Текст книги "Крылов"

Автор книги: Владимир Липилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Поблагодарил я Васильева самыми лестными словами.

На следующий день в 10 ч. утра является Петров со всем своим снаряжением, опечатывает все ящики, как полагается, вручает мне открытый лист, получает пяти-и десятирублевый золотой, величает меня «ваше сиятельство» и, видимо довольный, уезжает».

Чем меньше по количеству членов состав комиссии, полагал Крылов, тем производительнее их труд: 17 февраля вся Особая комиссия по исследованию успокоительных цистерн Фрама вышла в море на борту большого немецкого парохода «Метеор».

Вместо 300 туристов, которых обычно принимал в круиз пароход, теперь на него погрузили всего лишь оборудование и материалы для нужд Особой комиссии: фрамовские гироскопические приборы для записи качки, приборы для фотозаписи качки, фототеодолиты для измерения волн, метеорологические приборы, короче – все то, что было опечатано 15 ярлыками и занесено в открытый лист, с такой легкостью приобретенный председателем комиссии.

«И что без бури океан?» – произнес он лермонтовские слова и дал «добро» капитану Вагнеру, чтобы в точности исполнить приказание министра – быть в море через неделю от числа заседания.

О, это было изумительное для цели испытаний тридцатидневное плавание то на ровной, укачивающей все живое океанской зыби, то в центре шторма ураганной силы, когда рассвирепевший Бискай при помощи всех 12 баллов меняет местами море и небо. А точнее, перемешивая одно с другим, приготовляет для человека то, что, если он спасется, впоследствии им называется кромешным адом.

Не раз, и мысленно и на бумаге, обращался Крылов к той стихии: «Размахи килевой качки доходили до 8° на сторону, при длине корабля в 100 метров казалось, что размахи достигали 20–25°, корабль как бы становился торчмя.

К вечеру ветер несколько отошел к западу, и сила его немного ослабела, так что можно было лечь скулой к волнению и произвести на этом курсе испытание, но нз было возможности, имея под ветром, хотя и в 20 милях, мыс Финистере, поставить корабль лагом к волне. При включенных цистернах и курсе скулой, т. е. 45° к волне, размахи доходили до 24° на сторону. Включение цистерн низводило их до 12–15° на сторону. К полудню 15 марта ветер стих.

По обсуждении накопленного материала комиссия решила наблюдения прекратить и идти без промедления в Гамбург, чтобы сдать пароход, не продолжая фрахтования, обходившегося, не считая расходов на уголь, по 3000 герм, марок (1500 руб.) в сутки».

Применение цистерн было одобрено, «отдых и развлечение» во время их испытании подошли к концу – наступала пора заниматься основным делом. Но не так-то легко было провести четкое разграничение времени. Приближалась война, это вносило в деятельность ученого особые коррективы. То новейший миноносец, спущенный на большую воду, не развил проектной скорости, то… Нет, нет – это очень и очень важно, почему миноносец «Быстрый» из серии «Новик», должный обладать скоростью хода в 32 узла, как на нем не напрягали машину, потерял четырех из них.

В чем дело?

Секрет в спутной волне.

Это она, по Крылову, лишила возможности достигнуть предельной скорости. На ее преодоление идет большая часть мощности миноносца. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно вывести корабль на более глубокую воду.

Испытания артиллерийских систем на новых линкорах показали, что давление в цилиндрах орудийных компрессоров вдвое выше предельной величины. После та кого открытия следует вполне разумная паника: без орудий, как можно догадаться, линкор сам превращается в плавучую мишень. Чтобы восстановить боеспособность кораблей, надо, во-первых, изыскать еще около трех миллионов рублей, а во-вторых, пока что держать линкоры у стенки, до тех пор пока не будут изготовлены новые компрессоры. Затем произвести переоборудование, затем новые испытания, затем… «Улита едет, когда-то будет), а германцу, хотя у него дредноуты и послабее, совсем уж тесно в Северном море.

Таково суммированное мнение специалистов – и проводивших испытания во время артиллерийских стрельб, и тех, кто изложил выводы по ним, – тут и почетный председатель МТК, то бишь генерал-лейтенант Крылов, разведет в беспомощности руками.

Но, исследуя этот вопрос, моряк-ученый не спешил сделать этот жест безнадежности. Он обратился к собственному недавнему исследованию «О некоторых дифференциальных уравнениях математической физики, имеющих приложение в технических вопросах».

Проведенные им расчеты, опирающиеся на данные об испытании орудий линкоров и возникающем при этом давлении в цилиндре компрессора, показали, что дело не в последних, а в индикаторах, использованных для измерения давления.

Только ли в силу своих конструктивных недостатков «шалили» индикаторы, или их завышенные показания кому-нибудь потребовались?

Недостает профессору Морской академии ко всему прочему стать еще и дознавателем по антипромышленному шпионажу с военно-политической подоплекой!

А факты, упрямо-очевидные свидетельства тайных дел вокруг русских кораблей, говорили, что они не случайны и, будь они выявлены следователем, рассказали бы о многом.

Одна история с «Упредителем» куда как в этом смысле показательна. Прибор определял величину бокового отклонения целика от хода и курса мишени. Его данные верны и в случае неподвижности корабля, ведущего артиллерийский огонь, и в случае движения обоих кораблей. Изобретение первостепенной важности не только для русского флота, и не поэтому ли с ним стали происходить таинственные превращения?

Крылов поставил вопрос напрямик: соответствует ли прибор предъявленным требованиям?

Да, отвечает министерство, рассмотренное изобретение «весьма важное и крайне необходимое приспособление для успешной стрельбы с корабля».

В чем же дело, почему Обуховский завод не приступает к серийному его изготовлению при непосредственном участии в нем изобретателя? Это, кстати, с точки зрения самого министерства обеспечило бы максимальную секретность работы.

Желательно, чтобы употребленный в приборе иностранный гироскоп был заменен отечественным, не взялся бы за это автор «Упредителя»?

Автор брался, а министерство откладывало заказ по причине все того же отсутствия субсидирования на гироскоп.

Вопросы и выяснения начинались снова, а в результате Крылов получил письмо от известного русского оптика Я.Н. Перепелкина. Корреспондент сообщал: «В своих 144 странствиях я посетил, между прочим, английский завод Барра и Струда в Глазго. Все объяснения по производству давал мне д-р Струд. И вот он захотел меня удивить одной особенной вещью и решил показать прибор, который у них только что выработан. С весны они предполагают пустить его на испытания. Вообразите себе, Алексей Николаевич, что я увидел Ваш прибор, который Вы делали для определения отклонения целика. Струд был весьма удивлен, когда я высказал в этом приборе полную осведомленность…»

А предложение на установку и испытания на яхте «Стрела» гироскопического стабилизатора?.. Оно осуществлено в… Италии. А, да мало ли всяких таинственных случаев. Их объясняли, но объяснения эти окутывали такими бюрократическими вывертами, что, став председателем МТК, А.Н. Крылов для ясности и приказал: «…чтобы все исходящие бумаги секретного или конфиденциального характера были отправляемы из комитета в коленкоровых конвертах, запечатанных сургучной гербовой печатью». Для ограничения перлюстратов.

Допустим, дело с «Упредителем», хотя и немаловажное, но все-таки локальное, поправимое – новое изобретение можно оградить от злоумышленников. А вот от тех, кто замыслил заложить русские заводы иностранцам, коленкоровыми конвертами не отбояришься. Они, шайка-лейка без кистеней в руках, все разнюхают и все продадут, эти разбойники в цилиндрах и смокингах. Им Россия – клад беспризорный, а не земля святая, кровью да слезами выпестованная, потом выхоленная…

Прознав про намерение правительства положительно рассмотреть вопрос о передаче в аренду судостроительных заводов иностранным фирмам, генерал Крылов поднялся против такого кощунства по боевой тревоге. Будь его воля, он стал бы и старшим офицером, и боцманом-парус-ником одновременно, чтобы кулаком и словцом погнать торгашей и арендаторов в три шеи, раскатал бы их так, чтоб и духу не было… Ишь на что руку подняли – на заводы!

Крылов мог, свидетельствует его ближайший помощник по Физико-математическому институту член-корреспондент АН СССР Т.П. Кравец, «быть ужасающе резким».

Таким он и был в апреле 1910 года, когда с пометкой «конфиденциально» писал доклад из девяти кратких разделов, доказывающих безумство тех, кто намерен склониться в пользу иноземного предложения.

«В последнее время в газетах появляются заметки о предложении иностранных фирм взять или в аренду, или на иных условиях казенные заводы морского ведомства и исполнить всю программу судостроения за свой счет с рассроченною на долгий срок уплатою.

При этом упоминается, что этот проект проводится помимо Морского министерства и встречает сочувствие в «высших сферах» как избавляющий и от прямого займа, и от чрезмерного повышения морского бюджета по время исполнения намеченной судостроительной программы.

С другой стороны, частная промышленность также поднимает поход против казенных заводов через посредство Лиги обновления флота, вынесшей резолюцию о нежелательности затрат на расширение казенных заводов.

Можно предвидеть, что оба предложения найдут сочувственный отклик в министерствах финансов и торговли и промышленности. Кроме того, надо ждать, что второе из них будет поддерживаться и в Государственной думе и в Государственном совете заинтересованными в нем представителями обоих учреждений.

Первое предложение неприемлемо по следующим причинам:

1. Оно отдает во власть иностранных предпринимателей восстановление флота; они же будут заботиться не о боевой его силе, которая им даже вредна, а о своей собственной наживе, и следовательно, от них будут зависеть как качества судов, так и сроки их готовности.

2. Оно открывает иностранцам все технические секреты государственной обороны даже в мелочных деталях их исполнения, выработанных как опытом предшествующих лет, так и неоцененным опытом войны.

3. Морское министерство даже в случае явного неисполнения столь могущественным синдикатом (связанным как с самыми крупными фирмами, так и с самыми влиятельными банками) принятых обязательств будет не в силах принудить их к исполнению, так как это немедленно и неизбежно поведет к дипломатическому вмешательству.

Итак, с технической стороны это предложение представляет длительное государственное обязательство, отдающее во власть и под контроль иностранцев существенную часть государственной обороны.

4. С финансовой стороны предложение это, в сущности, представляет заем под совершенно неопределенный, а следовательно, и недопустимый процент.

5. Морское министерство не должно допускать принятия этого предложения в Совете министров, так как все нарекания падут не на «объединенное правительство», а на Морское министерство. В Государственной думе и в Государственном совете начнутся запросы, и продолжительные их обсуждения на долгое время задержат все воссоздание флота.

Домогательства частной промышленности и ее поход против казенных заводов объясняется следующими обстоятельствами:

1. В деле о стали высшего сопротивления частная промышленность убедилась, что казенные заводы, даже при несовершенстве их оборудования, являются регуляторами как качества изделий, так и их цены.

2. В деле о башнях привлечение казенного завода разбило сделанное самими частными заводами распределение между собою огромного заказа по высокой цене.

3. Совершенствование казенных заводов заставляет частные заводы прогрессировать, а следовательно, нести и сопряженные с этим прогрессом затраты.

4. Наличие хорошо оборудованных казенных заводов не дает возможности существующим синдикатам диктовать свои условия Морскому министерству, а, напротив, вынуждает их подчиняться требованиям Морского министерства, вызываемым необходимостью обеспечить судам и предметам вооружения надлежащие боевые качества».

Немало честных людей думало так же, как Крылов, но. письменный протест попыткам правительства представил он один.

Флот должен был быть русским от киля до клотика, и он стал именно таким.

Глава десятая

Еще соловецкие монахи доказали сами себе, что чем лучше ходкость и грузоподъемнее суда, тем ощутимее доходы. Последние складывались от архангелогородской клюквы и соловецкого посола сельди, а также от кваса, шибающего и в нос и в уши так, будто сладкий порох внутри взрывался. От клюквы, правда, в отличие от кваса, как в судороге, сводило скулы, но, несмотря на это, северная ягода стояла вровень, если не опережала тропические фрукты.

Затарив дары русской природы в бочки, иноки грузили их на утлые суденышки и, пользуясь ветром, под парусами шли в Лондон. Там, на лондонском торжище, доставленный товар сбывался нарасхват и оптом и в розницу. «По нраву? – вопрошали продавцы у покупателей. – Так мы еще пригоним, не задержим».

Расторговавшись, монахи ставили свои немудрящие паруса в обратный путь, барки их, нагруженные заморскими изделиями, сидели так глубоко, что чуть ли водой не заливались.

Увеличивая оборачиваемость своих плавсредств, послушники Соловецкого монастыря, а глядя на них, и поморы стали складывать в доход и полушку, вырученную за товар, и рубль, которым оценивалась доставка этого товара к покупателю. Даже налеты морских ушкуйников не могли остановить торговых мореходов русского Севера. Тогда их попробовали блокировать королевскими флотилиями. Русский принцип: «Свой товар – сами доставим» – не устраивал Европу.

«Швах дело?» – спросил прибывший на Соловки царь Петр Первый. «Нужно бы хуже, да некуда, батюшка», – ответствовали северяне, кланяясь поясно. «Ну, коли приперло, то помогайте, христолюбцы!»

И валили поморы высокую корабельную сосну, и волокли посуху через весь остров сбитые из нее фрегаты, чтобы ими царь Петр мог бы неожиданно в свейскую эскадру вклиниться да разбросать ее по холодному морю.

Пока дрались, квас, перебродив в необъятных деревянных чанах, закис, клюква тоже, обмякнув, забродила – разор. Не по-хозяйски то было, добро губить, но что делать – надо было ждать, пока царь ногой твердой, рукой властной на море не станет. Ждать да помогать ему в том.

Так, от войны к войне, и развивался русский торговый флот.

К началу XX века он был объединен в Русское общество пароходства и торговли – РОПиТ.

Это было смешанное коммерческое предприятие под контролем государства. В описываемое время его правление состояло из шести членов – три от акционеров, три от правительства. Судя по всему, это правление было довольно дальновидным. Решив обновить и переоснастить флот, оно не очень долго гадало, кто бы смог возглавить это техническое обновление. Конечно, более подходящей фигуры, чем А.Н. Крылов, нельзя было и придумать, и совершенно неожиданно он легко принял приглашение войти в состав совета общества.

РОПиТ, разумеется, не ошиблось в выборе технического руководителя, но не сожалел о своем согласии и профессор Крылов: РОПиТ-то оно РОПиТ, а в его составе флотилии вспомогательных судов, без которых военный флот может быть как без рук в случае боевых действий. Надобность в этих плавающих базах вот-вот нагрянет – наступал 1912 год, до назревшей мировой войны оставалось чуть более двух лет.

Должность у Крылова в РОПиТе разительно отличается от исполняемых ранее: деятельность общества подчинена торговле, а у нее другие законы, чем у любой другой области экономики. Но познание неизвестного – жизненный принцип Крылова, и, по собственному признанию, он «с головой» уходит в дело: «По обычаю вновь вступающего члена совета, чтобы дать ему возможность обстоятельно ознакомиться с делами общества, назначают в ревизионную комиссию; я взял на себя ремонтную и навигационную части».

«Новичок» довольно долго, потратив в общей сложности 180 часов в течение целого месяца, математически анализируя, вникал в громадное хозяйство, отягощенное самой запутанной деятельностью человека – коммерцией. Сличительные ведомости на перевалочные грузы от Одессы до Гонконга, от Петербурга до Сан-Франциско, дефектные листы на ремонты в попутных портах, счета на оплату поднаемных экипажей, угля, масла, отчеты капитанов и ропитовских агентов, разнообразные временные фрахтования – все это и многое-многое другое, мелкое и крупное, заметное и почти невидимое, было подвергнуто такому разбору, такому разложению по полочкам составных частей, что общее собрание акционеров только за головы бралось.

Было от чего. Обычные «двухспальные простыни», как называл Крылов сводные отчетные ведомости с бесконечными колонками многозначных цифр, превратились в красноречивые математические выводы на четвертушке бумаги. Сообщив изложенные данные, Крылов в заключение сказал: «От статистики же, представленной Одесской главной конторой общества, польза такая же, как от статистики того легендарного исправника, который в ведомости о распределении населения его уезда по сословиям в графе «свободных художников» написал: «Ввиду заключения конокрадов Абдулки и Ахметки в тюрьму свободных художников во вверенном мне уезде нет».

Всем присутствующим на годовом собрании показалось, что оптимизм и цифровая точность доклада нового члена совета, безусловно, вдохнут новую живость в пароходные гудки РОПиТа и тем самым увеличится коммерческая оборачиваемость судов, а она, как и в давнпе времена, была главным экономическим показателем.

На том собрании Крылов стал одним из шести членов правления РОПиТа, ведающего постройкой, ремонтом и технической эксплуатацией судов. Следуя бытовавшей в то время поговорке о том, что «торговый человек не дрова – в печке не сгорит», моряк был далек от мысли ограничиться принятыми на себя техническими обязанностями. Познав суть, определить будущее развитие того дела, эа которое взялся, – такова конкретная задача деятельности Крылова в РОПиТе. После такого решения для него уже совершенно неважно, осмысливать ли теоретическую проблему, производить ли прикладной расчет корпуса судна или мостового пролета или подводить дебет с кредитом, – работа требует всего человека, тогда она и выполняется всеобъемлюще.

«Само собой разумеется, – писал Крылов, – мне не оставалось чуждой и коммерческая деятельность общества».

Эта нечуждость к работам, которые различными людьми определяются как работы второй руки, принесла в самое ближайшее время, в годы становления Советской власти, миллионные золотые сбережения новой России. Знание конъюнктуры мирового рынка, законов ценообразования на нем позволило ученому совершить в 20-е годы многомиллионные сделки, соблюдая в них непременно пользу и выгоду молодого государства. Без ропитовской практики это едва ли было бы возможным.

Как ни странно это звучит, но именно в период освоения торгового баланса при дальних и ближних морских перевозках Крылов приступил к переводу ньютоновских «Математических начал натуральной философии».

«Если многие видят отдых в том, – обращался к слушателям профессор Морской академии Крылов, – чтобы, сидя за шахматной доской, соображать самые неожиданные комбинации и продумывать самые замысловатые ходы, то отчего же для отдыха не перечесть лишний раз со вниманием избранные места из произведений величайших гениев и для развлечения не побеседовать об их творениях?»

Но профессор не только советует, а и сам чередует труд и «отдых»: выяснив, почему ропитовские пароходы одинаковой мощности «Диана» и «Чихачев» работают с разными КПД, он переходит к пояснениям «Начал» на основе современного математического анализа. Или наоборот: сначала о «Началах», а потом о пароходных КПД.

В первом случае крылатым выражением в выводах: «Что это у вас – силы пони или силы битюга – и почему у вас пони жрет больше угля, нежели битюг?» – подправлены нерадивцы или ловкачи из Одесской главной конторы. Во втором, как уже отмечалось, созданы 207 пояснений, в числе которых и несколько оригинальных исследований, имеющих большую научную ценность.

Первая работа, подстегивая излишне неравнодушных к расходам чужих денег одесситов, помогала оборачиваемости судов. Вторая же восхитила ученый мир. Жуковский писал автору перевода: «Вы пополнили этим, пробел в русской математической литературе, который так необходимо было пополнить. На своих лекциях я теперь буду постоянно делать указания на Ваш перевод».

В представлении же совету Московского университета «отец русской авиации» писал о Крылове как о выдающемся ученом, глубоком исследователе анализа, математической физики и прикладной математики, как о беспримерном знатоке морского дела, инженере и изобретателе. После этого представления великого русского ученого и многих профессоров совет университета «возвел в степень доктора прикладной математики заслуженного профессора Николаевской Морской академии Алексея Николаевича К рылова, приобретшего учеными трудами почетную известность, без испытания и представления диссертации».

Но по-прежнему ничто не мешает Крылову решать самые что ни на есть прозаические вопросы. Как в себе самом, так и в других он ценил прежде всего преданность делу и знание его доскональное. Люди, не отвечающие этим критериям, не могли рассчитывать на его благорасположение, какими бы регалиями они ни были бы отмечены, о снисхождении к незнанию не могло быть и речи.

Великий князь Сергей, начальник Главного артиллерийского управления русской армии, естественно мнящий себя авторитетом во всем, что касалось артиллерии, рекомендовал для новых орудий Кронштадтского укрепрайона английское прицельное приспособление. Конечно, великокняжеское рацпредложение многим заслонило разум. Ладно бы, если ослепли только генералы из ГАУ и некоторые, наиболее склонные к подхалимажу специалисты, ну а как быть со слепыми береговыми артустановками? Это никак не позволительно.

Металлический завод, исполнитель заказа на орудия, обратился к своему консультанту. Консультант, то есть профессор Крылов, установил, что в условиях приневской низменности рекомендуемое прицельное приспособление совершенно непригодно, ибо его погрешность будет примерно в сто раз больше допустимой – снаряды, выпущенные при помощи таких прицелов, будут искать ветер, а не противника. Вместе с запиской из 12 пунктов, каждый из которых опровергал великокняжескую дорогостоящую затею, профессор-консультант сам приехал на заседание в ГАУ. Перед его началом он сообщил свои возражения командующему артиллерией Кронштадтского укрепрайона генералу Маниковскому.

Непосредственным человеком был генерал, как вспоминал о нем Крылов: «Генерал Н. стал возражать Маниковскому и говорит: «Я не усматриваю, почему обыкновенная прицельная труба не будет давать требуемой точности», Маниковский и ляпни:

– Ваше высокопревосходительство, если вы эту трубу всунете окуляром себе в зад, тогда, может быть, усмотрите. – Такая поднялась ругань, что пришлось закрыть заседание».

Как бы то ни было, те самые орудия встретили первую мировую войну вполне зрячими, и доказательством того может служить отсутствие на кронштадтском горизонте дымков от труб германских кораблей.

А вот турецкий крейсер «Меджидие» в поддержку своих германских союзников стал готовиться пойти к русским черноморским берегам. Одной из целей замышляемого похода была бомбардировка Одессы. По экипировке крейсера «Меджидие» и кораблей сопровождения налет готовился основательно, в обстановке абсолютной секретности. Мыслилось, что отряд под покровом ночи выйдет на траверс Одессы и, пользуясь отсутствием морской защиты у русских, в упор расстреляет как город, так и порт с находящимися там торговыми судами.

Все так почти и вышло: пройдя незамеченными изломанным курсом Черное море, крейсер и другие корабли начали готовиться к нанесению своего страшного удара по предпасхальной Одессе. Крейсеру «Меджидие» оставалось пройти всего несколько миль, как вдруг…

О том, что должно было произойти с турецким кораблем, письменно изложено 30 марта 1910 года. Именно этим днем генерал-майор Крылов датировал свой секретный рапорт об организации широких опытов по минным заграждениям. В рапорте он, в частности, писал: «Оружие это быстро совершенствуется… Испытаниями прошлых лет, произведенными далеко не в достаточной степени, достигнуты улучшения в минах».

Этому рапорту предшествовала исследовательская работа Крылова «О равновесии шаровой мины на течении», которую он исполнил по предложению минного отдела МТК. Исследование отвечало на следующие вопросы: в каком положении будет находиться мина на течении; какую форму примет минреп; какова зависимость между длиной минрепа, плавучестью мины и глубиной ее погружения при разных скоростях течения.

Получив исчерпывающие ответы, русские моряки-минеры сделали все, чтобы грозное оружие стало наиболее эффективным.

Да, Одесса не располагала средствами отражения намечавшегося нападения турецкого крейсера – не было ни боевых кораблей, ни береговых батарей, чтобы сорвать замысел вражеского командования. Оно все предусмотрело, снаряжая свой лучший крейсер в разбойничий набег. Не знало оно лишь о том, что незадолго до экспедиции около Одессы активно потрудился налетовский подводный минный заградитель «Краб».

…Всего несколько миль отделяло «Меджидие» от исходной позиции для артогня, как вдруг…

«В начале войны лишь одна мина представляла опасность – мина русская». Это признание командира германской подводной лодки мог бы более живописно повторить и командир турецкого крейсера «Меджидие».

Мгновенно осознав, что тщательно подготовленная операция сорвана коварным русским оружием, он приказал команде спасаться за правым бортом, а командиру миноносца сопровождения изготовиться к пуску торпеды в левый борт крейсера, чтобы разрушений на нем было побольше.

Мелководье одесской акватории Черного моря не укрыло турецкий крейсер своими волнами, палубными надстройками он маячил над ними. Это был приз. Поднять и восстановить боевой трофей – такое престижное приказание последовало РОПиТу, выполнявшему роль вспомогательных сил на море. Крейсер «Меджидие» был поднят и пробуксирован в Одессу, где его ввели в док ропитовского завода. Вслед за этим последовал другой приказ морского министерства: ввести трофейный крейсер в боевой строй Черноморского флота под названием «Прут», переоснастить артиллерию корабля на орудия калибром в 130 миллиметров. Срок для исполнения приказания давался невероятно жесткий – три недели. Ропитовские адмиралтейцы всполошились: невыполнение приказа в военное время, как известно, сурово наказывается, а выполнить приказ в 21 день немыслимо.

Непосредственное выполнение приказа не входило в функции Крылова, но разве мог он, член правления, глава технической службы общества, остаться в стороне? Ведь прежде всего он – русский моряк, а следовательно, по традиции он должен сам умереть, а товарищей выручить. На приеме у министра он выговорил для себя лишь одно условие – чтобы ему «ни одной бумаги не писали и ответа не требовали; тогда все через три недели будет готово и крейсер будет представлен к испытанию».

Министр на такое условие согласился, а о том, как было исполнено немыслимое по сроку приказание, написал сам Крылов: «Я поехал в Одессу, обсудил с Пескорским (начальник адмиралтейства РОПиТа. – В. Л.), что и как делать, намечая мелом на переборках эскизы, без составления каких-либо чертежей. Тотчас снимали шаблоны, выбирали на складе соответствующий материал. Работали день и ночь, и к назначенному сроку все было готово. Приехал Григорович, осмотрел, остался вполне доволен. Видимо, приказ о том, чтобы мне не мешать, им был отдан достаточно строгий: я ниоткуда ни одной бумажки не получил, и ни одно начальствующее лицо ближе двух кабельтовых (400 м) к «Меджидие» не подходило».

Вот где еще раз (в последний ли!) пригодился глазомер! Работалось здорово, как во время практики у Петра Акиндиновича Титова.

Удовлетворенным и бодрым вернулся Алексей Николаевич в Петроград, чтобы среди прочего заняться окончательным оформлением и сдачей в набор первого тома «Начал».

Он несколько отяжелел. Об этом почему-то подумалось в день приезда, когда садился в извозчицкий полу-фаэтон у Николаевского вокзала. Телеграфировать с дороги об автомобиле не стал – хотелось посмотреть на летний город.

– В Петроградскую, Каменноостровский, 58, друг ситный, – весело сказал извозчику.

– Четвертачок внакидку, вашсиятельств.

– Что, овес?

– Он, вашсиятельств, он самый – дорожает изо дня в день, как на свежих дрожжах, думаю, вашсиятельств из отъезда, так, может не знали.

– Я все знаю. Не очень гони, тогда так уж и быть – накипу твоей сивке-бурке, хоть и здоров ты набрасывать.

– Как есть, вашсиятельств, как есть, вот хоть крест на Знаменку положу.

– Не божись зазря, да не прогневан будешь, сказал – накину.

Улицы – Невский, Садовая, невские набережные – пестрели белыми повязками раненых.

«Ах, Забудский, пескарь премудрый!..»

Спустя десятилетия Крылов не забывал о просчетах недалеких генералов: «С первых же недель войны обнаружилось, что наша артиллерия не снабжена достаточным числом снарядов. Причина этого вскоре стала известна – заседания артиллерийского комитета происходили под председательством «премудрого» Н.А. Забудского, по великой мудрости которого мы не имели в японскую войну бризантного снаряда, а только шрапнель, так что стоило японцам засесть в какую-нибудь глинобитную фанзу, и они были укрыты так же хорошо, как в железобетонном каземате. В одном из таких заседаний в 1912 или в начале 1913 г. решался вопрос о числе зарядов на полевое орудие.

Забудский «доказал», что надо иметь 3000 патронов на ружье и по 500 зарядов на полевое орудие.

На заседании присутствовал генерал Радко-Дмитриев, только что перешедший на русскую службу из болгарской, где он победоносно командовал армией. На основании собственного опыта он сказал, что бой надо, главным образом, вести и кончать артиллерией и надо иметь три тысячи зарядов на орудие, тогда достаточно иметь 500 патронов на ружье.

Наши члены артиллерийского комитета решили: стоит ли придавать значение практическому опыту какого-то «братушки», когда тут «математический» вывод самого Забудского! Решили по Забудскому – результаты не заставили себя долго ждать».

«Ах, Забудский, Забудский, дорого же твоя «математика» русскому солдату обходится…»

– Вашсиятельств… Вашсиятельств!

– Что, друг ситный?

– Приехали. А дале куда ехать?

– Нет, нет, а то обдерешь как липку.

– Это уж как водится, вашсиятельств! – в тон седоку хохотнул извозчик, узревший наконец в величественном генерале простого и веселого человека. – Премного благодарны вашсиятельству!