Текст книги "Крылов"

Автор книги: Владимир Липилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Это за что же?

– За удовольствие, вашсиятельств.

– Все тебе – и четвертак внакидку и удовольствие на загладку, а мне что оставляешь?

Извозчик выпрямился, поелозил на облучке, пододвинул щелчком пальцев цилиндр на затылок, судя по блескам в глазах, размышляя: «Рискнуть разве сказать… а, скажу – не съест»:

– Думать, стало быть, вашсиятельств!

– Генералам это необязательно, но… коль ты советуешь – попробую.

Откладывать в долгий ящик обещание не пришлось – на следующий день последовал срочный вызов к министру в форме одежды «сюртук при кортике». Последнее означало, что предстоял официальный разговор государственной важности. Что ж, дело, пожалуй, привычное, и потому при надевании и сюртука и кортика не возникло особого беспокойства. А напрасно, как оказалось: всего маг ожидать от приема у министра Крылов, но того, о чем пошел разговор, – такого в голову не могло прийти.

Да и министр, Григорович, короткий знакомец, если не сказать, что друг, видимо, не был на этот раз инициа-153 тором возлагаемого поручения. Он долго пересказывал фронтовую сводку, сетовал на путаников из интендантского управления, призывая то осудить их по-суворовски без суда и следствия, то вдруг оправдывая, ибо, как оп говорил, «при чем они, если снаряды и черпать, оказалось, неоткуда».

– Ваше высокопревосходительство… Иван Константинович, дорогой, – впервые в аналогичных собеседованиях перешел Крылов на дружеский тон, помогая высказаться министру и подчиняясь моменту, – что это вы со мной, как с королевской реликвией пли, точнее, как курица с яйцом носитесь, простите на слове?

– Право, дорогой Алексей Николаевич, не знаю, как и начать…

– А вы, ваше высокопревосходительство, с конца начните, и все встанет на свои места, смею уверить.

– Хорошо, будь по-вашему: на последнем приеме во время вашего отсутствия его величество соизволил указать на вас, дорогой Алексей Николаевич, как на лицо, способное выправить дело на предприятиях Общества пути-ловских заводов…

– Что?..

– Вот видите, а я ведь послушался вашего совета начать с конца, дорогой Алексей Николаевич, – поспешил упрекнуть министр, опережая возможные высказывания в адрес его величества, но неожиданно услышал:

– Впрочем… Спасибо мудрецу Забудскому… Я благодарю его величество эа высказанное доверие, которое я постараюсь оправдать, – я согласен, ваше высокопревосходительство.

– Я так и могу доложить, Алексей Николаевич? – не веря в услышанное, переспросил министр.

Именно так, Иван Константинович, и Забудского не забудьте, будь он трижды неладен, протянуть бы его разок под килем, чтобы считать выучился.

Министр так и нс понял, почему он не должен забывать Забудского, но переспрашивать об этом не стал.

На обратном пути генерал вглядывался в каждую повязку, увиденную из автомобиля, будто тщательно подсчитывал их.

Если бы не этот подсчет, то, весьма возможно, Крылов сказал бы себе, что поспешил с согласием.

Путиловские заводы больше, чем другие, поставляли фронту как орудий, так и снарядов к ним. Согласие стать во главе ОПЗ, чтобы увеличить выпуск и тех и других, – лучшее извинение перед русским солдатом за глупость бездарного ученого генерала Забудского и тех, кто вместе с ним заседал в артиллерийском комитете.

Выразив согласие, Крылов тут же, не дожидаясь уведомления о назначении, постарался разобраться в обстановке, сложившейся в ОПЗ, особенно в его правлении.

Картина вырисовывалась неприглядной.

Организовал крупнейший завод России отставной чиновник морского министерства, талантливый инженер и математик, мелкопоместный дворянин Николай Иванович Путилов. Он создал завод практически на пустом месте, в одночасье, воспользовавшись моментом, который был поднесен предприимчивому дельцу самой судьбой.

Зима 1867/68 года выдалась неимоверно суровой и длительной. Иностранные рельсы на Николаевской железной дороге стали из-за морозов выходить из строя, а бельгийские и английские поставщики не могли доставить рельсы из-за отсутствия навигации. Железная дорога должна была вот-вот стать. Министерство путей сообщения парализовало даже раньше дороги, ибо никто в нем не представлял, как составить доклад императору о возникшем чрезвычайном положении.

Тогда-то и появился в министерстве Путилов. Он предложил поставить необходимое количество рельсов в самый кратчайший срок. В первый момент на него посмотрели как на умалишенного, но о нем были достаточно наслышаны, знали и о его инженерных способностях, и о том, что он пользуется покровительством брата царя великого князя Константина. По всему по этому у него спросили:

– Как и из чего вы намерены изготовить рельсы, господин Путилов?

– Из русских материалов, русскими руками, с гарантией прочности, с изготовлением здесь, в Петербурге.

Предложение было принято, ибо ничего другого, более или менее реального просто не было.

Каково же было удивление, когда через 18 дней на переданном Путилову чахлом огаревском заводике была получена первая партия до зарезу нужных рельсов. Делец разбогател буквально в один миг, невыполнение контракта иностранными фирмами позволило ему перехватить у них все заказы на поставку русским железным дорогам рельсов со стальной головкой.

Разумеется, это ему запомнилось, но промышленник, развернув бешеную деятельность, не обращал на косые взгляды иностранцев никакого внимания. Путиловский завод рос как на дрожжах, и не только мертвая хватка его хозяина способствовала его росту и процветанию.

Открывавшиеся перспективы гнали Путилова вперед и вперед. Он расширял и совершенствовал производство, приглашал к себе лучших мастеровых и техников, брался за самые разнообразные заказы и неизменно выполнял их, получая баснословные прибыли. Процветая, он не обращался за помощью и посредничество: к банкам, которые, в свою очередь, упорно ждали, когда игнорирующий их заводчик споткнется. А это, по их расчетам, рано или поздно должно было произойти обязательно.

Но годы шли, а Путилов все креп: по путиловским рельсам катились путиловские паровозы и вагоны, на путиловских кораблях поднимали стволы путиловские орудия. В поэме «Современник» великий русский поэт Н.А. Некрасов представил Путилова в образе Ладьина:

 
Как маяк, горящий ярко,
Будет порт мой на Руси!
Я уж рельсы дал дорогам,
Я войскам оружье дал,
В новый путь иду я с богом,
Составляйте капитал.
 

А настоящий Путилов во всеуслышание заявил:

– Я хочу, чтобы какой-нибудь куль муки, погруженный в Саратове, выгружался прямо на океанский пароход.

В то время в Петербурге не было морского порта и сложилась парадоксальная практика: доставка грузов из Гамбурга в Кронштадт обходилась дешевле, чем из Кронштадта в Петербург. Предчувствуя неимоверную наживу, Путилов вознамерился построить большой петербургский порт с морским каналом и железной дорогой к нему.

– Петр Великий, – хвастливо говорил он, – прорубил окно в Европу, нам нужно открыть туда дверь.

Возведение этой двери его и при-хлопнуло: не ожидая правительственной субсидии, промышленник, не рассчитав и слишком рьяно взявшись за дело, не достроил ни порта, ни канала к нему. Он почти разорился на этом огромном предприятии. Тогда-то зашатавшемуся дельцу и пришли на помощь иностранные банки, в частности Немецко-Русский торговый и промышленный банк с главной конторой в Берлине. По настоянию последнего Путилов был вынужден создать в 1873 году Акционерное общество путиловских заводов. Практически это был конец самого Путилова, и в 1880 году он умер, накануне полного собственного банкротства.

Объединение же заводов его имени жило, и даже въедливый государственный контролер не смог бы точно установить, кем и как оно управлялось, кому, собственно, оно принадлежало и в чьих карманах оседали миллионные прибыли.

Ко времени, когда Крылов получил столь неожиданное предложение войти в состав правления, а затем и возглавить его, председателем ОПЗ был уже известный нам А.И. Путилов, не имеющий к основателю завода никакого родственного отношения. Обычно он, правда, этого не утверждал. Он же состоял главой Русско-Азиатского банка и многого-многого другого. Вокруг его темной и неряшливой фигуры, как жужелицы, крутились: Вахтер – представитель фирмы «Ф. Крупп», Ракус – посланник фирмы «Е. Шнейдер – Крезо», Верстрат – иностранный наблюдатель и вице-председатель Русско-Азиатского банка, а также Бишлягер, Дрейер, Панафи-дин, Шпан, Манус, выступающие в разных, а то и в нескольких ролях сразу. Особенно отличался многоликостью Манус, бывший передаточным звеном от Путилова к указанным особам и бирже.

Вторая околопутиловская группа состояла из банкира Лесина, главного юрисконсульта ОПЗ Гимбута, начальника конторы по делам рабочих и служащих Фортунато, главного бухгалтера Иогансона. К пей также очень тесно примыкал Манус, ибо занимал пост председателя ревизионной комиссии общества. Этот вездесущий Манус положительно был отражением самого Путилова в крупных и запутанных махинациях на заводах. А их было на чем затевать: с 1912 года по июль 1914 года в предприятия от казны было вложено 30 миллионов рублей. Кроме того, Государственный банк кредитовал под будущие поставки армии И миллионов рублей. В итоге за два года через основной путиловский банк прошло в два раза больше денег, чем оценивалось все имущество, накопленное заводом за 50 лет существования.

– Неплохой завод, – говорил старый знакомый Крылова генерал Маниковский, ставший в войну начальником ГАУ, – но, к сожалению, находится в цепких лапах банкиров. Банкиры думают о прибылях, а не о защите родины. Они слишком много торгуются. У них – баланс, актив-пассив, различные соображения, а мы – военные люди, и нам сейчас не до этого.

Не до этого – это понятно, но зачем было помощнику министра Беляеву говорить этим торгашам, чуть ли не умоляя их: «Любой ценой – снаряды…» Неужели не понятно, что те, к кому был обращен умоляющий призыв, сделают все наоборот. Вот они и повышают цепу, а чтобы не говорить об этом непатриотическом действии, выдумывают в объяснение всякие небылицы. Выжидая, набивают сейфы на поставках, которые не требуют ни ума, ни оснащенных заводов. Недаром молодые офицеры-артприемщики посмеиваются: «Портянку купил – поставил, разницу прикарманил, а пушку еще делать нужно».

Да дело, кажется, для них по только в том, чтобы сейфы набить па солдатских портянках да подштанниках – к торгашам по подступись: чуть что, так у них такие защитнички объявляются…

Того же, не будь к ночи помянутым, Мануса министр финансов Коковцев не утвердил членом Петербургского биржевого комитета, а что в результате вышло? Министру – отставку, а на его кресло послушного Путилову Барка посадили.

Подоплека министерской чехарды не была секретом в русском обществе, рассказал о ней н Крылов: «Зашел разговор о Григории Распутине или, в просторечии, «Гришке», про которого говорили, что он умел «заговаривать» кровь у страдавшего кровотечением наследника и потому пользовался неограниченным влиянием при царском дворе.

Яковлев (член Адмиралтейств-совета, адмирал. – В. Л.) рассказывал:

– Есть у меня приятель, член Государственного совета, прослуживший более пятидесяти лет по министерству внутренних дел, который говорил мне: «Приезжает ко мне один из полицеймейстеров» (у петербургского градоначальника было три помощника в чине генерал-майора, которые назывались полицеймейстерами). «Позвольте попросить совета опытности вашего высокопревосходительства. Переехал в мое полицеймейстерство, наняв квартиру на Гороховой, Григорий Ефимович, как вы полагаете, надо мне к нему явиться в мундире или вицмундире?»

– Да зачем вам вообще к нему являться?

– Помилуйте, если бы видели, какие кареты подъезжают, какие из них особы выходят, в каких орденах и лентах. Нет, уж лучше в мундире явлюсь.

Турцевич (тайный советник, заведующий эмеритальной кассой. – В. Л.) тогда рассказывал со слов Коковцева: «Ко мне навязывался Гришка и все хотел о чем-то переговорить, я отнекивался. Делаю доклад царю, он и говорит:

– Владимир Николаевич, с вами хотел бы переговорить Григорий Ефимович, назначьте ему время.

Высочайшее повеление! Назначил день и час приема и нарочно пригласил сенатора Мамонтова. Приехал Гришка, поздоровался, сел в кресло, начал бессодержательный разговор о здоровье, о погоде и пр., а затем говорит:

– Я, Владимир Николаевич, хотел с тобою (Гришка всем говорил «ты») по душам, а ты сенатора пригласил, ну, бог с тобой, прощевай.

На следующем докладе спрашивает меня царь:

– Что, у вас Григорий Ефимович был?

– Был.

– Какое произвел на вас впечатление?

– Варнак (сибирское слово, означающее каторжник).

– У вас свои знакомые, и у меня свои. Продолжайте доклад.

Этот доклад был последним. Через неделю я (Коковцев) получил отставку».

Отсюда не составит труда вывести: Путилов – Манус – Распутин. А статейки против Коковцева в «Новом времени»? Это просто так, для отвода глаз общественности, не говоря уж о том, что газета сама на полном содержании того же Путилова или, вернее, того, кто за ним стоит. Страшный вывод напрашивается сам по себе: чем больше раненых и пленных, то есть чем чаще русская армия терпит большие или маленькие поражения, тем выгоднее это путиловскому банку…

Негодованию Крылова не было предела: да пусть они вхожи хоть в самую преисподнюю, но камень в того, кто пройдет мимо шайки бандитов, посягающих на солдатскую кровь!

Директорская группа из генералов-профессоров Н.Н. Оглоблинского, Н.Ф. Дроздова, Г.Г. Кривошеина, усиленная деятельным А.Н. Крыловым, еще до принятия правительством решения о секвестре ОПЗ, преследуя единственную цель – поднять количественный выпуск 162 орудии и боеприпасов, – провела на заводах ряд важных мероприятий для этого.

Окружение Путилова, лишенное возможности получать баснословные личные премии, немедленно оказало первое тайное сопротивление. Оно, это сопротивление, лишь на непристальный взгляд могло показаться несерьезным, даже наивным: проходимец-миллионер Игнатий Манус «навеял» Распутину первый сон о том, что секвестировать ОПЗ не надо.

Правительственное решение о секвестре путиловских заводов задержалось по неведомым причинам.

Глава одиннадцатая

Назначенный в январе 1915 года председателем Общества путиловских заводов, Крылов понимал, что встречи с бывшим председателем Путиловым не избежать. Понимал это и Путилов. Они оба весьма скрупулезно обдумывали встречу, готовились к ней.

Алексей Иванович Путилов тщательнее, чем он делал это обычно, протирал замшевой бархоткой круглые, как пятачки, стекла очков в простенькой проволочной оправе. Мало кто даже из очень приближенных к особе финансиста лиц знал, что это несложное действие трех пальцев – большого, указательного и среднего – правой руки – как признак напряжения ума, так и глубоко скрываемого волнения.

«Хм!.. «Исполняя волю…» Чью, позвольте спросить?» – думал про себя Путилов, на память читая текст уведомления, которое он получил от флота генерал-лейтенанта Крылова в связи с правительственным секвестром наложенным на время войны на Общество путиловских заводов… его заводов! «Хм, – повторил банкир и заводчик. – Иду на вы!.. Да кто ты такой, генерал?.. Да что это творится в России, в самом-то деле, что творится и во что это выльется?»

– Продолжай, продолжай, – обронил Алексей Иванович человеку, по-видимому, тайному агенту, который прекратил свой доклад и замер в обиженной позе, хотя и стоял у сюда патрона подчеркнуто независимо.

– Ею высокопревосходительство генерал по особым поручениям у морского министра Алексей Николаевич Кпылов…

– Тезка в имени… это уже кое-что… Не он ли?.. Ладно, продолжай.

– Верное слово и точная цифра, – как дьячок над покойником, выговаривал агент, – вот составляющие ума профессора, они применяются им как в жизненной практике, так и в теории…

– Хм, профессор… Но я не заказывал панегирик на генерала Крылова, между прочим, – не отрывая глаз от рук с бархоткой и очками, ровно сказал Путилов.

– Но, Алексей Иванович, вы приказали представить полную характеристику его высокопревосходительства.

– Вы там, в полиции, что же, на всех такие вот синодики настряпали? И на меня, следовательно? Хотелось бы взглянуть, как вы меня размалевали… Я просил дать мне знать о нем ровно столько, сколько нужно для усмирения гордыни и излишнего генеральского рвения.

– Неподкупен.

– Ой ли? И миллион пе примет? Что молчишь? Раздумываешь – это нам, выходит, в масть?

– Не возьмет и – мало того…

– Что же еще?

– В шею вытолкает.

– Догадки, предположения, а мне нужны твердые и верные факты.

– Вытолкает. Его превосходительство вытолкал из своего департамента – Морского технического комитета – итальянца синьора Куниберти, а из подряда, ему предназначавшегося, на представительство выделялось несколько миллионов. Сам его высокопревосходительство первый министр Столыпин, в том деле лицо очень заинтересованное, у нас располагают сведениями…

– Как, собственноручно?

– Не понимаю?

– Ну, взашей?

– До парадного швейцара в дверях кабинета.

– Н-да… Что еще… поближе к моей нужде.

– Сомнительных знакомств не числится…

– Агнец, по-вашему выходит?

– Отнюдь, но прицепиться к чему-нибудь пе представляется возможным.

– И врагов, скажешь, не имеет?

– Во множестве, но необорим ими.

– Что так?

– Любая схватка оборачивав для него пользою, даже с его превосходительством генералом Кутейниковым.

– Использовали газеты?

– И хулу, и хвалу возводили – без пользы: непререкаем авторитет.

– Ну-с, посмотрим. Спасибо тебе, а теперь ступай… Посмотрим.

Агент, сдержанно поклонившись, ушел, а Алексей Иванович, русский Крез, держатель акций многих заводов, председатель правлении нефтяных, металлургических, бумагоделательных, торгово-закупочных компаний и предприятий, глава Франко-Азиатского, что точнее, чем Русско-Азиатского и Северного банков, Путилов, заграбаставший в свои руки акционерное Общество путиловских заводов… увидел то, что заставило забыть о любимейшем занятии – чистке мундштука и протирании очков.

Его не шокировала отмеченная им сразу генеральская бесцеремонность, поставившая его, магната мирового масштаба, как^- провинившегося школяра, в угол – бывали в жизни у него переплеты и покруче. Его не встревожило профессорское заявление об экспертизе бракованных орудий, пусть себе ищут то, что всегда можно оспорить, – суд да дело, как говорится. Даже гневливо-презрительный конец их откровенного разговора: «Унтер-офицер Иванов, проводите этого господина до экипажа!» – не поразил дельца – пусть себе тешится его превосходительство.

Слова соплеменника, нагайкой отстегавшие Алексея Ивановича Путилова – Путилова! – послужили началом душевной депрессии, из которой ему уже не суждено было выбраться до самой революции.

– Заморским капиталом пробавляетесь, уважаемый! Вам Россия что поданная в отдельный кабинет пулярка в трюфелях!

Путилов вздумал было сопротивляться такому нападению со стороны правительственного председателя ОГ13 генерала Крылова, прибывшего на Конюшенную для принятия дел от него, Путилова, истинного председателя.

– Я не в услужении у вас, между прочим, ваше…

– Подобных не нанимаю – предадут, ибо семя Иудово.

– Позвольте, ваше высокопре…

– Не позволю! Всем разрешу – не вам! Не стыдно ли, русскому-то… Э, да какой вы русский, о чем это я! Как и сотоварищи ваши по банде – Шпан, Бишлягер, Манус… Ваш дед, покойный Николай Иванович Путилов, радея за русскую сталь, умер на заводе, где и похоронен, а?.. Что творите вы, не ведаете, статься может?

– Николай Иванович Путилов не мой дед, да и вообще не родственник, – только и нашел что сказать связного Алексей Иванович, прижатый безжалостными фразами генерала Крылова, как бушующим огнем.

– Тем паче! Раз вы так ретиво отмечаете мою ошибку, значит, во всем остальном я прав безусловно!

– Но моего предшественника-однофамильца свели со света, прежде обанкротив, именно такие, как Шпан: мой тезка был неосторожен и действовал слишком рискованно.

– За собственную шкуру дрожите и откровенно в том признаетесь, ну и ну! Кто-то сердобольный пожалел конца пенькового на шею вашего Шпана – эту шпану просто сослали в Сибирь, на ее горе, но дойдет веревочный конец и до него, и до других. Но не будем опережать события – всему свое время, а сейчас надобность у меня такая…

– Слушаю вас, ваше высокопревосходительство, – успел ввернуть Путилов, да так умело это сделал, что сам поразился, с каким подобострастием это у нею вышло.

– Слушайте внимательно: на акционерное общество ваших заводов наложен правительственный секвестр. Зная о готовящемся решении, вы с компанией, сочиняя вещие сны, заодно устроили дивидендно-финансовую чехарду. В итоге ее – лицевой счет пуст, вся наличность составляет 136 рублей 15 копеек, и это при 25 тысячах рабочих и двух тысячах служащих.

– Да, но…

– Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши извозчицкие понукания, извольте выслушать до конца! Так вот, если к полудню в субботу вы лично не обеспечите требуемыми деньгами цеховые кассы, я найду способ рассчитаться лично с вами. Замечу при этом, что дед оставил мне на память о себе «Смитт и Вессон» – громоздкая, тяжелая, но с отличным боем штуковина.

После столь сурового предупреждения и последовало приказание унтер-офицеру Иванову.

Испугался ли Путилов столь откровенного предупреждения? Да, испугался – тому немало свидетельств. Но он испугался не потому, что вообще был трусливым человеком. Путилов был в меру смел и храбр, как любой авантюрист большой руки, в его тщедушном теле буйствовали многие страсти, не имеющие прямого отношения к финансовым операциям. Причина его испуга гнездилась в другом. Воинственный морской профессор, исполнение грозных слов у которого, кстати, не заржавело бы, и об этом Путилов был осведомлен, сам того не замечая, бросил обвинение капиталисту от имени бунтующей России. Профессор представился Путилову острием ее разгневанной силы, а он-то знал, насколько она сокрушающа. Если так заговорил ученый генерал, то чего же нужно ждать от тех, кто на тачках вывозит за ворота невиновных в общем-то цеховых мастеров? Этого гнева испугался Алексей Иванович Путилов. До встречи с генералом Крыловым он, пристально следивший за любыми революционными проявлениями, все же надеялся удержаться сам и, главное, конечно, удержать в активном действии свои миллионы. Встреча с генералом Крыловым основательно подорвала надежду – миллионная империя зашаталась, н почувствовалось, что она вот-вот рассыплется в прах.

И расставаться с миллионами было куда как жаль – каждая копейка, составляющая их, была нажита корпением и адским трудом. Так теперь, перед самым крахом, ему казалось и думалось. И что же ныне приступило – отдать все нажитое собственными руками? Не-ет, шалите, господа генералы, из профессорского управления или наоборот – господа профессора из генеральского, больно вы добренькие объявились расшвыривать чужой-то горб, кровную денежку! Я заткну глотку вашему ненасытному гегемону-пролетариату, но не отдам того, что мое… Не отдам – шалите!

Путилов обеспечил выплату получки рабочим и служащие:. Не раз и не два, так что его грозному собеседнику не пришлось прибегать к «громоздкой штуковине». Он обеспечивав цеховые кассы деньгами для выплаты до того, пока генеральское управление не наладило регулярных расистов с казной за выпускаемую заводами продукцию.

Путляв пошел на ото унижение все в той же попытке спасти свои миллионы. Он мало заделывался над тем, его ли они в конце концов, эти графически-машинописно обозначенные банковские сообщения, подтверждения, аккредитивы, так называемые цепные бумаги, хранящиеся в стальных недоступных сейфах. Он знал, как пришел к ним и как магически действовал посредством их на всех, вся и всё. И вдруг все это – псу под хвост! Ну нет – пусть генералы поиграют в благодетелей да радетелей интересов России-матушки, им скучно стало в тихих кабинетах-библиотеках, пусть их, пусть потешатся, поиграют в бирюльки, а мы в это время что-нибудь придумаем…

Шатким было это упование, но оно взбадривало, обращало к тем временам, процветающим и стабильным, когда зачиналась путиловская империя.

На копейках, видит бог, она взросла – это верно. Вернее, с дешевенького, копеечного вицмундира незаметного чиновника министерства финансов. К началу-то ее бурной инкубации Алексей Иванович изрядно уже замаслил вицмундирные рукава, хотя в присутственное время для их предохранения и надевал сатиновые нарукавники. Надевал же он нарукавники почти торжественно. Почти торжественно – это потому, что никто не наблюдал за его лицедейством, ибо в отличие от других чиновников отдела кредитования у него была отдельная комната. Алексей Иванович надевал нарукавники, укреплял за ушами дужки дешевеньких очков, точно таких же, какие носил и при миллионах, и принимался за работу. О, это воистину каторжный труд – цифры, цифры, цифры. В цепочку, колонками, вразбивку. Эта цифровая карусель во сто крат увеличилась, когда Алексей Иванович вместе с отдельной комнатой оказался в непосредственном подчинении графа Витте… Право, не рал хотелось взмолиться от нескончаемого нашествия цифр, отказаться от них и заняться чем-нибудь поспокойнее. Но что-то удерживало его от вознесения к небу мольбы и рук. И Алексей Иванович, надев нарукавники, строчил и строчил цифирью, так что однажды граф Витте непринужденно, как близкому и доверенному лицу, сказал ему:

– Скоро вы, дорогой Алексей Иванович, будете держать в своих столбцах пол-Европы.

Вскоре Сергей Юльевич, также конфиденциально, представил Алексею Ивановичу юркого, как ртутный шарик, Шпана. Знать бы его флота генеральскому превосходительству, что последовало за тем представлением, небось не «штуковину», а все пушки, выпускаемые ОПЗ, нацелил бы в Путилова!

Его комната, из которой он осуществлял контроль за внедрением иностранного капитала в русскую промышленность, наконец-то освободилась от бесконечной вереницы цифр. В том смысле освободилась, что Алексей Иванович не следил более за шведским холодным сапожничеством, немецким металлическим ремесленничеством, за дурацкими французскими шляпками и женскими заколками. Через путиловскую комнату пошли золотые айсберги от таких солидных клиентов, как фирма «Шнейдер – Крезо», например. В гарантированных бумагах этих клиентов не было нужды выискивать марко-франко-рублевые единички, расстраиваться из-за их }терь, находок и поисков в двойной бухгалтерии итальянской системы. Подкрепленные рядами нулей, как паровоз вагонами, заглавные цифры ринулись на разработку уральской руды, бакинской нефти, архангельского леса, лухоозерского цемента… на прокат стали, так необходимой России. Да, в конце-то концов, проект создания Политехнического института его флотского превосходительства, разве этот проект, милое сердцу профессора детище, не подкреплен теми глыбами? Не будемте наивными, профессор, – ими, как бы вам этого ни хотелось. Мало ли, что вы, флота генерал, неистовствовали в институтских научно-строительных комиссиях, выискивая воров и других лихоимцев – Политехнический-то создан, он функционирует, а? А не будь графа Витте, не будь меня, наконец, Путилова, не видеть бы вам лелеемого кораблестроительного факультета в нем, не так ли? Так, господин русский ученый, так – мозги ваши, а денежки – шалите! – наши: без оных, извините за каламбур, ваша теория непотопляемости скрылась бы под водой по самую вашу ученую макушку… Россия…

Алексей Иванович сошел с пролетки на Таврической и, изменяя своему правилу торговаться с извозчиком за каждый гривенник, сунул тому бумажную купюру не глядя.

Он шел к Манусу, второму после самого Путилова крупнейшему держателю акций Общества путиловских заводов. В который раз за короткое время он и сейчас, почти подойдя к швейцару, вспомнил нещадные генеральские слова и подумал: «В самом деле, к кому иду?» – но вслух, подбадриваясь взмахом кудлатой головы, сказал удивленно посторонившемуся швейцару:

– Взашей ведь, вот так его высокопревосходительство флота генерал – купцы-золотопромышленники давно уж такого не отмачивают, ай-яй!

Шла, разгораясь, первая мировая война, и человеку военному в отличие от всех других людей надлежало не размышлять, а активно действовать, где бы ни находился – на фронте или в тылу.

Генерал Крылов не менее решительно, чем на Путилова, наступал на морского министра. Тот же, более умудренный дворцовыми тайными ходами, чем маневрированием эскадр, пытался упредить борзой накал своего генерала по особым поручениям:

– Дорогой Алексей Николаевич, у меня для вас преприятнейшая новость: его величество…

– К черту его величество, Иван Константинович! Вы сосватали меня с этой нерусской шантрапой, так будьте же последовательны: если я с нею не управлюсь, обеспечьте мне к полудню субботы два с половиной миллиона рублей наличными, иначе… Нет, иначе быть не может – они необходимы для уплаты получки рабочим, тем самым рабочим, кто обеспечивает огонь наших солдат и матросов по врагу.

– Хорошо, хорошо, Алексей Николаевич, я постараюсь.

– Вот и отлично, ваше высокопревосходительство, извините мою резкость, но иначе я не могу, черт знает, к какой шпане я прикоснулся – всякого навидался, но такого!..

– Да, да, Алексей Николаевич, деньги будут изысканы, я немедленно распоряжусь.

– Благодарю вас, возврат их я гарантирую, разрешите теперь откланяться, ваше высокопревосходительство!

– Право, Алексей Николаевич, войдите же в мое положение – я должен сообщить его величеству о том, как вы отнеслись к благоволению…

– Весьма неблагодарно, как изволили только что слышать, ваше высокопревосходительство, до церемоний ли сейчас, Иван Константинович?.. Впрочем, его величеству можете передать, что долг перед Россией я исполню, как к тому обязывают меня честь и присяга! Честь имею, ваше высокопревосходительство!

Автомобиль устремил генерала Крылова к Нарвской заставе, к главной заводской конторе. Там его, председателя Общества путиловскнх заводов, ждали вновь переутвержденные члены государственного правления: полковник Гагарин, первый директор Политехнического института, профессор генерал-майор Кривошеин, автор проектов Дворцового и Охтенского мостов через Неву генерал Оглоблинский, профессор Морской академии, генерал артиллерии Дроздов, профессор и начальник завода от нового управления. Последний собрал в кабинете инженеров ведущих производств и бюро, а также начальников цехов.

Заводские руководители, врасплох захваченные извещением о секвестре предприятия, недоверчиво поглядывали на новое правление. Оно не представлялось им стабильным – станут тебе вникать в тонкости заводского дела генералы-профессора, дождешься… А если так, то как вести себя с ними, с каким рвением относиться ко всему тому, что будет исходить от генералов-распорядителей? Что, наконец, приготовить в оправдание своего поведения и действий, когда возвратится старое и истинное правление, правление-хозяин, ведь оно по головке не будет гладить за то, что кто-то бросился в объятия правлению явно временному.