Текст книги "Наше море"

Автор книги: Владимир Дубровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

И Аверчук шел к матросам – дизелистам и электрикам. Он беседовал с ними перед тем, как им заступить на вахту, спускался в машинное отделение и информировал о предстоящем походе и возможном бое с противником.

Инструктор политотдела не руководит стрельбой артиллерийских батарей, не ведет прокладку курса корабля, никем не командует, и в то же время он своей повседневной работой помогает комендорам стрелять, рулевому – вести корабль, командиру – громить в бою врага.

Придя на корабль, он не произносит пышных и патетических фраз, потому что в суровой боевой обстановке они не нужны. Но он вовремя говорит те необходимые, доходящие до сердца слова, которым бойцы верят до конца, потому что в самую трудную и решительную минуту часто видят политработника рядом с собой: так бывало и в дни обороны Севастополя, и при высадке десантов.

Таких людей любят матросы, потому что, уходя с корабля, они оставляют добрую память о себе. Они и сами не забывают людей, с которыми вместе были в бою. Аверчук часто выступал в многотиражной бригадной газете «За Родину», рассказывал о лучших людях кораблей и их героических делах…

На час позже выйти в море должна была вторая группа тральщиков – «Якорь» и «Искатель» – под командованием Янчурина. И еще позже – эскадренный миноносец «Сообразительный», на котором держал свой флаг руководивший операцией контр-адмирал Фадеев.

Темная ночь обступила корабли со всех сторон. Они шли без ходовых огней, кланяясь штормовой волне.

Только в море команде объявили о цели похода. В кормовом кубрике собрались все свободные от вахты на партийно-комсомольское собрание, на котором поклялись выполнить поставленную задачу.

Ночь прошла спокойно. Ветер гнал по небу тучи, изредка выглядывала луна, освещая взбудораженное море и темные корпуса кораблей.

С рассветом низко идущие облака снова закрыли все небо. На море гуляли тяжелые волны, высокие гребни били в правую скулу корабля, потоки ледяной воды заливали полубак, шипя, бежали по палубе и, ударяясь о надстройки корабля, дождем поливали мостик. [37] Ветер гулял в такелаже и раскачивал стеньги мачт. Одинокая чайка, появившаяся возле корабля, прижимаясь к воде, устремилась к берегу.

Сложный путь предстояло пройти тральщикам. Линия, проложенная на карте от Поти до устья Дуная, пересекала все Черное море с востока на запад. А у вражеских берегов их подстерегали минные поля, авиация и корабли противника. Но кто из моряков не мечтал о таком походе!

Тральщики все дальше и дальше уходили от родных берегов. Гулко работали двигатели, и далеко за кормой оставались едва различимые в утренней мгле высокие Кавказские горы. Вокруг было только бескрайнее, вспененное и взлохмаченное, величавое море.

«А на мостике все-таки потише», – подумал Корниенко, поглядывая на мокрую палубу. Там гуляла студеная волна, и комендоры жались в укрытиях возле пушек. Корниенко высмотрел на палубе своего дружка Коклюхина. Вчера они решили подать заявление о приеме в партию.

Промокший до нитки командир тральщика капитан-лейтенант Стешенко, спросив разрешение у Ратнера, спустился к себе в каюту переодеться.

Расторопный вестовой принес ему из кают-компании стакан горячего чая. Стешенко торопился, но в это время кто-то постучал в дверь каюты.

– Войдите! – не поворачивая головы, с досадой проговорил он.

– Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратиться!

«Это Корниенко», – узнал по голосу командир. Корниенко стоял неподвижно. Сняв шапку, он держал ее в полусогнутой левой руке. Лицо у Корниенко взволнованное.

– Что случилось? – спросил его командир.

– Товарищ капитан-лейтенант, мы идем в бой с фашистами, и вы знаете меня не первый год… Я хочу в партию вступить и прошу дать мне рекомендацию.

Стешенко улыбнулся. «Незаменимые глаза корабля» – так обычно называли Корниенко. Он всегда раньше других обнаружит вражеские самолеты, вовремя крикнет: «Бомбы оторвались», а ночью и в плохую видимость определит по звуку; свои или чужие самолеты идут за облаками и сколько их. И это не все. Корниенко, Коклюхин, парторг корабля рулевой Стасюн и боцман Яковлев – старые моряки, они помогали Стешенко осваивать новый корабль, когда он еще молодым офицером был назначен командиром корабля.

– Ну что ж, Корниенко, правильно решил. Рекомендацию сегодня же дам, – ответил командир и, глядя на лужи воды у сапог матроса, добавил: – А сейчас иди и быстро переоденься. Поход предстоит дальний.

Стешенко торопливо допил чай, натянул кожаный меховой реглан и осмотрел каюту: все ли закреплено подоходному. Задержавшись взглядом на фотографии жены, он застегнул реглан и поднялся наверх. Теперь до конца похода Стешенко не сойдет с мостика, пока не выполнит задание. Его хорошее настроение и жизнерадостность почувствовали все находившиеся на мостике, когда услышали его звучный голос. Весело посмотрев на рулевого, он запросил:

– На румбе!

– На румбе двести восемьдесят градусов.

– Так держать!

– Есть так держать!

– Сигнальщикам смотреть внимательно! Стешенко, как и командир дивизиона Ратнер, уже узнал,

что немецкий самолет-разведчик обнаружил в море эсминец «Сообразительный». Можно было ожидать нападения вражеской авиации и с аэродромов Крымского полуострова, который, когда смотришь на карту, кажется выдвинутым в Черное море авианосцем, и с берегов Румынии, куда неуклонно приближались корабли.

К полудню ветер стих, волнение уменьшилось, но кругом было все то же студеное море. Багровое солнце, блеснувшее сквозь разрывы туч, совсем не грело.

Короткий декабрьский день сменила темная тревожная ночь. Корабли по-прежнему шли с выключенными ходовыми огнями. Насторожены до предела сигнальщики и рулевые, бодрствует у орудий и механизмов команда.

И хотя Корниенко еще ночью отстоял «собаку» – как называли моряки парусного флота вахту с ноля часов до четырех утра, – чувствовал он себя хорошо. Усталость овладела им только тогда, когда он спустился в теплый кубрик и напился горячего чая. Незаметно для себя он заснул тут же у стола. Но к подъему флага Корниенко снова [39] вызвали на мостик: сигнальную вахту надо было усилить.

Занимается над морем рассвет, меркнут бледные звезды. В холодном тумане корабль, скованный легким морозцем, идет вперед. Свежо на мостике, хрустит под ногами ледок, матросы скользят по обледенелой палубе.

На рассвете впередсмотрящий крикнул с мокрого полубака:

– Прямо по носу плавающая мина!

Корабли, отвернув от курса, обходят круглый черный шар. Здесь уже чувствуется приближение берега, видимо, где-то близко выставлены минные заграждения противника.

Наступил решающий день. Стешенко знал, что в Констанце и Сулине находятся военные корабли противника и оттуда можно ожидать в любой момент нападения.

Наконец от командующего операцией контр-адмирала Фадеева был получен сигнал: «Действовать самостоятельно, согласно инструкциям». И первая группа – тральщики «Мина» и «Арсений Расскин» – легла курсом к Дунайскому гирлу, откуда вероятнее всего могли появиться вражеские транспорты и корабли.

Группа Янчурина – тральщики «Якорь» и «Искатель» – повернула на юг, к мысу Олинька, а эсминец «Сообразительный» остался маневрировать в море, прикрывая обе группы кораблей.

Стешенко, обернувшись к корме, видел идущий в кильватер узкий корпус тральщика «Арсений Расскин». Он без труда различил на мостике высокую фигуру командира корабля Царевского. Сейчас им вместе придется встретиться с врагом.

Мысли Стешенко были прерваны звонким и взволнованным, как во времена Колумба, голосом сигнальщика:

– Земля!

– Подайте-ка бинокль! – попросил Стешенко и в мутном рассвете наступающего утра увидел небольшой остров Фидониси. Берег близко. В этом районе проходят водные пути противника, по которым груженные войсками и танками транспорты фашистов следуют к фронту.

На мостике тихо. Слышно, как ровно гудят дизели, бьется у бортов волна, скрипят раскачиваемые ветром снасти. [40] Видимость постепенно улучшается, но берегов противника невооруженным глазом не видно.

В этой настороженной тишине спокойным, с хрипотцой голосом сигнальщик Корниенко докладывает:

– Вижу дым!

И через несколько секунд в бинокле Стешенко показываются черточки прямых мачт и трубы кораблей.

– Боевая готовность номер один! – объявляет Ратнер.

Гремят колокола громкого боя, и матросы по тревоге занимают свои боевые посты.

Корабли идут на сближение. Вот уже можно различить мачты двух больших транспортов, контуры камуфлированного миноносца или сторожевого корабля и мористее транспортов – белые буруны катеров. Идут они курсом на Одессу.

– Удача! – весело и в то же время беспокойно произносит Ратнер, продолжая рассматривать корабли в бинокль.

Противник уже заметил тральщики. На румынском миноносце замигал желтый пучок света – прожектором запрашивали опознавательные.

– Что будем отвечать? – спрашивает Стешенко.

Ратнер в отличном настроении. Он уверен, что с охранением можно справиться и что инициатива боя у него в руках.

– Надо отвечать, – весело говорит он. – Сигнальщик, дайте ему четыре точки! Пока он будет разбираться, мы успеем сблизиться.

Сигнальщик стучит шторой прожектора и тут же докладывает:

– Не понимает!

– А вот сейчас поймет, – отвечает Ратнер. – На дальномере! Дистанция?

– Дистанция шестьдесят пять кабельтовых! – докладывает дальномерщик Борисенко.

Ратнер смотрит на Федоренко. Рядом с ним стоит корабельный артиллерист лейтенант Смоляков. Он уже привел пушки в готовность и ждет с секундомером в руке приказания открыть огонь. Тральщик ложится на боевой курс, и, пока на корабле противника продолжает мигать прожектор, Ратнер негромко говорит флагарту:

– Ну что ж, начнем? [41]

– Да, пора уже открывать огонь! – подтверждает Федоренко.

– Огонь по головному транспорту! – командует Ратнер.

Тральщик вздрагивает от артиллерийского залпа. Напряженно, до боли в глазах, всматривается в бинокль Стешенко.

На мостик поднимается заместитель командира по политической части Воронцов. Он только что побывал в машинном отделении, рассказал дизелистам, что тральщики встретили корабли противника и сейчас вступили в бой. Воронцов берет у сигнальщика бинокль и тоже смотрит на вражеские корабли.

Всплески разрывов ложатся у борта транспорта. Второй залп – перелет, корабли идут на сближение. Третий залп. И сейчас же доклад с дальномера: «Накрытие!»

– Хорошо стреляет «Арсений Расскин», – вслух отмечает Ратнер. Он знает, что там отличный артиллерист Сосновский, там и замечательный замполит старший политрук Шкляр.

От частой стрельбы содрогается мостик, на тральщик «Мина» ветер приносит горький дым, звенят стреляные гильзы, лязгает стальной замок. Воронцов говорит что-то, обращаясь к Стешенко, но слова его тонут в грохоте боя. Впрочем, Стешенко и сам уже заметил, что корабли конвоя повернули вдруг на обратный курс, а катера, выйдя на ветер, ставят дымовую завесу.

– Уйдут, уйдут, проклятые! Надо прибавить ход, – взволнованно шагая по мостику, говорит Ратнер.

Еще несколько залпов по верхушкам мачт, выглянувшим из дыма. Когда серая завеса рассеивается, Стешенко видит, что транспорт накренился на правый борт. На палубе его вспыхнул пожар.

Два катера противника снова закрывают транспорт густой дымовой завесой.

В это время сигнальщик Корниенко докладывает: «Снаряды ложатся у борта!» С визгом летят осколки, мелкими брызгами разлетается зеркало разбитого прожектора.

Ратнер небрежно снимает шапку и стряхивает с нее осколки стекла. Он непринужденно и лихо держится под огнем, и это нравится команде. [42]Пристрелялся миноносец противника. Он повернул и идет на сближение с тральщиками.

– Перенести огонь по миноносцу! – командует Ратнер.

Всплески разрывов встают по носу неприятельского корабля. Минуту он еще идет прежним курсом, затем круто отворачивает к берегу.

Тральщики тотчас сосредоточивают огонь на втором транспорте, уходящем полным ходом в охранении катеров.

С мостика командиру корабля хорошо виден полубак и весь расчет носового орудия старшины 1-й статьи Коклюхина. Стешенко наблюдает за работой комендоров. Хорошо действуют первый наводчик Мурашев, установщик прицела старшина 2-й статьи Ильин, заряжающие Беляев и Курченко. Они давно уже сбросили шинели и ведут огонь в одних фланелевых рубахах, размазывая по лицу копоть и пот.

Снаряды тральщиков рвутся теперь у борта второго транспорта. У него сбита фок-мачта, но он уходит к берегу.

Ветер с моря относит дымовую завесу, поставленную катерами, и Стешенко теперь и без бинокля видит подбитый транспорт. Наполовину затонув, он лежит на борту. Из трюмов его медленно поднимается черный дым пожара.

– Один! – удовлетворенно говорит Стешенко и смотрит на Ратнера, который стоит на площадке у дальномера.

Ратнер молчит, он недоволен. Этот вражеский корабль сидит на мели, а второй, прижимаясь к берегу, явно уходит из-под огня. Кого же он поведет в Поти?

В это время катера противника поворачивают и полным ходом идут на сближение с тральщиком.

– Огонь по головному катеру! – приказывает Федоренко.

Носовое орудие Коклюхина уже пристрелялось. Вспыхивает оранжевое пламя, и катер на полном ходу зарывается в воду. Другие катера сейчас же отворачивают и прикрывают его дымовой завесой.

Тральщики продолжают преследовать второй транспорт, когда штурман Хомяков докладывает Стешенко:

– Глубины все уменьшаются. Близко берег. [43]

– Есть, штурман! Сейчас будем поворачивать! – озабоченно отвечает Стешенко. В это время, прикрывая уходящий транспорт, вражеский миноносец идет на сближение.

И снова тральщики стреляют по глубоко сидящему в воде миноносцу.

Стешенко увлекся, ему, так же как и комендорам у орудий, стало жарко, он распахнул меховой реглан, сбил на затылок шапку. Ратнер больше не вмешивался в управление огнем, молча наблюдая за ходом боя.

А снаряды ложатся уже возле тральщиков. Стешенко ясно видит бледные вспышки и дымок на борту миноносца, слышит свист и грохот разрывов. У левого борта тральщика «Арсений Расскин» поднимается водяной столб и обрушивается на палубу. Кажется, что корабль получил прямое попадание: он вздрогнул, зарылся носом в волну, но хода не сбавляет.

Разорвавшийся у борта снаряд встряхивает корабль. Царевский хмурится, предчувствуя недоброе. В это время по телефону из машинного отсека докладывают, что лопнули болты у арматуры клапанов дизеля. Чтобы устранить аварию, надо остановить дизель. Но в разгар боя, когда артиллеристы уже пристрелялись по вражескому кораблю, это делать нежелательно.

– Дизель останавливать нельзя! – твердо отвечает механику Царевский.

– Что случилось? – спрашивает его находящийся на мостике капитан-лейтенант Аверчук.

– Авария в машине, а ход сбавить нельзя, – невесело сообщает Царевский.

Аверчук легко сбегает по ступенькам трапа, по скользкой палубе и открывает люк в машину. Оттуда поднимается перегретый маслянистый воздух. На палубе зима, а внизу тропическая жара. Спустившись в машину, Аверчук видит у аварийного дизеля коммуниста мичмана Иванова. Дизель работает. Увидев Аверчука, мичман докладывает;

– Никогда еще не приходилось так делать, но постараемся заменить болты, не останавливая машины!

Дизелисты Гречишкин и Волкодав помогают мичману. В это время корабль снова вздрагивает от залпов собственных пушек, а через несколько минут слышится резкий [44] звонок. «Командир, наверное, на мостике волнуется!» – Аверчук снимает телефонную трубку.

И вдруг слышит веселый, довольный голос Царевского:

– Молодцы машинисты, так держать! Сейчас комендоры влепили снаряд прямо в трубу миноносца!

Когда Аверчук поднялся наверх, бой, по существу, был уже закончен. Снаряд тральщика попал как раз в середину миноносца.

Над кораблем вспыхнуло пламя, и повалил густой черный дым.

Катера противника, идя на выручку миноносцу, ставят дымовые завесы, и уцелевшие корабли ложатся курсом на юг.

– Дальше не ходить! – командует Ратнер. – Артиллеристу доложить, сколько осталось боезапаса!

Преследовать корабли врага не имело смысла. Транспорт уходил со скоростью до двенадцати узлов. Вражеские корабли прижимались к берегу, стараясь держаться под прикрытием береговых батарей.

Идти на прорыв противник не решился, а оттеснить вражеские корабли в море, где находился эсминец «Сообразительный», не удалось.

И все же итоги боя удовлетворили Ратнера: переход немецкого конвоя в Одессу был сорван. Потоплен сторожевой фашистский катер; головной транспорт, получив несколько прямых попаданий, выбросился на мель. Корабли охранения оставили его и ушли со вторым поврежденным транспортом в базу.

Схватка с кораблями противника длилась почти два часа. В течение этого времени Ратнер передавал контрадмиралу донесения о ходе боя и получал от него распоряжения.

Теперь бой был закончен. Ратнер приказал открыть огонь по селению Шаганы, где, по данным разведки, располагались немецкие части.

С берега противник не отвечал, и корабли легли на обратный курс к кавказским берегам.

Уже на второй день по выходе из Поти над кораблями Янчурина появился наш самолет-разведчик. Он сбросил вымпел, где сообщил, что обнаружил вражескую подводную лодку. Она пыталась атаковать тральщик с левого борта. Янчурин умело организовал ее поиск и атаку, и лодка была отогнана. [45]

В 9 часов 20 минут 13 декабря корабли Янчурина были обнаружены вражескими самолетами-разведчиками. Янчурин приказал открыть зенитный огонь. Один «юнкерс» задымил и, теряя высоту, ушел в сторону берега, но второй продолжал наблюдать за кораблями.

Часа через два дежурный радист перехватил радиограмму, адресованную контр-адмиралу Фадееву. «Обнаружил транспорты противника», – доносил Ратнер.

– Везет человеку, – вздохнул Янчурин. А что, если пойти к нему на помощь?

– Штурман, карту! – приказал Янчурин. Лейтенант быстро подал карту и вопросительно посмотрел на командира дивизиона. Но и карта не принесла утешения. Янчурин понял, что если он даже сейчас, еще не имея разрешения Фадеева, пойдет на сближение с Ратнером, то к месту боя поспеет только через пять часов.

– Да, не успеем, – заключил с сожалением Янчугрин, возвращая штурману карту. И снова поднял к глазам бинокль, тщетно всматриваясь в пустынное раздолье моря.

– Сигнальщики, смотреть внимательно! – еще раз приказал Янчурин.

– Есть смотреть внимательно! – отрепетовали с вахты.

Корабли дошли уже до Портицкого гирла, но судов противника на море не обнаружили.

В 16 часов Янчурин приказал открыть огонь по береговым сооружениям. Четверть часа стреляли тральщики главным калибром с дистанции девяносто кабельтовых, выпустили семьдесят один фугасный снаряд и наконец легли на курс отхода. Вечером снова появились самолеты противника.

Три «Савойи» с левого борта шли на корабли в атаку. Зенитчики приготовились встретить их огнем.

В это время сигнальщик доложил:

– Три «Хейнкеля-115» с правого борта!

Янчурин, внимательно наблюдавший за обстановкой, заметил, что самолеты правой группы шли над морем на бреющем полете Было похоже, что «Савойи» хотят отвлечь внимание моряков от атаки торпедоносцев.

Янчурин разгадал тактику противника и приказал:

– Огонь по торпедоносцам!

Огонь был сосредоточенный и дружный, хорошо стрелял [46] тральщик «Якорь» под командованием капитан-лейтенанта Коровкина, и торпедоносцы не выдержали, отвернули. Через некоторое время атака повторилась. Все пушки и пулеметы ДШК вели энергичный огонь и снова отогнали самолеты. Атаки продолжались в течение часа, «хейнкели» так и не смогли сбросить торпеды и ушли.

Янчурин облегченно вздохнул. Он не знал, что, привлекая к себе внимание самолетов противника, облегчал задачу Ратнера.

На отходе командир тральщика «Искатель» капитан-лейтенант Паевский доложил Янчурину, что на главном двигателе пробита прокладка коллектора и в машинном отделении создалась большая концентрация газа.

– Надеть противогазы! Отдраить люки!

Корабли были уже в открытом море, когда наступила ночь. Мотористам приходилось работать в противогазах, и к тому же в темноте, так как люки были отдраены, а корабли соблюдали светомаскировку.

К мотористам в машину спустился замполит командира корабля старший политрук Хохлов.

– Нельзя включать свет. Нас обнаружит вражеская авиация!

Он кратко рассказал мотористам об успешном бое и о том, что корабли возвращаются в базу, домой.

В первый же день по выходе из Потийской базы эсминец «Сообразительный» был обнаружен немецким самолетом-разведчиком. Самолет сделал несколько заходов, определяя курс корабля. Была сильная облачность, разведчик снижался до двухсот метров. Тогда «Сообразительный» открыл огонь из носовых пушек.

Чтобы сбить с толку противника, контр-адмирал Фадеев приказал командиру повернуть и следовать на север. С наступлением темноты эсминец с выключенными огнями снова лег на курс к берегам Румынии.

В точку развертывания корабль пришел точно по счислению и маневрировал мористее острова Фидониси. Сигнальщики внимательно наблюдали за морем, особенно за северо-западным районом, так как контр-адмиралу Фадееву было известно, что в Одессе находятся главные силы вражеского флота. Оттуда можно было ожидать выхода фашистских эсминцев. [47]

Когда же Ратнер и Янчурин доложили об отходе тральщиков, эсминец «Сообразительный» направился к берегам Крыма, занятого фашистами, чтобы самостоятельно произвести в этом районе поиск кораблей противника. Однако эсминец никого в море не встретил и в сумерках направился к берегам Кавказа.

Наступила ночь. Командир корабля Ворков отдыхал на мостике. Капитан-лейтенант Чугуенко и корабельный штурман определяли место эсминца. Ярко светила луна, небо совершенно очистилось от туч, лишь на горизонте, прямо по ходу корабля, неподвижно лежали белые облака. Это было удивительное зрелище. Сгрудившиеся на горизонте облака были похожи на Кавказские горы со снеговыми шапками, у подножия их играли белые буруны.

И вдруг командир корабля увидел прямо по ходу эсминца, шедшего со скоростью тридцать узлов, высокие горы и белый прибой.

– Право на борт! – сразу скомандовал он охрипшим голосом и бросился к машинному телеграфу. – Штурмана! Куда вы ведете корабль?

На шум из рубки выбежал Фадеев. Чугуенко стал докладывать, что на горизонте только облака, мираж. Ворков не верил.

– Успокойся, Сергей Степанович, – рассмеявшись, сказал ему Фадеев. – Корабль идет правильным курсом.

…Потеряв из виду берег противника, командир тральщика «Мина» дал отбой боевой тревоги, оставив комендоров у пушек и пулеметов. Из камбуза вкусно пахло едой, матросы весело разговаривали, умывались, переодевались, сбрасывая задубевшую робу; кто-то напевал любимую песенку. По корабельной радиотрансляции уже передали итоги проведенного боя. Командир корабля Стешенко отметил отличившихся офицеров и матросов:

– Расчет носового орудия старшины Коклюхина метким огнем потопил катер противника. Комендоры корабля совместным огнем с БТЩ «Арсения Расскина» подбили транспорт и нанесли повреждение второму транспорту и миноносцу.

Сигнальщик Корниенко первым обнаружил корабли противника, это помогло своевременно изготовить орудия [48] к бою. А на море кто раньше даст первый залп, тот берет в свои руки инициативу, а часто и выигрывает бой.

На баке матросы подхватили на руки и качали Коклюхина.

– Молодец! Чисто отшлифовал фашистов!

Прошла еще одна ночь. Наступили пятые сутки похода. Дул холодный норд-остовый ветер, но офицеры и матросы неутомимо несли ходовую вахту. Мысль о том, что задание успешно выполнено и корабли возвращаются в базу, придавала им силы.

Когда показались берега Кавказа, в небольшой каюте замполита корабля собрались свободные от вахты коммунисты.

Перед каютой Воронцова встретились два дружка: Корниенко и Коклюхин. Они задержались у двери, и Корниенко сказал Коклюхину:

– – Ты иди первый! Потопил катер, и транспорт комендоры угробили. Да и вообще артиллерия – это бог войны.

– А кто обнаружил неприятельские корабли? – ответил Коклюхин. – Не ты ли был тогда на мостике?

Парторг корабля -старшина 1-й статьи Стасюн открыл дверь каюты. Внимательно посмотрев на матросов, он понял, в чем дело, ободряюще улыбнулся и пригласил обоих:.

– Идите уж, дружки, место найдется!

И вот они сидят рядом на узеньком кожаном диване, притиснувшись к стальной переборке каюты.

Корниенко волнуется. Напряженно слушает Воронцова.

– Он достоин быть членом Коммунистической партии. В боях за Севастополь, в сегодняшнем бою он заслужил это право!

О ком это говорит замполит – о комендоре Коклюхине или о нем, Корниенко?

Затем читаю заявление Коклюхина: «Прошу парторганизацию корабля принять меня в свои ряды. Идя на выполнение боевой задачи, я поклялся драться с врагом до тех пор, пока руки мои держат штурвал наводки, а глаза видят врага!»

– Преданный сын Родины! – подтвердил старшина Стасюн. [49]

Когда корабли подходили к гавани, солнце прорвалось сквозь тучи, искрометные лучи его осветили высокий ходовой мостик, рулевого у штурвала, командира у телеграфа, заиграли бликами на мокрой палубе, где весело занимали свои места по авралу матросы.

А на мачте берегового поста и на реях кораблей, стоящих у причалов, вспыхнули на солнце яркие сигнальные флаги: «Поздравляем с благополучным возвращением!»

Глава четвертая.

Ветер с моря

Наступил 1943 год. Всюду – на кораблях и на берегу – чувствовались счастливые перемены. Повеяло боевым наступательным духом.

Черноморский флот в эти дни получил задачу: в помощь 47-й армии, наступавшей с северо-востока на Новороссийск, высадить морской десант в районе Южной Озерейки и совместным ударом полностью освободить Новороссийск.

Для участия в этой сложной операции наше соединение – бригада траления и заграждения – выделяло почти все свои корабли, находящиеся в строю. К операции готовились заблаговременно: сторожевые катера перешли в Геленджикскую бухту, где находилась самая передовая Новороссийская военно-морская база, туда же наши тральщики подвозили сухопутные войска и морскую пехоту. С наступлением темноты СКА 081 и 091 бесшумно приняли на борт моряков-разведчиков, людей бывалых и лихих; о таких обычно говорят, что они не раз смотрели смерти в глаза. Соблюдая светомаскировку, катера скрытно вышли из Геленджика. Погода благоприятствовала переходу. Помощник командира СКА 081 П. М. Белошицкий аккуратно вел прокладку, чтобы катера подошли к точно указанным пунктам побережья. Заранее было известно, что район Южной Озерейки укреплен противником, так как фашисты допускали возможность высадки здесь десанта. Поэтому действовать надо было осторожно, не привлекая к себе внимания противника. [51] С приглушенными моторами, на малом ходу катера коснулись берега. Тихо сошли, словно растаяли в темноте ночи, разведчики в черных бушлатах.

Катера легли в дрейф. Часть задачи была выполнена, но командиры катеров оставались на мостиках, напряженно вглядываясь в таинственно молчавший берег.

Так прошло три томительных часа, и вдруг на катере 081 сигнальщик Барков доложил:

– Вижу на берегу белые проблески!

Это был сигнал о том, что разведчики возвращаются.

По– прежнему над морем, как всегда перед рассветом, стояла удивительная тишина. Оба катера скрытно подошли к берегу и приняли на борт разведчиков.

Четыре ночи подряд катера высаживали разведчиков. И наконец из разведывательного отдела штаба предупредили, что катера выходят, в последний раз. Необходимо сделать последние уточнения.

Ночь эта и Москалюку, и Флейшеру казалась обычной. Как всегда, катера скрытно высадили разведчиков и легли в дрейф. Но вот прошло три условленных часа. До рези в глазах сигнальщики всматривались в черный берег, туда, откуда обычно поступали световые сигналы, а их все не было.

– Что могло случиться? – размышлял Флейшер. – Не рассчитали время, какая-то неувязка?

На далеком берегу послышалась стрельба. Гул нарастал, и в нем опытное ухо Флейшера уловило разрывы минометных и артиллерийских снарядов. У разведчиков артиллерии, конечно, не было. Стало быть, фашисты обнаружили разведчиков, открыли огонь и, возможно, перекрыли все тропы в гористой местности. Разведчики теперь с боем должны пробиваться к побережью.

Оба катера немедленно двинулись к берегу. Носом вышли на берег, сбросили сходни, чтобы, не мешкая, принять людей.

Автоматные очереди и разрывы снарядов слышались все ближе, но разобраться, где наши, а где противник, было невозможно.

Наконец появились первые разведчики. Они рассказали, где расположились огневые точки противника, и оба катера из своих пушек открыли огонь. Разгорелся жаркий бой, а тем временем разведчики, отстреливаясь, группами по пять-шесть человек прорывались к берегу. [52] Приняв разведчиков на борт корабля, капитан-лейтенант Сипягин подал сигнал отходить.

Когда катера вошли в Геленджикскую бухту, на пирсе уже стояли машины, ожидавшие разведчиков.

В те дни флотская газета «Красный Черноморец» отмечала умелые и дерзкие действия сторожевых катеров под командованием Флейшера и Москалюка.

Сквозь шторм и огонь

На Черном море была зима. Начало февраля – самое скверное время года. Снег перемежается с дождями, а море, относительно тихое днем, ночью вдруг заштормит, с гор сорвется свирепая бора.

3 февраля командующий Черноморской группой войск приказал высадить морской десант в районе Южной Озерейки и Станички.

Участвовало в этой операции более семидесяти кораблей Черноморского флота, начиная от крейсеров до несамоходных болиндеров.

Вспомогательный десант, состоявший из штурмового отряда – 250 бойцов морской пехоты – под командованием майора Цезаря Куникова, высаживала Новороссийская база.

Для высадки этого десанта создавался отряд из четырех сторожевых катеров, КТЩ и других плавсредств. Командиром отряда высадки был назначен капитан-лейтенант Сипягин.

2 февраля на Тонком мысу, где расположился штаб Новороссийской военно-морской базы, в каюте командира 4-го дивизиона Сипягина собрались офицеры сторожевых катеров. Последним подошел замполит Сипягина Николай Кузьмич Щекочихин. Он сбросил тяжелую мокрую шинель, протянул шнур и установил громкоговоритель.

– Ты что такой необычный сегодня? – спросил его Сипягин. – Устал небось. Садись ужинать!

– Сейчас Левитан будет говорить. Давайте послушаем! – обращаясь ко всем, торжественно сказал Щекочихин.

В репродукторе что-то зашуршало, и послышался знакомый голос диктора: «В последний час. Сегодня, 2 февраля, войска Донского фронта полностью закончили ликвидацию [53] немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда… Наши войска сломили сопротивление противника, окруженного севернее Сталинграда, и вынудили его сложить оружие. Раздавлен последний очаг сопротивления противника в районе Сталинграда. 2 февраля 1943 года историческое сражение под Сталинградом закончилось полной победой наших войск…»