Текст книги "Петровский"

Автор книги: Владимир Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

VIII. Обострение борьбы в думе. Провокатор Малиновский

Как ни трудно было большевикам вести свою работу в думе, но после создания своей фракции у них словно прибавилось сил, появилась двойная энергия. Это новое самочувствие сразу сказалось на всей деятельности большевистской фракции. Только за полтора месяца осенней сессии 1913 года большевики внесли на рассмотрение думы тринадцать запросов. За это время прошло двадцать четыре думских заседания, на которых большевистские депутаты выступили семнадцать раз. Кроме того, они разработали и предложили на обсуждение свой законопроект «О восьмичасовом рабочем дне», который был, кстати сказать, напечатан в газете «Правда» и стал предметом широкого обсуждения среди рабочих по всей России. Это было выдающееся мероприятие, проделанное в ту пору большевистской фракцией. Оно оказало сильное революционизирующее воздействие на массы, и, хотя рабочие понимали, что реакционная дума ни за что не примет этот законопроект, они готовы были бороться за него всеми доступными средствами, вплоть до стачек и демонстраций.

Григорий Иванович Петровский выступал во время третьей, осенней, сессии думы несколько раз.

Большевистская фракция вновь внесла на этой сессии запрос в думу по поводу провокационной деятельности агентов охранного отделения и ареста депутатов социал-демократической фракции II Государственной думы. Правые же депутаты предложили отложить рассмотрение этого запроса. Однако это противоречило параграфу думского наказа. Петровский воспользовался формальным нарушением правыми депутатами наказа и потребовал дать ему слово для защиты запроса фракции. Слово ему было дано.

Петровский выступил, но почти на каждой фразе его прерывал председатель. В конце концов он все-таки лишил Петровского слова. Такое отношение к речам большевистских депутатов вообще было характерно для черносотенной IV думы.

Как происходил грубейший зажим депутатов большевистской фракции, можно представить себе, хотя бы по выступлению Петровского в защиту этого запроса. Вот стенографическая запись этой речи, сделанная в стенах думы на заседании 25 октября 1913 года.

– Весь пролетариат, посылая нас сюда, – сказал, взойдя на трибуну, Петровский, – приказал нам протестовать против провокации, жертвой которой стали наши товарищи, депутаты II думы. И теперь, когда мы выступаем с разоблачением этой гнусной провокации, вы хотите этот вопрос затушевать. Вы участвовали в похоронах очень многих и больших интересов народа, и вы хотите и тех представителей, которые защищали эти народные интересы, похоронить.

Председатель: Член Государственной думы Петровский, я прошу вас говорить о нарушении наказа.

Петровский: Но вам, господа, не удастся это. Пролетариат создаст великое движение, и за те жестокости, за то, что вы делаете для погребения наших депутатов, вам придется всем, господа, расплачиваться. Если бы вы выслушали эти слова, которые г. председатель не разрешил для вашего слуха, где нет буквально никаких преступных выражений, если бы вашего слуха коснулись эти выражения, вы, вероятно, не так бы протестовали. (Шум.)

Председатель: Прошу не шуметь, не слышно оратора. Член Государственной думы Петровский, прошу вас не читать.

Петровский: Я только хочу прочитать то, что запретил…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, прошу вас не читать, а говорить о нарушении наказа.

Петровский: Так вот, господа, помните, что движение 1905 года завоевало то положение…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, это не касается наказа.

Петровский: …через которое вы сидите на этих скамьях…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, лишаю вас слова! (Шум, рукоплескания справа.)

Дальше говорить Петровскому не дали. Его вообще часто лишали слова за чересчур резкие для ушей буржуазных депутатов речи. Его исключали не раз из думы на много дней и заседаний и даже выводили из зала силой, в сопровождении полицейских. Но это не пугало Петровского, он продолжал громить врагов рабочего класса с их же парламентской трибуны.

В эту же сессию думы, 1 ноября, Петровский выступил по запросу большевистской фракции о частых катастрофах на железных дорогах. Одной из главных причин Петровский назвал плохую подготовку специалистов-рабочих и низкую оплату их труда. Он очень резко говорил в адрес министра путей сообщения Рухлова, назвав его убийцей многих людей, погибших при катастрофах. За это Петровский был исключен из думы на пять заседаний.

22 ноября он произнес речь об урезывании прав депутатов думы. За препирательство с председателем, который все время перебивал Петровского, он был опять лишен слова, едва успев начать говорить. Но в тот же день он снова вышел на трибуну, протестуя от имени своей фракции и некоторых других депутатов против передачи запроса о преследовании рабочих профсоюзов в комиссию, где его наверняка бы положили под сукно до неизвестных времен.

7 декабря, уже незадолго до зимних каникул, Петровский вновь взошел на думскую трибуну и бросил в лицо фабрикантам и правительству гневные слова: он клеймил незаконные аресты и высылки властями представителей рабочих, избранных в больничные кассы и другие организации пролетариата. В этой речи Петровский, как обычно не стесняясь, прямо заявлял о необходимости обновить прогнивший строй России.

Выступал Григорий Иванович и по другим вопросам на этой сессии думы. Время же, свободное от заседаний и составления речей, Петровский, как всегда, отдавал переписке с рабочими, с руководителями местных партийных организаций, сотрудничеству в газете «Правда».

После зимних каникул началась четвертая думская сессия.

Новый, 1914 год готовил для России и всей Европы большие и тяжелые испытания. Правительства капиталистических государств подбрасывали в политический котел Европы все больше и больше горючего, и пары шовинизма и национальной вражды вот-вот готовы были вырваться.

Вместе с тем пресс эксплуатации, который все сильнее и сильнее давил на плечи пролетариата, выжимал из рабочего люда ненависть к своим хозяевам и правительству. Гнев бурлил в массах. С марта 1914 года началась полоса политических стачек. Первые забастовочные гудки услышал Петербург, за ним – Москва, а потом стали останавливаться фабрики, заводы и рудники в Баку, Донбассе, на Урале. Рабочие были недовольны действиями властей: особенно преследованием и закрытием ряда профсозных организаций, гонениями на рабочую печать, замораживанием в думских комиссиях важных для жизни пролетариата запросов, которые вносились рабочими депутатами, а также политикой царского правительства, ведущей Россию к военному конфликту.

Напряженная политическая обстановка в стране вызвала острейшую борьбу в стенах IV Государственной думы. Страсти еще более разгорелись, когда большевистская фракция внесла новый запрос об ускорении ответа правительства на прежний свой, первый, запрос о расследовании дела о Ленском расстреле и наказании виновных, который дума пыталась всячески замять, хотя уже минул второй год со дня этой кровавой расправы.

Петербургский комитет большевистской партии выпустил прокламацию с призывом к пролетариям поддержать запрос о ленской трагедии массовой демонстрацией. На улицы Питера вышло с красными флагами более шестидесяти тысяч рабочих. Эта демонстрация дополнилась новой вспышкой забастовок, вызванных массовыми отравлениями рабочих в Петербурге и Риге. В этой связи большевистская фракция внесла в думу специальный, безотлагательный запрос правительству. Между тем отравления на заводах продолжались, и депутаты-большевики вынуждены были внести на другой же день, вслед за первым, второй запрос в думу.

Рабочие Петербурга снова вышли на улицы. Произошли стычки с полицией; жандармы кое-где открыли стрельбу по толпе, рабочие отвечали градом булыжников. Полиция схватила и отправила в тюрьмы много демонстрантов.

Почувствовав угрожающую силу этих волнений, фабриканты сговорились и пустили в ход свое сильнейшее средство – локаут. Правительство тоже постаралось помочь им, закрыв профсоюз металлистов – один из руководящих центров стачечного движения в Петербурге. Однако эти меры только обострили положение, поскольку за ворота заводов были выброшены десятки тысяч рабочих столицы. В некоторых буржуазных кругах страх перед этой обреченной на голод человеческой массой вызвал требования найти какой-то выход из кризиса. В результате Петербургская городская дума поспешила ассигновать сто тысяч рублей на бесплатные столовые для безработных. Но, конечно, столовые эти были сразу же закрыты, как только волнения поутихли и испуг перед яростью толпы прошел.

В эти дни депутаты-большевики совместно с редакцией «Правды» и питерской партийной организацией провели, как это случалось и во время прежних локаутов, сбор пожертвований в пользу семей безработных рабочих.

А в Таврическом дворце продолжались меж тем бурные прения и схватки ораторов. Левых депутатов обрывали на полуслове или вовсе лишали права выступать. На скамьях левых партий поднимался шум. Депутаты обеих социал-демократических фракций – большевики и меньшевики – требовали слова для протеста. Правые же члены думы неистовствовали. Один из черносотенцев и лидеров крайне правых, Пуришкевич, призывал с трибуны судить и повесить рабочих депутатов.

Спустя несколько дней капиталисты-заводчики прекратили локаут, рассчитав всех беспокойных и неугодных. Пролетарии столицы в этой схватке потерпели поражение.

Реакционные силы наседали со всех сторон. Ободренные подавлением стачек, правые депутаты в думе повели открытую атаку на левое, революционное крыло. Первое крупное столкновение двух враждебных лагерей произошло после того, как правительство потребовало привлечь к ответственности депутата социал-демократа, меньшевика Чхеидзе за то, что в одном из своих выступлений он говорил о преимуществах республиканского государственного строя перед монархическим. Вокруг этого разгорелась острая дискуссия… Даже буржуазно-либеральные партии – кадеты и прогрессисты – заявили протест против привлечения Чхеидзе к суду, видя в этом акте правительства покушение на конституционные права депутатов думы, которые они, эти партии, считали самым большим, священным достижением в борьбе за буржуазные свободы. И кадеты и прогрессисты грозились в том случае, если Чхеидзе будет привлечен к суду, голосовать против государственного бюджета. Прогрессисты даже внесли на рассмотрение проект закона о неприкосновенности депутатов за их речи с думской трибуны. Однако после «разъяснений» и внушений со стороны правительства (через председателя думы Родзянко) прогрессисты стали пересматривать свой проект и затягивать его обсуждение.

Понимая, что дело начинает оборачиваться фарсом, члены обеих социал-демократических фракций, большевики и меньшевики, предложили приостановить работу думы и не возобновлять заседаний до тех пор, пока не будет обсужден и принят законопроект о неприкосновенности депутатов. Либералы отказались голосовать за прекращение работы думы, но поддержали требование о принятии проекта о неприкосновенности. При общем голосовании реакционное большинство думы провалило предложения и либералов и социал-демократов.

Тогда большевики и меньшевики, а также присоединившаяся в этом к ним фракция трудовиков приняли решение сорвать методом обструкции обсуждение государственного бюджета. Они вторично потребовали принять закон о неприкосновенности до обсуждения бюджета. При диких криках и гвалте на скамьях правых депутатов это предложение было опять провалено. На трибуну тотчас же взобрался докладчик бюджетной комиссии Ржевский. Депутаты трех фракций – большевики, меньшевики и трудовики – встали и демонстративно покинули зал заседания. Посоветовавшись, как действовать дальше, они вернулись в зал, когда на трибуне появился новый председатель совета министров Горемыкин.

Едва он начал свою речь, левые депутаты устроили обструкцию. С их скамей поднялся шум, стук, крики: «Свободу слова депутатам!» Несмотря на усилия председателя думы Родзянко, ему не удалось установить тишину, оратору говорить не дали. Родзянко вынужден был извиниться перед Горемыкиным. С тем новый председатель совета министров и покинул трибуну.

Правые дружно проголосовали за предложение Родзянко исключить на пятнадцать заседаний всех участвовавших в обструкции социал-демократов и трудовиков. Было исключено двадцать пять депутатов. Но перед тем как покинуть зал, исключенные депутаты один за другим всходили на трибуну и резко говорили о политике насилия и произвола, царящей не только в стране, но и в государственном парламенте (по думскому наказу каждый исключенный имел право взять слово для объяснений).

После этого депутаты левых партий – большевики, меньшевики и трудовики – покинули Таврический дворец.

На бурный натиск черносотенцев в думе рабочие Питера и Москвы ответили массовой забастовкой. В ней участвовало более ста тысяч человек. Фабриканты тотчас же применили свой «испытанный» локаут, а реакционная пресса начала изрыгать бешеные проклятия по адресу рабочей печати и рабочих депутатов, называя их сеятелями смуты в России.

Газета «Союз русского народа» – «Русское знамя» провокационно предлагала понизить рабочим заработную плату, так как-де «с голодухи не забастуешь, мятежами заниматься впору лишь сытым». Газета призывала взять пролетариев «в ежовые рукавицы», покончить с представительством рабочих в Государственной думе, в страховых органах и т. д. Предлагая лишить рабочих всех политических прав, эта реакционнейшая из газет заявила, что лишь в этом случае «возможно установить порядок и минует необходимость в целых полках полицейской кавалерии, ныне гарцующей для охранения порядка от рабочих по улицам столицы при каждой выходке социал-демократов в Государственной думе».

В такое напряженное для рабочего класса время меньшевики вновь показали свое истинное лицо колеблющейся, соглашательской партии. В своей газете «Луч» они повели разговоры о необходимости совместных действий с либералами. По этому поводу «Правда» писала 29 апреля 1914 года: «Не успели еще либералы вымыть руки, поддерживающие гг. Родзянко – Пуришкевича в расправе с депутатами социал-демократами и трудовиками, как получили от ликвидаторов предложение о совместных действиях…»

Исключенные депутаты трех левых фракций решили выступить после возвращения в думу с общей декларацией. Они заранее подготовили текст и роздали его нескольким ораторам, с тем чтобы, если прервут и лишат слова одного оратора, чтение мог бы продолжать другой.

Декларация трех фракций была оглашена в думе 7 мая 1914 года.

Первый выделенный от фракции оратор начал чтение при сравнительно мирно настроенном зале.

– В Государственной думе двадцать второго апреля произошло событие, – читал он, – приковавшее к себе внимание страны: насильственно, с помощью военной силы, были удалены из заседания Государственной думы рабочие и крестьянские депутаты социал-демократы, трудовики за их протест против попыток правительства уничтожить свободное слово в Государственной думе… Октябрьское революционное движение 1905 года сломило и, казалось, сделало невозможным существование в России… (Голос справа: «Вон!» Шум.)

Однако поражение революционного движения в декабре 1905 года дало возможность темным силам прошлого перейти в наступление… (Шум.)

…Попирая в надежде на безнаказанность кровные интересы народных масс, правительство, являясь орудием крепостнической реакции, решило теперь разделаться окончательно с плодами освободительного движения… (Справа шум и голоса: «Вон!»)

…Уже с первого дня существования народного представительства власть не могла с ним помириться. Первая и вторая Государственные думы, в значительной степени отразившие чаяния народных масс, провозгласившие устами крестьянских депутатов требование земли и воли всему народу, были разогнаны… Убедившись за время пятилетнего существования третьей думы в неспособности правительственных классов вести борьбу даже за свои собственные права и достоинство… (Справа шум и голоса: «Вон! Что за безобразие?!»)

Свободное думское слово осталось единственной, последней силой, которой демократия еще могла пользоваться в думе, и власть решила, что настало, наконец, время нанести окончательный удар и уничтожить последнюю тень народного представительства. За мысли, высказанные с трибуны думы, она привлекла депутата Чхеидзе. Удар был направлен против всей Государственной думы, нарушая ясный смысл закона… (Шум справа.)

…и все-таки большинство думы не нашло в себе решимости ответить на удар ударом… Услужливая готовность и поспешность, с которыми дума применила к нам меру…

В этом месте председатель думы грубо прервал оратора, лишив его слова. На смену ему вышел Петровский и продолжал чтение декларации трех фракций.

– Мы, социал-демократы и трудовики, исполняли то, что считали своим долгом, – читал Петровский, – мы крикнули стране: «Последние остатки завоеваний 1905 года в опасности!» Мы крикнули стране, что без демократии и против демократии не может быть действительной борьбы с преступными попытками…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, покорнейше прошу вас держаться в пределах рассматриваемого нами вопроса.

Петровский: Рабочий класс в ответ на ленские залпы…

Председатель: Член Государственной думы Петровский, я вас лишаю слова. (Рукоплескания справа.)

Вот так, в штыки, встретила дума декларацию двадцати пяти левых депутатов, подвергшихся исключению на пятнадцать заседаний. Наглое поведение черносотенцев в думе вызывало волнения рабочих масс по всей России. Невиданные до того размеры приняли первомайские демонстрации 1914 года. Не только в Петербурге, Москве, Донбассе, но и в других, считавшихся более «спокойными», промышленных районах страны переполненные улицы бурлили народом. Настороженные губернские власти усилили полицейский надзор, подняли на ноги полицейские жандармские и даже воинские части.

Черносотенцы в думе требовали от правительства бдительности и строгих мер. Известный своей ненавистью к революции депутат Пуришкевич, выступая 2 мая с думской трибуны, призывал своих единомышленников не предаваться благодушию и беспечности.

– Мы наблюдаем, – говорил он, – удивительную картину, – мы переживаем дни, напоминающие нам дни 1904 года, и, если мы не слепы, то увидим, проводя аналогию, если не полное тождество, то, во всяком случае, очень много общего между тем, что творится сейчас и что творилось в 1904 году.

Так оценивал события матерый враг пролетариата.

Исключенные левые депутаты не присутствовали при начале обсуждения государственного бюджета России. Когда их допустили к заседаниям, основная часть бюджета была уже утверждена. Но они все-таки успели принять участие в обсуждении некоторых отдельных смет. Как и прежде, свои выступления депутаты-большевики использовали для беспощадной критики самодержавных порядков.

Григорий Иванович Петровский выступал по разным сметам четыре раза.

Он держал речь в прениях по смете министерства народного просвещения, но был прерван и лишен слова за то, что позволил себе резко осудить те надругательства и унижения, которым подвергают учителей по всей России. Выступал Петровский и с большой аргументированной речью по смете горного департамента. Резко критиковал он также политику правительства в крестьянском вопросе в связи с обсуждением сметы министерства земледелия. Эта смета отражала столыпинскую аграрную идею – поддержку кулака, – которую царизм продолжал проводить в жизнь и после убийства вдохновителя этой политики Столыпина.

Речи Петровского и других большевиков-депутатов по бюджету представляли ценный агитационный материал, который партийные организации использовали в работе с массами.

В эту зимнюю сессию Петровский выступал также и по другим наболевшим вопросам. Он высмеял министра внутренних дел, который на запрос о злоупотреблениях при выборах в IV думу ответил, что-де никакого систематического нарушения правил о выборах не было, а произошли только отдельные «промахи администрации» в губерниях. Но даже на скамьях буржуазных депутатов такое объяснение министра вызвало смех.

Защищал Петровский и спешность запроса своей фракции в связи с наложением на большевика А. Е. Бадаева полицейского штрафа.

Кратко дело обстояло так. 9 сентября 1913 года петербургские рабочие хоронили своих товарищей, погибших при взрыве на минном заводе. Депутат от питерских пролетариев А. Е. Бадаев, конечно, принял участие в похоронах. Бадаев обратился с речью к рабочим, но в этот момент налетела конная жандармерия и смяла ряды процессии. Полицейский пристав хотел было арестовать Бадаева, но, узнав, что он член Государственной думы, не решился. Бадаев решительно протестовал против незаконного налета полиции. Тогда на него был составлен протокол, где его обвиняли «во вмешательстве в действия полиции», за что петербургский градоначальник Драчевский наложил на Бадаева штраф в двести рублей. Бадаев, возмущенный, отказался платить. Тогда штраф был заменен шестидневным заключением в тюрьме; градоначальник собирался арестовать Бадаева сразу после окончания зимней сессии думы. Это наглое попрание закона о неприкосновенности депутатов думы и послужило причиной запроса большевистской фракции, от имени которой говорил Петровский. Он прямо заявил, что если власти арестуют Бадаева, то все заводы Петербурга, и не только Петербурга, приостановят работу – пролетариат сумеет оказать поддержку своему депутату.

Надо сказать, что полиция так и не решилась подвергнуть Бадаева аресту.

Выступал Петровский и по поводу учреждения правительством исправительных домов. Внося в думу этот законопроект, министерство юстиции утверждало, что оно преследует лишь одну государственную цель – борьбу с бродяжничеством, тунеядством и нищетой. В исправительные «трудовые» дома правительство намеревалось засадить всех безработных. На деле это было еще одним орудием против забастовок. Петровский в своей речи обнажил подлинный смысл этой затеи правительства, показав, что исправительные дома не что иное, как тюрьмы для голодающих пролетариев и безземельных крестьян.

Полна страсти и гнева была речь Петровского об истязаниях политических заключенных в ряде каторжных тюрем, где люди подвергались избиениям, пыткам, где даже больных заковывали в кандалы.

Большевик Петровский не стеснялся в выборе выражений и сек врага по лицу наотмашь словами, которые тот заслуживал.

Именно за такие вот острые, как лезвие бритвы, слова его удалили с трибуны 12 мая 1914 года, когда он выступил в защиту свободы депутатского слова.

В эту сессию он еще несколько раз выходил на трибуну, глаз на глаз с ненавидящим его залом, и громил, громил и громил этих лощеных, сытых, вполне довольных жизнью господ, которые сидели на горбу народа и считали себя сливками российского общества.

Большевистским депутатам приходилось вести в думе ежедневную тяжелую борьбу, рассчитывая только на свои силы. А сил этих было всего – шесть человек, если считать и Малиновского. Но именно этот человек, именно он-то и нанес неожиданный, подлый удар по фракции, усугубив и без того натянутые отношения между большевиками и меньшевиками.

Это случилось в мае 1914 года. Малиновский вдруг неожиданно ушел из думы и большевистской фракции по никому не понятным в ту пору причинам. Поступок Малиновского оставался загадкой вплоть до Февральской революции 1917 года. Только когда были вскрыты архивы департамента полиции, стала понятна истинная причина: Малиновский, оказывается, был на службе у охранного отделения; он считался особо засекреченным агентом; его провокаторская деятельность шпиона и осведомителя стоила жизни или каторги многим лучшим партийцам-большевикам.

Малиновский, уйдя из думы, тотчас перебрался за кордон, и его следы потерялись. Как потом выяснилось, он возвратился в Россию, когда началась война, был мобилизован на фронт, попал в плен к немцам. Он приехал в Россию уже после Октябрьской революции. В ноябре 1918 года провокатор Малиновский был расстрелян в Москве по приговору революционного трибунала.

Но в 1914 году депутаты-большевики не могли допустить и мысли о возможности столь чудовищного предательства. Одни члены фракции недоумевали, другие судили поступок Малиновского более резко, называя это дезертирством. Но, конечно, никто нё знал истины.

Этим осложнением в большевистской фракции тотчас же воспользовались меньшевики. Они подняли вокруг истории с Малиновским демагогическую шумиху. Они буквально травили депутатов-большевиков. Какие только гнусные сплетни не распускали меньшевики, лишь бы опорочить думскую фракцию большевиков, оттолкнуть пролетариат от партии Ленина, заработать себе на этом неясном тогда еще деле политический капиталец.

Петровский склонен был тогда объяснить поступок Малиновского особенностями его характера – нервозностью, неуравновешенностью, вспыльчивостью. Других видимых причин покинуть фракцию не было.

Так или иначе, но шум и сплетни вокруг имени Малиновского долго не утихали и доставили большевикам немало дополнительных хлопот. Во фракцию поступали десятки писем и резолюций с рабочих, собраний, в которых Малиновского сурово осуждали, как осуждают дезертира, бросившего в трудную минуту своих боевых товарищей. В некоторых же письмах сквозили растерянность и недоумение. На них тоже надо было что-то отвечать.

Владимир Ильич был очень озабочен, когда Петровский, приехав к нему в Поронино, рассказал о шумихе, поднятой меньшевиками в связи с Малиновским.

«Я был против избрания Малиновского в ЦК потому, – говорил Ленин при встрече с Петровским, – что он в прошлом был неизвестным для партии человеком, но большинство оказалось не на моей стороне – Малиновского избрали. Теперь, к сожалению, оправдались мои опасения… Эти мошенники, негодники, просто сволочь, – продолжал В. И. Ленин, имея в виду поведение меньшевиков, – хотят воспользоваться всяким случаем, даже подлейшим, чтобы помоями облить нашу партию, а на самом деле они только разлагают ряды рабочих на пользу царскому правительству и охранке. Провокатор ли Малиновский – это нам пока неизвестно. Разве можно в связи с этим травить партию – надо дать меньшевикам решительный отпор!»

Ленин посоветовал Петровскому не терять боевого духа и продолжать работу фракции так, как это делалось до сих пор, – смело, открыто разоблачать антинародную сущность царизма и ее верного прислужника – буржуазную думу. Петровский вернулся в столицу от Ленина ободренный, готовый к новым схваткам со всякими черносотенцами и правыми, к отпору меньшевикам.

Зимняя сессия думы была на исходе. Впереди опять предстояли поездки по губерниям, встречи с рабочими. Готовясь заранее к этим встречам, Григорий Иванович написал и опубликовал в газете статью под названием «Накануне свиданий с товарищами-избирателями». Это весьма примечательная статья, в ней он подвел итоги практической работы большевистской фракции во время зимней сессии. Григорий Иванович резко осудил Малиновского. В заключение Петровский просил рабочих-избирателей подготовиться к встрече с депутатами, подготовить для них специальные материалы по целому ряду вопросов – о росте массового сознания рабочих за год, о положении рабочих, условии их труда, взаимоотношении кооперативных, просветительных и других обществ с социал-демократическими ячейками.