355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Ажажа » Иная жизнь » Текст книги (страница 6)
Иная жизнь
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 18:30

Текст книги "Иная жизнь"


Автор книги: Владимир Ажажа



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 55 страниц)

ОРФЕЙ ПО ВЫЗОВУ

Я начинал сознавать, что уфология становится главным смыслом моей жизни. Дальше так и хочется продолжить: «И прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» Прав, прав ты был в этом, зашоренный ты наш Павка Корчагин. Но как от лозунгов перейти к конкретному? К концу 1977 года во мне вызрела некая перспективная триада, три магистральных пути, по которым я был намерен действовать: просветительская деятельность, начиная с ликвидации уфологической безграмотности населения; организация в стране сети быстрого реагирования на уфологическую ситуацию на местах и, наконец, возведение уфологии в официально признанное научное направление.

Просветительская деятельность началась стихийно. Сначала с приглашения рассказать о Бермудском треугольнике, а потом об инопланетянах. Число заявок росло в геометрической прогрессии, особенно после опубликования в печати сообщений о петрозаводском диве. Выступал я два-три раза в неделю вечерами, а иногда и в урочное время, что не могло не вызывать осложнений на работе.

Меня так вдохновляла тема, что я на лекциях пел как соловей, вплетая фантастические по своей необычности кружева инопланетного сюжета в канву нашей повседневности. Щедро ознакомив аудиторию с экзерсисами посланцев высокоразвитых цивилизаций, а в том, что они с других небесных тел, у меня сомнений не возникало («если не мы и не американцы, то кто же»), я начинал подводить научно-техническую базу под возможность межпланетных сообщений, убеждая в этом слушателей и себя. Рассказывают, что тогда я обладал удивительной способностью будить живую мысль даже у спящей аудитории и вызывать «ажажиотаж» (словечко, придуманное в ту пору Анатолием Чубайсом, о чем он поведал мне во время случайной встречи на фуршете в Доме актера).

В очередную лекцию я добавлял новые факты о головокружительных маневрах «летающих тарелок» в околоземном пространстве, о перспективах извлечения энергии из космического вакуума для обеспечения межгалактических перелетов, о новациях белорусского физика Альберта Вейника, обосновавшего достижение скоростей, превышающих скорость света многократно, и т. д. и т. п. Я бежал, бежал вперед, вовлекая массы людей в новое миропонимание. Каждое выступление завершалось хеппи эндом: дозревайте до контакта, приближайте его, ибо только он сулит нам гигантский взлет в науке, технике и культуре. Одним словом, товарищи, привечайте инопланетян, в них наше благо!

Я выступал везде, куда приглашали, – в институтах, министерствах, ЖЭКax, родильных домах, летней ночью на огромной плоской крыше здания во Львове, в казармах, в Домах культуры, Дворцах спорта, в театрах – до или после спектакля, индивидуально или в составе случайного конгломерата исполнителей, скажем, в «устном календаре» или в «Клубе интересных встреч». В такой связке в декабре 1976 года мне довелось познакомиться с Геннадием Хазановым. Произошло это, правда, не в кулинарном техникуме, а в Московском авиационно-технологическим институте у Петровских ворот. Хазанов, шедший за мной вторым номером, выразил со сцены желание отдать своего ребенка, когда он подрастет, в институт, который я когда-нибудь организую. Я ответил, что, если такое случится, его сына мы примем вне конкурса. Хазанов: но у меня, простите, дочь. Я: и ее мы примем без экзаменов. А недавно я смотрел по телевизору, как Алиса Хазанова демонстрировала превосходный танец на юбилее отца. Хорошо, что обернулось таким образом. А пойди она в уфологи – не состоялась бы талантливая балерина.

А вот география выступлений: Москва и Подмосковье, Ленинград, Киев, Одесса, Симферополь, Тольятти, Львов, Вильнюс, Рига, Таллинн, Тбилиси, Нальчик, Петропавловск на Камчатке, Томск, Североморск, Полярный, Западная Лица, Днепропетровск, Запорожье, Северодвинск, Архангельск, Калуга, Подольск, Дмитров, Сухуми, Феодосия, Харьков, Самара, Ярославль, Ивано-Франковск, Кисловодск, Плес.

София, Пловдив, Тырново, Будапешт, Токио, Хакуи, Альбукерке, Розвелл, Оулу.

За двадцать своих уфологических лет с лекциями, докладами, сообщениями я выступал несколько сотен раз, сочинил сотню статей, десятки книг и брошюр, дал несть числа интервью в печати, по радио и телевидению.

Охотнее всего я шел на встречи с журналистами, видя в них потенциальных ретрансляторов моей информации – в Дом кино, Агентство печати «Новости», радиокомитет. В АПН 24 ноября 1977 года я привел свою маму, Евгению Михайловну. Видавшая виды, фронтовой врач, она с трудом протиснулась в зал, где искателями истины было заполнено все, кроме потолка. Накал, царивший в аудитории, достиг апогея, когда посыпались вопросы. После благополучного финала устроитель лекции благодарил меня и маму, заметив: «Ну, сегодня вы так ажажахнули по ортодоксам!»

В тот вечер, который для мамы стал душевным бальзамом, она жутко гордилась своим пятидесятилетним отпрыском, наверное, не меньше, чем лет десять назад прочитав обо мне в 5 томе «Краткой географической энциклопедии». Там за осуществление плаваний «Северянки» мне было посвящено десять строчек рядом с Амундсеном и Аристотелем.

Незабываемы были выступления в Доме актера, когда он еще располагался на Пушкинской площади, в Госплане СССР, что был напротив гостиницы «Москва», у радиокомитетчиков на Новокузнецкой, где опоздавшие сломали двери и, построившись «свиньей», внедрились в зал. Но случалось и по-другому.

Мне учинили обструкцию в Институте космических исследований, где я выступал по приглашению заместителя директора Г. С. Нариманова. В конце лекции засвистели и застучали. Я стоял молча. Потом, положив микрофон, сунул в рот пальцы и сам протяжно свистнул. Все умолкли. С микрофоном в руке я спустился в зал и спросил у первого недавно свистевшего: «Вы почему свистите?» «Потому что вы несете чепуху по поводу скорости света». – «Так бы и сказали. Давайте разберемся. А вы знакомы с трудами Вейника?» И дальше все пошло, как у людей: папиросы, матросы, вопросы, ответы, улыбки…

Наиболее типичным для всех категорий слушателей был вопрос: почему инопланетяне не вступают с нами в контакт? Вторым – откуда они и что делают на Земле?

В записках были вопросы и шуточные, и даже провокационные. «Я балерина. Я слышала, что НЛО преследуют балерин. Как поступать, если меня будет преследовать НЛО?» – «Если вы мне откроетесь, какой мужчина скрывается за инициалами НЛО, может быть, я смогу вам что-нибудь посоветовать».

Или: «Влияют ли НЛО на сельское хозяйство?» – «Влияют. На местах приземления НЛО несколько лет ничего не растет. Но мне в этом вопросе усматривается другое – переложить на НЛО ответственность за наше собственное неумение поднять сельское хозяйство».

Вопрос в анонимной записке: «Не состоите ли вы на учете в психиатрическом диспансере?» Ответ: «Записка без подписи. Я мог бы на нее не отвечать. Но я все-таки позволю себе задать товарищу анонимщику встречный вопрос: а вы, случаем, не состоите? Молчите? Ну, а поскольку молчание всегда означало согласие, значит состоите. А я нет». Хоть этот ответ нельзя отнести к разряду изящных, он вызвал аплодисменты. Такие же, как и случай в Доме культуры «Буревестник» у метро «Сокольники».

Когда я ответил на записки, с места встал холеный мужчина райкомовского типа и спросил: «А вам не кажется, что своими лекциями вы делаете черное дело? Вот я вас слушаю третий раз и все больше в этом убеждаюсь. После ваших выступлений люди их обсуждают, падает производительность труда. Вон, Госплан три дня не работал».

Я: «Простите, а как у вас лично с производительностью труда?» Он: «Нормально». Я: «Вот видите. А вы на лекции третий раз. Если бы о НЛО подробно и часто сообщали средства информации, то и обсуждать бы было нечего. Кстати, я, например, на плохой фильм три раза не хожу».

В этот день вообще было немало чудес. Когда в вестибюле Дома культуры я передавал на вешалку свое пальто, оно затрещало и мощная искра ударила гардеробщика. От неожиданности он упал. А встав заявил, что от меня пальто принимать не будет. Между прочим это была не последняя демонстрация заложенной во мне энергомощи. Помнится, на собрании партийно-хозяйственного актива ЦНИИ «Курс» председательствующий спросил: «Кто еще хочет выступить?» Я поднял руку, и над головой раздался взрыв. Многие видели, как мини-молния, соскользнувшая с моих пальцев, ударила в лампу дневного света и вывела ее из строя. Все замерли. А я, сконфузившись, заявил, что от предоставленного слова отказываюсь.

Но вернемся в ДК «Буревестник». В середине лекции я почувствовал, что внимание зала переключилось на что-то за моей спиной. А в это время я вел речь о том, что среди инопланетных пришельцев значительную долю составляют низкорослые существа, то есть карлики. Я обернулся и обомлел. Из-за сцены по боковому проходу неторопливо и с достоинством, живой иллюстрацией к теме шел карлик. Он осторожно ступал в мрачной тишине полутемного зала, и люди вжимались в кресла, настолько фантастика обернулась явью. Недаром у Уильяма Роджера есть фраза: «Все забавно, пока это касается кого-нибудь другого». И только когда лилипут где-то уселся, а я продолжил разговор, все заулыбались.

Самой длительной была встреча с коллективом авиаконструктора Олега Константиновича Антонова в Киеве. Антоновцы доставили меня из Москвы в их Дворец спорта к девяти часам утра в субботу и не отпускали с арены до трех часов дня. Слушателей было несколько тысяч. В перерыве руководитель киевских уфологов Инна Сергеевна Кузнецова выдала мне допинг – кофе из термоса, и я продолжал вещание с новой силой. А у выхода уже ждал длинный черный лимузин, чтобы ехать к главному конструктору, который был нездоров. Резиденция Антонова была огорожена глухой стеной. Ворота раздвинулись, и мы поехали к особняку. В прихожей первого этажа приветливо улыбался небольшого роста стройный и подтянутый человек с английским пpoбором: «Мы вас заждались». И без лишних слов Антонов проводил меня на второй этаж, где громадная столовая была изготовлена для публичной лекции. Стояла аппаратура для показа слайдов, висел экран, сидели родственники и знакомые талантливого человека. И я снова ринулся в словесный бой с неотступной тенью – человеческим незнанием.

В конце мне уже не хотелось ничего – ни есть, ни пить, кроме одного – домой. И – «Пионерская правда» часто употребляла это словосочетание – «усталый, но довольный» я на антоновском лимузине был доставлен на вокзал и водружен в ближайший поезд на Москву.

Надо же было так случиться, что моим соседом по купе оказался полярный летчик Валентин Иванович Аккуратов, который первым из пилотов докладывал вышестоящим инстанциям о встречах в воздухе с НЛО. Я был знаком с этими документами, и разговор получился интересный. Аккуратов полностью отвечал своей фамилии: вежливый, чистенький, обаятельный, приятный. И весьма ироничный по поводу толстокожести и умственной неповоротливости властей и руководящих ученых. Ученые рангом ниже из Института физики высоких энергий, что в подмосковном городе Протвино, пригласили меня в гости. Осмотрев чудо науки и техники Серпуховской синхрофазотрон, я с подъемом прочитал лекцию и достойно, как мне показалось, ответил на вопросы. Это подтвердил и приезжавший со мной ответственный сотрудник общества «Знание» Пантелеев. В графе «отзыв о лекции», которая тогда существовала в путевке, выдаваемой «Знанием» лектору, он написал: «отлично, и по содержанию и по исполнению». Через неделю он разыскал меня по телефону и сообщил, что на совещании президиума общества мою лекцию оценили как идеологически враждебную, исключили меня из членов этого общества, а ему влепили выговор за политическую близорукость и передали материалы на рассмотрение в партбюро. Так я официально стал персоной «нон грата» для партократического режима и поехал в Одессу.

В Одессу меня зазывали давно и, поскольку директивы из Москвы не успели дойти до местного «Знания», встретили меня радушно. В перерывах между выступлениями я забрел на одну из одесских примечательностей – «Привоз». Так называется знаменитый рынок. Перед входом стоял чернявый хлопчик со стопкой синих брошюр и выкрикивал: «Ажажу, Ажажу, кто еще не купив Ажажу? Правда за инопланетян!» Улица полна неожиданностей. Я взял в руки брошюру, тридцать семь страниц. На обложке «Разум в космосе. Факты и гипотезы. Полный текст лекции Владимира Ажажа, сотрудника Академии наук СССР». «Сколько стоит?» «Пять рублей». – «А бесплатно дашь? Ведь я и есть Ажажа, автор этой брошюры». – «Да пошел ты!» Купив брошюру, я подумал: вот и на мне наживаться начали. А ведь совсем неплохо было бы, как композиторы-песенники, получать с тиража какие-то проценты.

Я люблю Одессу. На меня она действует умиротворяюще. Как и Петербург, она расположена у моря, но там моря у города практически нет, а здесь оно рядом, теплое, уютное, как сама Одесса. В этом городе живут родственники жены, ее и мои друзья. Отсюда протянулись нити знакомства с Михаилом Жванецким, Романом Карцевым и Виктором Ильченко.

ПРОЩАНИЕ С ОДЕССОЙ
 
Прощаюсь с морем. Трогаю рукой,
На теплый камень приклонив колена.
Качает зыбь, как маятник Фуко,
Туда-сюда узорчатую пену.
 
 
Медуза нежно, как собачий нос,
В мою ладонь доверчиво уткнулась.
А сзади – город, крышами пророс,
Стекает в бухту ручейками улиц.
 
 
Раскинув веер разноцветных тел,
Колышется на пляже биомасса
На время отрешенного от дел
Трудящегося и иного класса.
 
 
Прощай, Одесса! Перестань сказать.
Да, что тут скажешь, если в горле слезы.
А если то, что в сердце, передать
Никак не хватит ни стихов, ни прозы.
 

Возвратившись, я получил приглашение выступить в Центре управления полетами в подмосковном Калининграде. Половина слушателей была в какой-то степени осведомлена о состоянии проблемы, нашлись даже очевидцы. Половина пребывала (или хотела пребывать?) в неведении. Ценным оказалось знакомство с заместителем начальника Центра по режиму Юлием Георгиевичем Назаровым, отвечавшим за секретность и обязанным пресекать возможную утечку сведений за пределы ЦУПа. Он прекрасно понимал бесполезность и даже вредность утаивания «НЛОшного шила в мешке» и стал в итоге активным уфологом-подпольщиком.

Именно по назаровской наводке я прорвался в осиное гнездо космонавтов Звездный городок и встретился там с Валерием Быковским. Примерно час разговор шел вокруг да около, и космонавт никак не соглашался рассказать о встреченном им во время орбитального полета неопознанном летающем объекте. Наконец, не выдержал присутствовавший помощник Быковского в чине полковника авиации: «Ну, как же так, Валерий? А то, что мы записали, как американский спутник?» – «Да не стоит об этом. Это было что-то непонятное».

Мы учтиво расстались, обменявшись сувенирами. Я ему – свою книгу о плаваниях «Северянки», он мне – чешский бритвенный прибор.

 
Мы, как в психической атаке,
Идем по жизни в полный рост,
Подставив грудь огню и драке,
Но обжигая чаще хвост.
 
 
Мы хорохоримся, как прежде,
Забыв, что нам не двадцать лет.
Но мы идем. Идем в надежде
Увидеть свет. Увидеть свет.
 

Взвалив на себя добровольно в свои пятьдесят лет крест уфологапопуляризатора (по вечерам) и выполняя не менее серьезные служебные обязанности в светлое время суток, я начал ощущать усталость. Возвращаясь домой ближе к полуночи, долго не засыпал, продолжая в мыслях бороться с ветряными мельницами и досадовать на себя: здесь надо было ответить так, а здесь – сказать по-другому. Телефон почти не умолкал. Домашние на меня махнули рукой. Начали напоминать о себе болячки, злоприобретенные во время флотской службы. И я летом 1978-го с обострением язвенной болезни «двенадцативерстной», как я ее называл, кишки попал в больницу водников на набережной Максима Горького. Мне, язвеннику со стажем, было ведомо, что болезнь эта не столько пищевая, сколько нервическая. Но в том-то и загадка, что мне всю прожитую жизнь казалось, да и сейчас представляется так же, что я вроде бы не подвержен тому, что в быту обозначают словом «нервничать». Мне кажется, что пока для этого у меня просто не было повода. А болезнь проявилась вновь по какому-то недоразумению.

Поэтому статья директора Пулковской обсерватории членкора АН СССР В. Крата в «Литературной газете» под названием «Тайны космоса мнимые и явные» застала меня в клинике. Газету привезла мне взволнованная Алла. Крат размахнулся широко, на полстраницы, не оставляя от меня камня на камне. Но, явно не отдавая себе отчета, критиковал, по сути, он не меня, а те услужливо подобранные ему конспекты моих лекций, под которыми я и сам бы не подписался. Выступаю я без шпаргалок, говорю быстро, пером за мной угнаться трудно. Люди, в основном, успевают записывать тот или другой приключенческий эпизод и, как водится, неточно. А уж по поводу их объяснения или, пуще того, смысла какой-либо теории или гипотезы, здесь на достоверное воспроизводство надеяться почти не приходится. А не записать нельзя, потому что для родственников и друзей всего не запомнишь и не перескажешь. Вот и работает самиздат, этот, порожденный неумными запретами на знание, неуправляемый процесс, распространяющий со скоростью цепной реакции правду с кривдой пополам.

Возражал Крат по мелочам: я-де, не являясь специалистом в области физики, не стесняюсь надстраивать старое и выдвигать новое физическое понимание. Критикующий, видимо, не очень представлял, что гидроакустика, по которой я когда-то защитил диссертацию, составляет важный раздел физики. И что здесь дело не в том, кто в чем специалист, а в том, новаторски ли индивидуум мыслит или ретроградски. Ну и т. д., и т. п.

Я бы на месте Крата расшатывал основы моего мировоззрения по-крупному: где у меня основания отвергать концепцию И. С. Шкловского об уникальности разумной жизни во Вселенной? Или как можно доверять случайным наблюдателям, когда многочисленные службы, отвечающие за охрану нашего воздушного пространства, ничего аномального не встречают?

Эта статья была первой опубликованной массовым тиражом критикой в мой адрес. Она разом превращала меня в нерекомендуемого лектора и являлась официальным аргументом для действий идеологических органов.

Я успокаивал жену, а она меня, сообщив, что по телефону и друзья, и незнакомые люди возмущались Кратом, выполнившим социальный заказ, и выражали мне сочувствие. Среди них оказались академик Ю. Б. Кобзарев, поэты Андрей Вознесенский, Юнна Мориц, Петр Вегин и многие другие. Говоря языком физика, действия автора статьи вызвали естественные противодействия. Почему-то заволновались люди искусства. Может быть, потому, что «Литературка» тех времен была ими более читаема? Меня стали приглашать выступить перед театральными коллективами.

Вот типичный ответ «Литгазеты» моим защитникам, в данном случае – Никите Шнее.

«Уважаемый Никита Александрович!

Получили Ваше письмо и внимательно ознакомились с Вашими замечаниями по поводу выступления тов. Крата в нашей газете. Должны заметить, что Вы во многом правы: тов. Крат действительно иногда позволяет себе не совсем корректные замечания, комментируя лекции В. Ажажи. При дальнейшей подготовке материалов к печати мы будем обращать больше внимания на эту сторону вопроса.

Должны сказать, что Вы не совсем верно поступаете, отождествляя взгляды тов. Крата с мнением сотрудников и руководства газеты или с определенной частью ученых. Это не более как персональный взгляд тов. Крата на вопросы, связанные с наблюдением НЛО, и гипотезы относительно их происхождения. Мы полагали, что мнение одного из крупнейших наших ученых-астрономов будет небезынтересно нашим читателям, поэтому и поместили интервью с ним.

Мы рассмотрим вопрос о возможности дальнейших публикаций на волнующую Вас тему. Очевидно, целесообразно будет привлечь к работе над ней, как Вы и предлагаете, ученых, занимающихся изучением проблемы. Однако мы бы предпочли, так сказать, профессиональное мнение, а тов. Ажажа (которого Вы, судя по всему, знаете лично) является специалистом в другой области знания и этой проблемой занимается с позиций любительских.

Благодарим Вас за внимание к нашей газете.

С искренним уважением, ст. редактор отдела науки «ЛГ» А. Бородин.
15 октября 1978 года».

Весть о критической публикации в «Литгазете» по поводу моих лекций о НЛО застала меня в больнице.

РЕАКЦИЯ
 
Я сбежал из Нагатинской поймы
В благодатную тишь терапии.
А вдогон разряжали обоймы,
А вослед мне метали стихии.
 
 
Ортодоксы классической школы
Сотрясали страницы газет…
А меня волновали уколы
И студеный больничный клозет.
 
 
Да, конечно, в «Литературке»
Дали очерк. Большой, как Волга.
Что тут скажешь? Албанцы и турки
Были, есть и пребудут долго.
 
 
Будут члены и будут корры,
Твердолобые, без огня…
Ну, а мы? Мы почистим шпоры,
Реставрируем точку опоры
И опять взнуздаем коня.
 

После больницы я выступил в «Современнике», «Сатире», в Малом, Большом, МХАТе, в Доме художников, Доме медиков. В Ленкоме случился казус. Марк Захаров любезно принял нас с Аллой в кабинете, провел на спектакль, по окончании которого должна была состояться лекция. Но после пьесы климат вдруг изменился. Работница театра ожидала нас у кабинета главного режиссера с нашими пальто и сумками. А потом быстро извинилась и проводила, сославшись на возникшую у Захарова необходимость провести срочную репетицию. Она торопилась, создавая впечатление, что кто-то, кого все боялись, не должен нас увидеть. Но все было ясно, как божий день. Между нами и уважаемым Марком Анатольевичем в тот вечер опустили красный партийный шлагбаум. Теперь обе стороны вспоминают этот эпизод с улыбкой.

А в Малом театре висела стенгазета с фотографией НЛО, сделанной заслуженным артистом Г. Куликовым во время гастролей в Средней Азии. Шикарное фото: на фоне песчаных барханов четко виден крупный НЛО с двумя куполами, летящий, как буревестник, наискосок, а над ним такой же, но малюсенький. И рядом заметка, прославляющая автора снимка, внесшего неоценимый вклад в изобразительную галерею неопознанных летающих объектов. Куликов любезно передал мне несколько копий этого фото и пленку для анализа.

Характерно, что фотографируя наобум, просто так, чтобы быстрее использовать оставшиеся кадры перед перезарядкой аппарата новой пленкой, Куликов не видел никакого объекта. Но это вовсе ничего не означает. Бывают случаи, когда невидимый глазу предмет фиксируется на более чувствительной фотопленке. Несмотря на очень зрелищный, просто уникальный снимок, на этот раз было не так.

Я не хотел огорчать артиста и долго не звонил ему, но пауза уже перерастала допустимые рамки. И пришлось поведать, что НЛО на фото – это результат брака пленки. Результат ее малозаметного пореза. Он-то и проецировал на фотобумагу похожее на фигурную «тарелку» изображение. Курьез, да и только.

Но совсем не смешно, когда этот снимок появляется на уфологических выставках, в сборниках и книгах. Так, в упоминавшейся книге Г. Колчина изображение брака на пленке снабжено подписью «НЛО над заповедником Рамит (Таджикистан)». Досадно, что происходят такие «ляпы» в проблеме, которая вызывает повышенное внимание у ортодоксов, только и ждущих повода опорочить, обхохотать, подкузьмить. Возникают промахи из-за элементарного несоблюдения этикета – фото помещают даже без указания, кто фотографировал. Или из-за пренебрежения рекомендациями, которые не раз обнародовались. Например, об обсуждаемом снимке я рассказывал не единожды и на уфологических конференциях, и в печати.

А может быть, здесь просматривается и другая закономерность. Сегодняшний прорыв в будущее, к незнаемому и незнакомому породил своего рода новую зашоренность, остервенелую устремленность к заманчиво сияющим горизонтам, которые, в свою очередь, растворяются в пространстве, не даются в руки, предпочитая оставаться непознанными. И эта зашоренность не позволяет многим рассмотреть и впитать необходимые элементы не только научной, но и обычной этики.

А лекции продолжались. Откуда брались силы? Не помню, кто именно ответил на это так: из духовной устремленности.

Но не раз я слышал, что меня поддерживают «высшие силы».

После выступления в Ленинградском политехническом институте мне подарили фото. Низко надо мной, стоящим на сцене, висит светящийся сгусток овальной формы метра два в поперечнике. Фотоаппарат, как известно, не устает, не мучается похмельем, не лжет, наконец. А на фотоснимке, сделанном в актовом зале ЦНИИЭП жилища, в Москве, точно над моей персоной зависло призрачное изображение женщины, напоминающей святую мадонну. Странно, но факт.

Экстрасенс Борис Александрович Иванов во время моей встречи со слушателями Военной командной академии имени Фрунзе, сидя в зале, зафиксировал вокруг моей головы громадную, как он сказал, ауру. Когда я перестал говорить, аура поубавилась, перестала волновать экстрасенса. Что стоит за всем за этим? Большой вопросительный знак.

В антракте Б. А. Иванов познакомил меня с Алексеем Анастасовичем Микояном, красивым генералом авиации. Микоян пришел как очевидец, над которым в Ташкенте во время прогулки с дочерьми низко и бесшумно пролетел большой, как «Боинг», темный треугольник. Генерал, командовавший тогда авиацией Среднеазиатского военного округа, запросил свой командный пункт: что в воздухе? Получив ответ, что в небе никого, запросил штаб ПВО. Там тоже ничего не видели. Так произошло приобщение боевого летчика к необычной летающей реальности. Алексей Микоян, человек тонкой и доброй души, стал моим другом и много помогал. Помогать другим – в этом была его сущность.

Мой голос на лекциях стал срываться. Установившийся образ жизни не оставлял времени для отдыха и размышлений, уводил от нормальной научной деятельности. Вот тогда-то и родилась идея создать уфологическую школу, которая потом получила название «Базис». Преподавать в школе, разумеется, не одному, подготовить группу уфологов первой ступени – скажем так, способных учить других – таков был замысел. И главная задача школы не только дать ученикам образование, а привить им уфологическое воспитание.

Как хорошо, что школа состоялась не вдруг, а десять лет спустя, когда выработались другие взгляды на сущность НЛО и возникла новая концепция уфологии.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю