подчиненного, но и потребовал выплаты ему премии за каждый изготовленный замыкатель.

«Большому кораблю – большое плавание»; все настойчивее и тревожнее звучал вопрос, вылившийся после русско-японской войны в набат: каким должен быть воссозданный флот? Из каких типов кораблей он должен состоять, чтобы его мощь соответствовала силе велпкои державы?

Собственно, с приходом в Опытовый бассейн профессора Крылова вся научно-исследовательская деятельность этого важного отдела в системе кораблестроения была подчинена ответу на этот коренной вопрос.

Начались поиски типов кораблей, которые достойны понести андреевский флаг. Прежде всего следовало проанализировать, что составляло флот прежний, приняв во внимание его остатки на Балтике и на Черном море. И второе: произвести критический анализ состояния флотов в передовых странах – Германии, Франции, Англии. Особенно – Англии, «правительнице морей», откуда просочились не подлежащие сомнению сведения о постройке не ведомых никому доселе всеподавляющих морских чудищ под названием «дредноутов». Пугаться названий не пристало, а знать, что за ними кроется, необходимо.

Первое как очевидно, так и печально. 23 года русским флотом управлял великий князь Алексей, известный к тому же как «семь пудов августейшего мяса». Его распределения субсидий на флот отличались преступной оригинальностью: сначала он брал себе, затем давал ей, то есть нетанцующей балерине М., которая придерживалась французской ориентации, а может быть, и Второго бюро, как во Франции называлась военная разведка. Иностранные фирмы покрывали великокняжеское воровство очень своеобразной рационализацией на строительстве кораблей. Недостаток денег есть недостаток, поэтому один крейсер недобронировался, другой недовооружался; один броненосец был трехвннтовым, другой, того же типа, приводился в движение двумя винтами.

Крылов вспоминал: «Петропавловск», «Севастополь» и «Полтава» явились первыми однотипными между собой броненосцами; зато следующая серия: «Пересвет», «Ослябя» и «Победа» хотя и были между собой однотипны, но в отношении предыдущих явились как бы ублюдками (не то крейсеры, не то линейные корабли, с главной артиллерией из четырех 10-дюймовых орудий, тогда как на всех броненосцах было по четыре 12-дюймовых)».

По его заключению выходило, что «было построено множество броненосцев и броненосных крейсеров, но это «множество» являлось только собранием отдельных судов, а не флотом».

Выходило также, что принимать в расчет оставшиеся на Балтике броненосцы и крейсеры, такие, как «Цесаревич» и «Слава», «Россия» и «Громовой», как основу нового флота было нельзя – они больше держались кронштадтской стенки, чем курса в открытое море и тем более курса на сближение с противником. А последний проступал все отчетливее, невзирая на обмены любезнейшими посланиями и даже встречи в нейтральных водах яхт царствующих особ из домов Романовых и Гогенцоллернов. Германия педантично готовилась к войне.

К концу 1906 года сведения об английских дредноутах конкретизировались в виде технических данных о скорости хода, вооружении, мощности машин.

Опытовому бассейну было выдано техническое задание: провести испытания моделей с последующей разработкой теоретического чертежа на корабль, который обладал бы скоростью хода 21 3/4 узла. Не менее впечатляющими были и другие характеристики линейного корабля самого недалекого будущего, этот линкор должен был стать ядром флота. Его главное вооружение состояло из двенадцати 12-дюймовых орудий, размещаемых в четырех трехорудийных башнях в казематах. Корпус линкора бронировался от 6 до 9 дюймов по всему борту.

И скоростью, и бронированием, и вооружением этот корабль должен был превзойти самый сильный и быстроходный в мире английский «Дредноут». Сжатые сроки по выполнению заданий гарантировали замышляемое опережение.