Текст книги "Частная жизнь Гитлера, Геббельса, Муссолини"
Автор книги: Владимир Ткаченко
Соавторы: Константин Ткаченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
Пуля прошла мимо сердца, и девушка медленно истекла кровью. Для всех, кто её знал, это самоубийство было необъяснимым. Накануне вечером Адольф отправился в очередное пропагандистское турне по Германии. На прощание Гели помахала ему с балкона. Мать должна была приехать к дочери только в понедельник, двадцатого. За ней следила партийная полиция – по личному распоряжению фюрера, безумно ревновавшего свою племянницу.
Фрау Винтер тут же сообщила о случившемся Рудольфу Гессу, который связался с Гитлером по телефону и сообщил, что с Гели произошел несчастный случай. Пока фюрер мчался на своем "мерседесе" из Нюрнберга в Мюнхен, Гесс отправился в его роскошную квартиру на Принцрегентенплац и успел осмотреть место происшествия ещё до прибытия полиции.
Через несколько часов он заявит Адольфу, что Гели покончила жизнь самоубийством, но своей жене, Герингу и Геббельсу скажет, что ничего подобного не было: "Войдя в комнату, – констатирует он, – я наклонился над её телом. На носу были подозрительные кровоподтеки, виднелись явные следы ударов на плечах, верхней части бедер и правой груди, которая обнажилась, наверное, потому, что порвалась бретелька ночной рубашки".
После смерти Гели Гитлер всем понравившимся ему женщинам станет твердить, что они похожи на Гели, а своим близким скажет о любви в действительности только к одной женщине, на которой мог бы жениться, своей племяннице.
Генриетта Хоффман и её муж Бальдур фон Ширах, хорошо знавшие Гели, находили её простой, приятной и "неотразимо обаятельной". Бальдур фон Ширах вспоминает в своих "Мемуарах" о том, как фюрер впервые представил её партии в ночь на Новый год, и о том впечатлении, которое она производила: "...в его голосе была смесь гордости и нежности, когда он её представил, как свою племянницу фройляйн Раубаль... Она называла его "дядя Альфи"... Это шокировало меня, не знаю, почему... Он оживленно болтал с ней, похлопывал по руке и едва нашел время произнести краткий спич. Точно в 11 часов он поднялся и ушел вместе с Гели, хотя праздник только начинался. У меня осталось впечатление, что Гели охотно осталась бы и дольше... Мы её полюбили... Присутствие Гели делало Гитлера спокойнее, расслабляло его. Со своими близкими друзьями он показывал ей свои штучки с черными галками. По его призыву птицы влетали через открытое окно, и он развлекался, глядя, как они ссорятся с его овчарками. У Гели было право подсмеиваться над "дядей Альфом" и поправлять его галстук. Ей не тебовалось казаться особенно умной или веселой. Она подавала себя такой, какой была, – свеженькой и простой".
Фюрера племянница покорила. Он терял голову. По-видимому, это становилось уже опасным. Адольф сам выбирал ей наряды и украшения, сопровождал во всех прогулках, пикниках, поездках за покупками. Ходил с ней в кинотеатры и оперу, подбирал круг общения и общество. Стал слепо ревнив, следил за Гели, регулировал её жизнь. Это не мешало Гели вступать в сексуальные отношения с охранниками, приставленными к ней Гитлером. В её присутствии он преображался, становился мягким, расслабленным, счастливым, "поступая, как 17-летний мальчишка".
Шофер Адольфа Гитлера, Эмиль Морис, с самого начала состоявший в службе безопасности НСДАП, которого фюрер прогонит от себя, заподозрив, что он имел интимную связь с Гели, высоко оценивает качества молодой женщины: "Она была настоящей принцессой... люди на улице оборачивались, чтобы посмотреть на нее, хотя в Мюнхене это не принято". Его наблюдения над Адольфом не оставляют сомнений в характере чувств диктатора к своей племяннице: "Гитлер любил выходить с ней. Ему нравилось показывать её повсюду... Он любил её, но странною любовью, которая не осмеливалась проявиться. Был слишком горд, чтобы признаться в какой-либо страсти".
Эмиль Морис рассказывает, что простым присутствием Гели удавалось "привести всех в наилучшее состояние духа". Для своего дяди она стала тем, чем когда-то Стефания, воплощением "совершенной юной женственности: прекрасной, свежей и неиспорченной, веселой, интеллигентной, такой же чистой и прямой, как её создал Бог..." Сам Гитлер в 1943 году скажет одной из своих секретарш: "Ева Браун очень мила, но в моей жизни одна Гели смогла внушить мне подлинную страсть. У меня никогда не возникла бы мысль жениться на Еве. Единственная женщина, с которой я мог бы связать свою жизнь, – это Гели". И за месяц до финальной катастрофы, в марте 1945-го он повторит: "Гели – это единственная женщина, которая сумела завоевать мое сердце и на которой я мог бы жениться".
Какими были собственные ощущения юной женщины? Сначала её очаровал этим загадочный человек. Он казался ей привлекательным и, как она пишет в письме к подруге, необыкновенным и редким мужчиной. Но её настроения и желания быстро менялись. Согласно воспоминаниям приближенного фюрера Ханфштенгля, Гели думала только о том, как бы воспользоваться ситуацией и женить на себе того, который заявил: "Шеф НСДАП должен иметь только одну жену – Германию!" Под предлогом стремления к "естественности" и желания принимать солнечные ванны она разгуливала по апартаментам своего дяди абсолютно голой. Но, видимо, не смогла ответить адекватно на чувства Адольфа. Ее, скорее всего, манил не он сам, её влекла та роль, которую она могла бы играть при нем.
Гели явно не нравилось то, что в интимных ситуациях навязывал ей знаменитый дядя. "Мой дядя чудовище, – говорила она Отто Штрассеру. – Вы и представить себе не можете, какие вещи он заставлял меня делать". После настойчивых просьб она дала следующую информацию, ставшую основным источником сведений о сексуальных пристрастиях фюрера: "Гитлер заставлял меня раздеться... Затем он ложился на пол, а я должна была присесть над его лицом", чтобы он вблизи мог исследовать анатомию любовницы. Это приводило его в упоительное возбуждение. Когда последнее достигало кульминации, он требовал, чтобы она помочилась на него, что давало ему дополнительное сексуальное наслаждение. Гели говорила, что вся эта процедура была для неё чрезвычайно неприятной... и не давала ей никакого удовлетворения".
Копрофильская перверсия (любителя экскрементов) Адольфа Гитлера подтверждается его давним и стойким интересом к моче, фекалиям и слизи. Ему нравилось ставить самому себе клизмы. Он носил с собой плети, которыми хлестал самого себя. Известна его детская страсть проклинать и поносить себя, которую он демонстрировал в интимной ситуации с различными женщинами. Забавлялся Гитлер и имитациями самоубийства: приказывал, например, слуге затягивать на своей шее галстук, пока он не досчитает до десяти.
Один из наиболее интеллигентных свидетелей среди приближенных фюрера, Эрнст Ханфштенгль, вспоминал несколько случаев, которые показывают, что отношения между дядей и племянницей отнюдь не были безоблачными. Однажды, когда Ханфштенгль пил кофе у казначея партии Ксавера Шварца (дело было в начале 1930-го), последний рассказал, что недавно вынужден был выкупить у одного господина порнографические рисунки, сделанные рукой Адольфа. В его руках оказалась серия абсолютно нецензурных набросков Гели Раубаль, выполненных с анатомической точностью. Только законченный извращенец был способен на подобные рисунки, а тем более на принуждение женщины принимать столь рискованные позы.
– Почему вы сразу не уничтожили эту гнусность? – спросил Ханфштенгль .
– Невозможно, – ответил Шварц. – Гитлер не хотел их потерять. Он потребовал, чтобы я сохранил их в Коричневом Доме.
Не менее любопытно и другое наблюдение Ханфштенгеля. Как-то, встретив Адольфа и Гели в мюнхенском театре, Путци с женой пригласили их в кафе. После ужина они шли часть пути вместе. Гитлер, говоривший о политике, вошел в раж и, чтобы подчеркнуть свои угрозы противникам, принялся яростно колотить по мостовой своей большой тростью, с которой никогда не расставался. "Случайно бросив взгляд в этот момент на Гели, – рассказывает Ханфштенгль, – я заметил у неё на лице такое выражение ужаса, смешанного с презрением, что у меня перехватило дух. "Помимо всего прочего, он её ещё и бичует", – подумал я. Несчастная вызывала у меня жалость. Она и в ресторане не показала по отношению к Гитлеру никакой аффектации, время от времени бросая через плечо мрачный взгляд в сторону других столиков. Я не мог не подумать, что её роль в этой связи чисто пассивная...".
Интересна информация, касающаяся предполагаемой связи Гели Раубаль с одним еврейским художником. Семья фюрера прекрасно знала, в чем причина самоубийства Гели. Она предполагала, что эта последняя была в действительности беременна от одного молодого еврея, профессора рисунка из Линца, которого знала с 1928 года и за которого готовилась выйти замуж.
Разумеется, все это должно было привести Гитлера в неописуемую ярость. Его карьера, судьба миссии, повисли на волоске: не дай Бог немцы узнают, что его родная племянница и единственная любовь спит с каким-то евреем! Для Гитлера единственным выходом смыть бесчестие, могло стать "самоубийство" Гели. Но она не решилась сделать это сама, и её убили. Тогда становятся понятными и шум, который слышали соседи, и засвидетельствованная странная сдержанность Гитлера при прощании с Гели 17 сентября (он ей едва ответил), и поспешность самого отъезда, и бурная сцена между племянницей и дядей.
Гитлер приказал сделать это, раз у Гели не хватит сил покончить с собой. Так все, наверное, и произошло. Это соответствует одной из разновидностей нацистских казней, когда осужденному дается для самоубийства оружие, а если он отказывается, его убивают, но версия самоубийства остается.
Кроме смерти матери, ни одно другое событие не поразило Гитлера так, как смерть Гели. Она роковым образом изменила отношение фюрера к людям. Отныне он был абсолютно свободен. Его не связывало больше ничто человеческое. Но испытание было ужасно. Целую неделю Адольф находился на грани коллапса. Вместо того чтобы ехать к матери Гели, он в тот же трагический день поехал на виллу Адольфа Мюллера, которая находилась на берегу Тегернзее. Гесс, Геринг и Штрассер не отходили от него ни на шаг. Они тайно убирают оба его "вальтера", два дня и две ночи не покидают вождя. Гитлер почти не спал, отказывался есть, не слышал и не отвечал на задаваемые вопросы. Он одиноко мерил свою комнату из угла в угол и громко разговаривал сам с собой: "Но почему? Для кого? Нет, я оставлю политику!" Слышали, как он обещал покончить с собой, говорил, что никогда больше не посмотрит на другую женщину, что его карьера кончена...
Гели похоронили на центральном кладбище в Вене. Когда все кончилось, Адольф поехал на её могилу и там залился слезами. Его едва удалось увести. Начались недели глубокой депрессии...
Богатая и не без вкуса меблированная комната Гели на Принцрегентенплац со светло-зелеными стенами, где, кстати сказать, висела акварель кисти фюрера, изображавшая поле боя в Бельгии, была превращена им в святилище. Он запер дверь и запретил входить туда всем, кроме фрау Винтер, которой, однако, нельзя было что-либо менять в комнате или переставлять вещи. Она обязана была каждый день ставить там букет свежих хризантем. В своем первом завещании 1938 года Гитлер специально распорядился о судьбе вещей, принадлежавших Гели: "Никто не должен их трогать; нужно возвратить их её матери". По фотографиям профессор Адольф Циглер, президент Немецкой академии художеств, создал портрет мадемуазель Раубаль, который висел в большой комнате Бергхофа. Профессор Торак изваял бюст Гели, который занял видное место в рейхсканцелярии. Каждый год в один и тот же день перед Рождеством (когда Гитлер впервые представил Гели партии) вплоть до самой войны Адольф приходил в эту комнату вечером и о чем-то долго вспоминал...
В окружении фюрера существовало неписаное правило, запрещавшее упоминать имя Гели при фюрере. Если он сам говорил о ней, на его лице появлялись слезы.
После смерти Гели Йозеф и Магда Геббельс, у которых обычно любил обедать Гитлер, старались подобрать для фюрера привлекательных дам. Так, например, они пригласили тридцатилетнюю Гретл Слезак, дочь знаменитого оперного певца, чтобы развеселить и отвлечь Гитлера. Как далеко зашли отношения Гитлера с "породнившейся с евреями" (ее бабушка была еврейка) белокурой дочерью Слезака, точно не установлено. Однако достоверно известно, что Гретл и Гитлер довольно часто, тщательно скрываемые Геббельсами, бывали вместе.
ОН ЛЖЕТ ТЕБЕ ТАКЖЕ,
КАК И ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ
Следующей любовницей Гитлера стала Винифред Вагнер. Она родилась 23 июня 1897 года в Гастингсе. Ее отцом был английский журналист Джон Уильямс, матерью – немка Эмилия Кароп. С детства болезненная, Винифред приехала в Германию, где познакомилась и с музыкой знаменитого композитора Рихарда Вагнера, и с его сыном Зигфридом, за которого вышла замуж в 1915 году.
Знакомство с фюрером состоялось 1923 году. Оно произошло в тот день, когда Гитлер посетил дом Вагнера в Байрейте. Адольф стал частым гостем семьи. Дети Винифред и Зигфрида – Виланд, Вольфганг, Фриделинда и Ференис называли его "дядей" и обращались на "ты". Гитлер был сразу и бесповоротно покорен нордическим обаянием невестки великого Вагнера. Наверное, и для Винифред это была любовь с первого взгляда.
По прошествии многих лет она, вспоминая эти времена, говорила: "Я восхищалась им, и он восхищался мной".
Когда Адольф на девять месяцев отправился в тюрьму Ландсберг, именно Винифред Вагнер стала одной из самых деятельных женщин, которые проводили кампанию по сбору средств для того, чтобы его жизнь была более сносной. Именно Винифред вместе с Хеленой Ханфштенгль и своей подругой Бекштейн умолили молодого истерика отказаться от добровольной голодовки, когда она стала угрожать его жизни.
Когда в тюрьме ему требовалась теплая одежда, усиленное питание или особая диета, она была тут как тут, чтобы доставить их.
Когда возникала необходимость в бумаге, чтобы не остановилась работа над "Майн кампф", Винифред добывала и её. Ее поведение в те времена было поведением безоглядно влюбленной женщины.
Ее дочери Фриделинде было всего три или четыре года, когда фюрер в первый раз пришел в гости к Вагнерам. Но потом она часто видела "дядю Адольфа" и многое запомнила. Фриделинда вспоминала:
"Я думаю, наша семья пришлась ему очень кстати. Я подозреваю, у него были причины посещать нас так часто, как он это делал. Он засиживался глубоко за полночь в гостиной моей матери и все время говорил. Вокруг него всегда собирались люди, чтобы послушать. Это – то же самое гипнотическое обаяние, которым он пользовался во время своих публичных выступлений. Люди, которых мама приглашала для встречи с Адольфом, были им очарованы. А ведь лиц эти влиятельные. И мама делала для него все. Я думаю, она и впрямь верила, будто он станет спасителем человечества".
Обычно приезжая в Байрейт, Гитлер в качестве особого гостя Винифред, останавливался в мемориальном доме Вагнера Ванфриде. Когда в 1930 году умер Зигфрид, визиты Гитлера стали ещё более частыми. Гитлер и Винифред наслаждались полной гармонией; он открыто восторгался эротическими партитурами вагнеровских опер, она разделяла его страсть к германской музыке и восхищалась политическими целями.
В таких условиях соблазнительно-привлекательная дама дарила своему преданному "другу" не только интеллектуальный и душевный комфорт, а и свое тело.
Младшая дочь Винифред, Ференис, весело проводила время с "дядей Адольфом", которому, как скажет позже другая дочь Фриделинда, "было совершенно легко только с Ференис – ведь вы всегда можете понять, когда мужчине трудно с противоположным полом..." Фриделинда вообще была какая-то странная, не любила ни фюрера, ни его идеи, хотя однажды её воспитанием занялась сама тетя Магда Геббельс. Дело было вечером, за ужином, когда "дядя Адольф" весело рассказывал, как его "берлинские ребята" отловили евреев и отправили их в концентрационный лагерь. Девочке стало дурно от последовавших подробностей, но высокий голос фрау Геббельс вернул её к реальности:
– Посмотрите на Фриделинду, она совершенно бледна. Вы не должны их жалеть, дитя мое. Никогда вообще не испытывайте жалости.
Последовавшие события, однако, показали не только отвращение Фриделинды к Третьему рейху, но и поразительную любовь её мамы к фюреру, чувство к которому было у неё гораздо сильнее, чем к собственному ребенку. Спасаясь от "нового порядка", уже взрослая Фриделинда бежала в Цюрих, однако Винифред нашла её и там. Между матерью и дочерью произошел серьезный разговор. Фриделинда рассказывает:
"Она верила в него абсолютно. Ничто из того, что я говорила, не могло изменить её мнения. Когда мой брат был ранен на польском фронте, Гитлер лично принес ему розы и посидел рядом на кровати. Она думала, что он ангел..."
Во время разговора Фриделинда спросила у матери:
– Ты действительно думаешь, что он говорит правду? Он лжет тебе так же, как и всем остальным.
"Мама застыла, – продолжала свой рассказ Фриделинда, – дружеское, оживленное выражение на её лице мгновенно сменилось маской ужаса, затем холодной ненависти. Она не была бы так взбешена, если бы я усомнилась в благости Божией".
Несколько опомнившись от неожиданного потрясения, Винифред бросила в лицо непокорной дочери:
– Ты должна вернуться в Германию немедленно, где тебя будут держать в надежном месте... какое-то время... Если не согласишься, тогда тебя выкрадут. Но если и эти меры будут недостаточны, тебя уничтожат, сотрут с лица земли...
Это были не её слова, а Адольфа Гитлера, переданные матерью. На следующий день Фриделинда уехала в Англию.
После войны Ханс Юрген Зиберберг провел много часов, снимая в Байрейте свой маленький шедевр документальный фильм: "Признания Винифред Вагнер". Во время съемок у него сложилось полное убеждение, что между Гитлером и Винифред что-то было. Те, кто видел фильм, также выходили из кинозала с впечатлением, о том, что видели любовную историю. Зиберберг говорит: "Они часто встречались в лесах. Я бы подумал... Я не знаю, где это произошло, но полагаю, что для обоих это было чем-то особенным..." Зиберберг знал, что Винифред способна на глубокое эмоциональное увлечение. Примерно через три или четыре года после смерти Зигфрида она завела роман с одним из ведущих музыкальных режиссеров того времени. Очевидно, Винифред не могла ни тронуть любовь, как бы сердце её ни было опустошено вдовством.
Стоя перед кинокамерой Зиберберга, Винифред говорила: "Возможно, это трудно понять, но я могу полностью "отделить" Гитлера, которого я знала, от человека, которого сейчас обвиняют. Если бы Гитлер сейчас прошел через эту дверь, я была бы так же рада видеть его, как и тогда".
Винифред считала Гитлера меценатом. С 1933 года он приезжал на Байрейтские фестивали только инкогнито, чтобы внимание к его особе не нарушило праздник,.. И тем не менее оказывал как сам лично, так и через свое правительство официальную поддержку проведению фестивалей. Таким образом, фрау Винифред достигла всемирной известности и упрочила свое благосостояние. Байрейт стал музыкальной столицей Европы, как и мечтал Рихард Вагнер. Гитлер приглашал сюда знаменитых людей, государственных деятелей, дипломатов, знатоков искусства, высших сановников своей партии, генералитет – всю элиту "нового порядка".
По прямому приказу Гитлера фестивали в Байрейте продолжались даже во время войны: чтобы обеспечить для них аудиторию, спецпоезда свозили в этот маленький баварский город раненых солдат. Последний раз сам Гитлер посетил Байрейт в июле 1940 года. Он слушал тогда оперу "Сумерки богов"...
Винифред было за что его благодарить. Но как и многие другие дамы, имевшие близкие отношения с Гитлером, она с неуклонным упорством отрицала их.
В тоже время Адольф говорил: "Если я женюсь, то кто ещё может быть лучшей первой дамой Германии, чем невестка величайшего композитора страны?".
"Он всегда говорил, что не может жениться, – писала Винифред. – Потому что принадлежит своей стране. Он был очень одинок, поэтому приходил проведать своих друзей, когда только мог. Но он никогда не искал жену. Ну, а слухи о его намерении жениться... начались, когда Гитлер послал мне огромный букет гвоздик, причем не во время карнавала. Гвоздики были поздравлением в связи с конфирмацией детей, но люди почему-то подумали, что он... ну, вроде бы ухаживает за мной. Истина, однако, в том, что он никогда не думал о браке, так как опасался, что брак будет мешать его официальным обязанностям".
Винифред принадлежала к той маленькой группе женщин из узкого круга нацистской элиты, власть фюрера над которыми была абсолютной. Для этих женщин Гитлер был новым мессией, божеством в человеческой оболочке.
Последний раз Винифред видела его незадолго перед 20 июля 1944 года. Уходя, Гитлер повернулся к ней и сказал:
– Я слышу биение крыльев Богини Победы.
...Винифред навсегда осталась лояльной ему. Даже тогда, когда все было безвозвратно потеряно, даже тогда, когда суд победителей конфисковал все её личное богатство, приговорил её к 450 дням спецлагерей и запретил на пять лет занимать какую-либо общественную должность или становиться членом любой политической партии, когда ей запрещали иметь даже легковой автомобиль, а её сыновья приняли англосаксонскую национальность матери. Отвечая на назойливые вопросы корреспондентов, она говорила:
"Вы должны понять, что моей единственной целью является попытка опровергнуть все то ложное, которое связывают теперь с именем этого уникального человека. Говорят, будто он не женился потому, что ему нравились женщины много моложе его. Это неверно. Его подруги ни в коем случае не были наполовину моложе него. Подумайте о фрау Хелен Бекштайн, фрау Брукман и, наконец, но не в последнюю очередь обо, мне! Он хотел, чтобы женщина была женственной в лучшем значении этого слова, чарующей во всех отношениях, милой и, если возможно, хорошенькой. Поэтому ему нравились молоденькие дочери его друзей, и он всегда с восторгом встречал мою дочь Ференис. В моем доме он любил наблюдать, как танцует молодежь..."
УМЕНЬЕ УГАДЫВАТЬ
ОСОБЫЕ ВКУСЫ ГИТЛЕРА
Генни (Генриетта) Хоффман считалась одной из самых привлекательных женщин в окружении Адольфа Гитлера.
Генни, умело кружившая голову немецкому фюреру, была первой леди родной страны Гитлера Австрии, женой гауляйтера Вены и вождя Гитлерюгенда Бальдура фон Шираха, известного гомосексуалиста своего времени.
Когда Гитлер пришел в студию её отца, фотографа Хоффмана, Генни было всего восемь лет, но девочки часто выглядят старше своего возраста, а в расслабляющей и соблазнительной атмосфере, царившей в апартаментах отца, Генриетта, взрослела не по дням, а по часам. Хоффман наполнил студию веселыми девицами и уступчивыми молодыми людьми без комплексов. Здесь, в продуманно освещенной студии, где все было позволено, Гитлеру сразу понравилось. Ему, привыкшему к богемной жизни, требовалась именно такая игровая площадка, где бы он мог всей душой отдохнуть от аскетического популистского имиджа, который приходилось сохранять перед добропорядочными бюргерами.
Как рассказывала Генни, с Генрихом Хоффманом Адольф Гитлер подружился сразу же. "Мой отец был одним из немногих людей, которые понимали Гитлера... Они были очень близки... Это была дружба, начавшаяся в детстве. Они плавали в одной и той же речке – Гитлер в Линце, мой отец – в Ревенсбруке. Я думаю, мой отец всегда видел в нем такого вот простого старого друга из деревни, человека, с которым не было ни малейшей необходимости важничать".
Это умение угадывать особые вкусы Адольфа Гитлера и редкая способность находить им применение, фюрер оценил по заслугам: как только национал-социалисты пришли к власти, Хоффмана назначили персональным фотографом рейхсканцлера и фюрера. Должность, которая, как все понимали, буквально озолотила бы малорослого блондина Генриха. И семья это понимала: супруга Хоффмана, пока была жива, также вносила свою долю в ухаживание за фюрером. Говорили, что у неё был особый дар превращать мрачную мину Адольфа в улыбку, возвращать ему мужественность и даже веселить, когда его одолевала депрессия. Эта дама и сама увлеклась Гитлером, играя некоторое время "роль мамы" по отношению к нему. После смерти фрау Хоффман дом развалился и стал походить на сборище гомосексуалистов и лесбиянок. Здесь много пили и проповедовали полную свободу в сексуальных отношениях всех видов. Гитлер часто посещал эти вечеринки и очень подружился с Генни.
Соратники Гитлера предполагали, что фюрер соблазнил Генни, когда ей было всего 16 лет, а затем купил молчание Хоффмана, устроив брак его дочери с богатым женихом фон Ширахом. Генни заняла блестящее положение в свете.
Несомненно, что продвижению Генни в свете помогало искусство Хоффмана обвораживать фюрера и его безошибочный инстинкт. Он собрал коллекцию "голубых" фильмов, которые украдкой показывал в своей студии вождю. Фаворит Гитлера вызывал огромную зависть. Нацистская элита, особенно Геббельс, пользовались, как известно, разнузданной сексуальной свободой, имея для себя даже что-то вроде узаконенных гаремов в виде "источников жизни" домов, где они могли беспрепятственно оплодотворять "чистокровных ариек". Но противоестественные наслаждения Гитлера всегда вызывали у них тщательно скрываемую ревность.
Бывший председатель Данцигского сената и приближенный Гитлера Герман Раушнинг вспоминал: "Но самой гнусной из всех была вонючая миазма скрытой противоестественной сексуальности, которая наполняла и разлагала всю атмосферу вокруг него, подобно эманации зла. Ничто в его окружении не было прямым. Тайные сношения, эрзацы и сексуальные символы, фальшивые сантименты и спрятанные пороки, – ничто не имело открытости здорового, естественного инстинкта..."
Погруженная в порок с молодых лет Генни умело скрывала в своих послевоенных интервью эту ночную сторону жизни боготворимого кумира. Она пересказывала слова Адольфа: "Я был так беден, – говорил он ей, – студент без гроша, и никто сначала меня не хотел. А затем я оказался на войне, в окопах и стал ещё более одиноким. Ни дома, ни собственности, ничего своего... И вот внезапно я стал знаменит. Я могу иметь любую женщину, какую захочу. Но это невозможно, ибо я не могу даже назначить девушке рандеву без того, чтобы об этом сразу же все не узнали. Я вам говорю, что я не могу даже посидеть в кофейне или в Английском парке здесь в Мюнхене и встретиться с девицей по её приглашению без скандала. Итак, вы видите, Генни, что мое время прошло..." Он выглядел таким печальным, говорила Генни, и я понимала, что он хотел сказать. Гитлер чувствовал её симпатию к себе, и это объясняло все.
Разумеется, те же самые душераздирающие сказки Адольф умело рассказывал каждой женщине, которой увлекался. В этих словах Гитлер просто панически требовал секретности своих интимных отношений. Генриетта Хоффман, в это время уже вполне созревший подростк, насмотрелась и наслушалась в фотостудии своего отца всего, что ей не полагалась знать. И она на всю жизнь усвоила уроки соблюдения секретности личной жизни своего фюрера.
Поэтому, наверное, она энергично отрицала заболевание фюрера неизлечимой формой третичного сифилиса, а также склонность его к извращенным формам секса.
Возможно, Гитлер заключал в себе не одну, а несколько индивидуальностей. И, вероятно, умел удовлетворять свои похоти с разными особами и с каждой по-своему.
После войны Генриетта постарела и обеднела. Союзники в свое время реквизировали как ценную библиотеку её отца, так и вообще бесценный фотоархив. Правда, кое-что она с братом отыскала. На жизнь этого хватало. Кроме того, Генни жила ещё и на гонорары от своих мемуаров.
ЛЮБОВЬ К АНГЛИЙСКОЙ ДЕВУШКЕ
Англичанка Нэнси, старшая сестра Юнити Митфорд, ставшей впоследствии поклонницей Гитлера, присутствовала её рождении. В одной из своих книг "Водяной паук" она так описывает это событие. В 1914 году Нэнси гостила в доме дедушки Редесдейла, на Кенсингтон-Хайстрит, вместе с Пам, Томом, Дианой, Блор (няней Митфордов) и Адой, кормилицей, когда 8 августа родилась девочка, которую окрестили Юнити – по имени актрисы, которую обожала мать, и Валькирией, в честь девы войны.
Юнити и её сестра Джессика быстро росли и развивались. Джессика так описывает развлечения изобретательных малышек: "Юнити и я создали целый язык, названный будледидж, непонятный всем, кроме нас самих, на который мы переводили различные грязные песенки (чтобы можно было безопасно распевать их перед взрослыми) и обширные куски из "Оксфордской книги английской поэзии". Дебо и я организовали "Общество Гоне..."
Сама Джессика развила теорию, из которой следовало, что их отец реликт раннего развития человечества, "недостающее звено", "Старый недочеловек". Суждения и поведение сестер были похожими – бунт, революция, стремление отбросить патерналистское влияние, каким бы оно ни было. В этом чувствовалось что-то люциферианское. Восстание против любого влияния привело к парадоксальному результату: одна из сестер стала коммунисткой, другая – фашистской. Обе попали в зависимость от двух наиболее демонических идеологий XX века.
О повороте Юнити к национал-социализму её сестра рассказывала: "Это был год, когда Гитлер пришел к власти. Боуд (еще одно прозвище Юнити) намеревалась поехать в Германию, выучить немецкий язык и встретить фюрера... Над её преданностью нацизму нельзя было подсмеиваться. Она полностью запродалась нацистам. Их салют – "Хайль Гитлер!" с поднятой рукой – стал её стандартным приветствием каждому человеку, семье, друзьям, даже удивленной почтальонше в деревне Свинбрук".
Нацистские взгляды сблизили Юнити с до сих пор далекой от неё Дианой, которая сопровождала Боуд в Германию и вошла в тесный круг нацистского нобилитета. Фюрер не замедлил оценить расовую безупречность подруг, и газеты пересказали слова Адольфа Гитлера, который назвал их "совершенными образцами арийской женственности".
Но все это произошло несколько позже, а в первый раз Юнити увидела фюрера, определившего её судьбу осенью 1933 года, когда в составе английской делегации приехала на съезд нацистской партии. Он проходил с 1 по 5 сентября. В присутствии иностранных делегаций Гитлер обратился к Лиге германской культуры. Юнити пожирала фюрера глазами и упивалась звуками его голоса. "В первый же момент, когда я его увидела, я поняла, что нет больше никого, с кем бы я хотела встретиться", – заявила она. Сохранилась официальная нацистская брошюра, напечатанная через несколько недель после съезда, где поместили фотографию английской делегации, в составе которой Юнити оказалась единственной женщиной. Она изображена там в твидовом пиджаке с поясом, черной рубашке, перчатках и с рукой, поднятой в привычном германском приветствии. Юнити с неестественно напряженным лицом и всепоглощающим вниманием смотрит туда, где, как можно догадаться, находится Адольф Гитлер. В это время ему исполнилось 45 лет. Гитлер был более чем в два раза старше своей юной поклонницы, но у него было все, что сводит с ума женщин – успех, слава, деньги, а главное, власть, власть, которая обещает все и дает ещё больше.
