Текст книги "Петровский"
Автор книги: Владимир Александров
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
XII. Февральская революция. Возвращение в Петроград
3 марта 1917 года Петровскому принесли телеграмму из Петрограда. Развернув бумажку и пробежав глазами печатные буквы, Григорий Иванович не сразу разобрал их смысл. И только когда прочел вторично, он понял, какое безмерное счастье принесли ему и всем товарищам эти серые казенные строчки. Телеграмма была от жены, в ней сообщалось о совершившейся в Петрограде революции. Не было сказано, что творится в столице, кто взял власть, где царь, какие силы на стороне революции и какие против, приехал ли в Питер Ленин. Главное – революция, которую пролетариат и партия так ждали и самоотверженно готовили, свершилась! А для ссыльных это значило свобода, дорога домой, к родным и семьям, к большой партийной работе!
В следующую минуту Петровский уже бежал, размахивая телеграммой, к дому, где жил Ярославский. Он застал его около дома и крикнул: «Революция! В Питере революция!» Ярославский какой-то миг глядел на него, приоткрыв рот. Петровский сунул ему телеграмму, тот быстро склонился над ней, пробежал раз, второй, третий. А потом в изумлении кинулся обнимать и целовать Григория Ивановича. Они поздравили друг друга с великим днем и побежали в дома, где жили большевики, сообщить им эту чрезвычайную весть.
В тот же день на собрании ссыльные избрали ревком, в который вошли четверо: Орджоникидзе (выбранный заочно), Петровский, Ярославский и Кирсанова.
Телеграмма Доминики Федотовны вскоре подтвердилась и официальными телеграфными сообщениями. Об этом тотчас стало известно в Якутске, хотя власти безуспешно пытались утаить телеграммы от населения, запретив печатать их в местной газете. Но скрыть уже ничего нельзя было.
Мысль о немедленном возвращении в Петроград приходилось пока отложить. Ссыльные не успели бы до весенней распутицы добраться по плохим дорогам до железнодорожной станции – она находилась за две тысячи верст от Якутска. А пароходы по реке Лене могли пойти не раньше чем через три месяца, в конце мая. И поэтому пока надо было брать в свои руки власть тут, в Якутске, устанавливать новые, революционные порядки.
4 марта в городе было созвано народное собрание. Собрание постановило образовать Комитет общественной безопасности из представителей общественных организаций. Ему передавалась вся власть в пределах Якутской области. Председателем комитета был избран Григорий Иванович Петровский.
В этот же день на заседании городской думы Якутска под нажимом ссыльных большевиков было принято решение закрыть думу и передать ее полномочия Комитету общественной безопасности. Однако губернатор, полицмейстер и начальник воинского гарнизона отказались признать комитет.
Ночью 4 марта Петровский с группой товарищей пришел к губернатору, в кабинете у которого шло совещание с офицерами и гражданскими чинами. Обсуждался вопрос – признавать или не признавать Временное правительство… Петровский потребовал немедленно передать власть комитету, заявив, что в противном случае вся прежняя администрация будет арестована. Барон Тизенгаузен и полицмейстер Рубцов отказались это сделать, сославшись на то, что они якобы не получили еще прямых распоряжений нового российского правительства. Совещание у губернатора даже приняло резолюцию, в которой выражалась готовность «лояльно служить Временному правительству» и одновременно – протест против вмешательства политических ссыльных в дело управления областью.
Однако уже 5 марта на заседание Комитета общественной безопасности, которое вел Петровский, явились губернатор Тизенгаузен, полицмейстер Рубцов и другие чиновники и заявили, что слагают с себя административные обязанности и передают власть комитету, о чем на следующий день было оповещено телеграфом по всей области.
6 марта по предложению большевиков Комитет безопасности назначил Петровского комиссаром, временно управляющим Якутской областью. Таким образом, назначение произошло без участия Временного правительства России. Само собой разумеется, что и всю дальнейшую работу Петровский вел не по указаниям из Петрограда, а в соответствии с политической программой партии большевиков.
С известием о революции и переходом власти в руки Комитета общественной безопасности партийная организация ссыльных социал-демократов перешла на вполне легальное положение и начала открытую политическую работу среди населения. Социал-демократическая организация объединяла и большевиков и меньшевиков. На митингах или собраниях обычно выступали два докладчика – от тех и других. Авторитет и заслуги перед рабочим движением выдвинули и тут Петровского на руководящий пост – он был избран председателем Якутского комитета РСДРП. А Емельян Ярославский возглавил редакцию вновь созданной газеты «Социал-демократ», органа Якутского комитета РСДРП.
Петровский, Орджоникидзе, Ярославский, Кирсанова и другие ссыльные большевики сразу занялись созданием Советов рабочих, казачьих и солдатских депутатов. В апреле уже действовали как народно-революционная власть Совет рабочих, Совет солдатских и Совет крестьянских депутатов.
В Советах, особенно солдатских и крестьянских, было много эсеров и меньшевиков, влияние их оказалось очень сильным. Поэтому Советы в целом поддерживали установку Временного правительства на продолжение войны до победного конца – шовинистические настроения еще не развеялись. О влиянии меньшевиков в Советах говорит хотя бы тот факт, что делегатом на I Всероссийский съезд Советов был избран меньшевик Охнянский. Это, произошло на объединенном заседании трех Советов; Емельян Ярославский тут был утвержден председателем объединенного Совета, но его кандидатура в делегаты на съезд не прошла – большинство проголосовало за Охнянского.
А в якутских улусах и деревнях меж тем повсюду новая власть устанавливала свои порядки – смещала с должности царских исправников, судебных заседателей, якутских князьков, старост и старшин и создавала избранные населением комитеты общественной безопасности.
8 марта Якутский комитет общественной безопасности принял решение созвать съезд якутских и русских крестьян. Съезд проходил с 26 марта по 16 апреля. Большая часть делегатов оказалась тойонами (якутскими кулаками) и представителями мелкобуржуазной интеллигенции; из бедноты – чернорабочие и учащиеся города. И все же, несмотря на такой далеко не революционный состав, съезд избрал своим почетным председателем большевика Петровского; по-видимому, его звание члена Государственной думы внушало уважение. Как комиссар области и председатель Комитета безопасности, Григорий Иванович выступил на первом заседании съезда с кратким словом. От комитета РСДРП говорил Ярославский, от медицинских работников – Орджоникидзе.
На съезде беднота схватилась накрепко с тойонами из-за земли. Дело в том, что под воздействием агитации большевиков в некоторых селениях уже начали возникать комитеты бедноты и хамначитов (наемных рабочих). А кое-где крестьяне даже приступили к разделу земель богатеев. Однако эсеры и меньшевики, следуя директиве Временного правительства, твердили, что это преждевременно, что надо дождаться созыва Учредительного собрания в Петрограде и узнать его решение. Сами же эксплуататоры, конечно, не желали добровольно поделить землю между бедняками.
Обнаружились на съезде и националистические устремления. Делегаты приняли решение об отделении Якутии от России, о чем и была послана телеграмма Временному правительству: «Областной съезд крестьян и якутов настаивает на национальном самоопределении якутской нации».
Под давлением бедноты съезд принял решение о восьмичасовом рабочем дне, о более справедливом распределении земли и передаче монастырских земель наслежным обществам. Более радикальная мера, предложенная большевиками, – о полной конфискации земель тойонов и передаче их крестьянам – была отклонена при голосовании.
В Якутском комитете общественной безопасности большевиков было очень мало – всего одна десятая часть от общего состава. Но личный авторитет, энергия и преданность делу революции таких людей, как Петровский, Орджоникидзе, Ярославский, вызывали всеобщее признание. Это способствовало сильному влиянию большевиков в Исполнительном бюро комитета. Наиболее важные комиссии комитета возглавлялись большевиками: комиссия по рабочему вопросу – Ярославским, комиссия по областному управлению – Петровским и Кирсановой, медико-санитарная комиссия – Орджоникидзе; в продовольственной комиссии тоже было несколько большевиков. Ярославский и Орджоникидзе входили в состав суда чести.
С начала Февральской революции и до отъезда в Питер, за каких-то три месяца, ссыльные большевики успели осуществить много важных революционных мероприятий.
Была создана народная милиция (вместо полиции); были высланы за пределы Якутии многие царские чиновники, а вместо них назначены комиссары Комитета безопасности; организован выборный суд и ревтрибунал; введены карточки на продовольствие, что парализовало спекуляцию и спасло бедноту от голода; создано Бюро труда во главе с Ярославским; были выделены средства для помощи и быто-устройства освободившихся, из тюрем людей; организовано десять профсоюзов и т. п.
Конечно, большевики понимали, что все это только начало великого преобразования. В вестнике Комитета общественной безопасности от 10 марта Петровский писал так: «…Первая борьба закончена, но предстоит вторая, еще большая, это борьба за социалистическую республику».
Огромные расстояния, отделяющие Якутию от российской столицы, и нарушение прямых связей с другими сибирскими городами (до начала навигации на Лене) не помешали большевикам следить за событиями в Петрограде. Выручал главным образом телеграф.
Он принес весть о возвращении Ленина из заграницы в Питер. Большевики встретили ее с великой надеждой и радостью. В столицу на имя Владимира Ильича полетела телеграмма: «Якутская организация социал-демократов радостно приветствует Вас с возвращением к массовой социалистической организационной работе». Вторую телеграмму, отдельно, Петровский, Орджоникидзе, Ярославский и Агеев послали от себя лично: «Празднуем Ваше возвращение к открытой деятельности. Да здравствует возрожденный Интернационал!»
Когда лента «морзе» принесла в Якутск известие о военной ноте министра иностранных дел Временного правительства Милюкова и демонстрациях, устроенных рабочими Питера 20–21 апреля с протестами против военной бойни, в Якутске по инициативе большевиков народное собрание приняло резолюцию, одобряющую открытое выступление рабочих, матросов и солдат против войны и Временного правительства. Из зала собрания Петровский отправил Петроградскому Совету телеграмму солидарности трудящихся Якутии с пролетариатом столицы.
К этому времени большевики Якутска уже получили и прочли Апрельские тезисы Ленина. Опираясь на эти тезисы, Петровский и Ярославский выступили 25 апреля на большом митинге в клубе приказчиков с речами, разоблачающими антинародный курс Временного правительства на войну, выраженный в ноте Милюкова. Такую же линию держали большевики и в своей газете «Социал-демократ».
В мае началась навигация на Лене. Все политические ссыльные сели на колесный пароходик и поплыли вверх по реке, на юг. Потом пересели с парохода на подводы и несколько сот километров ехали по весенним дорогам, залитым жидкой грязью, до Иркутска. На протяжении всего пути, в селениях по берегам Лены, куда приставал пароходик, и в самом Иркутске большевики устраивали летучие митинги. Народу обычно сходилось много. С речами о революции и ее целях выступали и Петровский, и Ярославский, и Орджоникидзе.
По нескольку раз выступил каждый из них и в Красноярске. Петровского, как бывшего члена Государственной думы, пострадавшего от царского правительства, слушали на митингах с особым вниманием, хотя вообще-то большинство социал-демократов в этих городах еще придерживалось меньшевистских взглядов. А когда поезд пересек Урал и остановился в Екатеринбурге (ныне Свердловск), Григорий Иванович обратился с речью к солдатам гарнизона. На этом митинге его поддержали одобрительными криками, громом рукоплесканий.
Большевики якутяне добрались до Питера только в конце июня. Их поразила необычайная перемена жизни в городе. Это был уже не тот величаво-спокойный, самодержавный, аристократический Петроград. Все в нем теперь было перемешано, перепутано, взвинчено. На улицах пестрые толпы митингующих; серые солдатские гимнастерки вперемежку с чопорными костюмами интеллигентов и засаленными куртками рабочих; марширующие с винтовками отряды рабочих и роты солдат; кавалерия, пулеметы с зобатыми клювами у мостов через Неву и у подъездов государственных зданий; сутолока, революционные песни и красные флаги, мелькающие то над колонной демонстрантов, то колыхающиеся где-нибудь, на фонарном столбе или на крыше дома. Чувствовалось, все пришло в движение, спуталось и сразу не поймешь, кто за кого и чего хотят в конце концов взбудораженные, хлебнувшие хмельного ветра революции петроградские жители.
А на заводах и в казармах воинских частей, не утихая ни на день, трубили тысячеголосым хором вольные митинги и собрания.
Таким предстал на первый, беглый взгляд Петроград вернувшимся из Сибири ссыльным. Но Петровский, Орджоникидзе, Ярославский и их товарищи понимали: это все внешнее, не определяющее глубину перемен; подспудно идет столкновение других сил – борьба политических партий, которая и скажет в скором времени свое последнее, решающее слово.
«Узнав, что в редакции «Правды» заседает ЦК РСДРП, я поспешил туда, – вспоминал эти дни Петровский. – Там я застал Я. М. Свердлова, очень обрадованного приездом большевиков из Якутии. Свердлов предложил мне немедленно поехать к Владимиру Ильичу. Жил тогда Ленин на улице Широкой, на квартире Елизаровых.
Ильич тепло встретил нас (с Орджоникидзе), мы расцеловались.
Ленин долго, до мельчайших подробностей расспрашивал нас о жизни в Якутии, пожурил за неуменье решить вопрос о земле.
Ленин спросил:
– А земельку крестьянам дали?
Пришлось со стыдом признаться, что этого мы не сделали.
– Эх вы, революционеры! – сказал Ильич с иронией».
Они вышли от Ленина с бодрым настроением. Они радовались свободе, мятежному Петрограду, который свалил ударом рабочего плеча громаду царского трона; радовались предстоящей тяжелой работе и близости крепких рук товарищей по партии; радовались встрече с Лениным, как всегда энергичным, веселым, туго собранным, как спираль.
Петровский и Орджоникидзе неторопливо шли по городу, вставшему, как горячий конь, на дыбы, и уже предчувствовали, что они те самые всадники, которые осадят, возьмут в узду его и помчатся на нем по России, над которой уже кружил и стонал освежающий ураган революции.
Часть третья
За власть Советов и социализм
I. В Петрограде
Семья Петровского жила в ту пору на Выборгской стороне.
С первого же дня, как Григорий Иванович вернулся из ссылки и снова с головой окунулся в напряженную партийную работу, дети подкарауливали каждый свободный час или минуту, когда отец приходил домой, и наваливались на него с расспросами о ссылке и жизни в Сибири, просили рассказать о Ленине, какой он из себя и в чем его сила как революционера; и о том, что же будет дальше, – куда пойдет революция.
Ребята были уже почти взрослые: Петру исполнялось скоро семнадцать, младшему, Леониду, – пятнадцать лет, а Тоне – одиннадцать. Особенно тянулся к политике старший сын Петр, он хотел стать таким же революционером, как отец. Оба сына вступили в большевистский кружок еще в 1915 году, вскоре после того, как отца сослали в Сибирь. Ребята успели прочесть много марксистских книг, следили за газетами, так что уже разбирались кое в чем.
Петр и Леонид, перебивая и поправляя друг друга, если кто-то из братьев что-то забывал или говорил не точно, рассказывали отцу, как началась в Петербурге революция и что они сами делали в эти дни. Матери они не давали и слова вставить: видно, им очень хотелось похвастать перед отцом своей осведомленностью, показать, что они уже взрослые и разбираются, где белое, а где черное. Ребята срывающимися юношескими басками, с возбужденно светящимися глазами поведали отцу о том, как они однажды столкнулись с меньшевиками.
«А меньшевики вообще – сволочи!» – сделали вывод сыновья, и Григорий Иванович весело рассмеялся этой столь категоричной и страстной оценке противников большевизма.
Григорий Иванович обычно за поздним вечерним чаепитием рассказывал жене и детям о своих встречах с Лениным, о его исключительных душевных качествах, о его воле и проницательности, огромных знаниях и революционной смелости. Теперь, когда сыновья подросли, посерьезнели и жадно тянулись к политической деятельности, Григорий Иванович считал необходимым подробно рассказать им и о своей прошлой подпольной работе и о том, какие трудности преодолевала партия в дни первой революции 1905 года и что защищали и против кого боролись в царской думе они, рабочие депутаты. Как покойный Иван Васильевич Бабушкин когда-то учил его, подростка, первой азбуке революции, так теперь и он стремился вложить в души своих детей все, что знал, пережил и понял за минувшие годы жизни.
Жене – той ничего и растолковывать не надо было. Она всю жизнь шла с ним рядом об руку, изведала все, что могла изведать верная подруга, жена русского революционера-подпольщика.
Сидя так, за семейным столом, по вечерам, когда бывал дома, Григорий Иванович наслаждался уютом и теплом, лаской жены, нетерпеливой энергией детей.
Семейным «посиделкам» были отданы редкие часы досуга, все время Петровского, как всегда, принадлежало партии. И он был по-настоящему счастлив, что жена и дети его понимают.
В стране почти сразу же после Февральской революции установилось двоевластие. Официально страной и армией управляло Временное правительство. Ему подчинялись государственные учреждения и генералы. Но практически Временное правительство не имело полной власти, особенно в Петрограде; оно было вынуждено делить ее с Советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, которые были созданы народными массами и которые имели на эти массы огромное влияние. Советы фактически могли контролировать всю деятельность правительства и государственных учреждений. Но состав Советов в Петрограде и других городах был в те дни соглашательский: большинство в Советах принадлежало меньшевикам и эсерам.
Продовольственное положение в столице создалось тяжелое. Хлеба и других продуктов в магазинах не хватало; на улицах стояли длинные очереди. А спекулянты, пользуясь этим, беспощадно обирали население, торгуя тишком из-под полы и взвинчивая до крайности цены. Обыватели ругались, на чем свет понося революцию и все партии. Рабочие на заводах, не в силах прокормить свои семьи, тоже роптали. А Временное правительство было не в состоянии справиться с развалом в хозяйственной жизни страны и предотвратить надвигающийся голод.
Возмущение в народе усиливалось. Злые, горластые митинги против продолжающейся и всем осточертевшей войны вспыхивали на заводах, в частях столичного гарнизона или просто на перекрестках улиц и площадях. Ораторы бросали в гудящие толпы яростные крики: «Хлеба!», «Долой войну!», «Пусть сам Керенский идет на фронт!», «Долой Временное правительство!»
Меньшевики и эсеры начали поговаривать, не пора ли ликвидировать Советы как власть, создать что-то вроде парламента.
Временное правительство, не внемля протестующему голосу революционных масс, отдало главному командованию приказ, и русская армия начала наступление на фронте.
Весть о новом наступлении и, стало быть, о новых массовых жертвах подняла на ноги солдат и рабочих. Большевики 18 июня возглавили мирную демонстрацию питерского пролетариата. «Вся власть Советам!» – под этим лозунгом шло подавляющее большинство колонн.
Утром 3 июля в Народном доме собрался огромный митинг 1-го пулеметного полка. Солдаты пригласили представителей от рабочих петроградских заводов. Сюда же, узнав о митинге, поспешила группа большевиков – Петровский, Луначарский, Лашевич и другие. Имя Петровского было известно многим собравшимся, и его избрали председателем митинга. Ораторы от солдат и рабочих говорили гневно, со злостью и возмущением ругая Временное правительство, предпринявшее наступление, окончившееся, как этого и следовало ожидать, полным провалом.
В зале раздавались возгласы: «Долой Временное правительство!», «Пора кончать войну!»
На митинге выступили Луначарский и Лашевич. Они призвали потребовать от правительства прекращения войны, а власть передать Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов.
Солдаты-пулеметчики решили немедленно выступить с оружием против Временного правительства и взять власть силой. Их настроение разделяли солдаты других полков, моряки Кронштадта, рабочие многих заводов. В городе стихийно началась демонстрация.
Центральный Комитет большевиков постановил – сделать все, чтобы сдержать стихийный напор возмущенного народа, разъясняя, что революционный момент для выступления против правительства еще не созрел, армия и провинция пока не готовы поддержать питерских рабочих и солдат. Поэтому нужно накапливать силы и соблюдать революционный порядок, но порыв разгневанных масс остановить каким-либо решением или резолюцией уже было нельзя. Поэтому к вечеру, обсудив положение, ЦК отменил свое прежнее решение и постановил: всем питерским большевикам принять участие в мирной демонстрации 4 июля. Эта демонстрация должна была показать волю народа, который требует передачи всей государственной и военной власти в руки Советов.
Утром 4 июля демонстранты двинулись по улицам города. В колоннах рабочих, солдат и матросов шагали большевики. Петровский и Орджоникидзе шли рядом в одной из групп рабочих.
Опасаясь восстания, правительство бросило против демонстрантов войска – казачьи и юнкерские части. Загрохотали винтовочные залпы. Люди стали разбегаться по переулкам, прячась во дворах и парадных.
Петровский и Орджоникидзе укрылись в вестибюле Таврического дворца, где помещался ВЦИК Советов, – их колонна как раз проходила недалеко от дворца. Спустя некоторое время, когда пальба прекратилась и они вышли на Литейный проспект, то увидели на мостовой много убитых и раненых, которых подбирали рабочие и солдаты.
В тот же день Временное правительство отдало приказ об аресте всех руководителей-большевиков, как якобы подстрекающих народ на восстание. Ко дворцу Кшесинской была послана рота солдат, чтобы изгнать из него большевиков. Был выписан также ордер на арест Ленина.
А в это время во дворце Кшесинской собрался актив питерских большевиков.
В ожидании Ленина активисты группами стояли и прохаживались по вестибюлю, обсуждая гнусное побоище, устроенное Керенским. Петровский, разговаривая с товарищами возле входной двери, сразу увидел Владимира Ильича. Он вошел быстрой походкой, чуть бочком, и стал обходить группу за группой, здороваясь за руку со знакомыми. Лицо его было очень усталое и строгое, но глаза, как всегда, глядели проницательно; в них виделись клокочущая энергия и решимость.
Ленин быстро подошел к группе, где стоял Петровский, и спросил, обращаясь ко всем сразу:
– Что вы думаете о последнем приказе Временного правительства? – И тут же сам себе ответил: – Временное правительство роет нам яму, но оно скоро само в ней окажется!.
В эту минуту к Ленину торопливо подошел рабочий в кожаной куртке и сказал с заметным волнением:
– Владимир Ильич, надо уходить. Ко дворцу подходят войска. Вас могут арестовать.
Тотчас же несколько товарищей окружили Ленина и пошли вместе с ним к выходу. Петровский знал, что каждый из них имеет оружие и, если понадобится, не пожалеет жизни, чтобы защитить Владимира Ильича. Это были опытные партийные боевики, прошедшие подполье и баррикады 1905 года.
Партийный актив не состоялся. Большевики небольшими группами быстро покинули дворец Кшесинской.
А по городу уже гулял пущенный агентурой Временного правительства гнусный слушок, будто Владимир Ильич Ленин – шпион немецкого генерального штаба. Кадетская печать немедленно подхватила клевету и понесла ее на страницах своих газет по всей России.
Нужно было непременно опровергнуть эту провокацию Керенского, так как многие рабочие, еще верившие правительству и сбитые с толку эсерами и меньшевиками, попали на удочку этой лжи. Большевики пошли на заводы, чтобы разоблачить перед рабочими грязную сплетню о Ленине.
Петровскому ЦК партии поручил выступить на собрании рабочих Балтийского завода, где эсеры и меньшевики имели большую популярность, нежели большевики. На этом заводе ораторов-большевиков не раз прогоняли с трибуны и даже били.
С группой товарищей Григорий Иванович протиснулся сквозь толчею к президиуму собрания и, обращаясь к рабочим, сказал, что он бывший депутат Государственной думы от рабочей курии и только что вернулся из якутской ссылки. Зал покрыл эти слова громким рукоплесканием – так в то время встречали всех, кто пострадал за свои политические убеждения при царизме.
Но потом, когда Петровский стал доказывать, что нужно закрепить революционные завоевания народа и что лучший путь к этому – передача всей власти в руки Советов рабочих и солдатских депутатов, аплодисменты раздались жидкие, кое-где в зале. А как только он заявил, что большевики горячо преданы рабочему делу, что Ленин самый неподкупный, наичестнейший человек, поднялся ужасный шум, крики «Долой!». Говорить дальше Петровскому не дали: свист и улюлюканье глушили слова.
На трибуну выскочил какой-то человек и с побелевшим от бешенства лицом стал доказывать, что Ленин, конечно, не кто иной, как германский шпион, и его надо арестовать и судить революционным судом.
А к Петровскому уже вплотную подступали разъяренные люди, хватали его за плечи. Товарищи, пришедшие с ним вместе, пытались оттеснить, уговорить безрассудных, но те напирали. Дело могло обернуться кровавым самосудом. Тогда Петровский, отстранив тянувшиеся к нему руки, крикнул гневно:
– Хватит! Я натерпелся в думе от правых и не останусь тут, раз вы меня так встречаете!
Это несколько охладило горячие головы, толпа раздалась, и Петровский с товарищами быстро прошел к выходу.
Когда Григорий Иванович, хмурясь, скупо рассказал в ЦК о случившемся, товарищи, зная настроения на Балтийском заводе, подивились, как ему, Петровскому, удалось в такой острой схватке унести ноги. «Ты, видно, в рубашке родился, а то бы пришлось нам вылавливать тебя из Невы», – мрачно пошутил кто-то.
Контрреволюция уже действовала открыто, привлекая несознательные группы рабочих на свою сторону, а демагогические речи меньшевиков служили ей вполне надежно.
Двоевластие кончилось. Партия большевиков перешла на полулегальное положение. Революция вступила в новую фазу развития.
Перед большевиками и пролетариатом России встал вопрос о подготовке вооруженного восстания, о свержении антинародного Временного правительства и передаче власти Советам силой оружия. Иного выбора не было.
На заводах начали создаваться первые отряды Красной гвардии. Кроме рабочих, в них записывали солдат и матросов, верных революции. В один из таких отрядов вместе со своими сверстниками вступили и сыновья Петровского. Они попросили включить их в бригаду, охраняющую Владимира Ильича Ленина. Просьбу юных Петровских удовлетворили, и они ходили такие шальные от счастья, что отец с матерью дома даже подшучивали над ними.
Обстоятельства складывались чрезвычайно серьезные, опасные для жизни вождя пролетарской партии. Было очевидно, что правительство Керенского решило физически уничтожить Ильича. Вопреки настояниям членов ЦК Владимир Ильич упорно не соглашался скрыться, уехать из столицы. Он считал малодушием покинуть Питер в такой неопределенно-сложный для революции момент.
Но ЦК партии был непреклонен, и Ленину пришлось подчиниться коллективному решению. Предусмотрительность и настойчивость ЦК партии, особенно Свердлова, который не хотел и слушать доводы Ленина за то, чтобы остаться в Питере, несомненно, спасли вождя партии.
В это время Григорий Иванович Петровский уже был на Украине, куда Центральный Комитет послал его в конце июля. Эта поездка была одобрена Лениным еще до июльской демонстрации. Однажды Петровский, зайдя в редакцию газеты «Правда», встретился там с Владимиром Ильичем. Ленин тогда спросил Петровского: «Что вы думаете делать?» Григорий Иванович ответил, что считает целесообразным поехать в Екатеринослав и Донбасс – в родные места, где он был избран депутатом в думу и хорошо знает людей и обстановку.
Ленин дал согласие, и ЦК послал Петровского бороться за власть Советов на Украине.