Текст книги "Частная жизнь Гитлера, Геббельса, Муссолини"
Автор книги: Владимир Ткаченко
Соавторы: Константин Ткаченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
Однако необходимо было позаботиться о безопасности семьи. 23 апреля Муссолини позвонил Ракели в Гарньяно и сообщил, что приедет, чтобы организовать её перелет в Швейцарию. Однако через несколько часов перезвонил. Мантую к тому времени захватили союзники, нависла угроза нависла над Брешией. Пробиться к жене теперь не удастся. Ей надлежало отправиться в Монцу, где на королевской вилле её встретит Барраку. Ракель должна оставаться на вилле, пока он сам не свяжется с ней.
Кларетта со своей семьей нашла приют в Милане, в доме майора Шпеглера. Муссолини пытался уговорить её бежать и ради этого даже приехал к любовнице. Предполагалось, что все семейство вывезут самолетом в Испанию, но Кларетта отказалась лететь. "Я подчиняюсь своей судьбе, – написала она одному из друзей, повторив одно из любимых высказываний Муссолини, – что будет со мной, я не знаю, но я не могу идти наперекор судьбе".
В течение всего дня 25 апреля Муссолини оставался в Милане. Отвергнув все предложения о побеге из страны, он сохранял спокойствие, а порой выглядел безразличным. Иногда дуче позволял себе довольно резкие высказывания то в адрес немцев, то – английского короля, но в целом провел день спокойно: приводил в порядок бумаги, принимал посетителей, готовился к поездке на север. Пошли слухи, что он покинет Милан в тот же день, поэтому штурмфюрер Бирцер нервничал и несколько раз напоминал Муссолини, что тот обещал не уезжать до возвращения капитана Киснатта из Гарньяно, занимавшегося отправкой багажа дуче. "Ситуация все время меняется", холодно отвечал Муссолини и послал его в казармы Мути, чтобы раздобыть грузовики и бензин для будущей поездки. При этом он выглядел расстроенным, и казалось, не из-за критического положения, а потому, что вынужден нарушить данное им слово.
Во второй половине дня в префектуре появились начальник полиции Милана, генерал Монтанья, и Грациани, чтобы обсудить план эвакуации республиканской армии и её перегруппировки к северу от Милана. Но Муссолини сообщил им, что он решил отправиться к кардиналу Шустеру и просить его организовать встречу с руководителями Комитета национального освобождения. Он хотел обсудить с ними условия капитуляции. Свое решение Муссолини объяснял желанием "избежать новых жертв среди военных".
Около пяти часов он отправился во дворец кардинала, попросив Грациани присоединиться к нему позже. На улицах города царила странная тишина, все общественные заведения закрылись, магазины и конторы – заперты. Еще в полдень фабричные гудки возвестили о начале всеобщей забастовки.
Кардинал Шустер так описывал встречу с Муссолини: "Он вошел в мою приемную с таким подавленным видом, что я сразу понял – передо мной человек, который находится на краю гибели. Я постарался оказать ему достойный прием. Пока мы дожидались других участников переговоров, я завел разговор, пытаясь немного ободрить его".
Но беседа не не клеилась. Муссолини выглядел утомленным и чувствовалось, что он не расположен говорить. Кардинал уговорил его съесть кусочек бисквита и выпить немного ликера. В этот момент дуче походил на человека, утратившего волю и неспособного противостоять неотвратимому.
Лишь когда кардинал призвал его не допустить разорения страны и принять почетные условия капитуляции, Муссолини мгновенно преобразился и показал свой характер. Он сказал, что видит выход из создавшегося положения в следующем: армию и республиканскую милицию необходимо распустить. Сам же он согласен подать в отставку и вместе тремя тысячами верных ему чернорубашечников уйти в горы, чтобы продолжать борьбу.
"Дуче, не стоит предаваться иллюзиям, – сказал ему кардинал Шустер, едва ли вам удастся найти более трехсот человек и то они вряд ли пойдут за вами".
"Ну триста человек я найду точно, может быть даже чуть больше, мрачно ответил Муссолини, – но вы правы, не стоит тешить себя иллюзиями".
"Да, даже имея поддержку всего лишь трех сотен чернорубашечников, этот человек отказывается сложить оружие и готов продолжать сопротивление, подумал про себя кардинал. – Он, похоже, уже сделал свой выбор". Поэтому кардинал изменил свое первоначальное намерение отговорить Муссолини от такого шага, и в дальнейшем их разговор перешел на другие темы.
Однако решимость, на время овладевшая Муссолини, постепенно покинула его и в оставшееся время нить разговора перешла к кардиналу. Тот говорил об искуплении грехов, о тюрьме, о ссылке, но Муссолини, казалось, не слушал его. Лишь когда Шустер упомянул Наполеона, на усталом лице дуче появилось подобие улыбки, а когда речь зашла о христианском всепрощении, его глаза наполнились слезами.
В конце беседы кардинал подарил Муссолини экземпляр своей книги "История Сан-Бенедетто", которую дуче принял с серьезным видом и осторожно положил в коричневый пакет.
Через некоторое время позвонил комендант Милана генерал Венинг и предложил выделить Муссолини вооруженную охрану. В ответ дуче обрушился на генерала с бранью, называя немцев трусами и предателями: он скорее умрет, чем воспользуется их защитой.
Сразу после возвращения с переговоров Муссолини подошел к карте, лежавшей на столе в его кабинете, и ткнув в неё дрожащим пальцем, провозгласил: "Мы немедленно уезжаем из Милана. Направление – Комо". Этот путь до Вальтеллины казался не самым близким, но уже получили сообщения о выдвижении американцев в сторону Бергамо, и перерезанной партизанами дороги на Лекко. Никто не понимал, зачем дуче направляется в Комо. Некоторые предположили, что он двинется далее в сторону Кьяссо, чтобы переправиться в Швейцарию. И действительно, теперь, после предательства немцев, бегство за границу уже не выглядело постыдным. Но сын Муссолини Витторио, бывший в те дни рядом с ним, отрицает, что его отец собирался исчезнуть.
Накануне он сказал дуче, что на аэродроме Геди стоит самолет, на котором ещё не поздно бежать. Это предложение привело Муссолини в бешенство. Он вскочил и набросился на сына так свирепо, что у последнего, как он затем признался, кровь застыла в жилах. "Кто дал тебе право, кричал Муссолини, – давать мне советы. Я хочу встретить свой конец здесь, в Италии". Несмотря на такую бурную реакцию, Витторио нашел в себе мужество повторить свое предложение, но оно было с гневом отвергнуто ещё раз.
Муссолини выскочил из кабинета, в коридоре он столкнулся с Тьенго, который предостерег его от возвращения во дворец кардинала, так как его враги несомненно убьют его. Один из преданных Муссолини людей, Карло Борсани, который потерял зрение во время военных действий в Албании, со слезами на глазах умолял дуче не покидать Милан. Буффарини-Гвиди и Ренато Риччи убеждали Муссолини последовать совету Витторио и бежать в Испанию. Повсюду звучали возгласы: "Дуче, не оставляй нас, не покидай нас". К нему подошел секретарь с папкой бумаг для подписи, но Муссолини отмахнулся, даже не взглянул на них. Кто-то подсказал ему пробиваться в Гардоне, где оставались бойцы его личной охраны.
"Они желают повторения 25 июля, – кричал Муссолини, охваченный паническим чувством, не обращая внимания на окружавших его людей, поддаваясь общей панике, – но на этот раз им не видать успеха, не видать успеха!" Он был одет в форму фашистской милиции, на плече висел автомат. Кроме того, он нес два кожаных портфеля с секретными документами, которые он передал Каррадоре, одному из наиболее преданных ему людей, вместе с деньгами. Затем он подошел к Сильвестри и Борсани, молча обнял их. Затем, отступив назад, он объявил с театральным жестом: "На Вальтеллину!" – и спустился по ступенькам к машине.
Отряд чернорубашечников проложил ему дорогу через толпу, и колонна отправилась по Корсо Монфорте и Корсо Литторио в сторону к шоссе на Комо. Его секретарь, Луиджи Гатти, молодой человек, одетый в черную кожаную куртку, расположился на капоте с автоматом между ног, указывая путь машине. Муссолини сидел рядом с Бомбаччи на заднем сиденье открытой Альфа-Ромео. Всего в колонне насчитывалось около тридцати грузовиков и легковых машин. В другой Альфа-Ромео с испанскими номерами ехала Кларетта Петаччи с братом Марчелло, его женой и двумя детьми. В конце колонны ехали два грузовика с эсэсовцами под командой Бирцера: несмотря на театральные протесты Муссолини, генерал Венинг распорядился, чтобы немецкие охранники сопровождали колонну. Замыкал колонну автомобиль, за рулем которого сидел Витторио Муссолини.
Несколько членов республиканского правительства решили остаться в Милане, но большинство министров покинули Милан вслед за дуче.
"Куда мы направляемся?" – спросил один из них Медзасому.
"Это одному Богу известно, – мрачно процедил тот, – возможно навстречу смерти".
Муссолини прибыл в Комо около десяти вечера. Подъехав к зданию префектуры, взбежал по ступенькам. Сюда же Паволини обещал привести три тысячи верных ему людей, чтобы затем отправиться в горы. Однако вести, которые ожидали здесь Муссолини, не внушали оптимизма. Телефон ещё работал, в коридоре поминутно раздавались звонки, и каждый раз кто-либо испуганным голосом сообщал о все новых потерях. Окрестности Милана уже были в руках восставших рабочих, американцы продолжали наступление, а немцы под их натиском стремительно отступали. Верные правительству войска были остановлены партизанами на подходе к Милану, дороги на Меленьяно и Тревильо оказались блокированными. Медзасома пытался дозвониться до редакции "Коррьере делла Сера", но ему сообщили, что здание захвачено партизанами. От Паволини не поступало никаких известий.
Около половины одиннадцатого жена префекта накрыла на стол прямо в кабинете и пригласила к ужину, но Муссолини отказался от еды. Он молча слушал своих министров, которые в состоянии, близком к панике, продолжали давать ему противоречивые советы. Паоло Порта, инспектор фашистской партии в Ломбардии, предлагал не дожидаться Паволини и отступать на Каденаббиа, Буффарини-Гвиди продолжал настаивать на плане бегства в Швейцарию через Кьяссо. Он был уверен, что пограничники пропустят их через границу. Однако Грациани, проконсультировавшись с командующим немецким гарнизоном в Комо, начисто отверг идею бегства в Швейцарию. Чуть позже позвонил генерал Мише и сообщил, что ждет дуче в Сондрио.
"Я решил укрыться в горах, – наконец объявил Муссолини, – не может быть, что не найдется пятисот человек, готовых следовать за мной".
Он проявлял особую заботу о своих документах. Часть из них поместил в два кожаных чемодана, которые передал на хранение Каррадори ещё в Милане, другую часть погрузили в один из грузовиков, следовавших в колонне. Поскольку не все машины прибыли в Комо вместе с ним, он велел Гатти и полковнику Казалинуово вернуться назад и разузнать, что случилось с ним случилось. Между тем, Муссолини достал из двух увесистых портфелей, которые ни на минуту не упускал из вида, другую порцию документов и стал внимательно их просматривать.
Что составляло содержимое портфелей, так и не суждено было узнать, хотя попытки найти бумаги делались неоднократно в прошлом, и несомненно станут предприниматься в будущем. Карло Сильвестри, который помогал упаковывать документы в Милане, убежден, что Муссолини рассчитывал использовать их во время судебного процесса, если таковой состоится после окончания войны. В них, полагал Сильвестри, содержались свидетельства того, как правительство пыталось спасти от разорения немцами областей Северной Италии, а также предотвратить гражданскую войну. Там содержались факты, свидетельствовавшие о проникновении коммунистов в руководство партизанским движением, дипломатические документы, показывающие ответственность Англии за развязывание войны, документы об Умберто, о Гитлере, о процессе в Вероне. В течение нескольких недель, находясь в Гарньяно, Муссолини отбирал бумаги. Несомненно, что все документы подбирались с особой тщательностью, сохранялись наиболее важные и самые секретные. Остальные же, как свидетельствуют помощники Муссолини, в ночь накануне отъезда в Милан были погружены в моторную лодку и сброшены в воды озера Гарда.
Спустя некоторое время Гатти и Казалинуово вернулись в Комо и доложили Муссолини, что грузовик с документами перехвачен партизанами к северу от Милана. Трудно сказать, могла ли какая-либо другая весть вызвать такой гнев Муссолини. Дело в том, что помимо документов в машине находился груз, названный впоследствии "сокровищами Донго": золотые слитки, произведения искусства и деньги, принадлежавшие республиканскому правительству и отдельным министрам. По оценкам, сделанным после войны, стоимость груза составляла несколько миллиардов лир. Согласно показаниям кассира министерства финансов, значительную часть денег составляли суммы в иностранной валюте. Ее доставили в резиденцию Муссолини в феврале. 2.675 фунтов стерлингов Банка Англии, 2.150 фунтов стерлингов в золотых монетах, 149.000 американских долларов, 278.000 швейцарских франков и 18 млн. французских франков хранились в сейфе в кабинете Муссолини. Считается, что большая часть этих денег досталась Итальянской коммунистической партии. Римляне прозвали штаб-квартиру компартии "Палаццо Донго" по названию городка, где был арестован Муссолини.
Муссолини хладнокровно отнесся к потере сокровищ, но об утрате документов с горечью упоминал ещё в течение двух дней, отпущенных ему судьбой.
ПРОЩАНИЕ С ЖИЗНЬЮ, ПРОЩАНИЕ С СЕМЬЕЙ
В ожидании возвращения Гатти и Казалинуово, Муссолини написал последнее письмо жене. К тому времени Ракель уже покинула королевскую виллу в Монце и теперь вместе с Романо и Анной-Марией находилась на вилле Монтере в Черноббио. Дуче предпринимал неоднократные попытки связаться с женой по телефону, но каждый раз безуспешно. Письмо доставили Ракели в два часа ночи следующего дня. Вилла охранялась отрядом чернорубашечников, которых прислал Муссолини специально для охраны семьи. Ракель ещё оставалась в постели, когда её разбудили шаги за дверью и возбужденные голосаю Один из охранников подошел на цыпочках к постели и произнес: "Для вас письмо от дуче".
"Я вскочила на ноги, – вспоминала позднее Рахель, – вскрыла конверт и сразу узнала почерк Бенито. Письмо было написано красно-синим карандашом, который Муссолини обычно использовал для личной корреспонденции".
Ракель разбудила детей, и они вместе прочли послание отца. После прочтения его уничтожили, но перед тем Ракель велела всем выучить текст наизусть. Оно приводится по памяти членов семьи:
"Дорогая Ракель!
Итак, книга моей жизни достигла последней главы. Осталось перевернуть всего несколько страниц. Кто знает, увидимся ли мы снова. Поэтому я посылаю тебе это письмо. Прости меня за все зло, которое я невольно причинил тебе... Возьми детей и попытайся укрыться в Швейцарии. Там ты сможешь начать новую жизнь. Я не думаю, что тебе откажут в убежище, после всего, что я сделал для них. Кроме того, ты не связана с политикой. Если все же ты не получишь убежища, сдайся союзникам, которые могут оказаться более благосклонными, чем итальянцы. Позаботься о детях, особенно об Анне, которая как никто нуждается в этом. Ты знаешь, как я люблю их. Наш Бруно, чья душа на небесах, заступится за тебя перед Богом.
Нежно обнимаю тебя и детей,
твой Бенито
Комо, 27.04.1945
Год XXIII от начала фашистской эры".
Рахель позволила детям перечитать письмо ещё раз, а сама попросила чернорубашечника снова попытаться связаться с префектурой в Комо. На этот раз дозвониться удалось. К телефону подошел Гатти, но было слышно, как трубку выхватили из его рук, и через мгновение в трубке раздался возглас Муссолини:
"Ракель, наконец-то!"
Его голос звучал спокойно и отрешенно. Он попросил Ракель не беспокоиться о нем и подумать о безопасности, как о своей, так и детей. Насколько она помнила, он никогда не казался таким "апатичным".
"Что же будет с тобой? – воскликнула Ракель.
"Я покоряюсь своей судьбе, – в очередной раз он театрально повторил эту банальную фразу, – а ты должна позаботиться о детях. Я могу лишь повторить то, о чем писал в письме. Прости мне все зло, которое я причинил тебе. Надеюсь, без меня твоя жизнь будет спокойней и счастливей".
"Все больше людей готовы встать на твою защиту и сражаться за тебя и за Италию, – сделала она безнадежную попытку приободрить его, – у тебя немало сторонников, готовых идти за тобой".
"Боюсь, что никого не осталось, – сказал он. – Все покинули меня, Ракель, я уже ясно осознал, что все позади".
Он захотел поговорить с детьми. Взяв трубку, Романо стал умолять отца не оставлять их. Но Ракель выхватила её из рук сына, чтобы попрощаться с мужем. Пока жена говорила последние слова, в её голове созрело решение не ехать в Швейцарию, как советовал муж, а попытаться пробиться в Комо, чтобы повидать его ещё раз. Ей это удалось. Когда она добралась туда, Муссолини передал ей часть бумаг из своей тщательно оберегаемой коллекции, включая несколько писем Уинстона Черчилля, которые, как он надеялся, помогут ей перебраться за границу.
"Если кто-нибудь попытается остановить тебя или причинить вред, сказал он ей, – попроси, чтобы тебя передали англичанам".
Около половины пятого утра немецкий часовой, охранявший здание префектуры, заметил в предрассветной мгле, как группа людей, среди которых он узнал Муссолини, Бомбаччи и маршала Грациани, вышла из здания, спустилась по ступенькам и подошла к машине.
Отчаявшись дождаться Паволини, Муссолини принял решение двигаться по дороге вдоль озера дальше на север, по направлению к Менаджо. На всякий случай он оставил инструкции для Паволини: по прибытии в Комо тот должен был следовать за ним.
Штурмфюрер Бирцер придерживался, однако, другого мнения. Согласно имевшимся у него приказаниям, ему следовало воспрепятствовать отъезду Муссолини без сопровождения немецких солдат. Поэтому услышав крик часового, Брицер выбежал на улицу, вскочил в машину и, развернув её поперек дороги, блокировал автомобиль Муссолини. Затем подошел к дуче, щелкнул каблуками, отдал честь и произнес:
"Дуче, вы не должны уезжать отсюда без охраны".
"Оставьте меня в покое, – грубо осадил его Муссолини, – я имею право делать, что хочу и ехать, куда мне заблагорассудится. Убирайтесь с дороги!".
"Вы не должны уезжать отсюда без охраны," – повторил Бирцер, вытянувшись по стойке смирно.
"Убирайтесь с дороги, – ответил за него Грациани, – дуче вправе ехать туда, куда ему вздумается".
"Только вместе с охраной, маршал. Таков приказ".
Сопровождавшие Муссолини лица попытались оттеснить настырного немца, но когда за спиной Бирцера появились эсэсовцы с оружием наперевес, готовые стрелять, итальянцы отступили. Бирцер вновь щелкнул каблуками, отдал честь и невозмутимо сказал: "Вы не должны уезжать отсюда без сопровождения, дуче".
Поняв, что продолжать разговор бессмысленно, Муссолини в знак согласия махнул рукой.
Он прибыл в Менаджо только в половине шестого утра под унылый аккомпанемент дождя. С автоматом за спиной, втянув голову в плечи, дуче в течение нескольких минут ходил взад-вперед перед зданием школы, которую превратили в казарму для чернорубашечников. Затем он отправился в загородный дом секретаря местного отделения фашистской партии Эмилио Кастелли, где попытался заснуть.
Пока Муссолини отдыхал, колонна автомашин, вслед за ним покинувшая Комо, также добралась до Менаджо. Ее сопровождала группа солдат республиканской армии: несколько рот и две бронемашины с размещенными на них 20-миллиметровыми пулеметами. Вся колонна остановилась позади грузовика Бирцера. В одной из машин находилась Кларетта Петаччи. Полковник Казалинуово привез её к Муссолини на виллу Кастелли.
Обеспокоенный тем, что весть о столь значительной концентрации транспорта достигнет партизан, Луиджи Гатти отдал приказ водителям большей части машин отъехать назад и рассредоточиться вдоль дороги на Каденаббиа. Приказ исполнили неохотно. Кто-то крикнул: "Мы приехали сюда, чтобы умереть вместе с дуче". А другой водитель, разворачивая машину, громко сетовал на то, что Муссолини решил бросить всех и удрать в Швейцарию в одиночку. Напряжение среди прибывших нарастало. Бирцеру показалось, что именно таким и был план Муссолини. Подозрения его усилились когда, вернувшись после отдыха с виллы Кастелло, Муссолини отдал приказ передислоцировать все оставшиеся машины к деревне Грандола. Там они станут дожидаться подхода сил Паволини и будут менее заметны для противника. Грандола расположена всего в четырнадцати километрах от швейцарской границы. После того, как Муссолини отдал приказ о начале движения, Бирцер подошел к нему, как всегда соблюдая воинский ритуал, но не скрывая своего подозрения, спросил: "Дуче, куда мы направляемся теперь?".
"Следуйте за мной, – ответил Муссолини, – и узнаете".
Машины итальянцев стали подниматься в горы по крутой и извилистой дороге так быстро, что Бирцер с трудом держал их в поле зрения. При подъезде к Грандоле одна из машин резко свернула с основной дороги и помчалась по направлению к вилле, стоящей в отдалении. Бирцер не смог определить, был ли это автомобиль Муссолини. Ему показалось, что дуче удалось ускользнуть от него. Однако через пару минут Брицер облегченно вздохнул, увидев Муссолини в холле гостиницы "Миравалле", где он прогуливался с Клареттой Петаччи и тремя министрами. Они хотели было выйти в сад, но немецкий часовой воспрепятствовал этому, и все пятеро вернулись в гостиницу.
К полудню площадку перед отелем заполнили автомобили, а в здании гостиницы метались фашисты. Все нервничали и поминутно спрашивали друг друга, куда, черт возьми, подевался Паволини. Говорили, что он уже прибыл в Менаджо, и Муссолини утром разговаривал с ним. О чем достигнута договоренность, никто не знал. Стало известно, что Паволини удалось набрать во всей Ломбардии и даже в Турине и Алессандрии от двух до трех тысяч чернорубашечников. Они (многие с женами и детьми) собирались в районе северного железнодорожного вокзала в Комо. Прошло уже более четырех часов, вполне достаточно для того, чтобы прибыть сюда, а о Паволини не было ни слуху ни духу.
Пока люди в спешке перекусывали, Муссолини продолжал разбирать свои бумаги, делая какие-то пометки. Отдельно он складывал материалы, касавшиеся переговоров министерства иностранных дел с швейцарскими властями относительно свободного перехода через границу членов семей сотрудников и официальных лиц итальянского правительства.
День был сырой и пасмурный день. В воздухе носились самые мрачные предчувствия. Включили все радиоприемники в отеле. Время от времени по радио сообщали все новые подробности о расширении масштабов народного восстания в северной Италии, развале фронта и наступлении войск противника.
Чтобы вырваться из удушающей атмосферы развала и хаоса, Муссолини вышел в сад для прогулки. Дождь не прекращался, но дуче это не остановило, он даже не надел шляпы. Его сопровождала молодая женщина, которая присоединилась к отступающим в Комо, Елена Курти Куччиати. Прелестная блондинка оказалась дочерью бывшей любовницы дуче Анджелы Курти, которая в свое время безуспешно пыталась предупредить Муссолини о готовящихся против него заговорах. То, с какой радостью Муссолини встретил девушку и с каким видимым удовольствием он с ней прогуливался, вызвало у Кларетты настоящий взрыв ревности. Когда Муссолини вернулся в гостиницу, она в ярости закричала: "Что здесь делает эта девчонка? Немедленно убери её отсюда. Немедленно, ты слышишь, немедленно!".
Он попытался успокоить её, но истерика продолжалась. За окном столовой начала собираться толпа любопытных. Один из зевак видел, как Муссолини с перекошенным лицом подошел к окну, резко его захлопнул и закричал: "Хватит!". Присутствовавшие при этой сцене отметили, что в его голосе слышалось больше отчаяния, чем злости. Кларетта повернулась к дуче лицом и соскользнула на ковер, больно ударив при этом колено. Оставив её рыдающей, Муссолини вышел из комнаты и вернулся в сад.
Желая возродить в нем надежду, Елена Курти Куччиати предложила съездить на велосипеде в Комо и на месте узнать, что случилось с Паволини. Муссолини ответил, что если он уедет надолго, все разбегутся. И так многие из тех, кто последовал за ним из Милана в Комо, уже не скрывают своих намерений и при первом удобном случае покинут его. Муссолини продолжал настаивать на том, что последний очаг сопротивления в горах поможет идеям фашизма уцелеть, хотя желающих быть рядом с ним в этот момент стало гораздо меньше.
Когда Буффарини-Гвиди, который после отставки приобрел привычки контрабандиста и хорошо знал местность, заявил, что он попробует пробиться к швейцарской границе через Порлеццу, двое из тех, кто намеревался сопровождать дуче в Вальтеллину – Анджело Тарки и Фабиани – сказали, что пойдут вместе с Буффарини-Гвиди, так как не хотят попасть в руки партизан. Имея на руках фальшивые паспорта, они около двух часов дня покинули Муссолини, даже не попрощавшись с ним. Грациани тоже не простился с дуче, но у него были другие планы. Он намеревался присоединиться к воинскому подразделению, расположенному в Манделло. "Скоро все уйдут, – сказал Муссолини Елене Куччиати, – рядом никого не останется".
В столовой гостиницы один из чернорубашечников призывал оставшихся последовать примеру Буффарини-Гвиди и попросить убежища у швейцарских властей. Там, по крайней мере, они будут в безопасности до прихода союзных войск. Граница, однако, была закрыта. Ракель с детьми уже предприняла попытку проникнуть в Швейцарию, но её остановили в Кьяссо и вернули в Комо. Неожиданно в отель вбежал Фабиани и сообщил, что машину, в которой он вместе с Буффарини-Гвиди и Тарки направлялся в сторону границы, остановили в Порлецце пограничники, перешедшие на сторону партизан. Фабиани удалось скрыться, а его спутников арестовали.
Муссолини обратился за помощью к Бирцеру, но тот сказал, что ему приказано охранять дуче и судьба остальных его не интересует. Сообщение Фабиани вызвало настоящую панику среди присутствовавших. Тотчас помещение наполнилось криками, проклятиями, взаимными обвинениями. Испуганные люди не могли решить, что делать дальше. Муссолини не принимал участия в дебатах, а продолжал рыться в бумагах. И лишь когда тусклые краски дня стали меркнуть, он вызвал Бирцера и объявил, что он не намерен более дожидаться Паволини и решил вернуться в Менаджо, чтобы затем продвигаться вдоль озера к Вальтеллине. Для Паволини он оставит записку, чтобы тот со своими людьми следовал за ним. Местом встречи был назначен городок Мерано. Бирцер с холодной вежливостью сказал, что его люди падают от усталости, а дальнейший путь сопряжен с трудностями, возможно придется прорываться с боем через засады, которые партизаны несомненно устроят к северу от Менаджо, поэтому он готов выступить в путь после того, как его люди хорошенько отдохнут. Кивнув головой в знак согласия, Муссолини отдал всем приказ оставаться на местах и быть готовыми к выступлению на Менаджо завтра в пять часов утра. Отряд Паволини, сказал он, к тому времени уже будет здесь. Однако эти слова он произнес столь неубедительно, что ему никто не поверил.
Ранним утром 27 апреля из Комо на бронемашине прибыл, наконец, Паволини. Дождь не переставал, и Елена Куччиати запомнила, как его капли падали с бледного лица Паволини. Войдя в гостиницу, он объявил новость: чернорубашечники сдались партизанам, ему удалось привести с собой только несколько человек.
"Сколько?" – в волнении спросил Муссолини.
Паволини замялся.
"Ну, говори же?"
"Двадцать".
Это означало конец всем надеждам.
Чуть позже Муссолини обратился к Бирцеру с просьбой включить его и нескольких человек, решивших последовать за ним, в колонну отступающих немецких войск. Немецкий отряд под командованием лейтенанта Фальмейера, насчитывавший около сорока машин, пробивался по дороге вдоль озера на север, в сторону Инсбрука.
Колонна тронулась. Муссолини сам сел за руль "альфа-ромео". Впереди шла машина Бирцера, Паволини, грозивший прорваться через любые преграды, которые партизаны могут воздвигнуть на дороге, управлял бронемашиной. Вместе с ним ехали Барраку, Бомбаччи, Казалинуово, молодой офицер военно-воздушных сил Пьетро Салюстри, чернорубашечник Идрено Утимперге, Елена Курти Куччиани и Каррадори, не расстававшийся с двумя чемоданами, наполненными документами и деньгами, которые Муссолини вручил ему ещё в Милане. Марчелло Петаччи и Кларетта следовали в отдалении, в машине, якобы принадлежавшей испанскому послу.
Несколько миль колонна двигалась на север без происшествий. Муссолини вновь обрел уверенность. "С двумя сотнями немецких солдат, – говорил он, мы сможем добраться до края земли". Отъехав от Менаджо на порядочное расстояние, Муссолини увидел человека, идущего вдоль дороги. Он притормозил, высунулся из окна и спросил пешехода, нет ли поблизости партизан. Ему ответили: "они повсюду".
Колонна продолжила путь, но проехав около ста метров, Муссолини вновь остановился, вышел из машины и направился к Паволини. Тот предложил ему в целях безопасности пересесть в бронемашину. После короткого совещания с Бирцером Муссолини согласился. Колонна двинулась дальше. Дорога шла вдоль озера и казалась угрожающе пустынной. Мужчины в бронемашине ехали молча, предчувствуя беду.
Было уже семь часов утра. Колонна находилась в шести милях от Менаджо, когда внезапно раздались три выстрела. Через мгновение все остановились. Дорогу преграждало толстое бревно и несколько огромных камней. Справа озеро, слева – круто возвышавшаяся поросшая лесом скала, по иронии судьбы носившая название "Рокка ди Муссо".
Стрельба возобновилась. Партизаны, стараясь попасть в бронемашину, вели огонь из двух 12-миллиметровых пулеметов, размещенных на склонах гор, а также спереди, где шоссе делало поворот. Раздались ответные выстрелы, очередью из бронемашины убили одного из партизан, рабочего-строителя. Почти тотчас над лежащим бревном взвился белый флаг. Три человека вышли из укрытия и направились к колонне. Двое из них – партизаны, а третий – Луиджи Хоффман – из мирных жителей, наполовину немец, наполовину швейцарец. Он жил на берегу озера в доме своей жены – дочери богатого фабриканта из Комо.
Заметив приближающихся людей, Барраку вылез из машины и вместе с Фальмейером и Бирцером направился, чтобы выяснить, в чем дело. Используя Хоффмана как переводчика, один из партизан, капитан 52-й бригады имени Гарибальди, Давиде Барбьери объяснил немецким офицерам, что во избежание ненужного кровопролития он разрешает немцам беспрепятственно миновать заграждение. Но, продолжал Барбьери, ему дан приказ задерживать всех фашистов. Фальмейер возмутился и попросил сообщить о случившемся кому-нибудь из партизанских командиров. Барбьери заверил, что и в этом случае ответ будет тот же, но если господину офицеру будет угодно переговорить с командиром лично, то он сможет сопроводить его в штаб партизан, расположенный в Морбеньо.
